Текст книги "Стон (СИ)"

Автор книги: lina.ribackova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Но наступает день, и ты понимаешь, что ничего этого нет.

Ты просто каждый день убивал.

И каждый день убивали тебя.

А то, что не убили…

*

Домой Джон вернулся, забыв, как выглядит настоящая улыбка. Он кривил и растягивал губы, но на лице возникала жалкая, вымученная гримаса. А как лучезарно он улыбался когда-то, в своей прежней, пресной и заурядной жизни, как легко… Устав от недоуменных вопросов: «Джон, дружище, да что с тобой?!», он решил уехать подальше.

Начать можно с Лондона, а там – поглядим.

*

Лондон встретил Джона неумолкаемым гулом и грохотом, но и гул этот, и грохот ему понравились: в них не было ничего от оглушительных звуков войны. Кроме того, тишина была Джону противопоказана. С ней он бы точно уже не справился, разорвав её душный покров каким-нибудь резким и не слишком утешительным звуком…

*

Сказать, что Джон Хэмиш Ватсон одинок – не сказать ничего.

Он одинок смертельно.

И даже не делает попытки изменить это.

*

Лондон не был ему абсолютно чужим – здесь он учился и получил профессию. Когда-то в этом городе было весело и уютно, ему он посвятил первые шаги своей самостоятельной жизни: глупо и смешно ошибался, вдрызг напивался, много занимался сексом. В общем, недурно проводил время. И здесь наверняка оставались давние приятели из беззаботной студенческой жизни.

Здесь же, где-то на окраине Лондона, жила его сестра Гарри, но жила не одна. Да и беспокоить её своим потерянным, жалким видом вовсе не обязательно. Потом, когда силы вернутся.

Никого не хотелось видеть, и даже случайная встреча с прошлым была бы сейчас нежелательна: того Джона Ватсона больше не было, а нынешнего он и сам пока плохо знал.

Деньжата водились – за время службы на счету образовалась довольно приличная сумма, да и выходное пособие* было хоть и небольшим, но верным подспорьем. Транжирить и сорить деньгами Джон не привык. Его потребности ограничивались самым необходимым: простая еда, прочная, не стесняющая движений одежда, удобная обувь. Джон «экипировал» себя так, словно готовился в любой момент сорваться с места и побежать.

Вот только куда?

И за кем?

Постоянное жилье он подыскивать не спешил, потому что не был уверен, что задержится здесь надолго. В Лондоне отчего-то стало тревожно, и тягостное чувство, что его здесь ждали, но ждали с опаской, настороженно всматриваясь в лицо, примеряясь к крепкому телу, преследовало Джона с параноидальным упорством. Уже на вокзале это чувство прочно присосалось к сердцу, заставляя его сокращаться чуть быстрее, чем того требовала обычная перемена мест.

Господи, что за бред?! Да кому он здесь нужен?

Но поселился он всё же в нейтральном месте, не торопясь обрастать даже минимальным бытом. Мало ли что… Джон привык доверять своему сердцу, и если оно время от времени беспокойно ударяется о грудную клетку, сбивая дыхание и вызывая настойчивое желание внимательно всматриваться в незнакомые лица, причина этому обязательно есть. А то, что Джон пока не видит её… Так это только пока.

И все-таки странно. Странно.

Первый день в городе, от которого успел отвыкнуть, в котором многое изменилось и стало пугающе новым. Возможно, это и есть причина необъяснимой тревоги?

Посмотрим… Надо устроиться, оглядеться, отдышаться. В любом случае, это не Афганистан, и шальные пули по Лондону не летают.

Недорогая гостиница в Сохо прельстила его не столько дешевизной, сколько своим местоположением. Веселый и многоликий квартал, изобилующий контрастами и парадоксами, был наилучшим вариантом. Переждать период растерянности и нестабильности захотелось именно здесь. Да и сэкономить деньги на будущее – подыскивать работу Джон тоже пока не спешил.

Будущее… Что бы там ни было, оно есть у каждого, даже если и затянуто плотной пеленой неизвестности, даже если о нем не хочется думать, как о чем-то реальном и неизбежном. Джон не принадлежал к законченным пессимистам, внутренний стержень держал его прочно, не давая согнуться, а уж тем более, позорно упасть, спасовав перед жизнью.

Будущее? Ну что ж…

Неизвестность? Да Бога ради.

Разберемся мы с этой неизвестностью.

Но не теперь.

Теперь – небольшая передышка. Прогулка по городу (всё равно соскучился по его неповторимому шарму), легкий ужин и крепкий сон, желательно дня два без перерыва.

Кстати, перед сном неплохо бы выпить чего-нибудь покрепче горячего кофе.

Невелик грех.

Интересно, что здесь поблизости можно найти?

***

«Отвратительно! Мерзко! Хуже и быть не может…»

С самого утра Шерлок не находил себе места – метался по квартире и страшно злился. Пролил кофе, едва сдержавшись, чтобы не заорать в полный голос. Не от боли, потому что пока он бездумно смотрел в окно, вглядываясь в серую хмарь, кофе успел немного остыть, и залитые им колени почти не чувствовали ожога, а от того, что так глупо начался новый день. Днем чересчур резко ответил забежавшей на пару минут миссис Хадсон, о чем сразу же пожалел, но тем не менее извиниться не поспешил. Нервно сбросил звонок Майкрофта и отключил телефон, красноречиво дав тем самым понять старшему брату, что не намерен ни отчитываться перед ним, ни просто вести беседу.

Сегодня забота Майкрофта лишний раз подчеркнула, как сильно он, Шерлок, зависим от скрутивших его в бараний рог обстоятельств; сегодня усталость от затяжного падения в пропасть была особенно ощутима, а безвыходность положения – особенно очевидна.

От привычной апатии, граничащей с отупением, не осталось следа. Шерлок был взвинчен настолько, что каждый его нерв звенел, каждый дюйм его кожи, тонко натянутой на окаменевшие мышцы, неприятно покалывало.

Что послужило толчком к этому срыву, Шерлок понять не мог, но сейчас он был близок к позорному самоубийству так, как никогда ещё за всё время этого бесконечно длящегося кошмара. Чашка черного кофе и пуля в лоб – неповторимый дуэт.

*

Он еле дождался вечера и отправился в Yard, подгоняемый не подвластным логике нетерпением, задолго до назначенного Садерсом времени.

Там он срывал свою злость на ни в чем не повинном бармене, который, Шерлок прекрасно это осознавал, вряд ли был в курсе происходящего настолько, чтобы делать какие-то точные выводы. Мелкая сошка с бычьей шеей и неожиданно грустным взглядом. Шерлок был для него хорошо оплачиваемой работой, которую он делал по возможности добросовестно, без изъянов и особо грубых просчетов. Незначительные, такие, как незапланированное «знакомство» Шерлока с седовласым смертником, Садерс ему прощал – в конце концов, проколы бывают у всех. Надо быть справедливым. И снисходительным к людям, в достаточной мере полезным и ценным.

Обычно Шерлок воспринимал его, как движущийся предмет до тошноты осточертевшего интерьера, и даже цвет его радужки, при всей своей редкой внимательности и феноменальной памяти, так и не удосужился разглядеть. Но сегодня он увидел всё: детские веснушки на искривленном, явно сломанном носе, неестественную водянистость бледно-небесных глаз, небольшое родимое пятнышко удивительно ровной формы на правой стороне мощной челюсти – ближе к идеально ровному уху.

Все эти за пару минут замеченные и навсегда занесенные в личный архив подробности тоже вызывали жгучую ненависть: Эд был звеном той дерьмовой цепи, в которой Шерлок уже задыхался, а значит, заслужил свою порцию ненависти.

Всегда молчаливый и флегматичный, сегодня Шерлок язвил и ехидничал, словесно уничтожая растерявшегося от неожиданных нападок бармена, гонял его, как мальчишку, за «тем самым вином», название которого внезапно забыл, а под занавес своих злобных придирок так резко отодвинул бокал «вонючего пойла», что тот с мелодичным звоном разбился прямо у ног несчастного Эда, залив ему брюки и очень дорогие светло-серые мокасины.

– Твою мать! – прошипел Эд, который знал цену хорошей обуви и нежно любил каждую из тех пар, что ровным аккуратным рядком стояли на нижнем стеллаже его гардеробной.

– Ещё одно только слово…

Оба замолчали надолго.

Шерлок всё ещё был на взводе, но его странная злость уже нашла себе выход и наконец-то немного утихла, перестав быть неуправляемой и мучить стихийной силой.

Эд матерился про себя последними словами, лишний раз убедившись, что все шлюхи – мерзкие твари, достойные лишь свернутой шеи. Даже такие, как этот загадочный Шерлок.

…Легкое движение воздуха по левую сторону Шерлоку было уже не в новинку. С этого, как правило, всё начиналось. Сейчас раздастся гнусавый-слащавый-грубый-глухой-или-какой-там-ещё голос, и всё пойдет по привычному кругу: «ты очень красивый…», «какое тело…» «кончи, парень, пожалуйста, кончи, я так этого хочу…»

Но лениво повернув голову, он не смог скрыть удивления: ничего подобного у него ещё не было. Непримечательная, вполне заурядная внешность, усталое лицо, да и одет явно не от кутюр. Парень как парень. Простой до банальности. Такого в гуще толпы не заметишь. Такой даже не в гуще в глаза не бросится. Только вот взгляд… Странный, отсутствующий. Смотрит и будто не видит, настолько погружен вглубь себя. Что же такого особенного, или важного, или загадочного может быть в тех наверняка весьма примитивных глубинах?

Шерлок продолжал изумленно разглядывать сидящего на соседнем стуле парня, и тот, не находя объяснения внезапному интересу, смущенно откашлялся. Едва заметная улыбка тронула губы.

– Привет. Как дела?

«И этот туда же?!»

Недавняя злость вернулась, помноженная на страстное желание уничтожить, стереть в порошок, раздавить, как это сделали когда-то с ним самим.

– Какое из моих дел тебя интересует больше всего?

Парень растерянно моргнул и обхватил пальцами высокий стакан, наполненный темным ячменным пивом. Пальцы неухоженные, жесткие даже на вид. Эти руки явно соприкасались с оружием, и не один раз. Понятно… Захотелось сладенького, солдатик?

Эд не сводил с них настороженных глаз, всем своим видом давая понять, что это «чужак», но Шерлок и сам уже понял, что сидящий по левую сторону парень – очередная случайная жертва, бездумно влетевшая в липкую паутину муха, из которой вскоре выкачают всю кровь.

Ну и черт с ним. Будет знать, как подсаживаться к шлюхам и интересоваться их блядскими делами.

«Отвратительно! Мерзко! Хуже и быть не может…»

– Я просто спросил. Из вежливости.

Шерлок усмехнулся и щелкнул пальцами. Перед ним мгновенно появился бокал на высокой ножке – второй за этот вечер, не считая того, разбитого.

Захотелось быть пьяным и ещё более злым.

Он залпом осушил половину бокала и вытер ладонью рот. Парень заворожено следил за его действиями, невольно задержав взгляд на заалевших от грубого прикосновения губах.

– Давно не трахался, да? – вывел его из легкого транса неожиданный и откровенный вопрос.

– Что?

Щеки парня вспыхнули ярким смущением, взгляд растерянно заметался, и Шерлоку на миг стало весело – так легко попасть прямо в цель!

Да у этого вояки от одного только слова «трахаться» наверняка уже встал.

– Кстати, ты в курсе, что пиво жутко воняет? Шлюхам не по вкусу подобная вонь.

Парень непонимающе уставился, и взгляд его, наконец, перестал метаться в поисках точки, на которую смотреть будет не так опасно.

– Прости?

– Зачем ты пьешь пиво? – терпеливо повторил Шерлок. – Шлюхи предпочитают запах дорогого виски или, на худой конец, коньяка.

– Откуда это тебе известно? Ты и есть та самая шлюха?

Кажется, он пытается пошутить. Или этот олух в самом деле не понимает, кто перед ним сидит? Слегка раздвинув ноги, положив ладонь на обтянутое легчайшей шерстью бедро… Очень близко к паху… Настолько близко, что граница почти отсутствует…

– Да, я и есть та самая шлюха. Куда едем?

Парень недоуменно оглянулся по сторонам, будто искал подтверждения диким словам сидящего рядом с ним красавчика. Или опровержения. Ничего подобного он не ждал, это было теперь очевидно; скорее всего, он даже не планировал на сегодня какую-либо интрижку, и отразившееся в его оживившемся взгляде понимание, что он явно забрел не туда, говорило об этом лучше любых оправданий.

– Иди ты к черту. Никуда мы не едем.

Но в Шерлоке уже зрел азарт. Злой, беспощадный, ведущий к самому краю.

«Отвратительно! Мерзко! Хуже и быть не может…»

Скользнув по бедру ладонью, он неторопливо поднялся, продемонстрировав собеседнику всю свою стать: и обтянутую мерцающей тканью грудную клетку, и узкий таз, и стройные бедра, на которых ладонь оставила жаркий ласкающий след…

– Ты гей или бисексуал? – деловито осведомился он, расправив невидимые складки на снежно-белой рубашке.

– А ты? – парировал парень, борясь с не желающей его покидать растерянностью, но уже понемногу приходя в себя от потрясения, вызванного откровенностью и нескрываемым вызовом Шерлока.

– Я никто. Меня трахают, и этим все сказано. Так ты гей или…

– Не то и не другое.

– Почему же ты решил меня снять? – Шерлок вновь уселся за барную стойку, развернувшись к парню всем корпусом и доверительно наклонившись чуть ближе дозволенного, сократив расстояние между их лицами до минимального. Он знал, что легкий аромат туалетной воды уже долетел до парня, проник в его ноздри, пропитал загорелую кожу, просочился в легкие, словно тоненькая ядовитая змейка…

Тот еле слышно прочистил горло, но не отстранился.

– Я не собирался тебя снимать. Просто поздоровался. По-моему, вежливость – не самое плохое из человеческих качеств.

– В этой помойке просто из вежливости не здороваются. Зачем ты сюда пришел?

– Выпить. Я не знаю этого места – парень снова окинул взглядом затемненный зал, на редкость полупустой и не настораживающий своей откровенной нестандартностью. – Первый день в Лондоне…

– Первый день в Лондоне, заходишь в гей-бар и сразу же подсаживаешься ко мне.

– Я к тебе не подсаживался. – Раздражение промелькнуло едва заметной тенью. – Ты пил за стойкой. Я сел на соседний стул.

Он отодвинул стакан и поднялся.

Шерлок внимательно оглядел ладную крепкую фигуру, придав своему взгляду профессиональный блеск. Он удивлялся самому себе, не понимая, откуда в нем этот задор, это граничащее с возбуждением нетерпение. Он соблазнял, завлекал, бросал вызов. И кому? Неприметному парню в грошовой ветровке, на висках которого разглядел затерявшуюся в светлых прядях первую седину.

– Всё у тебя просто… И, знаешь, я слышал это не раз. Довольно тратить время на треп. Куда мы едем? Где твой дом?

«Если сейчас он расплатится и уйдет, значит, так тому и быть; значит, его хранит тот самый Бог, которому нет до меня никакого дела…»

– Я остановился в гостинице. Временно.

Не ушел. Стоит и неуверенно мнется.

Зацепило, да? Все вы…

– Конечно, в гостинице. Где же ещё… – Шерлок решительно встал. – Поехали.

Он бросил свирепый взгляд на замершего неподалеку бармена, и если бы взглядом можно было сломать кадык, Эд уже лежал бы на залитом вином полу, хрипя и прощаясь с жизнью.

*

Они вышли на сверкающую огнями улицу, и визгливый шум не торопящегося затихать и отходить ко сну города сегодня ударил по барабанным перепонкам особенно резко. Шерлок передернул плечами, плотнее запахивая легкий плащ и поднимая воротник – весна замучила лондонцев затяжными дождями. Слава Богу, сегодня небо сжалилось над отсыревшим городом, и даже редкие, неяркие звезды мелькали сквозь мрачные клочья туч.

Парень молча стоял рядом. Шерлок нетерпеливо на него оглянулся.

– Что замер? Лови такси.

– Это не обязательно. Гостиница в двух шагах.

«Живет рядом? Он и в самом деле не знал, куда его занесло. Идиот! Мог обратить внимание хотя бы на вывеску, прежде чем решить перед сном промочить свое идиотское горло».

– «Оrient»**?

– Ты там бывал?

– В этой дыре? – Шерлок презрительно фыркнул. – Ещё чего! Я хорошо знаю город, и только.

*

Номер, к счастью, не был ни убогим, ни грязным. Он производил впечатление места, где не собирались оставаться надолго, но, тем не менее, уже носил следы пребывания в нем человека, склонного к идеальному порядку и стремящегося обживать любой клочок земли, на котором вынужден задержаться даже на час.

Шерлок внимательно оглядывался по сторонам, отмечая и запоминая каждую незначительную деталь: дорожная сумка, тесно прижавшаяся к ножке тщательно прибранной кровати (на ней он отдыхал, заселившись в номер, спал или просто лежал, закинув за голову руки, думал, строил планы на этот день, на год, на жизнь, а поднявшись, расправил и ловко пригладил ладонями каждую складку), вещей в сумке немного, только самое необходимое, а её наполненность говорит о том, что разобрать и развесить немногочисленные пожитки в платяной шкаф парень не поспешил, и лишь на спинке стула притулился серый, крупной вязки свитер, который Шерлоку показался колючим даже на взгляд; безликая, матово поблескивающая поверхность письменного стола, ровно посередине которого сочно зеленело большое яблоко, и Шерлок поймал себя на мысли, что с большим удовольствием уселся бы, скрестив ноги, на это спартанское ложе, разметав, превратив в хаос его идеальное одиночество, и, подложив под спину подушку, впился зубами в спелый округлый бок. Но это было совсем уж некстати, желание показалось нелепым и странным, тем более здесь и сейчас.

Он стянул с себя плащ и небрежно кинул его на кровать. Парень свою куртку аккуратно повесил на плечики и спрятал в пустоте гардероба, занимающего почти все пространство крошечной темной прихожей.

Жалобный скрип захлопнутой дверцы разорвал тишину и заставил обоих синхронно вздрогнуть и посмотреть друг на друга.

– Итак, – собственный голос казался Шерлоку незнакомым, – предупреждаю: я не возбуждаюсь и не кончаю – мой член всегда остается мягким. Считай это брендом. Но отсосу так, что собственное имя забудешь. Любишь, когда сосут? Можешь трахать меня, как тебе вздумается. Можешь отыметь меня пальцами. Можешь дрочить мне. Можешь – себе. Хочешь, это сделаю я? Прямо сейчас? У тебя большой член? Мне нравятся большие грязные члены. И головки размером с кулак. Что ты хочешь от шлюхи, дружок?

Лицо парня вновь мучительно вспыхнуло, глаза влажно блеснули, ресницы дрогнули. Он нервно сглотнул и перебил Шерлока: – Ничего. Я же сказал – этого мне не надо.

– А что тебе надо? – Шерлок искусно изобразил удивление. – Ты притащил меня сюда. Для чего?

– Я тебя не тащил, – мягко, но упрямо уточнил парень. – Я никогда никого никуда не тащу. Не в моих правилах.

– Хм… А что в твоих правилах?

Парень явно не знал, что ответить, как объяснить этот странный поступок – ведь он давно уже понял, кого ведет на свою территорию.

– Мои правила тебя не касаются.

Он очень старался сохранить присутствие духа, очень старался выглядеть незаинтересованным и спокойным, но Шерлок заметил и мелкое подрагивание пальцев, нервно теребивших пуговицу рубашки, и яркие пятна волнения, осветившие простое лицо и придавшие юношескую свежесть мужественно-грубой коже.

– Хорошо. Что, в таком случае, я здесь делаю? Зачем я тебе?

– Поговорить. Перекинуться парой слов. Выпить кофе. Я никого здесь не знаю. Вернее… В общем…

Парень терялся всё больше, подыскивая слова, неловко переступая с ноги на ногу.

– Значит, трахаться со мной ты не хочешь, – заключил Шерлок. – Жаль. Это было бы любопытно – раздеть тебя догола и попробовать, каков ты на вкус. Скорее всего, соленый, но с привкусом мятной сладости. Что ж, в таком случае, поговорим…

Он подошел вплотную, обвил рукой крепко сбитую талию и, резко притянув парня к себе, прижал к его паху ладонь. Парень негромко охнул и покачнулся.

– О. Всё ясно. Твоё желание поговорить очевидно, – шепнул Шерлок в пылающее ухо, невесомо трогая мочку губами.

– Я… не понимаю, что это… – хрипло выдавил парень.

– Зато я понимаю. Ничего нового.

И он медленно провел ладонью по напряженному члену.

Парень содрогнулся и задышал прерывисто и часто, невольно прильнув к Шерлоку и влажно обжигая его плечо.

Шерлок сильно и властно водил ладонью по каменеющей выпуклости, грубо захватывая мошонку, вдавливая в неё пальцы, понимая, что причиняет боль, но продолжая делать это снова и снова, не в силах остановиться и лишить себя этого неожиданного удовольствия. Его прикосновения становились настойчивее и смелее, пальцы невесомо пробегались по металлической змейке брюк, дразня, обещая, сводя с ума… И вновь сжимали, гладили, впивались в горячую, выпирающую плоть, готовую разорвать жесткую ткань. Колени незнакомца подкашивались, он крупно дрожал, покрываясь горячим потом, но Шерлок держал его крепко, ни на миг не прекращая ласкающих движений ладони.

Он упивался близостью припавшего к нему тела. Всё в нем было странно знакомо: запах, тепло, нежная фланель дешевой рубашки и мягкость светлых волос, которых он помимо собственной воли касался губами… Шерлок жадно впитывал в себя его жар и истому, его болезненную страсть, его стыд, и когда услышал первый негромкий стон, вдруг сам возбудился так сильно, что пересохло во рту, заколотилось бешено сердце, и, как ему показалось, прямо из его глубины вырвался ответный стон.

Забытое желание ошеломило, одурманило мозг. Шерлок едва устоял на ногах – так его колотило. А когда почувствовал, что парень кончает, неизвестно почему, не понимая, что, черт возьми, с ним происходит, окунул пальцы в короткие прядки, царапая взмокшую кожу, и покрыл поцелуями искаженное наслаждением лицо.

Почувствовав на губах соленую влагу, скопившуюся в уголках плотно зажмуренных глаз, Шерлок порывисто обнял ослабленное оргазмом тело и крепко прижал к себе.

– Отпусти, – опалил ключицу едва слышный голос. – Я не пользуюсь услугами шлюх.

За эти полгода Шерлок прошел через многое – унижение, насилие, смерть. Его измученная душа бесформенной тенью скорчилась где-то на самом дне, там, куда не проникнуть ни теплу, ни свету. Но никогда ещё ему не было так отчаянно больно.

Он отпрянул от парня, и тот покачнулся, вмиг лишившись опоры.

«Отвратительно»! Мерзко! Хуже и быть не может…»

– Похоже, ты уже ими воспользовался. Надеюсь, твой оргазм был в достаточной мере хорош.

Парень провел по лицу ладонью, этим коротким, беспомощным жестом вызвав в Шерлоке новый приступ тоски, и, продолжая покачиваться, подошел к кровати, где черным покрывалом распластался небрежно брошенный Шерлоком плащ. Он задержал его в своих руках чуть дольше, чем того требовало простое секундное действие – взять и отдать. И Шерлок это заметил.

На один короткий миг он отчетливо представил: алеющее лицо вжимается в мягкие черные складки, и оттуда раздаются глухие рыдания.

«Да брось ты его, ненормальный! Брось. И подойди ко мне…»

– Сколько я должен за свой оргазм?

Почему же так больно, господи? Неужели я всё ещё способен загибаться от боли?!

Глупо! Глупо! Глупо!

Шерлок усмехнулся, оглядывая с головы до ног растерянно прячущего глаза «клиента».

– Столько тебе никогда не скопить. Считай это подарком. Будешь помнить всю свою жизнь. Как бы мало её у тебя ни осталось… – Он быстро направился к выходу, твердо чеканя шаг, туго сведя лопатки, и чего бы это ему не стоило, всем своим видом демонстрируя вселенское безразличие. – Пока.

– Пока, – прошелестело вслед еле слышно, но в спину ударило мощно, рассыпалось мелкими искрами, проникло под кожу.

Желание обернуться было такой немыслимой силы, что ноги на секунду приросли к порогу.

Но Шерлок не обернулся.

* фантазия автора)

** фантазия автора)

========== Глава 25 Отчаяние ==========

Неловко скорчившись на диване, Шерлок захлебывался слезами. Захлебывался, потому что за все эти годы так и не научился плакать по-взрослому. В детстве он легко позволял себе эту слабость – плакать навзрыд, очень громко и очень старательно, получая, как всегда подозревал Майкрофт, немалое удовольствие от нарочитой демонстрации своих нешуточных бед: сломанный паровозик (три часа отчаяния и горьких стенаний), разодранные штаны (любимые, с ослепительно сияющей пуговкой, которая потом долго ещё будет храниться в шкатулке рядом с остальными, дорогими его сердцу сокровищами)… Только от боли маленький Шерлок не заплакал ни разу: хныкал, кусал губы, морщился, хмурил тонкие бровки, сжимал в кулачки слабые руки, но глаза его оставались сухими, лишь блестели чуть ярче обычного. И смотрели с отчаянием и надеждой: мне очень, очень больно, но ведь скоро это пройдет?

Но полноводный источник быстро иссяк, и Шерлок забыл, что такое слезы. Ему казалось, что навсегда.

Не научившись плакать, он тонул сейчас, как тонет неумелый пловец, так и не научившийся держаться на воде ловко и правильно. Впервые Майкрофт видел его утопающим в слезах, и по-другому это назвать было нельзя.

Майкрофта мутило от жалости и безысходности. Он не знал, что скрутило его брата так мощно, что разрывает на части сердце, заглянуть в которое всегда было непросто.

Он нашел его утром на этом диване и в этой неловкой позе, и когда, слегка прикоснувшись к плечу, тихо позвал по имени, Шерлок нашел выход терзавшему его горю таким необычным для себя способом. Его тело сотрясало и било неведомое страдание, и Майкрофт готов был разметать весь мир в мелкую пыль, только бы его Шерлок не дрожал и не всхлипывал, как брошенный, никому не нужный ребенок.

– Мой дорогой…

*

– Ты уже знаешь?

– О чем ты?

– Знаешь… Не трогай его. Пожалуйста.

– Кого?

– Сад!

– Почему ты так нервничаешь? Зачем тебе этот помятый субъект?

– Ты видел его?

– А он в самом деле помят? Хм… Так мне отрекомендовал его Эд.

– Скотина! Твой Эд – скотина. Набитый дурак! Холуй!

– Прекрати ругаться, мой мальчик. Ночью мне приснятся кошмары.

– Сад… Прошу тебя… Ничего не было.

– Кто спорит? Не думаю, что у такого может заваляться в кармане лишняя пачка фунтов.

– Мы просто… поговорили.

– Он умеет разговаривать?

– Заткнись!

– О, какие эмоции! И из-за кого… Любопытно.

– Сад… Послушай. Он обыкновенный болван. Недотепа. Тупой, безмозглый кретин…

– Ты снова ругаешься, Шерлок. Видно, сильно тебя зацепило. Интересно, чем?

– Я… Я всё тебе расскажу. Пришли машину, и я приеду. К тебе. Домой…

Домой?! Он сказал – домой?! Готов даже на это?! Да что там произошло, черт побери?!

– Нет, Шерлок, я сегодня не в духе, и не успел по тебе соскучиться. И потом, уже ночь, а такие жалкие стариканы, как я, нуждаются в полноценном отдыхе.

– Сад, не надо. Не надо!

– Господи, Шерлок, не надо так не надо. Да-а… Мое любопытство возрастает с каждой минутой. Кто он, этот загадочный принц? Почему ты за него так хлопочешь? Как его имя? Случайно, не Чарльз?

– Не знаю. Я ничего не знаю о нем. Но… Хочу, чтобы ты это знал – я убью за него любого. Слышишь? Любого.

…Садерс едва не сошел с ума в эту ночь. Сидя под деревом в глубине красивого сада, пахнущего первой весенней зеленью, он выл, как подбитый шакал; он умирал от боли и ужаса, понимая, что всё для него закончилось – и мечты, и надежды.

Проигрыш не был позорным. Плевать ему на позор!

Проигрыш был смертельным.

«Мальчик мой, если б ты знал… Не надо меня просить, не трудись. Я больше не могу убивать. Не в силах. Меня тошнит от крови, и в сердце моем для неё не осталось места. В нем теперь только ты».

*

Утро застало Джона лежащим ничком на кровати. Он не разделся, не принял душ. Лежал, уткнувшись лицом в дешевую ткань покрывала, вдыхая едва уловимый запах плаща, который так неудержимо хотелось прижать к себе.

Пальцы всё ещё ощущали скользящую мягкость ткани, и это была такая пытка, что даже малейшее движение вызывало острую боль. Почему-то болело всё тело. Болело по-настоящему, физически, безо всяких эзотерических заморочек. Ломило спину, будто Джон три часа волок на себе чьё-то мертвое тело; ноги выворачивало и сводило судорогой; саднили бедра, словно по ним прошлись крупнозернистым наждаком. Внизу живота разливался колючий страх.

Он пролежал так всю ночь, лишь иногда проваливаясь в жаркое забытье, где чужая ладонь продолжала разрушать его жизнь. И было не жалко этой чертовой жизни. Было до смерти жалко ладони, которая никогда больше не прижмется так, будто ждала этого очень долго, и ожидание её истомило, будто только для этого она и была создана: ласкать Джона, сводить с ума Джона, опалить оргазмом Джона… Джона, Джона, Джона… Ладонь, которую так невыносимо хотелось поцеловать.

***

– Мой дорогой…

Слезы иссякли, плечи уже не тряслись, лицо не вжималось в спинку дивана. Только вот повернуться к брату, посмотреть в глаза было трудно. Слишком явным было его отчаяние, и даже если Майкрофт не будет настаивать на подробностях (а он, конечно, не будет), сделать вид, что этот горький водопад был лишь всплеском дурного настроения, не удастся даже ему, давно уже привыкшему носить свою лживую маску.

И было стыдно за эти слезы, обжигающие кожу непривычно и больно. И было страшно, что Майк догадается, вычислит, поймет, увидит тот край, на котором его младший брат отчаянно пытается удержаться.

Он с трудом распрямил согнутый позвоночник и вытянулся на спине, плотно зажмурив глаза.

Уйди, Майки. Пожалуйста, уйди…

Бога ради, Майк, побудь со мной хотя бы чуть-чуть.

Не могу посмотреть на тебя… Хочу, но не могу.

– Ты думаешь, что я слеп? Полгода я теряюсь в догадках, плохо сплю, много пью… Ты не заметил, как я постарел? Заметил. Я дал слово не отслеживать каждый твой шаг, хотя, даже при моих скромных возможностях, могу позволить себе подобный каприз. Ты сказал, что справишься со всеми проблемами, что их больше не будет. Да, у меня их нет. Но ты сам, Шерлок!

Он подошел к дивану.

– Ты выглядишь… заклейменным.

– Что?! – Шерлок открыл покрасневшие, полные муки глаза.

– Ты хорошо меня понял. На тебе печать чего-то ужасного. Настолько ужасного, что ты предпочитаешь… приспособиться, сжиться с тем, что происходит с тобой сейчас. Что это, Шерлок? Что?

Шерлок сел, плотно сжав колени и протиснув между ними ладони. Этот полузабытый жест из детства полоснул по сердцу Майкрофта новой порцией боли. Он опустился рядом и замер в ожидании того, что Шерлок как прежде вскочит и отойдет в другой угол гостиной, избегая даже незначительного контакта, для него лично граничащего с унизительной жалостью.

Но Шерлок остался на месте, а потом придвинулся ближе, касаясь брата плечом.

«Совсем плохо».

Майкрофт настойчиво ловил его взгляд.

– Твоя жизнь рушится, а что тому причиной, говорить ты не хочешь. Или не можешь?

– Не могу.

Это почти признание: я в полном дерьме, я уже не справляюсь…

– Шерлок…

– Майк, я убил человека.

– Ты сошел с ума?! Кого ты можешь убить?!

– Из-за меня… его могут… Нет. Нет! Невозможно!

Он все-таки сорвался с места и прошелся по гостиной несколько раз, обдавая потоками прохладного воздуха, а потом остановился и посмотрел на брата в упор, не мигая, призывая этим гипнотическим взглядом выполнить свою просьбу безоговорочно и прямо сейчас.

– Майк, будь так добр, оставь меня одного. Я должен всё обдумать и всё решить.

– Хорошо. – Майкрофт поднялся. – Может быть, приедешь сегодня ко мне? Поживи пару деньков, отдышись. Прошу тебя, Шерлок.