Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Ему нечего было делать, некуда было пойти.

Если впасть в благословенную кому не удавалось, с наступлением сумерек Старик покидал опостылевший дом и направлялся в таверну – перекусить и выпить стаканчик. Он неспешно шагал по поселку, глядя прямо перед собой, не замечая вежливых, торопливых кивков, не слыша приветствий. Но, великодушно прощая столь вызывающую надменность, с ним продолжали здороваться, неизменно попадая в поле его странного, непреодолимого магнетизма.

Он был по-прежнему бодр, моложав и на редкость красив. От его быстрого взгляда, если он им удостаивал, пробирало ознобом, и нападала необъяснимая суетливость: и вроде бы нет причины, а лихорадит. Соседи его сторонились.

Но надменности не было и в помине. Сосредоточенный на тяжести, что носил в своем сердце, Старик попросту не замечал людей.

Шерлок и Киро… Мальчики мои…

Вопреки рассудку и логике, двойное бремя нести было значительно легче. Старику казалось, что он не идет, а парит – ни живой, ни мертвый. Сгусток больной энергии, затерявшийся во Вселенной. И даже Смерть обходила его стороной.

На двадцать два года он пережил Киро, и все эти двадцать два года настойчиво, но безответно призывал избавление.

Но ему неизменно в этом отказывали.

Старик не позволял себе опуститься – не хватало ещё задохнуться в собственной вони. Такого подарка ни Богу, ни Дьяволу он не сделает. Сил на это оставалось всё меньше, желания не было вовсе. Зачем? Кому нужны его отмытые руки и ноги? Но перед сном, кряхтя и чертыхаясь, он тащился в душ, и там, намыливая всё ещё стройное, но отвратительно ветхое тело, смывал с себя следы дневной маеты. Раз в месяц у местного брадобрея коротко стриг обесцвеченные временем волосы. Стирал и гладил одежду. Чистил обувь. Наводил в доме порядок. И в этих нехитрых хлопотах заключалась вся его жизнь. Не считая яростных монологов, обращенных к безучастному небу и столь же безучастной бездне.

Двадцать лет бессмысленного существования раздробили память Старика на крошечные кусочки, собрать которые в единое целое он, как ни старался, так и не смог. Он давно не помнил себя самого: кем был когда-то, что его окружало, какие страсти кипели вокруг. Смутные видения о ком-то сильном и беспощадном, рухнувшем с небывалых высот, не беспокоили его совершенно. К нему это отношения не имело.

Он знал только этот берег и Киро, подарившего ему шанс снова стать человеком. Он знал тоску по нему. Страстное желание уйти. Надежду, что ждать осталось недолго. Ярость на двух заигравшихся идитов, управляющих дарованными им Владениями по-детски неумело и бестолково, играющих с ним также по-детски жестоко, глухих к ежедневным призывам избавить наконец от мытарств, от испытания слишком затянувшейся жизнью.

И нежность – небывалую, вновь и вновь ошеломляющую своей нерастраченной силой. К Шерлоку. К тонким, подвижным пальцам, которые так смертельно хотелось поцеловать.

Собственно, этого ему было достаточно.

*

Заболел он неожиданно, в одночасье. Наступило утро, когда подняться с постели получилось с трудом – силы оставили. Ни кусочка, ни крошечной капли силы. Чужое, неподъемное, наполненное пугающей тяжестью тело, которое еле-еле удалось дотащить до унитаза, чтоб позорно не намочить штаны…

Слабость изводила паралитической дрожью – и кружки не удержать.

Потом на иссохшее тело набросилась боль. Набросилась кровожадно и алчно: ни на минуту не оставляя своё черное дело, пожирала отмирающие внутренности, ломала кости, догрызала остатки разума и души.

Старик терпеливо и чутко прислушивался к её звериному урчанию, пытаясь понять, что это: рак или поедающая его тоска. Но что бы это ни было, он с радостью принял казнь. Несомненно, боль очень быстро его убьет – вряд ли сердце выдержит столь свирепый напор. Старик успокоился и перестал враждовать с Небесами и Преисподней.

С болью он не боролся. Даже думать об этом не смел. И как бы он мог? Она приближала так долго вымаливаемый конец. Пил анальгетики и стискивал зубы. К тому же, кто-то из тех Двоих как видно решил его пощадить – временами боль отступала. Сознание Старика прояснялось, чуть-чуть прибавлялось сил, и он пожелтевшим, изможденным призраком брел к берегу моря. Шел еле-еле, отдыхая на каждом шагу, а дотащившись, падал на спину, долго восстанавливая изодранное дыхание.

Отдышавшись, он садился к морю лицом, зло отгоняя пугливую мысль, что вряд ли осилит дорогу назад. Но соленая влага его освежала, он благодушно жмурился и улыбался. Наслаждался уходящей жизнью.

Браниться больше не было смысла – его наконец-то услышали.

Теперь он беседовал, и беседовал исключительно с Шерлоком. Шептался как заговорщик. Рассказывал о Киро, о том, как скучает по нему все эти двадцать лет, как прекрасен Киро, как великодушен и добр.

И как безумно Старик влюблен. В него. В своего Шерлока.

В умирающем сердце любовь вспыхнула с новой силой. Любовь без воспоминаний и грёз. Не имеющая очертаний. Просто нечто огромное и сияющее. Даже боль не могла притушить это всеобъемлющий свет.

Надышавшись и наговорившись, Старик отправлялся домой, преодолевая обратный путь на пике изнеможения. До постели добирался, шатаясь и издавая громкие, хриплые стоны – устал, боже мой, как я устал… Валился на старый диван почти без чувств и погружался в полный кровавого ужаса сон.

Так он и доживал – от боли до боли.

*

Сегодня у Старика особенный день – сегодня Старик умрет.

Ему снился Шерлок – молодой, улыбающийся и счастливый. Он стоял на том самом месте, где когда-то задохнувшийся от быстрого бега Киро впервые прижал к себе тонкое, позолоченное медовым закатом тело и выдохнул в обветренный рот: «Я без ума от тебя, мой Ромео».

Шерлок пристально вглядывался в горизонт: как видно, кого-то ждал. А может быть, просто наслаждался раскинувшимися перед ним синью и беспредельностью. Море ласкало его босые ступни, ластилось, заигрывало, манило.

«Осторожно, Шерлок! – в ужасе крикнул Старик. – Море сегодня опасное».

Но Шерлок успокаивающе качнул головой: не волнуйся, я буду осторожен.

И улыбнулся.

Старик прошептал: «Мой мальчик…»

А потом крикнул так громко, как только позволили изношенные, забитые никотиновой гарью легкие: «Мальчик мой! Ты простил?»

И услышал: «Я простил тебя, маленький…»

Старик дернулся умирающим телом – мощная волна прошлась от макушки до пят, словно один из чертей того ада, в котором он мучительно догорал, вонзил ему вилы в бок. И проснулся.

Поначалу он был уверен: случилось несчастье. Слишком уж тепло улыбался Шерлок – так улыбаются только не чувствуя ни страдания, ни обиды. Не чувствуя ничего.

Все эти годы Старик волновался за Шерлока: здоров ли, счастлив ли, любит ли его Джон по-прежнему преданно и глубоко. Вот и сейчас тревога взорвала грудную клетку сердцебиением: беда, с ним случилась беда! Не уберёг чёртов рыцарь!

А потом, дрожащий и ошеломленный, Старик понял, что произошло невозможное: боль, источившая его тело, исчезла, и оно стало воздушным, легким, с минуты на минуту готовым взлететь.

Так вот оно что… Наконец-то! Он давно готов к путешествию, куда бы дорога ни привела.

Самое главное – мальчик жив и здоров.

Умереть бы на берегу.

Но туда Старик ни за что не дойдет.

Даже не доползет.

Он знал, что никто не придет на его могилу, не принесёт цветов, и был несказанно этому рад. Цветов достойна Лорена – прекрасная, любящая и нежная, ушедшая так непростительно рано. А он… Никому не нужному, всеми забытому старику вполне достаточно горсти родной земли. Земли, которая мягче лебяжьего пуха, теплее ясного солнышка.

* итальянское сухое печенье

** патологическое состояние сна

Комментарий к Глава 41 Я не плачу. Я умираю.

http://www.youtube.com/watch?v=T2yWYhj3U3c

Очень прошу вас, дорогие мои, внимательно послушать эту песню.

Без неё картина не будет полной)

http://static.diary.ru/userdir/6/5/5/2/655277/69718253.jpg

Таким я увидела юного Киро)

========== Глава 42 Я люблю тебя, Шерлок. Навеки твой Джон Х. Ватсон. ==========

Дорогие мои, глава получилась довольно объемной, но, надеюсь, вы не заскучаете, тем более что она заключительная. Здесь сплошной сироп – из серии «все хорошо, а будет ещё лучше…»)))

«Я, Джон Хэмиш Ватсон, счастливейший из смертных. Но иногда мне кажется – я бессмертен. За каким дьяволом умирать, если всё так ослепительно хорошо»…*

Этими словами я когда-нибудь начну свои мемуары. Если, конечно, у меня найдется на это хотя бы одна гребаная минутка. Мне и дышать-то некогда. Моя жизнь – чертово колесо, и крутится это колесо с бешеной скоростью: верх-низ, день-ночь. Лица, улицы, города… Да-да, иной раз, не успев опомниться, я вдруг оказываюсь в какой-нибудь сонной глуши или в грохочущем мегаполисе, куда забросила меня судьба по имени Шерлок Холмс.

Моя единственная судьба.

Не знаю, за что благословил меня Бог, но пью я это благословение по глотку – берегу драгоценную влагу. Да и захлебнуться, если честно, боюсь: с Шерлоком захлебнуться – раз плюнуть. Уж я-то знаю. В ту ночь, когда, изнемогая и теряя остатки выдержки, я попросил его дотронуться, приласкать… Дьявол! Не знаю, как я вынес всё это, как выжил, как смог вытерпеть первый подаренный им оргазм. Шерлок гладил мой член, что-то шептал, то ли утешая, то ли умоляя – в своем возбужденном полубреду я не разобрал ни словечка, – а я богохульно взывал к небесам с дикой просьбой не дать мне подохнуть, кончая…

Он довел меня очень быстро – много ли мне было надо, если давно уже от каждого его прикосновения ноги теряли опору, а мысли сгорали дотла. Зачем мы ждали так долго?! Но ожидание того стоило. Я кончил с протяжным воем, почти отключившись. Черт с ним, не это главное. Он сел на мои бедра – Господь всемогущий, как невыносимо пылала его кожа – и влажной от спермы… моей спермы!.. ладонью обхватил себя. Я смотрел и смотрел… Не дыша, сотрясаясь от грохота сердца. В спальне было темно, но я отчетливо видел каждое из его движений, видел блестящие быстрые пальцы, в которых пряталась и вновь появлялась головка с расширенной, мокрой уретрой, видел, как показалась и брызнула первая капля, и как следом за ней мощный сгусток вырвался на свободу, заливая мне грудь и живот. Этого, именно этого я никогда не забуду, что бы мы с ним ни вытворяли потом.

Он лег на меня, дрожа и постанывая, и в глазах его плыли слёзы. Шерлок плакал, будь я проклят! Кончал и плакал. Выдержать такое нужна немалая сила духа.

Знаете, чего мне хотелось больше всего? Чтобы он отдышался и трахнул меня, чтобы взорвался на хрен мой мозг, и в прах рассыпалось тело. Мне хотелось этого страстно. И не потому что так уж было необходимо срочно насадиться на член. Да я был едва жив, если честно. Принадлежать ему полностью, изнутри и снаружи – вот чего мне тогда не хватило. Но потом я это, конечно же, получил. Ещё как… Шерлок всё делает по высшему классу: распутывает самые немыслимые клубки человеческих злодеяний и трахает до грома в ушах.

***

– Мать твою, я не самый хреновый хирург, и собирался стать выдающимся! – ору я.

– Ты очень хороший хирург, и выдающимся станешь непременно, поверь, – улыбаясь, отвечает Шерлок и прижимает к себе. – Ты просто устал. От меня?

Я мгновенно погружаюсь в родное тепло, и осоловело припадаю к груди.

– Пошел к черту. Сам знаешь, что нет. Я без тебя никак… И никуда.

– Зачем же тогда орешь?

– Могу я поорать?

– Можешь. Ори.

Шерлок обнимает крепче, целует волосы, гладит спину, и я вздыхаю, вжимаясь животом и бедрами в гибкое, неутомимое тело.

– Ляжем сегодня пораньше, и ты отдохнёшь.

– Обязательно ляжем пораньше. С учетом того, что уже два ночи.

Мы недавно вернулись – Шерлоку срочно понадобилось в Виндзор, где более трёх часов он рылся в местном архиве, перелопачивая груды пожелтевшей, истрепанной писанины. Я как бесплатное приложение сидел неподалеку, клевал носом, время от времени разражаясь громкими залпами вкусных чихов – по пять-шесть чихов подряд. Шерлок вздрагивал, оглядывался, хмурился и вновь окунался в свое пыльное бумажное море.

В Лондоне, задремав на заднем сиденье такси и находясь в полной уверенности, что через какие-то полчаса окажусь у себя в душе, потом в кухне за чашкой чая, потом загоню этого одержимого в спальню, погашу свет и, плотнее прижав к кровати, прикажу немедленно угомониться, а ещё лучше – поскорее уснуть, я прихожу в себя на пороге шикарной квартиры Майкрофта Холмса.

Растрепанный, заспанный Лестрейд старательно делает умное, сосредоточенное лицо, и зевает заразительно и отчаянно. Три дня непрерывного марафона – это черт знает что, это из кого угодно выбьет последние силы. И только Шерлок полон энергии и огня: он наконец-то напал на след, и помоги бог тому, кто вздумает его удержать!

– Шерлок, оставь в покое инспектора, – подает голос Майкрофт – тоже заспанный, но даже вырванный из теплой постели, умудряющийся сохранить свою британскую элегантность. – Ты же видишь – он ничего не соображает. – И поворачивается в мою сторону. – Джон, разве нельзя было отложить этот визит до утра? Неужели даже вы не в силах остановить его?

Ага. Попробуйте остановить переполненный лавой вулкан, Ваше Величество.

– Хотя, вы, я вижу, тоже ничего не соображаете… – продолжает он без тени насмешки. Майкрофт Холмс полон сочувствия, чтоб я пропал! – Шерлок, завтра.

– Сегодня. Сейчас.

И начинается извержение.

И вот уже глаза Лестрейда загорелись. И вот уже перед нами не разомлевший в сладких объятиях любовник, а старая ищейка с острым нюхом и резвыми лапами.

Майкрофт вздыхает.

Я тоже вздыхаю.

Но с другой стороны, с чего бы вздыхать Майкрофту Холмсу, если Шерлок, и только Шерлок, вытащил Грега из ямы, в которой тот увязал по самые уши?

*

Инспектор переживал произошедшее куда тяжелее, чем мы, и отчаяние его лишь набирало силу. А потом вдруг исчез, переполошив нас до состояния крайней нервозности. Шерлок и Майкрофт методично атаковали Скотланд-Ярд, но там продолжали невозмутимо отвечать, что Грегори Лестрейд взял внеплановый отпуск. Устал человек, понимаете? Устал!

Шерлок не находил себе места, уверенный, что инспектора понесло в Италию.

На Майкрофта было жалко смотреть: слишком много обрушилось на него испытаний и необъяснимых загадок. Он не выглядел плохо, нет… Перед нами был манекен – наряженный в щегольской костюм, но слегка полинявший от длительного пребывания за стеклом дорогой витрины.

Впервые он задал Шерлоку вопрос о Садерсе Ремитусе – так неожиданно, что оба мы вздрогнули, переглянулись и вспыхнули одинаково ярко.

– Садерс Ремитус? – растеряно переспросил Шерлок.

– Да. И не делай вид, что слышишь это имя впервые. Не трудись. Слава богу, хорошая память – одно из моих главных достоинств. Ты уже интересовался им. Однажды. Что связывает тебя с этим тёмным субъектом? Какая тайна? И какое отношение ко всему этому имеет инспектор?

– Ничего. Никакого.

Я дрожал с головы до ног, покрываясь холодным потом. Никогда не предполагал, что одно только имя способно вызвать столь сокрушительную реакцию. Моё поджившее плечо горело фантомной болью – белые зубы вновь смыкались на нем, вырывая окровавленный клок души.

Но Шерлок быстро взял себя в руки. Взгляд его перестал метаться по стенам, в голосе не чувствовалось ни дрожи, ни удивления.

– Что за нелепые выводы?

– Ты обманываешь меня, – устало проговорил Майкрофт. – И я в который раз ничего не добьюсь.

– Майк, – Шерлок сменил безразличный металл на мягкий, утешительный тембр, – тебе не о чем волноваться.

– Да, конечно. Не о чем. Джон две недели лежал в лихорадке, ты за полгода превратился в двигающую руками и ногами марионетку… Кто тобой управлял? Уж не он ли? Мне страшно даже подумать об этом, Шерлок. Теперь пропал человек, которого я… который мне дорог – без предупреждения, без возможности задать элементарный вопрос, нужна ли ему моя помощь. А Садерс Ремитус своим внезапным исчезновением поверг в изумление высший свет и деловые круги Британии. Я похож на кретина, не способного протянуть связующие нити от одного к другому?

– Майк. Майки…

Желудок скрутило страхом: было очень похоже, что Шерлок готов признаться. И тогда на нас обрушится мир. А к этому я не был готов – слишком устал от войны.

– Я никогда и нигде не пересекался с этим человеком. Никогда и нигде. Можешь быть совершенно спокоен.

Не знаю, поверил ли Майкрофт… Думаю, это навсегда останется острым шипом в его сердце. Но он немного оттаял: в конце концов, каждый из нас боится правды, сила которой может оказаться чересчур разрушительной, каждый бежит от неё без оглядки, втайне радуясь, что не пришлось повстречаться лицом к лицу.

– Хотелось бы верить.

Грег появился спустя неделю – худой, почерневший. Он приехал на Бейкер-стрит поздно вечером с бутылкой дешевого коньяка.

Мы набросились на него, как пара голодных гиен. Едва не порвали на части – и от радости, что жив-здоров, и от бешенства, что до такой степени напугал.

– Вы всё-таки были там. – Глаза Шерлока сузились и недобро блеснули. – Зачем?

– У вас не принято приглашать присесть? Я с ног валюсь.

Мы разлили коньяк, выпили и молча уставились друг на друга – трое мужчин, обременённых тяжелейшей из существующих тайн.

– Да, я был там, – с вызовом ответил Лестрейд, и тут же сник, как-то странно оплыл и уменьшился. – Я не мог иначе.

– И… что? – спросил я, стараясь на Шерлока не смотреть – мне достаточно было его вдавленных в колени ладоней, его настороженного молчания.

Грег тряхнул головой.

– И ничего. Поиграл в героя, кретин… Тайно пробрался в логово зверя, – с горькой усмешкой начал он. – Никто в этой вонючей дыре не слышал о Садерсе Ремитусе. Никто!

– Зачем ты туда поехал? – от нахлынувшего облегчения я разозлился. Слава богу, всё обошлось. Но неужели нельзя хотя бы попытаться оставить в прошлом все эти горы дерьма?! – Какого хрена?!

– Я собирался его убить, – просто ответил он. – И убил бы, но…

– Вы его видели? – холодно поинтересовался Шерлок.

– Да.

Тишина была угнетающей, бьющей по каждому нерву. Разорвал её я – едва владея собой и пытаясь вернуть хотя бы каплю спокойствия. – Паршивый коньяк, Грегори. Где ты его откопал?

– Пей что дают, – огрызнулся инспектор. – Я без гроша. Мне рассказали, что в деревню приехал шикарный красавчик и поселился в домишке старого Киро. Но кто он – черт его знает. За глаза все называют его Господином, а представляться этот самый Господин не спешит. Я сразу понял, что это он. Обрадовался до дрожи. Я обрек его, Шерлок, понимаешь? – Инспектор нервно взъерошил жесткие поседевшие пряди. – Я его приговорил. И не намерен был отступать. Снял комнату в местной таверне. День, два, но я его выслежу и обязательно пристрелю – так я решил. Меня тошнит от себя самого! Гребаный Терминатор. Мститель недоделанный. Потащился вершить праведный суд. Утром я увидел его из окна: он толкал перед собой коляску с каким-то седым инвалидом, и сиял как новенький шиллинг.

– С инвалидом? – Мы удивленно переглянулись.

– Да. Инвалид, кстати, тоже сиял. Совершеннейшая развалина, просидевшая в своем кресле без малого тридцать лет. Некий Киро Морелли, местный абориген. Одинокий, никому не нужный калека. Никому, кроме Садерса Ремитуса, как оказалось. Старый друг? Возможно… Я уехал. Не смог… Майк сильно расстроен?

– Да.

– Черт… Какая дерьмовая, дерьмовая, дерьмовая жизнь! – Инспектор налил себе полный бокал и опустошил его залпом. – Я переночую у вас?

*

Куролесил он ещё две недели, пил, не хотел видеть Майкрофта и, не переставая, говорил об уходе со службы.

Старший Холмс совершенно извелся, не пытаясь скрыть своего отчаянного недоумения. Но вопросов больше не задавал, справедливо полагая, что это уже не имеет смысла.

Шерлок нервничал не меньше: молчал, плохо ел и почти не спал, чувствуя себя виноватым как никогда.

– Ты каждую истерику будешь взваливать на свои плечи? – Я был на взводе, скулы сводило от ярости. Чертов Лестрейд! Распустил нюни как баба.

Шерлок не отвечал, лишь смотрел исподлобья и поджимал губы. А ночью доводил меня жаркими ласками до похабных вихляний и громких выкриков. И поцелуи его были неистовы, и рот умопомрачительно сладок.

Что он со мной делает, господи…

На исходе второй недели мы сидели в захламленной гостиной небритого, помятого Лестрейда и молча обозревали разгром и упадок.

Наконец Шерлок поднялся.

– Уходим отсюда, Джон, – сказал он холодно, не скрывая брезгливых ноток. – Вы мне противны, инспектор.

– Что?! – Лестрейд вскочил, хмельно пошатнулся и сделал в его сторону неуверенный шаг. – Что ты сказал?! А ну пошел отсюда, щенок! Я тебя звал?!

– Вы знаете, как воняют чужие пальцы? Как глубоко они ранят душу, проталкиваясь в задний проход? Как по-хозяйски проворачиваются в теле? И как омерзительно мокро хлюпает внутри чья-то похоть? Слабость вам не к лицу.

Он быстро направился к двери.

– Шерлок… – Лестрейд ринулся следом. – Шерлок! Да постой ты!

Шерлок остановился и обернулся через плечо. – Хотите, я буду вам помогать? Во всём.

– Господи боже… Да.

На следующий день Грег переехал к Майкрофту, а потом вернулся в свой заброшенный Скотланд-Ярд.

И началось веселье.

Оттого-то я и орал в два часа ночи, покачиваясь от смертельной усталости.

Шерлок с головой погрузился в новую жизнь, самым естественным образом погрузив туда же меня. Конечно, я радовался: он преобразился неузнаваемо. Словно воскрес. Первое же предложенное Лестрейдом дело поглотило его целиком. Он потрясал меня эрудицией, грамотным подходом к каждой незначительной мелочи, нечеловеческой работоспособностью.

Кто он?! Откуда всё это взялось? Я знал, что не впервые Шерлок занят подобным: докопаться до истины, какой бы ужасной она ни была – такое и раньше его заводило. Полное погружения в предложенную загадку, и такое же полное удовлетворение блестяще достигнутым результатом.

Но говорить об этом он не любил, всерьёз придавая былому увлечению некий мистический смысл. А мне было трудно представить его в роли комиссара Мегре.

Теперь я увидел это собственными глазами. Господи боже! Я сходил с ума – разве такое возможно?! Разве человек на такое способен?! Себе самому я казался глупым, безродным щенком, волею случая попавшим в вольер благородных псов, и даже тявкать боялся. Но, черт бы меня побрал, этот невероятный, открывшийся мне с совершенно неожиданной стороны человек, этот гений и шагу ступить без меня не мог. «Джон, Джон, Джон…» – только и слышно. Надо ли говорить, что я млел и таял?

Мне до чертиков хорошо рядом с ним. И до тех же самых чертиков я за него боюсь. Меня трясет от страха за его драгоценную жизнь, и если бы я мог его к себе приковать, сделал бы это с радостью.

Сказать, что мне самому это не нравится – быть лживым сукиным сыном. Нравится. До жжения в солнечном сплетении, до кипящей крови. Я снова на своей территории – следует это признать. На линии огня, будь я проклят, и дышу полной грудью.

Сотрудничество с полицией и та неоценимая помощь, что оказывал Шерлок, принесли замечательные плоды: постепенно он перестал метаться во сне, перестал вздрагивать и стонать, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.

Я знал, кто ему снится… Обнимал, согревал, укутывал потеплее, прогоняя кошмар, но стараясь не разбудить. Моё сердце разрывалось от жалости и любви.

Шерлок мужественно боролся со страхами, боролся с воспоминаниями, стыдом и болью, день за днём отвоёвывая кусочек свободы. Кошмар отступал. Вовремя принятое противоядие возымело своё исцеляющее действие.

Благодаря этому воспрянул духом и Лестрейд, посветлел лицом и, похоже, даже смирился. Во всяком случае, внешне это выглядело именно так. Сжатая внутри него пружина распрямлялась медленно и почти безболезненно.

Никогда больше мы не говорили о Садерсе, и потихоньку начали его забывать.

***

О собственной карьере, конечно, пришлось забыть, и временами накатывала досада. Я ведь и в самом деле хороший хирург: мои руки вперёд головы знали, что и как надо делать – редкая интуиция. Наверное, надо было подумать об этом серьёзнее. Наверное. Но выбирать между Шерлоком и чем бы то ни было… Никогда! Вдруг, штопая чью-то разорванную селезёнку, я потеряю его – ведь этот безумец так и норовит сунуться дьяволу в пасть, будто мало ему недавних проблем. Но таков уж он есть. И если мне суждено стать его строгой нянькой – бога ради. Какие могут быть возражения?

Бак Морс был немало удивлен принятым мною решением. Он выполнил обещание, нашел для меня прекрасное место в одной из ведущих клиник, и долго не мог поверить, что я ответил отказом.

– Джон, ты шутишь? У тебя золотые руки! Столько жизней ты можешь спасти…

Ну как я мог объяснить ему, что есть жизнь, имеющая для меня ни с чем не сравнимую ценность, и что жизнь эта тоже в моих руках. По крайней мере, мне приятно думать именно так.

Практикующая хирургия и Шерлок оказались несовместимы. И не сказать, чтобы я очень об этом жалел. Я насытился кровью сполна, и вид развороченной плоти до сих пор вызывает во мне инстинктивное содрогание.

Скромная заурядная больница и необременительный график дежурств восполняли мою потребность в профессиональной самореализации, и давали возможность не сравнивать себя с заботливой домохозяйкой, отвоевывая позиции у милейшей миссис Хадсон.

Кроме того, и это тоже было серьезной проблемой, я не хотел быть обязанным Баку.

Он замечательный друг, в этом сомнений нет, и быть не может. Но его интерес ко мне чересчур очевиден. А то, что интересом я малодушно называю подлинное, сильное чувство, зародившееся, как оказалось, уже давно, остается лишь на моей совести. Но разве я виноват?

Мы продолжаем общаться: регулярно созваниваемся, хоть и не часто, но проводим вечер за парой-тройкой стопочек джина, делимся новостями и предаемся воспоминаниям. Я не могу отказать ему в этой малости – великолепный, успешный Бак по-прежнему одинок. И по-прежнему думает обо мне…

Мне неловко и неуютно, но я делаю это снова и снова: встречаюсь с ним в каком-нибудь тихом местечке и веду себя по-приятельски непринужденно.

Несмотря на то, что происходит в этот момент с моим бесподобным любовником.

Это невероятно, но из нас двоих ревнивцем оказался именно Шерлок – тайным, имеющим железную выдержку, внешне непроницаемо хладнокровным. Но я-то всё вижу и всё понимаю.

Я познакомил Шерлока с Баком. Имел такую неосторожность.

Они не понравились друг другу с первого взгляда. Оно и понятно… Вот уж не думал, что когда-нибудь стану яблоком раздора для таких бесподобных мужчин. Я?! Потрепанный жизнью коротышка и два великолепия во плоти. Жизнь любит повеселиться – как видно, такие шуточки ей по вкусу.

При встрече Шерлок увидел всё: сияющие глаза, пробегающую по горлу дрожь… А может быть, он увидел гораздо больше. Для Бака тоже тайн не осталось. Меня притягивало к Шерлоку мощнейшим магнитом: любовью и страстью. Я помимо воли оказывался рядом, касался пальцами, задевал плечом. Сопротивляться этому бесполезно. Я и не сопротивлялся.

В итоге больно было обоим, а мне – невыносимо трудно. И очень жаль, что в тот вечер два замечательных человека совпали только в одном: жаркой, тщательно скрываемой ревности. Очень жаль. Но это единственное, о чем я могу сожалеть.

Они перебрасывались дружелюбными фразами, натянуто улыбались, но я уже знал: знакомство их ограничится этим вечером. Так и вышло.

Шерлок ни разу не озвучил своих нелепых терзаний, но когда я собираюсь встретиться с Баком Морсом, глаза его источают печаль. Он спокоен даже больше чем надо, он ухмыляется, предупреждая о вреде чрезмерных возлияний, а сам сжимается и холодеет душой.

Однажды я не выдержал: – Не ревнуй. Это смешно.

– Я не ревную! – вспыхнул он до самых корней своей потрясающей шевелюры. – С чего ты взял? – Но тут же скис и признался: – Ревную. Страшно.

– Ну и дурак, – сказал я и ушел.

Вернулся я очень быстро: извинился перед Баком, сославшись на неважное самочувствие, и поскорее убрался домой. К Шерлоку. Меня и в самом деле лихорадило и кидало в жар – черт его знает, что он там делает.

Он окинул меня изучающим взглядом. – Вечер не удался?

Мы провели одну из самых безумных своих ночей, и, лежа в его объятиях, с трудом отходя от шквала поцелуев и ласк, я подумал, что ревность не так уж и разрушительна.

Он продолжает меня хоть изредка, но ревновать. И этому парадоксу я не нахожу объяснения: как можно предположить, что тот, у кого при виде тебя начинают подгибаться колени, кто задыхается, целуя твои глаза, кто смотрит и насмотреться не может, в состоянии подумать о ком-то другом? Мне сложно такое понять. Вероятно, у гениев, каким нежданно-негаданно оказался Шерлок, мозги совсем набекрень. Пусть так, я готов к любому его заскоку. Лишь бы верил, лишь бы не сомневался во мне, в моей преданности и моей любви. А от ревности не умирают. Гарри вон тоже ревнива до белых глаз, но счастливее парочки, чем Клэр и она, я пока не встречал. За исключением парочки влюбленных, ненасытных маньяков, которыми оказались мы.

Черт возьми, мы и впрямь ненасытны. Каждое наше попадание в постель оказывается трепетно новым: словно впервые мы приблизились и прикоснулись друг к другу.

Меня от страсти мутит, а сердце выделывает такое, что до сих пор я недоумеваю – как оно справляется с этим диким накалом. Шерлок, его запах, его касания… Господи, как же это мучительно сладко! Я завожусь мгновенно, стоит только ему стянуть с меня майку и прижаться губами к шее. Что со мною творится!

Я был стеснителен в сексе: зажимался, не позволял себе лишнего. Контроль присутствовал так или иначе – нелюбимые руки не подобрали ко мне ключа и не выпустили на волю моих бесстыдных чертей.

С Шерлоком… Господи боже, как запредельно я пред ним открыт! Запредельно. Широко раздвигаю бедра, выгибаюсь навстречу – раскован, разнуздан, похотлив и развратен. Я шалею от страсти, прошу его трахнуть, взять в рот, вылизать яйца… Я говорю и делаю сумасшедшие вещи, а днём горю от стыда, прячу глаза, делая вид, что это не я трясся под ним, выше головы задирая ноги и подмахивая взмыленным задом. Я чертова шлюха, тонущая в любви.

И кто бы видел его довольную рожу!

Он улыбается. Он целует и шепчет: «Ночью ты был бесподобен. Чуть не сломал мне член».

Я вспыхиваю всей кожей, и готов убить его в этот момент. Но отвечаю на поцелуй…

Я люблю его. Я от него без ума. А он – от меня. Я не вру.

Мы долго изводили друг друга дурацкими плясками вокруг да около: кидали жадные взгляды, мучились фантазиями и мечтами, страдали. Но не переходили черту.

Почему? Ну, это понятно. Во всяком случае, относительно моих барьеров и страхов… Через них мне было не перебраться – никак. Да я бы и не стал этого делать. Конечно, хотелось дойти до конца, но даже то, что у нас уже было, устраивало меня более чем: после каждой ночи штормило.