Текст книги "Батор (СИ)"

Автор книги: L.Luft

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

А стоит Олегу оставить записку, так Сергей совсем теряется: он не получал таких приглашений, оттого базово считает снова, что его хотят просто избить. Повторюсь: как и Марго он пускай и попал в детдом в 8 лет, он пережил потерю родителей и, если Васюткин выплёскивал её наружу, Сергей проецировал её через замкнутость и через рисунки. Но вместе с тем он также принял свою модель поведения, где не знает, что существует другая, иная с другими системами ценностей, где банально не всё решается кулаками.

Вот и выходит – сначала он тайком следует за Олегом, после прячет его записку, пытаясь разобраться, и также думает и задумывается, а что если всё бывает иначе? Но если Марго в принципе не особо-то получала поддержку и заботу, то Сергей начинает припоминать то, о чём поклялся не вспоминать – о тепле, какое ему даровали патроны-родители. И постепенно кокон замкнутости, в который он себя намеренно загнал, чтобы сбавить боль от травли и унижений, начинает трескаться.

Итак. Марго и Сергей – воспитанники со дна, которые привыкли следовать определённому шаблону поведения. И действия, слова и поступки Олега вносят смуту в каждого.

Именно поэтому для каждого становится тяжело принять решение помочь Волкову. Марго думает сбежать и сделать вид, что ничего не видела, а Сергей – просто скрыться и перетерпеть. Но оба в переломной главе совершают поистине отважный поступок: они решают испытать ту модель поведения, которую им продемонстрировал Олег – незнакомую, непонятную и прыжок в неё подобен для каждого прыжку в пропасть. Потому неслучайно вещи, которыми бросаются по итогу они в обидчиков, важны для них.

Для Марго – это книга по Звёздным Войнам и Гарри Поттеру.

Для Сергея – это Преступление и Наказание Достоевского.

Каждый – и Марго, и Сергей – совершают серьёзный и огромный шаг смелости и мужества для своих лет: доверяются, принимают новый путь и итогом становится формирование «Вместе».

Но и там выходит непросто: ведь своими действиями они вывели себя за пределы иерархии и как быть с этим – оба не представляют и не знают, более того – они продолжают присматриваться друг к другу и пока не спешат назвать дружку «друзьями». А как будет дальше? Что делать с этой системой? Как поступать? Ответы на эти вопросы им ещё предстоит дать.

Фу-у-уф, это было тяжеловато и много. Уверена, даже очень информативно. Это основные ветки подтекста, которые мне хотелось упомянуть. Другие хэдканоны и вещи содержатся в специальном треде о Баторе в твиттере, ссылка на который дана в «Примечания автора» в шапке фанфика.

Надеюсь, данная статья прояснила основные моменты Префазы.

Благодарю каждого за интерес!

Увидимся в следующих главах!

С уважением,

Лейтенант.

========== Ворон (1) ==========

Первая фаза: Сгущёнка раздора

1 сентября 2004 год

Что, если попытаться представить оживлённый образ северной столицы? Выходит любопытно. Сергей пока не определился с деталями, но знал, что, определённо, это барышня. Причём чем ближе к Центру, тем больше кисеи, шелков, тем выше причёска, бледнее макияж, выше поднята голова, и тем больше появляется желание исправлять каждого, если незадачливый человек даже с пригорода назвал функциональный и конструктивный элемент строения – вход в многоквартирный дом – «подъездом», но не «парадной».

Сергей вздохнул и, перекатившись на носках, улыбнулся. Да уж. Жаль ему вдруг стало этого незадачливого человека – огребёт он тогда уж по полной.

Также обязательным элементом «диалога» или «образа» дамы города на Неве являлась мушка. Или несколько. И каждая (если их всё-таки несколько) располагалась на лице согласно изобретённому в давние времена языку и терминологии. Шифровка эта представляла нечто сложнее азбуки перестукивания, какую отчасти придумали в Петропавловской крепости. И не каждый даже «свой» из Народа догадался бы, что обозначала жирненькая мушечка на самом кончике припудренного белого носика, которая в следующий раз могла и вовсе мигрировать на правую бровь.

Сергей вынырнул из размышлений, услышав шум сбоку, и посторонился, чтобы пропустить шумных учеников младшей школы. Он приметливо осмотрел их. У многих девчонок на макушках красовались огромные пышные банты, от которых отходили ленточки, а у пацанов ему приметились чистые выглаженные костюмы, которые, правда, сейчас сбились, вероятно, от чрезмерной активности самих детей. Отличались и портфели: идеальные и яркие с необычными рисунками, они не шли в сравнение с серыми сумками для сменной обуви и с отремонтированными не по одному десятку раз рюкзаками. Рисунки на последних – если и были – стали просто выцветшим облезлым полотном. Именно поэтому баторцев всегда было проще различить в толпе. Девчонки их потока не хвастались огромными белыми-белыми бантами, порой волосы они и вовсе перевязывали отрезанным от шарика «колечком», а серая форма напоминала рюкзаки – застиранная, бледнеющая и полнившаяся заплатками.

«Да уж», – Сергей грустно вздохнул и отвернул голову. Он прошёлся вдоль стены до самого угла, отвернулся и направился обратно ко входу в магазин. Постепенно Разумовский променял невесёлые мысли о различиях детей из семей и баторцев на незавершённую логическую цепочку про символический образ барышни-города.

Итак, барышня. Было в этом что-то, что определённо мешало добиться целостности. Вот, допустим, если взять обратный путь, то выходят противоречия: чем дальше от Центра, тем меньше становятся шелка и пышность юбки, и иначе бывает причёска. В некоторых районах, судя по рассказанному Волковым, барышня вообще меняет неудобные туфли на кроссовки, платья – на спортивки, а с волосами?.. Волосы тоже меняются, как и в речь наплывает больше жаргонизмов. И в руках вместо веера появляется бита.

Но разве это делает их не питерцами?

Сергей призадумался, скользнул взглядом по вывеске «Перетлёнок» и, отвернувшись, медленно побрёл обратно к углу.

«Вряд ли», – уверенно заключил он.

Даже пригород Санкт-Петербурга – это всё ещё Санкт-Петербург, а значит и многогранность, присущая жителям северной столицы, определённо должна быть включена в символический образ.

Но как?

Пока в сознании Разумовского вырисовывались красочные и пёстрые образы диаметрально противоположных по стилю барышень в тон проложенной логической цепочке. Задержав образы подольше, Сергей пошёл на варварство – продолжил искать эту «целостность». Ведь, допустим, хулиганистый быт существовал не только в пригороде, тогда… быть может, по ночам просто происходила трансформация?

«Как у оборотней, допустим», – Сергей хмыкнул и, закинув голову повыше, разглядел, как на пышном дереве появилось больше воробьёв. Последний, усевшийся на ветку, имел светлую окраску. Следовательно, была и «последней».

«А если, наоборот, ночью это пышный светский образ?» – подумалось Разумовскому, и он, продолжая раскручивать логическую цепочку в голове, считал параллельно всё больше прибывающих воробьёв. Ведь у Санкт-Петербурга были разводные мосты: поистине красивое зрелище, которое обретало своё таинство в ночной период. «Но разве и хулиганистая версия не могла обладать таинством? Ведь не все же люди в спортивках по определению – плохие? Вот, допустим, Ол…»

На вопросы Сергей не успел дать ответа. Где-то за углом магазина, у которого он замер, раздались резкие пререкания. Сергей моментально плюхнулся обратно на пятки, повернулся в ту сторону и несколько секунд вслушивался. За них только разве что воробьи расщебетались, да откуда-то далеко-далеко с порывом ветра принесло треск сороки – бело-чёрная, очевидно, извещала другую пару о наличии рядом опасности. Зачастую «речь» шла о кошках близ гнезда.

«Опять ты о птицах», – помотав головой, Сергей выкинул из неё приметы, зато в сознании теперь оба образа барышни Питера с лёгкостью перемешались, явив что-то среднее: с высокой причёской, белым лицом и манерами, зато в спортивной одежде и в побитых кроссовках, да и ещё веер, какой использовался как оружие. Вполне себе грозно и культурно?.. Вздохнув тяжело, Разумовский оставил размышления о целостности образа до лучших времён и дрогнул, когда выкрики повторились.

Любопытство сгубило кошку или птичку – так и сейчас интерес превысил предостережение об опасности. Сергей, осмотрев относительно пустую улочку, двинулся к углу и, прислонившись у края к серому бетону, осторожно выглянул. Паника оказалась напрасной – всего лишь люди спорили. Напротив сотрудников в грязных жёлтых (а из-за пятен казавшихся больше блёклых) манишках стоял мужчина, контрастирующий видом: накинутая поверх вроде бы голого тела бирюзовая спортивка с угловатым голубым узором совершенно не шла к чёрным классическим брюкам, о чьи стрелки, как показалось Разумовскому, можно порезаться. Лицо также острилось, хотя брови, наоборот, пушистились настолько, что меж них совсем не виделся зазор, словно те срослись.

Мужчина в брюках указал на погрузочный вход и, рявкнув что-то на сильном диалекте, направился к припаркованной недалеко девятке. Работнички за ним. С протяжным скрипом открылся багажник, голоса стали громче, но вот разобрать, о чём говорили, Сергей всё ещё не мог – мешал до жути страшно-сильный диалект, отчего он вскоре предположил, что работнички переходили и вовсе на какой-то иностранный. Не русский.

Заинтересованный Сергей подался ближе, пристал на носки, вытянул голову и …

– Чего пыжишь? – бойко раздалось слева, на что Сергей так и дёрнулся. От внезапности действия он юркнул к стене спиной да ударился об неё затылком, на что рядом хмыкнули.

– Марго… – протянул он, жмурясь и трепля себя чуть выше ушибленного места.

Марго посмотрела на него с искренним непониманием, будто это не она только что тихо подкралась и напугала его вопросом, а может, это Сергей настолько увлёкся попыткой «расшифровать» диалектные фразы, вызвавшие такие бурные споры у сотрудников.

– Что-то интересное?

Марго также заглянула за угол, Сергей за ней, но оба успели ухватиться взглядами за работников, которые скрылись за дверьми, и за мужчину, который, захлопнув багажник, что закрылся с прежним протяжным скрипом, успел зайти за сотрудниками до того, как дверь закрылась бы на доводчике.

«Странные дела», – решил Сергей, но вслух пробормотал другое:

– Думал, но неважно. – Отвернувшись, он пригляделся к Марго. Наброшенная поверх формы курточка, бывшая подруге больше на несколько размеров, теперь пухла и контрастировала с бледными худыми щеками.

«Странно, что ещё не поймали», – подмечая различия, подумал Сергей. Марго, впрочем, совершенно не заинтересовалась ситуацией на погрузочной, да и не тревожили её различия. Беззаботно пожав плечами, она качнула головой в сторону улицы и предложила:

– Идём тогда?

И тут.

– КР-КР-КР!

Теперь Марго испугалась: она дрогнула, подняла плечи и, втянув в них голову, зажмурилась, а вот Сергей мигом сообразил, где источник, потому посмотрел наверх. На месте, где сидели воробьи, сейчас восседал огромный пухлый ворон. Мелкие же птицы обнаружились выше – кто на макушках, кто на соседних деревьях, кто вообще поспешил ретироваться на другую улочку. Птица покосилась на ребёнка, который тепло ей улыбнулся.

И на положительную эмоцию ворон ответил суровым и коротким:

– КА!

Перья на зобе так и вздыбились при крике, на что Сергей растянул губы в улыбке шире. Точно, ворон.

– Ух, зараза! Чего разоралась? – Марго не отличилась благосклонностью к пернатому. Спрятав руки в карманах, она посмотрела на сидевшего на ветке – ворон, дёрнув хвостом, покосился теперь на девчонку.

– Видимо, поджидает, что чего вынесут, как и воробьи, – протянул Сергей.

– Угу, верно, – Марго вдохнула. – Ладно, – она ткнула локтем в локоть друга, – пойдём. Нечего ворон ловить.

Судя по замеченной улыбке, фразеологическим оборотом Марго осталась довольна. Она заложила путь на улицу, которая вела к батору, а вот Сергей, поспешивший её нагнать, всё-таки подыскал, к чему прицепиться.

– Вообще, это ворон, – поправил он её. – Потому воронов ловить.

Марго резко выдохнула, Сергей хмыкнул.

По правде, за последние больше полугода знакомства подобные правки на предмет неочевидной разницы в словах и выражениях стали почти обыденностью для каждого, только Олег порой не выдерживал в период споров и, бормоча что-то под нос, ретировался куда подальше.

Марго приняла негласно брошенный вызов.

– Почему это ворон? Это может быть вполне ворона, – настаивала она. – Они у нас здесь и чёрного подвида бывают.

Сергею моментально нашлось чем крыть:

– Вороны кричат протяжнее. Да и водятся твои чёрные вороны только на Востоке, не у нас.

– Чего это они моими стали? – фыркнула она да вскинула чуть голову, словно пытаясь отыскать предмет их спора, но на ветках шелестевших деревьев только воробьи и ютились, да иногда и облезлые чахоточные голуби. – Мне вот… м-м-м, воробьи нравятся! – поймав на себе хитрый и полный сомнения взгляд Сергея, Марго поспешила утвердить фразу:

– Маленькие, юркие и бурые. И везде есть. А если устраивают погоняло, так настолько шумно, что сразу видно и слышно.

Сергей присмотрелся к деревьям, вспоминая, как на групповом задании по труду они скворечники делали. У них с Олегом вышли… м-м-м. Сносные. Не такие, как у старшаков прошлых лет – идеальные и зачищенные до миллиметра – но жить вроде можно. Волков гордо обозвал их коммуналкой, Разумовский раскрасил под цвет дерева, на котором и крепили потом скворечники. Да и воробьям понравилось, отчего из скворечника он стал воробьятником, а место, где эти обосновались, теперь напоминало обшарпанные кварталы их пригорода – такие, в каких по ночам собирались подростки или старшаки батора. Зайти другой «птице» на территорию не позволяли – выгоняли, и это в лучшем случае.

«И вправду, шумные», – припомнив, как воробьи прогнали скворца, Разумовский вернулся к «птичьему вопросу»:

– В любом случае, то ворон. У него и клюв крючком. – Марго рядом вздохнула, покривила губами, а Сергей воспринял это как подстёгивание к диалогу, потому продолжал сыпать фактами, добивая:

– А когда каркал, у него перья на зобе взъерошились. Потому точно ворон.

– Уверен?

Сизый и голубой взгляды пересеклись. Сергей нахмурился и мрачно кивнул, на что Марго только резковато выдохнула и пошла на отступление.

– Ворон и ворон. Их вообще фиг отличишь: грач, галка, ворон, вороны!.. – проворчала она.

– Я могу объяснить, – тут же с язвинкой откликнулся Разумовский.

– Да ну тебя, – беззлобно кинула Марго, ускорилась и вырвалась вперёд, буквально сбегая от предположительной лекции на предмет различия городских птиц, где все, обозначенные девчонкой, порой превращались в единое чёрно-серое пятно.

Сергей не отстал – он нагнал подругу, и несколько метров они продолжали идти в тишине. Марго принципиально не смотрела на него, опасаясь начала отложенной лекции. Собственно, правильно и делала. Сергей только и дожидался повода, да вот по пути почти до самого батора повода не предвиделось: только воробьи и голуби, редко – синицы – и попадались. Не на ком оказалось примеры приводить.

Марго рядом завозилась, расстегнула курточку и изнутри достала «кирпич» – блок белого хлеба, не завёрнутого даже в целлофановый пакет (или кулёк?). Сергей чуть помедлил, наблюдая, как Марго отцепила от корочки приставшие ворсинки от одежды, следом вгрызлась в уголок зубами.

Отчего-то вид подобного не столько вызвал голодные позывы, сколько вернул Разумовского к теме, какую они не раз поднимали за предшествующий месяц – к воровству.

– Может, стоит закругляться, как думаешь? – осторожно предположил Сергей. Марго, жуя откусанное, посмотрела на него и, когда смысл фразы дошёл до неё, уже не нахмурилась, а просто пожала плечами.

Прежде, чем ответить, Марго откусила ещё кусок, прожевала его, а Сергей за это время и вовсе подумал, что девчонка избрала теперь тактику игнорирования. Но нет, мазнув большим пальцем по уголку губ, она спокойно проговорила:

– Еда в столовке совсем паршивой стала, да и разве можно наесться половиной ложки, а? Или напиться чаем, который с проточной водой разбавлен до омерзительного состояния?

– Ты воруешь всегда почти сладкое, – напомнил тут же Сергей, указав на то, что аргумент «так себе».

– Иногда лапшу, – вяло парировала Марго. – Быстрая которая. Она сухой прикольная. Вместо чипсов.

– Иногда, – заострил её внимание Сергей, уверенно обходя словесный трёп-ловушку. Марго, поджав нижнюю губу, стушевалась и насупилась – на этот раз она замолчала надолго, и Разумовский понял: обиделась.

Но не говорить он об этом не мог, и, осознав уход за баррикады Марго, решил добить окончательно:

– Это ещё Олег не знает.

Марго остановилась, посмотрела на него, и Сергей стойко выдержал направленный взгляд. Баррикады напротив треснули. Убедился в этом Разумовский, когда девчонка вздохнула, закинула голову чуть назад и, перекатив её, вновь уставилась на него. Меж тем Сергей мысленно сам вёл внутри борьбу – с одной стороны, он понимал, почему Марго так поступала: в последние месяцы еда в столовке походила больше на спрессованный клей ПВА или заготовку папье-маше, чем на питательное нечто, да и обеды в школьной столовой полагались теперь только воспитанникам, какие в началку ходят. Но с другой… Это заработок таких же людей, которые пытаются так же выжить, и пускай Сергей не до конца разбирался в том, как всё было устроено в магазине «Перетлёнок», он полагал, что за украденное списывали с обычных продавцов.

«И чем они, собственно, провинились?..»

– Под удар попадают обычные рабочие, – решил поделиться логической цепочкой Сергей. Марго цыкнула и отвела взгляд в сторону. – Ведь с их же зарплаты снимают за твои кратковременные желания!

Марго уставилась на него исподлобья, а Сергей вдруг подловил себя на том, что звучал почти как школьные учителя или даже хуже – как директриса Л.И.

– Это их же заработок, – продолжал настаивать он.

– Тогда на, – вспылив, Марго пихнула в Сергея кирпич. – Хочешь – верни, Робин Гуд пернатый.

Сергей едва успел его подхватить, как Марго устремилась к батору на всех порах. Осмотрев огрызки на корочке, Разумовский протянул: «Ничего не поняла», оглянулся назад и поспешил нагнать подругу, да, почувствовав завывание в желудке, в котором ничего не было с утра, сам не сдержался – откусил также от корочки и вздохнул. Их разговор о воровстве повторялся постоянно весь прошедший месяц, и каждый раз он заканчивался одинаково. Впрочем, чего нельзя было отнять у Сергея – так это его настойчивости и занудства.

Потому, нагнав подругу уже у ворот, он передал ей кирпич и проговорил:

– Робин Гуд у богатых крал и бедным раздавал, а здесь получается другое: ты же у таких же крадёшь.

– Нестыковочка выходит, Холмс, – язвила Марго, а Сергей хмыкнул – серии про Шерлока Холмса они смотрели на «Пятом» утром по воскресеньям. В них ещё Ливанов по титрам играл. Марго закинула кирпич в рюкзак, вытащила из-под куртки ловким движением ещё украденного, которое разделило участь хлеба, и, закинув рюкзак на спину, продолжила:

– У продавцов и владельцев магазина есть родители, и они имеют заработную плату, так?

Сергей понял, к чему подводила подруга, но всё равно поспешил подтвердить очевидное:

– Так.

– А кто есть у баторцев? – Марго вскинула белёсые брови.

– Администрация детского дома, – важно начал Сергей, тщетно пытаясь увильнуть от очередной очевидной вещи, – хозяйственно-продовольственный блок.

– Мгм. – На вдохе подруга кивнула.

– Есть ещё вспомогательный персонал. – Сергей щёлкнул пальцами и указал одним на Марго, которая снова медленно кивнула с коротким «мгм». Разумовский вздохнул. – Еду нам выдают, а они на неё зарабатывают.

– Да. И благодаря деньгам у них есть выбор.

– Которого ты их лишаешь.

Марго вздохнула, надув губы. Сергей пояснил:

– Чем меньше зарплата, тем меньше возможностей выбора.

– А у нас его вообще нет, выходит, – огрызнулась зло Марго, и Сергей притих, позволив ей высказаться. Чем Снегирёва и воспользовалась:

– Нашу еду закупают, готовят, и она паршивая, Разум. Словно помои. Бим и то лучше ест, благодаря нашим усилиям, а он – собака. – Марго указала незанятой рукой в сторону, словно там сидела упомянутая животинка, за которой дети присматривали. Хмыкнув, Марго сделала глубокий вдох, сложила руки на груди и выдохнула:

– Потому неправильное сравнение выходит, товарищ Робин Холмс. У нас нет никого и нет возможности потому попросить нормального, а у них есть выбор. Хоть с малой зарплатой, но есть!

Сергей нахмурился, внутреннее бунтовало – что-то соглашалось, что-то нет.

– Но твои кражи… – всё-таки пошёл он на поводу у несогласной.

– Я всегда краду настолько, чтобы это было по мелочи. Хлеб дешёвый, лапша дешёвая. От десяти-тридцати рублей!

– Десять на тридцать и будет сорок, а там все сто!

Сергей хотел было продолжить элементарную арифметику, но смолчал, стоило Марго пригрозить ему пальцем.

– Всё, хватит! – теперь она точно разозлилась. Щёки едва покрылись пятнами от гнева. – Кончай мозг мне клевать! Что сделано, то сделано! – Марго подняла руки, но не сказала условной фразы, утверждённой Вместе как два месяца назад, потому Сергей выбирал – или ждать этой фразы, или продолжать «клевать» мозг. – Тем более, – всё-таки не сказала, а просто руки опустила, – я ведь с вами делюсь.

Переглянувшись, Марго ухватилась рукой за лямку, вскинула голову и окончательно поставила точку в разговоре:

– Тем более еда – базовая физиологическая потребность. Чтобы учиться и жить, нужно есть.

Снегирёва фыркнула и зашла за ворота батора, а вот Разумовский осмотрел улицу, пробежался взглядом по около-острым узорам наверху ворот и, глянув ей вслед, точку ставить не пожелал. Потому…

– Вообще, – нагнав её уже на пороге, затянул он, – никогда не поздно вернуть и раскаяться.

– Ра-зу-мов-ски-и-и-ий…

«О, ну всё, край»

–…сейчас я возьму и пошлю тебя на все четыре стороны, хочешь?

– Почему только на четыре? – парировал он с ехидцей на её злобный тон.

– Ну хочешь, на все шесть измерений, а? – сурово выдохнув, пробубнила она, но повторить тон друга не получилось.

– Ма-ло-ва-то взяла, – растянул Сергей голосом знатока. – В скандинавской миров и то десять.

Рядом раздалось фырчанье. Что ж… Если Сергей не мог отговорить Марго от краж, то довести её он вполне мог, чем, собственно, и занимался периодически последний месяц.

Оказавшись в холле батора, оба воспитанника продолжили пререкаться, постепенно отходя от миров Скандинавской мифологии к мирам Звёздных Войн, где измерений было меньше, зато систем в галактике – многим больше, а значит, и возможностей для дальнего путешествия автостопом по Галактике, какое пожелала в красках устроить Сергею Марго, больше.

Батор встречал детей пришибленной тишиной, какую воспитанники заметили уже на подходе к медицинскому блоку. Обычно баторцы избегали это крыло: близкое к кабинету директора, но более того – близкое к медицинскому – оно нагоняло ужас на многих одними словосочетаниями «проба манту» или «медицинско-психический осмотр», но у Сергея и Марго была веская причина. И имя этой причины – Олег Волков, который словил простуду и не мог выкарабкаться уже как месяц.

– Странно тихо, не находишь? – осторожно проговорил Сергей, скользя взглядом по пустому коридору.

– М? – Марго метнула к нему голову и, сообразив, также присмотрелась, после кивнула:

– И правда. Может, Олег чего знает? – Она глянула на Сергея без бывалой задоринки.

– Да, пожалуй, пойдём.

Марго направилась в крыло, где обычно была карантинная комната, сделанная из бывшей карцерной. Сергей помедлил. Он осмотрел коридор ещё раз и заметил, как с центральной лестницы сошла фигура, которая медленно покрутилась и вскоре повернулась к ним. Стоило незнакомцу приблизиться, как Сергей с удивлённым «Олег?» направился навстречу.

Фигурой и вправду оказался Олег. Побледневший и ослабший за время лежания в блоке, он выглядел сегодня почти как пару недель назад, когда старая врачиха сказала, что только начался пик заболевания. Сергей и Марго тогда к нему не ходили, только закидывали окно камушками с внутреннего двора и драпали, когда выглядывал не он, а врачиха.

Сергей, уже улыбнувшийся, вдруг помрачнел. Волков сегодня выглядел хуже. Сжимал челюсти, отчего на лице играли желваки, да и одет он был, словно намеревался пойти на улицу. Олег остановился напротив, скользнул взглядом вбок, а по тихим шагам Сергей догадался – друг выжидал, пока подойдёт Марго. Тогда он заговорил. Дрожащим голосом.

– Долговато вы.

Сергей скосил взгляд на Марго, припомнил их разговор и ограничился коротким:

– Задержались.

«Если Марго захочет – она сама обо всём расскажет», – всегда настаивал Сергей, не желая становиться предметом раздора и стукачом между двоих. Тем более… Сейчас его занимало нечто куда более важное, чем воровство, а именно – состояние Олега.

– Эту неделю в баторе мы не ночуем, – озвучил вдруг Волков.

Сергей удивился. Марго выдержала солидарность с его реакцией, только ляпнула ещё короткое:

– Что?

– Это, – Олег осмотрел одного, другую, – ради вашей безопасности. И я ваши вещи собрал.

– Зачем? – не понимал Сергей.

– Мы будем жить в китризке.

– Олег, – Сергей моментально помрачнел, – она не приспособлена для долгого житья.

– Приспособим.

– Там летом было нормально, а сейчас холода пойдут, – настаивала Марго, но Олег ограничился таким же коротким:

– Приспособим.

Сергей совершенно потерялся и не понимал, что, к чему, зачем. Олег отвернулся со словами:

– Идём, потом поясню, – и Марго не выдержала:

– Нет! – громко прикрикнула она. – Поясни сейчас!

Сергей ткнул её локтем в бок, тогда Марго сбавила обороты, дождалась, пока Олег повернётся к ним, и продолжила тише:

– То ты лежишь в медблоке, то сейчас встаёшь и вынуждаешь нас отправиться в неприспособленное для житья место! Тем более! – Она указала рукой на его сумку. – Я не хочу спрашивать, как ты в девчачий блок пролез! Будучи больным.

Олег и Марго почти с минуту буравили друг другом взглядами, после Волков покосился на Разумовского, который на это сложил руки и покачал головой.

– Я согласен с Марго, Олег.

Краем глаза он заметил, как подруга удивлённо уставилась на него.

– Что случилось? – спросил Сергей, предпочтя сделать вид, что не заметил ее взгляд.

Олег не отступил. Сергей вздохнул – порой его скрытность, помноженная на упрямство, создавала такие стены-баррикады, против которых не могли пробиться ни учителя, ни воспитатели, куда уж пендитному Сергею и болтушке Марго. Как и сейчас. Олег не ответил на вопрос, зато бросил другое:

– Можете остаться. Я буду жить в китризке. Один. Составлю Биму компанию.

Волков хмыкнул. Побитые губы расплылись в озлобленном, будто уязвлённом оскале. Олег отвернулся и направился обратно в холл, через который можно было выбраться на улицу. Сергей и Марго переглянулись, посмотрели ему вслед, затем Снегирёва протянула:

– Да чтоб тебя черти над Невой поносили…

И бросилась вслед с громким «Олег!». Сергей, представив чертей над Невой, всё-таки улыбнулся – забавно выходило – и поспешил также нагнать друга.

– Хорошо! – пошла на мировую Марго, поравнявшись с другом. – Картонки на магазинах поищем, чтобы сквозняки перекрыть. Обои вряд ли. Но огонь ты разжигаешь. – Марго посмотрела на Олега, но Сергей также приметил, как взгляд её невольно его коснулся. Тогда свой Сергей отвёл – говорить о том, как он чуть в первый день не подпалил китризку, никто не стал.

– В твоём воровском найдётся лапша? – ехидно произнёс Олег, моментально приковывая к себе внимание Сергея.

– Найдётся, – без задней мысли ляпнула в ответ Марго и то-о-олько потом до неё дошло. Большими глазами она уставилась на Олега.

– Что? – после минутного молчания слабо, но с язвинкой протянул он, оглядев Марго и Сергея. – Думали, если в медблоке валяюсь, ничего не видел, не замечал, а?

Марго надула губы и замолчала. В свою очередь Разумовский посмотрел приметливо на Олега, хмыкнул от иронии – ещё один его козырь против воровства только что испарился – следом попросил:

– И давай сумку. – Он протянул руку.

Олег, посмотрев на него, без лишних слов передал вещи Разумовскому. Спустя пару минут Вместе покинули здание батора.

========== Китризка ==========

«Магазином» Вместе называли помойки или баки, куда люди выбрасывали всякое «добро», среди которого иногда попадалось действительно добротное – и тогда всё, что люди не продали и что не умыкнули другие заинтересованные, попадало в руки трёх воспитанников батора.

Зачастую это «всё» ограничивалось картонками, фанерами, порой мебелью, какую ещё можно было отремонтировать или чьи элементы можно использовать, иногда коврами, а порой попадались и книги. Однажды Сергей даже зеркало нашёл. И утаскивали Вместе всё, что могли, до китризки, где использовали по прямому назначению благоустройства.

«Но всё равно едва стало уютней», – Марго укуталась в курточку, скрючилась на стуле и принялась скользить взглядом по помещению. Найденные в «магазинах» фанеры стояли вместо выбитых окон или подпирали те щели и места, откуда задувал сквозняк. Обнаруженное Сергеем зеркало было вытащено и поставлено на перетасканную им и Олегом тумбочку.

Печь, в какой Вместе редко зажигали огонь по причине того, что они ещё не расчистили дымоход, догорала. С тлеющими углями уходило тепло. Оттого освещение в комнате заменили два зеркала, поставленные так, чтобы охватить комнатку, и пущенный на них холодный свет от фонаря-меча Марго.

Снегирёва улыбнулась, потираясь щекой о плечико и припоминая, как такой способ освещения Сергей в книжке по египетской мифологии вычитал. Что-то там про гробницы. Вот и использовали приём, когда свечей не доставали. Осмотрев зеркала, Марго вернулась вниманием к тумбочке.

Изначально ножка у неё была одна, а дверца сломана. Олег и ножку отколупал, и дверцу снял, и теперь та стояла простым коробчонком на полу. В ней хранились книги, какие люди выбрасывали, а Вместе подбирали и чинили: Сергей и Марго дербанили альбомные листы, брали клей и заделывали переплёты, иногда, если удавалось умыкнуть нитку и иголку, Марго заморачивалась и прошивала издания по новой.

Книги там воспитанники подписали – каждый то, что ему интересно. Сергей присвоил больше, ибо классика отчего-то слишком не нравилась жителям их пригорода, часть поменьше – Марго (заинтересовали её баламут Маяковский и фантасты Днепров и Казанцев). Олег только не мог себе чего подобрать, вечно ему всё было не то, либо неинтересно.

Но всё же… Подписанные вещи были своими. Как и сделанные под половицами тайники.

Марго на вдохе посмотрела в другую сторону. На матрасе, сваленном в углу, спал лицом к ней Олег. Руками он почти по нос натянул хилый плед, поверх которого лежала и куртка. В ногах Олега обосновался дворняга Бим – животное словно чувствовало болезнь ребёнка, оттого и лежало рядом, согревая и чутко реагируя, когда во сне Волков вздрагивал. Марго вдохнула и посмотрела ниже.