Текст книги "Sweetly Broken (ЛП)"

Автор книги: LadyKenz347

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Чушь! – восклицаю я. – Ты выбрала в прошлый раз то паршивое магловское кафе, теперь моя очередь.

Она пожимает плечами и возвращается к стойке, намекая, что обсуждать это больше не намерена.

***

Мы сидим в каком-то суши-баре в магловской части Лондона. Выбирала, конечно, она, а я не то чтобы сильно сопротивлялся. Грейнджер определённо предпочитает путешествовать в магловский Лондон чаще, чем любая другая волшебница, которую я встречал, и, хотя, на первый взгляд, это странно, со временем это стало нашей нормой.

Она пытается убедить меня сыграть в какую-то глупую магловскую игру за последний кусочек унаги, но правила смехотворны и основаны исключительно на удаче, а не на навыках. Такие игры я не люблю.

– Это называется камень, ножницы, бумага, – она показывает руками грубые изображения предметов, и пытается объяснить, как каждый из них бьёт другого. Я уже понял правила, но разрешаю ей продолжить свою тираду, пока сам бросаю неопределённые смущённые взгляды на её элегантные кисти.

Чем дольше она объясняет правила, тем больше раздражается, и я смеюсь в свою чашку саке. Как только Гермиона начинает объяснять правила заново уже в третий раз, мои плечи напрягаются от знакомого голоса, выкрикивающего моё имя.

Мой взгляд падает на маглу из «Харродс». Трейси, кажется. Саке застревает в горле, и я несколько раз бью себя в грудь, чтобы перестать задыхаться.

Мои глаза нервно перебегают с Грейнджер на Трейси, как будто мне есть что скрывать от них обеих.

–Трейси, не так ли? – я выпрямляюсь и киваю ей. – Рад снова видеть тебя. Это Гермиона Грейнджер, – я указываю на свою удивлённую соседку.

– О! Должно быть, та подруга, для которой ты покупал подарок, – она смотрит на волосы Грейнджер, а я морщусь, вспоминая тот ужасный выпрямитель.

– У вас отличная память, – голос Грейнджер пронизан ревностью или мне показалось? Забавно. – Разве что… вы близко знакомы?

– О, нет, – Трейси невинно поднимает руки. – Просто его трудно забыть.

Я отчаянно краснею, а глаза Грейнджер озорно блестят.

– Здорово было встретиться снова, – неловко улыбаюсь ей, и она отвечает мне тем же.

– И мне! Может быть, ещё увидимся.

– Да, может быть.

Трейси волнительно уходит, и я хватаю унаги, игнорируя запланированную ранее игру. Грейнджер ничего не говорит о суши – слишком занята изучением меня – и постукивает палочкой по тарелке с соевым соусом.

– Симпатичная, – говорит она, пожимая плечами. Её голос неестественно высокий, и я ухмыляюсь в тарелку.

– Да? Не знал, что ты увлекаешься девушками. Я бы вас свёл раньше, – привлекаю внимание наших официантов и поднимаю графин с саке, подавая сигнал о необходимом пополнении. Я по-прежнему избегаю зрительного контакта, но она не сводит с меня глаз.

– Вы двое, кажется, подружились, вот и всё, – бросает на меня ядовитый взгляд, и, наконец, я поднимаю глаза. Не знаю, как это работает, но сколько бы раз я на неё ни смотрел, всегда теряюсь.

– Да, мы такие друзья, которые продают друг другу дерьмовые подарки, чтобы заставить краснеть. Я едва вспомнил её имя, – закатываю глаза, но она опирается локтями на стол и морщит нос.

– Ах, но вспомнил же, – говорит приторно-сладким голосом.

Смех срывается с моих губ, и я делаю ещё один глоток саке:

– Но едва, – успокаиваю я её. – Очень похоже, что ты ревнуешь, Грейнджер.

Она усмехается, выпрямляя спину и поднимая подбородок – пытается показаться оскорблённой. Слишком плохо пытается.

– Ревную? – её голос становится на несколько октав выше. – Это просто смешно! Мне ни к чему ревновать к этой скользкой даме.

Гортанный громкий смех сотрясает моё тело, и так как алкоголь уже хорошенько расслабил, мне совсем не стыдно.

– Скользкой даме? Ты права, Грейнджер, – моё лицо расплывается в широкой ухмылке. – Это совсем не похоже на ревность. Знаешь, если хочешь, чтобы я принадлежал только тебе, нужно только сказать об этом.

Выражение её лица почти отрезвляет меня, и кокетливая улыбка стирается, словно меня окатили ведром холодной воды.

Дурак. Дурак. Дурак.

– Выпьем ещё? – сглатываю, снова избегая её взгляда.

– Да, давай.

Я ещё чувствую её пристальный взгляд, изучающий каждый дюйм моего лица, ищущий подсказки или слабости. Я лишь возвращаюсь к своему напитку.

***

Когда нечего ждать, выходные становятся довольно скучными. Кроме работы и Грейнджер, последнее время мне почти нечем заняться, а поскольку последняя занята в книжном магазине, я спускаюсь в свой кабинет.

Журналы учёта почти приведены в порядок, не учитывая того, что Джорджу плевать, и он отдаёт мне счета уже просроченными. Я даже начал принимать участие в некоторых новых разработках продукта.

Сначала я жутко трусил, но это заставило мой мозг работать по-новому, и теперь я с нетерпением жду возможности напрячь извилины. Джордж уже отправил шампунь на тестирование, и в настоящее время я продумываю состав для почти невидимой безделушки, которую можно прикрепить к чьей-то мантии, и та будет время от времени издавать пукающие звуки. Это грубо и определённо по-детски, но если я берусь за что-то, то довожу дело до конца.

В это субботнее утро я слышу, как магазин работает в полную силу – я почти никогда не ставлю заглушку на кабинет.

Шум успокаивает; тишина раздражает.

Как только я приступаю к работе над последним пунктом состава, я слышу стук в дверь.

– Знаешь, если бы я не увидел, я бы не поверил, – Блейз. – Офис в фирме твоего отца в шесть раз больше этой дыры или семь?

Моё лицо расплывается в улыбке, и я поднимаюсь из-за своего тесного стола, чтобы пожать ему руку и хлопнуть по плечу.

– Какого чёрта ты здесь делаешь? – я ужасно рад его видеть, он напоминает мне о прежних временах. До войны.

– Ах, мой друг, британский Визенгамот найдёт всех. Всегда и везде, – от его кривой улыбки у меня перехватывает дыхание, и я бледнею.

Блейз не был сильно вовлечён в военные действия. Кроме тех, в которые втянул его я. У него не было тёмной метки, и он никогда не посещал собрания определённого круга – нет никаких причин, по которым он должен предстать перед судом.

– Когда твоё слушание? – тихо спрашиваю я.

– Вообще-то, уже! Я как раз зашёл после…

– После! – восклицаю я. – Почему ты не сказал мне? Я должен был быть там.

– Ой, мне даже понравилось, – он отмахивается от меня и одаривает своей очаровательной улыбкой. – Три месяца испытательного срока и небольшие общественные работы. У тебя, приятель?

Я фыркаю:

– Два года условно и назначенная судом терапия.

Блейз корчит страдальческую гримасу и хватается за грудь, прежде чем рассмеяться и расслабиться в моём слишком маленьком кресле.

– Не могу сказать, что не удивлён тем, что увидел, вернувшись домой, друг. Работа с Уизли, воскресные ужины в доме Уизли, свидания с горячо любимой Уизли грязно… – мой прищур останавливает его, и он снова криво ухмыляется. – Мои извинения. Не был уверен, когда мы перестали называть её так.

Пытаюсь вспомнить, что он был моим близким другом ещё до того, как я научился летать на метле, и тяжело вздыхаю.

– Я не встречаюсь с Грейнджер, – кидаю, сквозь сжатую челюсть. Спорить с остальными обвинениями глупо, они правдивы.

– Пэнси говорит, что вы, ребята, ужасно сдружились, тусуетесь вместе на её работе, ходите на совместные ужины.

Я усмехаюсь и отодвигаю документы на край стола.

– Что, чёрт возьми, она знает?

– Пэнси Паркинсон? Хм, всё. Она знает всё. В любом случае я здесь не для того, чтобы судить. Все мы время от времени любим потусить в трущобах.

Мои кулаки крепко сжимаются. Я прикладываю все усилия, чтобы не врезать ему. Как будто он знает что-то о них всех. Как будто он знает что-то о том, через что я прошёл.

– Я переезжаю в мамину старую квартиру в магловском Лондоне. Куратор говорит, что мне нужно быть рядом на протяжении всего испытательного срока. Не отстраняйся, давай выпьем как-нибудь.

Я киваю и чувствую, как мои губы растягиваются в натянутой улыбке, которая не трогает мои глаза.

Блейз встаёт с кресла и уходит, бросая через плечо:

– Передавай Грейнджер мои наилучшие пожелания.

Я не могу объяснить, почему у меня такая пустота в животе.

========== 7. Сила притяжения ==========

I live here on my knees as I try to make you see

That you’re everything I think I need here on the ground

But you’re neither friend nor foe though I can’t seem to let you go

The one thing that I still know is that you’re keeping me down

You’re keeping me down, eh ooh

You’re on to me, on to me, and all over

Something always brings me back to you

It never takes too long

Sara Bareilles – Gravity

***

То же самое непрерывное постукивание пера доктора Бреннера снова отдаётся эхом в комнате. Я вытягиваю шею, чтобы расслабить скопившееся в ней напряжение.

– Не хотите начать? – выгибая бровь, спрашивает Бреннер. Стискиваю зубы до скрипа.

– Я действительно не знаю, чего вы ждёте от меня, док. Я не из тех людей, кто вываливает все свои глубокие, тёмные секреты наружу. Я никогда не был таким человеком и не понимаю, почему вы думаете, что стану им сейчас.

– Расскажите мне об этом. Почему вам сложно говорить о своих чувствах? Был ли когда-нибудь кто-то, с кем вам было комфортно обсуждать их? – сочувствие в его глазах приводит меня в ярость.

– Нет.

– Нет?

– Да, чёрт возьми, нет. В моей жизни никогда не было никого, с кем бы мне было бы комфортно об этом разговаривать. Больше мне нечего сказать по этому поводу, – злость разливается по позвоночнику.

– Сегодня вы выглядите более раздражённым, – замечает Бреннер. – Есть мысли, почему?

Мои руки сжимаются в кулаки, но я продолжаю молчать.

– Я уже говорил вам, мистер Малфой. Если вы не будете участвовать в наших сессиях, мне придётся передать эту информацию вашему куратору.

Я делаю один отрезвляющий вдох, позволяя напряжённому ситуацией воздуху до боли заполнить мои лёгкие, и пытаюсь сфокусировать своё внимание на кутикуле, с которой уже капает кровь. Резкий скрежет его пера в блокноте прерывает тишину.

– Я же отвечаю на ваши вопросы, – говорю я после длительного молчания. – Вы просите меня выдумать эмоции и проблемы, которых у меня нет.

– Не думаю, что это так.

– Тогда просветите меня. Потому что вы, кажется, знаете обо мне гораздо больше, чем я сам, – усмехаюсь я.

Бреннер оценивающе смотрит на меня так, что мурашки бегут по коже, потому что, как бы сильно я не хотел в этом признаваться, я знаю, что облажался.

– Я думаю, что у вас чёрная полоса в жизни, и вы не совсем уверены, возможно ли совместить нынешнее состояние дел и картинку, которую вы нарисовали себе ещё в раннем возрасте.

– Какую картинку? – выплёвываю я.

– Мистер Малфой, когда-то вы были очень привилегированным молодым человеком, у которого было всё, включая деньги и социальный статус. Я думаю, вы изо всех сил пытаетесь найти своё место в этом новом мире, которое не превозносит вас по этим критериям – скорее, наоборот, стыдит за них. То, что раньше позволяло гордо вскидывать подбородок, сейчас заставляет нервно опускать глаза в пол, – он задумчиво наклоняется вперёд, его взгляд всё ещё прикован ко мне. – Я думаю, что ваши родители приняли достаточное участие в возникновении этой внутренней борьбы. Тот факт, что вы не сможете наладить с ними отношения, будет давить на вас достаточно долго.

Я делаю глубокий, измождённый вдох через ноздри и смотрю на него прищуренным взглядом. Что, чёрт возьми, происходит?

– Если вы всё это уже выяснили, то объясните мне, почему я должен сейчас участвовать в этом спектакле? – бросаю я вызов, щёлкая челюстью.

– Потому что я хочу поработать над исцелением нанесённого ущерба, хочу помочь вам двигаться вперёд. У меня нет цели просто ворошить ваше прошлое.

– Тогда зачем! – я вскакиваю на ноги и начинаю лихорадочно расхаживать по комнате. Мой без того слабый контроль над эмоциями исчерпан, и я чувствую панику и гнев каждой клеточкой своих мышц. – Зачем вы его, чёрт возьми, ворошите?! Поведайте мне, что я должен сказать, чтобы исправить то, что вы считаете, разрушает меня – потому что, верите или нет, я пришёл сюда не за милой беседой.

Его глаза полны сострадания, от которого меня тошнит.

– Я не могу сделать это за вас, Драко. Но вы можете. И да, нам придётся начать с прошлого; это корень ваших убеждений, это то, что привело вас сюда. Мы должны разобраться, когда всё пошло не так, и понять, как мы можем это исправить.

– Я думаю, что всё это дерьмо собачье, – шиплю я и, подходя к окну, прислоняюсь к нише, которая внезапно напоминает мне чердак Норы. По телу разливается спокойствие.

– Давайте начнём с чего-нибудь простого. Например, поговорим о вашей работе.

Я ворчу себе под нос, собираясь выплюнуть ещё немного яда на неопрятного доктора. Но вместо этого вздыхаю и начинаю свой рассказ.

***

Я не иду во «Флориш и Блоттс».

Сессия терапии разбудила во мне то, что я вообще не собирался никогда будить – даже просто трогать. Я не хочу, чтобы Грейнджер видела меня в таком состоянии, поэтому направляюсь в «Дырявый котёл». Падаю на шаткий барный стул и заказываю огневиски. Да, это намного крепче того, что я могу себе позволить, но я взбешён, и мне отчаянно надо выпустить пар.

Примерно после моего третьего стакана появляется Блейз. Он платит за бутылку, и бармен ставит её на стойку между нами – я не так далеко зашёл, чтобы игнорировать ощущение в желудке, которое яростно кричит, что ещё один стакан будет лишним.

Но я всё равно продолжаю пить.

В затуманенном алкоголем сознании я выдаю Блейзу тираду о докторе Бреннере и наркотиках; рассказываю о суде и о том, как меня тошнило, когда Уизли и все остальные говорили в мою защиту такие замечательные вещи. Они ни хрена обо мне не знают. Они не знают, как я их ненавидел, как желал им смерти. Не знают об этой кромешной пустоте во мне, которую невозможно заполнить ни выпивкой, ни наркотиками, ни, тем более, терапией.

Он почти ничего не говорит, только кивает в нужных местах и подливает огневиски.

Ссутулившись над своим стаканом, я смотрю в янтарную жидкость; его ладонь тяжело опускается на моё плечо.

– Твоя подружка здесь, – говорит он со знакомой ухмылкой, и я неуклюже оглядываюсь через плечо, хмуря брови.

Грейнджер.

Это Грейнджер, а я пьян в стельку, и меня вот-вот стошнит на пол.

– Драко? – её голос дрожит от волнения, а маленькая рука ложится на мою спину. – Мерлин, Драко, давай отведём тебя домой.

– Думаю, мы никогда ещё как следует не представлялись, – мурлычет ей Блейз, и мне хочется сказать ему, чтобы он отвалил, но я слишком пьян, чтобы сделать это сейчас. – Блейз Забини, – гордо произносит он.

– О, эм… да. Я тебя помню. Гермиона Грейнджер, – осторожно отвечает она, её беспокойство и внимание всё ещё сосредоточены на мне. У меня двоится в глазах, и я чуть не падаю со стула. – О, Малфой…

Я помню этот тон её голоса, он заставляет меня вздрогнуть. Именно таким тоном она говорила со мной, пока я был под кайфом. Она снова разочарована – и это её разочарование пронзает меня изнутри. Я чувствую, как в уголках глаз проступают грёбаные непрошеные слёзы.

– Домой, – бормочу я, и Грейнджер подхватывает меня за плечо, помогая подняться. Я почти сваливаюсь со стула, но рука Забини придерживает меня. Сквозь затуманенное сознание я ощущаю, как пальцы Грейнджер сжимают мою талию, и прижимаюсь лбом к её кудрям, вдыхая запах.

– Мне придётся аппарировать, Малфой, – вздыхает Грейнджер, когда мы выходим на улицу.

– Нет-нет-нет, – невнятно протестую я, качая головой. – Меня стошнит. – вздрагиваю от этой мысли и поднимаю лицо навстречу прохладному ночному воздуху.

– Тебя стошнит в любом случае, – ворчит Грейнджер. – Я не хочу тащить твою пьяную задницу через весь Косой переулок, извини. Спасибо за помощь, Забини.

И мы исчезаем в круговороте её магии, где наши тела сплетаются воедино.

Через несколько мгновений мы уже стоим в прихожей её квартиры, и она, не теряя ни секунды, призывает ведро. Очень своевременно, потому что я тут же падаю на колени, и меня выворачивает.

***

Я просыпаюсь на диване, и солнечный свет, заливающий комнату, раздражает мои и без того страдающие глаза. Натягиваю на голову подушку и сворачиваюсь калачиком.

Я смутно помню события предыдущей ночи. Чёртов огневиски. С грубым стоном царапаю лицо ногтями, пока мой живот издаёт непонятные звуки. Стыд переполняет меня, когда мозг подкидывает всплывающие моменты прошлой ночи.

Кто-то сдёргивает подушку с моего лица. Проклиная это утро, пинаю того, кто нашёл для себя занятным потревожить меня сегодня. Кто бы это ни был.

– Доброе утро, Малфой, – звонко говорит Грейнджер, возвышаясь надо мной. Это не столько приветствие, сколько обвинение.

– Грейнджер, – сглатываю и смотрю на неё прищуренными глазами. – Мило, что ты зашла, – приподнимаюсь на локтях и вижу рядом с собой ведро. Выглядит отвратительно, но в то же время, скорее всего, оно мне скоро понадобится.

Стоп.

Я не в своей квартире. Это даже отдалённо не напоминает мой интерьер: куча стопок книг и аккуратная светлая мебель. В потёртом фиолетовом кресле свернулся калачиком уродливый рыжий кот, а на стенах висят фотографии любимых и родных.

Конечно, моей фотографии тут нет. Это ожидаемо. Я стараюсь не обращать внимания на ревнивый спазм в животе, списывая это на последствия алкоголя. Разумеется, это совсем не желание быть в списке близких и любимых людей, чьи фото украшают её жилище.

– Помнишь, как я просила тебя показать заклинание, отпирающее дверь в твою квартиру? И помнишь, как ты заявил, что гриффиндорцам нельзя доверять такую секретную информацию?

Я провожу грубой рукой по лицу и сглатываю желчь, неожиданно подскакивающую к горлу.

– Помню, – мрачно усмехаюсь, вспоминая, как она злилась.

– А помнишь, как я говорила, что в случае чрезвычайной ситуации кто-то должен иметь доступ в твою квартиру. И ты сказал, что в таком случае я должна буду вызвать авроров?

Грейнджер топает ногой; невысказанные проклятия, которые она произносит в уме, почти слышны, и это заставляет меня улыбнуться несмотря на то, что я практически умираю.

– И это я тоже помню, – ухмыляюсь, прищурив один глаз. Дешёвая попытка заставить комнату перестать вращаться.

– Ты не должен был так напиваться, Драко, – она садится на кофейный столик, зажав руки между колен, и глядит на меня. Я смотрю в ответ и киваю.

– Я знаю, Грейнджер, – соглашаюсь без язвительных возражений.

– А что, если… – замирает. – У тебя мог случиться рецидив.

Я усмехаюсь и закатываю глаза.

Я чист девяносто пять дней, поэтому нет. Я почти не думаю об этом, только если не становится совсем дерьмово, и даже тогда, я чувствую себя лучше, чем это было раньше.

– Ты меня напугал, – признаётся она. Я набираюсь сил, чтобы взглянуть в её встревоженные широко раскрытые глаза, смотрящие на меня так, словно я для неё что-то значу.

Эта мысль одновременно утешает и ужасает.

Я сглатываю и поднимаю руку к единственному локону, падающему на её лицо, аккуратно заправляя его за ухо, и не упускаю то, как она прижимается щекой к моей ладони, прежде чем отвернуться от моего прикосновения.

– Извини, Грейнджер. Этого больше не повторится.

– Обещаешь? – в её голосе слышится надежда, и я смотрю на неё с кривой ухмылкой, пытаясь успокоить.

– Обещаю.

========== 8. Последствия ==========

Hesitation, awkward conversation,

Running on low expectation,

Every sign that I was ignoring,

I’m paying for it.

Loving you was young, and wild, and free,

Loving you was cool, and hot, and sweet,

Loving you was sunshine, safe and sound,

A steady place to let down my defenses,

But loving you had consequences.

Camila Cabello – Consequences

***

Ещё один ужин в Норе. Судя по всему, приходя один раз, ты сразу даёшь клятву, что будешь присутствовать на каждом до конца своей жизни.

Джордж достаёт фляжку и с ленивым кивком предлагает мне. Мой взгляд ненадолго останавливается на ней, но я качаю головой. Пожав плечами, он убирает серебряный сосуд во внутренний карман.

Думаю, мне не стоит пить. Алкоголь смог подарить мне что-то близкое к желаемому, но всё же это не Небула. И не Грейнджер.

К счастью, Рона нет, и от этого мне гораздо легче – я свободно брожу по захламлённой Норе, как раньше, и останавливаюсь около камина.

Я смотрю на пламя, поднимающееся по трубе, и не слышу приближающихся шагов.

– Как дела на работе? – Молли опускается в кресло рядом со мной – в кресло Джорджа.

– Неплохо, – киваю я, мои губы сжимаются в ровную линию, – Вроде бы освоился.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты пытаешься отговорить моего сумасшедшего ребёнка от каких-либо действительно ужасных изобретений.

– Вы же знаете. Я всегда пытаюсь, но думаю, мы оба знаем, что это не работает.

Краем глаза вижу, как её щека растягивается в лёгкой улыбке.

– Как там Гермиона? – спрашивает Молли. Как ни в чём не бывало. Как будто это совсем не странно.

– Не знаю, – бросаю я, чувствуя вину или стыд – или и то и другое.

– Ты говоришь как Рон, – посмеивается она.

Смотрю на неё недоверчивым взглядом.

– Вряд ли, – отрезаю я.

– О, он был так без ума от этой девушки. Постоянно писал домой, жалуясь на неё. По праздникам говорил только о ней. Но стоило нам самим спросить о чём-нибудь, он выстраивал стены и прятался за ними, – Молли хихикает и качает головой, прежде чем откинуть её на спинку подаренного мной кресла.

В груди вспыхивает ярость – меня бесит, что Уизли когда-либо вообще думал, что она может быть с ним.

– Они встречались? – ухитряюсь говорить небрежным тоном. Мои глаза всё ещё яростно устремлены на огонь.

– Ничего серьёзного. Думаю, что, возможно, они пытались после войны – но слишком много всего произошло. Война. Не время для юной любви, – размышляет Молли, поднимая ноги на подставку перед ней.

– Война окончена.

– Ха! – выплёвывает она. – Но сражения ещё не окончены. Поля изменились, враг стал другим, но это ещё не конец. Мы сидим здесь, пытаясь смириться и справиться с последствиями потерь, сражаемся с собственным сознанием, разумом, страхами. Стереотипы и предрассудки всё ещё душат нас. Их нужно разрушать. Посмотри на себя, – указывает в мою сторону. – Посмотри на меня. Посмотри на любого из нас и скажи, что мы до сих пор не боремся.

– Думаю, я слишком устал, чтобы продолжать борьбу, – признаюсь я искренне.

– Я тоже, дорогой. Я тоже.

***

Тук, тук, тук.

Поднимаю глаза и вижу Грейнджер с крафтовым пакетом в руках, из которого торчит французский багет.

– Привет! – пропевает она и проскальзывает мимо меня.

– Эм, привет, Грейнджер. Чем могу быть полезен?

Широко раскрыв глаза, я смотрю, как она подходит к моей кухонной стойке и начинает распаковывать свою сумку с продуктами.

– Я безумно хочу лазанью, – пожимает плечами и открывает мои шкафы, вынимая неиспользуемые миски.

– Ясно. Твоя квартира сгорела?

– Нет.

– Духовка сломана?

– Нееет, – она наклоняет голову, и на её губах появляется улыбка, когда она открывает упаковку тёртого пармезана.

– Ты ужасно соскучилась по мне?

– Н… – она замолкает и, наконец, встречается со мной взглядом. – Может быть, – уступает она с застенчивой улыбкой. – Но, вообще-то, лазанью на одного приготовить невозможно, так что ты тоже будешь её есть.

Тепло расползается в груди. Я закрываю за ней дверь и подхожу на кухню.

– Уизли занят? – съёживаюсь, даже когда говорю это – сквозит ревностью и не добавляет мне очков.

– Кто, Рон? – морщит лоб.

– Да, разве вы не встречаетесь?

Что, чёрт возьми, я говорю? Я знаю, что они не встречаются. Я это знаю. И всё же слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить.

Она медленно поворачивается ко мне, и в её шоколадных глазах появляется замешательство:

– Хм, нет? Разве я давала повод думать, что мы встречаемся?

Наши глаза встречаются. Момент очень важный и интимный. Я быстро отвожу глаза, не в силах больше выдержать её пристальный взгляд.

– Просто сплетни, – пожимаю я плечами, пока пальцы перебирают ингредиенты на стойке.

– Ааа, – слышу, как она улыбается. – Сплетни.

– Сплетни, – повторяю, натянуто кивая.

– Ну, пока не появились новые сплетни, поставлю все точки над «i» – я ни с кем не встречаюсь.

Я оглядываюсь и вижу, как её щёки розовеют. Быстро возвращаю свой взгляд к яйцам, ухмыляясь.

Она резко откашливается и достаёт из сумки старую пожелтевшую бумажку. Края загнуты, а слова на ней заляпаны красным соусом. Грейнджер кладёт её на прилавок между нами, и мои глаза начинают поочерёдно отмечать ингредиенты, указанные в инструкции – прямо как рецепт зелья.

– Так ты готовишь мне лазанью, просто потому что не можешь съесть весь противень самостоятельно? – фыркаю я.

Она пристально смотрит на меня, а потом, к моему удивлению, показывает язык и морщит нос.

– Просто заткнись и обжарь фарш.

– Есть, мэм, – отдаю честь и протягиваю руку за пакетом завёрнутого мяса, который она принесла. Моя грудь касается её, и локоны щекочут мою щёку. Гермиона напрягается, её глаза бегло пробегают по моему лицу, прежде чем остановиться на губах.

Если бы я наклонил голову всего на несколько дюймов, то смог бы поймать её губы своими. Я мог бы обхватить руками её тонкую талию. Я мог бы показать ей всё то, о чём до ужаса не способен говорить.

Это неважно.

Но я знаю, что это ложь – это как раз самое важное. Но я не уверен, что готов к этому.

Один из нас прерывает этот долгий интимный момент, и мы продолжаем двигаться, как будто ничего не произошло. Но молчим. Тёртый сыр, взбитые яйца, шипящие говядина и соус, смешанные в сотейнике – говорят, а мы молчим.

Она с благоговением изучает листок. Я явно чего-то не понимаю – в конце концов, это всего лишь тесто с мясом. И когда она вытаскивает мягкий продолговатый пласт теста из кастрюли, я вижу, как дрожит её челюсть.

Я глубоко вздыхаю:

– В чём дело, Грейнджер?

– А?

– Почему тесто заставляет тебя плакать? – поддразниваю я, как обычно. Лучший мужчина с искренней заботой спросил бы, смотрел в глаза и слушал. Я не тот человек. Я даже не представляю, как перестать язвить.

Она намазывает первый слой соуса и кладёт на него слой теста.

– Это рецепт моей мамы.

Мамы. Её родители. Грейнджер говорила о них раньше – об их значении для неё – но я не могу вспомнить, что именно. Скорее всего, я был под кайфом, и это ужасно, потому что это, вероятно, то, что я должен помнить.

–А-а, – отвечаю кивком, не зная, что последует дальше.

– Прежде чем изменить их память, я взяла из дома всего несколько вещей: фотоальбом, любимую книгу отца, духи матери. И вот это, – она кивает на рецепт.

Я сглатываю. Пальцы тянутся к ней в попытке поддержать, но я останавливаю их прежде, чем они касаются её кожи.

– И ты… ты готовишь это, когда скучаешь по ним?

– Такая была идея, – она добавляет сырную смесь и ещё один лист теста. – Я всегда помогала маме готовить лазанью. С детства. Я думала, что если буду готовить снова, то вспомню её. Но я ещё не пробовала, – она поворачивается ко мне, в глазах стоят слёзы. – Не могла.

– Тебе не нужно готовить, чтобы помнить о ней, – мягко говорю я.

– Я знаю. Но в первый раз я просто не хотела оставаться одна, – Гермиона делает паузу, и её шоколадные глаза впиваются в мои. – Я хотела быть с тобой.

С таким же успехом она могла бы ударить меня кулаком в живот своим признанием. Оно ошеломляет и угнетает одновременно.

Она хотела быть со мной.

Я одариваю её лёгкой грустной улыбкой и… раскрываю свои объятия. Она без раздумий бросается в них. Я чувствую слёзы на своей рубашке, пока сжимаю её мягко дрожащие плечи. Руки скользят по кудрям, вниз по спине, и я прижимаюсь щекой к её макушке.

Я даю ей возможность выплакаться, пока она не прекращает дрожать и её дыхание не успокаивается. Я действительно не хочу отпускать её – я мог бы отнести её на диван и держать так часами – но она делает шаг назад и смотрит на меня – несколько упрямых слёз всё ещё стекают по её веснушчатой щеке.

Я внимательно смотрю на неё, мои большие пальцы смахивают упрямые слезинки, и у меня перехватывает дыхание, когда её взгляд снова останавливается на моих губах. Моя рука соскальзывает с её щеки, и аккуратно ложится на затылок, прижимая непослушные кудри. Моё сердце пропускает удар, когда её губы раскрываются.

Я опускаю лицо ещё ниже, всё ещё ожидая удара – я жду, что она закричит и убежит, проклиная меня.

Но она этого не делает.

Мои губы нависают над её, и сквозь прикрытые ресницы я вижу, что она улыбается, прежде чем сократить расстояние, и мягко прижимается своими губами. Это отвратительное клише, но под моими веками вспыхивает пожар, когда её губы касаются моих – сначала робкие, а затем почти голодные – когда её руки опускаются на мою рубашку, тонкие пальцы сжимают ткань и притягивают меня ближе.

Мозг отключается, давая полную свободу рукам: та, что в её волосах, сжимает сильнее, слегка поворачивая её голову и путаясь в густых волосах, в то время как свободная рука тянет за талию, притягивая к себе обратно. Грейнджер выгибается мне навстречу.

Её тонкие пальцы сильнее впиваются в мои плечи, в ткань рубашки, комкая, заставляя прижиматься ближе, хотя ближе некуда. Я чувствую, как её язык пробегает по моей нижней губе, и мои глаза распахиваются.

Гриффиндор.

Я понимаю, о чём она просит, и не собираюсь отступать. Её дыхание учащается, и я врываюсь в мягкий рот и глотаю тихий стон, рвущийся из её горла. Тонкая рука поднимается, чтобы обхватить мой затылок. Прижимаю её к гранитной стойке, и она углубляет поцелуй. Отрываясь от её губ, я припадаю к шее и чувствую знакомое напряжение в паху.

Она ведь не хочет заходить так далеко. Я пытаюсь совладать со своим членом, чтобы он не позорил нас обоих раньше времени, когда она снова выгибается в меня.

Я заключаю её в кольцо рук, кончики пальцев скользят по её спине, а она царапает через ткань мою спину, издавая гортанный стон, который я жадно глотаю.

Мы оба замираем, услышав щелчок замка на моей двери. Я узнаю эту манеру, и отпрыгиваю назад, тяжело дыша.

Джордж входит в квартиру.

Он смотрит на Грейнджер, прижавшуюся к стойке и упирающуюся в неё руками, с этими её взъерошенными волосами и плечами, ходящими ходуном от неровного дыхания. Затем его взгляд устремляется на меня. Возбуждение спало, а в глазах ярость, способная снести к чёрту этот дом.

На его губах появляется осознанная ухмылка, а в глазах блеск.

– Оу, – мямлит он.

– Не надо, – предупреждаю я. Грейнджер прокашливается и возвращается к наполовину приготовленной и полностью забытой лазанье на стойке.

– Извините, что прервал, – он всё ещё ухмыляется, и мне хочется врезать по его ехидной роже.

– Ты не прервал, – огрызаюсь я.

– Значит ли это, что я могу присоединиться? Драко, я должен признать, что ты не совсем в моём вкусе. Но иногда я чувствую феромоны, исходящие от тебя, и кое-что о твоих бёдрах всё же думаю.