Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Рискни, – процедил Джон. – Я разорву тебя напополам, и ты даже не поймешь, что случилось с мерзким грязным куском дерьма, который горделиво называешь телом.

Но Сад продолжал, явно наслаждаясь грозным рокотом в голосе Джона и его окаменевшими скулами:– Ты будешь валяться в углу нашей спальни – связанный, беспомощный, жалкий, и смотреть, как любовь всей твоей скотской жизни в очередной раз подо мною прогнется. Обхватит ногами тот самый кусок дерьма, который ты так презираешь, стиснет со всей силы… о, как сильно он делает это!.. и будет трахаться с упоением, забыв обо всём на свете. И о тебе, ничтожный эпизод, недоразумение, камешек в ботинке. Я буду сосать его горячий, твердый член… господи, если бы ты мог представить, каков он на вкус! А потом переверну его, не помнящего себя от наслаждения, поставлю на колени и снова протолкнусь глубоко и резко… именно так он любит… глубоко и резко… и сойду с ума. Его узкий влажный вход… порочный, ждущий… примет меня, насадится на меня… Блядь, как это сладко! Трахать, трахать потрясающий зад… Долго, исступленно, остервенело. А потом смотреть, как из растянутого покрасневшего входа медленно вытекает семя, смешанное с каплями крови. Жгучий коктейль. Наша с ним жизнь. Кто ты такой, чтобы помешать нам любить друг друга?! Думаешь, я его брал? Нет, глупый, наивный мальчишка. Он отдавался мне. Он всегда был моим…

Садерс не понял, откуда взялась эта каменная глыба, раздробившая его кости, вдавившая его в кипящее земное ядро. И этот протяжный, оглушивший его нечеловеческий вой. Но то, что сейчас умрет, что надо спасаться, он понял мгновенно. И закричал, захрипел, заскулил тонко и жалобно, в своём паническом опьянении теряя рассудок. Он остро вонзился пальцами в дешевый хлопок рубашки – удержаться в этом паскудном мире хоть на одно мгновение. Тонкая ткань лопнула с треском, и пуговицы градом посыпались на лицо.

Из разодранного ворота пахнуло нестерпимо и знойно.

Плоть, горячая, влажная, сильная… Её терпкий запах – запах страсти и пота. Так близко… Так одуряющее близко… Мускусный запах секса, заполнивший ноздри.

Так вот отчего закружилась у мальчика голова…

Сад извивался под навалившимся телом, задыхаясь от страшной боли и бессилия, от невозможности дотянуться до смуглого горла хотя бы за секунду до смерти. Зубы лязгнули и бульдожьей хваткой сомкнулись на крепкой ключице. Он жадно рванул на себя соленую, вкусную кожу и, кажется, вырвал клок. Уши взорвал придушенный вопль, рот обильно наполнился кровью, и Садерс жадно глотнул, корчась от почти сексуального наслаждения.

«Теперь я истинный зверь», – мелькнула пронзившая сладким ужасом мысль, и в потухающем сознании возникло прекрасное улыбающееся лицо Лорены.

Мама, дай мне конфетку…

*

Когда он пришел в себя, мокрый, окровавленный Джон промывал рану проточной водой.

– Разве так убивают свиней? – не оборачиваясь, спросил он. – Придурок. Надеюсь, антибиотики в доме есть? Мать твою, теперь останется шрам.

– Не расстраивайся, Джон, – просипел Садерс, слизывая с губ потеки крови и пота. – Он до конца своих дней будет его целовать…

…и, может быть, вспомнит меня. Хоть раз.

– Всё. Я устал.

*Автор не забыл, что машина темно-синяя, но Шерлок воспринимает её в такой цветовой гамме

**

Английская картофельная водка Chase считается одной из лучших в мире, отвоевав пальму первенства у русской и польской

========== Глава 39 Домой ==========

– Все маньяки до тошноты предсказуемы, – устало пробормотал Джон, механически передвигаясь по комнате и поглаживая наскоро, кое-как забинтованное плечо. Неубранный стол, за которым он с предсмертным аппетитом ужинал два часа назад, вызывал отвращение. Как и безучастно сидящий за ним и допивающий остатки водки злодей – казалось бы, уже поверженный, близкий к агонии, но продолжающий вгрызаться в душу не сточенными ни временем, ни перемалыванием чужих жизней зубами. – Неужели нельзя было продумать другой сценарий? Обязательно наброситься и сожрать?

Ему было худо: рана сильно болела – слишком яростен и глубок был укус. Анальгетик действовал слабо, отяжеляя и дурманя и без того нудно гудящую голову, и Джон жестоко маялся от горячей пульсации под ключицей. К счастью, всё необходимое в доме нашлось: перекись водорода, антибиотики, бинты, пластырь. И даже весьма эффективный ранозаживляющий крем-бальзам…

Садерса бесконтрольно пробивало на пьяный, истерический хохот: этим дорогим тибетским снадобьем он лечил когда-то свой распаханный искусственным фаллосом зад, а теперь волшебное снадобье пригодилось сопернику. Жизнь забавлялась на его счет.

– Смешно? – Джон недобро сузил глаза.

– Не кипятись. – Сад вылил остатки водки в стакан, закинув опустевшую тару в угол гостиной, и в попытке справиться с выбросом несвоевременного веселья прижал ладони к лицу. – Господи, как мне плохо, – выдохнул он сквозь пальцы и не сдержался – прыснул, закашлявшись омерзительно влажно. Рот наполнился вязкой слизью: ни выплюнуть, ни сглотнуть. Привкус крови и пота преследовал, казалось, навеки забив вкусовые рецепторы, даже водкой не заглушить. – Это я о своем… И, бога ради, перестань, наконец, ходить кругами. Присядь, отдохни.

– Пошел нахер. Я не в пятизвездочном отеле.

– Как знаешь. – Садерс привстал, дотянулся до ополовиненной бутылки вина и с торопливой жадностью принялся пить прямо из горлышка. Тщательно вытер рот и взглянул – мутно и пьяно, но с большим интересом. – Так что же плохого в предсказуемости, рыцарь Джон? Для меня предсказуемость всегда являлась синонимом незыблемости и стабильности. А для тебя?

Джон промолчал, болезненно морщась – ему было не до философского трепа.

«Кажется, всё это закончится жаром».

– Насколько предсказуемо ты на меня набросился? Ведь это ты набросился. Красиво. И очень чувственно. Странно, что виноватым вдруг оказался я. Ты всегда так воинственно агрессивен? Так неуправляем? И так… опасен?

– Бывает. И не советую провоцировать меня снова. Даже теперь.

Измученное тело требовало покоя, и Джон все-таки опустился на стул – поближе к слабо тлеющему камину, подальше от Садерса, любовно прижавшегося щекой к гладкому стеклянному боку.

– А ведь я в тебе не ошибся, Джон: ты самец. – Тонкие губы тронула торжествующая ухмылка. – Обыкновенный самец. Самец обыкновенный… Самец, у которого кто-то решил оспорить добычу, и он мгновенно выпустил смертоносные когти. От тебя несёт голодным и жаждущим совокупления животным – так остро, что вздыбливается щетина. Я хорошо знаю и этот запах, и эту жажду. Застоялся? Давно никого не мял? И на это мой мальчик так рабски запал?! Ах, Шерлок… Неизменно тянется к риску. Ты же его захватишь. Ты настоящий захватчик, Джон, разве же я не вижу? Вцепишься в его тело. Вопьешься в пах. Сволочь.

– Я на руках его буду носить, – улыбнулся Джон, стараясь не выдать ненависти и жалящей боли, стремительно заливающей плечо и шею. – Любить. Жалеть. Восхищаться. Держать его за руку – не дай бог удерёт! Я буду рядом всегда. Ты не смог, а у меня это точно получится. Знаете, господин Ремитус, как нежны и преданны бывают самцы? И знаете, как вы мне осточертели?

– Самоуверенный ублюдок. – Сад побледнел от бешенства. – Почему ты меня не прикончил?! Ведь ради этого я тебя и привез. Ради этого позволил осквернить дом, где мы… Есть, пить за моим столом… Почему ты меня не добил – ведь тебе так страстно, так невыносимо этого хотелось? Струсил?

– Я больше не убиваю. Хватит. Тебе ли меня не понять? Ты же сам и таракана сейчас не раздавишь.

– Ненавижу тараканов… – бессвязно забормотал Сад, поднося бутылку к глазам и рассматривая неброскую этикетку. – Бургундское… Омерзительное вино. Где эта хуева водка? Ненавижу тебя, ненавижу Шерлока… Всех. Нет, его люблю. Сильно. Но так… бесполезно. И так смешно.

Джон поднялся, и, стиснув зубы, с трудом подавил болезненный возглас. Перед глазами вспыхнули радужные круги.

«Плохо. Очень плохо. Только бы не свалиться здесь, в гребаном пряничном домике. Черт его знает, что ещё приготовил для меня этот плейбой. Глупо недооценивать противника, тем более – такого: он по-прежнему очень опасен. И, в отличие от меня, не один. Где-то неподалеку его преданный пес, только и ждет сигнала».

– Наш разговор напоминает затянувшийся бред, ты не находишь? – Ему было противно вновь подключаться к недостойной игре, но речь шла о Шерлоке, которому он обещал вернуться – для этого Джон готов был подыграть даже всем демонам ада. Только бы хватило сил, а они покидали его слишком быстро. – Быть может, достаточно? Если у тебя не осталось ко мне вопросов, и если ты не собираешься меня доедать, я бы поехал домой – мне нездоровится.

– Поезжай, – равнодушно согласился Сад, неловко выбираясь из-за стола и направляясь в сторону кухни. – Проваливай. Дай спокойно напиться и сдохнуть. – Он обернулся, останавливаясь на полдороги. – Ты знаешь, каково это: ни разу больше не прикоснуться к нему? Ты не знаешь… Такси скоро будет.

Сердце сделало сумасшедший кульбит: не может быть, чтобы было настолько легко. Есть подвох, есть. Почти невменяем, пьяно шатается, грузно опираясь о мебель, но юношески гибок, отточен со всех сторон. Зверь, готовый отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться на свободу. В любую минуту изменит маршрут и окажется рядом – выдохнет в лицо всю свою предсмертную горечь. А силы уже не равны. Сил вообще не осталось.

– Какая забота! Не знаю, как отблагодарить.

– Знаешь, но не отблагодаришь.

– И напоследок даже не захочешь убить?

Все-таки его занесло. Зачем?! Никакой гребаной выдержки!

Сад понимающе хмыкнул.

– Нарываешься? А ведь тебе этого не хватает: битвы, огня в крови, налитых яростью рук. Немудрено, что ты с такой готовностью на меня налетел. Ничего, Шерлок обеспечит тебе огонь. Адово пекло. Будешь гореть, пока не сгоришь дотла.

– Я не против. Где мой телефон?

– Понятия не имею. Срал я на твой телефон. Собираешься ему позвонить? Могу одолжить свой. Шерлок очень обрадуется нашему неожиданному примирению.

– Примирению? – Джона скрутила ярость – к черту осторожность и благоразумие. – Я никогда не примирюсь с тобой. Никогда. Я твой враг на всю жизнь – помни об этом. И не дай бог тебе встать на моем пути. Развращенный деньгами и безнаказанностью сукин сын, выродок. Зарвавшийся владыка на дерьмовом троне…

– На чем? На троне? Ты сказал – на троне? О, боже… Боже… Джон…

Сад вернулся и расслабленно привалился к столу животом. От его шакальего хохота морозило кожу.

– Ремитус, ты взбесился? – холодно процедил Джон. – Не удивительно.

– Господи, – тот уже подвывал, всхлипывая и задыхаясь, – я сегодня точно напьюсь, а потом сяду в самолет и заблюю небеса. Ты даже не представляешь, насколько прав насчет трона. О, Джон… Он и в самом деле дерьмовый. Но, поверь, я честно пытался его отмыть.

– Идиот.

В дверях возникла бесшумная тень.

– Такси.

Переход от искрящихся весельем к затуманенным болью глазам был почти незаметен: Садерс жалко скривился, резко оборвав истерический хохот, вмиг постарел и осунулся.

– Я слишком много сегодня смеюсь. – Взгляд стал трезвым и мудрым. – Дурной знак. А ведь он мог стать моим. Его гордость, непримиримость, холодное, злое презрение… Господи, всё это детские игры. Ну куда бы он делся? Поартачился бы ещё немного и сдался. Кому подержанная шлюха нужна… Хотя, иногда мне кажется – он упивался этим. Неожиданно для себя вошел во вкус. Даже походка его выглядела вызывающе блядской. Мой сладкий, испорченный мальчик… Бесценный клад для блудливых стояков. Я бы уничтожил их всех. Непременно. Всех, кто посмел к нему прикоснуться. Не оставив даже следа. Даже намека на их грязную вонь. Постепенно он бы оттаял. Ничего невозможного нет. Знаешь, Джон, однажды я проснулся посреди ночи… Черт возьми, мне до смерти этого не забыть. Наверное, он замерз… Да, было очень ветрено. Деревья хлестали друг друга ветвями с яростью палачей. Он прижался ко мне, и его волосы… вот тут… – Садерс нежно погладил предплечье, – …так тепло… мягко… щекотно… Это место иногда начинает пылать – больно и сладко. Я увез бы его отсюда. И любил бы всю жизнь. Но в сиянии своих рыцарских обносков появился ты. Измочаленный и выплюнутый жизнью неудачник. Пришел и взял. Как?! – Сад тряхнул головой и обернулся на дверь. – Сантино, проводи гостя к машине и оплати его путь домой… И верни телефон – мне чужого не надо. Надеюсь, Джон, от ревности ты сойдешь с ума.

– Не сойду.

***

Кинув в зеркало беглый взгляд, Лестрейд вздрогнул от неожиданности, наконец-то прервав раздражающе бессмысленное передвижение по гостиной. Последние полчаса он, как шальная акула, сновал из угла в угол, не в силах остановиться. В подобный утомительный марафон инспектор пускался в минуты самых сильных своих потрясений – так ему было легче их пережить…

Но то, что промелькнуло в зеркале, напугало его до чертиков, заставив прервать забег: кто этот седой неопрятный старик?! Взъерошенные волосы, несчастное, посеревшее лицо… И безумный взгляд. Неужели это он, Грегори Лестрейд, инспектор Скотланд-Ярда, чуть более часа назад в подержанном, но старательно вычищенном и отутюженном костюме, в ярко и весело сияющих лаковых туфлях восседал строго посередине роскошного дивана, нелепым пятном выделяясь на фоне темно-коричневого с вкраплениями золотых вензелей узора?! Неужели это он внутренне сжимался от глупого страха и не менее глупого счастья в столь же роскошной гостиной Майкрофта Холмса и смотрел на него с благодарностью и обожанием?!

Впервые страстный любовник и удивительный человек пригласил его в родовое имение, чтобы представить младшему брату в качестве своего избранника – единственного и на всю жизнь. Такое и вообразить-то было немыслимо.

Инспектор сидел прямо и неподвижно, до нервного тика боясь помяться и предстать перед Шерлоком в не достойном великолепия Холмсов обличие.

– Я ничего не боюсь, и ты это знаешь, – говорил он почему-то сердито. – Но сейчас… я боюсь. Дрожу как жалкая трясогузка.

Майкрофт не отвечал, пожимал плечами и едва заметно, тепло улыбался.

Смешно…

Теперь его не новый, но добротный наряд обвис на широких, сильных плечах и стекал к тонко поскрипывающим ботинкам истрепанной ветошью.

Наряд на выброс. И полицейский – на выброс…

Как он мог проглядеть всё это?! Прямо на его проклятых глазах погибал мальчик, к которому с первых минут знакомства странно и неожиданно прикипело сердце. И дело даже не в Майке.

Он же видел… А что он, собственно, видел? Молодого человека, очень умного, независимого, полного здоровых амбиций, в чьей жизни несомненно есть какие-то тайны. У кого их нет? Каждому душу вскрывать?! Шерлок Холмс – личность необыкновенная, и Скотланд-Ярд был наслышан о нем довольно давно. Чтобы такой экзотический фрукт и не имел неизведанной сердцевины? Я вас умоляю!

Судьба успела столкнуть их уже не единожды. Как же Лестрейд сейчас себя ненавидел! Ведь самому последнему идиоту было бы ясно, что и чертова заноза в заднице Капоразо с его обритыми лохмами, и тот обескровленный красавчик, при виде которого Шерлок едва на ногах удержался… А мерзкий боров, долбаный отец семейства, орущий о своих долбаных миллионах и требующий вернуть отрубленную ступню?! Шерлок выглядел потрясенным, когда он, Лестрейд, обратился к нему за советом. И вновь отказал и в совете, и в помощи… Да, самому последнему идиоту было бы ясно, что всё это кровавое дерьмо каким-то образом связано с Шерлоком. Самому последнему, но только не Лестрейду. Старому псу, потерявшему нюх и остроту восприятия. Видел и не видел, понимал и не понимал. Гнать его взашей из полиции! Пинками! Прямо под трахнутый Майкрофтом Холмсом зад. Никогда теперь ему перед Майком не оправдаться. И как в глаза посмотреть?

Дурак! Жалкий отупевший дурак! Господи, он ещё психовал и злился: неужели трудно помочь?! Заносчивый баловень судьбы! Мальчишка с золотыми мозгами! Да не был бы ты его братом… А мальчишка-то в пропасть летел. И молчал. Только губы свои удивительные кусал и брови густые хмурил.

От жалости и отчаяния разрывалось сердце.

– Шерлок… Что же нам делать? У меня ничего нет на эту скотину. Ничего! Я прекрасно осведомлен о Садерсе Ремитусе… – Лестрейд запнулся: да уж, прекрасно осведомлен! – Он чист, понимаешь? Загадочен, эксцентричен, дерзок, но чист. – Инспектор снова запустил в волосы пальцы, брезгливо отворачиваясь от собственного отражения. – Конечно, такой редкий, незаурядный субъект не мог не оказаться у нас на заметке, это закон: все мало-мальски известные в Лондоне люди находятся под негласным надзором. И уж тем более господин Ремитус – сила и мощь, не имеющая себе равных. Его принимает сама королева. Да что там – королева, он спонсирует Ватикан. О его неслыханной щедрости ходят легенды. Ни один миллиардер не создал подобного количества благотворительных фондов. А огромная частная клиника в Челси, где целое крыло отведено для бесплатного обследования и лечения неимущих?! Да он почти святой в глазах общества. И Майк… Боже мой, Майк с ним в приятельских отношениях.

Инспектор с мучительным стоном опустился в кресло, но снова вскочил и, оказавшись перед Шерлоком, впился холодными пальцами в его плечи.

– Он ничего не должен узнать! Слышишь, Шерлок?! Ничего! Лучше я пристрелю эту сволочь и сяду, но Майкрофт… Это убьет его, понимаешь?

– Понимаю. Потому вы и здесь, Грегори.

Но Лестрейд как будто не слышал.

– Он не выкарабкается никогда. Сломается, упадет. Я его знаю. Он хрупкий… – продолжал он уговаривать Шерлока. – Но как он мог не увидеть?! С его дьявольской интуицией… Он же смотрит прямо в душу – не скроешь ни один закоулок. Как у тебя получилось так долго скрывать от брата свою… беду? Шерлок, боже мой. Мне так жаль.

– Я неумело врал, он делал вид, что верит. Мы оба устали от этой лжи.

– Не понимаю. Отказываюсь понимать. Уволюсь к чертям собачьим!

– Грег, речь сейчас идет не о вас, не о Майкрофте и не обо мне. – Шерлок мягко, но твердо поставил на место впавшего в истерический раж инспектора. – У него Джон. Мой Джон. Где живет Садерс Ремитус? Я знаю лишь приблизительное время пути (если, конечно, водитель не делал внушительный объездной крюк, что скорее всего), но даже отдаленно не представляю, в каком из пригородов находится… тот дом. Лес и полное отсутствие какого-либо жилья – во всяком случае, в поле обзора не попадало ни одного имения. Что скажете, Лестрейд?

– Ничего, – через силу выдавил тот.

– Ничего? Почему? Вы же только что говорили о негласном надзоре. Мне нужен его точный адрес. Понимаете?

– Шерлок… – У несчастного инспектора дергался глаз, и неприятно саднило пересохшее горло. Язык поворачивался с огромным трудом, задевая за каждый проклятый зуб. – Наши полномочия не безграничны. Общественная жизнь – это одно, а вот частная… Где живет, с кем спит, какой туалетной бумагой пользуется – всё это неприкосновенно и слишком лично, чтобы полиция совала туда свой нос.

– Вы шутите?

– Нисколько. В гости господин Ремитус меня не приглашал. Даже Майкрофт, насколько я знаю, не удостоился такой чести. – Инспектор нервно дернул опостылевший галстук и тоскливо взглянул на Шерлока. – Что я могу? Эти самонадеянные властители мира! Убивают, калечат, совращают. И никто… никто!.. не в силах противостоять. Деньги – непробиваемая броня для моральных уродов. А если урод при этом умен, как дьявол… Я, конечно, начну копать и, возможно, многое накопаю. Материала более чем достаточно. Клиника – раз. Твои… клиенты. Прости, Шерлок. Все известные тебе жертвы. Голова идет кругом: практически каждое нераскрытое дело связано именно с ним! Но что толку? Поверь – ни одного следа, ведущего к Садерсу. Даже в голову не могло прийти! И время… Сколько времени мне потребуется? Кроме того, никто и никогда не даст на дознание официальную санкцию. Господин Ремитус? Преступник? Убийца? Инспектор, вам на пенсию не пора? Да ты и сам понимаешь…

Шерлок смотрел, не отрываясь, и Лестрейду страстно хотелось стать невидимым, скрыться от этого прозрачного взгляда, полного безутешного горя.

– Он убьет Джона.

Обнять бы его, прижать к себе и заплакать – бессильно и горько.

Убьет. Конечно, убьет. Этот за своё глотку зубами вырвет.

Но сказал Грег совершенно другое:

– Не убьет. Не такой Джон парень, чтобы позволить себя закопать. Вот увидишь – вернется. Да ещё душу вытрясет из ублюдка, затолкнет его гнилые яйца поглубже в трахею.

Надежда, вспыхнувшая в глазах Шерлока, была ослепительной, но очень быстро погасла.

– Почему вы так думаете?

– Потому что сделал бы то же самое – в этом мы с Джоном похожи. Да и не только в этом.

Он одернул свой парадный костюм и брезгливо скривился: жених, мать твою.

– Мне пора. Поедешь со мной? Всё равно заснуть не удастся. А помощь мне точно потребуется.

– Нет. Буду ждать.

– Правильно, жди. Я как-нибудь сам. Джон сильный, не сомневайся.

«Мне жаль вас разочаровывать, инспектор, но этот хищник умеет загонять в ловушку».

– Буду ждать.

Шерлок решил не паниковать.

Казалось бы, бесполезная встреча с Лестрейдом странным образом его успокоила, и сумятица в душе перестала быть такой обреченно-тоскливой, а мука – такой нестерпимой. Он и без того был уверен, что полиция в данном случае ему не помощница – слишком неприступен был Садерс Ремитус в ореоле своего мирового могущества. И кому, как не самому Шерлоку, это было известно лучше всего. Да и вынести на всеобщий суд позор семейства Холмсов он по-прежнему считал невозможным, недопустимым.

Нет!

Но издерганный и непрофессионально растерявшийся от шокирующего рассказа инспектор был тем самым дружеским плечом, к которому Шерлок жадно тянулся. Груз оказался слишком тяжел для него одного.

Теперь ему стало легче. И жить, и ждать.

Ночью всегда страшно, и Шерлоку было страшно. Он бродил по квартире, стараясь двигаться как можно бесшумнее, чтобы не потревожить хозяйку. Варил кофе, подбрасывал поленья в камин. Стоял у окна. Сидел в кресле. Минут на двадцать провалился в угольно-черный сон и, очнувшись, вылетел из кресла, едва не упав – так ослабели за это время его выносливые, неутомимые ноги.

– Вернется! – сказал он уверенно и громко.

На рассвете раздался звонок.

– Я убью его, Шерлок. У всех на глазах. Пусть думают, что я сбрендил, – говорил Лестрейд заплетающимся от усталости языком. – С моей-то работой…

– Где вы, инспектор?

– Тут. Где же ещё… Разговаривал с Майком. Он ни о чем меня не спросил, пожелал доброй ночи. Представляешь? Утро уже, а он – доброй ночи. Не спит… Блядь! В конторе тихо, как на погосте. Я перелопатил кипу бумаг, Шерлок. У меня сейчас лопнут глаза. Убью эту тварь. Ей-богу, убью.

Следующий звонок был от Джона, и Шерлок едва не разбил телефон: тот выплясывал в его трясущихся пальцах какой-то немыслимо-сумасшедший танец и заливался задорной трелью.

– Шерлок, привет. Я еду домой.

– Привет. Ты цел?

– Почти.

– Что он сделал?

– Вообразил себя доктором Лектером – пытался мною поужинать. Всё в порядке, Шерлок. Я в такси и, возможно, даже вздремну.

– Тебе плохо?

– Мне хорошо. Жив и люблю тебя.

– Я тоже. Очень. А… он? Где он?

– Черт его знает. Потом, Шерлок, потом. Я всё расскажу потом.

Обхватив руками голову, Шерлок беззвучно смеялся. Или плакал. Он и сам не мог разобрать. Но разве это так важно? Джон жив. И он едет домой.

***

Садерс мерил комнату размашистым шагом. Внутри всё дрожало: напряжение отпускало медленно, скупо. Голову разрывал сумбур друг за другом несущихся мыслей, и это очень мешало сосредоточиться.

– Дьявол! Дьявол! – то ли обвинял, то ли призывал – и самому не понять.

– Он уехал.

– Заткнись! – Садерс вытянул в сторону Санти острый как жало палец. – Знать не хочу, кто такой «он», и куда этот «он» уехал. Вычеркнуто и забыто. Ты всё подготовил?

– Да.

– Хорошо. Через час выезжаем. И не вздумай заподозрить, что я бегу! Я лечу… Ха! Британским бульдогам придется красиво порысачить по миру. Если, конечно, Лестрейд до такой степени отупел, что вздумает сцепиться со мной. Вряд ли… Да и любовничка побережет – тот явно не подготовлен к столь сокрушительному удару. Вряд ли… Ты распустил команду?

– Даже черти в пекле ни одного не отыщут. Ребята знают своё дело.

– Бери их себе. Если захочешь, конечно.

– Что? Не понимаю…

– Нечего понимать. Я же сказал – лечу. Мы больше никогда не увидимся, Санти. Пора и мне приземлиться.

– Ты спятил?! Что ты задумал? Я не отпущу тебя, Сад. Ты… мой.

– Твой? Интересно… С каких это пор? – Садерс удивленно качнул головой. – А как же Эдди? Малыш Эдди, которого ты так страстно ласкаешь? Я слышал.

– Это… другое. Совсем другое. Я без тебя не могу.

– Можешь. Ещё как можешь. Сейчас ты меня жалеешь – старого и раздавленного. Потом ты обо мне даже не вспомнишь: слишком много всего у тебя впереди. Прекрати нытьё и присядь – разговор будет коротким, но для тебя очень важным.

Мужчины сели за стол, пристально вглядываясь друг в друга.

– Денег я тебе оставлю немного, но вполне достаточно для счастливого будущего. Самое главное – дома. Они все твои. Все, кроме дома во Франции. Это то, что не покупается и не продается.

– Сад…

– Можешь заткнуться? Документы давно готовы, и они в полном порядке. Владей. – Сад поджал губы и сделал глубокий вдох. – Ты обнаружишь нечто странное, Санти. И мерзкое. Увидишь и сразу поймешь, о чём я толкую. Ты можешь предать огласке мой дикий порок, подобного рода сенсация стоит бешеных денег. Мне безразлично.

– Не знаю, что у тебя за порок, но этого никогда не будет.

– Не зарекайся, – усмехнулся Садерс. – Соблазн несоразмерно велик. Кстати, хочу, чтобы ты знал… Мне за это не стыдно. Это было высшей формой блаженства. Демонической, отдающей серным угаром ада, грязной. Я люблю грязь, Сантино. Она возбуждает и, как это ни удивительно, очищает. Во всяком случае, такого как я. Я сегодня попробовал крови и понял… Мне нравится… нравилось быть чудовищем. Сильным, бесстрашным, прекрасным. Видимо, им я и родился. Но когда чудовище начинает гнить… Бррр… Нет, это уже не красиво, это противно. Итак, с этим мы разобрались. Меня не ищи – убью. Зверь во мне ещё дышит.

– Не пугай, – огрызнулся Санти. – У меня кровь закипает, а ты…

– Ладно, ладно, не ворчи и не обижайся. Мне самому несладко.

– Черт… А твой бизнес? Это же целая империя, Сад!

– Империя не всегда нуждается в императоре, Санти. Бизнес налажен, им управляют надежные люди. Хорошие деньги шлифуют людей. Но всё-таки проследи – твои полномочия распространяются и на это. И ещё… Не увлекайся любовью, Рута. Жуткая дрянь.

– Мне всё это не нравится, – твердо заключил Санти. – Очень напоминает завещание самоубийцы.

– Нет. До этого я не опущусь никогда. Не знаю, что будет дальше, но знаю, куда отправляюсь, и знаю, зачем. Жить. И я этим доволен. Самое верное решение для того, кому нечего больше терять. И ничего больше не надо.

– Куда? Куда ты летишь?!

– Домой. Поцелуешь меня на прощанье?..

Их секс был невероятен. Возбуждение на грани боли. Оргазм, разрывающий внутренности. Садерс впервые позволил. Рвался навстречу большому, сильному члену Сантино, жарко обхватывая ногами красивое тело, стонал в полный голос и быстро кончил. Ему было хорошо и страшно. И очень хотелось как можно скорее покинуть маленький дом, полный призрачных теней и сладостных снов.

*

Руки и ноги Санти подрагивали, когда он переступал порог.

Прощания не было: ровным шагом Садерс шел к самолету, и, ныряя в его аккуратное, глянцевое нутро, даже не оглянулся. И Сантино поверил, что в самом деле никогда больше его не увидит. Горечь и облегчение – странное сочетание, но именно это и чувствовал сейчас невозмутимый убийца Рута.

Эдди беспрестанно звонил, скулил и просился домой, но Санти было не до него.

– Сегодня я занят. Потерпи.

«Потерпи, мой мальчик. Я и сам по тебе стосковался. Зацелую паршивца…»

Выдержка была основным достоинством Руты: ждать он умел, и его никогда не ломало от нетерпения.

Но не в этот раз.

О тайной комнате хозяина Санти, конечно же, знал. Все знали. И знали, что там он прячет нечто ужасное: таким изуродованным и безумным он её покидал.

Открыть намертво запечатанную дверь было делом плевым, для рук Сантино – вполне обычным. Ему ли не привыкать взламывать чью-то плоть: живую или неприступно-стальную.

Увидев это, он почему-то не удивился, и даже слегка разочаровался.

Ну и что? Где тут мерзость и гадость?

Подошел, провел ладонью, вздрогнув от внезапного тактильного удовольствия, понюхал: резко, пряно, знакомо. В паху промчалась пламенная волна. Голова пошла кругом.

– Любопытный стульчик. И наверняка удобный. Интересно, в каждом моём доме – такой?

Комментарий к Глава 39 Домой

http://cosmohit.ua/uploadfiles/fckeditor/28eaf2614e92.jpg

Нашла ещё одного Садерса))

Дорогие мои, во избежание вопросов: с Садом мы ещё не расстались)

========== Глава 40 Близко и далеко ==========

Дорогие мои, с этой главы и до самого конца (осталось совсем немного) окунаемся в чистый флафф) Но если кто-то всплакнет, буду только рада) Не без этого…))

БЛИЗКО.

«Так я и знал!» – Слабая улыбка тронула стянутые сухостью губы.

В такси Джон не просто задремал – по окончании разговора с Шерлоком он отключился, уже на последних словах еле ворочая языком. Бессонная ночь, пусть небольшая, но кровопотеря, мощный выброс адреналина, долгие, опасные разговоры, натянувшие нервы до звона, ударная доза анальгетиков – всего этого было слишком. Расслабившись в относительной безопасности (долго ещё их с Шерлоком безопасность не будет для Джона абсолютной, во всяком случае, до тех пор, пока он не убедится, что удары звериного сердца перестали отсчитывать дни и часы чьих-то жизней), он погрузился в мертвецкий сон: без единого проблеска сновидений, отрешившись от соприкосновения с миром, практически перестав существовать.

Очнулся он только на въезде в Лондон. Вряд ли когда-то ещё Джона лихорадило с такой силой: внутри бесновался и ежеминутно набирал обороты яростный вихрь – Шерлок. Даже боль отступила на периферию ощущений и чувств: не до неё, пусть грызет…

Шерлока он увидел издалека – тот стоял у дверей квартиры, своим хладнокровием способный обмануть разве что воробьёв, суетящихся в поисках раннего завтрака. Он стоял прямо, неподвижно, не сводя с дороги часто моргающих глаз (резь, покраснение, слезоточивость – не спал, а если и спал, то не более четверти часа) и, несмотря на нечеловеческую усталость, не делал даже попытки прислониться к стене или двери.

Несгибаемый стоик, любовь моя…

Сердце отказывалось верить, что всё это – ради него.

Сигарета в идеально чистых, без малейших следов никотина пальцах рассказала Джону о многом: как Шерлок мучился, как кидался от одного окна к другому, пристально вглядываясь в предрассветную сырость, как не пил и не ел, как, отпущенный наконец немыслимым напряжением, растекся по креслу, дрожа от радости и облегчения, с каким вожделением поглядывал на телефон, едва сдерживаясь, чтобы не позвонить-спросить-ещё-раз-услышать-голос, и каким титаническим усилием подавлял в себе это желание, зная, что если Джон произнес «вздремну», значит, предел выносливости им достигнут. А теперь стоит на исшарканной каблуками брусчатке, открытый всем адским ветрам.