Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Впусти меня… Хотя бы раз…

Садерс открыл глаза и непонимающе уставился на прижавшегося к нему любовника.– Ты о чем?

– Ты знаешь… Я хочу в тебя.

Сад резко сел на постели. Это была даже не дерзость. Это был откровенный вызов. Он что, совсем уже спятил? Маленький засранец…

– Хочешь снова затолкнуть куда-нибудь свой блудливый член? – В голосе послышались отзвуки скрытой угрозы. Ему не хотелось злиться, но зарождающийся гнев уже отражался в глазах беспокойным блеском. – Мало тебе остальных? Вчера ты трахал Джеймса так, что из него полезло дерьмо. Какого черта?

От клокотавшего в горле гнева Ди невольно сжался.

– Я хочу в тебя… – повторил он еле слышно.

– Хочешь обладать мною? Трахать, как обыкновенную, дешевую подстилку? Засунуть свой грязный хуй и кончить в меня? – Он грубо отшвырнул покрывшееся мурашками тело. – Пошел вон, щенок!

Ди понимал, что приблизился к смертельно опасной черте, но остановиться уже не мог. Бледный и неожиданно осмелевший, как все обреченные на неминуемую погибель, как все, кому нечего больше терять, он выкрикнул: – А он это сделал!

– Он? – взревел Сад, подскочив на кровати и яростно сжав кулаки. Злость уже вырвалась на свободу и кипела в каждой клетке звенящего напряжением тела. – Он – это Он! Что ты знаешь о нем и обо мне?! Я готов был слизать дерьмо с его окровавленной задницы, я сосал его член и плакал от счастья. – Голос дрогнул и сорвался на шепот: – Я люблю его. Люблю, люблю, люблю. Как смеешь ты, жалкий гаденыш, говорить мне о нем? Вон отсюда!

– Сад… – Паника сдавила Ди невидимым прессом. От ужаса его колотила дрожь. – Прошу тебя! Не гони. Лучше сразу убей…

– Нет. – Садерс вдруг успокоился. Принятое решение сразу же растворило злость, и губы, которые не так давно горячо целовали Ди, тронула торжествующая улыбка. – Я тебя не убью. Будешь мучиться так же, как мучился под тобою Он. Никогда больше ко мне не притронешься. Никогда! А вот посмотреть, как я трахаю и целую других, как я в них кончаю, тебе, возможно, ещё удастся. Но не думаю, что это доставит тебе удовольствие, и тем более, радость. Уходи, дружочек, – он утомленно зевнул, – ты мне осточертел.

Оставшись один, Садерс так стремительно сорвался с кровати, что на мгновение у него потемнело в глазах, и желудок скрутили спазмы неожиданно нахлынувшей дурноты.

– Мразь, щенок… – бормотал он, торопливо натягивая штаны и покачиваясь от непривычной слабости.

Он смертельно устал и хотел только одного – упасть на кровать в спальне Шерлока, крепко обняв и прижав к животу подушку, и провалиться в глубокий сон. Спать долго-долго, целую вечность.

И может быть, Бог или Дьявол смилуются наконец над грешной, исстрадавшейся душою, и во сне к нему придет его мальчик, любящий и покорный…

***

– Здравствуй, Шерлок. Как дела?

– Зачем ты приехал?

– Узнаю дорогого братца. Я соскучился.

– И беспокоишься.

– Беспокоюсь. И ты это прекрасно знаешь. У тебя всё в порядке?

– В полном.

– Кофе угостишь?

– Похоже, это надолго.

– Как всегда, гостеприимен. Ненадолго, но кофе я выпью.

Обычный разговор, ничего не значащие фразы и тревога, льющаяся через край. Они и раньше вступали в словесные баталии, по сравнению с которыми нынешняя перестрелка была ласкающим слух воркованием. Братья состязались в острословии так часто, что подобная форма разговора стала для них едва ли не единственно возможной. Ни того, ни другого это не напрягало.

Сегодня каждое слово, каждая фраза были пропитаны скрытым смыслом, и делать вид, что это очередной рядовой визит, удавалось с трудом. Но оба, насколько это было возможно, оттягивали разговор, ради которого Майкрофт пришел, и о котором догадывался Шерлок.

– Ты научился варить превосходный кофе, Шерлок. По-прежнему не выходишь из дому?

– Кто тебе это сказал? Надеюсь, ты не установил за мной слежку?

– Еще нет, но всё больше к этому склоняюсь. – Перехватив разгневанный взгляд, Майкрофт примирительно улыбнулся. – Не сверкай глазами. Я никогда не унижу тебя подобным образом. Но мне хочется, чтобы ты был со мною откровеннее. Ты очень тревожишь меня.

– Ничего нового. Когда я тебя не тревожил? Майкрофт, у меня нет проблем.

Чашка с громким, звенящим стуком опустилась на кухонный стол. Маска хладнокровия исчезала с холеного лица Майкрофта Холмса так резко, словно невидимая рука сорвала её, отшвырнув как вещь бесполезную и до ужаса глупую.

– Это очень заметно! Ты отвратительно выглядишь – худой, бледный, изможденный… Не спишь?

– Сплю.

– Вранье! Ты не спишь. Боже Всемогущий, Шерлок, что с тобой произошло? Чем ты так сильно напуган?

– Прекрати! Я ничего не боюсь.

Но Майкрофт больше не слушал. Поднимаясь, он с шумом отодвинул стул и навис над Шерлоком, пытаясь заглянуть в глаза, которые тот старательно отводил в сторону.

– Посмотри на меня, черт бы тебя побрал! Я не нахожу себе места ни днем, ни ночью! Думаю о тебе беспрестанно, волнуюсь и злюсь.

– Злишься? – Шерлок приподнял бровь в притворном удивлении, но пальцы его крепко вцепились в изогнутую ручку чашки. – Почему?

– Потому что молчишь и скрываешь свою беду. Потому что похож на тень самого себя. Потому что, черт возьми, люблю тебя! Потому что ты мне дороже всех на Земле, а я даже не знаю, что тебя так потрясло, и не знаю, как и чем помочь.

– Мне не нужна помощь. – Но все же глаза Шерлока влажно блеснули.

– Шерлок… – Старший Холмс отошел и снова уселся напротив, поймав, наконец, взгляд, полный растерянности и… боли? – Поедем ко мне. Поживешь за городом, успокоишься. А заодно успокоишь меня. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило это вранье? «Шерлок уехал, звонит, здоров, весел, бла-бла-бла…». Чертов ты эгоист! Нельзя так играть чувствами близких.

– Майк…

Шерлок редко называл его так.

– Собирайся, прошу тебя. Я не задам ни одного вопроса. Будешь просто жить, но рядом со мной. Отдыхать, думать…

Искушение было так велико, что Шерлок едва ему не поддался. Он сходил с ума от бессонницы, от воспоминаний и… страха. Каждый день, а тем более ночь были немыслимой пыткой. Две недели постоянного напряжения истощили все ресурсы душевных сил, которые были на исходе ещё там, в том доме…

Но он хорошо понимал, что если сейчас уедет, то сюда, на Бейкер-стрит, ему возврата не будет. Он уже никогда не сможет преодолеть страх, и сломается окончательно. Именно здесь, дома, один на один со своим унижением и своей постоянной болью он сможет как-нибудь выкарабкаться, сможет забыть и начать всё сначала. Во всяком случае, попытается это сделать.

Взгляд Шерлока потеплел и надолго задержался на лице брата, отмечая следы усталости и изматывающего беспокойства. На мгновение то, что произошло с ним, вновь показалось чужой историей, кусочком чьей-то придуманной жизни, по каким-то нелепым причинам воспринятой им, как своя собственная, настолько Майкрофт, его фундаментальность и правильность, были несовместимы с недавно перенесенным кошмаром. Это вселяло в Шерлока пошатнувшуюся веру в себя и в перевернувшийся с ног на голову мир.

«У меня получится. Я смогу».

– Дай мне немного времени, Майк. Совсем немного. Если я пойму, что не в силах справиться с… ситуацией, то приеду к тебе. Обещаю.

Майкрофт еле заметно качнул головой.

Он был категорически против и готов прямо сейчас схватить Шерлока в охапку и увезти от всего, что мучает его вот уже две недели. Но вынужден был согласиться, хотя сердце его сжималось от предчувствия чего-то трагического и неотвратимого.

– Хорошо. Надеюсь, тебе хватит здравого смысла.

Впервые в жизни Шерлок очень хотел, чтобы брат задержался у него подольше.

***

– Тук-тук.

На этот раз дверь находящейся наверху квартиры оказалась открытой, и настроение миссис Хадсон сразу улучшилось.

Всё последнее время, с момента своего возвращения, Шерлок запирался на ключ, чего никогда раньше не делал, и чего никогда не делала сама миссис Хадсон. Даже уезжая погостить к сестре, она оставляла дверь своей квартиры незапертой. Это был неписанный закон их совместного проживания, и он устраивал их обоих. Они никогда не нарушали жизненного пространства друг друга, не докучали частыми визитами и лишними вопросами, поэтому и жили не как соседи, а как семья, не прячась за закрытыми дверьми.

Как все женщины, миссис Хадсон была любопытна, особенно, если речь шла о таком необыкновенном человеке, как её постоялец. Но своё любопытство она мужественно усмиряла, тем более что Шерлок, хоть и нечасто, зато охотно с нею общался.

Время от времени они пили вместе чай, ведя неспешные беседы. Конечно, если это можно было назвать беседой, потому что говорила в основном она. Но Шерлок всегда внимательно слушал, и удовольствие получали оба.

Такие вечерние чаепития происходили довольно редко, и тем были особенно хороши.

Иногда миссис Хадсон кормила Шерлока обедом, потому что «нельзя каждый день есть какую-то дрянь», и справедливости ради стоит заметить, от её обедов Шерлок не отказался ещё ни разу.

Их мирное и обоюдоприятное сосуществование не нарушалось ни чем и никогда, за исключением тех дней, когда Шерлок с головой погружался в очередное увлекательное расследование, превращающее его в слабо реагирующий на внешние раздражители механизм.

В такие дни женщина оставляла его в покое, понимая, что сквозь броню его мыслительного процесса ей никогда не пробиться.

Теперь всё изменилось.

Доброе сердце миссис Хадсон тревожно замирало, когда дверь её дорогого Шерлока в очередной раз оказывалась закрытой на ключ. Это было странно и необъяснимо, и потому пугало.

Она не требовала объяснений, и уж тем более, не упрекала. Негромко барабанила согнутым пальчиком по деревянной поверхности и спрашивала, всё ли в порядке. Но чаще всего поворачивалась и уходила к себе, удрученно покачивая головой.

В такие минуты ей очень хотелось снова позвонить Майкрофту, но беспокоить занятого человека она не считала возможным, тем более что он был частым гостем на Бейкер-стрит и знал обо всём, что здесь происходит.

– Шерлок, дорогой, ты не занят? Я купила тебе кофе и молока.

– Спасибо, миссис Хадсон. Заходите, пожалуйста.

Шерлок с улыбкой шел ей навстречу – до прозрачности бледный и ещё более исхудавший.

– Ты не голоден? Я собираюсь испечь пирог.

– Когда я отказывался от вашего пирога?

– Вот и чудно.

Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась на пороге.

– Шерлок…

Её спина, её плечи, вся её поза говорили о нерешительности, но тем не менее она спросила, не поворачивая головы: – Ты не собираешься прогуляться? Сегодня довольно тепло… – И повернувшись к нему лицом, неуверенно улыбнулась.– Дорогой, ты совсем не выходишь из дому. Меня это беспокоит. И Майкрофта тоже…

– Да, он мне уже об этом сказал. Миссис Хадсон, всё в полном порядке. Я очень занят, и не хочу никуда идти.

– Чем?! – Отчаяние так и прорывалось сквозь видимое спокойствие. – Чем ты так сильно занят, что вот уже две недели не покидаешь квартиру?!

Брови Шерлока сдвинулись в упрямую линию. Этот неожиданный разговор был ему очень неприятен. – Миссис Хадсон, прошу вас, не задавайте лишних вопросов. Вы не делали этого никогда.

Он с нетерпением ждал, когда женщина уйдет, но она продолжала стоять на пороге, явно желая сказать ему что-то ещё, но не решаясь продолжить этот мучительный диалог.

– Миссис Хадсон?

– Шерлок, дорогой, я вот о чем подумала на досуге… Может быть, нам найти для тебя соседа?

– Что?! О чем это вы?

– Наверху есть ещё одна спальня, замечательная, светлая комната. Если бы там поселился приятный, порядочный молодой человек… Вы могли бы с ним подружиться, куда-нибудь вместе ходить, развлекаться. Ты всё время один, Шерлок! Это неправильно.

– Вы же знаете мой неуживчивый нрав. – Шерлок подошел ближе и слегка приобнял её за плечи, едва заметно улыбнувшись.

Горечь его улыбки больно полоснула по сердцу.

– Господи, кто тебе это сказал?! У тебя прекрасный характер и светлая душа.

Шерлок негромко хмыкнул. – Вы очень добры, миссис Хадсон, но я привык смотреть на вещи реально. Кто меня выдержит? Да и мне здесь никто не нужен. Я одиночка.

– Шерлок! – искренне возмутившись, воскликнула женщина. – Ты ещё так молод! К чему думать об одиночестве? Тебе необходимы друзья… подружки. Я давно мечтаю о твоей свадьбе.

– О моей свадьбе? – казалось, Шерлок готов рассмеяться. – Я никогда не женюсь. Меня не интересуют женщины. И отношения не интересуют тоже.

Миссис Хадсон с трудом поборола желание хорошенько его встряхнуть.

– Я не хочу этого слышать! Ты красивый, умный, очаровательный мужчина. О чем ты только думаешь, говоря подобную ерунду?

– Я был бы очень рад, миссис Хадсон, если бы этого, как вы говорите, очарования во мне было чуточку меньше… Прошу вас, закончим этот трудный и бесполезный разговор.

По тону и взгляду Шерлока было ясно, что продолжать он не намерен, и еле сдерживает растущее раздражение.

Миссис Хадсон тяжело вздохнула. – Хорошо. Прости, мой… Прости. Пообедаем вместе?

– Да.

***

Оставшись один, Шерлок вернулся в гостиную, медленно опустился в кресло и закрыл глаза. Все говорило о том, что предложение брата придется принять. Справиться с тем, что он назвал ситуацией, не получалось. Он был опустошен, раздавлен страхом, завладевшим им властно и безраздельно.

Все эти две недели Шерлок как мог сражался со своим беспощадным чудовищем, лишившем его полноценного отдыха, заставившем его вздрагивать от каждого звука и запираться на ключ.

Какой смысл притворяться перед самим собой?

Посмотреть правде в глаза и сдаться – единственный выход.

Садерс искалечил его, превратив в затравленное, слабое существо без будущего и даже без настоящего. Как бы дико это не прозвучало, но там, в маленьком доме, Шерлок чувствовал себя в большей безопасности, чем на Бейкер-стрит.

Там, по крайней мере, было всё предельно ясно.

За окнами кипела жизнь, в одночасье ставшая ему непонятной и странной, и Шерлок покрывался холодным потом от одной только мысли, что когда-нибудь ему всё же придется выйти из дому и попасть в объятия враждебного, хмурого Лондона, по улицам которого разъезжает большая машина с черными стеклами, надежно скрывающими сумасшедшего, похотливого убийцу, разбившего всю его жизнь.

========== Глава 16 Двадцать девять ==========

Если ночи Шерлока до сих пор принадлежали отчаянию, то дни были спокойны. Насколько в его случае возможно спокойствие… Днем Шерлок пусть отдаленно, но все-таки напоминал себя прежнего, хотя это и стоило ему немалых усилий.

Увидеть в зеркале поникшее, окончательно сломленное существо? Нет, этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах, и на это Шерлока пока хватало.

Вернуться к привычному ритму жизни на данный момент было невозможно, он хорошо это понимал. Но собственная квартира уже не носила печать враждебности и упрека, как показалось вначале, и от одного этого ему стало значительно легче.

Полноценной жизнью его существование было сложно назвать, но даже просто жизнь на Бейкер-стрит, с которой он уже тысячу раз простился и потерял надежду увидеть, была бесценным подарком.

Он очень старался вернуть хотя бы малую часть утраченного порядка вещей, упорно создавая видимость жизни, которую вел всегда. Поднимаясь на рассвете, он принимал душ, варил кофе и подолгу пил его, придавая процессу форму своеобразного ритуала, а если посмотреть правде в глаза – попросту оттягивая момент, называемый началом нового дня.

Когда истощенный недосыпанием организм не выдерживал и, защищаясь от перегрузки, все-таки отключался, ненадолго впадая в короткое небытие, Шерлок чувствовал себя значительно лучше и, проснувшись, даже готовил нехитрый завтрак, получая удовольствие от видимой нормальности такого утра.

Непродолжительный сон заметно его освежал и вселял надежду, что всё ещё может когда-нибудь измениться. Человек – выносливое создание, и всегда может начать сначала.

Он подолгу смотрел в окно, и в такие дни город пугал его значительно меньше. Мелькала мысль решиться и наконец-то выйти из дому, пройтись по знакомым улицам. Отдохнувшему сознанию она уже не казалась дикой.

Слегка приободрившись, Шерлок проделывал упражнение, неплохо тренирующее память: принимался в деталях представлять окружение Бейкер-стрит – здания, двери и витрины магазинов, решетки и вывески, трещинки и неровности мостовой, вновь и вновь убеждаясь, что, несмотря на редкие пешие прогулки, он помнит всё до мельчайших подробностей.

Чаще всего ему вспоминалось небольшое кафе, где когда-то он проводил вечера за компьютером и чашечкой кофе – в этом скромной заведении его готовили потрясающе вкусно. Это удивительно, но в памяти каждый раз всплывали всё новые и новые, незаметные глазу детали. Ему нравился столик в углу, где по непонятным причинам ему думалось лучше, чем у себя в гостиной. Его заприметили официанты, никогда не тревожили и лишь подливали свежую порцию кофе, исчезая незаметными тенями. Такое безраздельное погружение в себя по обыкновению случалось тогда, когда очередная задача полностью завладевала его сознанием, отгораживая невидимой стеной от внешнего мира.

Всё было тогда просто и хорошо.

Как отчаянно тосковал он по тем замечательным дням беззаботности и чистоты, понимая, что они никогда уже не вернутся, и даже если однажды ему удастся выбраться из глубинного мрака, всё так или иначе будет носить отпечаток пережитого потрясения.

Ни о каких загадках, ни о каких увлекательных делах не могло быть и речи. От одной только вероятности погружения в чьи-то проблемы, в грязь человеческих мерзостей Шерлока охватывал ужас.

Нет! Ни за что!

Довольно заигрывать с демонами. Одного из них он уже вызвал.

*

После разговора с Майкрофтом, а особенно после разговора с домовладелицей, Шерлок твердо решил не сдаваться. Он ещё не знал, как будет действовать дальше, как будет бороться с последствиями того, что разделило его жизнь на свет и тьму, но видеть жалость во взгляде близких он больше не мог. И выглядеть жалким – тоже.

Первым шагом на пути выздоровления будет выход на улицу.

Обязательно.

Непременно.

И очень скоро.

С него довольно существования в образе бледной тени, бесцельно слоняющейся по небольшому пространству квартиры. Он соскучился по дождю и ветру, по туману, забирающемуся за ворот пальто, по засыпанным листьями аллеям уютного скверика, в котором когда-то изредка прогуливался перед сном.

Шерлок дал себе срок: до окончания этого месяца прийти в себя и сделать свой

первый шаг. А оставшееся время посвятить подробному изучению жизни врага. Что ему это даст, не имеет значения, но он должен узнать о нем всё возможное, и даже придуманные, либо не до конца правдивые факты публичной жизни Садерса Рэмитуса позволят Шерлоку сделать определенные выводы о безумце, для которого человечество – тупое безликое стадо, а жизнь – лишь арена для извращенных, жестоких игр.

А там поглядим…

*

Шерлок конечно предполагал, что Сад – человек непростой, но столкнуться с такой колоссальной силой, какую представлял из себя его недавний мучитель, он ожидать не мог.

Сбросить подобное могущество с прочно занятого им пьедестала практически невозможно.

Как обвинить в преступлениях неприлично богатого и щедрого бизнесмена, занимающегося всеми возможными формами благотворительности по всему миру?

Преступления? И даже убийства? Бога ради, зачем ему это надо?! Он жертвует огромные суммы на борьбу с лейкемией. Бред…

Как призвать к ответу порочного, безнравственного изувера, если на аудиенции сам Папа Римский благословляет его и жмет ему руку?

Он очень благороден и почтителен, этот господин Рэмитус…

Ну, не без греха. А кто безгрешен?

Этот излучающий уверенность, красивый мужчина, беседующий на приеме у Королевы с представителями высшего класса и призывно улыбающийся обворожительным дамам – разве может он корчиться в сладострастных муках на теле изнасилованного им мужчины, слезно вымаливая один-единственный поцелуй?

Да ему стоит только взглянуть, стоит поманить кончиком пальца…

Особенно поразило Шерлока фото, где Садерс и Майкрофт увлеченно и явно дружески беседуют на поле для гольфа. Третьего дня…

Но как открыть Майкрофту правду?

Брат поверит, в этом можно не сомневаться. И сразу же кинется в бой. Чем для него это закончится, Шерлока успели предупредить.

Что ж… Враг очень силен и, по сути, несокрушим. И по-прежнему полон загадок, потому что о прошлом его Шерлок не узнал ничего. Ни даты и места его рождения, ни сведений о семье и близких, ни информации о годах учебы и источнике такого невиданного благосостояния. Словно однажды Садерс вышел из адовых врат и воцарился на грешной Земле.

Дьявол, принявший человеческий облик.

И если он появится в его жизни снова…

У Шерлока была лишь одна надежда, но думать об этом было и стыдно, и низко. А ещё – страшно.

До чего нужно дойти, надеясь на такое?!

Но, как бы ни гнал от себя Шерлок эту подлую мысль, она возвращалась снова и снова: может быть, о его существовании давно уже позабыли, и сейчас в маленьком доме томится новая жертва отвратительной страсти Садерса Рэмитуса…

*

На исходе третьей недели, поздним ветреным утром миссис Хадсон негромко стукнула в дверь: – Шерлок!

– Заходите, миссис Хадсон, я в кухне.

Голос, как и прежде, уверенный, бодрый.

Женщина радостно улыбнулась – слава Богу!

– Дорогой, ты не услышал звонка? Эта леди пришла к тебе.

Шерлок звонок услышал. Сердце глухо стучало, каждый нерв был натянут и истончен. Бодрость он разыграл с огромным трудом, чтобы тот, кто только что позвонил, ни в коем случае не догадался, как трепещет от ужаса всё его существо.

Но рядом с миссис Хадсон стояла хрупкая, очень печальная женщина средних лет.

– Мистер Холмс, помогите! Ради всего святого…

Облегчение было так велико, что Шерлок едва не заплакал. Незаметно переведя дыхание и не успев даже подумать, он спросил, забыв о твердо принятом им решении не заниматься ни чьими бедами и проблемами: – Что случилось?

…Загадка, казавшаяся женщине непостижимой, для Шерлока перестала быть таковою уже на середине рассказа. «Ужасные вещи» были просты до наивности, а мучительная тайна – очевидна и совсем не таинственна. Шерлок внутренне ликовал. Он рад был помочь измученной пустяковой проблемой женщине, и рад, что для этого ему никуда не придется идти.

Его личный месяц ещё не закончился.

Несколько нужных звонков в то время, как вытирающая слезы леди пьет чай с сердобольной домовладелицей, несколько поисков во всемирной сети… Если бы всё было так до смешного легко!

Счастье, льющееся из заплаканных глаз, губы, дрожащие то ли в попытке улыбнуться, то ли в попытке сдержать рыдание – это ли не самая лучшая в мире награда?

*

Ощущение, что им преодолено практически непреодолимое, весь день не покидало Шерлока. И пусть он так и не смог выйти из дому, хотя даже оделся и даже спустился вниз… Это его уже не пугало. Он был уверен, что не сегодня, так завтра перейдет и этот рубеж, научится заново жить, наполнится прежней силой.

Ему было по-настоящему хорошо.

Он лег очень рано и быстро уснул, как будто и не существовало никогда полубезумного бодрствования, когда каждая ночь – длиною в целую жизнь, а каждый день – подсознательное ожидание приближающейся бессонницы, грозящей вот-вот лишить его разума.

Но сон его все-таки был беспокоен.

Шерлок вновь был прикован. Но если там, в той проклятой комнате и на той проклятой кровати его запястья и щиколотки нежно обнимали легкие цепи, больше похожие на изящные украшения, то во сне это были настоящие кандалы, грубые и тяжелые, натирающие кожу до кровоточащих язв.

Где-то тикали невидимые часы, и Шерлок мысленно отсчитывал минуты: восемь, девять, десять… Почему-то этот отсчет был исключительно важен и значил так много, что, казалось, сбейся Шерлок со счета, сердце его остановится в тот же миг.

Двадцать пять, двадцать шесть… Он не мог шевельнуться, не мог издать ни единого звука. Лежал безвольной куклой, считал и чего-то ждал – настойчиво и терпеливо.

Двадцать семь…

Но страха не было, не было отчаяния и безысходности. Лишь это необъяснимое ожидание самого лучшего в его жизни мгновения.

Двадцать девять…

***

Он не предполагал, что когда-нибудь с ним случиться такое…

Сексуальная жизнь Садерса Рэмитуса всегда была насыщенной и разнообразной, за исключением того периода в университете, когда он, будучи амбициозным Рэмом Гримальди, бесстрашно рвущимся ввысь, добровольно принял своеобразный целибат, занимаясь исключительно образованием и не желая тратить ни секунды личного времени на пустяки, не приносящие добрых плодов.

Воздержание нисколько не тяготило, более того, оно его забавляло, и, снимая накопившееся напряжение мастурбацией, он весело смеялся над своей непонятной и приятно будоражащей прихотью.

Потом появился Жан… или Поль. Садерс так и не вспомнил имени своего любовника, которого неожиданно для себя зверски избил, впервые встретившись с притаившимся и очень опасным чудовищем, о существовании которого не подозревал.

Яркое чувство всеобъемлющей власти, овладевшее им в тот потрясающий миг, когда он кончал на неподвижное и уже покорное тело, забыть невозможно. Сладость обладания, безнаказанности, рабского подчинения и болезненного восхищения не сравнить ни с чем – он тогда это сразу почувствовал и сразу на это подсел.

Спасибо тебе, безымянный любовник, за то, что помог юному Рэму узнать самого себя.

Он легко заводил отношения, изредка увлекался и получал немалое удовольствие, замечая восторг и обожание в глазах очередного любовника.

Или любовницы.

Но женщины постепенно исчезли из его сексуальной жизни, уступив место лишь крепким мужским телам.

Сад сделал свой окончательный выбор, и был им вполне доволен.

Женская плоть слабо его возбуждала и никогда не доставляла такого удовольствия, как мужская. Тонкие косточки так просто сломать, если на волю вдруг неожиданно вырвется зверь, готовый рвать на куски обвивающее его ногами и стонущее от наслаждения тело.

Мужчины легко прощали его дикие срывы. Тем более что оставив на стройных, мускулистых телах кровавые отметины своей необузданной ярости, Садерс одаривал пострадавших по-королевски. Обе стороны расходились, вполне друг другом довольные. Одна – зализывая раны и радуясь нечаянно свалившемуся счастью в виде шикарной машины или, бывало и такое, небольшой виллы в каком-нибудь райском местечке, а другая – равнодушно вычеркивая из памяти того, с кем только что навсегда рассталась, едва не убив. Все они, по большому счету, были непритязательны и продажны, и Садерс, руководствуясь всё тем же животным чутьем, всегда выбирал себе в одноразовые любовники именно таких – шлюх, жадных до денег и удовольствий.

Став тем, кем он сейчас являлся, Сад не утратил пристрастия к молодости и новизне. Даже имея четырех постоянных, проверенных, по-собачьи верных любовников, вполне удовлетворяющих его сексуальный азарт, Садерс по-прежнему время от времени позволял себе свежие радости и даже недолговечные увлечения.

Его верные спутники вопросов не задавали. И только безнадежно влюбленный Ди, мучаясь ревностью, бросал полные страдания взгляды.

Но Садерса это не волновало.

Именно Ди был тем единственным, кого он, однажды увидев, захотел так сильно, что готов был наброситься в первую же секунду, и без поцелуев и ласк, к которым, став значительно старше, он неожиданно пристрастился, согнуть пополам и трахать, трахать, упиваясь криками боли и наслаждения. Ди был первым, кого Садерс взял силой, и кто сражался за своё тело с яростью тигра, а когда всё-таки сдался, обессилев и уступив ещё более яростному напору, полюбил вдруг так беззаветно, как не любил Сада никто.

Все четверо сопровождали его повсюду. В какой бы точке мира он ни оказывался, чем бы ни занимался, они были рядом, готовые ради него на всё, навсегда забыв и свой дом, и своих близких, и свои прошлые жизни…

*

Больше всего Сад любил родную Италию и её солнечных молодых мужчин – жарких, неистовых, великолепных. Он насыщался ими сполна, напитываясь их соками и теплом, и молодел на глазах.

Во Франции он отдыхал душой, закрываясь в старом доме Бонне, который до сих пор трепетно оберегал и содержал в идеальном порядке. Там он много спал, много читал, слушал музыку и никогда не заводил новых связей. Даже со своей неизменной четверкой он предавался любовным играм неспешно, и горячо любимый повальный секс во Франции становился недопустимым. Сад не позволял подобных вольностей ни себе, ни своим фаворитам.

Не говоря уже о какой-либо форме жестокости и насилия.

И, конечно же, в милой его сердцу Франции у него никогда не было трона. О нем он даже не вспоминал, и тело его никогда не требовало жестких, кровавых проникновений и обморочных оргазмов.

Англию он ненавидел, и, приезжая сюда, становился замкнутым и раздражительным, срывая зло на терпеливо сносивших его дурное настроение спутниках и беснуясь в тайной комнате чаще, чем где бы то ни было.

Ему не нравился климат, не нравились англичане – чопорные, холодные и невозмутимые, но именно в Англии у него было множество деловых связей, и он вынужден был подолгу задерживаться в маленьком доме, построенном им подальше от серого мрачного Лондона как временное пристанище, и по злой иронии невольно ставшем единственным, настоящим домом.

По той же злой иронии в дождливой, промозглой Англии он встретил свою первую и последнюю, невыносимо трудную и ни с чем не сравнимую любовь – Шерлока, с его шелковой кожей, мятным дыханием и падающей на лоб непокорной волнистой прядью.

Впервые равнодушное сердце Садерса готово было взорваться от переполнивших его чувств, впервые, как бы он ни сходил с ума от желания, секс был неважен и, сжимая Шерлока в жарких объятиях, он задыхался не столько от страсти, сколько от нежности и любви.

Ничего не умеет, ничего не знает… Неловкие руки, длинные ноги… Холодные губы… Мальчик мой…

Смотреть на самое прекрасное в мире лицо, не отрывая взгляда ни на секунду, не надоело бы Садерсу никогда, и за это он отдал бы без колебания всё, чем безраздельно владел.

*

Двадцать девятую ночь он провел без сна, вытянувшись в кровати, где месяц назад спал его потрясающий пленник, и где ему посчастливилось спать вместе с ним, впервые узнав, какое это блаженство – слышать рядом негромкое дыхание того, кого любишь.

Он не переставая думал о жизни и вспоминал всё, что происходило в этой спальне, на этой кровати… Как впервые он прикоснулся к Шерлоку и кричал от наслаждения, кончая в его ладонь, как дрожал, блуждая пальцами по тонкому телу, едва не плача от потрясения, как целовал безответные губы и был несказанно счастлив, несмотря на их ледяное молчание.

Налитый кровью член и переполненная мошонка причиняли сладкую боль.

Возбуждение пропадало и возникало в зависимости от того, что именно он вспоминал. К себе он не прикасался, лишь выгибался навстречу воображаемой ласке и издавал негромкие звуки, напоминающие одновременно и стоны, и вздохи, и шепот.