Текст книги "Девять ночей (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

@

ПОТОМУ ЧТО ТЫ УЖЕ ПИЗДЕЦ ЗАЕБАЛСЯ ОТ ЭТОГО ДЕРЬМА

========== Вопрос 32 ==========

Комментарий к Вопрос 32

«Что бы ты сделал, если в день Рагнарёка твоим противником стал Фенрир? Смог ли бы ты убить его или принял бы его праведный гнев за предательство?»

Тюр часто думает о том, что ситуация с Фенриром с самого своего начала была несправедлива. Предательство того единственного, кому Волк доверял, оставило на сердце зверя зияющую рану. Оно не смирило его, как предполагалось и думалось; оно лишь сильнее обозлило его, закалило в боли и ненависти.

Как это ни странно, в ненависти не к Тюру, а к тем, кто сотворили с ними двумя подобное. В конце концов, Фенрир всегда был сыном своих родителей, а потому он знал, через что им придётся пройти.

Знал об этом, разумеется, и Тюр. И пусть то была вынужденная мера, груз вины и предательства на его сердце меньшим не становился. Скорее наоборот, утяжелялся с каждым днём всё сильнее и сильнее, грозясь утащить за собой Тюра на самое дно.

Даже если Фенрир не затаил на него обиду, сам Тюр простить себя всё равно не мог.

Он считал, что это было бы справедливо. Было бы справедливо позволить Волку растерзать его, предателя, а не Одина, по молчаливому приказу которого предательство было совершено. Было бы справедливо предателю, нарекаемому до сих пор благороднейшим из числа асов, пасть от гнева и мести того, кого он предал.

Тюр размышляет об этом. И думает о том, что если бы Фенриру надлежало сразиться с ним, а не Одином, он бы не сопротивлялся. Сдался бы ещё до начала боя и позволил бы чужой ярости и боли излиться на себя. Он бы не сражался, пусть даже и прослыл бы трусом. Но он сохранил бы свою честь и честь Фенрира, вступившего в право мстителя.

Тюр добровольно принял бы на себя смерть от его клыков. И на самом деле, не было бы для него смерти более желанной.

========== Вопрос 33 ==========

Комментарий к Вопрос 33

«Разочаровался ли ты в асах после того, как тебе пришлось пожертвовать собой?»

Предательство вынуждено. Оно – лишь звено в целой цепи последовательных событий, которые ведут лишь к одному исходу. От пророчеств, предопределённости судьбы не сбежать и никак не увильнуть, и на самом деле каждое действие так или иначе приближает конечную точку того, что было предречено заранее.

Странно, что великий Всеотец, познавший высочайшую мудрость, не понимал этого. И всеми силами пытался отсрочить неминуемое, каждым мгновением приближая его всё ближе и ближе.

Ведь именно решение сковать Фенрира – то, что пробуждает в нём истинную ярость и ненависть. Именно оно разжигает в нём огонь гнева и желания мести. Именно из-за него Волк без раздумий бросится в бой и разорвёт того, кто унизил и поиздевался над ним.

Неужели понятно это было лишь одному Тюру?..

Асы смотрят на него с надеждой и немым приказом. «Ты единственный, Тюр, кому Волк доверяет. Ты должен сделать это, ведь ты единственный, чьего предательства он ждать не будет» – немой посыл слишком ясно понятен Тюру, и он лишь молча сжимает кулаки.

Неужели они не понимают, что Фенрир знает о том, что предательство неизбежно?..

И тем не менее он всё равно идёт на него. Слепо следует за долгом и судьбой, на которую его обрекают асы – которая предначертана ему заранее – и даже не пытается ничего сделать с ней.

А может ли он?..

Тюр с честью и достоинством принимает наказание за нарушенную клятву. Не чувствует боли в повреждённой руке, но смотрит, как скованного Фенрира довольные свершившимся асы утаскивают в пещеру. Считают они себя в мнимой безопасности, и наблюдая за ними, Тюр чувствует внутри себя странную пустоту.

Разочарование, заполняющее его всего. Но не в асах, недальновидных глупых слепцах, нет.

Если он в ком и разочаровался, то только в себе.

========== Вопрос 34 ==========

Комментарий к Вопрос 34

«Правда ли, что Гунгнир некогда принадлежал тебе?»

«Ответьте на вопрос в несвойственной себе манере»

– Какой вздор, – на заданный вопрос Тюр усмехается криво и отвечает с ноткой усталости. – Гунгнир всегда был собственностью моего отца. По наущению лукавого Локи был он изготовлен сыновьями Ивальди, и преподнёс он его в качестве дара своему побратиму. Никогда Гунгнир не принадлежал мне, но я подозреваю, есть у этого вопроса другая сторона.

Тюр слегка нахмурил густые брови, будто вспоминая о чём-то давно забытом. Лицо его, правда, практически тут же разгладилось вновь, и странная отстранённость печатью легла на него.

– Когда-то давно великий отец мой был моим товарищем и братом не по крови, но по духу, – вздохнув, повёл свою речь Тюр, возвращаясь памятью в далёкие дни, что давно нашли своё завершение. – Был он путешественником и великим колдуном, знающим руны. Я же был на его месте, был Всеотцом, отцом ратей, справедливейшим и первейшим среди воинов. Я вёл их в битвы так, как ныне Один ведёт тех конунгов, что снискали его расположение. Я был первым во главе их войск и мне они посвящали священные копья, которые ныне посвящают Одину…

Ненадолго Тюр прервался, задумчиво глядя куда-то вперёд.

– Это был древний обычай, а копьё – священное оружие благородных мужей, – он хмыкнул, прикрывая глаза и снова глядя на случайного собеседника. – Бросить копьё перед битвой в стан врага означало призвать на поле брани бога войны, великого Всеотца. Раньше это был я; теперь – это Один. Раньше меня призывали в свидетели сражения и мне посвящали его и всех павших на нём; теперь всё это посвящают Одину. Я же отныне лишь его помощник, наблюдающий и показывающий валькириям, кто заслужил вечный пир в чертогах Вальхаллы, а кому надлежит уйти в холодный и мрачный чертог Хель…

Тюр задумчиво посмотрел вдаль, туда, где вот-вот должно было начаться новое сражение. Посвящённое отныне и навсегда не ему, но Одину, великому конунгу, ведущему в бой рати.

– Потому, спрашивающий, именно моему отцу, а не мне, сыновья Ивальди и выковали Гунгнир, что его Локи преподнёс своему побратиму, – вставая, благороднейший из числа асов повёл плечами, разминая затёкшую спину. – Теперь, когда я стал ему сыном, уступив своё место, не имею я права претендовать на него. Лишь покориться ему и принять его власть. В том числе и над самим собой.

========== Вопрос 35 ==========

Комментарий к Вопрос 35

«Откройте любую книгу на 61 странице. Ответ по последнему целому предложению на странице, или как-то связанный с ним»

Тюр был рабом. Нет, не по рождению, но по происхождению – так считали те, кто и нарекли его рабом. Потому что народ его не сумел выстоять, был разбит и порабощён.

Тюру не повезло выжить.

Он был одним из воинов и защитников своей родины. Он сражался с её врагами, он противостоял римлянам. Но он проиграл им и за это был взят ими как трофей.

Его вели в триумфальном шествии полководца по главной дороге Рима. Он был одним из многих пленников, которых вели тогда же. Богатый трофей, который удачливый военачальник привёз из далёких северных диких краёв.

Часть из них казнят, часть символично принесут в жертву, а оставшихся обратят в рабов, в вещи без прошлого, настоящего и будущего.

Тюру откровенно не везёт. Как и ещё нескольким десяткам таких же пленных, как и он. Их продают ланистам за большие деньги, и теперь их единственное призвание – умереть на арене, сражаясь друг с другом на потеху жестокой римской толпе.

Ведь Тюр был отныне не просто рабом. Он был рабом-гладиатором.

Но он сражается, неистовый, не ради потехи толпы. Он сражается, неистовый, даже не ради своей жизни, нет. Ярость, гнев и боль вскипают в его крови, он рвётся на свободу, обратно на свободу для того, чтобы отомстить им. Но правда в том, что гладиаторы редко доживают до тех дней, когда за выслугу лет и мастерство их могут отпустить. Скорее погибают они под крики беснующейся толпы на арене, но Тюр…

Умирать просто так он не собирался. И это увидел Спартак.

Они были боевыми товарищами на арене. Кажется абсурдным одна лишь мысль о том, что гладиаторы, которым в любой момент могут приказать вцепиться друг другу в глотки, могут быть друзьями. Но не было у Тюра более верного и доброго друга, чем Спартак, и лишь Спартак единственный был тем, кто истинно понимал чувства и рвения души Тюра.

Так же, как и Тюр, он хотел свободы. Не только для себя, но и для всех тех, кого римляне обозвали своими вещами. Хотел он торжества справедливости и успокоения мести тех, кого обозвали вещами.

Такие же потенциальные вещи, как и они сами, на самом-то деле.

Но для них, «варваров», даже получающих вольную, никогда не находится места на пирах римской знати. На них всегда смотрят свысока, смотрят с презрением, смотрят так, словно они люди второго сорта. Никогда не примут их победители в свой круг, какими бы заслугами они ни прославились. Всегда они чужие, всегда презираемые высокомерными и возгордившимися глупцами.

Это несправедливо. И Тюр считает, что это низко и мерзко. А потому…

– Я собираю людей, – Спартак сжимает руки в кулаках. – Мы покажем всему миру, что мы заслуживаем свободу и можем отобрать её силой, если нам не хотят отдавать её добровольно.

– Я пойду за тобой, – Тюр басит, решительно взирая на товарища. – Я помогу тебе.

«Я разделю с тобой все тяготы борьбы и паду на поле решающей битвы, убитый, но свободный»

========== Вопрос 36 ==========

Комментарий к Вопрос 36

«Ответьте на вопрос, который сами хотели бы задать своему персонажу»

«Почему предал Фенрира?»

Это был выбор без выбора. Ещё в тот самый миг, когда на Тюра взвалилась обязанность заботиться о Фенрире. Уже тогда он был предателем, хотел он того или нет.

Конечно, он мог бы этого не делать. Мог бы остаться с Фенриром, пренебречь асами и предать асов. Отплатить им той же монетой, которой они платили ему; позволить им ощутить всё то, что ощущал на своей шкуре Фенрир.

Всё равно: что так, что так, но Тюр был бы предателем – какая ирония для благороднейшего из числа асов!

Выбор без выбора: ты всё равно предатель, Тюр. Выбирай сторону с умом, Тюр, определяйся, кто и что для тебя важнее. Вот только правда будет скрыта в том, что это ни для кого не будет иметь значения.

В первую очередь для тебя же, Тюр.

Судьба предрешена уже давно. Уже давно известно, что будет с миром, как он погибнет и отчего. Какой бы выбор на самом деле Тюр ни сделал, исход всё равно будет один и тот же.

Фенрир поведёт свою стаю против богов. Но боги…

Они уже давно запятнали свою честь пренебрежением и предательствами. И даже если это сделает не Тюр, даже если Тюр выберет не асов, гнев Фенрира не станет меньшим.

Что так, что так – Волк всё равно возненавидит их.

За то, что обрекли они единственного, кем дорожил он, на предательство; за то, что убили они единственного, кто отказался предавать – каков бы ни был выбор Тюра, его судьба и судьба Фенрира предрешены.

Как и судьба целого мира, собственно. А потому…

Тюр добровольно идёт на заклание. Как и Фенрир, он знает, что это выбор без выбора. И он принимает его, следуя за ним.

========== Один. Вступление ==========

Вьюга завывает, кружит колючие снежинки в вихре безумной пляски, разбивает хрупкие ледяные стекляшки о стёкла домов.

Фигура старца, тяжело опирающегося на длинный высокий ясеневый посох, облачённого в длинный тёмно-синий плащ и чёрную шляпу с широкими полями, почти сливается с мраком ночи, едва различимая на фоне мрачных голых деревьев, изогнутых ветром в муках невероятных страданий.

На плечах его сидят два ворона, сверкая во тьме обсидианами бусин-глаз, в которых отражаются белёсые звёзды; рядом с ним вкрадчивой поступью ступают мохнатые чёрные волки, скалящие пасти и утробно рычащие. Беснующийся ветер подхватывает звуки, разнося их предупреждением по всей округе.

«Трепещите и внимайте! Вератюр-странник обходит свои безграничные владения»

Дом на отшибе – совсем один. За стёклами обледеневших окон дрожит огонёк очага. Сухое навершие посоха глухо бьётся о прочные двери, и юнец одиннадцати зим отроду прикладывает усилие, чтобы их открыть. В почтении склоняет он белокурую голову, видя на пороге высокого старца с длинной седой бородой.

– Имя мне Ганглери, юный воин, пустишь ли старика погреться у огня и переждать бурю? – в хриплом голосе – намеренное испытание, и мальчик широким жестом гостеприимства приглашает нежданного гостя внутрь.

– Голоден ли ты, старик? Матушка накормит тебя и напоит, коль хочешь этого ты, – в ломающемся, но твёрдом голосе звучит почтение, и старец усмехается в седую бороду, разглаживая её.

– Ты добр, Рагнар, сын Канута, – светлые глаза мальчишки чуть округляются в удивлении, пока в чужом сильном голосе, совершенно не соответствующем древнему старику, звучит одобрение. – И за твоё гостеприимство я отплачу тебе, удовлетворив твоё любопытство и честно ответив на все твои вопросы. Не стесняйся, спрашивай – ночь длинна и холодна, и у нас впереди ещё целая бездна времени…

========== Вопрос 1 ==========

Комментарий к Вопрос 1

«Почему Бальдр твой любимый сын?»

Один смотрит на своего сына, и в его единственном глазу горит гордость. Гордость и та самая суровая отеческая любовь, которую невозможно услышать в словах или увидеть в жестах, но которая прячется на дне глаз и в уголках изогнутых в улыбке губ.

Каждый его сын – повод для гордости, но Бальдр среди них всех особенный.

Он светлый ас, несущий солнечные лучи и тепло во мрак и холод любого чертога. Где бы он ни появлялся – там всегда завершаются распри и наступает мир; там поверженная тьма всегда уступает место свету, а сковывающий льдами кости холод плавится от согревающего тепла.

Бальдр – это радость.

Бальдр – это обновление.

Бальдр – это жизнь.

Нет никого, кто не любил бы его и не склонял в почтении перед ним голову: даже братья, суровый Тор, бесстрастный Тюр, молчаливый Видар, слепой Хёд, быстроногий Хермод, светлоокий Хеймдалль, сладкоголосый Браги; даже мать, мудрая Фригг; даже он, отец, родитель всех богов Один.

Все любили и почитали Бальдра – иначе быть просто не могло.

Светлый ас всегда отличался от остальных. Он никогда не был воинственным и охочим до битв. Он был теплом и покоем, охранителем мира и процветания. Он был светом, он был спокойствием, он был мудростью, порядком и справедливостью.

В каком-то смысле он был идеалом. Шедевром. Тем, кем никогда не судилось стать ни одному асу, ведь никто из них даже близко не стоял рядом с Бальдром.

Он был их полной противоположностью. Он не любил войны, а сохранял мир. Он был воспитан и учтив, прекрасен не только телом, но и душой – бо́льшая часть воинственных асов рядом с ним казалась толпой неотёсанных грубых дикарей.

Но Бальдру никто не завидовал. Никто не желал ему зла. Никто не таил ядовитую злобу и зависть, мечтая украсть свет и красоту прекраснейшего из асов или передать их вечной тьме зияющей бездны Гиннунга, где никто и ничто не способно будет насладиться компанией прекраснейшего из асов.

Ведь Бальдр всегда был тем, на кого хотелось равняться. Он был тем, на кого все смотрели с уважением.

И своим сияющим сыном Один гордился по особенному сильно.

========== Вопрос 2 ==========

Комментарий к Вопрос 2

«Боги, которые так или иначе умирали, расскажите о своей смерти»

Одину, отцу богов, было известно многое. Судьба мира и разрушения грядущего – огонь и смерть, безнадёжность и предрешённость будущего, которые невозможно предотвратить.

Одину, отцу богов, известно обо всём этом.

Его единственный глаз видит дальше глаз любого смертного. Перед ним встают страшные картины, огненные реки, закипающая кровь, серый пепел, оседающий на землю, словно снег. Торжество Смерти и падение Жизни.

Он тоже будет на нём, на этом мрачном празднестве.

– О-о-оди-и-ин! – грозный рык оглашает поле битвы, братскую могилу павших в бою предначертания. – Иди, я с р-р-радостью р-р-разор-р-рву тебя на части!

Жёлтые глаза горят багряной яростью и кровавой пеленой, с острых клыков стекает горячая слюна, Волк скалит пасть, предвкушая знатный пир на костях ненавистного врага. Ступает тяжёлой, вкрадчивой поступью, и земля трещит под могучими лапами.

Один в смиренном принятии на мгновение прикрывает глаз. Лишь для того, чтобы тут же распахнуть его и с решимостью посмотреть на приближающийся рок. Сжать крепче в руке могучее копьё Гунгнир и твёрдыми шагами отправиться в свой последний бой.

Когда-то он уже пережил одну смерть. Но после неё ему дано было вернуться и переродиться вновь. Теперь же время пришло уйти навсегда.

Копьё трещит и хрустит, ломаясь, словно тонкий сухой прутик. Могучие челюсти Волка перекусывают его как соломинку, и раскатистый рычащий смех заставляет содрогаться ещё не упавшие горы.

Острые, как кинжалы, зубы вонзаются в мягкую плоть. Они разрывают её на куски, разбрасывая окровавленное мясо по обагрённой, отравленной земле. Сладкая кровь пьянит не хуже пива, и под напором сильнее смыкающихся челюстей крошатся, дробясь в пыль, кости первейшего аса. Боль пронзает всё его естество, но Один не чувствует её.

Он знает: то, что должно случиться, случится. Оно случается сейчас, растягиваясь кровавой битвой и смываясь смертью.

В том числе и его собственной.

========== Вопрос 3 ==========

Комментарий к Вопрос 3

«Расскажи про то, как ты получил знание рун»

Ничего не желал Один так сильно, как обладать знаниями и мудростью. Ради них он отдал Мимиру свой правый глаз, однако этого всё равно было мало, чтобы постичь истину и тайну сотворения мира и его функционирования.

Один путешествовал годами в утомительных поисках. Он искал знания, искал мудрость, искал учителя, который мог бы научить его, поделиться своей тайной.

– Мы ждали тебя, Один, сын Бора, – дороги его, в итоге, приводят к трём девам, ткущим на берегу источника. Самая младшая из них, та, чей лик скрыт под полотном, пристально вглядывается в одинокого странника.

Если кто и знает ответ на неразрешённый вопрос, то это только три мудрейшие норны.

– Я ищу мудрость, всезнающие девы, – голос Одина твёрд и полон решимости. – Помогите мне постичь её.

– Ты молод, Один, сын Бора, – старческий голос Урд звучит всё равно сильно и звонко.

– Ты путешествуешь сам по себе, – Верданди осторожно держит кудель и улыбается уголками губ, не глядя на гостя.

– И в итоге заблудился на своём пути, – Скульд всё также смотрит на Одина сквозь плотное покрывало, скрывающее её глаза. – Считаешь себя богатым и продолжаешь блуждать в неведении.

Один нахмурился, задетый словами норны, но прежде чем успел возразить ей, Урд произнесла:

– Истина, что ты ищешь, ближе, чем ты думаешь. Спроси у предвечного ясеня, хранящего в себе ответы на все вопросы.

– Он ответит тебе, – Скульд улыбнулась, безмятежно и спокойно. – Если ты сумеешь правильно задать вопрос, – нить в её руке с тихим треском оборвалась надвое.

Озадаченный Один вдруг понял, что должен делать.

– Иди, первейший среди асов, и древнее древо откроет тебе свою тайну, – Верданди принялась плести новую нить, не спеша передавать её в руки сестры.

Высокое и могучее древо, кое-веками высится над всем живым – то древо Иггдрасиль, высочайшее из всех древ; первейшее из всех древ. Оно есть тайна и есть знание. Оно начало и оно конец. Оно хранит столько бед, сколько человек за жизнь не разгадает.

А потому чтобы что-то от него получить, ему необходимо что-то отдать.

В сером туманном рассвете нового дня холодный ветер лениво обтекал по обнажённой груди и спине Одина. Он колыхал листья ясеня, запутываясь в них, пока странник, сжимая в руке копьё, карабкался по ветвям ввысь.

Остановившись на одной из них, широкой и толстой, Один оглянулся вниз, замечая, что чёрная сухая земля скрыта молочной дымкой предрассветного тумана. Удовлетворённо кивнув, Один сделал глубокий вдох и решительный шаг вперёд.

Он полетел вниз, обратно к земле, однако прежде чем успел пролететь половину пути, ловким движением перекрутил в руках Гунгнир и с силой вогнал его себе в бок.

Острое лезвие легко пробило плоть насквозь, наконечником уходя глубоко в кору мирового древа. Хлынула горячая кровь, и неистовый вопль боли спугнул с высоких ветвей дремлющих воронов. Один, пронзённый собственным оружием, по инерции разрывая плоть, ещё немного проскользил по золотому древку. А после остановился и, мучимый страшной болью, замер, окропляя кровью кору ясеня и чёрную землю внизу.

Испытание Одина, его постижение тайн и мудрости началось.

Его бок проткнуло остриё копья, что приносило невыносимую боль, а тело хлестали и трепали холодные ветра. Дни и ночи он висел один, и уединение его не нарушали даже редкие птицы. Он страдал в полном одиночестве, чувствуя, как постепенно, медленно угасает в нём жизнь.

Тишину и покой ночи не нарушал ни единый звук. Ни шелест ветра, ни перекрик редкой птицы. Ночь была черна и тиха, безмолвна, и время в ней будто остановилось.

Капли крови бесшумно срывались вниз, разбиваясь о землю и с благодарностью впитываясь чёрной, влажной, солёной почвой. Сквозная рана, которой Один прибил себя к стволу Иггдрасиля собственным копьём, уже давно не болела, но всё ещё кровоточила.

Горячие алые ручейки сбегали вниз, девять долгих дней и ночей питая мёртвую бесплодную почву. Один, однако, уже давно перестал обращать на них внимание.

Боль и усталость, голод и жажда смешиваются друг с другом, и одноглазый ас перестаёт ощущать их по отдельности. Лишь неразрывной связью, кружащей голову и туманящей разум.

Силы, капля за каплей, вытекают из тела следом за кровью. Они отныне принадлежат вечной ночи ясеня Иггдрасиля, чёрной, беззвёздной и бесшумной. Мир перед глазами проваливается в такую же беспроглядную темноту, и Один закрывает единственный глаз.

Силы, как и тепло жизни, окончательно покидают его.

Холодным, леденящим ветром бьёт полночь девятого дня принесённой жертвы.

Один резко распахнул глаза. Мир вокруг него был пустынным и одиноким. В нём не было ни одного живого существа, ни одного дерева, ни одной звезды. Лишь бесконечная синева и переливающиеся зелёным, фиолетовым, оранжевым, алым и пурпурным северные сияния, разгоняющие мистический мрак. Сам Один лежал в прибрежной воде, неглубокой, омывающей его бока и достающей до его щёк.

Тишина и молчание магическим предостережением окутали пустынный статичный мир.

Один сел. Вода всколыхнулась под его движением мягким льющимся переливом. Он осмотрелся по сторонам, не понимая, где он – это место не принадлежало ни одному из девяти миров. Встал на ноги и побрёл неизвестно куда, тревожа водную гладь, как вдруг…

Воздух вокруг него задрожал. Вспыхнула поверхность воды. Магическим светом, фиолетовыми искрами и оранжевым пламенем затанцевали невидимые глазу капли древнего колдовства. В хаотичной упорядоченности они стали складываться в таинственные символы, окружившие Одина со всех сторон.

Двадцать четыре мистических знака, дрожащих и переливающихся, передали ищущему свои знания. Магические руны, постичь которые дано не каждому – наконец-то они открылись Одину.

Он резко распахнул единственный глаз. Чья-то сильная рука одним выверенным движением вырвала из ствола ясеня копьё, и Один с протяжным криком боли упал на влажную от натёкшей за девять дней крови землю.

– Пей, – строгий раскатистый низкий голос заставил мучающегося аса снова открыть глаз лишь для того, чтобы он смог увидеть перед собой глубокую чашу.

Выхватив сосуд из рук незнакомца, Один жадно припал к нему потрескавшимися сухими губами. Несколькими большими глотками он осушил чашу, чувствуя на языке кисло-сладкий привкус священного мёда.

– Ты достиг вершины мудрости, внук мой, – великан Бёльторн, коснувшись окровавленной земли, растёр на кончиках пальцев священную массу. – А теперь позволь мне, своему деду, помочь тебе истолковать её, – пальцы инеистого великана коснулись высокого лба первейшего из числа асов, проводя вдоль переносицы первую линию.

Приготовившись внимать мудрости старого предка, Один в смирении прикрыл глаз.

========== Вопрос 4 ==========

Комментарий к Вопрос 4

«Расскажи о Дикой Охоте»

Низкий трубный глас разгоняет ночную тишину. Он резкий, но протяжный, эхом отбивается от голых стволов деревьев, отголосками стелется по заснеженной земле. Повторяется несколько раз, заставляя всё живое содрогаться и дрожать от страха, прячась по своим норам.

Трепещите, смертные! Мёртвые выходят на Охоту!

Бегите, смертные! Спасайте свои души от вечного рабства немёртвых!

Прячьтесь хорошо, смертные! Иначе гончие псы вынюхают и найдут вас!

Трубы гудят, и их сигнальный глас смешивается в какофонию зловещего шума. Цокот призрачных копыт и рычание собак, лихой свист и громкий смех, лязг плетей и лошадиное ржание – Дикая Охота несётся сквозь ночной туман. Охотники объезжают свои угодья и расставляют силки, в которые непременно угодят их жертвы.

Впереди них неизменным величественным лидером идёт Он. Всеотец, первый среди равных, он несётся на восьминогом жеребце, ржание которого громом разбивается в дрожащем воздухе.

«Кто эти двое: у них десять ног, три глаза и один хвост?»

Один скачет верхом на Слейпнире. Он – предводитель и зачинатель неудержимого охотничьего гона, от которого в жилах призраков и мертвецов вскипает кровь, словно у берсерков в наркотическом угаре. Натиск и азарт – никого не упустят потусторонние охотники из своих цепких костлявых рук.

Берегитесь, смертные! В эту ночь ваши жизни и души принадлежат ушедшим!

Будьте бдительны, смертные! Встретив Дикую Охоту, вы никогда больше не вернётесь домой!

Молчите, смертные! Молчание – золото, а слова несут лишь гибель!

Деревья скрипят и гнутся, а улюлюканье немёртвых предупреждением разносится округой. Никогда ещё Дикая Охота не была неудачной и никогда ещё Ловец Душ не оставался без добычи. А посему…

Бойтесь, смертные! Час завершения ближе, чем вы думаете.

========== Вопрос 5 ==========

Комментарий к Вопрос 5

Хэллоуинский ивент, темой которого была окончательная смерть

Один знал.

Он знал всё ещё с того момента, как многомудрый дед снял его, едва живого, с Иггдрасиля и напоил священным мёдом. Истина открылась ему, пришла вместе с рунами, складываясь в долгую-долгую неразрывную вязь.

У которой, тем не менее, всё равно был свой конец.

Один ждал.

Он ждал со смирением и невозмутимостью. Со спокойным покоем он ждал равнодушную неотвратимость, что всецело господствует над миром – какой тогда смысл бояться её и бежать от неё? Намного проще было просто принять и смириться.

Один встречал.

Он встречал Её, словно давнюю подругу, словно супругу, что делила с ним невзгоды в тяжёлые годы и радости в годы полные жизни. Она не стала для него неожиданной гостьей, отнюдь. Скорее, наоборот: Она была самым долгожданным собеседником, которого он искал всю жизнь.

Один разгадывал.

Он пытался разгадать Её суть, но его стремление раз за разом терпело крах. Кто Она? Смерть, обратная сторона Жизни? Забвение, обратная сторона Памяти? Пустота, обратная сторона Порядка и Хаоса? Или всё это вместе и во всех диаметрально противоположных воплощениях?

Один не знал.

Он сидел в одиночестве, в утомительном ожидании, но дух его был смирён. Он ждал в покорном терпении, прикрыв единственный глаз, и ни ветра, ни птицы не могли потревожить его молчаливое ожидание. В лесу вечной зимней ночи он сидел на широком ясеневом пне, зная, что неотвратимость близко.

Один уходил.

В его единственном глазу, что он открывает медленно, отражается миллиард звёзд чистого неба. На суровое лицо ложится тень улыбки и кончики губ едва заметно дёргаются вверх. Он тяжело поднимается на ноги и делает первые шаги в неизвестность, не оставляя на искрящемся снегу шагов. Он уходил, уходил навсегда, встречая свою давнюю и самую долгожданную знакомую. Верную таинственную подругу, что до этого всегда ускользала от него.

Один шёл следом за Ней и пытался догнать Её.

Он пытался постичь Её. Сколько себя помнил, столько пытался постичь Её. Все попытки его, однако, неизменно терпели крах. Все, но не эта, последняя. Ведь теперь у него было достаточно времени и возможностей, чтобы отыскать Её. Чтобы дать, наконец, единственно правильный ответ.

Она – это Вечность.

========== Вопрос 6 ==========

Комментарий к Вопрос 6

«Каждому Богу люди подносят дары, будь то сладости или дорогие сокровища. Расскажите о своих самых любимых приношениях и что Вы чувствуете, заполучив их?»

К нему часто обращаются за помощью. Один, Всеотец, желанный и могущественный покровитель для многих, и получение его благословения для них – высочайшая радость.

Один всегда терпеливо ждёт. Слушает каждого взывающего и принимает от него дары. Не все просьбы, однако, он удовлетворяет; не все дары приходятся ему по вкусу.

– Запомни, Торстейн, если хочешь умилостивить Игга, то напои его самым лучшим пивом, что делают твои дочери, – старый жрец даёт славному конунгу свои последние наставления, прежде чем тот выйдет в свой нелёгкий путь. – А если хочешь получить его покровительство в битве, то режь на ясене Радость и Защиту – заклинания сильнейшие, в бою не оставляющие. Но коль хочешь ты принести клятву и чтобы Один засвидетельствовал её, разбрасывай кольца, Торстейн-конунг, и обагряй их кровью – такую клятву не сможет разорвать даже хладная Хель.

«Слушай внимательно слова моего любимца, Торстейн-конунг, и тогда возможно я приду, чтобы помочь тебе»

Ясень, дерево богов, трещит сухой корой. Труха осыпается на промёрзлую землю, когда умелец режет по древесине священные руны.

«Заклинание я знаю: оно в бою сбережёт»

«Заклинание я знаю: свяжет оно воедино дух мужа и аса»

«Заклинание я знаю: тот, кто даёт дары, дары принимает»

Крепкое пиво, смешанное с мёдом, пенится, когда вопрошающий поливает им ясеневый хворост; следом за ним богатое и щедрое подношение обагряет кровь, и Торстейн в почтении склоняет голову, отдавая во власть могучего аса не только свою честь, но жизнь.

Он протягивает ему обагрённый алым клинок, и если Один примет этот дар, то славного конунга ждут великие победы. Если Один отвергнет его, то несчастного конунга ждут лишения и гибель.

«В твои руки отдаю себя, ас многомудрый»

В тихом лесу по кронам деревьев проходится лёгкий ветерок. С веток срываются вороны, и их глас разрывает тишину. Где-то вдалеке воют волки – Один внимает зову, отвечая на него.

– О чём хочешь просить меня, конунг? – странник в синем плаще тяжело опирается на длинный посох, одним глазом терпеливо взирая на того, кто призвал его.

«Твои дары пришлись мне по нраву, смертный, так что так и быть, я помогу тебе»

========== Вопрос 7 ==========

Комментарий к Вопрос 7

«Расскажи о своих братьях, Вили и Ве»

В самом начале их было трое. Один и его братья, Вили и Ве. Немало зим прошло с тех пор, и сейчас, когда Всеотец закрывает свой единственный глаз, задавая себе один и тот же вопрос, он не находит на него ответ.