Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Гарри снова расхохоталась.

– Боже мой, до чего ты стал деликатен! Никак не смиришься с тем, что твоя сестра лесбиянка? Надеюсь, ты не начнешь читать мне мораль?

«Да уж… Это было бы очень смешно».

– Не начну, – натянуто улыбнулся он. – Буду рад познакомиться с твоею …подругой. И даже обнять.

– О! – веселилась Гарри. – Только не слишком крепко – я ревнива, как необузданный мавр!

Напряжение отпускало. Вчерашнее напрасное ожидание, опустошившее душу и истомившее тело, постепенно теряло яркие краски.

Господи! И это он?! Это он панически боялся лишний раз освободить мочевой пузырь?! Он сидел, как припаянный к жесткому стулу, пялясь на танцующих мужиков?

Нет! Игры разума, не иначе…

Срочно уехать из Лондона хотя бы на пару дней.

Разобраться во всем.

И решить, как существовать на этой планете дальше.

***

Гарри встретила его на Уимблдонском вокзале, и сразу же горячо обняла – прижалась, уткнулась носом в ключицу и зашмыгала носом.

– Джон… Джон… – бормотала она, поглаживая его спину и плечи. – Неужели

ты?

Наконец она отстранилась и с головы до ног окинула его внимательным взглядом. В покрасневших глазах он прочел всё, что она увидела: свою усталость, растерянность и потрепанность жизнью.

– Н-да… Не скажу, что твой вид вызывает бурный восторг… Но это поправимо. Отдохнешь, придешь в себя. У нас прекрасный дом. Я поселю тебя в мансарде, и ты будешь спать, как младенец. Спать и есть. И ни о чем не думать. – Гарри снова его обняла. – Я так сильно тебя люблю, мой дорогой.

И, черт возьми, как это было необходимо!

Она повезла его в так называемую «деревню», считающуюся одной из самых дорогих в пригородах Лондона: двухэтажные домики, образец уюта, комфорта и дороговизны, сады и палисадники, покрытые светло-зеленым кружевом весенней листвы, красочно оформленные магазинчики, пабы. Не тронутый грохочущей, дымной цивилизацией рай средневековой английской деревни.

– Я смотрю, ты в порядке, – заметил Джон, с интересом посматривая в окно серебристого дамского Volvo. – Уимблдон ко многому обязывает.

– Как видишь, в порядке. У нас с Клэр небольшое бумажное производство. Так, мелочи, но мелочи, приносящие стабильный доход. Между прочим, мы официально оформили отношения.

Джон удивленно вскинул брови

– Что?! А почему я ничего не знаю об этом? А папа с мамой? Как они…

И давно?

– Джон, – Гарри улыбнулась довольно и чуть-чуть снисходительно, – сколько вопросов! Отвечаю. Папа с мамой… Во всяком случае, остракизму меня не подвергли, и, кажется, даже смирились. Обещали приехать в гости. Ты… Иногда ты бываешь ужасным ханжой, братец. Хотелось немного оттянуть момент сообщения новости, которая явно тебя не обрадует.

– Я рад, – перебил её Джон и твердо добавил: – Очень рад.

Гарри недоверчиво взглянула в его лицо.

– Это правда? Хм… Удивительно. А ты изменился.

– Да.

*

Дом был очаровательным: славное, удобное гнездышко нежно любящей пары. Впрочем, ничего другого Джон почему-то не ждал, хотя Гарри никогда не была, во-первых, сентиментальной, а во-вторых, особо склонной к бытовым хлопотам. Но всё меняется. Себя вот с некоторых пор он совсем перестал узнавать…

Под стать дому была и Клэр: милая, воздушная брюнетка, которую сразу же захотелось от чего-нибудь защитить. Да хотя бы от ветра, который и здесь, в Уимблдоне, обжигал холодными порывами, проникая под одежду и загоняя домой – в надежное, умиротворябщее тепло.

– Здравствуйте, мистер Ватсон, – Клэр протянула ладошку.

– Привет. И можно гораздо проще – Джон. – Он тепло улыбнулся, видя её нешуточное волнение.

– Между прочим, мой братец собирался с тобой обниматься, – очень серьёзно предупредила Гарри подругу. – Берегись, дорогая, этого гризли – он только с виду такой… небольшой и совсем неопасный. На самом деле, так сожмет – только косточки хрустнут.

Джон вздохнул с облегчением, полной грудью – хорошо! Всю дорогу он сомневался: надо ли ехать, как произойдет их с Гарри встреча, что они скажут друг другу… Теперь он был твердо уверен – за последние несколько месяцев…, а может быть, лет… приезд сюда стал самым верным его решением.

Все в доме было пронизано взаимной любовью, каждая мелочь подчеркивала стремление заботиться друг о друге, предвосхищая малейшее, самое обыденное желание, создавая друг для друга максимум удобств и комфорта: корзинка с вязанием на нижней полке кофейного столика – кто-то из них любил вечерами негромко пощелкать спицами, прихлебывая горячий кофе («Неужели Гарри? – мелькнула у Джона почти бредовая мысль. – Взбалмошная, непоседливая Гарри и вязание… О, нет!»); стопка журналов с эзотерическим и мистическим направлением («А вот это уже точно Гарри. Она всегда увлекалась подобного рода историями») и маленькая конфетница, полная лимонной карамели («Ну конечно, кто же ещё!») …

Всё это глубоко потрясло Джона, в который раз обрушив на него горькую правду о собственном одиночестве, которому, казалось, уже не будет конца.

Он растеряно застыл посреди этого оазиса счастья и не мог сдвинуться с места.

– Джон… – Гарри тронула его локоть, не понимая причины столь неожиданного замешательства. – Что-то не так?

Он обернулся и притянул к себе недоумевающую сестру, прижав к груди её белокурую голову, целуя затылок и наслаждаясь близостью родного тепла.

– Всё замечательно. Я поживу у вас пару деньков?

Гарри заглянула ему в глаза – она всё поняла, его драгоценная Гарри.

– Джон, я надеялась, что речь пойдет не о днях…

Джон коснулся губами гладкого лба.

– Посмотрим. Спасибо тебе.

– И вообще, – слегка отстраняясь, смущенно буркнула девушка, – хватит торчать посреди гостиной. У нас и столовая, между прочим, имеется, а в ней – очень аппетитно накрытый стол. Клэр божественно готовит, не то что я. Джон, – менторским тоном приказала она, – немедленно мыть руки и за стол. Я покажу тебе ванную.

*

Он давно не чувствовал себя таким… полноценным, таким нужным и важным. Гарри и Клэр вели себя так, будто до его появления они не жили, а лишь томились в ожидании, и вот наконец-то сбылось несбыточное, срослось то, что уже не имело шанса стать целостным.

Джона здесь ждали, это не вызывало сомнений, о нем говорили, за него болели душой, и осознание этого согревало его заиндевевшую сердцевину.

Он много и с удовольствием ел, пил маслянистый коньяк, быстро и приятно пьянея; рассказывал о себе и о том, через что умудрился пройти, оставшись живым, чудом сохранив если не душу, то хотя бы шкуру.

Впервые он так подробно рассказывал о войне. И кому? Двум хрупким женщинам, не сводящим с него наполненных влажным сиянием глаз. Но потребность высказаться была сильнее благоразумия, да и женщины его, похоже, в обморок падать не собирались.

Слушали, затаив дыхание.

Джон раскрывался, как получивший порцию долгожданной влаги цветок, и чувствовал болезненное облегчение. Он был самим собой, не пытаясь казаться героем или преподать себя в выгодном свете. Один раз его глаза наполнили слёзы, и Джон не устыдился, не покраснел от досады – мол, разнюнился, жалкий слабак…

Судьба вручила ему неожиданный и щедрый подарок – возможность очиститься, освободиться от гнёта, не опасаясь непонимания или упрека. Среди близких, в кругу семьи.

И только одно, самое сокровенное, он всё-таки утаил – спрятал на самое дно души, туда, где по-прежнему оставалось черным-черно.

Усталость навалилась внезапно, отяжелив тело и голову.

– Гарри, я, кажется, пьян…

Обе вскочили, засуетились, заметались вокруг него, и Джон рассмеялся.

– Надеюсь, вы не собираетесь тащить меня на себе.

– Вставай, любимый, я покажу тебе комнату. Твою комнату.

– У меня есть своя комната?

– Да, Джон, и уже давно.

*

Комната была светлой и теплой, выдержанной в спартанском стиле – именно так, как он и любил: ничего лишнего, но всё необходимое есть. Неширокая кровать, письменный стол, пара стульев, мохнатый ковер на полу, прикрытое полотняными жалюзи окно. Эта комната в самом деле ждала его, и только его.

Нестерпимо захотелось лечь на приветливую, удобную даже на вид кровать и проспать часов двадцать, дав, наконец, своему не знающему покоя телу возможность отдохнуть и набраться сил.

Джону казалось, что раздеваться он будет целую вечность: руки будто впервые прикасались к пуговицам на рубашке и к змейке замка на джинсах, настолько неловко и медленно они двигались, сплетаясь негнущимися, корявыми пальцами. Наконец он прильнул к прохладе белого хлопка, потянувшись сладко и хрустко.

Перед закрытыми глазами мелькал разноцветный калейдоскоп: образы, ощущения, звуки. А потом всё рассыпалось, и возникло самое прекрасное в мире лицо.

– К чёрту тебя, – тряхнул головой Джон, поворачиваясь на бок, и прекрасное лицо исчезло, оставив его в непроницаемой тьме.

*

Дни летели один за другим. Джон много спал, много ел, читал, смотрел телевизор и ни о чем не думал. Он получал удовольствие от самых простых вещей, наслаждаясь каждой минутой пребывания в доме сестры и её прекрасной подруги. Как давно он не был настолько доволен жизнью! Жизнью, которая не казалась теперь безнадежно пропащей и тупо растраченной.

В конце концов, он делал то, что велел ему долг, и делал на совесть, с полной отдачей. Даже убивал… Жизнь не спрашивает совета, а уж тем более разрешения. Поставит тебя перед фактом, и крутись, как хочешь. И Джон Ватсон крутился: ни разу не струсил, ни спрятался за чужую спину, не спасовал. Он просто устал, и усталость его в какой-то момент стала смертельной. Такое бывает.

Теперь силы возвращались к нему, а вместе с ними – уверенность, что всё было не напрасно, что стыдиться нечего, что удача ещё повернется к нему с улыбкой.

Он твердо решил, отдохнув у Гарри ещё немного, вернуться в Лондон, найти работу, жильё и попробовать начать всё сначала. Тридцать два года – такой пустяк! Он хороший специалист, и для него непременно найдется место, где его сильные руки станут для кого-то надежным подспорьем.

А всё случайное, глупое, странное можно вычеркнуть из памяти, как досадное недоразумение, как слабость – вполне простительную, потому что с кем не бывает… Черт возьми, его тоже можно понять: на этой проклятой войне всё смешается в голове, себя узнавать перестанешь.

Забыть.

И, кстати, это не так уж и сложно.

*

На шестой день безмятежного пребывания в доме двух любящих женщин Джон проснулся от стона, покрытый горячим потом, дрожащий и совершенно больной. Он понял, что всё бесполезно: и эта светлая комната, и чистая постель, где сон его был так крепок, и утренний кофе со сливками, и полузабытые запахи домашнего очага.

Ему до слёз не хотелось возвращаться в Лондон сейчас, когда только-только начала оживать его истерзанная душа, когда она так уютно пригрелась в этом доме, очень быстро ставшем ему родным.

Но он знал, что умрет, задохнется, сгорит дотла, если сегодня же не увидит его лицо…

========== Глава 28 Шерлок ==========

Воздух тонко звенел, и звон этот Шерлок отчетливо слышал. Казалось, ещё немного, и постепенно нарастающий звук превратится в громовые раскаты.

К тому всё и шло.

Полгода нечеловеческого напряжения истощили, и усталость от ежедневной необходимости что-то скрывать, изворачиваться и врать стала почти смертельной. Нервы гудели потревоженными проводами, голова раскалывалась от постоянной, изнуряющей боли.

Он с огромным трудом контролировал мимику, когда миссис Хадсон, отринув деликатность и нарушив негласный договор о не пересечении определенного рода границ, всё чаще задавала тревожащие её вопросы: куда и зачем Шерлок каждый вечер уходит; где пропадает порою по несколько дней, не предупредив об отъезде ни её, ни старшего брата, отключив телефон и растворившись в Лондонском смоге; почему после этих таинственных исчезновений возвращается домой таким утомленным и бледным…

Приходилось отшучиваться, ссылаясь на вполне объяснимую человеческую потребность в личной жизни.

Миссис Хадсон розовела и натянуто улыбалась, но не верила ни единому слову, это Шерлок прекрасно видел. Да и кто, скажите на милость, поверит в сладостное свидание, когда в глазах предполагаемого счастливчика плещется такая отчаянная тоска.

Иногда, если вид его был особенно красноречив, и настойчивость домовладелицы выходила за допустимые рамки, Шерлок обрывал её попытки что-либо выяснить достаточно жестко, а бывало, и резко. Миссис Хадсон обижалась, надолго замыкалась в себе, редко поднимаясь наверх, и в такие дни Шерлок особенно четко осознавал, что ещё немного, и он не выдержит.

С Майкрофтом было ещё сложнее. Брат чувствовал всё гораздо тоньше, видел гораздо глубже, и его молчаливое страдание ранило Шерлока куда больше, чем нескрываемое беспокойство домохозяйки.

*

Он поджидал Шерлока в гостиной, нервно постукивая по ковру зонтом, давно потерявшим свою первоначальную яркость. Этот траурный атрибут Шерлок всегда ненавидел, и время от времени довольно язвительно высмеивал столь несвойственный Майкрофту фетишизм.

Тот лишь снисходительно улыбался, четко давая понять, что не намерен изменять многолетним привычкам, а, возможно, и слабостям, в угоду неприязни младшего братца.

Господи, как по-детски смешны и наивны были когда-то их перебранки!

Теперь отношения изменились, и это радовало обоих. Нелепое соперничество осталось в прошлом; они не стыдились проявления чувств, а забота друг о друге перестала быть чем-то недосягаемым, превратившись в естественную потребность. И если раньше их диалог всегда начинался с взаимного пикирования, то теперь такие простые вопросы, как «где ты?», «чем занят?» и «все ли в порядке?», больше не раздражали Шерлока, а Майкрофту давались легко и непринужденно.

Хоть какая-то божья крупица в том дьявольском наваждении, что клубилось вокруг Шерлока все эти страшные полгода его не-жизни…

Но сейчас, именно сейчас, Майкрофт был последним человеком, которого Шерлок хотел бы видеть, и с которым был расположен начать разговор.

*

…Оставив возбужденного и чем-то напуганного Садерса в кухне, узнав от него всё, что так жаждал узнать, и сразу же поверив его словам, Шерлок торопливо поднялся в спальню, где, не потратив ни секунды на душ, бритьё и даже на чистку зубов, быстро оделся и уже через десять минут стоял в гостиной, полностью готовый в дорогу.

– Я уезжаю. – Он подошел к дверному проему и остановился, не переступая порога.

Впервые Шерлок подумал, как удивительно Садерс красив. Как волнующе сочетается благородное серебро волос с солнечной медью обнаженного торса. Сколько удовольствия приносили прикосновения к этой безупречно натянутой коже, сколько блаженной радости – тому, кто по-настоящему любил его, и кого он так безжалостно уничтожил в угоду собственной дьявольской похоти.

Или любви? Или одержимости?

Думать об этом не было сил.

Садерс даже не попытался остановить его, лишь взглянул тяжело и мрачно.

– Уезжай.

*

Всю дорогу Шерлок метался на заднем сидение автомобиля, отрезанный от мира густой тонировкой стекол, кусая губы и впиваясь зубами в кулак. Его колотило от нетерпения: скорее домой, подальше от этого гиблого места, где проклят каждый камешек на садовой дорожке, где черная муть заполняет сердце и душу, где единственной отрадой была эта ночь, подарившая фантастическое видение: охваченное смятением, дрожащее тело, покорно прильнувшее к его груди в попытке пережить ошеломивший оргазм.

Краем сознания он понимал, кто дарит ему потрясающую, затягивающую в горячечную воронку ласку, чье дыхание просачивается сквозь кожу, попадая прямо в несущуюся по венам кровь…

Но какое это имело значение, если под крепко зажмуренными веками поселился и не желал исчезать другой, растревоживший душу образ.

К нему и стремился Шерлок, полностью отдавая себе отчет в том, что нетерпение его скорее всего напрасно, хорошо понимая, что увидеть выражение отрешенности и усталости на простом, но незабываемом лице – подарок, которого он вряд ли достоин.

*

Майкрофт был настолько сейчас неуместен, что, обнаружив его в гостиной, Шерлок едва не застонал от разочарования.

Старший Холмс пробежался по его лицу быстрым, внимательным взглядом, но промолчал, хотя выглядел Шерлок крайне измученным и вызывающе неопрятным.

– Привет. Что ты здесь делаешь?

– Здравствуй. Как дела, Шерлок?

– Майк, – Шерлок сделал умоляющий жест, – не сейчас. Я очень хочу в душ. И очень хочу подумать.

Но Майкрофт не шевельнулся, несмотря на то, что желание как можно скорее выпроводить незваного гостя сквозило в каждом порывистом жесте

Шерлока и заполняло тьмой неприкрытой досады воспаленную бирюзу его глаз.

– Не беспокойся, я не надолго. – Майкрофт указал на стоящее рядом кресло. – Присядь на минутку, пожалуйста. – Он помолчал, продолжая рассматривать брата. – У тебя… роман?

– Майк! Прошу тебя, перестань! – Раздражение нарастало. Шерлок явно не собирался садиться и уж тем более отвечать на вопросы. – Я взрослый мужчина, и даже если у меня десять романов, это дело мое, и только моё. Извини…

Майкрофт нехотя встал. Всё его эмоции и желания прослеживались очень легко, да он и не старался их скрыть: жгучее беспокойство, стремление немедленно увезти, укрыть, спрятать, защитить… Только вот, от чего?

– Не пытайся меня обмануть. Я не стану допрашивать, где ты провел эту ночь, и почему немыт и нечесан. Конечно же, это не роман. Мое предположение попахивает идиотизмом. – И, подойдя почти вплотную, тихо сказал: – Я схожу с ума, Шерлок. Каждый день в ожидании катастрофы. Это немыслимо. Пощади.

Господи, как некстати!

У Шерлока тоскливо заныло под ложечкой. Захотелось снова стать маленьким, зависимым и, как когда-то в детстве, доверить брату все свои беды в полной уверенности, что уж он-то наверняка знает, как разобраться с враждебным миром, где происходит столько непонятных и страшных вещей.

Но Шерлок давно уже вырос.

– Майк, я в порядке. Всё хорошо.

– Да-да, это заметно. Что ж… Я ухожу. Только… Дай мне слово, Шерлок, если всё будет совсем хорошо, ты пересилишь гордость и расскажешь своему старому брату, от чего тебя давно уже надо спасать.

Вопрос вырвался помимо воли, прежде, чем сильнейший испуг на несколько секунд парализовал голосовые связки.

– Что ты знаешь о Садерсе Ремитусе?

Майкрофт тяжело вздохнул.

– Не надо, Шерлок. Это бессмысленно.

– Что? – Шерлок с трудом подавил волнение – как неосторожно, какая непростительная слабость!

– Не пытайся заморочить мне голову! – Майкрофт неожиданно разозлился. —Почему всегда одно и то же?! Стоит только задать по-настоящему серьезный вопрос, ты тут же применяешь очередной отвлекающий маневр и переключаешь моё внимание на какую-нибудь низкопробную ерунду! – Дав выход скопившемуся напряжению, он тут же смягчился. – Это нечестно, Шерлок. Ну зачем тебе знать о господине Ремитусе? Какое тебе до него дело? Очень богатый, очень умный, очень свободный… Занимается политикой, благотворительностью и развратом. Ничего интересного лично для тебя, если, конечно, брать во внимание сферу твоих интересов.

– Ты прав. Извини. Поговорим в другой раз.

– Отдыхай. Паршиво выглядишь, брат. Кстати, инспектор Лестрейд интересовался твоими делами. Он приятный и неравнодушный человек. Не хочешь ему позвонить? Или встретиться?

– Зачем?

Майкрофт неопределенно пожал плечами и направился к выходу.

– Майк, – остановил его Шерлок, поддавшись очередному безудержному порыву. – А ведь ты не ошибся.

Майкрофт обернулся, удивленно приподнимая бровь.

– У меня на самом деле… роман. Кажется.

– Кажется? Хм… Интересно… Бог в помощь, Шерлок.

*

Он носился по квартире, как сумасшедший, пытаясь сделать одновременно несколько очень важных вещей: принять душ, потому что ощущение грязи было невыносимым; выпить большую кружку черного кофе, потому что тело срочно требовало ударной дозы глюкозы и кофеина; причесаться, постричь ногти…

Нетерпение подгоняло, превращая все действия Шерлока в бессмысленную толкотню.

Наконец собственная маета так его утомила, что он без сил упал на диван и закрыл глаза. Необходимо успокоиться, упорядочить разбушевавшийся в мыслях хаос, дать телу возможность отдохнуть от сотрясающего сердцебиения.

До вечера вполне достаточно времени. Он всё успеет. Он будет спокоен и невозмутим при встрече. Сейчас, оказавшись в родных и привычных стенах гостиной, он позволил себе на минуту поверить, что судьба не всегда беспощадна.

Он отчетливо представлял, как зайдет в ненавистный Ярд и увидит у стойки обтянутую дешевой фланелью спину, которую обнимал и гладил с такой ненасытной тоской.

И рукам было жарко. И сердцу.

Что происходит?

Зачем ему этот бродяга?

Что необъяснимо притягательного он нашел в его потухших глазах?

И почему так жестоко ломает от желания прикоснуться?

Неожиданно он задремал, хотя вряд ли можно назвать приятной дремой то тяжелое забытьё, в которое погрузилось сознание, утомленное атакой беспорядочно метущихся мыслей.

*

Но даже такой, похожий на обморок, сон Шерлока освежил и вернул часть утраченных сил.

Он решил завершить прерванный туалет и, потеплее одевшись (неожиданно налетевший северный ветер хозяйничал на улицах Лондона, кружась и врываясь в приоткрытые двери домов), прогуляться по городу, посидеть в одном из уютных кафе многолюдного Сохо, погрузиться в его особенную, непринужденную атмосферу.

Очень хотелось обмануться хотя бы на вечер: он такой же, как все, обыватель, решивший неплохо провести свободное время. Нет ни боли, ни безысходности, ни вечного страха, что кое-кто, обезумевший от не знающей насыщения похоти, в очередной раз сорвется, и последствия этого срыва будут долго ещё изводить его чувством непоправимой вины.

Ничего этого нет.

Лишь расцвеченные огнями улицы города.

Лишь суетливо снующая праздная толпа.

А то, что дорога ненароком приведёт к дверям личного ада, так это просто капризы судьбы.

Он был уверен, что сегодня в Ярде к нему никто не подсядет: Садерс никогда не изменял привычкам, и после проведенной с Шерлоком ночи расслаблялся настолько, что давал ему временную передышку, как видно, надеясь, что тот наконец-то одумается, что, сломленный и покорившийся, в следующий раз прильнет к нему без привычной ненависти и презрения.

И лишь спустя неделю, подчиняясь беснующимся в его душе демонам, понимая, что в очередной раз ничего не добился, Садерс начинал всё сначала…

Казалось, этому не будет конца. Нынешняя разбитость Сада Шерлока обмануть не смогла: он не тешился самообманом. Что бы ни грызло черное сердце Сада сегодня, завтра он вновь поднимет поникшую голову и обожжет Шерлока непримиримой яростью: мой, мой навеки, и не смей подумать иначе.

Но это будет потом.

А сейчас Шерлок рвался навстречу неизвестности, окрыленный надеждой, почти счастливый.

Один раз. Один-единственный раз.

Он увидит незнакомца и сразу поймет, что за силы несут его туда, куда всё это время он шел, как на казнь.

*

Лихорадочное передвижение в гомонящем веселом потоке трудно было назвать прогулкой. Будто сквозь корявые сучья, Шерлок продирался сквозь надушенные, принаряженные ради вечернего моциона тела, стремясь к единственной цели, сгорая от нетерпения. Глотая обжигающий кофе в симпатичном бистро, он возбужденно вздрагивал – скорее, скорее туда.

Ничего, похожего на приятное времяпрепровождение. Грохочущее сердцебиение и охваченная горячкой нетерпения голова.

Шерлок решительно встал и через пару минут несся по мостовой, подхваченный ветром, слегка остудившим пылающие щеки и лоб.

На пороге Ярда накатила глупейшая слабость: не слушались ноги, не гнулись заледеневшие пальцы, дверная ручка выскальзывала из рук.

Громкая музыка и запах спиртного накрыли привычным силком: ловушка. В висках вспыхнула новая порция боли.

Он так отчаянно волновался, что поначалу не различал ни силуэтов, ни лиц.

Народу было немало: испортившаяся погода гнала любителей остренького в тепло. У стойки – не протолкнуться, да и столики оказались занятыми. В радужном полумраке витал терпкий аромат сексуального возбуждения: переизбыток охваченных желанием тел создавал особый флер непристойности и порока.

Как всегда на Шерлока обратили внимание. Взгляды ощупывали, раздевали, наполнялись интересом и жаждой.

Он растеряно озирался в дверях: давно здесь не было так многолюдно. Но Эд уже увидел его и призывно махнул рукой, одновременно что-то объясняя сидящему напротив мужчине, которого Шерлок сразу узнал. Один из недавних его клиентов, чьи отвратительные причуды невозможно вспомнить без рвотных позывов.

Обернувшись через плечо и встретившись с Шерлоком взглядом, тот вскочил, в безумном порыве рванувшись навстречу. Засияли глаза, приоткрылись губы. Ненавистная жажда немедленно взять… И замер, вспомнив, как видно, условия договора. Лицо исказила болезненная гримаса: так сильно хотелось приблизиться, ещё раз оказавшись в магнетическом поле жара и секса.

Шерлок холодно отвернулся. Урод. Всё его внимание было отдано залу: он напряженно всматривался в каждого из сидящих за столиками в надежде найти навсегда врезавшиеся в память черты. Но лица сливались в общее пресное месиво. Ничего, похожего на теплую синеву. Ничего, заставляющего сердце дрожать и падать.

Он опустился на освободившийся стул, с омерзением ощущая остатки тепла только что покинувшего его тела. Ничего хуже, чем пристрастия этого, на вид такого обыкновенного, безобидного человека, за эти полгода у Шерлока не было. Он брезгливо передернул плечами и посмотрел бармену в глаза.

– Сегодня никого, – успокоил Эд и поставил перед ним привычный бокал вина.

…Домой Шерлок вернулся поздно, до последней минуты надеясь на чудо.

Но не бывает чудес.

*

На четвертый день Шерлок не выдержал. Ожидание доводило до нервного тика. Ожидание бесполезное и оттого ещё более жгучее.

От выпитого мутило: все эти дни он пил непривычно много, и впервые познакомился с настоящим похмельем – тяжелым, отдающим в висках гулким набатом, скручивающим желудок тошнотворными спазмами.

– Эд. – Каждое слово давалось с трудом. – Скажи… Ты не запомнил, случайно, парня…

Бармен понимающе усмехнулся.

– Того, что увел тебя несколько дней назад?

– Пять дней назад.

– Ну хорошо, пять… Помню, конечно. Приходил твой красавчик и торчал до двенадцати вон за тем… – Эд кивнул в сторону входной двери, – …столиком. Хм… Я думал, он никогда не отдерет от стула свою упрямую задницу! Не тебя ли этот мачо так настойчиво поджидал? – наигранно удивился он.

Шерлок едва держался – страстно хотелось впиться зубами в горло и вырвать каждое ядовитое слово.

– Ты уверен, что это тебя касается? Дальше…

– Дальше? Не знаю. – Эд равнодушно пожал плечами. – Ушел. Больше здесь его не было. Как видно, не настолько ты ему интересен. Кто он?

– Никто.

*

Вот и закончился твой роман, Шерлок.

========== Глава 29 Кому ты нужен! ==========

Шерлок не склонен к истерикам, но сейчас он смеялся именно истерично, всхлипывая на вдохе, вытирая ладонью набежавшие слёзы.

«Побрился, помылся… Жалкий, ничтожный кретин! Кому ты нужен?! Заезженная, усталая шлюха! Да он до сих пор отплевывается, вспоминая твои мерзкие поцелуи! О, боги, как же это смешно!»

Он корчился в кресле, зажимая дрожащий от смеха живот, пытаясь остановить конвульсивное сотрясение, от которого ломило всё тело… Он не предполагал, что может быть хуже, чем было все эти кошмарных полгода. Дни сумасшедшего ожидания высосали из него остатки веры. Что бы ни происходило, какая бы грязь ни касалась его души, огонек веры слабо, но настойчиво тлел: всё изменится, вот-вот, ещё немного, надо только набраться терпения. Прижав к себе незнакомое и почему-то очень знакомое тело, он понял, ради чего так отчаянно цеплялся за жизнь. Вера превратилась в уверенность, хотя ничего более шаткого, зыбкого, чем надежда на новую встречу, представить себе было нельзя.

Всё рухнуло в одночасье. Пара насмешливых фраз разрушила все иллюзии. Но что могут значить слова бармена, для которого он, Шерлок – лишь способ хорошо заработать?! И почему так ошеломили его эти несколько равнодушно брошенных слов?!

Потому что были правдоподобны до тошноты.

Смех иссяк, оставив после себя не звенящую легкость, как это бывает обычно, а режущую боль в затылке и гулкую пустоту. Потом накатил панический ужас – а вдруг?! Вдруг все не так?! Это же Садерс! Как можно верить его обещаниям?! Чем он там клялся, памятью матери?! Какая у чудовища может быть мать?!

Он заметался по квартире в поисках телефона.

*

– Чего тебе? – прозвучало враждебно и глухо.

– Он жив?

Если он сейчас заорет, станет немного легче.

Но враждебные нотки уже исчезли, и рокочущий голос промурлыкал снисходительно и лениво:

– Мой мальчик, ты так надоел мне со своим оборванцем! Что, не пришел? Отвратительная неблагодарность. Эд уже доложил мне, как пошло ты напивался все эти дни, поджидая своё загулявшее счастье, и едва не свернул себе шею, бесконечно пялясь на дверь. Будь уверен, твой маленький принц жив и здоров. – Сад усмехнулся и вкрадчиво прошептал: – И, думаю, даже весел. Нежится в объятиях какой-нибудь славной принцессы. А может быть, двух принцесс. Почему бы и нет? Судя по тому, как ты бесишься, в чувственных разговорах он недурён…

Шерлок слушал унизительную отповедь и молчал, понимая, что Садерс прав, что нахлынувшее наваждение сделало его слабым и уязвимым. И слепым. И глупым.

Лицо заливало жаром стыда.

– Молчишь? О, мой мальчик, как невыносимо ты жалок. Названиваешь, скулишь. Ты никогда не начинал разговора первым. Гордился. Ну и где теперь твоя гордость, любимый? Неужели он того стоит?

И Шерлок ответил:

– Стоит.

Короткие гудки напомнили ему детский плач.

***

Ночь и следующий день выпали из памяти напрочь: Шерлок не помнил, хорошо или плохо он спал, чем занимался в течение долгого дня, что ел и что пил. Внешне он был выдержан и спокоен, и ни один человек на земле не заподозрил бы в нем того, кто уже почти умер, разъедаемый изнутри кислотной чернотой безысходности.

Вечером он снова отправился в Ярд, где провел отведенный Садерсом час, застыв на высоком стуле беспощадной красоты изваянием, кожей спины ощущая всепоглощающий интерес и охраняемый от непрошеных посягательств свирепым взглядом непривычно мрачного Эда.

Оба молчали, не глядя друг другу в глаза.

Оба друг от друга устали.

Ровно в одиннадцать и ни минутой позже Шерлок вышел из бара и махнул проезжающему мимо такси. В небольшом круглосуточном супермаркете он заполнил тележку банками, бутылями и пакетами в количестве, способном досыта накормить небольшое зажиточное семейство, получая неожиданное удовольствие от собственной деловитости и рачительности – он не часто занимался такими простыми вещами.

Выгрузив свои приобретения на кухонный стол и внимательно рассмотрев каждую из купленных упаковок, он аккуратно расставил и разложил всё на полках давно уже опустевшего холодильника.