Текст книги "Девять ночей (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

«Допишите мифологию с вашим богом. Какие были конфликты и случаи в период средневековья, например?»

Боги Египта никогда не покидали свою родину. Отходили в тень, подчиняясь влиянию времён, склоняли головы перед Сыном Единого Бога и перед словом его же Великого Пророка. Но никогда – никогда – они не покидали благодатные земли Та-Кемет. То была их родина, то была их вотчина, то была земля, что они её обязались защищать и беречь.

Но память о них медленно угасала. Сквозь эпохи и столетия всё меньше и меньше было последователей, что сохраняли им верность, преподносили дары и взывали к их помощи. И оттого слабели они, угасали, грозясь предать не по своей воле единственную обязанность, что была им доверена.

И тогда, когда стало совсем невыносимо, когда они приблизились опасно близко к черте, из-за которой ещё никто не возвращался, они снова обратились за помощью к нему.

– Мудрейший из нас, лишь тебе одному дано предотвратить забвение, которое зовёт нас. Ну а если и тебе это не под силу, то должны мы будем смириться с неизбежностью, – так говорили они, взывали к нему, и Тот знал, что ему надлежит делать.

Расправились сильные крылья ибиса в стороны, и забытое всеми божество вспорхнуло в небо. Отправилось в свой полёт – последний или первый, знаменующий начало нового этапа их жизни – уж это было ото всех сокрыто мраком неведения.

Всё начинается жарким июльским днём предпоследнего года восемнадцатого века, который летоисчисляют смертные по новому образцу. Всё начинается с завоевателей и захватчиков, которым – какова ирония! – надлежит раскрыть тайны и мудрость утраченной и почти забытой эпохи.

В том только случае, если он пойдут за знамениями Тота, разумеется. Но он мудрейший из всего сонма богов, а потому он знает, что и как должен делать, чтобы за ним пошли так же, как и более трёх тысячелетий назад.

«Выбирай место для опорного пункта с умом, ребёнок», – в мареве египетской жары капитану чудится загадочный шёпот, и он вытирает грубой тканью рукава камзола взмокший лоб.

«Мудрость времён и отголоски древности да поведут и сохранят твердыню форта», – с шелестом ветра, перегоняющего острый горячий песок доносятся таинственные слова, и Пьер-Франсуа сам не до конца понимает, что движет им тогда, когда он даёт приказ.

Форт будет западнее Розетты и станет опорным пунктом на подступах к городу. Станет он местом легендарной находки, местом возвращения и возрождения.

Если, разумеется, боги будут благосклонны. И Тот усмехается довольно: это лишь первый шаг на долгом и непростом пути.

Впрочем… Они ждали гораздо дольше.

Сильными крыльями взмахивает невесть откуда взявшийся ибис, пролетая над головами солдат тогда, когда из песков и забвения им удаётся вытащить плиту из магматической горной породы. Издаёт он пронзительный клич, и чудится в этом кличе радость пробуждающейся надежды.

Начало положено, но Тоту предстоит ещё много работы прежде чем он, наконец-то, встречает того, кому суждено вдохнуть жизнь в их угасающие сознания.

Тенью скользит высокий худой мужчина с головой ибиса, присматривается к уставшему лицу смертного. Смертного из той страны, что не существовала во времена триумфа и подъёма Тота и остальных богов из сонма; смертного из той страны, что пришла как захватчик на плодоносные земли Та-Кемета.

Но сейчас в его руках мудрость, пусть взор его временно затуманен. Сейчас в его руках ключ к разгадке, пусть он пока не догадывается об этом. Смертный этот, как и Тот, воин слова и знания, а не орудия и грубой силы, и возможно потому божество с головой ибиса выбирает его как последнюю надежду остановить угасание.

Возможно, именно потому, оно верит в него, этого чужестранца, и дарует ему свою последнюю милость, открывая затуманенный взор и несокрушимой тенью замирая за его спиной.

Тот улыбается слабо одними чёрными глазами-бусинами. Смертный вздрагивает от осенившей его догадки и тянется за свитком с надписями, которые ему ещё предстоит прочесть.

«Имена недаром наделяют великой силой, ребёнок. Если хочешь найти ответ на свой вопрос, читай имена», – Жану-Франсуа чудится, что он слышит чуть насмешливый шёпот, подсказывающий ему, что следует делать. Всматривается, вчитывается в таинственные знаки… и действительно находит ответы в имени – сначала одном, а после в ещё одном.

Тот усмехается довольно, чувствуя, как медленно наполняется силой и энергией вновь – ощущение, забытое на много, очень много веков, но теперь… Да, теперь всё изменится вновь, и у них вновь появится шанс и возможность незаметно и тихо выполнять свою единственную работу, оберегая священный, плодородный край Та-Кемет.

Сегодня, четырнадцатого сентября тысяча восемьсот двадцать второго года новой эпохи они рождаются вновь и совершенно точно не собираются умирать.

========== Вопрос 14 ==========

Комментарий к Вопрос 14

«Насколько трудно быть писцом на великом суде богов? Трудно ли выносить окончательный приговор?»

От его действий зависит то, каким будет приговор. Он вписывает в свиток окончательное решение, и как только последнее слово оказывается выведено на грубом папирусе, судьба души становится предопределена.

Он – последняя инстанция. Он – вводящий приговор в действие. Он – палач и вершитель судеб.

От него зависит, попадёт ли душа на поля Иару, или же её ждёт растерзание в пасти Амт. До тех пор пока приговор не вписан в священный свиток, ничего не произойдёт. Но стоит Тоту навсегда увековечить его в словах, как дорога назад обрывается навсегда.

Трудно ли это? Трудно ли быть вершителем судеб?

Много соблазнов ходит рука об руку на этом пути. Всё, в конечном итоге, зависит от того, что именно он впишет в свиток. Именно от этого будет зависеть наказание или блаженство души.

Но Тот не смертный; Тот бог. Мудрейший и умнейший бог из всего сонма. Ему ли не ведать, как бороться с соблазнами и побеждать сомнения в собственной душе?

Он – супруг Маат, справедливейшей и прекраснейшей. Он – её слуга, добровольно склоняющий пред ней голову. Он – проводник её воли. И вынося окончательный приговор, он лишь выполняет свою работу. Не даёт он тяжущимся душам ни больше, ни меньше того, что они заслуживают.

Быть может, перед кем-то на его месте соблазны вершить судьбы по своей воле и возникли бы. Но Тот, мудрейший и умнейший, знает: справедливость слепа и безжалостна. И рано или поздно она восторжествует над поверженным беззаконием.

========== Вопрос 15 ==========

Комментарий к Вопрос 15

«Дети Геба и Нут смогли родиться благодаря тебе. Привязался ли ты к ним после этого?»

Вообще-то, деторождение не входило в сферу обязанностей Тота, но исходя из обстоятельств богу мудрости пришлось на время примерить на себя личину бога-покровителя рождения.

Это с самого начала была сомнительная авантюра. Но Тот, мудрейший и умнейший, знал и видел больше других. Возможно не было бы в нём столько сострадания к жестокой Нут, если бы не знал он, каких великих детей должно породить её чрево и чрева её дочерей.

Так что, технически, у него не было выбора.

Вмешиваться пришлось тайно, за спиной и могущественным проклятием великого Ра. Это было опасно и, в случае разоблачения, чревато не самыми приятными последствиями и большим скандалом.

Но Тот был Тотом, умнейшим и хитрейшим, а значит, по умолчанию, был единственной и последней надеждой – как обычно, впрочем.

Скучать не приходилось, это уж точно. Сначала сыграть с Хонсу (сложнее всего было не обыграть его, а не проиграть самому), потом – предстать перед Ра и просто поставить его перед свершившимся фактом: вот тебе пять лишних дней, пять лишних детей и ворох проблем, в которых ты не нуждался, но они есть – и при этом, желательно, ещё умудриться не огрести и оперативно ретироваться, пока ошарашенный Ра не пришёл в себя.

У Тота, вообще-то, тоже проблем было предостаточно. Потому что в промежутке между приятным времяпровождением с Хонсу и не очень – с Ра, была ещё одна маленькая загвоздка.

Детям-то надо на свет появиться. А под рукой у Нут, как назло, кроме Тота, больше никого не было.

В общем, да, бог мудрости пополнил свою мудрость бесценными знаниями и стал специалистом широкого профиля. Однако взирая на испытывающую долгожданное облегчение Нут, прижимающую к себе трёх из пяти младенцев, Тот всё-таки не может сказать, что это был плохой опыт. Возможно, так сказать он не может ещё и потому, что двух остальных детей держать пришлось именно ему…

И нет, сентиментальным Тот не был никак от слова совсем. Но знаете, некоторые события всё-таки оставляют свой неизгладимый отпечаток.

– Ты непривычно задумчив, друг мой, – голос Осириса врывается в чужие размышления, и Тот поднимает взгляд на загробного владыку. – Странно видеть тебя, умнейшего среди нас, в таком виде, будто неведомое знание охватило твой разум.

Тот хмыкнул, по привычке слегка склонив голову набок и сверкнув лукаво чёрными глазами-бусинами. Смотрел он долгим взглядом на Осириса, одного из двух младенцев, что он держал на своих руках, и поражался, насколько же он не похож на своего брата-близнеца, что довёл его до такого состояния.

Нет, Тот не был сентиментальным и всех пятерых детей, что он помог – во всех смыслах – привести в мир, воспринимал как равных себе, не более и не менее, просто…

Ну, знаете, некоторые события всё-таки оставляют свой неизгладимый след в душе.

– Не обращай внимания, загробный царь, – клюв ибиса тихо щёлкнул в спокойной тишине зала последнего суда. – Размышления мои не несут никакого дурного предзнаменования. Это так, всего лишь давние воспоминания…

========== Вопрос 16 ==========

Комментарий к Вопрос 16

«Откройте любую книгу на 61 странице. Ответ по последнему целому предложению на странице, или как-то связанный с ним»

«Так сколько залов в храме Тота?»

Это был удивительный симбиоз: боги создали людей – без них никогда не было бы человечества, но в то же время именно вера и представления людей напрямую влияли на божеств. Забывание людьми того или иного бога было для него равносильно смерти, переходу за ту черту, из-за которой нет возвращения. И в то же время…

Под воздействием человеческого восприятия меняются и сами боги. Неумолимый процесс, которому никто не может противиться – человеческая память изменчивая и ненадёжная, но именно она является источником силы любого бога. Именно она наполняет любого бога смыслом и вдыхает в него жизнь и цель существования.

А ещё вместе со своим восприятием и памятью люди отдают богам всё, что имеют сами. И даже если почитают их как существ, по всем параметрам выше и лучше них самих, всё равно наделяют их своими чертами и привычками.

Это даже забавно. Особенно если наблюдать, как человеческое уживается с божественным. И боги волей-неволей перенимают такие простые человеческие привычки и уклад жизни.

Храм любого бога, таким образом, почитался людьми как жилище. Дом, собственность не только священная, но и имеющая своего собственного хозяина. Вломиться в неё было равносильно вломиться в дом семьи любого вельможи или самого фараона, и было это, ну, по меньшей мере некрасиво.

По крайней мере, смертные именно так и считали. Стоит ли говорить, что в конце концов подобное устройство жизни укоренилось и в тонком мире, где жили боги?..

Тот усмехается одними глазами-бусинами. Щёлкает клювом и слегка склоняет голову набок – это забавно. Удивительный симбиоз, из которого рождается не менее удивительный синкретизм – смертные ведь тоже верят, что в мире богов у них есть свои храмы, – жилища – которые они иногда лишь покидают, снисходя в храмы – жилища – в мире смертных. Так почему бы, собственно, таким жилищем и не обзавестись?..

Дом каждого бога был уникален. Ни один чертог не был похож на другой – каждый из них обустраивает его по собственной подобе и нужде. Превращает его в место своего отдыха и уединения, где просто можно побыть наедине с самим собой.

Тот не становится исключением, вообще-то. Равно как и не становится самым радушным хозяином, и лишь буквально несколько богов за всю их долгую жизнь побывали в гостях у бога мудрости.

Побывали в гостях, что вовсе не значит, что смогли обозреть и осознать весь масштаб и пространство чертога мудрейшего из их числа. Неудивительно, в конце концов, что именно число палат в его доме стало притчей во язицех не только среди смертных, но и среди богов.

И тот, кто познает их число, станет носителем высочайшей божественной мудрости и власти. Но разве может сам бог мудрости и хозяин своего дома допустить подобное?..

Тот лишь смеётся кашляющим смехом. Ухмыляется хитро, лукаво сверкая глазами-бусинами. Не всем тайнам до́лжно быть разгаданным, не всем секретам – поведанным миру. Некоторые вещи так и должны остаться загадкой, терзающей разум, ведь иначе какой в них будет смысл?

========== Вопрос 17 ==========

Комментарий к Вопрос 17

«Какие у тебя отношения с Сешат?»

Сешат – умная женщина. Мудрая и прекрасная – ничуть не уступает она в своей красоте и мудрости своей великой матери. Тот смотрит на неё, и сердце его наполняется гордостью.

Их с Маат дочь определённо взяла лишь самое лучшее от них обоих.

Она – Та, кто отмеряет годы жизни. Она – Судьба воплоти. Она – та, кто сидит у самого сердца Египта, где Нижний и Верхний соединяются вместе. Бесстрастная летописица, ведущая бесконечное летоисчисление и записывающая все дела фараонов и богов.

Она хранит мудрость и память прошедших поколений для поколений грядущих. Ведает их судьбами и знает, как пройдут их жизни. Но отец и мать учат её покорности и смирению, и Сешат никогда не подводит их, наблюдая исправно и ведя списки скрупулёзно. Хранит она бесконечное множество знаний о грядущем и всей его переменчивости, но как бы ни был велик соблазн, никогда не вмешивается.

Немалая сила воли нужна для этого, немалая мудрость и понимание – вмешательство в предначертанное, то, что властно даже над богами, чревато возмездием и карой. Будущее изменчиво, как песок, утекающий сквозь пальцы, но ход его всегда безжалостен и неумолим.

Сешат, сама Судьба, как никто знает это.

Теперь, когда дочь его выросла и стала великой богиней, Тот видится с ней гораздо реже, чем раньше. Как и с её матерью, встречи их кратки и случаются нечасто. Но всегда они желанны и преисполнены искреннего тепла – сколько бы времени ни прошло, какой бы великой богиней Сешат ни становилась, для Тота она навсегда останется в первую очередь дочерью, маленькой девочкой, которую когда-то давно он обучал письму.

Он улыбается с мягким снисходительным теплом – при дочери меняет он лик ибиса на более эмоционально открытый лик человека. Сешат отвечает на это неизменной улыбкой. Синие глаза её загораются тем самым огоньком, что и в детстве, и откладывает она в сторону свиток и палочку. Приветствует отца, вставая и тонкими руками обвивая его шею, а он, как и раньше, через плечо её заглядывает в аккуратные выведенные символы.

– Более мягкий изгиб у «пера», моя дорогая, – на замечание Сешат лишь тихо смеётся, качая головой, и сверкает глазами совсем как в детстве.

– Научи меня, папа, – улыбается широко, протягивая Тоту обмоченную в чернила палочку, и тот лишь смешно фыркает, опускаясь рядом.

Аккуратно берёт изящную руку в свою и под смущённый смешок опускает её на чистый пергамент.

– Более плавные линии. Вот так, милая… – ведёт женскую руку, когда Сешат опускает голову в сторону, виском касаясь отцовского плеча.

Она снова ребёнок.

========== Вопрос 18 ==========

Комментарий к Вопрос 18

«Для египетских богов: расскажите, присутствуют ли у вас какие-то повадки ваших тотемных животных?»

Птицей было быть не то чтобы сложно. В конце концов, он ведь был не обычной птицей, а священным ибисом – полезной и достаточно умной птицей, к которой смертные относились с большим уважением.

Однако отличия между птицей и человеком всё же были куда большими, чем отличия животного и человека, а потому гармонично уживаться с ними было… непросто.

Тоту, чтобы сохранять свой высокий статус и оставаться богом мудрости, всё же приходится взять от ибиса только форму и частичное воплощение внешнего вида и следить за тем, чтобы повадки тоже были больше человеческими, а не наоборот.

Однако птичья натура всё-таки накладывает на него свой определённый отпечаток. Как ни крути, но в подобном симбиозе, в котором они жили, сложно было не принимать в повседневную жизнь повадки, которые были нормой, в его случае, для ибисов.

К счастью, их было немного. Но ох, Апоп побери, какими же странными они были!..

У священных ибисов, что были его тотемным животным, был не самый мелодичный голос. Тота, к счастью, это коснулось не так сильно, но, как назло, ударило по самому, что называется, больному.

Он один из тех богов, что почти никогда не смеётся. По крайней мере, громко и в голос. И дело вовсе не в том, что Тота трудно развеселить или он сам по себе слишком суров, нет. Дело как раз таки в том, что голоса священных ибисов, когда они перекрикиваются друг с другом, похожи на какую-то странную смесь кашля и возмущённого лягушачьего кваканья… Ну и, короче, когда Тот как-то раз забылся и искренне громко рассмеялся, своим смехом он случайно спугнул Бастет, которая до этого спокойно спала на залитой солнцем ступеньке своего храма. А услышав смех Тота, бывшего в тех краях, вскочила, выгнулась дугой, топорща шерсть, и обшипела нарушителя своего покоя, лишь дивом не вцепившись ему когтями в лицо.

С тех пор Тот не рискует и практически не смеётся. Потому что смех его, особенно внезапный, кого-нибудь случайно может согнать в Дуат. А разбираться потом с Осирисом та ещё морока будет, это уж точно.

Впрочем, смех был ещё меньшим из тех зол, которыми его наградила птичья природа. Его, по крайней мере, можно было сдерживать и просто не смеяться. Но вот куда сложнее было с другими привычками, которые в контексте Тота смотрелись, ну, по меньшей мере странно.

Особенно странно одна из них смотрелась тогда, когда великий бог мудрости злился.

Вообще-то, разозлить Тота было крайне проблематично. Он был слишком умён и спокоен и любую провокацию с лёгкостью мог перенаправить на потенциального обидчика так, что любое желание проверять границы терпения мудрейшего из них пропадало практически моментально, оставляя после себя лишь единственное желание убраться с его глаз куда подальше. Но вот в те моменты, когда Тот всё-таки злился…

Ну, ибису, вообще-то, куда сложнее нагнетать атмосферу и устрашать противника в сравнении с крокодилами, например. Или теми же соколами… Да даже в сравнении с коровами! Да и Тот сам по себе не был воинственным и воинствующим божеством, действующим, скорее, умом и магией, а не грубой силой, да.

Но ибисы, когда хотят устрашить врага, широко распахивают крылья и топорщат перья. Тоту, конечно, распахивать в человеческом теле особо нечего, как и нечего топорщить, но в моменты гнева и раздражения, когда он готов плюнуть на свои принципы и начать проклинать своих врагов (вот уж действительно самоубийцы), сам того не замечая, он всегда начинает делать очень странные пасы руками. Странные, если не сказать комичные, но в контексте взбешённого всегда спокойного бога мудрости навевающие отчего-то благоговейный ужас.

В этом Тот, конечно, ибисов превзошёл, ничего не скажешь. Хотя бы потому, что контроль над собой терял он редко, а потому приучить широкую общественность к своему… специфичному колдовству попросту не успел.

Ладно, эту особенность ещё худо-бедно можно было использовать в свою пользу. Но последняя привычка, которую он взял от своего тотема, с лихвой компенсировала всё остальное.

Дело в том, что священные ибисы гнездуются как правило на деревьях. Нет, к счастью, Тота не тянуло обустраивать свои чертоги на деревьях, но любовь к высоте проявлялась у него несколько иным способом.

Тот никогда не был тщеславным и его место в пантеоне его более чем устраивало. Как умнейший и мудрейший, он и так возвышался над другими богами, но на общих собраниях и совещаниях он возвышался над ними ещё и в самом прямом смысле… забираясь на карниз или на ближайшее дерево, составляя часто таким образом компанию любящим высоту Бастет и Гору.

Впрочем, не только на собраниях проявлялась эта черта его птичьей натуры – часто, излишне задумываясь, Тот, сам не замечая, с завидной грацией и ловкостью перемещался по веткам любого близрастущего дерева, останавливаясь где-то на середине его высоты, и прятался в зарослях листвы, не прекращая своих размышлений.

Это была неудобная особенность Тота, особенно для тех, кому он срочно был нужен и кто его искал. Находить бога мудрости с самым серьёзным видом сидящим на дереве всегда было немного странно и как-то неуютно, но никто не рисковал делать ему на этот счёт замечания.

В конце концов, свои причуды были у каждого, и с ними можно было только смириться.

========== Вопрос 19 ==========

Комментарий к Вопрос 19

«Отвечающий и его божество на день меняются телами. Что Вы предпримете, оказавшись в теле своего персонажа? А что будет делать он в Вашем?»

Нет, ну наверно, это было вполне ожидаемо. Практически закономерно, так сказать, ведь боги они, ну, знаете… своеобразные ребята.

Боги, покровительствующие знаниям и магии, тем более.

– Это будет бесценный опыт, восхитительный эксперимент! – на самом деле это было последнее, что я услышала, прежде чем мир вокруг меня сделал немыслимый кульбит, свернулся и развернулся обратно и вернулся на круги своя.

Ну как… почти, за исключением того, что теперь я без особой радости смотрела на саму себя со стороны, оказавшись в чужом теле.

– Тот, твою мать… – без энтузиазма и просто констатируя факт, протянула я голосом божества мудрости. Хоть на том спасибо, что прежде чем меняться со мной телами, он настроил своё тело на человеческую форму, а не наполовину птичью.

Странные спонтанные идеи часто посещали Тота, и мы уже были ими практически не удивлены. Но обмен телами… Ох, это обещало превратиться в ту ещё лажу.

– Да ладно тебе, – бодро отозвалось моё тело, отчего меня с непривычки передёрнуло. – Это всего на один день.

– Ага, вот только если бы этот день не был днём моего вступительного экзамена, – мрачнея ещё больше, проворчала я, мысленно прощаясь со своей магистратурой.

– Не переживай, – видеть себя ухмыляющейся было странно. – Неужели ты думаешь, что мне не хватит знаний сдать за тебя экзамен по истории? – Тот насмешливо вскинул бровь, глядя на себя – меня – таким же насмешливым взглядом.

– Ну да действительно, – я повела плечами – и как я только могла сомневаться в умнейшем и мудрейшем! – А мне-то что делать? – скептично взглянула на него.

Тот растянул губы в лукавой плутовской улыбке (никогда бы не подумала, что умею так делать!), и мне уже стало как-то слегка не по себе от подобной гримасы на собственном лице.

– Тебе всего лишь надо вынести несколько приговоров на Суде Осириса. Ничего сложного, уверен, ты справишься, – и прежде чем я успела хоть как-то возмутиться, щёлкнул пальцами, перемещая меня в Дуат.

«Ну зашибись вообще», – мрачно подумала я, с лёгкой опаской глядя на бесстрастного Анубиса, стоящего рядом со мной с весами в руках. И вот что в такой ситуации прикажете делать?!..

– Импровизировать, – вдруг очень скорбно вздохнул Анубис с весами, отчего я непроизвольно вздрогнула, а после…

– Я так понимаю, спонтанные желания посещают не только Тота, да? – покивав самой себе, догадалась я, и Анубис, вернее, такая же жертва обстоятельств, как я, снова скорбно вздохнул.

Какой-то у этих египтян сегодня был марафон на обмен телами, ей-богу!

В любом случае, делать было нечего, пришлось действительно импровизировать. Ведь Осирис-то, кажется, был нормальным, настоящим, а потому перед ним было как-то стрёмно упасть лицом в грязь.

Впрочем… Если кто здесь и был нормальным и настоящим, то точно не Осирис.

Не знаю, то ли нахождение в теле Тота имело какие-то свои плюшки, то ли во мне просто проснулась моя внимательность, которая спала глубоким сном на протяжении всей моей жизни, но глядя в бесстрастное и абсолютно безэмоциональное лицо Осириса, я вдруг увидела ЭТО.

Немой крик о помощи и просто крик в его глазах, полных вселенской скорби и катастрофы мирового масштаба.

– Не знаю, как нам поможет эта информация, но Осирис с нами в одной лодке, – шепнула я Анубису, на что тот – та – лишь хмыкнул.

– Хоть у кого-то есть шанс с честью выдержать всё это дерьмо, – скорбно резюмировал проводник душ, и я не могла не согласиться с ней.

Меж тем, суд Осириса начался, и в зал вошла первая душа.

Как-то так получилось, что мы с Тотом не сильно обсуждали эту его работу, поэтому о том, что меня ждёт, я догадывалась очень и очень смутно. Душа же, пока я размышляла, что мне делать в самую первую очередь, предстала пред судьями и вдруг громко и чётко начала говорить.

– Привет, Сах-ниммит, выступающий вперёд из Гелиополя, я не совершал греха, – проговорила душа и замолчала, впившись в меня полным любопытства и мольбы взглядом.

– Э-э-э… – многозначительно, но, к счастью, негромко протянула я, с тревогой осматриваясь по сторонам.

Взгляды всех судей были направлены прямиком на меня так, словно каждый из них чего-то от меня ждал. Понимая, что ещё немного и я начну паниковать, я ляпнула первое, что пришло мне на ум:

– Да, этот… добрый человек не совершал греха.

Судя по тому, как облегчённо выдохнула душа, а судьи размеренно кивнули, ляпнула я очень даже в тему. Однако, как оказалось, это была лишь первая малая капля всего того ада, что мне предстояло пережить.

Следом за покаянием во грехе из уст души полилось покаяние в несовершённых убийствах, кражах и прочей стандартной мути, считающейся грехом. Каждый раз при этом (а пунктиков, на минуточку, оказалось аж сорок два!) и душа, и судьи выжидательно смотрели на меня, отчего мне снова и снова приходилось повторять одно и то же.

На этом, правда, моя экзекуция не прекратилась, ведь дойдя до конца перечисления всех грехов, которых душа не совершала, она зачем-то решила повторить всё ещё по одному кругу. Видимо, для закрепления эффекта, вот только мне, как человеку, не отличающемуся терпением, за такую сознательность хотелось чисто из вредности выписать ей самый суровый приговор.

Однако делать это, конечно, я не собиралась. Хотя бы из уважения и любви к Тоту. Ну и ещё потому, что это в принципе оказалось невыполнимым квестом. Ведь когда очередь дошла до записывания приговора, я поняла, что должна сделать это египетскими иероглифами.

Я понятия не имела о языке и письменности древних египтян, а потому на заполненную иероглифами ведомость, куда надо было вписывать приговор, смотрела как баран на новые ворота.

«Не, ну это уже слишком», – в конце концов решила я и решила не заморачиваться вовсе, царапая приговор привычной себе кириллицей. А со всем остальным пусть Тот сам потом разбирается.

Странным образом, но первый представившийся прошёл удивительно без накладок и проблем. Мы, видимо, действовали больше на аффекте, чем осознании, которое медленно начало накрывать нас чуть позже. И вот тогда началось истинное веселье.

Второй умерший тоже проскочил более ли менее гладко. Я постепенно начала вливаться и догонять, что происходит, но вот моим сёстрам по несчастью повезло в этом плане чуть меньше.

А всё потому, что эти восемьдесят четыре монотонных пункта исповеди явно были лишними на этом празднике (не)жизни. Неудивительно, в самом деле, что единственное, что можно было под них хорошо делать, это засыпать.

А тут ещё и как назло такая занудная гнусавая душа попалась, ну ёлы-палы!..

Анубис, у которого, должно быть, спина стояла колом от постоянного стояния, первая начала клевать носом. Бедняга явно задолбалась настолько, что терпеть это дерьмо сил просто не было. Весы в её постепенно расслабляющейся руке начали медленно крениться в сторону, отчего лежащее на них пульсирующее сердце также медленно начало скатываться к краю и…

Дальнейшая цепь событий выглядела, на самом деле, почти сюрреалистично. Итак, сердце, скатившись с весов клюющей, э, мордой Анубиса, с громким «бультых!» упало в воды, где обитала Амат. Анубис, мгновенно встрепенувшись, кинулась к ним, отчаянно вопя что-то подозрительно похожее на «плохая Амат, отдай сердце!». В это же время на своём троне подпрыгнула разбуженная Осирис, убаюканная бесконечным потоком сознания исповедующихся душ. Вскочив со своего места, она растерянно осмотрелась по сторонам, пытаясь в максимально короткий срок понять, где она, что происходит и что от неё хотят. Я же наблюдала за этим с очень сложным выражением лица, сжимая в руке пергаментный свиток и сдерживая панические вопли в своей душе.

Повисла максимально неловкая и драматичная пауза. Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе следующими жертвами Амат грозились стать мы сами. И в этот момент рядом с моей ногой очень кстати пробегал скарабей.

Я не знаю как, но мне удалось сохранить ту самую невозмутимость, которая была на лицах тех, кто точно знал, что всё идёт как надо и по плану, даже если вокруг творился сущий пиздец. Схватив скарабея, я подошла к очень удивившейся душе, скорбно глядящей, как Амат смакует её сердце, и без лишних слов всучила ей в руки недоумевающее насекомое.

– Теперь это твоё сердце, – кивнув как ни в чём ни бывало, произнесла я.

– Но… – попыталась возразить душа, и я поняла, что аргументов в свою защиту у меня не так уж и много.

– И вообще, ты виновен! – прежде чем напали на меня, напала я, обвинительно тыкая пальцем в грудь тяжущегося.

– В чём?! – искренне изумился тот, и я подозрительно прищурилась.

– А нечего было обвинять царя в латентном гомосексуализме! Думаешь, мы бы не узнали?! – в конце концов, в ориентации правителя в любую из эпох каждый хоть раз да сомневался если не всерьёз, то хотя бы просто с целью оскорбления, так что в общем и целом ткнув пальцем в небо, что называется, я попала в точку, и ситуация вроде как худо-бедно разрешилась.

Впрочем, на этом, разумеется, наши злоключения не закончились, ведь помимо меня паниковать начала также Осирис. Несмотря на то, что в вопросах Древнего и, подозреваю, не очень Египта она была самая прошареная, бездействие на собственном суде её, мягко говоря, немного напрягало. И нет, она не рвалась вперёд, не вклинивалась в исповедь или ещё что-то в этом роде, изо всех сил стараясь не отсвечивать, но…

Спокойно усидеть бесконечный поток душ оказалось выше её сил, определённо, а потому пару раз она, больше неосознанно, скорее всего, вскакивала на ноги, будто желая в принципе сбежать куда подальше с этой вакханалии. В последний момент, правда, одумывалась, возвращаясь на своё место, однако такая подозрительная активность обычно пассивного царя насторожила даже приходящие души.