Текст книги "Sweetly Broken (ЛП)"

Автор книги: LadyKenz347

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Увы, ничем не могу тебе помочь, мальчик, – разворачивается к проёму в стене. Я тяну руки, чтобы остановить его, и громко хлопаю по разделяющему нас стеклянному прилавку.

– Пожалуйста! Я… – проглатываю остатки загубленной гордости. – Я в отчаянии, – слова слишком тихие, едва слышные, но он оборачивается через плечо.

– Задержка поставки, проблема с поставщиком, – он пожимает плечами, как будто это ерунда. Как будто он только что не уничтожил меня и мою надежду и не отправил нас умирать на этой чёртовой улице.

– Я возьму всё что угодно, – шепчу, и даже меня раздражает слабая жалкая дрожь в моём голосе.

Его голова качается из стороны в сторону, глаза сужаются.

– У меня есть несколько запасных флаконов Небулы. Не такая мощная вещь, но должна помочь тебе.

– Беру, – бросаю я, даже не осознавая, на что согласился, пока флаконы не оказываются на прилавке. Ледяной синий цвет моего старого, но не забытого друга кружится в стекле.

Я бросаю галлеоны на прилавок, и этот звенящий звук раздражающе напоминает о моём провале. Кладу флаконы в карман, и едва успевая выйти за дверь, ныряю в ближайший тёмный угол и подношу первый пузырёк к носу.

Не переборщить. Я всё ещё должен вернуть свою задницу домой, прежде чем полностью погрузиться в забытье. Туман окутывает мой разум, и я чувствую, как моя мигрень и тревожная дрожь ускользают. Я даже не осознавал, как сильно было измотано моё тело, пока не почувствовал, как меня расслабило. Мои глаза мягко закатываются, и я опускаю голову на мокрую каменную стену.

Мне уже хочется добавки, но я ещё в состоянии помнить, что мне нужно вернуться домой. О трансгрессии не может быть и речи, так что мне придётся пройти километр назад пешком. Спотыкаясь, я выхожу из темноты, ноги на мгновение заплетаются друг о друга, но я, к счастью, успеваю выпрямиться, прежде чем расквасить лицо о тротуар. Слабый смешок застревает в горле.

Сначала одна нога, потом другая. Просто переставлять ноги – и я буду дома в мгновение ока. Я иду, то и дело облокачиваясь на стену в попытках балансировать и сохранить вертикальное положение.

Я уверен, что иду уже около часа; мои ноги ослабли от долгой дороги в километр, и я соскальзываю вниз по стене, едва не ударяя глаза о коленные чашечки. Снова поднимаю взгляд к небу – уже не так страшно. Всё ещё темно, но я вижу несколько звёзд, выглядывающих из-за облаков.

– Чёрт, Малфой.

Я прищуриваюсь, и в жёлтом свете уличного фонаря вырисовывается силуэт моего рыжеволосого коллеги.

– Что ты здесь делаешь? – мои слова звучат медленно – я взываю к силам, которые требуются, чтобы заставить мой язык, зубы и губы работать в команде. – Пришёл за кайфом? – моргаю, прогоняя неприятное ощущение в мозгу, и закрываю один глаз, чтобы чётко разглядеть его.

– Это уже второй раз за день, когда я поднимаю твою жалкую задницу с земли, и я клянусь Цирцеей, тебе же будет лучше, если последний… в жизни, – он берёт меня подмышки и поднимает на ноги. Когда я спотыкаюсь, он ловит меня. – Каковы шансы, что тебя расщепит при аппарации?

– Э–э, – мои глаза закрываются, и я наваливаюсь на него всем своим весом. – Довольно… довольно… эм, что?

С его губ слетает целая вереница непристойностей, но я не могу понять их смысла, только чувствую, что он тащит моё частично обмякшее тело по Лютному переулку.

Разум ходит ходуном, но каким-то образом мои ноги продолжают идти, продолжают тащиться вперёд через бесконечную тьму ночи.

Когда слышу щелчок замка на входной двери, я падаю на колени.

От полного изнеможения или облегчения – не знаю, от чего именно, – я просто продолжаю стоять на коленях в пустой победе, которая ужасно похожа на поражение.

Мои ногти впиваются в плюшевый коврик, за который я заплатил чересчур много денег, и я ползу к своему дивану.

– Это, блять, просто смешно, Малфой, – разъярённых слов Джорджа, поднимающего меня на диван, недостаточно, чтобы заставить чувствовать стыд. Я не чувствую ничего.

Бесконечные катакомбы небытия манят меня глубже, выше, ниже. Ничего не болит; всё именно так, как нужно. Эффект не такой хороший, как от Веги, но всё же этого достаточно, и я больше не борюсь с тьмой. Я просто часть её – вплетённый в самые тёмные глубины пустоты, в которой нет никаких чувств.

– Я должен закрыть магазин, – разочарование сквозит в его голосе, но мне плевать.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы придать губам правильную форму и выдохнуть воздух из живота сквозь зубы.

– Грррееейнджерр, – выдавливаю. Это неправильно. Но это всё, что у меня осталось.

Он тяжело вздыхает:

– Я позову её.

Я вздрагиваю, когда скрежещущий звук закрывающейся двери доносится до меня.

Больше не нужно. Больше не нужно. Мне нужно больше.

Я знаю, что это плохая идея, но я слишком хочу. Хочу раствориться в этом дорогом плюше, пока не превращусь в лужу, просачивающуюся сквозь потёртый деревянный пол.

Неуверенными, неуклюжими пальцами я выталкиваю пробку из флакона и вдыхаю.

Всё вокруг погружается во тьму. Последнее, что я слышу, это звук разбивающегося о деревянный пол стекла.

***

Я слышу безумные панические голоса, кто-то бьёт по моим щекам. Слёзы текут по моему лицу, но я в состоянии понять, что они не мои.

Как маяк во время урагана, моё подсознание цепляется за один голос, за единственный свет в темноте.

Грейнджер.

Чёрт возьми, она здесь, и я молюсь, чтобы мышцы моей шеи начали работать, и я мог снова посмотреть на неё вблизи. Я не могу вспомнить, чего в её шоколадных глазах больше – карамели или мёда, и не хочу прожить ещё один день, не узнав этого.

Все мои усилия уходят на веки, которые я – с трудом – но всё же открываю. Глаза закатываются назад. Желудок сжимается, когда я ощущаю её голову на своей груди. Скорее всего, она проверяет моё тело на признаки жизни, но в голове на мгновение она – любимая, убаюканная в моих объятиях.

– Чёрт бы тебя побрал, Малфой, – в её голосе нет ненависти, только тревога и забота, её рыдания ломают что-то во мне. – Ты захлебнёшься своей блевотиной.

Я не заслуживаю тебя. Ты не заслуживаешь этого.

Она тянет меня вверх, её тонкие ручки обхватывают мою шею сзади, и я хочу помочь ей – хочу сделать то, что она пытается сделать с моим телом. Но я, блять, не могу.

Никчёмный. Ничтожество.

Ей удаётся перевернуть меня: вот что она пыталась сделать всё это время. Я ударяюсь о пол, рука застревает под тяжестью моего тела.

Она ложится рядом со мной на ковёр – в футе от меня, но лицом к лицу. Я засыпаю под её рыдания. Тонкая рука держит мою.

***

Моё сознание пробуждается, когда я слышу, как Грейнджер и Джордж тихо разговаривают возле двери.

– Как он?

– Бывало и хуже, – кроткий голос Грейнджер, и я знаю, что в этот момент она смотрит на моё жалкое лицо с открытым ртом и вытекающей слюной.

– Я останусь с ним. Иди домой.

– Нет, – быстро отвечает она. – Нет. Я останусь.

– Я в другом конце коридора, если что, хорошо?

Слышу её приглушённые всхлипы в его плечо, и представляю, как он пытается унять её боль в своих объятиях. Это то, что делал я всего несколько дней назад, но самоустранился. Я отдал это место более достойным.

Теперь я похоронен с другими забытыми вещами. Теперь это рецепт и флаконы духов, книги и фотоснимки – и теперь я. Воспоминания, которые причиняют слишком сильную боль.

***

Утомлённым я пробуждаюсь от беспокойного сна. Во рту пересохло, в дополнение, я чувствую яркий металлический привкус, сводящий желудок, и буквально физически ощущаю тяжесть тех ужасных решений, которые принимал. Хотя всё в тумане, это ясно точно.

Мои глаза открываются, и я вижу Грейнджер в её обычной позе – свернувшуюся калачиком в кресле.

Чувство вины захлёстывает меня и тяжело давит на плечи, словно броня, от которой я отчаянно хочу избавиться.

Я принимаю сидячее положение и прижимаю голову к дрожащим ладоням, сухой кашель царапает мою и без того растерзанную глотку.

Она подскакивает на своём месте, вытянув палочку, направленную на дверь, и только через несколько секунд приходит в себя.

– Малфой, – её голос пропитан беспокойством.

– Грейнджер. Я… – мой голос дрожит, губы плотно сжаты. Я чувствую, как горячие слёзы собираются в уголках моих глаз, и мне очень неприятно, что она вот-вот увидит такое проявление моей слабости, но я не могу их сдержать. – Мне ужасно жаль. Клянусь, этого больше не случится. Я понимаю, что не справляюсь, – а вот и они, предательские слёзы катятся по моим щекам, и, не поднимая головы, я чувствую, как Гермиона бесшумно подходит ко мне. Она приседает на пол и прижимается к моим коленям, и я кладу руки по обе стороны от её лица, прижимая кудри своими жалкими трясущимися пальцами.

Мой лоб прислоняется к кудрявой макушке, и я чувствую, как её безмолвные крики отдаются дрожью по всему телу. Мои слёзы падают на её колени, и она поднимает лицо, пальцами стирая мокрые дорожки с моих щёк. Даже если бы у неё не было волшебной палочки, я бы был уверен, что она волшебница – она может исцелить меня одним взглядом.

– Мне так жаль. Так жаль. Так-блять-жаль, – бормочу, пока она вытирает слёзы, которые продолжают катиться.

– Тише, тише. Всё в порядке, Малфой. Ты в порядке, – она успокаивает меня, пока я плачу навзрыд и, соскальзывая с дивана, обнимаю её и прижимаю к себе. Я удивляюсь, когда её руки сжимаются вокруг меня в ответ, и чувствую, как она успокаивающе гладит меня по спине. – Всё в порядке. Ты в порядке, Малфой, – повторяет она свою мантру.

Убираю руки с тонкой прямой спины и обхватываю её щёки ладонями; я чувствую силу, я знаю, что надо делать.

– Я закончил. Я обещаю, ладно? Это было в последний раз. Я знаю, что это была ужасная ошибка, и ты не заслуживаешь этого, не заслуживаешь ничего из этого. Я стану лучше для тебя. Я обещаю.

Её глаза закрываются, и теперь подушечки моих пальцев смахивают слёзы с веснушчатых щёк.

– Хорошо. Я хочу… – она сглатывает и смотрит в пол, – я хочу, чтобы тебе стало лучше, Драко. Это всё, чего я хочу. Надеюсь, ты это знаешь, – отворачивает лицо и убирает руки. Становится холоднее, когда её прикосновения исчезают. – Но не для меня. Ты должен стать лучше для себя.

Мои глаза округляются, гнев на несколько мгновений искажает моё лицо:

– Конечно, это для тебя. Я сделаю для тебя всё что угодно…

– Именно! Ты не можешь… Ты не можешь оказывать на меня такое давление. Я не могу быть сутью твоей трезвости, и знать, что всякий раз, когда мы расходимся во мнениях или ты расстраиваешься – ты можешь просто сойти с рельсов. Тебе нужно поправиться, выздороветь и снова стать целым. Но… – она почти задыхается, – не для меня. Мне жаль.

– Что, прости? – я чувствую, как пульсирует мой мозг. Ему нужно облегчение. Запасные флаконы в кармане зовут меня, как будто маяк выключил свет, и Небула выбрасывает спасательный жилет – последняя попытка удержать мою голову над водой.

– Я больше так не могу. Ты не можешь звать меня, когда у тебя передоз или эффект от дозы слишком пагубный… – её слова отчаянно рвутся из груди. Она уже отрепетировала их. Она уже всё решила. – Я не могу приходить, только чтобы чинить то, что ты успел разрушить. Ты был прав. Во мне есть то, что ещё не отболело. А это не помогает.

– Но я говорю тебе! Этого больше не повторится, Грейнджер. Ты можешь мне верить! Я бы не… – волны собственного напряжения накрывают меня, и я тянусь к ней. Она должна знать, что она, чёрт возьми, значит для меня. – Если бы мы остались вместе, то ничего такого бы не было. Я бы не стал нюхать… Но я был ужасно расстроен из-за твоего свидания и просто потерял контроль. Но я бы не стал. Я бы не стал.

– Нет, Драко.

– Пожалуйста! – я кричу, пока моё сердце снова и снова замирает в груди. – Мне нужны мы. Это… это всё, что у меня есть.

Она закрывает глаза и поднимает руки, чтобы закрыть лицо. Я вижу, как ей больно оттого, что я умоляю, но я не могу ничего поделать. Она очень нужна мне. Если не будет её, то будут наркотики. Больше у меня ничего нет.

Её плечи напрягаются, и она поднимает своё заплаканное лицо ко мне.

– Нет. Я не могу быть всем, что у тебя есть. Разве ты не понимаешь? Это вредно для нас обоих, и мне нужно найти другой способ лечить свои незакрытые раны. Мне нужно… Мне нужно, чтобы ты хотел большего для меня. Большего, чем просто видеть во мне девушку, которую можно позвать, когда твой кайф идёт наперекосяк.

Мой рот безмолвно открывается. Хочется сказать ещё миллион умоляющих слов, но она права. Я хочу большего для неё. Больше, чем это. Больше, чем я могу дать.

Резко киваю и вижу, как она вздыхает с облегчением оттого, что я больше не сопротивляюсь. Она поглаживает своими холодными руками мои щёки и прижимается лбом к моему, прощаясь.

– Могу я тебе кое-что сказать? – шепчет она в тишине нашего расставания.

– Да, – хриплю резким голосом.

– Я не знаю, поможет ли это или причинит боль.

Пожимаю плечами.

– Всё равно скажи, – я приму всё, что она скажет, даже если это уничтожит меня.

Мгновение тянется, и я вижу, как из-под мокрых ресниц на её щёки проливаются слёзы.

– Я думаю… я думаю, что люблю тебя, – слова на мгновение зависают между нами, и я прерывисто втягиваю воздух. Это больно. Это больше причиняет боль, чем помогает. Её тонкие пальцы ложатся на мой затылок, притягивая меня ещё ближе. – Уйти сейчас – самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я не знаю, как оставить тебя после того, в каком состоянии я тебя нашла. Но я хочу, чтобы ты знал, что… – она отчаянно втягивает воздух, ещё сильнее прижимаясь лбом ко мне. – Что ты вернул меня к жизни. Знать тебя, любить тебя… Ты исцелил раны, о существовании которых я даже не догадывалась, – сжимает губы, пытаясь сдержать рыдания, но безуспешно. Я вижу, каких усилий ей это стоит, и так хочу помочь. – Ты научил меня заново смеяться, и мне так жаль, что я не могу сделать то же для тебя. Я так сильно хотела стать той, кто мог бы тебя спасти.

Боль её признания пронзает меня – поглощает, разбивает. Я не могу дышать. Я хочу рассказать ей, как она спасла меня – или, правильнее сказать, спасает. Что она единственная, кто делает это всё стоящим того, чтобы продолжать, но она уже попросила меня остановиться. Она попросила меня отпустить её – кто я такой, чтобы отказывать ей хоть в чём-то?

Её прикосновения полны нерешительности – дрожащими пальцами она поднимает моё лицо. Мне невыносимо тяжело смотреть ей в глаза, и я не отвожу взгляда от её губ, которые нависают над моими.

Это сломает меня.

К чёрту. Всё равно всё сломано.

Я позволяю ей быть так близко, позволяю ей поцеловать меня. Я бы не попросил ничего, что она не может себе позволить дать. Её губы голодно прижимаются к моим. Мои руки сжимают её талию, притягивая ближе – хочу запомнить ощущение её прижимающегося тела. Жаль, что я не могу запереть её здесь со мной. Я чувствую соль наших слёз на её губах, и думаю о том, чувствует ли она вкус наркотиков на моих. Мне слишком тяжело осознавать, что она плачет, когда мы целуемся в последний раз.

Когда она отстраняется, я упираюсь взглядом в пол. Мне слишком стыдно поднять глаза и увидеть всю ту боль, которую я причинил ей. Она целует меня в щеку, в лоб, но я всё ещё не меняю своего сгорбленного положения. Мне больно. Это поражение.

– Прощай, Малфой, – она уходит. Её слова остаются на моей коже. И они ощутимы. Цепляются за моё тело. Чёрт. И я всё дальше падаю в пропасть, из которой всю свою грёбаную взрослую жизнь пытался выползти.

На несколько мгновений я позволяю горю захлестнуть меня. Позволяю диким рыданиям вырваться наружу. В конце концов, они стихают, грохочущие волны превращаются в тихих ласточек, покидающих мою грудную клетку.

Не колеблясь, я подношу пузырёк к лицу дрожащей рукой.

========== 13. Потерявшийся во времени ==========

This may be the last sunset I’ll see

So I’ll take it in, I’ll take it in

This may be the last air that I’ll breathe

So I’ll breathe it in, I’ll breathe it in

NF – Lost in the Moment

***

Следующие дни тонут в своей бессмысленности. Они разбиты и размазаны – я не могу понять, когда кончаются одни сутки и начинаются следующие.

Я падаю в обморок везде, где только можно, и понимаю, что скучаю по своему чердаку в Норе. Это та ещё дыра, но, по крайней мере, я точно знал, где очнусь утром. Однажды я просыпаюсь в Мэноре и голыми руками разношу комнату. Мамин фарфор? К чёрту! Без жалости бью на мелкие осколки, отчего руки покрываются глубокими порезами.

В другой раз я просыпаюсь в туалете «Дырявого котла», прижавшись лицом к фарфоровому унитазу. Не успевая оценить всю мерзость ситуации, я выплёскиваю в унитаз желчь, которая, ударяясь о воду, брызжет каплями обратно на лицо.

Не страшно. Небула забирает отвращение и прочие тревоги. Если я начинаю скучать по ней – решение простое. Если я слишком много думаю – средство под рукой. Ответ всегда – Небула. Головой я понимаю, насколько опасно то, как легко я вернулся к своим вредным привычкам. Но плевать.

Я не хожу в магазин, даже не возвращаюсь в квартиру. Бледное, разочарованное лицо Джорджа только разозлит меня, поэтому лучше просто держаться подальше.

У меня катастрофически мало флаконов, а карманных денег ещё меньше. Нужно заскочить в Гринготтс, но противная жила на моей шее словно кричит на меня и требует дозы. Всё в этой зависимости чертовски злое, тёмное и всепоглощающее. Я облокачиваюсь на кирпичную стену банка, чтобы просто почувствовать опору.

Вот что странно в кайфе – приходящее онемение пугает и успокаивает одновременно. Я будто лежу под водой и не могу заставить себя надолго вылезти на воздух, чтобы снова вздохнуть – дрожь сразу сотрясает моё тело, тошнота возвращается, и мне снова приходится нырять под воду.

Тревожно озираясь, я вхожу в Гринготтс. Всё кажется слишком громоздким – гоблины на высоких стульях и колонны, богато украшенные статуями, чьи пустые каменные глаза следят за каждым моим шагом.

Я нервно провожу рукой по своим сальным волосам и подхожу к первому попавшемуся гоблину за кассой – маленькое существо пугается, когда замечает меня. Скорее всего, я первый Малфой в этом столетии, решивший воспользоваться обычной кассой, а не частным консультантом, работающим со счетами почётных клиентов.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – хрипит он со своей высокой стойки.

– Хочу снять наличные. Малфой, – я обхватываю себя руками, чтобы побороть холод, исходящий от мраморных стен.

– Вашу палочку, сэр, – глаза гоблина сужаются за очками-полумесяцами, и он тянет ко мне свои морщинистые пальцы. Меня охватывает паника, и я не знаю, паранойя это или интуиция, но отступаю от стойки, бросая суровый взгляд на мелкого сотрудника банка. – Сэр, такова политика.

– О чём вы говорите? – обвиняю я, нервно оглядываясь через плечо.

– Сэр? – его маленькие чёрные глаза широко раскрываются, и я тянусь за своей палочкой, но совсем не для того, чтобы вручить её ему. Я чувствую на себе десятки глаз, и клянусь, что сейчас запущу заклинаниями во всех до единого.

Вытащив палочку, я направляю её на гоблина, пытающегося выхватить моё единственное оружие, а затем на каждого ублюдка, который осмеливается даже смотреть в мою сторону. Я пытаюсь вспомнить заклинание, когда слышу чей-то шёпот:

– Авроры уже в пути.

В горле пересыхает. Я отшатываюсь назад, падая на задницу и ударяясь ладонями о кафельный пол.

– Нет-нет-нет-нет, – бормочу я, поднимаясь. Вокруг меня раздаются звуки аппарации, и я сливаюсь с толпой, пытаясь вспомнить, как трансгрессировать. Мне просто нужна Небула, и тогда моя голова перестанет так разрываться. Мне станет лучше.

Проталкиваясь через толпу в Косом переулке, я снова и снова падаю на колени.

Почти на месте.

Почти Лютный.

Глаза слезятся от света. Начинается ломка. Меня тошнит у лавки Олливандера – я цепляюсь ногтями за каменную стену, пока желчь выплёскивается из живота на гравий.

Повсюду люди, они шепчутся и показывают на меня, словно я животное. Потеряв равновесие, я бьюсь щекой о брусчатку и мысленно переношусь в цирк.

Однажды мама взяла меня с собой – мы сидели на самых лучших местах, ели самые лучшие сладости, смотрели на волшебных зверей и акробатов, на яркие кружащиеся цвета, которые казались моим юным глазам нереальными. Другой вид кайфа.

Ближе к концу представления из-за задрапированного красного занавеса выкатили гигантского нунду. Клетка, в которой он сидел, была настолько детально продумана, что я восхищался тем, какой у него красивый дом, если это можно назвать домом, конечно. Но тут же укротитель направил на него палочку, выкрикивая заклинание, и я вздрогнул, когда дикий рык наполнил купол цирка.

Теперь это животное я. Все таращатся, пока я страдаю под властью своей укротительницы – зависимости – которая диктует мне правила жизни.

Я прихожу в себя, когда грубая рука сжимает ворот моей мантии, дёргает наверх, пока мои ослабшие ноги не оказываются на земле. Но я падаю снова, и резкая боль рассекает мой позвоночник.

Пытаюсь выговорить невнятные ругательства.

– Свяжи его, – над головой звучит знакомый голос, и я прищуриваюсь, в попытке узнать его обладателя.

Поворачиваю голову назад, и взгляд упирается в рыжие волосы.

– Джордж?

Человек опускается на пыльный тротуар передо мной, упираясь локтями в колени, пристально сверля меня своими ледяными синими глазами. Остатками самообладания я заставляю землю на мгновение перестать вращаться, чтобы понять, кто это.

Нет, это не Джордж.

Хуже.

– Жаль, что тебе так не повезло, Малфой, – фыркает Рон, его взгляд скользит по моему лицу, а губы кривятся в презрительной усмешке. Я дам руку на отсечение, что он чересчур доволен ситуацией. – Мистер Малфой, вы… – произносит титул так, словно делает мне одолжение. Я хочу ударить этого ублюдка головой, чтобы он сравнялся с пыльным гравием под нашими ногами, – арестованы. – наклоняется ближе, и тихо шепчет, чтобы слышал только я. —Ты даже не представляешь, как я счастлив произносить эти слова, грёбаный придурок, – выпрямляется, возвышаясь надо мной с дерзкой ухмылкой, и кладёт палочку в карман. – Согласно Декрету министра от 1913 года, вы имеете право хранить молчание до прибытия адвоката. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Есть ли что-нибудь, что вы хотели бы сказать в свою защиту?

Два аврора тянут меня за руки, сковывая их цепями, царапающими запястья каждый раз, когда я дёргаюсь. Меня поднимают на ноги. Стараюсь не обращать внимания на толпы людей, наблюдающих за этим, вместо чего сосредоточиваюсь только на довольном подёргивании губ Уизли, и молчу.

– Я так и думал. Забирайте его.

***

Голова пульсирует. Кандалы вокруг моих костлявых запястий нельзя затянуть сильнее, чем сейчас, и я остаюсь настолько неподвижным, насколько могу, чтобы не дать им лишний раз шанса протереть до крови мою кожу.

Меня вот-вот посадят в Азкабан, а я могу думать только о двух вещах. Мне так и не удалось принять дозу в последний раз… и я больше никогда не увижу Грейнджер.

Второе мучает меня больше.

Есть странная вещь в подобных финалах – когда дверь действительно закрывается, и ты вынужден развернуться и уйти. Это горько. Это дико больно – так, что чувствуешь эту боль костями и плотью, а в груди раздаётся взрыв, оповещающий о потере надежды. И ты не можешь его игнорировать. В конечном итоге всё кончено. В конечном итоге самое худшее из возможного случилось.

Я вспоминаю последние несколько недель, когда мне казалось, что я достиг дна. Когда я был уверен, что упал со скалы. Но вот я здесь, чёрт возьми – пристёгнутый к металлическому стулу в пустой комнате без окон, неспособный двигаться после нахлынувшего отходняка.

Моя шея дёргается, мышцы напряжены. Мне нужна доза. Как же они этого не понимают? Почему они думают, что у меня всё ещё есть выбор?

Просто убейте меня. Избавьте от грёбаных страданий раз и навсегда. Я готов поцеловать дементора, который высосет душу из моего гнилого тела, лишь бы только я смог прекратить своё жалкое существование.

Дверь со скрипом открывается, и мой безумный взгляд падает на то же уродливое лицо, что и в переулке. Рон.

– Как оно, Малфой? – весело спрашивает он и ставит передо мной бумажный стаканчик с дешёвым чаем и, с удовольствием потягивая напиток из своего, садится. Его бледное лицо озаряется мерзкой улыбкой. – Вот незадача. Ты ведь не можешь взять чай, правда? Связанными запястьями-то, – кудахчет он и цокает языком. – Даже чай тебе приносить было противно, приятель. Правда.

Я сохраняю бесстрастное выражение лица, останавливая порывы сотворить с его грубой физиономией некоторые ужасно незаконные вещи.

Его дразнящая ухмылка исчезает, и он выпрямляется, весь такой деловой в своей дешёвой рубашке и мятом галстуке, который, я уверен, он купил в какой-нибудь бедной дыре в конце Косого переулка.

– Я здесь, чтобы разъяснить тебе выставленные обвинения, Малфой, – одним движением его руки между нами возникает здоровенная пожелтевшая папка, и он открывает её ближе к концу. – Тебе известны условия твоего испытательного срока, назначенного судом в октябре?

– Да, – спокойно говорю сквозь сжатые челюсти. Я не собираюсь давать ему ещё один шанс увидеть меня в растерянном состоянии.

– Значит, тебе известно, что ты обязан воздерживаться от любых запрещённых веществ?

– Да.

– Тебе также известно, что ты должен посещать еженедельные приёмы до тех пор, пока назначенный судом психотерапевт не освободит тебя от опеки письменным заявлением твоему куратору? – не поднимает глаз, просто читает прописанные слова.

– Да.

– Ты провалил тест на наркотики во время ареста, и, по словам Бреннера, не появлялся на назначенных встречах в течение трёх недель, хотя тебя освободили только от одного визита, – он призывает перо. – Где ты был последние две недели?

– Под кайфом.

Его глаза наконец поднимаются и на короткий миг излучают радость:

– Ты готов отправиться в Азкабан, Малфой?

– А там будешь ты? – мой голос охрип от недостатка воды, сна и еды, но я ухитряюсь добавить нотки сарказма.

– Нет, – фыркает он.

– Тогда конечно. Запиши меня.

Уизли хихикает, закрывает папку, кладёт её на стол и наклоняется ко мне:

– Хотел бы я, чтобы это зависело от меня. Правда. Жаль, что я не могу отправить тебя в Азкабан прямо сейчас.

– Не сдавайся, Уизли, – ухмыляюсь я. – Твоё повышение с младшего аврора не за горами. Может быть, тогда тебе позволят сделать что-нибудь посерьёзнее ареста наркоманов в бессознанке.

Весёлый блеск в его глазах исчезает, уступая место ярости. Потрясающе – мне нужна частичка радости в условиях нынешнего кошмара. По крайней мере, мне удалось разозлить Уизли в последний раз.

Он проводит языком по зубам, его брови сходятся на переносице.

– Очень скоро настанет день, когда тебя приведут к парадным дверям Азкабана. Увидимся, когда я буду держать твои кандалы, чтобы упечь за решётку. Поверь, я не буду даже пытаться скрыть улыбку. Вот увидишь. – он встаёт, ножки его стула скрипят о дешёвый кафель, и я вздрагиваю от громкого звука, когда он резко хватает папку со стола. – Кое-кто хочет тебя видеть, – заявляет он, оставляя дверь открытой.

Моя голова на мгновение обессиленно падает на грудь; стычка с рыжим ублюдком отняла у меня все силы. Не знаю, когда в последний раз нормально ел, не помню даже, когда в последний раз пил что-то, кроме огневиски.

Когда дверь со щелчком закрывается, моя голова отклоняется в сторону, а глаза открываются. Любопытно.

– Мистер Малфой, – Бреннер стоит в дверях, мой профайл зажат у него в руке. – Прошло слишком много времени с нашей последней встречи, – он швыряет папку на металлический стол, и я снова подпрыгиваю от оглушительного грохота.

– Моя корзина с фруктами не дошла? – искоса смотрю на него, прежде чем снова опустить голову. Мои руки слегка дрожат, и я чувствую, как цепь снова трётся о мои запястья.

– Смешно. Как всегда, смешно, – стул снова скрипит, и от этого у меня сводит зубы. – Как вы думаете, ваш особый юмор поможет продержаться долго в Азкабане? Потому что я уверен, вы понимаете, предполагаемый приговор – десять лет с шансом на условно досрочное освобождение после пяти. Вы к этому готовы?

Мне удаётся поднять голову и впервые за несколько недель посмотреть ему прямо в глаза:

– Чего вы от меня хотите?

Кажется, он на мгновение задумывается над этим вопросом, а затем наклоняется вперёд.

– Я хочу, чтобы вам стало лучше. Я хочу помочь вам поправиться, – в его глазах сверкает… чёрт, я не знаю, уязвимость? Он опускает взгляд к своим рукам. – Я допустил несколько ошибок в нашей работе; я достаточно скромен, чтобы признать это, – откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди, обнажая локтевые замшевые вставки его пиджака. – Моя работа требует, чтобы я оставил свои предрассудки за дверью. Я не уверен, что справился. Как маглорожденный, помогающий в реабилитации Пожирателю… – покорно вздыхает, – бывшему Пожирателю Смерти, я не был до конца объективен. Не хочу сказать, что я не хотел вам помочь, но, когда столкнулся с вашей особой разновидностью самодовольства, думаю, что сплоховал.

Я сглатываю, наблюдая, как он снимает квадратные очки и протирает их о шерстяной свитер.

– Вы проделали весь этот путь до Азкабана, чтобы сказать это?

Он надевает очки обратно и снова наклоняется вперёд, на его губах появляется улыбка:

– Нет. Я здесь, чтобы поручиться за вас, если вы можете в это поверить.

– Поручиться за меня? – повторяю я, но не совсем понимая, что именно он имеет в виду.

– Как ваш психотерапевт, я имею некоторое влияние в этих вопросах. Я готов профессионально рекомендовать вам вернуться на попечение вашего куратора при определённых условиях.

Я фыркаю:

– Конечно. И что за условия?

– Это не уловка, Драко. Я хочу, чтобы вы перестали употреблять наркотики. Действительно остановились. Вы проведёте неделю в больнице Святого Мунго в отделении детоксикации. После этого вернётесь на работу, в свою квартиру и возобновите терапию – визиты раз в две недели.

– Зачем? – в моём голосе звучит смесь недоверия и отвращения. Я не понимаю, в чём его выгода от этой помощи, и поэтому не доверяю ему.

– В вас есть нечто большее, чем вы демонстрируете, мистер Малфой. Наш последний сеанс, каким бы катастрофическим он ни был, показал больше, чем вы думаете. Я считаю, что смогу помочь вам. Я не готов отказаться от вас. Но это означает, что вы должны быть участником нашей терапии, и я имею в виду действительно активно участвовать в ней. Вы должны следовать моему плану и перестать быть таким чертовски враждебным. Вам нужно отстраниться от людей, которые будут тащить вас обратно на дно. Потому что это… это ещё не дно. Дно – это Азкабан, из которого нет выхода, и вы очень близки к тому, чтобы там оказаться, Драко.

Сузив глаза, я внимательно смотрю на него: