Текст книги "Sweetly Broken (ЛП)"

Автор книги: LadyKenz347

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Я берусь за ручку и начинаю открывать дверь, но она агрессивно распахивается навстречу. В мою квартиру входит Блейз и с самодовольной ухмылкой оглядывает её. Не знаю, что сказать.

– Дружище! – он заключает меня в объятия, похожие на тиски, прежде чем оттолкнуть и без приглашения рухнуть на диван и закинуть ноги на кофейный столик. – Последняя вечеринка, должно быть, действительно прикончила тебя, – он ухмыляется, сильно стуча каблуками по стеклу. – Мы не виделись несколько недель. Я уже соскучился по тебе.

Я пристально смотрю на него. Один из моих самых старых друзей, и всё же он чужой.

– Да, приятель. Хреново всё обернулось, – я сглатываю и чешу щетину, которая постоянно отрастает. – Что ты здесь делаешь? – в моём голосе слышится тихая дрожь. Чёрт, вскрываю карты раньше времени. Он поднимает ноги и осторожно ставит их на пол, наклоняясь вперёд, пока его локти не упираются в колени, и смотрит на меня прищуренными глазами.

– Ты один из моих лучших друзей. Я здесь, чтобы удостовериться, что ты в порядке, – в его интонации присутствует опасная нотка, которая пробуждает тихую ярость в моей груди, и я усмехаюсь. – Что? Я уже не могу нанести тебе визит?

– Знаешь, Блейз, было бы неплохо нанести мне визит. Может, когда меня рвало на углу улицы, а может, когда я сидел в тюремной камере в грёбаном Министерстве. Или, чёрт побери, когда помирал на жёсткой детоксикации, и никого не было рядом. Может быть, тогда было бы здорово нанести этот грёбаный визит! – мой голос опасно повышается, и адреналин действует как спусковой крючок. Я пытаюсь подавить эмоции, прежде чем они одолевают меня.

– Ты слишком остро реагируешь, – отмахивается от меня Блейз и встаёт, брезгливо проводя пальцами по моим драпированным стенам.

Я сглатываю комок в горле и делаю шаг к нему:

– Честно говоря, ты даже не представляешь, как мне было плохо после.

– После чего? – спрашивает он насмешливо, поднимая декоративную сову с края моей каминной полки.

– После войны. Для меня всё было совсем по-другому, и я не был откровенен с тобой, но я попал в неприятную ситуацию, Блейз, – я всё ещё надеюсь, что смогу спасти эту дружбу; что я смогу дать ему понять, что кое-что во мне так сильно сломано, и мне просто необходимо, чтобы кто-то был рядом, пока я работаю над этим.

– Господи, Драко. Кончай. Меня уже тошнит от твоего самокопания. Тошнит от того, как ты строишь из себя жертву. Да, ты принял несколько дерьмовых решений. Чёрт возьми, разберись с этим. Я проживаю это, напиваясь и нюхая зелье – если ты хочешь справиться с этим с помощью пуффендуйских объятий или выплёскивания своих эмоций, как придурок – ладно. Но не жди, что я буду в этом участвовать.

Я физически отшатываюсь от его слов, но он этого не замечает. Он смотрит на фотографию моей мамы со мной на четвёртом курсе, стоящую на книжной полке, и бросает её на диван, а после лениво поворачивается ко мне.

– Ты позволяешь этим… этим чёртовым предателям забраться тебе в голову. Они заставляют тебя думать, что с тобой что-то не так. Это херня собачья. Не всё должно быть исцелено. Иногда исцеление – это просто забвение. И тут в дело вступаю я, приятель, – он вытягивает руки в стороны, будто ждёт объятий.

Мой лоб дёргается:

– Ты можешь идти.

Я разворачиваюсь обратно к кухне, мои руки трясутся от невысказанной ярости, пальцы поднимаются к горлу, чтобы успокоить дрожь.

– Что? Собираешься просто выбросить почти два десятилетия дружбы из-за этих?

– НЕТ! – ору я, хлопая ладонями по кафельной стойке. – Нет, Блейз. Это из-за меня. Я пытаюсь сказать тебе, что я грёбаный наркоман, и совершенно ясно, что ты чертовски токсичен…

Он издаёт резкий смешок, и его глаза сужаются, когда он делает несколько опасных шагов ко мне.

– Я токсичен? Ты, мой друг, и есть сама смерть. Всё, к чему ты прикасаешься, становится тёмным, и ты хочешь обвинить меня в своей дерьмовой жизни? Ты заметил, наверное, что на моей руке нет уродливой тёмной метки, а мой испытательный срок истекает через шесть недель. Это у меня шикарная квартира и яркая светская жизнь, а ты сидишь в своей дерьмовой халупе со сковородой горящего дерьма в раковине. Ты думаешь, раз Золотой мальчик жалеет тебя, значит, ты что-то из себя представляешь? Думаешь, ты сможешь переобуться и вступить в их милую команду? Ты просто смешон, приятель. Вот только ты совсем не смешной, – на его губах застывает злобная улыбка. Мне до жути хочется пройтись кулаками по его напыщенному грёбаному лицу.

– Ты закончил? – выговариваю я через сжатые челюсти.

– Нет. Мы закончили.

Я вздрагиваю, когда дверь захлопывается, и впиваюсь руками в волосы, царапая кожу головы. Мне нужна доза, блять. Мне нужно. Прошло двадцать дней, ну и хер с ними.

Кем он себя возомнил, чёрт возьми?

Дрожь распространяется по всему телу. Я резко хрущу шеей, пытаясь унять опасную потребность в наркотиках, о которой сигнализирует знакомая жила.

Хватаю пальто с вешалки и выбегаю из квартиры. Аппарирую, как только мои ноги касаются брусчатки.

Комментарий к 15. Отступая от края пропасти

За перевод стихов заранее извиняюсь! Очень старалась, но вышло, что вышло:)

========== 16. Самоубийство ==========

If somebody asked how we died

Please look them straight in the eye

Call it suicide

James Arthur – Suicide

***

Костяшки моих пальцев отчаянно стучат по двери, и, когда Бреннер, наконец, распахивает её, я нервно прикусываю губу. Он так сильно похож на Поттера с этими растрёпанными волосами и кривыми очками на носу, в своих серых пижамных штанах и когтевранской футболке.

Сейчас не так уж и поздно, но холод разогнал людей по домам. Бреннер перешагивает порог и бегло оглядывает улицу.

– Драко?

Всё тело дрожит. Резко спрашиваю:

– Есть минутка?

Он напряжённо бросает взгляд на мою сжатую челюсть и беспокойные глаза. Он всё понимает. Ясно как божий день, что я на грани срыва. Гарольд быстро отступает в сторону и жестом приглашает меня войти.

– Проходите в кабинет, я сейчас вернусь, – бормочет он и бежит вверх по лестнице в свою квартиру.

Минуя порог, я прохожу внутрь. Мысли разбегаются. Не могу сидеть, мне надо двигаться.

Натянув джемпер, Бреннер возвращается.

– Что происходит? – он пересекает комнату и опирается поясницей на стол, поднимая на меня полуприкрытые сонные глаза.

– Блейз приходил, – говорю я и краем глаза замечаю, как напрягаются его плечи.

– Он предлагал…

– Нет. Не уверен, что он был там для этого, но всё накалилось и… чёрт! – пальцы путаются в волосах, и я дёргаю их до тех пор, пока не ощущаю острую боль, сосредотачиваю всё внимание на ней. – Мне нужна доза.

– Не нужна, – его голос звучит тихо и успокаивающе, и я чувствую, как он обволакивает меня, словно верёвка – тянет в безопасное место.

– Нужна. Я буквально физически это чувствую. Я не знаю другого способа избавиться от этого ощущения, кроме как принять грёбаное зелье, – я всё бормочу и бормочу, объясняя то, что невозможно объяснить. Моё внимание переключается, останавливаясь на повторяющемся постукивании большого пальца по бедру.

– Когда вы вышли из детоксикации, физическая часть зависимости кончилась. Вы уже несколько недель чисты, если только я чего-то не упустил… – обрываю его холодным взглядом, и он поднимает руки, сдаваясь. – Хорошо. Тогда это только в вашей голове. И это самая трудная часть.

Я фыркаю и продолжаю расхаживать по комнате:

– Вы явно никогда не проходили детоксикацию – это просто адски отвратительно.

– Я в этом не сомневаюсь. Давайте присядем, – он отталкивается от стола и направляется к своему креслу.

Повинуясь его инструкциям, я падаю на диван, сжимая руки между коленями.

– Я бы хотел ещё раз попробовать визуализацию, – прежде чем я успеваю возразить, он поднимает ладони вверх, прерывая меня. – Я не собираюсь вести вас в опасные воспоминания в вашем нынешнем состоянии. То, что мы будем делать, только поможет успокоиться, если вы сможете держать свой разум открытым.

– Вы легилимент? Тогда почему бы вам просто не залезть в мою голову? – голос слишком резкий, но я не могу справиться со своими бешеными эмоциями. Всё вокруг меня сжимается – я слышу каждый звук, ощущаю кожей сам воздух.

Бреннер неловко ёрзает на стуле:

– Для легилимента было бы неэтично стать психотерапевтом. Но вы можете доверять мне, Драко.

Внутри всё переворачивается.

Доверять.

Я никому не могу доверять. Что бы это ни было – самосохранение или цинизм, но это правда.

Боль в горле нарастает и грозит навсегда лишить меня возможности дышать. Испуская протяжный стон, я ложусь, зажмуриваю глаза и сжимаю пальцами подёргивающуюся шею.

Бреннер тихо начинает:

– Я хочу, чтобы вы представили себе игрушечный стеклянный снежный шар. Он большой, и вы держите его обеими ладонями. Маленькая фигурка вас находится внутри, прямо посередине, рядом с небольшим деревянным домиком, окружённым густыми елями. Там есть ручей, протекающий через центр шара спокойным потоком.

Пока он описывает мне эту сцену, яркая картина расцветает под моими сжатыми веками. Я вижу стеклянный шар в своих руках, вижу крошечную фигурку, которая выглядит точно так же, как я, и мысленно следую его инструкциям.

– А теперь я хочу, чтобы вы подняли шар и потрясли изо всех сил. Сверкающий снег превращается в хаос. Пока вы смотрите на метель, я хочу, чтобы вы сами двигались. Вы больше не держите шар. Вы в нём – наблюдаете, как вокруг тяжело падает снег, и поначалу это ошеломляет…

Ледяной холод пробегает по моему телу, когда я смотрю в зловещее тёмное небо; снежная буря кружит вокруг меня, оставляя свои белые следы на плечах и ресницах. Слишком холодно – чертовски холодно, честно. Я начинаю стучать зубами, потирая руки об одежду, жадно ища тепла. Сквозь почти непроглядную снежную пелену я едва различаю ручей в нескольких метрах от меня. Сделав несколько неуверенных шагов вперёд, слышу голос Бреннера, похожий на глухое эхо. Как будто шар сейчас в его руках.

– Не забывайте, что вы теперь в шаре. И сначала снег падает тяжело и бешено, но что происходит потом?

Мой подбородок тянется по направлению к его голосу, брови низко опускаются на глаза.

– Снегопад затихает, – бормочу я, выпуская пар изо рта и дрожа всем телом от холодного воздуха.

– Совершенно верно. Взгляните вверх на небо и наблюдайте, как темнота приобретает светло-серый оттенок, снег падает мягко, ослабевая с каждым моментом, пока не оседает вокруг вас. Что вы слышите?

– Ручей… он всё ещё течёт, и теперь я вижу его более отчётливо, – мои ноги тянут меня к нему. Прозрачная голубая вода струится по каменистому дну. Я чувствую, как моё дыхание успокаивается, острые укусы холодного воздуха становятся освежающими. Делаю глубокий вдох.

Глаза закрываются. Ещё не улёгшиеся снежинки тают, едва касаясь моих щёк. Сердцебиение замедляется, переходя в ровный ритм. Боль в груди утихает.

– Оставайтесь здесь столько, сколько захотите. Когда будете готовы, я хочу, чтобы вы вышли из шара и вспомнили, что он был в ваших руках всё это время.

Через несколько мгновений я следую его инструкциям, пока снова не начинаю легонько раскачивать снежный шар, наблюдая, как в нём падают мягкие хлопья. Я чувствую, что могу контролировать себя, и, быстро моргая, возвращаю сознание обратно в кабинет.

***

Сгорбившись над контрактом от нового поставщика, я едва не подпрыгиваю от неожиданности, когда дверь распахивается, и из проёма выглядывает ухмыляющееся лицо Джорджа.

– Блин, да перестань уже так врываться! – ругаюсь я, глядя на чернильные кляксы на контракте над тем местом, где дрогнуло перо.

– Грейнджер хочет тебя видеть.

Всё замирает. Ну, за исключением моего сердца, которое колотится так, будто я теперь звёздный ловец на чемпионате мира по квиддичу. Поднимаю глаза.

– Гр-Грейнджер? – заикаюсь и подозрительно прищуриваюсь. – Увидеть кого? Тебя?

– Тебя. Она на улице, спросила, не найдётся ли у тебя минутки. Но не хочет мешать, если ты занят.

Мой рот тщетно пытается издать звуки, которые могли бы походить на слова, но ничего не приходит на ум, когда я прокручиваю последние несколько недель с нашей с ней встречи.

– Ничего страшного, если ты не готов, друг, – успокаивает меня Джордж тихим голосом. – Она поймёт.

Она здесь не для этого. Она здесь не для того, чтобы что-то возвращать. Она ушла… ты должен позволить ей уйти.

Я повторяю это словно заклинание, которое нужно выучить, уповая на то, что мой разум зафиксируется на этом и будет помнить, что она не любит меня… больше не любит. Если вообще когда-либо любила.

– Нет, всё хорошо. Конечно, я увижусь с ней, – губы сжимаются в тонкую линию, и я разглаживаю жилет и брюки, хотя они и так идеально выглажены. Поднимаю свой плащ, раздумывая, брать ли его с собой.

– Посмотрите на него, – воркует Джордж, – весь такой нервный. Как мило, – швыряю плащ ему в лицо, а он хохочет и откидывает его в кресло.

– Джордж?

– Да, приятель?

– Будь добр, отвали, – я одариваю его натянутой улыбкой и протискиваюсь мимо.

Пробираясь через лабиринт магазина, я быстро обхожу витрины и уклоняюсь от зачарованного дракона размером с филина, проносящегося в пятнадцати сантиметрах от моей головы.

– Удачи, – оборачиваюсь и вижу, что Джордж идёт за мной и ухмыляется, выставив вперёд два длинных больших пальца, а затем поворачивает к кассам. Слегка нахмурившись, я толкаю дверь и выхожу на холодный декабрьский воздух.

Пробежав вниз несколько ступенек, я всматриваюсь в проходящую мимо толпу. Но не вижу её, отчего в груди всё сжимается.

Если это один из ох-каких-весёлых, бессмысленных и даже на каплю не смешных приколов Джорджа, то заверяю, я кину в него пару заклина…

– Малфой? – её тихий голос пронзает меня. Я почти спотыкаюсь, услышав, как она снова произносит мою фамилию.

Поворачиваюсь, и у меня перехватывает дыхание. Боже, она ещё красивее, чем я её помню. Я всегда думал, что она больше похожа на осень, но теперь, глядя на неё в тёмно-красном обтягивающем пальто, обрамлённую кудрями, заправленными в того же цвета шапку, я понимаю, что ошибался. Её щёки пылают розовым румянцем, а шоколадного цвета глаза сосредоточены на мне.

Я знаю, что она ищет. Доказательства моей зависимости. Она бросает нервный взгляд на круги под глазами, на зрачки, потом переключается на мои руки, сжатые в кулаки.

– Грейнджер, – это всё, что я могу сказать, но даже это требует слишком больших усилий. Её имя – табу в моём сознании, и произнесение его вслух возвращает всю тягу к ней. Я хочу упасть на брусчатку у её ног и молить о прощении, умолять её увидеть, что я изменился, что я уже не тот человек… но не уверен, что даже сам верю в это.

В конце концов, я всё ещё зависимый. Отчаянно старающийся, но зависимый.

– Ты хорошо выглядишь, – говорит она, делая неуверенный шаг ко мне. Снежинки застревают в каскадом спадающих кудрях. – Как себя чувствуешь?

Пытаюсь заговорить, но во рту пересыхает, слова застревают в горле. Откашливаюсь в локоть.

– Я, э-э… Стараюсь держаться. Спасибо. Как твои дела?

Не слишком ли рано спрашивать, как идут дела у Кормака? Потому что это то, что мне на самом деле хочется знать.

– Я в порядке, – кивает, и молчание между нами затягивается. Мы, должно быть, выглядим довольно нелепо – два человека, беседующие лицом к лицу на расстоянии в четыре фута. – Я рада, что тебе лучше, – добавляет она, и я вздрагиваю от вынужденной неловкости.

– Грейнджер, я действительно… – извинения почти вырываются, но она останавливает меня, её глаза вспыхивают от боли, и она делает ещё один шаг вперёд.

– Пожалуйста, не надо, – её лицо напрягается, как будто услышав мои извинения, она может сломаться. – Я не… я просто хочу сказать, что тебе не за что извиняться. Ты проходишь через это всё и… – слова обрываются. Её плечи тревожно опускаются, когда она выдыхает. – Мне не нужны извинения, Драко. Я просто рада, что тебе лучше.

Я хочу, чёрт возьми, сказать что-нибудь; я хочу, чтобы она просто позволила мне исправить всё то, что между нами. Но её слова отдаются эхом в моей голове.

Мне нужно, чтобы ты хотел большего для меня.

Вместо извинений я твёрдо киваю, провожу языком по зубам и прикусываю губу. Как бы сильно я ни хотел, чтобы она меня услышала, она просила меня этого не делать. И опять же – кто я такой, чтобы ей в чём-то отказывать?

Её спина выпрямляется в приливе уверенности. А вот и львица.

– Я просто хотела убедиться, что ты приедешь на Рождество в Нору.

Моё лицо сжимается от этой мысли.

– О, я ещё толком не решил.

– А?

– Ну, я не знал, будешь ли ты там с Кормаком, – признаюсь. Бесхребетный. Я знаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я должен был вставить это в разговор. – Не говоря уже о том, что Рон арестовал меня около месяца назад, и я сомневаюсь, что кто-то захочет видеть, как я хандрю, портя всем весёлый праздник.

Брови Гермионы сходятся на переносице, пальцы тянут цепочку на шее.

– О. Кормак и я… мы не вместе. Это была всего лишь пара свиданий, но я дала ему понять, что не была… – прочистив горло и поморщившись, она продолжает, – Я не была готова ни к чему серьёзному.

Блестяще. Здорово узнать, что я потерял контроль из-за грёбаного придурка, который не продержался и двух недель.

– И не беспокойся о Роне, – добавляет она. – Он будет вести себя наилучшим образом, или мы с Молли нашлём на него несколько противных заклинаний, – её лоб напрягается, и она улыбается мне. Я не могу удержаться, чтобы не ответить ей глухой насмешкой. – Честно, он не доставит тебе никаких хлопот.

– Почему тебя волнует, поеду я или нет? Уверяю, без меня день будет куда приятнее.

– Это неправда, Драко, – упрекает она. Это звучит легко, почти успокаивающе. – Я не хочу, чтобы ты был один на Рождество. Но если ты не захочешь, то нет проблем. Только… не отказывайся из-за меня. Хорошо? Потому что я в порядке, правда, – мой взгляд падает на ожерелье, которое она трёт, как талисман, и я узнаю в нём то, что подарил ей несколько недель назад. – Я в порядке, – повторяет она, как будто убеждая уже себя.

– Хорошо.

– Это значит «хорошо, я приеду»? – её голос поднимается на несколько октав, и она снова делает шаг ко мне. Я мог бы протянуть руку и смахнуть снежинки, тающие на её щеках.

– Это значит «хорошо, я подумаю об этом», – говорю я с ухмылкой. – Не уверен, что это хорошая идея для меня сейчас, но если я смогу справиться с этим, я буду там.

Она переваривает эту мысль, кивает и протягивает мне руку в официальном жесте. Со смехом я принимаю её. Она жмёт мою руку один раз… два… три раза… четыре…

Боже, это слишком долго и неловко.

Её глаза скользят по моему лицу, и я вижу, как неожиданный румянец заливает её щёки.

– Ты всегда так долго пожимаешь руки? Если да, то ты быстро их накачаешь. Это может стать официальным видом спорта.

Её румянец становится ещё ярче. Она одёргивает руку и поправляет локоны, хмурясь.

– Ладно. Так. Увидимся на Рождество?

– Может быть, – соглашаюсь я, вздёрнув подбородок.

– «Может быть» на Рождество. Поняла. Хорошего дня, Малфой, – она снова протягивает руку, но, когда я смотрю на неё, выгнув бровь, прячет ладонь в карман и рычит на меня.

– До встречи, Грейнджер.

Я смотрю, как она разворачивается и исчезает в толпе. Волоски на моей руке встают дыбом, но я уверен, что это не имеет никакого отношения к холоду.

Это что-то другое.

Это что-то немного заполняет внутреннюю пустоту. И как бы я ни старался растоптать это чувство, я ощущаю знакомое покалывание в груди.

========== 17. Выше своей головы ==========

I never knew that everything was falling through

That everyone I knew was waiting on a queue

To turn and run when all

I needed was the truth

But that’s how it’s got to be

It’s coming down to nothing more than apathy

I’d rather run the other way than stay and see

The smoke and who’s still standing when it clears

Everyone knows I’m in

Over my head

Fray – Over My Head

***

Снег мягко падает на мостовую. Я иду, вперив взгляд в свои дорогие ботинки из драконьей кожи, шнурки которых уже припорошило. Когда я наконец поднимаю глаза, чтобы взглянуть на деревню, меня охватывает ностальгия.

Сколько счастливых воспоминаний у меня связано с этой улицей? Однажды Крэбб случайно поджёг мантию первокурсника возле лавки Зонко, а Пэнси дала мне себя поцеловать первый раз под омелой у кафе мадам Паддифут.

Я ныряю в Сладкое королевство и не могу сдержать расползающуюся по лицу улыбку. Ничего не изменилось. Тот же магазин. Нетронутый Тёмным Лордом во всех отношениях.

Здесь тихо – большинство студентов уехали на каникулы, и я медленно иду по проходу, хватая по пути пачку сахарных перьев и несколько шоколадных палочек, полюбившихся мне ещё в детстве.

– Драко Малфой? Это ты?

Плечи напрягаются, и я поворачиваюсь с нервной улыбкой на губах.

– Миссис Флюм, – беспричинно краснею, когда она встаёт передо мной, и её маленькие костлявые руки сжимают мои локти.

– Боже, ты стал таким большим. Я до сих пор помню того маленького белокурого мальчика с огромным количеством лака на волосах и отвратительной привычкой к сладкому, – отчитывает она меня с игривым блеском в глазах, на что я тихо смеюсь. – Сколько денег один ребёнок может потратить на взрывающиеся конфеты и шоколадных лягушек… – качает головой, и несколько прядей её тонких седых волос выбиваются из шиньона. – Твои карманные были слишком щедрыми!

Ухмыляюсь, глядя на неё сверху вниз, и замечаю залёгшие глубокие морщины в уголках глаз – неумолимые признаки того, что годы состарили её. Миссис Флюм была, возможно, единственным человеком, который относился ко мне с неизменной добротой в течение всех моих лет в Хогвартсе, и это вполне могло быть, потому что я держал их магазин на плаву тем количеством галлеонов, которые тратил на выходных в Хогсмиде. Или по какой-то счастливой случайности я ей просто нравился.

– Как у тебя дела после… ну, после? – её карие глаза слегка сужаются, брови опускаются.

Слова больно застревают в горле. Она не знает, какой я действительно кусок дерьма, она помнит только, каким ребёнком я был раньше.

– Потихоньку. Могло быть и хуже.

– Ты был всего лишь мальчишкой, – прищёлкивает языком и выпрямляется во весь рост, всё ещё едва доставая мне до плеча. Мои губы растягиваются в кривой улыбке. – Тебе просто нужен был кто-то, кто тебя бы слегка направил. Я знаю, что ты мог бы избежать всей этой неразберихи. Ты хороший парень, Драко Малфой, – её холодные руки сжимают мой подбородок. Я мысленно смеюсь над её совершенно неверным представлением обо мне.

– Я рад, что хоть кто-то так думает, миссис Флюм.

– Было грустно услышать о твоих родителях, – тихо произносит она. – Я их не знала, но… я очень тебе сочувствую, – пытаясь заблокировать всплывающие воспоминания, я сглатываю и твёрдо киваю ей. – Что ты будешь брать? Или выкупишь весь магазин?

– Не сегодня, – смеюсь я. – Вы сможете собрать для меня подарочную корзину? Всё самое лучшее.

Она тычет твёрдым пальцем мне в рёбра и усмехается:

– Все мои товары лучшие. Нужно к завтрашнему дню?

– Если можно.

– Для тебя всё что угодно, мой мальчик. Сегодня вечером корзина будет у тебя в квартире. Как будешь готов, подходи к кассе со всем, что тебе нужно, и я порадую тебя чем-нибудь новеньким.

– Спасибо, миссис Флюм. За всё.

Её тонкие, как лист бумаги, губы растягиваются в улыбке, и она кивает, исчезая в том же направлении, откуда пришла.

***

Визит в Сладкое королевство, не будучи целью сегодняшнего дня, на мгновение ослабляет тревогу о том, что будет дальше. Держа бутылку шоколадного вина и упаковку трюфелей в руке, я вытаскиваю из брюк пергамент и смотрю на первое имя в списке.

Мадам Розмерта

Чёрт побери, это будет полный провал. Тут уж ничего не поделаешь, но это будет пытка.

Я переступаю порог Трёх Мётел и стряхиваю снег с ботинок; мои глаза оглядывают паб и находят её, протирающую дальний край бара. Сердце бешено колотится, и я всерьёз подумываю о том, чтобы бросить всё и сбежать в Южную Америку.

Исцеление. Голос Бреннера повторяется в голове, как какая-то идиотская мантра, которая должна помочь пережить это кошмарное время моей жизни; как будто его план каким-то образом поможет мне снова жить спокойно. И сегодня – в сочельник – конечно, самое время выставить себя полнейшим идиотом, поэтому я тащусь вперёд, сминая большим пальцем целлофановую упаковку трюфелей.

Остановившись всего в нескольких футах от неё, я тихонько кашляю, стараясь не напугать, и Розмерта поднимает глаза, которые становятся жёстче, когда она осознаёт, кто стоит у её стойки.

– Добрый день, – вежливо киваю, в голосе чуть слышно дрожь.

– Что ты здесь делаешь? – её ледяная интонация пронзает меня насквозь.

Массирую переносицу и подавляю измученный выдох. Я успел произнести только грёбаное приветствие, и это уже худший момент в моей жизни.

– Я принёс вам вот это, – поджимаю губы и ставлю вино и трюфели на барную стойку, как будто они облегчат тот факт, что я когда-то подверг её непростительному заклятию.

– Зачем? – её лицо сильно морщится, бегло осматривая подарки, затем она кидает тряпку на стул, идёт ко мне, кладёт ладонь на угол стойки и пристально смотрит. – Ты их отравил?

– Нет.

Хозяйка паба задумчиво медленно кивает:

– Объяснись.

Это как раз то, что я абсолютно не хочу делать. Я готов осыпать её подарками каждый день до конца её жизни, если это избавит меня от объяснений, какого хрена я здесь делаю.

Опускаю взгляд на блестящую деревянную отделку барной стойки и нервно облизываю губы.

– Я здесь, чтобы сказать, что я… – закусываю нижнюю губу. – Сожалею. Я хочу извиниться.

Розмерта запрокидывает голову и выдавливает несколько жёстких смешков. Когда она снова возвращает взгляд ко мне, её глаза наполнены слезами.

– Мерлин, неужели кто-то заставил тебя? Ты выглядишь как ручная кукла – будто кто-то притащил твоё тело сюда, засунул руку тебе в задницу и выдавливает слова.

Моя челюсть слегка отвисает от такого грубого сравнения, и с губ срывается порыв воздуха:

– Конечно, нет! Я просто пытаюсь извиниться, ради всего святого.

– Мне не нужны ни твои извинения, ни твоё дешёвое вино, – она отворачивается, идёт к бару и, качая головой, берёт в руки тряпку.

Что-то похожее на гнев рождается в моей груди, и я делаю несколько шагов по направлению к ней:

– Ну, вообще-то, я делаю это не для вас. Так что вам необязательно принимать мои извинения…

– В смысле? Какие извинения необязательно принимать тому, перед кем извиняются?

– Например, эти, – фыркаю я. – Слушайте, я вляпался в кое-какое дерьмо несколько лет назад, в котором пребываю до сих пор, это должно быть очевидно. Я очень стараюсь выйти из этой фазы своей жизни, и, к сожалению для нас обоих, мой психотерапевт считает, что я должен извиниться перед людьми, которых успел обидеть. Изощрённая форма пытки, которую, поверьте мне, я не пожелал бы и своему злейшему врагу. Но вот я здесь. Извиняюсь, как грёбаный пуффендуец, так что, пожалуйста, избавьте меня от своей агрессии и примите извинения и подарки – уверяю вас, и те, и другие стоят достаточно.

Она вздёргивает подбородок, и глаза за густыми чёрными ресницами, сужаются, глядя на меня:

– Мне не нужны такие подарки. Кто приносит вино бармену?

– Я думал, вы любите выпить, – пожимаю плечами. Почему она так жестока со мной? В конце концов, я приношу свои искренние извинения, и, положа руку на сердце, то было даже не самое ужасное из непростительных. Некоторые бы сказали – наименее ужасное из трёх.

– Ты можешь убрать со столов, помочь вытереть их и расставить стулья. А потом мы поужинаем, и ты расскажешь мне всё об этих извинениях, которые ты вроде бы приносишь, и о соответствующих прощениях, которых ты заслуживаешь.

– Но ведь сегодня сочельник, – в списке был ещё один человек, до которого я надеялся добраться сегодня вечером, но, думаю, это может подождать.

Она никак не реагирует на мои слова; возможно, знает, что мне некуда спешить, и кивает на несколько грязных столов позади меня:

– Начинай. И никакой магии. Ручной труд будет тебе полезен.

Мои ноздри раздражённо раздуваются, пока я снимаю шерстяное пальто, кладу его на барный стул и закатываю рукава безупречно сшитого и отглаженного белого пуловера.

Работа нудная, но не утомительная, и большую часть следующего часа мы оба работаем молча. Когда приходит время закрытия, она взмахивает волшебной палочкой, и на столе в середине бара появляются две картофельные запеканки и немного хлеба.

– Ну давай выпьем этого стоящего вина, которое ты принёс с собой, – она поднимает бутылку и внимательно изучает этикетку.

Я чувствую, как горячий румянец заливает мои щёки:

– Вообще, я не пью.

Она скептически смотрит на меня:

– Я не раз видела, как ты напивался со своими дружками до свинского состояния за столом в дальнем углу, Драко Малфой.

Моя челюсть сжимается:

– Внесу коррективы в своё предыдущее заявление: я больше не пью. Это уже доставило мне некоторые неприятности.

На её лице появляется понимание. Она кивает, ставя вино обратно на стойку, и призывает два сливочных пива.

– Безалкогольное, – бормочет она и подносит свой стакан к губам.

Интересно, чувство стыда для всех идентичное? Тяжёлое. Как горячее мокрое многотонное полотенце, давящее на плечи.

– Значит, ты держишься сейчас?

– Какое-то время держался… потом сорвался. С последнего срыва прошло тридцать пять дней.

– Хорошо, – она гоняет картошку по тарелке и кивает. – Хорошо.

– Я, правда, очень сожалею, – повторяю снова. Хотя на этот раз не уверен, говорю это для себя или всё же для неё – я просто знаю, что она этого заслуживает.

Она с обвиняющим взглядом тычет в меня вилкой:

– Ты никогда – нигде – ни в кого больше не запустишь непростительным, ты меня понял?

– Да.

– Отлично, – ворчит она и начинает есть, задавая мне более простые вопросы и, подобно миссис Флюм, приносит соболезнования по поводу смерти моих родителей. Я замечаю быстрое подёргивание в шее, но это совсем не то, что было с Блейзом в моей квартире. Используя формулировки Бреннера: это не триггерит меня. Нет, я чувствую себя спокойно, как после прочтения тех стихов в кофейне.

Когда я ухожу, Розмерта успокаивающе кладёт руку на моё плечо:

– Ты молодец, Малфой. Продолжай в том же духе. Буду рада видеть тебя здесь.

– Спасибо, что выслушали меня. Счастливого Рождества.

Я выхожу на холод и, обернувшись через плечо, вижу, что эта красивая кудрявая женщина стоит, скрестив руки на груди, прислонившись к двери, и смотрит мне вслед.

Чувствую некоторое облегчение – как будто оставил что-то там, на пороге её паба. Я разворачиваюсь, иду к точке аппарации, и думаю о том, что в этой исцеляющей штуке может быть что-то большее, чем мне виделось изначально.

***

Я ошибся.

К чёрту исцеление.

К чёрту всё это.

Я сижу в кресле с откидной спинкой в доме детства Крэбба. Назвать это поместьем было бы натяжкой, но это и не Нора. Когда я подходил к парадной двери, у меня уже не оставалось сил, и я до сих пор не понимаю, как мне хватило наглости сесть перед скорбящей матерью и пытаться заглаживать свою вину.