Текст книги "Батор (СИ)"

Автор книги: L.Luft

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

========== Предисловие ==========

В 2014-2015 году я читала комиксы и ушла, к сожалению, после ветки Игра. Спустя больше шести лет вот я здесь, снова в фандоме и появилась идея реанимировать старую задумку на совершенно новый лад. Так, сначала появился сборник драббов с названием «Батор: однострочники», теперь вы читаете предисловие к самой истории «Батор», которая будет описывать основные вехи из детства Олега Волкова, Сергея Разумовского и Маргариты Снегирёвой. Естественно, с позиции автора, который построил рассказ на собственном AU-сеттинге.

Идея родилась спонтанно: во время подготовки кадровой отчётности мне пришло в голову представить детство указанных героев, хуманизировать Марго, а потом меньше чем за два дня был готов основной сеттинг, ещё через несколько уже написана пара драбблов, и, увидев интерес, я решила начать писать Батор.

Работа над данным фанфиком будет строиться иначе: я скорее буду писать сразу и выставлять с минимальной вычиткой, более того стиль также претерпит изменения, чтобы максимально просто на первых фазах повествования описывать окружающую детей реальность. Ведь первые фазы – это 2004 год, когда детям было по 12-13 лет, а значит и мир воспринимается слегка проще без витиеватых формулировок. Ближе ко второй фазе планируется постепенное взросление стиля.

В этой связи особенного графика выкладки не будет. Также прошу учитывать, что дети на рубеже 2004 отличались от детей нынешнего поколения, более того на становление первых влияла неспокойная, нездоровая и часто небезопасная обстановка в стране, переживающей кризис, войну на Юге, ближнем рубеже и частые теракты. Помните об этом, когда будете читать главы, которые преимущественно описываются, повторюсь, с позиционирования детей и восприятия ими окружающего их взрослого мира.

Могут возникнуть вопросы и к детскому дому – во время проработки сеттинга я опиралась на истории реальных воспитанников, где выбрала наиболее щадящие и скорректировала под требуемые сюжетом вехи. Могут возникнуть вопросы и к событиям – в тексте будут вскользь упомянуты реальные события в Санкт-Петербурге, Москве, а также призрачной иглой через всё повествование проходит конфликт на Юге, получивший название Первой и Второй Чеченской войны. Вы можете указать на ошибки или попытаться оспорить, но прежде чем вступать на тропу критики сеттинга, помните, что это AU, которое не является официальным продуктом, родилось за несколько дней и создано от фаната – фанатам.

Разжиганий конфликтов под историей я не потерплю на любой почве. И напомню: фикбук огромная площадка, наш фандом огромен и вы всегда можете найти то, что удовлетворит именно ваши интересы. Благодарю.

Единственное, за что я действительно попрошу прощения у фанатов и попрошу проявить благосклонность, это к описаниям самого города Санкт-Петербурга. К сожалению, я как автор нахожусь на Юге и северную столицу видела только в детском возрасте. Потому буду благодарна за подсказки и некоторые ремарки об особенностях города, так как даже моё исследование по статьям из Интернета вряд ли сравнится с эмпирическим опытом пребывания в таком богатом на культуру и традиции городе.

В остальном я уверена, работа найдёт своего читателя и найдёт тех, кто разделит выстроенный сеттинг. И в заключение обозначу: работа носит исключительно художественный характер и не имеет цель обвинить кого-либо, в чём-либо либо разжечь ненависть. Это исключительно авторское видение, которое может отличаться как от вашего, так и от создателей Вселенной. Благодарю за понимание.

Что ж… История начинается в пригороде. Февраль месяц 2004 года. Несколько дней после переломного события, вызвавшего резонанс по всей стране и повлиявшего также и на Олега Волкова. Теперь он определён как новый воспитанник в детский дом «Радуга».

========== Радуга ==========

Префаза

Зима в пригороде отличалась иным климатом. В центре – какой ещё и поискать у Петербурга среди районов, желающих присвоить рукописное звание себе – всегда теплее, если держаться подальше от воды и сквозных пролётов, а здесь оказалось холоднее, да и снега выпало столько, сколько не перейти в свой рост. Ещё наметилось потепление в последние дни. Вот и вышло: сначала занесло снегом, затем часть подтаяла, а ударившие морозы превратили дорожки в бесплатный травмоопасный каток.

Такая погода детям в радость: взять картонку, ледянку, какую другую скользящую вещь – и на горку, а вот что до взрослых… Очевидно, каток у них не вызывал бывалого восторга, да и Олег в принципе сомневался, что некоторые из них не утратили способности к радостям, смеху или по мелочи к улыбке. Взять хотя бы сотрудниц опеки.

Олег Волков покосился на одну из них, оставшуюся с ним в коридоре. На плечах её утеплённого пальто расцветали «снежные полосы», которые суровая дама пыталась стряхнуть. Появились они при довольно смешных обстоятельствах, а именно при падении сотрудницы на подходе к детскому дому. Многие ровесники с улицы бы воскликнули: «Знак!» Или, на худой конец, примета. «Хотя какая?» – Волков призадумался.

Падающие сотрудницы опеки – к бедам в детском доме?..

А может, к лучшему?

Ведь когда птицы… Пускай и не падают. «Ладно», – он остановил начавшие разгоняться мысли. Сказать по правде, Олег не особо-то верил в приметы, потому обстоятельства падения показались ему всего лишь красивыми. А ещё картинными и громкими. Ведь сотрудница не столько поскользнулась, сколько оказалась сбита детьми. Подхватив картонки, те скрылись с места преступления, а упавшая в сугроб мадама начала презабавно руками дёргать. Стоявший недалеко смотритель с лопатой в руках так вообще не сразу додумался поднять её. Одетый в изношенную фуфайку, на рукавах которой расцветали бурые и зелёные заплатки, да в ободранной ушанке, он только поскрёб пальцами небритый подбородок, следом пониже натянул ушанку, и с ветром донеслось растянутое «дела-а-а». Опомнился он проявить манеры только после взгляда другой сотрудницы – такой же лишённой улыбки, но шире в объёмах.

Смотритель кинулся её поднимать, но дело это не особо-то и спасло: вставшая, отряхнувшаяся и поправившая шляпку сотрудница устроила работнику детдома интеллигентную и воспитательную выволочку – дескать, почему за детьми не следите, где воспитатели и почему он сам столько медлил. А мужчине только и оставалось защищаться оправданиями, ведь не браться же против слов за лопату.

Или?..

…

«Не браться», – рассудил Олег и призадумался. Выходит, в приметно-знаковом споре стоило выдвинуть следующий вывод: падающие на пороге детского дома сотрудники опеки – к добру. Или, на крайний случай, к забаве. «Жаль, обсудить не с кем», – протянул он, припоминая товарищей по улице, а, поймав прищуренный ответный взгляд мадамы, отворачиваться не стал. Даже улыбнулся. Вроде даже приветливо. Вот только сотрудница вся и скривилась, а Олег опешил. «В зубах чего застряло? – подумал он и кивнул – не застряло, а пропало в виде бокового молочного клыка. – Ну и ладно». Захлопнув рот, Олег провёл языком по пустовавшему слева месту и таки отвернулся, решив более не провоцировать.

Плохо это. Отец часто говорил: без подготовки и плана провоцировать дичь – лишиться и дичи, и жизни. Это же подтвердила и жизнь на улице. А что до сегодняшней ситуации… Пускай дичью сотрудницу и не назвать, хотя можно попытаться найти отсылки в её шляпке с перьями, провоцировать тех, кто устроит в новый «дом» – неразумно.

Потому Олег обратил внимание на обшарпанный коридор, отбитые подоконники, полные трещин, и остановился. Так, на одном из них обнаружился фикус. Сухой, пожелтевший и скрючившийся, он напомнил ему воронов, увиденных в пригороде, далеко от постоянно разрастающейся свалки: сухие тельца, облезлые масляные перья и маленькие злобные глаза. И когда как воронов от скелетости спасала напыженность, фикусу пыжиться и вовсе было нечем. Олег присмотрелся. На ещё державшихся листиках были запрятаны разноцветные жёваные жвачки.

Что ж… Олег вдохнул. Может, обстановка была не интереснее дамы из опеки.

Двери кабинета скрипнули, следом за ними половицы, когда в коридор вышла вторая сотрудница из опеки и директриса приюта. Цепкий детский взгляд устремился на две фигуры, к которым также проявила внимание и сотрудница в коридоре. Они говорили тихо. Олег во всю разглядывал престарелую главу детского дома, оказавшуюся шире двух вместе взятых сотрудниц опеки. На её носу-картошке сидели очки-половинки, из-под которых блестели серые глазки, а редкие-редкие волосы были начёсом собраны в некое подобие дульки, полной седых и белых волос. Сбоку привиделось движение, и Олег заинтересовался. Разглядывая директрису, он совершенно не заметил, как вместе с ней из кабинета вышла ещё женщина. Её он вспомнил – она зашла в кабинет спустя несколько минут, как сотрудница опеки отправилась на разговор с директрисой.

Олег присмотрелся и к ней. Женщина выглядела «потерянно»: с отстранённым взглядом, серым лицом и худенькими ручками, которыми она придерживала на плечах такую же унылую мохнато-вязаную шаль с ворсяными сосульками. Одним словом – запуганная тростинка, каких беспризорники с улицы называли «мышами». Всегда в своих мыслях, без особой бдительности и со слабой реакцией – такие становились лёгкой добычей для краж. Также и потому, что и вещи у них лежали в более доступных, поверхностных местах.

Волков старался таким не помышлять, следуя заученным, заложенным и родителями, и кланом принципам. Однако реальность диктовала иное: кушать хотелось сильнее, чем горделиво соблюдать забитые моральные догмы. Приметив обращённое к нему внимание всех четверых, парнишка, наконец, вынырнул из воспоминаний об улице и слегка более осмысленно осмотрел каждую по очереди.

Сотрудницы опеки спешно распрощались и отправились прочь, Олег цепко следил за их удаляющими спинами, когда его привлекла брошенная уже громко властная фраза:

– Вот, принимайте, Ольга Петровна, нового воспитанника.

Цепкий взгляд обратился на директрису, а голос её подсказал о характерной надменности, какая всегда сквозила у «интеллигентных тёток» с района. Такие ещё голову задирали, учили кого ни попадя, особенно их, шпану малолетнюю. Но особо запомнились виды изгиба подбородков с шеями и сальные лица – то ещё нелицеприятное зрелище.

Сама Ольга Петровна – насколько краем глаза успел заметить Олег – вышла вперёд и с лёгким интересом осмотрела ребёнка. Их взгляды встретились. Сизые хрусталики переливались и, вроде, даже полнились теплотой. Но точно ли? Олег не спешил с выводами, зато интуиция подсказала встать.

Подхватив рюкзак, он кашлянул и, кивнув, выдавил из себя скромное:

– Здрасть.

Директриса скривилась, а Олег мысленно кивнул. Провокация оправдалась. Заведующая детским домом точно относилась к категории «интеллигентных тёток», которые изобьют словарями. «Что ж», – унывать Волков не собирался, потому посмотрел на Ольгу Петровну, которая никак не изменилась в лице. Такая же потерянная.

– Отведите в инвентарную, – продолжила директриса, изучив его ожесточившимися серыми глазками, – хотя, скорее лучше на медосмотр.

Поплохело, и будто в коридоре стало холодней от одного слова «медосмотр». Олег мысленно съёжился, подобрался, но в разговор решил не встревать, предпочтя наблюдать и слушать.

– Вот документы, передайте в бухгалтерию. – Чёрная папка из толстых ладошек перекочевала в миниатюрные. Ольга Петровна подхватила её и прижала к себе, следом также поправила украдкой сползшую шаль. – В школу я сегодня сама сообщу, а вам уж с Григорьевной оформите письма и заявления. Чтобы завтра в школу пошёл с остальными.

– А класс, Лариса Иннокентьевна? – слабым голоском уточнила воспитательница.

Олег мысленно подивился: «Иннокентьевна!» – и не выговорить, не запутавшись. Он вновь обратил внимание к директрисе.

– Зайдёте после обустройства, там и будет известно. Определили в группу третьего потока под ваше начало. – Снова этот изучающий взгляд. – Хорошо всё сегодня закрыть.

– Я вас услышала, Лариса Иннокентьевна.

– Вот и славно.

Грузная директриса грузно скрылась в кабинете, и в старом коридоре новый воспитанник и воспитательница остались один на один. Почти. Олег мельком приметил, как дальше по коридору группировались ещё дети, затем его внимание переключилось на Ольгу Петровну. Их взгляды вновь пересеклись и задержались дольше обычного, после воспитательница опустила глаза в раскрытую папку с документами и отвернулась.

– Пойдёмте, Олег Волков. – Она направилась дальше по коридору.

Хмыкнув от важности обращения, Олег потрусил следом.

Шли молча, что не могло не радовать Волкова: глубоко внутри он ещё не отошёл от расспросов, какие ему сначала устроили сотрудники милиции, следом – сотрудницы опеки, надавившие на первых за психологическое насилие над ребёнком. Но что до Олега – чьего мнения тогда не спросили – куда большее психологическое насилие и давление проявляли как раз мадамы из опеки. В любом случае, сейчас ему снова предстояло собрать воедино придуманные легенды и байки, так как воспитатели отличались почти схожей дотошностью.

С работниками педагогики в принципе сложно. Приставучие – что на Девяткино, что в пригороде, что в Центре, да и взрослые этой профессии куда более смышлёные (правда, не все), потому и продумывать придётся тщательнее. С такими мыслями Олег почти совсем ушёл в себя, вспоминая сказанное ментам, следом представителям опеки и припоминая придуманное до умышленной трагедии.

Ольга Петровна рядом продолжала листать документы в папке, лишь иногда на особо шумный шелест листов Олег невольно поворачивал к ней голову. Так за мысленным анализом с добавлением воображения Волков смог построить из данных более-менее рациональную картину. По крайней мере, в официальные данные она вписывалась точно.

Шурх-шурх-шурх.

Снова Олег посмотрел на документы. Взгляд зацепился за край зелёной бумажки, в которой он тут же признал свидетельство о рождении. Мысли замерли, в груди стало холоднее, а память подбросила призрачный образ погибшей матери. Она всегда говорила за важность сохранности документов – особенно тех из них, что помогали установить личность. Олег никогда особо не понимал этой фразы, но после случившегося, вроде бы, проникся и установил прежде всего то, что документы важны служителям государства. Что-то там в системе они определённо упрощали.

Олег отвлёкся, привлечённый стоявшими дальше воспитанниками. Они ляпнули совсем тихое и почти синхронное:

– Здравствуйте, Ольга Петровна.

Ольга Петровна ответила им так же тихо:

– Здравствуйте, дети.

Слух Волкова резал подобный официоз, но куда сильнее официоза его заинтересовало иное. Дети смотрели приметливо и на воспитательницу, и на идущего рядом. Олег ответил схожим интересом, только взгляд его прошёлся по одежде и первое, что бросилось в глаза, – это относительная чистота и целость вещей, а уж потом он отметил и относительно чистые лица. А лохматость – взгляд задержался на чёрных кудряшках одного из воспитанников – это дело более чем привычное. «Возможно, всё не так плохо», – приободрил себя Волков, прикидывая в уме обеспечение детского дома, но замер, когда Ольга Петровна спросила:

– Отец твой татарин?

Для Олега мигом перестали существовать и обеспечение, и дети, и коридоры. Взгляд его метнулся на воспитательницу, а внутри всё ощетинилось на заданное. Ему яро захотелось отвернуться и промолчать, потому Олег с трудом подавил в себе это желание – скверно начинать первый день с грубости, особенно в разговоре с представителем властной структуры. Ольга Петровна, несомненно, являлась таковой, учитывая, что именно к её потоку причислили Олега.

– Да, – твёрдо проговорил он, пряча руки в карманах курточки. – Но русский я.

Подняв голову, он осмотрел воспитательницу. Во взгляде её мелькнуло что-то незнакомое, за ним вернулась обратно ставшая, вроде бы, привычной отстранённость. Дальше по коридору они шли также молча.

Олег ещё немного понаблюдал за воспитательницей и решил, что заданный вопрос был задан лишь для уточнения. Хотя странность определённо была – зачем спрашивать то, что и так чёрным по зелёному писалось в свидетельстве? Решив подумать над этим позже, Волков принялся блуждать взглядом по коридору детского дома. Выглядел он так же, как и снаружи, и характеризовался коротким словом «рухлядь», а если точнее – «старая рухлядь».

И уже словосочетание отбросило Олега воспоминаниями к родному Югу и старику Екифовичу, который каждый вечер после работы корпел над такой же старой-старой копейкой. Любил он своё «корыто», а собиравшиеся вечером вокруг него дети любили слушать его истории: о войне, где Екифович молодым партизаном сражался, о партии, для которой не жадничал скверных слов, да о космосе… Говорил, что на Байконуре служил и даже помнил запуск первых людей в космос – в том числе Гагарина, Леонова с Беляевым, и бравую чайку Терешкову… Правда это или нет – Олег так и не успел выяснить, зато помимо историй ему вспомнились запахи выпечки жены и дочери Екифовича. Мудрая жена у него была, умная, но строгая. Мать Олега с ней знакомство водила, как и с дочерью их.

«А потом не стало этого», – уныло подумал Олег, делая вдох. Ни тепла, ни уюта, ни семейного быта – ничего. А истории Екифовича теперь жили в памяти таких, как Олег и других. «Если они выжили и помнят».

Война, пришедшая на Юг, ровняла каждого, но больше всего – с землёй.

Покачав головой, Олег нахмурился: уж больно далеко в думах он ушёл от осмотра коридора детского дома. Итак, коридор. Кроме старости, здесь едва ли что ещё отбрасывало к событиям детства, да и выпечкой не пахло. Старые рыжие половицы полнились трещинами и скрипели. В них кое-где опасно выскакивали шляпки гвоздей. Старые окна в несколько уровней были из дерева и стекла, и по контуру их рам тянулись специальные ленты-скотчи, какими обычно утепляли на зиму. Растений здесь в горшках и вовсе не оказалось, а если и встречались, всех ждала участь «жвачного фикуса» у кабинета директрисы. Да и стены не внушали доверия: выкрашенные в голубой, они контрастировали с белым потолком и ржавым цветом пола. Хотя, в принципе… кому какое дело до цветовой палитры: есть и есть.

Детский дом – чем больше осматривал коридор Олег – напоминал больше коммуналку, в которой он, мать и отч… кое-кто жили последние несколько лет. Только здесь никто не кричал, а если и кричали, то это были детские голоса. «Хороший знак», – рассудил Волков, перебирая пальцами в карманах и ёжась. Память живо напомнила о ругани, какая царила в коммуналке, где драма одной семьи становилась театром для всего дома и улицы.

Прозвучавший рядом хлопок отвлёк его.

Олег обратил внимание на Ольгу Петровну, о чьём присутствии совершенно позабыл. Женщина перетянула ленту, зафиксировав папку, затем, обняв её руками, глянула на воспитанника. Очевидно, теперь они обменялись местами в гляделки. Ольга Петровна изучала его, и вскоре её тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Желая проявить больше доброжелательности, Олег выдавил и из себя подобие улыбки.

– Многое удалось сохранить? – осторожно поинтересовалась она.

– Немногое, – угрюмо отозвался Олег. – Всё в этом рюкзаке. – Он намеренно пожал плечами. – Куртка на мне, только починить бы её. – Волков вскинул руку и продемонстрировал рукав, где красовалась огромная полоса, обнажавшая внутренние спрессованные волокна.

Ольга Петровна будто бы не удивилась, и, как решил Олег, скорее за всю свою работу она видела и не такие следы порчи вещей.

– Поищем заплатку, – осматривая, добродушно заверила она. – Или подберём новое. – Вновь непонятная улыбка. – Ещё может что?

– По мелочи. Немногое, – повторил Волков, пряча руку обратно в карман.

Олег отвернулся, не желая продолжать разговор. Ольга Петровна в свою очередь ещё несколько минут осматривала его и не стала продолжать расспросы. Волков призадумался – что он и вправду смог сохранить? Одним словом – барахло. Несколько пар носков, часть из которых дырявая, другая – разная, нижнее бельё, парочка кофточек и маек. Даже свитера не было. Его Волков не стал вытаскивать, да и не успел бы. Тогда лишь за документы думал и куда более важные для него вещи.

Так, в некоторых, взятых с собой, он устроил пришивные тайнички, где и распихал то самое важное: утащенные деньги и одну сложенную вчетверо фотографию родных, давно погибших. Был у Олега и побольше тайник, но в городе. Туда он запрятал те вещи, какие не удалось унести, а теперь терзался – дождутся ли они его, будут ли найдены другими, ведь вряд ли в ближайшие дни, месяцы, может, и годы Олег выберется в Центр.

«Пустое», – коротко остановил он переживания и припомнил слова матери. Вместе с ними, сказанными в голове родным голосом, Олег отдал ситуацию с городским тайником на волю тех, кто влиял на неё. Чуть помогло, но не до конца.

Правда, совсем переживания переключились, когда оба остановились у дверей медицинского, как подсказала табличка, кабинета. Волков сдрейфовал – байки о таких заведениях, пускай и здесь пока оказался лишь кабинет, всегда ходили скверные, особенно о стоматологических. Язык будто специально прошёлся по выпавшему недавно клыку. Олег шмыгнул носом и уставился на Ольгу Петровну.

– Всего лишь осмотр. Короткий. Всё будет хорошо, – приободрила она его, улыбаясь по-прежнему странно.

– Я знаю, – упрямо парировал Олег. – Вот только… Ольга Петровна, – выдавил он из себя требуемый официоз. Обращение далось тяжелее и сказано было другим голосом, таким же странным и непонятным, и Олег рассудил, что поработает над собой, чтобы скорее адаптироваться к подобным обращениям.

Волков глянул на воспитательницу, которая повернула к нему голову больше.

– Да, Олег? – Голос потеплел.

– А название у вашего дома есть?

Ольга Петровна с ответом помедлила. Олег подумал было – что ж такого пугающего оказалось в его вопросе, что руки на папке так и обхватили её крепче? Впрочем, реакция не продлилась долго. Вскоре на тяжёлом вдохе воспитательница пригладила рукой волосы и произнесла:

– Радуга.

Тонкие пальцы костяшками постучали по двери кабинета, отчего металлический звук тяжело осел в пространстве, как и ответ воспитательницы в сознании Волкова.

«Радуга»

«Ра-а-адуга»

«Радуга!»

Пробуя слово на вкус, Олег застыл и мутно проследил за тем, как Ольга Петровна вошла в кабинет. Волков помрачнел, продолжая повторять про себя звучное название, всегда несущее буйство цветовой палитры и предполагавшее радость и яркость. Угрюмо он осмотрел коридор: ржавые половицы с торчащими серыми шляпками гвоздей, сине-белые стены с потолком и серость, какой всегда отличался и Питер, и его пригород. «Какая ж тут радуга?» – задался он вопросом. И тут взгляд упал на растения с жвачными листиками. «Впрочем, – рассудил Олег, – жвачки-то разноцветные».

И, услышав своё имя, зашёл в кабинет, где должен был пройти первую из бесчисленных пыток властных людей, и название этой – медицинский осмотр…

========== Маргарита Снегирёва ==========

Улицу и детский дом отличали житейские мелочи. К таким Олег отнёс необходимость подчиняться установленным правилам, то, что в детдоме всё-таки были бесплатная еда, которую не нужно было воровать, место для отдыха и досуга в виде пускай и ржавых турникетов и прочего, а также место для сна, которое не приходилось делить с тараканами из коммуналки и крысами с улицы,..

Но приходилось делить с такими, которые их напоминали. Вот, допустим, единственный рыжий сосед по комнате Сергей: пуганый, молчаливый, всегда в себе и своих бумажках, каждую из которых он бережно прятал или под матрасом, или под подушкой. Старался делать это, когда Олег «спит». В свою очередь приученный житьём на улице и «небезопасной» коммуналкой Волков спал чутко, оттого основательно засыпал тогда, когда на другой кровати Сергей угомонится.

Другие две койки в их комнате пустовали, а за неделю молчаливого сожительства ни один, ни другой соседи не горели желанием нарушать установленное молчание, ограничившись обменом имён. Олега это устроило, более того – к началу второй недели он начал сравнивать Сергея не с грызуном, а с птицей. Те также прятали любую мелочь, рассовывая их по деревянному дому-гнезду, да и засыпал Сергей только после того, как хилое одеяло и подушку обустраивал по манере «мягких баррикад».

…

Одним словом – чудик.

Но тихий, и на том «спасибо».

Сам же Олег считал, что устроился сносно, а к концу первой недели наблюдения за обстановкой установил то, что роднило и улицу, и детский дом – иерархия. Только в «Радуге» она была подобна матрёшке.

Взгляд цепко метнулся на учителя, после на впереди сидящих, чьи спины прикрывали Олега от обвинений во внеурочной деятельности. Перебрав пальцами карандаш, Волков начертил на последней странице треугольник почти в половину доступной площади. Параллельно основанию чуть-чуть выше от границы он провёл линию, следом внутри отделённого блока написал «дно». Раздумывая, он осмотрел класс, нашёл взглядом Сергея, двух девчонок в середине их потока и ещё одну, сидевшую ближе к дверям.

Вокруг слова «дно» появились четыре «галочки-птички» по количеству воспитанников-одногодок, относившихся к этому уровню, а стоило Олегу припомнить и восемь детишек помладше, также причисляемых к их третьему потоку, отразились в точном количестве рядышком. «Можно было и больше», – рассудил Олег, припоминая детей вокруг детского дома, но засорять более «дно» не стал.

Отмерив расстояние, Волков отделил ещё сектор выше и написал «шкеты». Внутри этого блока появилось четыре шестёрки – по количеству задир их потока. Олег покосился на них. Квартет занял задние парты напротив Волкова и играл в карты, почти не обращая внимания на учителя, рассказывающего о видах механического соединения деталей из древесных материалов и металлов.

«Шкеты» или «шестёрки» существовали в одном потоке или на несколько потоков. Они притесняли младших и подчинялись «малолеткам», ребятам от шестнадцати лет. Оценив оставшееся расстояние треугольника, Волков отделил ещё сектор, в центре которого так и написал «малолетки».

В свою очередь «малолетки» подчинялись «старшакам» – выпускникам детского дома —, над которыми стоял авторитет и лидер, чьё слово являлась законом. И звали его коротко «пахан». Подавив улыбку, Олег обозначил ещё сектора и глянул на оставшееся расстояние – как раз на ещё две небольшие, но властные формальные структуры. Отмечать их он помедлил и сначала, отступив, объединил фигурной скобкой сектора от «шкетов» до «пахана» и сделал короткую приписку за символом «братва».

Теперь дошло и до последних. С рядовыми воспитателями братва не считалась, но над ними всегда стояли начальники властных структур детского дома, а на самой вершине цепочки – директриса. Обозначив последнюю коротким «ЛИ», Олег изучил нарисованное и представил, как от самой большой на треугольнике структуры «дно» до «ЛИ» – самой маленькой в треугольнике – каждый сектор складывался в другой подобно захлопывающейся матрёшке, какую ему когда-то показывала мать. И чем больше становилась фигура, тем большей формальной и неформальной властью она обладала.

«Картина стара как мир, – подумалось Олегу словами «пахана» с улицы, где он долгое время бродяжничал. – Но кто же я?» Мысленно разложив матрёшку обратно до самых беззащитных, он мельком глянул на учителя, продолжавшего кряхтеть у доски, и осмотрел класс. Уроки технологии в новой для него школе проводились сдвоенными между классами «А» и «Б», потому в кабинете присутствовали все воспитанники-одногодки их потока. Сергей сидел в противоположном углу класса и что-то отстранённо чёркал в тетрадке, зашуганные девчонки ближе к середине держались вместе, а ещё одна – как и всегда – выбрала парту у выхода из класса. Чтобы сбежать. «Шестёрки» их потока уже совершенно не обращали внимания на учителя, продолжая «рубиться» в карты.

Скользнув по кучерявой макушке взглядом, Волков на вдохе посмотрел на учителя, следом в тетрадь и, изучив уровни «иерархии», в стороне от треугольника несколько раз перечеркнул палочки. Сиротливый крестик остался один на один с массивной фигурой, и, разглядывая их соотношение, Олег скривил губы.

«Надолго ли?» – подумав, Волков оставил тревожные мысли, перекинул листы обратно к исписанной коряво теме урока и всё же вернулся вниманием к записанному на доске. Не особо старательно он вывел под темой краткое содержание, затем на боковой стороне, какую придерживал высокий стул с ведром воды для тряпки, обнаружил и домашнее задание. Не потрудившись занести его в дневник, Олег ручкой обозначил его на полях и отвлёкся, услышав рядом шорохи.

Он скосил взгляд на соседнюю парту. «Шестёрки» оживились. Их лидер – кучерявый Васюткин, виденный ещё в первый день в коридоре – указывал на другую воспитанницу, сидевшую ближе к выходу. Олег мысленно хмыкнул и покосился на учителя, который заполнял журнал, покрывая его очевидно тихими скверными. Волков выпрямился, оценил обстановку и кивнул – не решатся. Слишком далеко, да и властная фигура в классе…

Или не совсем.

За скрипнувшей дверью в кабинете показалась завуч, на чьё появление все ученики поднялись, кроме самих «шестёрок».

– Михаил Петрович, на минуту позвольте вас, – проговорила Иоганна Григорьевна.

Класс притих, многие метнули взгляды на престарелого технолога-трудовика, а Олег цепко изучил «шестёрок». Последние также замерли, подобно грызунам, и выжидали, вытягивая шеи и стараясь не упустить дальнейшего, от чего зависел исход задуманной травли.

– Да-да, Иоганна Григорьевна, счас, – пробормотал учитель, осмотрел журнал и, прикрыв его, поднялся.

С повторно скрипнувшей дверью исчезла властная фигура в лице Михаила Петровича, и класс на пару секунд окончательно пришибленно затих. Затем… Игра началась.

Олег прикинул: по часам оставалось несколько минут до звонка. Васюткин и трое других стали подбирать карты, как и девчонка из класса «А» собирать вещи. Постепенно класс привычно пока тихо зашуршал и зашептался сборами и обсуждениями. А сложившие свои скромные пожитки «шестёрки» начали подбираться к жертве травли. Воспитанница их заметила и метнула взгляд на двери, за которыми очевидно могли стоять учителя.

Волков бегло осмотрел класс, учеников, не замечавших намеренно происходящего, и словил на себе испуганный и загнанный взгляд Сергея, когда он приподнялся вместе с воспитанницей и закинул на плечо лямку рюкзака. Сергей, как и другие, привычно отвернулся, а вот Олег продолжил цепко наблюдать за происходящим.

Воспитанницу обступили четверо. Существующий гул притих, и в его тишине раздалось чёткое:

– Некуда бежать, сечёшь?

Девчонка не ответила, лишь скривилась и отступила ещё ближе к дверям, но тут её схватили за плечи и выкинули вперёд в пространство перед доской. Выровнявшись, она развернулась и с опаской покосилась на ту часть пола, которую через окна заливал свет. Олег продолжал наблюдать.