Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Джон резко затормозил возле малопривлекательного бистро, медленными вдохами стараясь унять гулко бухающее сердце, и его вдруг так сильно потянуло в тепло и свет, что он решительно толкнул дверь и вошел в полупустое, довольно опрятное помещение.

Выпил кофе. Съел какой-то потрясающе вкусный салат. Заказал ещё одну чашку. С аппетитом хрустел свежими вафлями. Снова пил кофе.

И понял, что выживет.

Судьба бросила очередной вызов, подослав это адское великолепие плоти. Что ж, бывало, она подкидывала ему вываливающиеся наружу кишки, оторванные руки и ноги, залитые слезами, потухающие глаза, в которых уже никогда не будет ни радости, ни надежды, потому что смерть уже начала свой нескончаемый ритуальный танец, пустилась в свой уродливый пляс.

Чего только не было.

Куда этой воняющей дорогим парфюмом холеной бляди до всего того, что довелось увидеть солдату Джону собственными глазами, и отчего эти его чертовы глаза закрывались порою сами собой, наотрез отказываясь смотреть на белый, но такой непроницаемо черный свет.

Джон решил вызов принять.

И начать всё сначала.

В который раз…

Мать твою, как смешно! Когда же это закончится?!

Ладно.

Итак.

Во-первых, он черта с два уедет из Лондона, несмотря на то, что сейчас тот не вызывает в нем ничего, кроме отвращения. Да вопреки этому и останется.

Во-вторых, подыщет приличную и недорогую квартиру.

Такое возможно?

Возможно.

Устроится на работу. В конце концов, старые связи ещё остались, и не все телефоны и адреса забыты. Это поначалу он никого не хотел видеть. А сейчас… Почему бы и нет? Продираться сквозь джунгли в одиночку? Нет уж, спасибо.

И когда он снова придет в этот чертов гадюшник.

Но об этом – потом.

По дороге в гостиницу Джон бодро прокручивал в голове детали будущей замечательной жизни.

Завтра же он займется поисками жилья. Небольшая квартирка, где будет всё самое необходимое. И камин. Непременно, камин. Приветливый, жаркий, наполняющий комнату таинственным золотисто-оранжевым светом.

Весна и лето промчатся быстро, не успеешь и глазом моргнуть, особенно, когда столько забот и планов. Им на смену придет дождливая, промозглая осень, которая своими унылыми пейзажами Джона не напугает. Каждый вечер он будет сидеть на полу… нет, на мягком коврике у камина… с бутылочкой-двумя крепкого пива, часами смотреть на огонь и незаметно хмелеть, плывя в невесомости покоя, тепла и уюта.

Да, именно так.

А ты, сука, ещё пожалеешь.

Но сначала – крепкий сон.

Встать под горячий душ, смыть с себя мускусный запах недавней гонки, обновить изломанное смятением тело.

…Смятением, вспыхнувшем в каждой вздрогнувшей клетке, в каждой капле отравленной ожиданием крови в тот миг, когда он его увидел, когда на несколько сладких секунд прижался к его груди…

К чертовой матери этот слезливый бред!

…А потом, с головой завернувшись в тонкое одеяло, уснуть.

Как умереть.

На сытый желудок это будет очень легко.

…Переступив порог номера, вновь очутившись в узкой пыльной ловушке, Джон растерял весь свой задор. Тяжело навалилась безысходность, а следом за ней приползли скользкие змейки сомнений и неуверенности.

Справится ли, дойдет ли до цели… И нужна ли ему эта цель…

Что-то доказывать, куда-то карабкаться, ломая ногти, вырывая их с мясом…

Как осточертел ему этот забег!

Да и приз невелик – как-нибудь выжить.

Для чего?

Чтобы сидеть так же тупо, но на другой кровати, и так же ничему в этом мире не верить? И никому?

Но, промаявшись до поздней ночи, Джон все же поднялся, хрустнув до онемения затекшими суставами. Встал под горячий душ, и стало немного легче. С головой завернулся в тонкое одеяло, и стало немного теплее. И уснул. Как умер.

Но перед этим подумал, обращаясь то ли к Дьяволу, то ли к Богу: «Так просто ты меня не получишь. Завтра будет новый день, и кто знает, что он мне принесет…»

Спал он крепко, без сновидений, ни разу не поменяв позы, так и не выпутавшись из тонкого кокона.

А утром…

Утро было теплым и солнечным. Ветер затих, устав своевольничать и буянить. В небе сияла весна – настоящая, ярко-синяя, вселяющая надежду.

Джон бодро отправился на поиски интернет-кафе, где намеревался перекусить и заняться делом. Не без труда отыскав его среди многочисленных заведений яркого, колоритного Сохо, он с аппетитом позавтракал большим сэндвичем с ветчиной и сыром, и, допивая вторую чашку крепкого кофе, приступил к дотошному штудированию объявлений о сдаче в аренду недорогих, но вполне приличных квартир.

По фотографиям ему подошли только три: недалеко от центра, где он твердо намеревался подыскать работу. Но одна оказалась уже сданной, две же других квартиры имели потенциальных жильцов, и хотя вежливая девушка-агент предложила Джону приехать и взглянуть («мало ли что…») на одну из них, он так же вежливо отказался. Зачем?

Бодрости духа Джон не терял. Первая неудача не ослабила его решимости ни на йоту. Найдется его заветный камин. Где-то он непременно есть.

Он твердо решил продолжить поиски, не торопясь и не нервничая, даже если удача отвернётся от него ещё раз.

С работой всё оказалось гораздо проще.

По какой-то странной прихоти подсознания он вспомнил о человеке, с которым в годы учёбы никогда не был особенно близок, лишь время от времени пересекаясь на студенческих вечеринках, перебрасываясь незначительными фразами, потягивая пиво и без интереса рассматривая танцующих однокурсников. Ни Джон, ни Бак Морс танцевать не любили.

Узнав, что Джон Ватсон отправляется в Афганистан, Бак ему позвонил, чем удивил несказанно, и оставив свои координаты, заверил, что если когда-либо Джону понадобится помощь, он смело может обращаться к нему – поможет, чем может.

*

Как человек исключительно аккуратный во всем, что касается документов и информации, Джон координаты Бака сохранил, впрочем, не очень надеясь, что по истечении столь долгого времени сможет отыскать его по домашнему телефону. Но милая женщина, сдержанно представившаяся Джону как миссис Морс, без лишних расспросов и уточнений сообщила ему номер сотового своего сына, доброжелательно, но с долей светского равнодушия заверив, что «Бакки будет исключительно рад».

Предположить, насколько будет рад Бакки его неожиданному звонку, Джон, конечно, не мог.

– Кто? Джон?! – воскликнул тот так темпераментно, что Джон разочарованно качнул головой: конечно же, Бак Морс спутал его с кем-то другим. – Джон Ватсон?! Будь я проклят! Где ты находишься, Джон?

– В Лондоне… Бак, ты меня узнал? – Джон очень удивился такому бурному проявлению радости.

– Узнал ли я старого друга?! – казалось, Бак пытается взять себя в руки. – О чем ты толкуешь, Джон?! Я из тысячи тебя узнаю.

«Старого друга?»

Они договорились выпить по чашечке кофе в одном из кафе на Харли-стрит, неподалеку от Harley Street Clinic, где вот уже более трех лет Бак Морс занимал достаточно высокий административный пост.

– Как видишь, бюрократ во мне оказался сильнее эскулапа, – усмехнулся он, жадно вглядываясь в черты слегка растерявшегося от пристального внимания Джона. – Ты постарел.

Джон невесело усмехнулся.

– Прости, – спохватился Бак. – Я сказал глупость. Но ты, черт возьми, не гламурная красотка, чтобы ожидать от меня комплиментов.

– Да уж, – рассмеялся Джон. – Красотка из меня ещё та. Чего не скажешь о тебе.

Бак Морс выглядел потрясающе: высокий, подтянутый и роскошный. Победитель.

– Да брось ты, – смутился тот и тепло улыбнулся. – Я чертовски рад тебя видеть. Часто вспоминал наши студенческие годы. Весело было. Как угораздило тебя оказаться в чертовом пекле, Джон? Зачем? В хирургии ты подавал такие надежды.

– Кто-то же должен. Почему не я? – нехотя ответил Джон и добавил. – Кстати, для хирурга лучше практики придумать невозможно. К сожалению. Бак, я не люблю говорить об этом.

– Хорошо, хорошо, Джон, не будем. – Бак едва ощутимо коснулся его плеча. – Чем занимаешься, док?

Джон снова усмехнулся.

– Пытаюсь наладить отношения с Лондоном.

– Давно ты здесь?

– Да нет.

– У Гарри был?

Джон удивленно вскинул глаза.

– Ты знаешь о Гарри?

– Конечно, – рассмеялся Бак. – Джон, мы учились на одном курсе, не припоминаешь?

– Да. Но… Хм…

Сам Джон о Баке Морсе не знал ничего.

– Так ты видел её?

– Видел. Погостил несколько дней. Послушай, Бак, мне нужна работа.

– Завтра? – серьезно осведомился Бак.

Джон опешил.

– Что – завтра?

– Работа нужна тебе завтра?

– Ну… Не знаю… А что?

– Значит, не завтра, – продолжал серьёзничать Бак, ритмично постукивая по столешнице крупными холеными пальцами. – Это намного упрощает задачу.

– Чертов чинуша, – широко улыбнулся Джон, – кончай прикалываться! Скажи лучше – поможешь?

– Помогу, помогу. Дай мне пару-тройку недель. Хочу подыскать место, достойное твоих волшебных рук. Кстати, как у тебя с деньгами?

– Нормально, – заверил его Джон. – Мой счет не так уж и безнадежен.

– А где ты остановился?

– В Сохо. Гостиница так себе, но жить можно. И я подыскиваю квартиру. Так что…

– Джон, зачем тебе прозябать в какой-то грязной дыре? – горячо заговорил Бак. – У меня огромная пустая квартира, три спальни, две ванные комнаты, столовая, гостиная, кухня. Живи столько захочешь. Я… совершенно один.

Предложение было настолько заманчивым и своевременным, что в первую секунду сердце Джона радостно дрогнуло. При одной только мысли о возвращении в унылые стены «Ориента» сводило скулы. Он уже готов был согласиться, но что-то неуловимо тревожное царапнуло по сердцу, и, не успев даже осмыслить это щемящее чувство, Джон отрицательно качнул головой.

– Джон. – Бак снова коснулся его предплечья. – Не говори «нет» сразу, подумай… Во всяком случае, если в ближайшее время не подберешь ничего подходящего, знай – моё предложение остается в силе.

– Хорошо, Бакки, я подумаю. Спасибо тебе.

– Бакки? Это здорово. – Морс поднялся, решительно отодвигая стул. – Всё, Джон, прости, мне пора. Надеюсь, в ближайшие пару дней мы напьемся с тобой до зеленых чертей?

***

Они встретились с Баком в первую же субботу, проведя вместе один из самых приятных в жизни Джона вечеров. Вспоминали общих знакомых, и о многих из них Бак был неплохо осведомлен, со многими поддерживал приятельские отношения. Джон с горечью думал, как непростительно отдалился он от старых друзей, как плотно захлопнул створки своей тесной, одинокой раковины.

Неудивительно, что первый попавшийся на его пути хастлер потряс его истосковавшуюся по любви и радости душу.

Но об этом не думать, не думать…

Изрядно захмелевший Бак снова заговорил о переезде.

– Не понимаю тебя. – Он осоловело смотрел на Джона. – Какого дьявола ты упираешься? В конце концов, я не жениться тебе предлагаю.

– Этого только не хватало! – выпалил Джон, залившись предательской краской и даже слегка протрезвев.

«Мать твою, у меня что, на лбу написано, что я кончаю в мужских объятиях?!»

Воспоминания охватили тело огненным жаром, член налился и болезненно запульсировал, стиснутый плотно облегающей тканью недавно купленных джинсов. Эрекция была такой неожиданно сильной, что Джон невольно прикрыл глаза, сцепив зубы до неприятного скрежета, полоснувшего тупой болью по сведенной напряжением челюсти.

– Джон?

Джон открыл глаза и вымученно улыбнулся.

– Всё в порядке. Не обращай внимание. Со мной это бывает.

«Бывает, когда думаю об одной красивой сволочи, трахнувшей меня своей сволочной ладонью».

– Ты здоров? – продолжал тревожиться Бак.

– Абсолютно. В этом заведении больше не наливают?

– Наливают! – Бак сразу же оживился. – Но сначала отливают. Не хочешь?

«Какое своевременное предложение. Хорош я буду со своим стояком. Черт побери!»

– Нет, Бак, иди один. Я предпочитаю делать подобные вещи без свидетелей.

Бак неловко выбрался из-за стола, строго погрозив пальцем и приказав:

– Чтоб к моему возвращению стопки были полны. Иначе…

– Иначе – что?

– Иначе я украду тебя и насильно отвезу в свое тайное логово.

– Очень страшно!

Разговор был шутливым, но странным, и вызвал в Джоне невольное смятение. Но вернувшийся Бак его не возобновил, и вскоре они вновь вернулись к воспоминаниям. Много смеялись, много пили и покинули паб далеко за полночь, заверяя друг друга в вечной и нерушимой дружбе.

В такси Джон дремал, размеренно покачиваясь из стороны в сторону, и приехал в гостиницу совершенно выбившимся из сил, едва держась на ногах. Ему было весело и легко, словно часть обременяющих его душу проблем бесследно растворилась в обжигающем горло джине. Он посмеивался, сам не зная, над чем, пьяно прыскал, зажимая ладонью рот, и ерошил сильно отросшие волосы.

Сон его был беспокойным и жарким, полным похотливых видений, вызвавших изнурительно долгий оргазм, из-за которого он и проснулся, дрожащий, мокрый и готовый скулить от тоски.

*

Тоска не покинула его больше ни на минуту.

Он просыпался и засыпал в её хищных тисках; разговаривал по телефону с Гарри, общался с Баком, созванивался с бывшими однокурсниками, чьи номера, благодаря всё тому же Баку, заполнили его телефонную книгу, и даже встретился с двумя из них, в очередной раз напившись до беспамятства, а тоска кружила рядом, став настолько привычной, что даже перестала его изводить.

По окончании второй недели их возобновившегося знакомства, Джон побывал у Бака в гостях.

Пораженный неоправданной монументальностью его жилища, он бродил по комнатам, теряясь в их гулкой пустоте и величине, втайне радуясь, что отклонил предложение пускай даже временного соседства. Не о таком приюте он всё это время мечтал, продолжая упорно пролистывать страницы сайтов, размещающих адреса и фото съемных квартир…

Бак ходил за ним, как заправский экскурсовод, показывая красивые спальни и просторные лоджии, сияющие хромом, акрилом и кафелем ванные комнаты, и тоска остро впивалась в сердце – Джон понимал, что Бак снова начнет разговор.

– Джон, может быть, всё-таки…

– Бак, прошу тебя. Я не могу сюда переехать.

– Черт возьми, почему?!

– Хотя бы потому что не приживалка.

Бак всплеснул руками.

– Да ради Бога, Джон. Я назначу определенную плату, раз уж ты такой щепетильный. Посмотри, как много здесь места! – Он изумленно оглянулся по сторонам, словно впервые осознал всю бесконечность занимаемого им пространства. – Мне страшно даже представить, в каких условиях ты живешь. Платить за мерзкий гостиничный номер глупо и расточительно. Ты ищешь жильё…

– Я ищу своё жилье, Бак, – перебил его Джон.

Бак осекся, замолчал на время, и вдруг надломлено выдохнул:

– Джон, я всё понимаю. Но, пожалуйста… – Он окинул взглядом гостиную, в центре которой они в этот момент стояли. – Я не могу больше быть здесь… один. С тех пор, как ты появился, я не нахожу себе места.

Мышцы Джона мгновенно одеревенели, сердце взволнованно застучало.

В чем он хочет сейчас открыться?

– Бак…

– Джон, выслушай. Я не прошу тебя поселиться в этой квартире навечно. Поживи немного, разбавь моё одиночество. Я не обременю тебя своим частым присутствием, вот увидишь. Да меня и дома-то не бывает. Но знать, что вернешься не в эту чертову пустоту, а туда, где кто-то… пусть не ждет, нет… просто находится, дышит, что-то делает. Это так замечательно.

Он нервно ходил по комнате, глубоко засунув руки в карманы, и Джон следил за ним растерянным взглядом, подавленный этой неожиданной исповедью и понимающий, что отказать Баку теперь у него не хватит ни духу, ни совести.

– Остановись, пожалуйста. Я согласен.

Лицо застывшего в нерешительности Бака осветила такая безграничная радость, что у Джона дрогнуло сердце, и он на мгновение снова почувствовал себя тем капитаном Ватсоном, который, задыхаясь от счастья, вытаскивал из исковерканной плоти очередную дьявольскую пилюлю, с облегчением понимая, что этот-то наверняка будет жить.

– Дай мне три дня. Мне… кое с чем надо разобраться. Я тебе позвоню.

– Конечно, Джон, конечно. – Голос Бака дрожал от предвкушения. – Знаешь, я всегда считал тебя своим другом. И всегда любил.

«Почему бы и нет? – доказывал самому себе Джон по дороге в гостиницу. – Почему бы не сделать ещё одну попытку изменить свою жизнь? Разве не в этом я поклялся себе… тогда? Бак отличный парень. Да и аренду назначит терпимую. Я же с ума сойду, если останусь в своей чертовой комнатенке хотя бы на месяц! Этот… Он… Этот… Надо забыть его, вытравить из памяти навсегда! Бак поможет. Не могу больше его хотеть. Не могу».

*

В тот же вечер на предательски слабых ногах Джон подошел к дверям Ярда, распахнув их ударом ладони, и сразу же уткнулся взглядом на него.

Он сидел именно там, где Джон впервые его заметил – на табурете, примыкающем к барной стойке. Как неизменный часовой, упрямо и преданно охраняющий лишь одному ему известные ценности.

Повернувшись лицом ко входу.

Кого-то ждет?

Кто-то в очередной раз успел купить его, и дело только за малым: придти и взять?

Ну уж нет!

Увидев вошедшего, парень дернулся, круто развернувшись и покачнувшись неловко и очень опасно, и Джон с трудом подавил желание броситься к нему, уберегая от кажущегося неминуемым падения.

Но парень удержался на табурете.

И больше в сторону двери не повернулся.

Он сидел так неестественно прямо, что Джон физически ощущал тугую натянутость его мышц, настороженно ожидая, что вот-вот, сейчас они треснут с тошнотворно пронзительным звуком, и тонкая белая ткань, сквозь которую немыслимо трогательно просвечивал каждый из его распроклятых позвонков, вмиг пропитается кровью.

А он, капитан Джон Ватсон, которого давно уже не мутит от красного цвета, умрет на месте, охваченный и сраженный наповал диким ужасом.

«Будь проклято всё на свете. Мать твою… Я до смерти люблю эту тварь».

Джон выскочил из Ярда, не понимая, куда идти, и что делать дальше.

Он испуганно озирался по сторонам, как слепец, внезапно оглохший и потерявший все знакомые ориентиры. Ему хотелось орать во все горло, орать до тех пор, пока не сорвется голос – так потрясло его собственное открытие. Он готов был хотеть, истекать страстью, выть от вожделения. Но любить он был совсем не готов.

В ненавистном номере Джон обессилено опустился на пол, прислонившись спиной к поцарапанной дверце шкафа, и долго сидел, обхватив руками колени и уткнувшись в них залитым слезами лицом. Ему не было стыдно за эти слёзы: он горько оплакивал сейчас свою бесполезную жизнь. Он вошел в Ярд триумфатором. Ну конечно, ведь он так нужен кому-то, так ценен и важен! А покинул его, позорно сбежав, разбитым и сдавшимся.

Джон с трудом поднялся, люто ненавидя подламывающую колени дрожь, соленый пот, стянувший кожу отвратительно липкой пленкой, жалкую влагу, от которой саднило лицо. Лицо, достойное только глумления – урод, урод, урод! Даже шлюха от тебя отвернулась.

Стоя под теплым душем и остервенело намыливаясь, он под страхом смерти запретил себе даже на милю приближаться к Ярду.

С этой мыслью он и погрузился в черный, мертвецкий сон, предварительно запихав в дорожную сумку всё до последнего лоскутка. Как оказалось, вынужденное согласие на переезд в роскошные апартаменты Бака было для него настоящим спасением.

Но, проведя на кровати следующий бесконечно тянущийся день, тупо рассматривая прокуренный потолок и бесстрастно наблюдая сумерки за окном, Джон поднялся, натянул джинсы, майку, старую куртку и вышел за дверь…

Надо поставить точку. Трахнуть эту шелковую подстилку так, чтобы запомнила на всю жизнь. Вывернуть наизнанку продажную задницу, зацеловать… Блядь! О чем это он?! Вцепиться зубами в горло и вылакать сучью кровь.

За это не жаль отдать последние деньги.

А там – посмотрим.

Джон вколачивался подошвами с мостовую, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.

Почему он был так уверен, что непременно его застанет?

Потому что шлюхам полагается быть на рабочем месте, ждать очередного клиента и раздвигать ноги, безропотно впуская в себя чужую похоть и грязь.

Так заведено у шлюх.

Такая у них судьба.

*

На этот раз он не сидел, он стоял, что-то горячо доказывая бармену – высокий, гибкий, великолепный.

Джон подошел и, решительно крутанув табурет, уселся за стойкой в паре дюймов от жаркого тела. Парень резко повернулся на звук и застыл, вцепившись в закругленный край импровизированного стола.

Джон жизнерадостно улыбнулся.

– Привет.

Но тот молчал, продолжая смотреть на него так, будто увидел воскресшего мертвеца: ошеломленно, растеряно, почти не мигая.

– Привет, говорю, – повторил Джон, собирая в жалкую кучку остатки самообладания. – Как дела?

– Привет.

Окинув взглядом зал, мерцающий переливами радужных красок, Джон притворно вздохнул:

– Шумно у вас. Прогуляться не хочешь?

– Хочу.

Джон поднялся со стула, и, не оглядываясь, направился к выходу, моля бога дать ему силы дойти до дверей, не спотыкаясь на каждом шагу.

В том, что парень идет за ним, он почему-то не сомневался.

Так они и шли по вечерней улице: молча, друг за другом, след в след…

*

Джон повернул ключ в замке, зажег в прихожей свет и наконец посмотрел в сторону парня. Тот уже не выглядел таким потрясенным, скорее наоборот – спокойствию его позавидовал бы даже сам символ невозмутимости.*

Его слегка насмешливый взгляд говорил: ну, и что дальше?

Шлюха! Я вышибу из тебя всю твою блядскую спесь.

Джон снял и аккуратно повесил куртку, аккуратно прикрыл дверцу шкафа, прошел в комнату и включил миниатюрную настольную лампу, свет от которой мутными пятнами замерцал на полу и на потолке, почти не освещая небольшого пространства. Напротив, разлитая по комнате тьма стала ещё гуще, ещё плотнее.

Парень двинулся следом и остановился, облокотившись на спинку кровати.

Молчание было невыносимым, но Джон не собирался его нарушать.

Пусть шлюха отрабатывает свою выручку, развлекая его разговорами.

Словно услышав его мысли, парень спросил: – Как твое имя?

Голос вливался в уши, ядовито растекаясь по телу, и оно мгновенно откликнулось: затрепетало, готовое снова сломаться, подчиниться сладостному призыву, возвращая тот роковой вечер, когда так подло предало Джона, разомлев в уверенных, сильных объятиях.

Джон больно закусил губу, отгоняя морок – нет!

Ничего у тебя не получится, шлюха, сегодня я здесь хозяин.

– Джон. Я – Джон.

– Я – Шерлок.

– Шерлок?

– Да, довольно необычно.

– Нормально. Даже красиво. Как и ты сам. Ты знаешь, что очень красив? Безумно красив. Смертельно.

– Странно, – усмехнулся Шерлок, – ты не похож на человека, расточающего комплименты.

– Я не делаю комплиментов. Слишком для этого прост. Я лишь говорю то, что вижу. Ты мне нравишься.

– Я это заметил. – Шерлок резко откачнулся от спинки кровати и прошелся по комнате, попутно прикасаясь пальцами к немногочисленным предметам убогого гостиничного обихода. – А здесь ничего не изменилось. – Он многозначительно кивнул в сторону собранной сумки.

– Здесь изменилось всё. А это… – Джон проследил за его взглядом. – Я уезжаю.

– Уезжаешь?

Джону показалось, или в его глазах на самом деле мелькнуло что-то, очень напоминающее обреченность?

Конечно же, показалось, но всё же, помимо собственной воли, он уточнил:

– Съезжаю. Отсюда. – И почему-то соврал: – Нашел недорогую квартиру в бедном районе.

– А-а… – тот едва заметно перевел дыхание.

«Только не говори, шлюха, что это хоть что-то для тебя значит. На эту дешевку меня не купишь. И вообще, пора тебе заняться привычным делом».

– Да. Но хватит. – Джон посмотрел прямо в ослепительное лицо. – На этот раз ты здесь не для разговоров. Раздевайся. Не волнуйся, денег у меня хватит.

Шерлок моргнул и заметно вздрогнул, и дрожь эта мгновенно передалась Джону. Его тело вновь вероломно поддалось на провокацию: мелко завибрировало, покрылось мурашками и ослабло.

Будь ты проклят, ублюдок! Что же ты со мной делаешь…

– Может быть, ты потратишь их на что-то более стоящее, Джон?

– Я хочу потратить их на тебя. Ничего более стоящего в данный момент у меня нет.

– А я у тебя есть?

– Сейчас – есть. Хватит болтать. Надоело.

И Джон прикоснулся пальцами к ремню своих джинсов.

– Раздевайся, тебе говорят, – повторил он, не узнавая собственный голос – грубый, срывающийся на хрип.

…Джон не мог отвести глаз от обнаженного тела, несмотря на крепость мышц и упругость кожи, кажущегося хрупким и беззащитным.

Такого прекрасного и такого откровенно зовущего.

Отвердевший член атласно блестел, закинутые за голову руки открывали подмышки, трогательно опушенные неожиданно светлыми, тонкими волосками, живот вздымался от заметно участившегося дыхания, капельки пота стекали между сосков, и сердце Джона исходило предсмертной мукой.

Посмотреть в глаза тому, кто так бесстыдно ждал его ласки, не хватало мужества.

Джон был мокрым настолько, что казалось ещё немного, и капли, одна за другой с тихим стуком упадут на светлую кожу отдающегося ему мужчины. Мужчины, которым он бредил вот уже целый месяц, которого так невыносимо хотел.

Не мстительно поиметь, обшаривая трясущимися от волнения пальцами и подвывая от рвущегося наружу желания, нет. Джон даже представить не мог, как коснется этого лунного сияния, как накроет его собой, хотя именно для того и привел в осточертевшую конуру: жестоко взять, доведя до нечеловеческих воплей, до бессознательного бормотания и всхлипов. Замарать эту расшатанную кровать кровью, дерьмом и потом, забрызгать семенем, а потом встать и уйти навсегда, кинув шлюхе её натраханный гонорар.

Но сейчас он хотел совершенно другого: абсолютной власти над каждой, даже самой маленькой косточкой, над каждой капелькой терпкого, вкусного пота; хотел поглотить, вобрать, спрятать внутри себя это тело, измочаленное чужими руками, и унести далеко-далеко, туда, где солнце и дождь, где чистота и свет. Где можно любить и не желать из-за этого собственной смерти.

…Джон коснулся пальцем уретры и, содрогнувшись даже от такого слабого прикосновения, снял накопившуюся и готовую пролиться влагу. Медленно растерев её между пальцами, превозмогая внезапно накативший панический страх и омерзение к себе самому, он раскрыл сомкнутую ложбинку и невесомо мазнул по чистому анусу парня, охваченного странной для опытной шлюхи дрожью.

Его горло издало сдавленный стон, полный непонятной, но такой очевидной боли. Каждый волосок на коже вздыбился, пальцы запылали, словно только что их окунули в раскаленный жидкий металл.

Боже, что это?!

Будто огненный ураган охватил Джона со всех сторон и через поры прорвался внутрь, устроив там дикую пляску, вспенивая кровь и перемалывая суставы и кости.

Джон изнывал.

Обхватив ладонью болезненно налитый член, он едва не закричал в полный голос от желания толкнуться в кулак и тут же кончить, разбрызгивая своё бесполезное семя. Но, превозмогая сумасшедшую лихорадку и почти задыхаясь, он протолкнул в ложбинку чувствительную, потемневшую от прихлынувшей крови головку и несильно потерся о кожу.

Шерлок резко выдохнул, приподнялся и впился пальцами в его плечи, притягивая к себе, пытаясь сократить расстояние.

– Убери руки.

Руки исчезли, и Джону захотелось умереть на месте – так заледенела кожа, лишившись желанного прикосновения. Никогда и никого он не хотел с такой силой, и эта с каждой секундой возрастающая зависимость вызывала жгучую ярость.

Зачем всё это? Эта боль. Это стремление защитить. Кого?! Развратную дрянь, что послушно раздвинула ноги?!

– Хочешь? Хочешь трахаться, шлюха? Очень хочешь? – прошипел он, больно вдавливаясь головкой в неподготовленный вход. – Почему же тогда не впускаешь? Зажался как глупая целка. Не нравится мой толстый плебейский член? Или папочка не разрешил?

Бедра резко дернулись и сомкнулись, зажав Джона в каменные тиски. Лежащее перед ним тело застыло, вмиг лишившись всех жизненных соков, биения и дрожи, тепла и желания. Острый локоть прикрыл отвернувшееся лицо, и каштановый завиток упал на подушку крошечным вопросительным знаком.

Сердце сотрясалось с немыслимой болью, и Джон на мгновение испугался, что сейчас рухнет замертво, исполнив наконец-то страстно взлелеянную мечту: прижаться к тому, кто стал для него любовью и исступлением, кто стал для него всем на Земле.

Не в силах больше выносить эту муку, эту опаляющую сердце жалость, он рванул его на себя, сжимая так крепко, что мышцы отозвались режущей болью. Губы жадно прильнули к виску, заскользили по волосам, целуя, утопая в них, согревая дыханием.

– Не плачь.

*

…Он ласкал, утешал, баюкал своё укутанное в хлипкое одеяло, смертельно уставшее счастье, своего единственного, который всё это время силился что-то сказать, но не находил подходящих слов и только всхлипывал, прижавшись к груди, готовой защитить его от всех бед и несчастий, повторяя бесконечное «Джон… Джон… Джон…».

* Имеется в виду Египетский сфинкс – древний символ спокойствия и мудрости.

========== Глава 32 Вместе ==========

Шерлок спал.

Давно наступил рассвет, занялся и ярко расцвел весенний солнечный день, а он продолжал отсыпаться, словно на далеко не сказочном гостиничном ложе frau Holle* расстелила для него свои знаменитые снежные перины, и он утопал в них, погруженный в долгожданный покой, мирно сложив на груди ладони и по-детски приоткрыв губы, близость которых была невыносима, и поцеловать которые Джон до сих пор не посмел.

Вчера… или сегодня… Чёрт, в голове настоящая путаница, и мысли, будто капли тягучего мёда, перетекают одна в другую, так и не оформившись во что-то, имеющее смысловую ценность. Плевать! Вчера или сегодня они оба отключились достаточно быстро, это Джон хорошо помнил. Несвязное бормотание Шерлока стало вдруг еле слышным, судорожные выдохи в шею – более ровными, и вскоре он, перестав всхлипывать и дрожать, сонно притих, заметно отяжелев в осторожных объятиях.

Вымотанный, едва оправившийся от сильнейшего стресса, Джон вскоре и сам задремал, и проснулся, испуганно дернувшись, словно вынырнул из глубокого черного омута.

Не веря себе самому.

Не веря тому, что достаточно только протянуть руку…

Надо подняться, принять душ и прийти в себя хоть немного.

Надо.

Но Джон продолжал лежать, вытянувшись в опасной близости к краю кровати, предоставив спящему Шерлоку возможность просторно и вольно раскинуться, и не лишая его при этом тепла.

Он смотрел, смотрел… И не мог насмотреться. Так близко, так томительно близко. Гладкая чистая кожа, трепещущие крылья красивого носа, тонкая, едва заметная венка, бегущая поперек высокого лба…

Безупречная работа. Господу есть чем гордиться.

И есть чем свести с ума.

Но вдавить в матрас разомлевшее тело Джон считал преступлением, достойным самой жестокой кары. Шерлок выглядел таким изможденным и обессиленным, что любая мысль о прикосновении и уж тем более о грубом натиске казалась кощунственной, подлой, низкой.

Не сметь трогать! Не сметь даже думать о близости плоти, которую он, чёрт возьми, видел и ощущал, и которая почему-то стала такой запретной.

И все-таки не стерпел – слегка сократил расстояние, контролируя каждое сделанное движение и панически боясь нарушить установленные рубежи.