Текст книги "Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

это болезненно отзывается в его жизни. Мне не хотелось знать, у скольких он был

куратором, скольких он учил, направлял, а затем смотрел, как идут своим путём.

Возможно, появись у него женщина, с которой он мог бы построить отношения, которая

бы его вынесла, сейчас это был бы совершенно иной человек. Может, мне всё это

привиделось в полупьяном бреду, но я до последнего желал верить, что Тэтсуо из

хороших ребят. Даже сейчас, зная всё, продолжаю верить.

А тогда я просто потянулся вперёд, приподнимаясь на коленях и касаясь губами его

живота. Тело дрогнуло, но едва ощутимо, и мне это было почти что приятно. Он не

стал заставлять меня извращаться и пытаться снять с него брюки зубами, справился с

этим и сам. Я же обхватил губами горячий несколько вялый орган, отстраняясь от

происходящего. Мне не совсем хотелось заняться с ним сексом, да я и не испытывал к

нему никакого влечения, но был слишком жалостливым и глупым, чтобы заставить себя

сказать нет. Но Сато и не предлагал мне разыгрывать любовь до гроба и

умопомрачительную страсть: это было бы низко даже для него. Однако раз уж нам

осталось совсем немного потерпеть друг друга, то почему бы не добавить к ежедневной

бытовой рутине пару часов удовольствия?

Про эрекцию его я ошибся, хотя и не сомневался особо. Впрочем, возбудить мужчину

дело плёвое, что уж говорить о том, чтобы заставить его кончить. Разрядка – дело

хорошее. Я бы даже сказал, что приятное. Но вот сделать так, чтобы желали

продолжения, это сложно. Обычно я тогда пренебрегал прелюдиями. Какой в них толк, если ты их не откладываешь в памяти, равно как и человека, с которым собираешься

заняться любовью, а затем убираешься в неизвестном направлении. Но если уж на

ближайшие пять месяцев партнёр не думает меняться, то почему бы и нет? Я сосал без

особого энтузиазма и даже не пытался это скрыть, но Тэтсуо это, похоже, не

волновало. Горьковатый привкус семени и смазки, гладкая, горячая кожа под языком и

мягкие бугорки вен. Я втягивал его в себя так глубоко, как только мог себе

позволить, особо не бередя недавно повреждённое горло. Брал за щёку, как бы

отвратительно это ни было, когда он направлял меня. Пальцы его зарывались в мои

волосы и убирали их с лица, не сжимали, и я был подспудно ему благодарен. Конечно, ходить с такими патлами и тратить несколько часов в день на уход за ними – мука. Но

всё же, я считал их едва ли не основной своей гордостью. И, наконец, я элементарно

ненавидел, когда меня тягали за волосы. Спасибо, папуля. Привыкнув, я слегка

расслабил горло и позволил ему втолкнуться глубже. Неприятное ощущение, но в какой-

то мере это отозвалось мазохистским тянущим удовольствием по всему телу. Не слишком

удобно, совершенно неприятно, а уж как на это реагирует организм – просто песня.

Для меня, похмельного, это была почти что пытка, которую Сато решил растянуть: обнял меня сзади за шею и затылок, придерживая, начиная медленно двигаться. Я

чувствовал, как его член давит на горло и тяжко проникает дальше, это отзывалось

тупой болью и комом в животе. Но я бы соврал, если бы сказал, что не получал от

процесса извращённого удовольствия. И вместе с тем его учащённое дыхание было почти

что комплиментом.

Редкие мужчины позволяют себе стоны. И я даже не знаю, рад я этому или расстроен. У

некоторых такие отвратительные голоса, что кляп мне начинает казаться гениальнейшим

изобретением; некоторые же столь мерзко сопят, хоть затыкай уши. Собственно, к

девушкам это тоже относится, но они кричат и стонут в любом случае, как ты их не

затыкай. И с вероятностью в девяносто пять процентов откажутся от поцелуя, если это

будет мешать им сообщать соседям о том, как же им сейчас хорошо (или нет). Стон

мужчины для меня был и остаётся чем-то, ну, предположим, особенным. Вот так

смотришь на сурового с виду дядьку, а голос у него низкий и обволакивающий, как

патока. Но он ни за что не пискнет во время секса, хоть ты его втроём трахай. И вот

если ты находишь подход и слышишь нечто короткое, отдалённо напоминающее блаженный

вздох, быть может, стон, то это значит, что подход верный. Я и сам порой грешил

тем, что издавал подобные непотребные звуки, но только если партнёр был хорошим. А

вот если нет, я обречённо молчал, ожидая конца пытки, по ошибке названной половым

актом. Тэтсуо же просто дышал. Да, немного шумно по сравнению с тем, как делал то

обычно. Но для него будто бы ничего не поменялось, хотя не сказал бы, что мой мир

кардинально перевернулся от происходящего. Мне не нравилось давиться слюнями и не

иметь ни малейшей возможности их стереть, это вызывало отвращение, но мужчина на то

внимания не обращал.

Он плавно отстранился, помог мне подняться (джентльмен, слов нет), а после

оперативно развернул и вернул в прежнее положение. Плечи ныли, я же не знал, как

устроиться и умоститься, чтобы получить хотя бы толику того плотского удовольствия, ради которого это всё затеивалось.

– Даже не знаю, это ты оптимист или просто всё так плохо, – ухмыльнулся я, когда он

достал из прикроватной тумбочки тюбик смазки.

– Тебе в подробностях рассказать? – миролюбиво поинтересовался он, стаскивая с меня

брюки и бельё. – Мне не тяжело, ты же знаешь.

– Благодарю, у меня богатое воображение, могу себе нарисовать, зачем тебе лубрикант

под рукой.

– Можно подумать, ты с собой пару тюбиков не носишь в сумке вместе с

презервативами.

Я ухмыльнулся, но не стал отвечать на его выпад. Тут он был прав. Это как скотч: никогда не знаешь, где и когда пригодится. Смазка от его пальцев слегка нагрелась, но я всё равно вздрогнул, когда она коснулась моего ануса. Его пальцы проникли без

особых проблем, и я невольно заёрзал, подался назад, прикрыв глаза. Да, начиная с

этой части, мне нравилось абсолютно всё. Если, конечно, не считать того, что он

мучительно долго подготавливал меня и смазывал, заставляя изнывать от желания и

напряжения. Но всё же он не заставил меня просить и унижаться, не стал ждать, пока

я начну трясти задницей, как похотливая сука. Пару мучительных мгновений я слушал, как он возится позади меня, смазывая собственный член, а затем устраиваясь

поудобнее. Когда же он потянул мои руки вверх, чтобы не мешали, всё вокруг окутала

зернистая тьма, и я тихо зашипел, выгибаясь за собственными конечностями. Мышцы

спины немилосердно горели, рёбра дёргало, и когда ко всему этому добавилась его

плоть, проникнувшая в задницу, я готов был молить развязать меня. Для

неподготовленного закосневшего тела вроде моего это был сущий ад. Суставы хрустели, связки горели почище сена, политого жидкостью для розжига. А он всё тянул и тянул, пока мои кисти не оказались у него на плече. Дьявол, у меня всё лицо было в слезах

от подобной экстренной растяжки, и даже то, что он умело пользовался своим членом, не облегчало мою судьбу. Но я солгу, если скажу, что мне не нравилось.

Мне нравилась эта грубость. И было плевать, что я потянул все мышцы, какие только

мог, что от его придушивания опять темно в глазах. Он не дрожал над моим телом, боясь сломать, не охал над чересчур чувствительной кожей, не жалел, зная, что я

готов кончать от подобного снова и снова. Пожалуй, окажись у Сато под рукой

раскуренная сигарета, он бы обязательно её об меня затушил. Тянущее медленное

удовольствие расходилось внутри от его сильных размеренных движений. Мужчина

двигался ритмично, и я был абсолютно доволен тем, что он делает с моей задницей: как до боли отводит ягодицу в сторону, прижимаясь пахом и яйцами, заставляя меня

каждый раз шумно втягивать воздух – натягивал до предела, отчего мука сплеталась с

наслаждением, лишая каких-либо сил для сопротивления. Хотелось бы избежать

анатомических подробностей, но когда он надавливал на простату, я едва ли не бился

в экстазе. Бился бы, но положение было, скажем, затруднительным.

А затем он вновь схватил меня за шею, точно внезапно вспомнившаяся злость вскипела

в нём. Кажется, я кончил тогда, но не помнил точно. У Тэтсуо это получалось как-то

особенно зверски и не слишком болезненно одновременно. Ощущения в эти мгновения

обострялись особенно, и я прекрасно чувствовал, как его член, горячий влажный от

смазки, двигается внутри. Бёдра мои дрожали от боли и удовольствия разом, колени

противно ныли, напоминая о том, что их, вообще-то ушибли. Руки я уже не чувствовал

совершенно, как и спину – её свело судорогой. И чёрт бы с ними!

– Я переложу тебя, – спокойно сообщил он, отодвигаясь и отпуская меня.

Не знаю, от чего именно я закричал в этот момент: от возмущения, что он вынул свою

плоть, от боли, которая скрутила меня, заставляя рухнуть на постель, или же от

облегчения. Нет, Сато и не думал меня развязывать, хотя я не мог и пальцем

шевельнуть, он, в самом деле, поднял меня и уложил. На спину, сын дворовой собаки!

Я распахнул глаза, задохнувшись собравшимся вырваться воплем. Мужчина улыбался

спокойно и прохладно, слегка изогнув бровь. Мне хотелось сказать всё, что я думаю

по этому поводу, но не было сил даже пискнуть лишний раз. Пытался надышаться впрок, и всё ещё был до безумия доволен. За языком в горле чесалось. Такое часто

случается, когда ты болеешь ангиной, кашлем срывая всё нёбо, а затем оно начает

заживать. Это подсуетился дух. Надо сказать, мне было любопытно, имеет ли он

возможность уйти куда-то прогуляться? Или всё время торчит рядом со мной? А если

торчит, то на какой дистанции? И чувствует ли всё то, что чувствую я? Задаваться

какими-либо вопросами во время секса – гиблое дело. Мигом перестаёшь улавливать, что происходит, и пропускаешь что-нибудь. У меня, по крайней мере, так. Сато

приподнял мои бёдра, фактически заставляя опираться на одни только лопатки. Я уже

не чувствовал боли, зато удовольствие кололо со всех сторон, заставляя меня

улыбаться. Поглядев на медлящего Тэтсуо, я повёл бёдрами, недовольно сморщившись:

– Не заставляй меня умолять.

Он осклабился, однако же, просьбе последовал. Проникновение в этот раз прошло куда

легче и принесло чуть больше удовольствия. Я закусил губу, не сдержал стона и

подался ему навстречу, пытаясь упиться наслаждением. В этом, пожалуй, была моя

проблема. Обычно меня за уши не затащишь в постель, как ни приманивай и как ни

соблазняй, но если мне вдруг снесло крышу – пиши пропало. Теперь, когда все

мыслимые и немыслимые границы боли и приличия были пройдены, я уже не думал о том, что ж это за кость хрустит, и как я буду себя чувствовать, когда дух это будет

исправлять. Я остервенело подавался ему навстречу, выгибаясь так, как не мог бы от

себя ожидать. Сато великолепно знал, как себя со мной вести, хотя, может, ему

просто повезло. Он двигался резко, крепко стискивая мои бёдра и загоняя свою плоть

в меня даже яростно. Его предоргазменная лихорадка длилась недолго, и он

отодвинулся, вытащив из меня свою плоть, а затем заработал рукой, кончая мне на

живот. Я же был как будто под наркотиками: ничего не понимал, часто и мелко дышал, содрогаясь всем телом. Губы и язык покалывало, во рту царила сухость, а сердце

колотилось совершенно заполошно. Это потом уже, когда он распутал мои руки и

отшвырнул рубашку прочь, я смог насладиться финалом этого действа. Сато сам

склонился, раздвинув мне ноги, а затем обхватив колом стоящий член губами. После

всего ощущение было блеклым и даже необязательным. Пожалуй, я бы скорее кончил, если бы мне, положим, сломали парочку рёбер. Однако же я не был уверен в том, что

они до сих пор целы.

Повалившись на кровать, я мог только приглушённо застонать и закрыть глаза.

Кажется, даже дышать было невыносимо. Тэтсуо что-то говорил, вытирая руки влажной

салфеткой, затем обтирал меня, но я не мог и слово выдавить или разобрать. Нет, это

не изумительный секс довёл меня до такого. Я чувствовал себя мешком с переломанными

костями. И мне нравилось. Дикое ощущение, безумное. Но я знал, что немного приду в

себя и скоро прибегу к нему за повтором. Просто чтобы ещё раз ощутить его горячие

пальцы на собственной шее.

– Сейчас будет неприятно, – хрипло оповестил я Сато, а после медленно открыл глаза.

– Давай.

Дух рыкнул что-то непечатное, а затем замолчал. Сначала я испугался, что он не

станет меня исцелять, а затем началось это. Если вы предполагаете, что все синячки

разом испарились, а косточки чудом встали на место, то нет. Их ломали и вправляли в

обратном порядке. Разом. С таким хрустом, что у меня уши заложило, в глазах

потемнело. От боли я не мог ни дышать, ни стонать, просто лежал, силясь переварить

набросившиеся на меня разом ощущения. Сказал бы, что едва не умер от болевого шока, но судьба-злодейка и тут подложила мне свинью. Осторожно пробуя заново собранное

тело, я сел в постели, оглядел руины, оставшиеся от неё, и встал, побрёл к своему

рюкзаку. Вытащил из него сигареты с зажигалкой, закурил, так и стоя посреди

комнаты, жадно вдыхая никотин. Кончил – закурил, на мой взгляд, самое разумное

решение из всех. После таких скачек милое дело замереть с сигаретой, зажатой между

губ, закрыть глаза, давясь густым дымом и ни о чём не думая. Меня трясло сильно, жутко, и я ничего не мог с этим сделать.

– Это выглядит омерзительно, – авторитетно заключил Тэтсуо, когда я наконец

обернулся к нему.

Мужчина расслабленно вытянулся на постели, закинув руки за голову и рассматривая

меня с почти что плотоядным интересом. Однако лёгкое отвращение осталось в его

взгляде: видимо, он пытался понять, безопасно ли в такой ларец Пандоры совать

собственный пенис. Что ж, мне его печали было не понять, и вскоре я растянулся на

постели, помятый, взъерошенный, уставший, со всё ещё ноющими мышцами, но довольный.

❃ ❃ ❃

Дом был в лучших традициях Японии, из тех, о которых можно только мечтать: тут тебе

и сад камней, пусть и сильно уменьшенный, и небольшой бамбуковый фонтанчик, и

сёдзи, и дворик. Словом, всё то, что представляют себе туристы, когда слышат о

стране Восходящего Солнца. И, собственно то, чего у большинства жителей Японии нет.

Я бы остался здесь, пожалуй, навсегда, просто чтобы слушать воду и наслаждаться

гармоничным спокойствием этого места. После шумной столицы оказаться в подобном

месте – бальзам на душу. Если бы не причина.

Всего час назад я нежился в горячей ванной и, по классике всех ленивых людей, листал книгу. Даже особо не вчитываясь, что же там происходило и о чём вообще идёт

речь. Но, когда ты денно и нощно читаешь новости и форумы в надежде найти какую-

нибудь зацепку, даже просто подержать в руках книгу уже счастье. Я был на той

стадии отходняка от прессы, когда читать ещё не можешь, но, видя литературное

произведение и хороший текст, получаешь оргазм. Условно. Раздавшийся стук в дверь

заставил меня поморщиться. Ничто не вызывает у меня такую же злость, как этот

проклятый звук, когда я греюсь в ванной! Чёрт побери, я зря, что ли, от вас от всех

спрятался, чтобы вы под дверью у меня ныли и задавали вопросы?

Впрочем, Тэтсуо был не из нытиков и не из любителей спрашивать о чём-то: он ставил

перед фактом и сразу же делал, а раз уж решил дёрнуть меня в подобный момент, причина только одна – работа. По факту, это даже работой трудно было назвать. Мы

трудились несколько дней в месяц, а если был пик расцвета сил, обострение иными

словами, то могли даже две недели бегать. Но понятное дело, что с такой занятостью

особо не навоюешь. Акира платил прилично, и мне нравилась идея, что, возможно, я

пущу когда-нибудь эти суммы в дело. Выключив воду, я поднял обречённый взгляд на

дверь, ожидая, пока мужчина скажет, зачем пожаловал.

– Через пять минут жду тебя внизу в машине, надо срочно ехать, – поняв, что я

слушаю, предупредил Сато, а затем послышались его удаляющиеся шаги.

И вот он я, толком не согревшийся, со всё ещё влажными волосами, стою на пороге

самого японского из домов, что мне доводилось видеть, ожидая худшего. Когда ты

воспитываешься среди обычного, даже самые невероятные чудеса не смогут приучить к

мысли, что всё возможно. По крайней мере, точно так же было со мной многие, многие

годы, и, бывает, до сих пор вздрагиваю, если кто-нибудь вдруг вздумает выкинуть

простейший фокус с шаровой молнией. Но всё же позвольте объяснить кое-какие детали.

Фракции, как их зовут, почти ничем не отличаются. Да, они одинаково хорошо владеют

«тёмными силами», да, они творят невообразимые для человека вещи и кажутся

паранормальными. Но, оказывается, есть вещи, которые бывают из ряда вон даже для

таких, как, например, Акира. Из объяснений Тэтсуо я ничего толком не понял, кроме

того, что проявился весьма и весьма редкий, опасный дар – один на миллион. А из

сотни таких вот единиц обучение переживает не больше десяти. Как их звали, я не

знал. Но то, что я чувствовал внутри дома, мне совершенно не нравилось. Раз уж

почувствовал даже такой пень, как я, то ситуация, пожалуй, критическая.

Мы долго стучались, пытались дозваться хозяев, но всё было тщетно. И тогда просто

зашли внутрь, как ни в чём не бывало. Это было совершенно несложно, но мне

казалось, что соблюсти приличия нужно хотя бы отчасти. То, что творилось внутри, проблематично описать: тени словно рехнулись и скакали туда-сюда по стенам, как

дикие обезьяны, от этой пляски кружилась голова; а запах, который здесь стоял, и

вовсе выходил за все рамки: смесь керосина с потом и влажным мхом. В голове

воцарился сумбур, мне пришлось мгновенно уцепиться за Сато, чтобы не потеряться в

пространстве и не шлёпнуться в обморок. И вовсе не оттого, что я был неопытным

чувствительным и впечатлительным практикантом. Нет, здесь было столько энергии, что

даже я не мог толком осмыслить её, впитать и обработать. Чтобы отогнать от себя

чужую мощную волю пришлось постараться на славу, но я всё же справился. Эпицентром

этого ада была обычная на вид японка. Возраст её, как и у любой хорошо знакомой с

косметикой девушки, терялся между двадцатью и сорока годами, если не один, скажем, неприятный факт. Кожа её приобрела зеленоватый оттенок, а огромные глаза горели как

угли. И это сейчас, между прочим, был не сарказм и даже не метафора, а констатация

факта: абсолютно золотые с алыми вкраплениями глаза смотрели безучастно и глухо.

Казалось бы, что может быть ещё более странным? Белок отсутствовал вообще, а сквозь

чёрную щель узкого рта виднелись ряды острых зубов. Пожалуй, даже если бы я не был

специалистом по таким вот кадрам, мог бы с уверенностью и без проблем сказать, что

она – далеко не самый обычный человек. Звуки, которые она издавала, резали слух, вызывая зубовную боль и заставляя морщиться. Не то вой, не то рычание заполняли

гулкое пространство, перемежаясь высоким хихиканьем. И всё это почти разом.

– Боги проклятые, что это? – не выдержал и поморщился я, опасаясь приближаться к

неподвижной девушке и что-то делать.

– Ночной чтец, – глухим голосом отозвался Сато, укладывая ладонь мне между лопаток, а второй рукой принимаясь делать сложные пасы.

Сейчас, имея возможность беспрерывно впитывать излишки энергии, я был для него чем-

то вроде атомного реактора. Вопрос был только в том, что со мной случится, если я

вдруг не смогу справиться с этим потоком, если он окажется сильнее меня. Тори не

раз мне показывал, что случается, когда на обычного человека просто выливают свои

силы. Не используют заклятья, не воздействуют, а просто находятся рядом и не

рассеивают собственную энергию. Через пять минут после того, как он выпустил себя

из-под контроля, люди в кафе начали нервно переглядываться, дети – истерить, ещё

через десять у самых слабых кровь пошла носом, через три – они же теряли сознание.

На этом некромант остановился, небрежно бросив, что это была лишь маленькая щель, а

не открытая дамба. Сейчас же была даже не дамба. Плотину явно сорвало.

Через несколько мгновений тени перестали скакать в безумном танце, вой и рычание

стихли, и девушка приняла вполне здоровый человеческий вид. На нас она посмотрела с

возмущением и лёгким страхом, принимаясь оглядываться по сторонам в поисках

объяснений.

– Вы кто? – панические высокие нотки в её голосе звучали даже забавно. Она не

понимала, что во много раз сильнее меня и Тэтсуо вместе. Не осознавала, какое

могущество таится в ней. – Как вы сюда попали? Я сейчас позвоню в полицию!

– Не нужно никому звонить, Хана, – Тэтсуо заговорил мягко, спокойно, и его голос

звучал сладчайшей патокой. – Я хотел поговорить с тобой по поводу твоих

особенностей.

– Вы из психушки, да? Вас мать вызвала, да?

Дальше я к их разговору не прислушивался, принимаясь бродить по гостиной. Большой

телевизор работал в режиме без звука, проигрывал новости. На аккуратном кофейном

столике ютились две чашки с кофе, а точнее его остатками, гущей на самом донышке.

Модный журнал был открыт на странице с семейными секретами. В больших напольных

горшках, выпячивая множество тонких корней, ощерившись длинными листьями с

золотистыми краями, высились драцены. Худые прямые невзрачные и совершенно

неуместные. Узкая полка была сплошь и рядом уставлена фигурками разных персонажей, замерших в абсолютно неправдоподобных, странных позах. За ними прижимались к стене

тонкие книжицы в глянцевых обложках, наверняка какая-то манга – как и в любом

другом доме, где есть подросток. Приставка пылилась под телевизором, джойстиков и

вовсе видно не было. Где-то в соседнем помещении надрывался, свистя, чайник, пахло

подгоревшим кофе.

Но не успел я двинуться на поиски кухни, как хлопнула дверь. Тэтсуо вздрогнул и

шатнулся в сторону, мне же пришлось прикрыть глаза, справляясь с очередным потоком

силы – чистым и густым, напоминающим собой горький горячий шоколад как по

консистенции, так и по запаху. Вошедшая женщина была похожа на огромную медведицу, разбуженную посреди зимней спячки. Правый её глаз был абсолютно белым, перечёркнутый широким рваным шрамом, спускающимся вниз, по щеке, к самому

подбородку, выдвинутому вперёд. Чёрный плащ был откинут за спину, открывая бардовую

рубашку, плотно обтягивающую массивное тело женщины. Нет, она не была полной ни в

коем случае. Но мышц у неё было втрое больше, чем у меня самого. На поясе у неё был

закреплён кнут, и смотрелось это всё вместе до несуразности забавно. Женщина

перевела взгляд на меня, едва не заставив сесть под его тяжестью, следом – на

Тэтсуо. Хана же и вовсе зашлась рыданиями, забившись вглубь дивана и закрыв лицо

руками.

– Что ты здесь забыл? – по слогам, не скрывая собственного пренебрежения, спросила

женщина.

– Проходил поблизости, надо же кому-то было её подавить, – и глазом не моргнув, соврал Сато, хотя и старался держать от вошедшей дистанцию.

– Господин об этом узнает, – спокойно бросила она, но гневно сощурилась. – Ты не

имеешь права приближаться к таким. И тебя ловят уже в седьмой раз. – Тэтсуо

скривился, отвёл взгляд, я же молчал, затаив дыхание, пока она не глянула на меня.

Клянусь, если бы не выдержка, я бы отвернулся и сбежал через стену, лишь бы не

видеть её взгляда. – Ты не знаешь, во что вмешиваешься, сопляк. Держись от этого

безымянного подальше.

– Бегу и спотыкаюсь, – невольно огрызнулся я, не понимая, что лучше всего мне

сейчас заткнуться. Совсем. Сделать вид, что меня здесь нет, и позволить женщине

доделать то, зачем она сюда явилась. Она развернулась ко мне всем корпусом, и, если

бы до того я не поглотил безумное количество сил, ни за что бы не почувствовал

подвох. И лишь поэтому увернулся от мелькнувшей тени. – Какие мы нежные. Не

привыкли слышать отказ?

– Я убью тебя, – сдержанно оповестила она. Таким тоном, будто просила передать

сахарницу с другого конца стола. – Если ты сейчас же не заткнёшься, я убью тебя.

– Артемис, – голос Тэтсуо раздался рядом слишком неожиданно, а я смотрел на

медведицу в людском обличие, как мышь на змею, не смея шевелиться, – идём.

Я дёрнул плечом, скривил губы, но всё же кивнул и торопливо обогнул женщину. Хана

на диване выла ещё хуже прежнего, но я будто того не слышал. Всего пару секунд

назад я столкнулся с кем-то, кто принадлежал иному миру. Не знаю, чего я ожидал, но

точно не такого. Угрожать убить меня может и отец точно таким же тоном. И я был, пожалуй, обижен, что всё оказалось так. Так же, как и здесь.

Раздосадованный, я опустился на крыльцо дома, закурил, глядя перед собой. Тэтсуо

уместился рядом и, кажется, дрожал. Не уверен, был то страх или ненависть, однако

же дрожь была весьма и весьма крупной. Вопли в доме стали совершенно

нечеловеческими и неразборчивыми, но, похоже, никто кроме нас их не слышал. Все

случайные прохожие не замечали нас, неторопливо проходя мимо, даже не поднимая

взгляды на прекрасный дом. Даже фонтан не делал всё это лучше.

Когда же всё утихло, я поднялся на ноги и, не слушая Тэтсуо, зашёл внутрь. Тени

лежали на своих местах, телевизор вещал новости на средней громкости. Чашечки с

остатками кофе оставались всё на тех же местах, журнал глянцево блестел. Пройдя в

кухню, я рассеянно глянул на надрывно свистящий чайник и осторожно, прикрыв пальцы

рукавом рубашки, выключил огонь. На соседней конфорке остался слой сбежавшего и

подгоревшего кофе, пустая турка. В голове не укладывалось.

– Слушай, – негромко пробормотал я, зная, что Тэтсуо стоит чуть позади и всё

прекрасно слышит, – а где её мать?

– Мать? – в голосе мужчины послышалось недоумение, словно он прежде никогда не знал

такого слова. И даже не подозревал, какое может быть у него значение.

Я вздохнул, а затем вышел из кухни и принялся обследовать дом. В ванной тихо

шуршала и заканчивала свою работу стиральная машинка, уставленная шампунями, гелями

и всем тем, что женщины так безумно любят ставить на свою помощницу. Кладовка по

большей части пустовала, но спрятаться там никто бы толком не смог. Лестница с

высокими ступенями казалась мне отличным пыточным средством, а по совместительству

превосходным будильником и отрезвителем.

Наверху было всего две двери, узкий коридор страшно нервировал, равно как и его

почти полная бесполезность. Одна дверь оказалась приоткрыта, и я зашёл туда, ведомый непонятным любопытством. Светлая воздушная комната была небольшой, но

весьма уютной. Свободного места здесь, считай, не наблюдалось: ровно столько, чтобы

пройти от одного предмета к другому. Односпальная кровать, гардероб, зеркало, компьютерный стол и широкий подоконник с подушками. Никаких красивостей, излишеств, и я даже не сразу понял, что совершенно не вписывается в эту почти что утопичную

картину. Женщина лежала на постели и словно бы мирно спала прямо в одежде: строгие

классические брюки, белоснежная блузка и голубой лёгкий шарф. В одной её руке был

зажат телефон. Я как идиот пялился на её лицо, пытаясь понять, что вообще могло

произойти. Губы её, подбородок, щёки и шея были покрыты крупными отвратительными

волдырями, точно её пытались частично сварить. Красная кожа местами полопалась, будто помидор, который слишком сильно сжали. Не помня себя, я бросился к ней, стал

проверять пульс, и к собственному облегчению почувствовал его – слабый, едва

ощутимый. И прежде, чем Тэтсуо успел меня остановить, уже вызывал скорую.

Объяснить, каким образом я оказался в этом доме, было несколько проблематично, но я

брякнул, что я знакомый с работы этой женщины и решил заглянуть в гости. Не уверен, что мне поверили, но адрес записали и сказали, что скоро всё будет. Сато смотрел на

меня, как на умалишённого.

– Ты сбрендил, Акио? – прошипел он, хватая меня за воротник рубашки и как следует

встряхивая. – Сейчас же уходим.

– Езжай домой, Тэтсуо, – я покачал головой и прикрыл глаза, пытаясь подавить

растущую во мне ярость. – Прослежу, чтобы её забрали, и тоже поеду.

Мужчина буркнул нечто о моих умственных способностях и торопливо ретировался. Не то

чтобы мне было дело до незнакомой женщины или её беды. Но по определённым и вполне

понятным причинам насилие выводило меня из себя. Даже так, если бы кто-то вдруг

вздумал драться у меня перед носом, я бы сделал вид, что ничего не вижу. Но если бы

какой-то придурок вдруг вздумал ударить своего ребёнка или родителя, шарики бы у

меня заехали за ролики. И теперь я был невыносимо зол. Во второй комнате царил

настоящий хаос. Обои отчасти были сорваны, шторы – разодраны, на одеяле и простыне

остались пятна засохшей крови, урна же была забита небольшими прозрачными

пакетиками. Запах, который стоял здесь, мог бы убить, а потому я прикрывал лицо

ладонью, изо всех сил сдерживая тошноту. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и

два, понять, что случилось. Девчонка боялась своих способностей, рассказала о них

своей матери, и та сочла ребёнка сумасшедшей. Возможно, даже умудрилась упечь её в

клинику, тем самым перечеркнув жизнь на корню. Никто бы не стал брать на работу

женщину, которая попала в лечебницу для душевнобольных. И далее она возвращается

домой, старательно делая вид, что всё в порядке. Но ведь это было не заболевание, и

если врачи что и сделали, то только ухудшили состояние. Да, возможно, некоторое

время с ней всё было в порядке, и она чувствовала себя прекрасно. Но такая липкая

дрянь, как силы, имеет особенность возвращаться. Я был несколько удивлён, что её

заметили только сейчас с такими-то мощными вспышками. Возможно, наркотики их как-то

глушили. А деньги на них выбивались с матери. Мне не хотелось знать, каким образом

она обварила лицо этой женщине. И единственное, о чём я жалел, что не могу свернуть

ей шею собственными руками. А я даже не был уверен, действительно ли я так желаю её

смерти или же просто хочу, чтобы она страдала. Я не был садистом, но тогда во мне

что-то перещёлкнуло.

Как во сне я наблюдал за тем, как женщину погружают в машину скорой помощи, невнятно отвечал на вопросы, всячески избегая указывать собственную личность или

как близко знаком с пострадавшей. И, тем более, ни сном, ни духом не намекнул на

то, что это сотворила её дочь. Оставив свой номер телефона, я побрёл к ближайшей

станции метро. Дорога потонула в размышлениях. Тэтсуо не испугался чтеца, в отличие

от меня, зато, когда явилась медведица, вдруг присмирел, испуганно притих.

Казалось, он был даже пристыжен. Актёр из Сато был отвратительный, и в подлинности

его эмоций я не сомневался. Явившись в его квартиру, я долго, мучительно долго, возился с чаем, заваривая новый, с опаской включая чайник. Как будто какой-то озноб

сковывал всё моё существо в эти мгновения, и я не был уверен, что это быстро

пройдёт. Я был так погружён в разрозненные мысли, что не сразу осознал – Тэтсуо

дома не было. «Наверное, ругается с Акирой, – подумал я, делая маленький глоток

обжигающе горячего чая. – Ну и правильно». Когда же рядом всё-таки раздался голос

Сато, я не сразу это ухватил, не сразу вырвался из пелены собственных тяжёлых