Текст книги "Девять ночей (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Хельблинди лишь предстоит сварить его на закате дня. А до тех пор он освобождает свой разум от страхов и сомнений, ищет баланс и гармонию и готовится к переходу и встрече, к которой его так настойчиво подводят боги.

Сумерки обволакивают лес и из глубин его слышится вой. Неусыпные спутники Одина бродят в поисках добычи, и Хельблинди разводит огонь, дабы отогнать их или наоборот приманить. Варит похлёбку, священное варево, и прежде чем выпивает сам, разделяет его с Одином.

«Пива не пить без тебя

Мною было обещано»

Горячая жидкость обжигает язык и нёбо. Заволакивает пьянящим дурманом наркотического забытия, в которое Хельблинди погружается тут же. Руки его слабеют, отпуская чашу, что падает на мягкий мох, проливая остатки, а тело ведёт, разделяя его с мечущимся духом.

Теперь они приходят к нему наяву. Он слышит её смех и грохот копий её спутников. Зловещий гром барабана и топот бесконечного множества ног.

«Хельблинди!!»

Их зловещая потусторонняя поступь гасит огонь, и мрак ночи слабо рассеивает лишь месяц. Руны горят на камне, отделяясь от него, и Защитой вооружается Тюр, самый доблестный из числа асов.

«В боях невредимы,

Из битв невредимы

Прибудут с победой»

Женский смех зловещим эхом отбивается от чёрных стволов деревьев. Вёльва с обнажённой грудью и в оленьем черепе, скрывающем её лицо, подходит ближе, зазывает к себе, ласкает слух сладкими речами.

«Иди ко мне, Хельблинди. Я щедро одарю тебя. Уппсальский храм станет твоим домом и ты будешь первым там среди равных»

Он отступает, запутываясь в ногах, падает. Вёльва смеётся, а над ним возвышаются воины – Мёртвый Человек и Град горят на их лбах, а под чёрными бездонными глазами кровоточит Великан. Они тянут костяные руки к Хельблинди и бьют копьями о щиты, выбивая страшную, мрачную песнь.

Вторит им боевой барабан, на натянутой коже которого – Сокрытая Тайна. Тайна, которую он должен понять и разгадать, ведь боги недаром посылают ему эти видения. Каждое из них что-то значит, каждое из них связано одно с другим.

«Хельблинди!!!»

Отзвуки его имени раздаются со всех сторон. Шепотки сводят с ума, комом тошноты подкатывая к горлу. Мир вертится в наркотическом угаре, и Хельблинди хватается за голову, падая наземь.

Видение уходит, сдуваемое ночным ветром. Приходит сон – спокойный и молчаливый. Хельблинди просыпается от него пред ликом деревянного идола, что смотрит с проницательной ясностью в мутный глаз колдуна.

«Не перепутай,

Не повреди их,

С пользой владей ими;

Пользуйся знаньем

До смерти богов!»

Хельблинди вздыхает, тяжело поднимаясь на ноги. Благодарит он за знание, за предупреждение великих богов. Режет он День в знак завершения и благодарности. Знает теперь, откуда ждать беды.

Датчане, дети Гевьон, придут с разрушением и жаждой. Много смертей принесут они шведским мужам, много горя. Разграбят и захватят Уппсальский храм, осквернят жилища богов – они же нынче предали их, отвернувшись от них, уйдя под сень Единого Бога.

Много испытаний ждёт конунга и ярлов, и бондов их земли, много лишений. Но Хельблинди готов к ним, знает о них, а вместе с ним будут готовы и братья его. Боги благоволят им, возможно, в последний раз, и возможно в последний раз поведёт своих воинов в бой доблестный Хар.

Хельблинди будет в тот день вместе с ним.

========== Вопрос 26 ==========

Комментарий к Вопрос 26

Нц-шный ивент

Фригг улыбается всегда загадочно, и странная таинственность прячется в её сине-зелёных глазах. Недаром она – хранительница тайн, коей ведомы судьбы всех живущих. Она – великая Всематерь, первая среди женщин Одина, его супруга и госпожа его дома. Она – владычица Асгарда, самая великая и уважаемая женщина.

Она всё так же прекрасна, как и в самую первую их встречу.

Она ступает мягко и вкрадчиво, словно одна из кошек прекрасной Фрейи, что и рядом не стояла с красотой и величием владычицы Фригг. Скользит по светлице плавной походкой, откладывая в сторону своё шитьё, когда уединение её нарушает чужое присутствие.

Один устал. Он – Всеотец, владыка асов, неустанный странник и хитрец, с которым может потягаться Локи. Каждый день растягивается для него бесконечными часами, за которые он успевает побывать в путешествии, пировать и воевать с эйнхериями и наблюдать за всем миром. И в ночь неизменно возвращаться в покои к своей супруге, что всегда терпеливо ждёт его возвращения.

Она всё так же прекрасна. Зрелая красота, что с возрастом не угасает, но расцветает с новой силой. Точёная фигура и тонкий гибкий, словно ива, стан, мягкие ласковые руки, что дарят нежность и любовь даже спустя столько лет – несмотря на столетия брака и многочисленные измены не угасает в них ни любовь, ни страстный пыл, отблеском сверкающий в глазах.

Фригг улыбается с извечной загадкой. Подходит ближе, совсем вплотную, опуская руки на плечи мужа. Скользит узкими сухими, но в то же время мягкими ладонями по напряжённым сильным мышцам, словно пытается сбросить с них тяжесть невидимого груза.

Один выдыхает прямо в алые губы супруги, прикрывая единственный глаз, и она запечатывает это дыхание в поцелуе – глубоком и неспешном, наполненном тоски по близости друг друга.

Фригг плавно, медленно скользит от плеч выше, по сильной шее, зарывается тонкими длинными пальцами в длинные, посеребрённые сединой волосы мужа, в то время как тот сжимает в объятиях её тонкую фигуру, прижимая к своей широкой груди. Фригг чувствует жар, исходящий от неё, даже сквозь тяжёлые одежды великого конунга, и этот жар распаляет её собственный внутренний огонь.

Поцелуй приобретает оттенки чувственности, балансирующей на грани страсти. Они вкладывают в него больший напор, и женские пальцы сами собой сжимаются на чужом затылке, в то время как мужские руки в крепкой страстности сильнее прижимают к себе чужое тело.

Платье скользит по плавным изгибам владычицы, пока её тонкие длинные пальцы ловко расстёгивают костяные пуговицы облачения великого конунга. Одежда, лишняя совершенно в такой желанный интимный момент, тяжело опадает на пол, словно листва с деревьев. Они перешагивают через неё, не замечая вовсе, лишь оставаясь в исподнем.

Фригг улыбается, лёгким движением освобождая из плена украшений густые белокурые волосы. Они золотыми реками струятся по плечам и спине, и груди прекраснейшей из прекраснейших, и Один наблюдает, затаив дыхание. Не смеет приблизиться к Фригг до того, как она сама делает шаг навстречу.

Их страсть всегда выдержана и неспешна. Каждое мгновение наслаждения друг другом растягивается, словно сладкая патока, а каждое движение преисполнено почти целомудренного величия. Ни с кем ещё, кроме друг друга, они не чувствуют такого единения, когда не похоть затмевает взгляд, но чистая любовь, что не терпит спешки и грязи.

Они обнажают друг друга сквозь поцелуи и прикосновения. Пальцы скользят по коже, словно пытаются вспомнить давно забытые формы. А после Один опускается на кровать, и Фригг нависает над ним, улыбаясь.

Он проводит рукой по её щеке, а она садится на его бёдра, глядя на мужа сверху-вниз. Тот улыбается, довольный открывающимся видом, лаская взглядом вздымающуюся грудь супруги, всё такую же аккуратную и упругую, как у молодой девы. Он накрывает её руками, несильно сжимая, и Фригг выдыхает шумно, выгибаясь, запрокидывая назад голову, обнажая лебединую белую шею. Шёлковые светлые волосы скользят по её спине, и она качает головой, откидывая их в сторону, в такт движениям мужа, мнущего её грудь, пропускающего сквозь пальцы алые бусины сосков.

Фригг щурится хитро, глядя на Одина из-под полуприкрытых век. Игриво проходит пальцами одной руки по его животу и сильной груди, поднимаясь своей лаской-касанием выше и выше к ключицам, в то время как вторую руку заводит за спину, легко проводя подушечками по влажной твёрдой плоти, упирающейся в ягодицы.

Один издаёт тихий рык, чуть сильнее сжимая в руках женские груди. Фригг упирается в его напряжённые мышцы, прикрывая глаза, и легко, медленно насаживается, принимая в себя мужскую плоть. Наклоняется к мужу, одаривая его глубоким чувственным поцелуем, и Один отвечает на него.

Они не спешат двигаться, медлят, наслаждаясь ощущением друг друга. Жаром друг друга и любовью друг друга, и Фригг первая отстраняется, упираясь лбом в лоб мужа, и, двигая бёдрами, обхватывает его плотнее внутри себя.

Грубые горячие ладони Одина скользят по бокам супруги на спину, накрывая лопатки, и он двигается в такт, подстраиваясь под чужой ритм и темп. Им некуда спешить, и наслаждение сладким тёплым мёдом разливается в крови желанием как можно больше насытиться друг другом и близостью друг с другом.

Мужские руки блуждают по изящному женскому телу, опускаются по спине ниже к ягодицам; прихватывают их – ровно в тот момент, как толчки становятся чуть жёстче и грубее, и резче. А после перемещаются к бёдрам – и там же остаются.

Жаркое дыхание липкой патокой оседает на коже вместе с тихими рваными стонами. Наслаждением и любовью, захватывающими с головой с каждым новым движением – Фригг выгибается навстречу, закрывая глаза, полностью отдаваясь чувствам и долгожданному единению с супругом. Один крепко, но безболезненно держит чужие бёдра, толкаясь в женское лоно – глубже, сильнее, и тоже закрывает глаза. Тело любимой женщины принимает его как всегда с радостью и отдачей, которую ему не способна подарить ни одна другая женщина.

Когда Фригг чувствует, что конец близко, она подаётся вперёд, нагибается ближе к Одину. Упирается ладонями в его грудь и прячет лицо на его плече. Супруг в ответ прижимает к себе влажное от пота, пышущее жаром тело прекрасной подруги и делает несколько размашистых глубоких движений. И замирает, отпуская себя горячем семенем, когда чувствует, как дрожит в его руках возлюбленная супруга.

Наслаждение растекается по их венам горячей кровью, кружащим голову удовольствием. Расслабляет мышцы, сладкой истомой поражая все члены. В праздной лености нежатся они в объятиях друг друга прежде чем засыпают перед новым днём, наполненным хлопот и обязанностей, что вновь разлучат их друг от друга.

Разлука, впрочем, не тяготит их так сильно, ведь именно от неё тем ценнее становятся их встречи и жаркие ночи, проведённые друг с другом.

========== Вопрос 27 ==========

Комментарий к Вопрос 27

«Что будет с тобой во время Рагнарёка?»

Рагнарёк – Гибель Богов. Последняя битва, в которую выйдут боги, возглавляемые им. Последний рубеж, последнее напоминание о былом мире, которому суждено сгореть в пламени кровавого сражения.

Один, Всеотец, первый, идущий в бой.

Монстры и великаны, вставшие мертвецы, вновь обрётшие крепость плоти, – все они, как один, желают в первую очередь крови Всеотца. Не забыты ими обиды и предательства, нанесённые им. Боль и унижения, и бесславная смерть – побратим Высокого скалится в ярости, как никто зная, что из себя представляет Злодей.

Бьёт Гунгнир в землю, содрогая её. Один, лжец и хитрец, обманщик и предатель, одинаково с этим доблестен и честен в бою. Ведёт он асов, ведёт он ванов, ведёт он альвов, всех, как одних, навстречу великой славе.

Он ведёт их навстречу Вечности.

Многие из врагов желают поразить своим оружием Всеотца. Отомстить ему за обиды и поругательство. С лёгкостью отражает он вражеские удары; с лёгкостью эйнхерии идут в бой вместо него. Знают они, знают все, что суждено Высокому пасть в бою с Волком. Знают они, знают все, что Волк первый в своём праве искать расправу над первейшим из числа асов.

Навстречу Волку – смерти – прорывается сквозь неистовствующих Один. Навстречу Волку – Вечности – выходит он. Единственный глаз ловит неистовый яростный взгляд, и Фенрир воет, призывая стаю в свидетели кровавой расправы.

Один усмехается – уголками губ – и бросает вперёд своё копьё.

========== Вопрос 28 ==========

Комментарий к Вопрос 28

«Вопрос для тех, у кого несколько ролей – даёшь шизофреническую общагу! Представьте, что боги, за которых вы отвечаете, пытаются “ужиться” друг с другом у вас в голове. Как они определяют между собой, за кого вы будете прямо сейчас писать ответ? Какие казусы между ними могли бы случиться? Может, вообще драку затеяли бы? Слушают ли они ваше мнение, как отвечающего? Пофантазируйте! Даёшь стёбный ответ»

Это была определённо не самая лучшая моя идея. Хотя ладно, кого я обманываю, почти все мои идеи – не самые лучшие идеи, от которых я потом огребаю, но эта…

Задуматься над тем, что что-то, чисто теоретически, может пойти не так, мне следовало, вероятно, ещё на третьей роли. По-хорошему, конечно, ещё на первой, когда ко мне подселился мрачный и молчаливый жилец, но тогда я как-то не особо обратила на него внимание.

Подселившийся к нему чуть позже с виду мудрый и интеллигентный старец тоже меня не особо смутил, но вот после того, как пришёл третий, красавец, улыбающийся так ослепительно, что можно было в прямом смысле ослепнуть, следовало задуматься.

Ну я и задумалась… когда к ними подселилось ещё двое.

Кажется, в тот день я была непростительно пьяна, иначе объяснить спонтанное решение подселить к неугомонной пятёрке ещё четверых, я не могу. Не то чтобы нам вшестером было плохо или скучно, вовсе нет, но случился алкоголь, искра, буря, безумие… и грёбаные подначки со стороны, мать его, мудрого старца.

«Асов много не бывает», – говорил он.

«Мужская компания всегда в тему», – говорил он.

«У нас ещё много места, а эту четвёрку в ближайшем обозримом будущем явно никто не собирается кроме тебя приглашать», – говорил он.

«И вообще, девять – прекрасное символичное число – тебе ли не знать, дорогая!» – говорил, мать его за ногу, он.

У-у-у, провокатор хренов! Знал, сволочь, на что давить!

В итоге я чувствовала себя многодетной матерью в перманентном унынии, и чувство того, что меня, мягко говоря, облапошили, так до сих пор и не оставляло меня.

Ну, отчасти, вообще-то, так и было, ведь из всей девятки асами были только шестеро. Ньёрд и Фрейр, хоть и причисленные к ним, всё равно гордо отстаивали честь ванов, а Тот просто тактично офигевал от происходящего, меньше всех понимая, что он забыл на этой скандинавской тусе.

(на самом деле, некоторые скандинавы тоже не совсем понимали, что они на этой тусе забыли, но я до сих пор тактично делала вид, что не замечаю их удивления)

Мужчин много не бывает… Ага, конечно, щас! Ладно, Форсети и Хеймдалль хотя бы делали вид, что стараются вести себя прилично. Ладно, Тюр и Ньёрд откровенно не скрывали, насколько им на всё плевать. Они вчетвером были просто идеальными сожителями, вот серьёзно, но остальные пятеро…

Честно, я сомневалась, что их пятеро, а не в три раза больше.

Конечно, Тору, блин, было тесно и негде было размахнуться. Конечно, Уллю просто было по приколу подтрунивать над отчимом, неплохо так спевшись с Фрейром. Но какого чёрта во всю эту вакханалию ввязался Тот, ехидно так ухмыляясь, явно задумав очередную пакость?! Слишком остроумный и острый на язык, он, блин, создавал бо́льшую часть проблем, не успевая вовремя заткнуться.

– Воплощение мудрости, говорили они, спокойнейший и мудрейший, говорили они, – наблюдая за тем, как Тор гоняется за удирающей от него птицей, мрачно произнесла я. – И где всё это?! Почему вместо адекватного Тота я получила оптом Локи на минималках?!

Рядом со мной раздался кашляющий и очень довольный смех. Обернувшись на него, я увидела перед собой виновника всех своих бед, который где-то раздобыл трубку Гэндальфа (к ответу готовишься, засранец, что ли?!) и теперь бессовестно курил с флегматизмом Авессалома из «Алисы в стране чудес».

– Доволен? – максимально мрачно обратилась к нему я, и Один хитро сверкнул единственным глазом, которого мне очень захотелось его лишить. – Между прочим, это из-за тебя всё это!

– Зато не скучно, – он пожал плечами, ни капли не раскаиваясь, и я фыркнула, скрестив руки на груди:

– Да обхохочешься просто!

Один одарил меня ещё более хитрым взглядом. Я догадывалась, к чему была вся эта авантюра. Мстил мне, засранец, что размышляя в самом начале между ним, Тюром и Тором, я всё-таки первым пригласила именно Тюра. А теперь вот, устроил мне тут божественное мужское общежитие и радуется, довольный, своей выходке.

Я страдальчески закатила глаза. Оставалось только запастись терпением и силами, чтобы пережить это дерьмо, и вооружиться метафоричной скалкой, чтобы разогнать буйных соседей-сожителей. Вопросов, в конце концов, к ним было ещё много, так что они всё-таки были нужны мне живыми и желательно невредимыми.

Один, довольно прищурившись, наблюдал за происходящим с явным удовольствием. И конечно, даже без малейшего намёка на раскаяние.

========== Вопрос 29 ==========

Комментарий к Вопрос 29

«Расскажи, как же ты всё-таки смог соблазнить Ринд?»

Осторожно, изнасилование

Вёльва пророчит ему, что великанский род подарит жену, что сможет родить сына, который отомстит за смерть прекрасного Бальдра. Один никогда не спорит с пророчествами и всегда в почтении склоняет пред ними голову, признавая их превосходство над самим собой. А потому он идёт в страну, где никогда не был другом, в поисках той, что предстоит породить величайшего из мстителей.

Ринд, прекрасная дева из Ётунхейма, горда и неприступна. Взирает она на сватающегося к ней витязя свысока. Он не впечатляет её, и дважды гордячка отказывает ему. Дважды сама прогоняет его тогда, когда Один демонстрирует ей свою добрую волю и даёт выбор.

Но она отвергает его. Гордая Ринд отвергает его, Всеотца, отвергает того, с кем надлежит связать ей свою судьбу. Не браком, нет, но узами иными, не менее прочными и важными.

Впрочем, Один всегда отличался терпением и хитростью.

– Коль не хочешь принимать меня по доброй воле, я возьму тебя силой, – он обращается сам к себе, говорит с равнодушным принятием и давним смирением со своей участью и судьбой.

А после в мгновение ока оборачивается старой, умудрённой жизнью знахаркой. Сгорбленной старухой-ведуньей, которой ведомо страшнейшее колдовство, насылающее проклятия и наоборот исцеляющее от них.

Дивный неведомый недуг сражает ётунскую красавицу внезапно. Она слабеет от него с каждым днём, и краски покидают её лицо. Лучшие знахарки не могут ничего поделать, чтобы помочь ей, и руны молчат, не даря им знания, а деве облегчения. И когда отчаяние завладевает суровым сердцем её отца, когда надежда кажется утраченной, Один вновь переступает порог её дома.

– Имя мне Веха, – сгорбленная старуха скрипит, обращаясь к хмурому турсу. Недобрым огнём сверкают её глаза, а узловатые пальцы сжимают скрюченный, корявый посох, на который она опирается. – Известно мне о недуге дочери твоей, равно как и известно, как следует лечить его.

Глаза убитого горем отца на мгновение вспыхивают, и Один видит в них надежду. Это – добрый знак, ведь за спасение своего дитя любой любящий родитель готов пойти на всё, что угодно, теряя бдительность.

– И что же ты хочешь за своё врачевание, старуха? – басит несчастный отец свой вопрос, и вновь недобро сверкают глаза ведуньи.

– Свою плату я изыму, не беспокойся о ней, – слова её звучат зловеще, но старому ётуну нечего противопоставить им. – А пока прикажи слугам крепко привязать дочь твою к кровати, да рот ей закрыть кляпом – лечение ждёт её непростое, болезненное, как бы не навредила она сама себе.

Слуги суетятся, прежде чем Одина пропускают в светлицу к изнемогающей деве. Раскуривает он травы перед ней и сбрасывает морок, витающий в воздухе.

Недуга у Ринд словно и не бывало, равно как и старуха-ведунья будто никогда не переступала порог дома её отца.

Но стоит перед ней, привязанной и беспомощной, полный силы муж, великий Всеотец, что пришёл взять своё.

Ринд сопротивлялась отчаянно. Сопротивлялась до последнего. Великанская воинственная кровь кипела в её жилах, толкая её скорее умереть, чем быть преданной насилию и надругательству.

Она дёргает руками, но руки крепко привязаны осенёнными рунами путами. Они накрепко прикованы к изголовью кровати, и силы Ринд не хватает, чтобы сломать его и освободиться.

Она пытается кричать, но неистовый отчаянный крик тонет в плотном куске ткани, которым заткнут её рот. Из-за него доносится лишь нечленораздельное мычание, долетающее разве что до слуха Одина, который игнорирует его.

Она брыкается, бьётся ногами, но сильные руки Всеотца мёртвой хваткой придавливают за бёдра к кровати. Ринд пытается свести их вместе, но Один решительно опускается между ними. Резкими грубыми движениями разрывает платье, рвёт нательную рубаху, обнажая женское лоно.

Ринд сопротивляется до последнего. Бьётся в агонии, кричит, пытаясь перекричать преграду в своём рту. Извивается в ярости, дёргает плотно прикованными руками, прожигает ненавистного насильника полным ярости и проклятий взглядом.

Один игнорирует его. Он игнорирует всё, игнорирует Ринд и её попытки вырваться, избежать страшной судьбы, которую ей уготовил Всеотец… Нет, её уготовили ей мудрейшие норны, и хочет она того или нет, но она воплотит её.

Один берёт её силой. С силой и неистовством толкается в женское лоно, что не радо принимать его в себе. Окропляет девственной кровью льняные простыни – в действиях его нет ни ласки, ни сострадания, ни жалости. Лишь сухой расчёт и простая необходимость – прости, милая Ринд, но именно тебе (не) повезло стать матерью великого мстителя, что должен отомстить за смерть лучшего из нас.

И при этом неважно, что зачат он будет в насилии, а рождён в искренней ненависти своей матери.

Ринд кричит и сопротивляется до последнего. Даже когда над телом её творится надругательство, даже когда мужская плоть скользит в её лоне, она всё равно борется и не сдаётся. Слёзы гнева, боли, ярости и отвращения теряются в разметавшихся светлых волосах, и Ринд их даже не замечает.

Ненависть. Боль. Отвращение. Ярость. Они не дают ей сдаться, они вынуждают её бороться до последнего. Не отдаваться насилующему её мужчине, не принадлежать ему. Чтить его как ублюдка, животное, взявшее женщину силой и без её согласия.

В конце концов, в час унижения, когда всё завершается, когда горячее липкое семя исторгается в её нутро, они разжигают огонь в груди женщины, претерпевшей надругательство. Слепое неистовство и желание мести – Один, изнасиловавший Ринд, ещё понесёт в том числе и за это своё преступление наказание. Уж она, ётунская дева, в чьих жилах течёт колдовская кровь, обеспечит ему это.

Один, покидающий обесчесченную, осеменённую женщину, прекрасно знает об этом. Но это неважно пред ликом высокого предназначения, в котором и он, и своевольная гордая Ринд – лишь инструменты его наступления.

========== Вопрос 30 ==========

Комментарий к Вопрос 30

«Ответьте на вопрос, который сами хотели бы задать своему персонажу»

«Как Фрейя научила тебя сейду?»

Фрейя улыбается легко, но улыбка эта остра, как заточенный клинок, и не менее смертоносна. О-о, разумеется, прекраснейшая знает, что этот день настанет, и тот, кому была она отдана в плен, сам по доброй воле придёт к ней.

Ведь Один алчен, страшно алчен, и не должно быть ни единого искусства, в котором он не сведущ. Пусть даже будет им женское занятие, за которое будут дразнить его насмешками.

– Ты пришёл ко мне, – Фрейя улыбается, и глаза её сверкают во мраке светлицы опасностью и предостережением.

Пламя на горячих свечах и ясеневых лучинах дрожит робко, и тени пляшут на стенах светлицы, пропахнувшей запахом сухих трав и дурманящих сборов. Прячется в них древнейшая сила, что её тайны открыты взору народу, из которого Фрейя ведёт свой род.

– Как видишь, – голос её вкрадчивым шелестом вторит шелесту сухих трав, разложенных на половицах, когда Фрейя оборачивается, впиваясь взглядом в застывшую в дверях фигуру, – я ждала тебя.

Один едва заметно хмурится. Непривычная робость заставляет его мимолётно оробеть нутром. Фрейя будто преображается, и напускное легкомыслие слетает с неё столь же легко, как накидка с орлиным оперением. Сила и мощь, древнейшее знание и могущество, пред которыми Всеотец – несмышлёный младенец, исходят от фигуры статной девы. Лёгким, единым, текучим и грациозным движением поднимается она на ноги, и Один не может отвести взгляд от её фигуры.

Члены Фрейи крепки, как у воина, и полны, как у кормящей матери. Кровь с молоком, неистовство и нежность, буйство и кротость – противоположности в одном. Ступает женщина вкрадчивой ходой, босыми ногами огибая горящее пламя, не смеющее вырваться из-под контроля владычицы без её разрешения. Облачена она в шкуру животного, и Один не сомневается, что добыта она была стараниями самой Фрейи. Полуобнажённый живот и грудь покрыты землёй и рисунками, как и испещрено ими лицо прекраснейшей. В спутанные светлые локоны вплетены ветви и травы, к которым взывают могучие ваны, испрашивая у земли плодородие и милость.

– Идём со мной, Один, – Фрейя утягивает пришедшего вглубь светлицы, и Всеотец шагает за ней, гоня сомнения прочь.

Ради постижения знаний и мудрости он добровольно проткнул себя копьём и девять дней висел, страдая, на Иггдрасиле. Пути назад не было ни тогда, ни сейчас.

– Хочешь познать ты тайны родины моей, – властным движением Фрейя давит на могучие плечи великого мужа, усаживая его, словно ребёнка. – Хочешь постичь великое могущество магии, что открыта лишь женщинам народа моего…

Она раскуривает дурманящие травы, и туман заволакивает светлицу, освещаемую свечами да ясеневыми лучинами. Тени пляшут, выходят к свету из своих углов, по которым прячутся, показываются, завлекают.

– Я научу тебя, женовидный муж, – сверкают во тьме глаза Фрейи, а голос её доносится сразу отовсюду.

Тени танцуют и смеются, словно девицы во время праздника солнцестояния. Оплетают разум и тело, зазывают к себе. Фрейя улыбается хищно и страшно, как ведьма, и ведьмой сейчас она становится.

– Режущий руны, должен познать ты, что колдовство моё способно ослабить члены воинов в битве или наполнить их огнём неугасимым. Должен познать ты, что гибнут стада по желанию моему или приносят родящие с первенцем братьев ему. Должен познать ты, что сковывает чародейство моё члены мужей или делается лик их невидим, а тела неуязвимы к стрелам и ударам меча. Должен познать ты, что слова мои способны открыть спрятанные сокровища иль охранить их так сильно, что никому не дано будет найти их.

Как хищник, бродящий вокруг своей жертвы, так голос Фрейи кружил вокруг Одина, стягивая всё сильнее крепкие сети вокруг разума его.

– Ванское колдовство предков моих способно ещё на многое, – властно и сильно звучат слова женщины, познавшей могущество боевой магии. – Но прежде чем тайны его сможешь постичь ты, должен принести себя в жертву. Омыть знание кровью и отдать за один дар равноценный ему дар.

Короткий кинжал морозным холодом сверкает в свете огня. Затуплённое лезвие с усилием пропарывает крепкую мужскую кожу у основания шеи. Фрейя творит гальдр, заклиная рисунки, которые по себе оставляет проходящий клинок.

Горячая кровь пенится, течёт по могучей груди воина, стекает в глубокие чёрные чаши из озёрной глины. Собирается в них бесценной платой, которую надлежит отдать живородящей Матери всего сущего в награду за дарованное знание и могущество. А после…

Девять ночей беспрерывной агонии на грани реальности и безумия. Постижение сейда, природной магии, вплетающейся в жилы и кровь, ни для кого не бывает лёгким, и каждая из них, когда приходит время, проходит сквозь него.

Каждая из них, и алчный Один, что не боится запятнать свою честь познанием тех тайн, в которые мужчинам путь закрыть.

========== Вопрос 31 ==========

Комментарий к Вопрос 31

«Ваше божество один из семи смертных грехов»

Один был алчен. Первый среди равных – этот титул давно и безбожно устарел, на самом деле. Потому что сам Один уже давно не считал остальных асов, ванов, ётунов или смертных равными себе. Он стоял над ними, был выше их.

Потому что он был умнее и умелее. И непомерная, безграничная алчность толкала его дальше. «Ты должен знать больше, ты должен уметь больше, ты должен владеть бо́льшим богатством» – чёрные ядовитые тени оплетают его разум, нашёптывают ему свои искушения.

Больше, больше, ещё больше! Он должен познать всё; он должен постичь всю мудрость; он должен стать самым великим умельцем, равного которому не будет никого во всём мире.

А для этого он должен завладеть всем. Присвоить себе любой ценой всё доступное знание. И не должно быть в мире ничего, чем бы он не владел и чего бы не знал.

Алчность, непомерная алчность, туманит взор единственного глаза. Топит в себе, порабощает, превращает жизнь в существование, а вечное странствие – в бесконечную погоню за ускользающими сквозь пальцы крупицами знаний, которые он несёт в своих руках.

Берёт больше того, что может унести, и нарушает главный и первый завет, которому некогда обучал сам. Но алчность, безумная алчность, сводит его с ума, не даёт покоя, и Одину всё время мало.

Мало-мало-мало, невыносимо мало! Ведь он достоин большего, ведь он может постичь больше, ведь в его руках помещается больше, чем в руках кого бы то ни было!

Но чем больше он берёт, тем большего ему хочется. Тем сильнее горит алчность в его сердце, чёрным огнём сжигая душу и разум. Всё ближе и ближе подводя к опасному краю, из-за которого не будет возвращения назад.

И Один, ослеплённый, добровольно делает шаг в зияющую бездну.

========== Вопрос 32 ==========

Комментарий к Вопрос 32

«Ты являешься покровителем висельников и проводником душ. Расскажи что-нибудь об этом»

С тех пор как Один добровольно принёс себя в жертву, он стал связан с потусторонним миром. Миром теней и мрака, в который живым доступ был закрыт. Один же, не живой уже, но и не мёртвый ещё, ведал тайнами загробного чертога и мог спускаться в него или призывать из него тени.

То была плата. Плата Одином за ту мудрость, которую он взамен познал. То была не прихоть и не мимолётное уныние, а необходимость, без которой ему не удалось бы шагнуть за грань и вернуться.

Немногие, на самом деле, висельники следуют по его стопам. Не многие из них добровольно приносят себя в жертву, сходя в мрачное царство Хель как дар за тех, кто ждут ответный дар. Большинство же из тех, кто решают оборвать свою жизнь и судьбу верёвкой, поддаются унынию и усталости, что ядовитой апатией отравляет их сердца и души.

Один может понять их лишь отчасти, но это не значит, что он станет благоволить им.

За то, что он добровольно повесился на Ясене, другие висельники считают его своим заступником. Но лишь немногим является он на последней дороге, сопровождая к перекинутому через Гьёлль Гьялларбру. Он сопровождает лишь тех, кто приносят себя в жертву. Сопровождает лишь тех, кто преисполнены мистицизма и веры.