Текст книги "Девять ночей (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

========== Вопрос 18 ==========

Комментарий к Вопрос 18

«На один вопрос поменяйтесь с любым отвечающим ролью и ответьте на любой вопрос из его темы»

«Ответ за любое другое божество вашей мифологии»

«Расскажи о своих взаимоотношениях с Хёдом. Что чувствуешь к нему? Считаешь ли его братоубийцей или жертвой обстоятельств? Презираешь его или всё-таки иногда навещаешь?»

Хель скользит всегда плавной походкой по уже давным-давно исхоженным тропинкам своей вотчины. Здесь ей некуда спешить, некуда торопиться, и движения её текучи и медленны. Той самой медлительностью, что всегда предвещает своей поступью приход Смерти.

Души, попадающие к ней, как и при жизни, живут в домах, объединяясь в поселения. В основном здесь живут женщины да дети, старики и реже встречаются здесь мужчины – те, что не смогли пасть смертью храбрых в боях.

Один дом, однако, стоит на самом отшибе. Это проклятый дом, который даже души обходят стороной, насылая на него проклятия. Там живёт Хёд-братоубийца, обречённый на вечный позор и ненависть.

Владычице Хель, однако, нет до этого никакого дела.

Она одна скользит своей плавной походкой по заросшей колючим кустарником тропинке. Острые шипы не ранят ноги повелительницы мёртвых – они осыпаются прахом под её неудержимым дыханием смерти.

Хель равнодушна к каждому, кто приходит в её царство. Ей нет никакого дела, кем был умерший при жизни и почему он завершил свою жизнь. Будь он при этом хоть трижды проклятым убийцей.

Но она всегда неизменно приходит к новоприбывшим в гости. Ей безумно скучно в своём чертоге-темнице, и разговоры с духами – единственное утешение в этом беспросветном мраке.

Хёд не становится исключением. А искреннее удивление и робкая надежда, отражающиеся на его лице, когда он слышит тихую шуршащую поступь, даже вызывают тень улыбки на бескровном лице.

– Я – Хель, братоубийца, – её тихий голос звучит странным переливом реки Гьёлль и потусторонним ветром, запутывающимся в листве. – Я твоя хозяйка, владычица и госпожа.

Хёд принимает её приход со смиренным принятием. Думает о том, что и она будет его порицать. Хель, однако, нет до этого никакого дела. Но к Хёду она приходит снова и далеко не раз. Чем-то он всё же цепляет равнодушную владычицу, заставляя раз по разу приходить в его одинокий дом на отшибе.

Возможно, тем, что он один из немногих не-людей и не-турсов, приходящий к ней.

Возможно, тем, что все девять миров чтят его как братоубийцу и предателя, проклиная страшнейшими из проклятий.

А возможно, он странным образом цепляет владычицу самим собой, безропотно принимающим свою судьбу, хоть и знающим, что она не заслужена.

Но Хель приходит к нему снова и снова и ведёт с ним долгие беседы. С Хёдом-слепцом оказывается намного проще, чем с его блистательным братом. Энергия Бальдра всё же чужда холодной ледяной владычице, она слепит и обжигает, и не позволяет приблизиться слишком близко.

Совершенно иное дело Хёд. Холод и тьма, мрачный покой и смирение – даже здесь влачить ему жалкое одинокое отверженное существование. Хель видит в этом тени чего-то давно забытого и утраченного, и возможно поэтому она снова и снова приходит в одинокий дом на отшибе. Пытается заполнить пустоту смыслом, найти ответы в чужом присутствии.

А быть может, в чужом одиночестве она находит спасение от одиночества собственного?..

========== Вопрос 19 ==========

Комментарий к Вопрос 19

«верны ли слухи, что Улль – одно из имен Одина и что ты претендовал на его трон?»

Человеческая память изменчивая и переменчивая. Преодолевая время, таким, как он, приходится подстраиваться под неё и менять формы и ипостаси.

Улля, конечно, эта участь тоже не обходит стороной.

Когда-то давно он был силён и могущественен. Настолько, что мог бросить вызов даже самому Одину. Бросить вызов и выжить в схватке с первейшим из их числа.

Но это было настолько давно, что, кажется, будто всё это вовсе неправда. Напоминает, однако, об этом лишь мрачная обязанность, которую Уллю доверяют вести в Йоль.

Дикая Охота.

В назидание и в награду за былые заслуги его вынуждают покидать Идалир. В проклятие и в попытку искупления ему позволяют повести мёртвых охотников на встречу добыче. Отголосок прошлого, тесно переплетающийся с настоящим, – за свою дерзость, Улль, ты должен заплатить.

Теперь он отходит на второй план. Теперь он теряет часть своих функций и сил. Теперь остаются в прошлом воспоминания о былом могуществе. Теперь Улль не может даже помыслить о том, чтобы тягаться с самим Всеотцом.

Но Один… Если на то будет его воля, он с лёгкостью сможет оттеснить Улля на самую периферию. И окончательно занять его место так же, как когда-то безумно давно это пытался сделать он сам.

========== Вопрос 20 ==========

Комментарий к Вопрос 20

«Внезапная смена пантеона на любой другой»

Сверкают молнии в затянутом тяжёлыми тучами небе; гремит гром; гонит сухой жаркий ветер песчаные бури, перекраивает лик земли так, как заблагорассудилось великому хозяину и господину. Несчастен тот из смертных, кого непогода застала вне дома, а на дороге тяжкого путешествия. Не вернётся этот смертный больше к своей жене и детям, поглотит его буйство неистовой стихии.

Он – господин плотины небес. Он суров и могуч, он скор на гнев, а милость его бывает редким гостем в этом доме. Имя его Адад, имя его сама гроза. Война, что озаряет тяжёлые небеса яркими зарницами и заканчивается всегда проливающейся кровью-дождём.

Адад могуч и суров. Немногие могут потягаться с ним в силе, а смертные замирают от отзвука его имени, в страхе склоняя перед ним голову. Адад – гром, разящий головы врагов, разрывающий небесное полотно на части, оглушающий. Адад – неистовство и буйство, молнии, что шрамами вспарывают свинцовую тяжесть небес.

Адад – это разрушение.

Буря, натиск, безумие – они идут следом за Ададом везде, где он появляется. Оставляют после себя хаос и разрушения, что никогда не бывают бессмысленны.

Ведь Адад – это созидание.

Разрушить старое, отжившее своё, разбить оковы, стесняющие, сдерживающие – вот его истинное призвание. Пролить кровь-дождь, окропляя благодатью руины, сквозь которые прорастают новые ростки. Адад суров и могуч, и смертные боятся и благоговеют пред ним. Молятся, чтобы он не приходил, и втайне ждут его приход.

Они знают: если Адад здесь, значит, чему-то настало время умереть.

Таков вечный цикл: что-то умирает, а что-то рождается. Перемены всегда тягостны и болезненны, но они – данность и необходимость, от которой не уйти. И Адад, суровый и могучий, безжалостное их воплощение.

========== Вопрос 21 ==========

Комментарий к Вопрос 21

Текст на ивент по Гарри Поттер АУ

В Киеве светло, намного светлее, чем в Дании, и также намного теплее. Улль выбирает удачное время прибытия, хоть и не подгадывает специально: на дворе начало мая, и у украинских не-магов эти дни – праздничные дни.

На дворе стоит тёплая, ещё по-весеннему комфортная погода. Яркое солнце хоть и светит так, что можно ослепнуть, но ещё не печёт всё как летом. Лишь разливается золотом, в котором купаются деревья и ещё нежно-зелёная трава; разливается золотом, бликами прыгающим по тёмным водам лениво текущего Днепра; танцует отблесками на золотых куполах величественных киевских соборов. Киев словно тонет в золотом солнечном сиянии и буйстве зелени деревьев, в изобилии насаженных по всему городу не только в парках и лесах, но и вдоль улиц, на клумбах, многочисленных холмах и оврагах. И конечно, в эту пору цветут, радуя глаз, главные деревья-символы города – каштаны.

Киев – удивительное место.

Улль прибывает сюда по делам. Его отправляет Датский Тинг как одного из ведущих специалистов-магозоологов на ежегодную международную конференцию, которая в этот раз по жребию проходит в Киеве. Магическом Киеве, естественно, в который Уллю ещё предстоит попасть.

Андреевский Спуск – одна из главных туристических улиц Киева так же является и местом нахождения входа в магическую часть города. Для не-магов здесь уже давно мистика и повседневность так тесно переплелись друг с другом, что, кажется, никто мог и не заметить, если вдруг здесь произойдёт какая-то магическая странность.

Магов Европы и Америки это всегда удивляло и даже пугало, но маги Северной Европы, некоторых других славянских стран, а также гости из Латинской Америки и частично Африки прекрасно понимали подобную вольность. Здесь всегда была другая культура и другое отношение, и магия тесно существовала с обыденностью. Ещё лет сто назад практически никого из не-магов было не удивить тем открытием, что его сосед по дому вдруг оказывался колдуном. Маги тесно сосуществовали с безчарными (именно так украинцы именовали не-магов) и лишь в городах проводили хотя бы минимальное разграничение их жизненного пространства.

Так что в том, что Андреевский Спуск был одновременно центром туризма, крафтовой торговли, одним из старейших мест города, местом постоянных шабашей ведьм (ещё веке так в семнадцатом мирные жители улицы частенько жаловались на шумящих на Лысой горе кутящих колдунов, ну в самом деле, спать же невозможно!) и проходом в магическую часть города, ничего удивительного вовсе не было. А потому Улль, усмехаясь, наконец, сворачивает с Контрактовой площади на нужном повороте.

В тёплый солнечный выходной майский день на Андреевском Спуске предсказуемо ходят толпы народу. Не только киевляне и гости столицы из других уголков Украины, но и иностранцы бродят вверх-вниз по брусчатой кладке улицы. Кто-то толпится вокруг различных продавцов, торгующих антиквариатом, сувенирами с национальной символикой и вышиванками, а также разными амулетами, оберегами и прочим. В некоторых из подобных торговцев Улль с улыбкой узнаёт магов-артефакторов, и те, словно чувствуя датского колдуна, лукаво улыбаются ему в ответ. После конференции Улль с удовольствием потолкует с кем-нибудь из них и даже, возможно, разживётся парочкой амулетов от порчи и сглаза – всем известно, что украинские артефакторы одни из лучших в этом деле.

Сейчас же, пробиваясь сквозь толпы народу, Улль поднимался вверх и вверх – это была особенность Андреевского Спуска, который, кажется, сам уже давно стал живым разумным организмом. Дело было в том, что не существовало стабильного и постоянного входа в магическую часть Киева, но вся улица была одним сплошным входом. И открывала свои двери она всегда в разных местах.

Улль чувствует, как дух Андреевского Спуска сам толкает его в нужную сторону. На этот раз вход перед магом-иностранцем открывается как раз в том месте, где начинается лестница, ведущая на Лысую гору, и Улль резво ныряет в поворот, запрыгивая на ступеньку как раз тогда, когда там никого нет, а улица мастерски отводит глаза потенциальным свидетелям, дабы они не заметили такую очевидную и вопиющую магию.

Магический Киев абсолютно не отличается от своего безчарного коллеги. Он такой же солнечный и тёплый, наполненный людским гомоном и зеленью деревьев. Старыми, слегка покосившимися химерными зданиями, брусчатой дорогой и толпящимися вокруг всевозможных торговцев магами. Улль улыбается широко и бодрым быстрым шагом поднимается до самого конца вверх, доходя, наконец, до здания Магичной Рады Украины, один из департаментов которой и проводит конференцию.

И входя внутрь этого старого величественного здания самого главного органа магического управления Украины, Улль думает о том, что это будет одна из лучших его командировок.

========== Вопрос 22 ==========

Комментарий к Вопрос 22

«Расскажи о Дикой Охоте»

В ночь Йоля, самую длинную и самую тёмную, власть обретают те, кто казался навеки её лишён. Хёд-слепец, братоубийца, проклятый преступник, Владыка Тьмы, поднимается из Хельхейма. Эта ночь, единственная, целиком и полностью принадлежит ему, хозяину и господину холода и тьмы. Он властвует над ней, и даже Один-Всеотец подчиняется воле своего проклятого сына.

Что уже говорить о нём, о том, кто привёл своего единственного друга к такой ужасной участи?

Тень вины лежит на Улле. Гложет его каждый день, точит, словно Нидхёгг, подгрызающий корни Иггдрасиля. Неподъёмным камнем она лежит на плечах лучника и давит его к земле всё ниже и ниже, и ниже.

Во многом это вина Улля. Он не разгадал чужой коварный замысел, он оказался слишком беспечен. Не по злому умыслу, но он предал доверие своего единственного лучшего друга и обрёк его на вечные мучения как проклятого братоубийцу.

Тень чужого наказания ложится и на Улля, но он считает, что она – лишь малая доля страданий, которые он заслужил за свой поступок. Сердце его останавливается, заковываясь в непроницаемые льды, и тьма, идущая рука об руку с холодом, становится его вечной и желанной подругой.

Они оба непрощаемые. Хёда никогда не простит мир за убийство Бальдра; Улля никогда не простит Хёд за изготовление орудия и предательство, хоть и невольное.

По крайней мере, сам Улль себя никогда бы не простил. Однако Хёд…

Ночь Йоля самая тёмная и зловещая. Она не принадлежит живым, но в неё на охоту выходят мёртвые. Дикие неистовые всадники, что несутся сквозь лес, лязгая потусторонними цепями и оглушая округу зловещим смехом. Ночь Йоля принадлежит им, и горе тем живым, что выходят в неё на улицу.

Эта ночь принадлежит тому, у кого тьма всю жизнь перед глазами. И в эту ночь он всегда неизменно призывает к себе своего друга.

Улль никогда не смотрит Хёду в глаза. Подёрнутые дымкой и слепые – он всё равно боится увидеть в них осуждение. Пусть его раскаяние и велико, Улль всё равно верит в то, что не заслуживает прощения.

Он подчиняется чужой воле и идёт во главе Дикой Охоты. Он ведёт охотников навстречу добыче, и тоска пожирает его изнутри. Гон не дарует ему пьянящего вкуса свободы и неистовства, но вместо них оковы печали стягивают душу.

Ночь Йоля самая тёмная, принадлежащая Хёду, единственная возможность снова увидеть Уллю своего старого и единственного друга. Утонуть в вине и раскаянии и не получить долгожданный покой и прощение. Лишь сожаления и горечь не проходящего одиночества.

========== Вопрос 23 ==========

Комментарий к Вопрос 23

«Как ты познакомился с Хёдом? Что у вас были за отношения?»

У Улля большая семья. Вернее, она большая у Тора, и для большинства её членов Улль, сын жены Громовержца от другого мужчины, остаётся чужим. Улль, на самом деле, не спешит налаживать связи и что-либо менять, ведь тишина и покой Идалира устраивают его более чем.

Редко когда веления Всеотца выдёргивают Улля из его вотчины прямиком на Идавёль-поле, с которого когда-то давно начинался Асгард. Теперь же здесь место собрания главного тинга, и не смеет пренебрегать им ни один взрослый мужчина. Улль, разумеется, не исключение, а потому, когда Хермод-глашатай зовёт, ас-лучник подчиняется этому зову.

На сей раз причина сбора необычна и важна: идёт из холодного Ётунхейма дева-мстительница, и дабы откупиться от неё, решает Один отдать ей в мужья любого неженатого мужчину, которого она сама себе выберет.

Улля, вообще-то, его холостая жизнь вполне устраивает. Да и менять тишину и одиночество Идалира на супружеские палаты он не горит особым желанием. Однако противиться воле Всеотца он всё равно не может, а потому покорно следует его приказу вместе с другими асами, что до сих пор не связали себя узами брака.

Тогда Улль ещё не знает, что обретёт нечто бесценное в награду за проявленную покорность и терпимость.

Он стоит без радости и энтузиазма и надеется, что выбор Скади – так назвалась угрюмая великанша – падёт не на него. Его ноги не примечательны ничем, жилистые и сильные от постоянного бега на лыжах – вряд ли они впечатлят деву, пусть даже она и приходит как суровая воительница. От скуки, однако, скользит он взглядом по другим кандидатам и с удивлением видит среди них того, что стоит, взирая на мир со странной растерянной отстранённостью.

В молодом муже, блуждающем пустым взглядом по верхушкам виднеющихся усадьб в божественных чертогах, Улль узнаёт черты Бальдра, которым восторгается всё живое. Но не Бальдр это, точно нет, ведь Бальдр недавно лишь женился, как рассказывал Тор, захаживая к пасынку в гости, а значит…

– То Хёд-слепец, – над ухом его звучит невозмутимый голос Хеймдалля, что как всегда видит и слышит то, что ускользает от взора и слуха других. – Близнец нашего прекрасного брата.

– Зря Один поставил его средь нас, – головой качает Ньёрд, поглядывая на слепого. – Уж если дева выберет его, не станет она возиться со слепцом, как и не станет он утешением ей.

Улль не спорит, но вдруг хмурится, не отводя глаз от Хёда. Один он стоит, в отдалении, и все будто сторонятся его…

Скади, в итоге, выбирает не его, а сетовавшего Ньёрда, и Улль думать забывает о сватовстве и грядущей свадьбе. Он подходит ближе к растерянно озирающемуся родственнику его отчима и замирает рядом, сам не зная, что сказать.

– Я слышу твои шаги, тяжёлую поступь, воин, – Хёд говорит тихо, улыбаясь безмятежно. – Я не вижу тебя, но знаю, что ты рядом.

– Я – Улль, сын Сив от первого мужа, которого Тор принял как одного из своих кровных сыновей, – представился лыжник, зачем-то кивнув, и улыбка Хёда, по-прежнему безмятежная, стала шире.

– Очень приятно, Улль, пасынок Тора… Моё имя, очевидно, тебе уже известно… – Хёд замолчал вдруг и тяжело вздохнул, одарив Улля печальным взглядом слепых глаз. – Не знаю, какое желание толкнуло тебя завязать знакомство со мной – ты редкий собеседник, помимо моего прекрасного близнеца, что по своей воле начал со мной разговор. Не проведёшь ли ты меня к палатам моего брата и не станешь ли их гостем вместе со мной? – приглашение звучит внезапно, и странным образом Улль не решается ему отказать.

Тогда он даже не подозревает, началом чего станет это случайное знакомство. Крепкой дружбы, сплетённой с горькой любовью, что омрачится предательством и бесконечным раскаянием, терзающим сердце. Нет, тогда Улль об этом даже не думает. Он просто ведёт слепого Хёда к его брату и зачем-то по дороге рассказывает ему о вечных зимах холодного тихого Идалира…

========== Вопрос 24 ==========

Комментарий к Вопрос 24

Нц-шный ивент

Тишину и покой Идалира редко когда нарушают гости. В своём чертоге Улль коротает время в одиночестве, но одиночество это никогда не бывает ему в тягость.

Его навещает матушка, что своим появлением несёт всегда весеннее тепло. Его навещает отец, всегда громогласный и улыбчивый. Его навещает сестра, с которой они бегают на лыжах наперегонки и вместе охотятся в лесу. Изредка даже к нему наведываются братья, рассказывающие о своих подвигах. Все они разгоняют тоску и холод одинокого чертога, и Улль не чувствует себя покинутым.

До недавних пор, по крайней мере, именно так и было.

Тоска и томление ожидания тугими кольцами сжимают сердце. Их не способна прогнать ни компания сестры, ни компания родителей. Там, где все мысли устремлены к желанию сердца, семья бессильна в своей помощи.

Весь мир Хёда ограничивается заботой и добротой его прекрасного брата. Слепой от рождения, он неопытен и осторожен, недоверчив к миру, который не может разглядеть. Однако когда в привычное течение жизни внезапно врывается Улль, это вызывает… интерес.

Улль достаточно холоден и отстранён в покое и тишине своего холодного чертога. Но он удивительно добр к Хёду, и слепцу впервые в жизни хочется выйти из тени собственного брата в другую сторону и довериться кому-то чужому, кому-то, кто выводит Хёда за привычные тесные рамки.

Их дружба завязывается спонтанно. С каждым днём она лишь крепнет всё сильнее и сильнее, связывая двоих неразрывными прочными узами, от которых им уже никогда не избавиться.

Хёд всегда приходит в Идалир сам, по собственной воле. И когда это случается, Улль чувствует себя счастливейшим счастливцем во всех девяти мирах.

Он всегда осторожен и чуток. Хёд не уверен в себе и в мире, пуглив, словно дикий зверь, и всегда будто ждёт удар в спину. Насмешки и порицания – слепой уродец, которого следовало придушить как только он покинул лоно своей великой матери – вот как к нему относится большинство.

Улль, на самом деле, за это готов был каждому из них свернуть в своём гневе шею.

Он всегда осторожен и аккуратен. Боится спугнуть или сделать больно. Хёд добр, очень добр, не уступая в своей доброте своему идеальному близнецу, и раним. В степени большей, чем позволено мужу, что, впрочем, не позволяет ему растерять всё благородство собственного духа. Он просто ещё слишком молод и во многом неопытен, ведь никому, кроме Бальдра, никогда не было до него дела.

По крайней мере до тех пор, пока норны не связали его нить с нитью Улля.

Ему нет дела до чужого недостатка, который Улль и недостатком не считает. Он смотрит на Хёда перед собой и просто широко улыбается, чувствуя, как вечные морозные льды в его груди тают.

Они становятся добрыми друзьями, и Улль клянётся всегда защищать своего друга от врагов. Он учит его, слепого, стрелять из лука даже более метко, чем подчас стреляют живые. Учит его на слух различать ходу разных животных. Он всегда рядом и никогда не оставляет в беде, и благодарность растёт в груди Хёда.

Она удобряется странным теплом и необходимостью, и Хёд сам тянется к Уллю, пожалуй, даже сильнее чем к брату, что всегда был рядом и никогда не предавал.

Они становятся добрыми друзьями и разом с тем сами не замечают, как дружба медленно перерастает в чувство, что сильнее и крепче.

Улль понимает это первым. Но он как и всегда терпеливо ждёт, не смея спешить и не желая напугать. Но когда Хёд тянется к нему первым, не может сдержать улыбку.

Он ловит сухой смазанный поцелуй в уголок своих губ. Хёд выглядит смущённым и неуверенным собственным порывом, но Улль мягко берёт его лицо в свои руки и вглядывается прямо в подёрнутые дымкой слепые глаза. Проводит огрубевшими пальцами по чужим худым щекам и наклоняется к губам, целуя их.

Поцелуй получается медленный и размеренный. Хёд робеет на мгновение, но не отталкивает. Хватается за запястья Улля, словно утопающий за доски, и отвечает вдруг с напором, которого едва ли можно было от него ждать. Улль усмехается сквозь поцелуй, но не отстраняется, принимая чужую инициативу и развивая её.

Поцелуй становится жарче и интимней. Хёд подаётся телом вперёд, прижимаясь к Уллю. От него веет жаром и силой, что всегда скрываются где-то глубоко внутри его души. Скользит руками по сильным плечам друга, что примеряет на себя роль любовника, и обвивает его шею, зарываясь пальцами в топорщащиеся русые волосы на макушке.

Улль прижимает Хёда к себе за талию, второй рукой обнимая его за спину. Их поцелуи начинают играть разными оттенками, колеблясь от игривого противостояния до настоящей борьбы. Языки сплетаются друг с другом в неистовстве, до крови ранятся о клыки партнёра. Губы сминают губы, зубы слегка прикусывают их, отчего они припухают. Воздуха в лёгких становится слишком мало, и весь он вокруг них будто накаляется и дрожит напряжением.

Улль отстраняется и смотрит в лицо Хёда затуманенным взглядом. Сейчас он мало чем отличается от своего слепого возлюбленного, и это странным образом раззадоривает ещё сильнее. Он вновь приникает в жадном поцелуе к чужим губам, и Хёд горячо выдыхает в них.

Он прижимается ближе – тело к телу и нетерпеливо притирается – грудью к груди. Тяжёлые зимние одежды, однако, не дают им возможности насладиться близостью друг с другом, отчего они оба торопливо спешат избавить друг друга от них.

Целуются жадно – больше, глубже, сильнее. Напиться друг другом, утоляя неутолимую жажду. У тел их нет опоры, отчего они вынуждено отступают назад (вернее отступает Улль, в то время как Хёд очень уверенно теснит его), теряя по дороге одежду. И когда Улль упирается широкой спиной в шершавую кору дерева, оба они остаются лишь в исподних штанах.

Холод не страшен им, ведь он – их стихия. Он льдами заковывает их одинокие души, и им нечего страшиться его. Более того, сейчас он сам отступает от них, пока любовники, обретшие друг друга, сгорают в страсти и плавятся в прикосновениях друг друга.

Сильные грубые ладони Улля скользят по бледной коже чужих боков, опускаясь к бёдрам и крепко хватаясь за них. Хёд же упирается своими ладонями в твёрдый живот лучника, приникая грудью к чужой груди. Они продолжают целоваться, делая совсем короткие передышки, чтобы глотнуть воздуха, и поцелуи их перемежевываются с шумным горячим дыханием от каждого нового прикосновения кожи к коже.

Хёд притирается к Уллю, почти вдавливая его спину в дерево. Затвердевшие соски трутся о соски чужие, и это лишь малая часть тех ощущений, что жаждут они оба, но Хёд странным образом колеблется, не решаясь перешагнуть за эту грань.

Тогда за него это делает Улль.

Он подаётся вперёд бёдрами, собственной плотью, горячей и возбуждённой, чувствуя чужой жар и желание. Скользит членом по члену, крепче сжимая пальцами чужие бёдра, и ловит шумный выдох сквозь поцелуй.

Улль толкается медленно, но резко, выбивая из груди возлюбленного друга тяжёлое дыхание. Хёд двигается в ответ, не желая отставать, и ладони его соскальзывают с напряжённого пресса к бокам. Их тела сплетаются друг с другом – кожа к коже, и члены их трутся, будто желают стать одним целым, единым и неразделимым организмом.

Поцелуи становятся короткими, но оттого лишь приобретают интимную чувственность. В промежутках между ними же они обжигают друг друга горячим дыханием и тихими стонами, что ласкают их слух.

Возбуждение и желание повышают градус вокруг них. Жар, кажется, исходит от них осязаемыми волнами – пусть кто-нибудь скажет теперь, что они – холодные и бесчувственные исполины. Он накаляет воздух, отчего становится нечем дышать, и Улль вновь делает шаг вперёд.

Хёд, предсказуемо, всецело доверяет ему.

Широкая грубая ладонь плавно скользит под завязки исподних штанов, приспуская их. Обхватывает твёрдую горячую влажную плоть, медленно проводя шершавыми подушечками снизу-вверх от самого основания до крупной головки. Хёд снова выдыхает шумно, и хватка на боках Улля становится сильнее, когда ас-лучник обхватывает член в кулак и делает широкое движение рукой.

Его собственные штаны с лёгкостью цепляются за кору и съезжают вниз, обнажая пах. Хёд толкается вперёд, проезжая головкой по члену любовника, и тот, пользуясь близостью, обхватывает и его своей рукой.

Они близки – плоть к плоти, жар к жару. Быть ещё ближе невозможно, и они снова целуются, целуются, целуются. Пытаются утолить друг другом жажду, запечатывают друг в друге своё жаркое – одно на двоих – дыхание и стоны, будто они – величайшая тайна мироздания. Рука Улля двигается издевательски медленно и ритмично, и они двигаются ей в такт своими телами – бёдрами, грудью, свободными руками. Улль прижимает за талию Хёда к себе – ближе, ещё ближе – в то время как Хёд до синяков сжимает чужие плечи.

Конец тягуч и медленен. Растекается по венам кровью-кипятком, сжигающей изнутри, испепеляющей. Болью облегчения и обжигающим семенем, пачкающим их животы так, что никто не разберёт, где чьё.

Они дышат тяжело, полной грудью, и дыхание их по-прежнему одно на двоих. Улль с молчаливой любовью смотрит в слепые глаза Хёда и ловит его немного неуверенную робкую улыбку. Приподнимает слегка пальцами его подбородок и целует глубоко и медленно, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства.

Они становятся возлюбленными, связанными прочными нитями, и Улль клянётся всегда и несмотря ни на что быть рядом.

========== Вопрос 25 ==========

Комментарий к Вопрос 25

«Ответьте на вопрос, который сами хотели бы задать своему персонажу»

«Кто для тебя самый близкий в семье?»

У Улля небольшая семья. На самом деле, даже из неё он мог назвать лишь троих, кто считали его семьёй: мать, отчим и младшая сестра, родившаяся в их браке. Двое же сыновей – Магни, сын Тора от первой женщины, и Моди, младший брат Труд, никогда особо не воспринимали Улля членом своей семьи.

Улль и сам не особо воспринимал их как братьев.

Моди всегда был суров и самодостаточен; с Магни же они в основном соревновались. Брат-не-брат не то что недолюбливал Улля, но отношения между ними всегда были натянутыми и тяжёлыми. И лишь Труд, сестра, единственная и неповторимая, была между ними связующим звеном.

Как ни странно – именно она была Уллю ближе всех других членов семьи.

От матери он отдалился уже давно. Да и Сив в большей мере погрузилась с головой в заботу о младших членах семьи, старших оставляя самим себе. Магни был не против; Улль, в общем-то, тоже.

Отца же он уважал. Любил как родного родителя и слушался его науку и порицания как благодарный сын. Тор тоже был привязан к пасынку словно к родному ребёнку, ценил его и уважал, и старался не пренебрегать им. И всё же…

Ближе всех ему была милая сестра.

С Труд было легко. С Труд было просто. С Труд было… естественно. Она понимала Улля с полуслова, всегда поддерживала его шалости и приключения. Когда была ребёнком, вилась за ним хвостиком, обучаясь у него даже больше, чем у Магни или Тора. Когда выросла – соревновалась с ним в беге на лыжах да стрельбе и так и не смогла превзойти брата-ловкача.

В гневе и ярости, в радости, в печали – всегда прекрасная воительница Труд приходила в братский чертог, разделяя с его хозяином свои тревоги и то, что глодало её сердце. Лишь с ним могла она быть честна и открыта, лишь от него могла получить поддержку и понимание, а не упрёк, и Улль…

Он знал, что с Труд всегда может быть таким же: самим собой, не таящимся и не скрывающимся. Равно как и знал, что лишь сестра, лишь она одна не отречётся от него никогда и ни за что и не оставит одного.

Даже в наказание за страшное преступление, которому он косвенно посодействовал.

Лишь она одна будет навещать его в одиноком чертоге Идалире, и лишь она одна будет смотреть на него без осуждения. И Улль…

Он благодарен ей за это.

========== Вопрос 26 ==========

Комментарий к Вопрос 26

«Расскажи об Идалире»

В тисовой роще всегда тихо и царит вечная зима. Здесь царит покой и умиротворение, и тишина, окутывающая мягко всякого редкого гостя, заходящего в этот чертог.

Впрочем, гости в него почти не ходят, и Улль коротает бо́льшую часть времени в одиночестве. Не то чтобы его это не устраивало, в самом деле…

В Идалире тихо и царит вечная зима. Ясный северный день, холодный и короткий, на смену которому приходят долгие глубокие ночи. Затяжные и спокойные ночи, мерцающие переливами северных сияний и бледным блеском холодных звёзд.

Ночь прорезает уханье сов, да путающийся между тисовых крон ветер. Снующие ночные зверьки – мгновение – и нет их, скрываются они из виду, не показываясь зоркому охотничьему глазу.

Впрочем, Улль не любит охотиться ночью. Ему более по душе ходить на охоту днём. В короткое время, когда светло, и сквозь тяжёлые молочно-белые тучи пробиваются косые солнечные лучи.