Текст книги "Sweetly Broken (ЛП)"

Автор книги: LadyKenz347

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Вид её невинности жалит что–то внутри меня, и я понимаю – отчаянно понимаю – я хочу стать лучше. Я не хочу, чтобы меня нашли мёртвым на этом грёбаном чердаке в моче и рвоте.

Прочищаю горло – ощущение, что я проглотил песок.

– Грейнджер, – голос охрип.

Она дёргается, её глаза открываются, бегло осматривая всё вокруг. Руки лихорадочно ищут волшебную палочку.

– Малфой, – её обеспокоенный взгляд темнеет. Неужели я насколько дерьмово выгляжу? – Я не собиралась засыпать. Ты в порядке?

– Я готов, – откидываю голову назад, упирая её в стену. Держать её самостоятельно слишком трудно.

– Готов к чему?

– Поправиться.

– Тебе что-то нужно?

– Помоги мне…

***

Трезвость – это не тяжело.

Это ужасно больно.

По коже бегают мурашки, в мышцах будто поселились мелкие насекомые, которые беспрестанно копошатся. Мне постоянно кажется, что кто-то медленно вдавливает в мой мозг осколки зазубренного стекла. Один кусок достигает цели, тогда как другой только начинает своё медленное насилие над телом. Мне ничего не хочется так сильно, как забыть навсегда эти ощущения.

Дрожь и тошнота не проходят. Меня рвёт до тех пор, пока горло не становится открытой раной, и тогда уже кровь льётся в унитаз.

По какой-то непонятной мне причине Грейнджер здесь.

Молча меняет мокрые тряпки на лбу, помогает залезть в ванну, когда от меня несёт потом и желчью.

Я умоляю её убить меня. Умоляю о наркотиках.

Джордж тоже приходит. Я на коленях, в истерике трясу карманы его штанов в попытке найти хотя бы немного, но он только печально качает головой. Говорит, что он чист.

Просто потрясающе.

Во время очередной сильной галлюцинации – когда я, клянусь, вижу жуков под кожей моего предплечья – я расцарапываю свою тёмную метку до мяса. И когда она находит меня в луже крови, стекающей по моей руке, она плачет.

Спустя несколько дней я кричу на неё за то, что ей плевать. Обвиняю в скрытых мотивах и со всей силы толкаю в стену. Её голова с треском ударяется о дерево, и она сползает на пол с широко раскрытыми от ужаса глазами.

Я протягиваю к ней руки – я так хочу извиниться – но её передёргивает. Меня передёргивает ещё сильнее.

Блять. Какой же я монстр.

Больше Гермиона не возвращается. Теперь это Молли: суетится, приносит мне еду и помогает влачить моё жалкое существование. Теперь это Молли: трёт мне спину, пока меня жутко трясёт, и кутает в вязаные одеяла, когда я тону в собственном холодном поту.

Через несколько дней или недель – может быть, через месяц, я просыпаюсь, и мои глаза чисты.

Я отчаянно моргаю, оглядывая чердак свежим взглядом. Свет, льющийся через единственное окно, освещает пространство сильнее, чем я помню. Всё приведено в какой-никакой порядок, это больше не похоже на тот хаос, который был во время моего очищения.

На слабых, дрожащих ногах я бреду в ванную. Опираясь обескровленными серыми руками на край раковины, делаю глубокий вдох.

Мне страшно смотреть на своё отражение.

Дыхание сотрясает моё тело, когда глаза наконец встречаются с тощим привидением в зеркале. И это я? Волосы настолько отросли, что под ними не видно бровей, а их цвет уж никак нельзя назвать даже пародией на малфоевскую платину. Щетина превратилась в мерзкую бороду. Ладонь скользит по подбородку, пока я кручу головой взад-вперёд, всё ещё разглядывая себя в грязном зеркале.

Я едва узнаю человека, который смотрит на меня: бесконечно тёмные круги под глазами и новые шрамы.

– Что ты с собой сделал? – мой голос глухим эхом отдаётся в кафеле ванной.

***

Я поворачиваюсь к едва слышному стуку, отражающемуся от голых стен, и не удивляюсь, обнаружив там Грейнджер. Она всегда подходит очень тихо, в то время как присутствие Молли всегда, кажется, занимает всё пространство в комнате.

Я оборачиваюсь через плечо, мои брови приподнимаются в знак приветствия.

– Ты вернулась, – бормочу я и чувствую, как жар заливает мои щёки.

Она откашливается, и я краем глаза вижу, как выпрямляется её спина.

– Ну, конечно, – она сердится на меня, и я не могу сдержать ухмылку, которая приподнимает уголки моих губ. – Я просто… я подумала, может быть, ты не хотел, чтобы я была тут… в то время.

Что за нелепая мысль. Я фыркаю и отворачиваюсь обратно к окну.

– Как ты? – робкий голос тает в сухом воздухе чердака. Скорее всего, она боится меня после того, как я впечатал её головой в стену. И мне не за что её винить.

– Потрясающе, – бормочу я и провожу рукой по своим чересчур отросшим волосам. Они настолько длинные, что приходится постоянно убирать пряди с глаз.

– Хочешь… – она делает робкую паузу, переступает с ноги на ногу, – Хочешь, я их отрежу?

Снова откидываю чёлку и молча смотрю на её.

– Твои волосы, – она кивком указывает на мою голову. – Я, конечно, не слишком хорошо это делаю, – со смехом признаётся она. – Но я стригла Гарри…

– У этого идиота самая ужасная стрижка, которую я когда-либо видел.

– Ну, возможно, – она прячет улыбку. – Но так было всегда! Я не могу быть в ответе за все годы беспорядка на его голове.

– Неплохие навыки продаж, Грейнджер, – мои губы растягиваются в кривую улыбку. – Но я всё же пас.

– О, да ладно тебе! После этого ты почувствуешь себя намного лучше, – она уверенно подходит, садится на скамью в нише напротив меня и поджимает под себя ногу. От такой близости я напрягаюсь как струна.

– Посмотри на свои волосы, Грейнджер. О каком доверии может идти речь, когда ты позволяешь себе разгуливать с такой гривой?

Смех срывается с её губ, она тянется вперёд и щиплет меня за руку.

– Ау! – заявляю я, потирая пострадавшее место.

– О, ты всегда был таким ребёнком, – она достаёт свою палочку, одним взмахом превращает подушку с моей кровати в табурет и призывает пару ножниц и расчёску.

Я нервно дёргаю свои пряди и напряжённо морщу лоб, когда вижу, как она возбуждённо размахивает ножницами.

– Я не знаю…

– Послушай, ты не можешь выглядеть хуже, чем сейчас, – она пожимает плечами, и, несмотря на раздражённое выражение лица, я подчиняюсь ногам, которые сами несут меня к табуретке.

Хрипло выдохнув, я сажусь, и её пальцы тут же оказываются в моих светлых волосах. Мурашки бегло расползаются по моей коже.

Она берёт прядь и осматривает её, прежде чем намочить палочкой всю мою копну.

– Какую длину ты хочешь? – она стоит передо мной и расчёсывает волосы, пока они не начинают раздражающе лезть мне в глаза.

– Мне всё равно, Грейнджер. Просто убери это с моих глаз, – отодвигаю пальцами чёлку, и она фыркает, возвращая её обратно.

– Мне кажется, надо немного укоротить. Сделаю что-то похожее на то, что было на шестом курсе, – она наклоняется так, что её глаза находятся на одном уровне с моими, но она смотрит на мои грязные волосы, а не на меня. Не думаю, что она поняла, какую странную вещь только что сказала.

Моё лицо расплывается в дразнящей ухмылке.

– Я понятия не имел, что ты следишь за моей причёской, Грейнджер.

Она пристально смотрит на меня обиженным взглядом, отчего моя улыбка становится всё ярче.

– Я явно не это имела в виду, – ощетинилась она. – Я просто считаю, что на шестом курсе ты был не таким ужасным, как раньше. Или, как сейчас, если на то пошло, – она раздражённо выпрямляется и подходит к затылку, резко дёргая меня за голову, что вызывает у меня лишь тихий смех.

– То есть ты утверждаешь, что я был самым привлекательным на шестом курсе? – провожу языком по зубам, и она легонько шлёпает меня по макушке.

– Драко Малфой, я нарочно испорчу тебе причёску, если ты сейчас же не прекратишь.

– Просто признай это. Я не буду винить тебя или что-то в этом роде. Я дьявольски красив, и, к тому же мы оба понимаем, что девчонкам нравятся плохиши. Я просто никогда не думал о тебе в этом ключе, вот и всё, – отвечаю небрежно. Я почти уверен, что зашёл слишком далеко и что в любой момент моё лицо может взорваться гнойными фурункулами, но я просто не могу удержаться от соблазна пошутить над ней.

Она стонет, но удивляет меня искренностью своего ответа.

– Ладно, Малфой. На шестом курсе ты казался наименее мерзким. Если хочешь перековеркать мои слова, то да, ты был самым красивым, хорошо. Как хочешь, так и воспринимай это.

– Ух ты… – изумляюсь я. – Не могу поверить, что ты считала меня красивым на шестом курсе.

Ещё один шлепок, но я только смеюсь.

Грейнджер двигается уверенно и решительно, кромсая кончики моих волос. Когда она проводит пальцами по моей голове, я расслабленно прикрываю глаза.

Не могу сказать, что я никогда не думал о Грейнджер как о привлекательной девушке, скорее наоборот. Где-то на пятом или шестом году её формы стали явно лучше, и, несмотря на статус её крови, я время от времени очень живо представлял наш секс.

Я чувствую её тёплое дыхание на шее. Глаза резко открываются, и я понимаю, что смотрю прямо на вырез её рубашки. Вздрагиваю.

Грейнджер тихо ругается, убирает руку, засунув указательный палец в рот и посасывая его кончик.

– Грейнджер?

– Всё в порядке, – отвечает она, всё ещё обхватывая губами палец. – Я просто порезалась ножницами. Дай мне секунду, я быстро обработаю его, – бормочет себе под нос. Потянувшись за своей палочкой, она замирает – понимает, что поранила именно рабочую руку, и её глаза наполняются паникой.

Я издаю тихий стон, как будто она причина всех моих неприятностей, и пробираюсь к тумбочке, чтобы взять палочку из ящика.

– Ты уверен, что знаешь, что делать? – многозначительно спрашивает она.

Мои глаза вспыхивают, и я тупо смотрю на неё.

– И это говорит мне девушка, которая убеждала, что легко может сделать простую стрижку, а потом чуть не отрезала себе палец.

– Я порезалась, потому что ты дёрнулся!

– Ну, я дёрнулся, потому что… – слова застревают у меня в горле, а мозг отчаянно пытается придумать оправдание. Не могу же я сказать, что смотрел на её вырез. Вместо этого я ухмыляюсь. – Потому что ты не умеешь стричь волосы, – слабая попытка, но хотя бы попытка. – Просто заткнись и дай мне руку.

Она кладёт свою ладонь в мою. Кровь капает из пореза, который, на самом деле, достаточно глубокий, и несколько капель попадают на мою руку. Она напрягается, когда я произношу исцеляющее заклинание, наблюдая за тем, как свет движется вокруг раны и мгновенно залечивает её. Тергео – и следы крови исчезают. Отпускаю её руку, пока сердце бешено бьётся.

Этот момент кажется… интимным и почти электрическим – я практически ощущаю разряды тока, пока держу её руку. Отступив назад, я чувствую, как напряжение спадает, мрачно улыбаюсь ей и бросаю палочку на кровать.

– Спасибо, – тихо говорит она, когда я сажусь обратно на тумбу.

Больше не произнеся ни слова, она продолжает издеваться над моими волосами. Мои глаза закрыты. Мысли тоже.

– Ладно, – объявляет она бодрым голосом. – Готово.

Она произносит ещё одно трансфигурационное заклинание и протягивает мне ручное зеркало.

Оу. Я крайне удивлён, но результат её трудов выглядит вполне достойно. Если игнорировать серую кожу и впалые морщины на лице, я выгляжу более похожим на себя, чем когда-либо за последнее время.

– Ух ты, Грейнджер.

– Видишь! Не так уж я и плоха! – гордо заявляет она, становясь передо мной со скрещёнными на груди руками и торжествующей улыбкой на лице.

– Что ж, могу отметить, ты провела много времени, пуская слюни на меня на шестом курсе. Стрижка практически идентична, – я не могу удержаться от смешка, когда её челюсть гневно падает.

Гермиона хмурится и бормочет что-то о том, какой я неблагодарный болван, прежде чем устремиться к выходу. Мельком, но я вижу победное выражение на её лице.

– Спасибо, Грейнджер! – кричу я ей вслед, всё ещё смеясь.

Не разворачиваясь, она показывает мне средний палец и уходит. Понятия не имею, что значит этот жест.

***

Одиночество становится тяжелее в трезвости. После нескольких часов созерцания одних и тех же стен, мои дрожащие ноги ведут меня вниз по бесчисленным лестницам Норы. Я слышу звуки, доносящиеся из кухни, и сворачиваю за угол, морщась от естественного солнечного света, льющегося через огромные окна.

Молли стоит у плиты – готовит; от аромата, наполняющего кухню, у меня текут слюни. Я прочищаю горло, и она вздрагивает, поворачиваясь ко мне с поднятой палочкой.

Похоже, я не единственный человек, который не может избавиться от последствий войны.

– Драко, дорогой, – её челюсть отвисает, а грудь тяжело вздымается, – я даже не могу вспомнить, когда в последний раз видела тебя вне…

– Да. Ну, сегодня мне лучше. Я подумал, что мог бы… – я поднимаю подбородок, стараясь придать себе немного гордости. – Я подумал, что мне стоит подышать свежим воздухом.

– Ты уверен, что готов? – она смотрит на мои дрожащие ноги и на то, как я опираюсь на кухонную тумбу.

Мой внутренний голос подсказывает мне солгать, но я чувствую, что могу сейчас же упасть на сколотую плитку под моими ногами. Руки находят потёртый деревянный стул передо мной, и я цепляюсь за него. Вероятно, я переоценил себя в готовности выйти на улицу сегодня.

Молли читает меня как открытую книгу. Она взмахивает палочкой, и в воздухе появляется старая деревянная трость.

Она хватает её и рассматривает. У меня перехватывает дыхание, когда она протягивает древко мне.

Слишком яркие вспышки воспоминаний врезаются в мозг: уже в детстве отец резко бьёт меня по позвоночнику, подгоняя; колотит по ногам за проступки подросткового периода; доблестно вручает мне её после принятия миссии перед шестым курсом.

Молли всё ещё держит деревянную трость со стальным наконечником. Я понимаю, что это просто помощь. Но эта помощь погружает меня в тёмные моменты моей жизни.

Я вздрагиваю и закрываю глаза. Дыхание учащается, а рука по инерции тянется к карману, где обычно лежит заветный пузырёк. Я не хочу быть здесь, я хочу в туман.

У меня подкашиваются ноги, и я слышу, как трость с грохотом падает на пол – Молли подлетает ко мне: одной рукой подхватывает талию, а другой обнимает за плечи.

Я неохотно наклоняюсь к ней и пытаюсь дышать через нос.

– Как насчёт того, чтобы присесть и немного перекусить? – тепло предлагает она. – Посиди немного, поешь, наберись сил. Я как раз собиралась прогуляться вокруг дома, может быть, ты присоединишься после обеда. Что скажешь?

Мой внутренний голос подсказывает мне ухмыльнуться, выплюнуть что-нибудь язвительное и снисходительное.

И только, когда я смотрю в её голубые глаза и думаю о своей матери, я останавливаюсь. Это причиняет глубокую боль; я и не подозревал, что такие глубины существуют.

– Ладно.

Слово повисает между нами. Не знаю, кто из нас двоих больше удивлён, что я согласился.

Я ужасно голоден, но уже через несколько ложек супа, я чувствую себя отвратительно.

Она берёт меня за руку, игнорируя трость, лежащую на полу, и мы идём на задний двор. Свежий воздух обжигает, наполняя мои лёгкие, и я не могу удержаться от смеха, когда ветер ласково щекочет мои волосы.

Когда в последний раз я был на улице? На битве в Хогвартсе?

Конечно, это не может быть правдой. Но прошло уже несколько месяцев.

– Какое сегодня число? – хриплю я.

– Сентябрь, – печально говорит Молли. – Сегодня четвёртое сентября.

– Я здесь уже четыре месяца?

– Боюсь, что так, дорогой.

– Почему вы просто не вышвырнули меня? – спрашиваю её, мой голос сквозит недоверием. Я не в силах поверить, что кому-то не всё равно.

Глядя на неё сверху вниз, я пытаюсь понять, кто же эта маленькая полная женщина – вся в муке, её рубиновые кудри собраны в беспорядочный пучок на макушке, вьющиеся кончики торчат отовсюду.

– Я знаю о том, что произошло в прошлую Пасху в поместье, и Гарри говорил о твоей маме в Запретном лесу…

Я грубо перебиваю её, выплёскивая всю желчь, что копилась во мне годами:

– Мы не хорошие люди, чёрт возьми! Мы не заслуживаем даже ваших попыток идеализировать нас. Моя мать сделала то, что сделала в ту ночь, только чтобы спасти меня, и я сделал то, что сделал, пытаясь спасти свою собственную задницу. Это было исключительно самосохранение, разве вы не понимаете? Мир состоит из скрытых мотивов. Я не хотел, чтобы Гарри убил Сами-знаете-кого и спас всех грязнокровок. И тем более, чтобы он стал амбассадором света и надежды, несущим добро и объятия в этот мир.

– Ох, заткнись, – упрекает она меня так похоже на Рона Уизли, что я почти смеюсь. – Ты искренне считаешь, что я боролась с Воландемортом ради того, чтобы мир наполнился объятиями? Я убила Беллатрису Лестрейндж, потому что она собиралась убить мою дочь. Я боролась за мир, где мои дети будут в безопасности. Где мои внуки могут узнать об этом страшном времени только из учебников и никогда не увидеть этот ужас своими глазами. Я верила в то, за что мы боролись, но моей главной целью была моя семья. Мы, – она показывает на пространство между нами, – не такие уж и разные.

– Это не то же самое, – решительно отвечаю я, качая головой.

– Может быть, – она пожимает плечами и наколдовывает скамейку и одеяло, – но ведь очень похоже, не так ли?

Я сажусь, и она накрывает одеялом мои ноги. Внезапно Молли наклоняется, по-матерински целует меня в макушку и ободряюще хлопает по спине.

Она возвращается к Норе и бросает через плечо:

– Кричи, если понадобится помощь.

Я смотрю в сад и думаю о добре и зле, обо всём, что между ними; думаю о Хогвартсе и моей маме. И о том, как Небула может заставить все эти мысли исчезнуть.

========== 3. Будь что будет ==========

From throwing clothes across the floor

To teeth and claws and slamming doors at you

If this is all we’re living for

Why are we doing it, doing it, doing it anymore

I used to recognize myself

It’s funny how reflections change

When we’re becoming something else

I think it’s time to walk away

So come on let it go

Just let it be

Why don’t you be you

And I’ll be me

James Bay – Let it go

***

Воздух на чердаке слишком спёртый.

Я ловлю себя на мысли, что хочу пройтись, и, вроде, силы ко мне вернулись. Есть становится легче, а кожа наконец приобретает более здоровый оттенок – серой её больше не назовёшь. Книги, которые Грейнджер оставила несколько недель назад, закончены. Я прочёл их за два дня – пожирая каждое слово – мой мозг обезвожен от мыслей и требует духовной пищи.

Я нахожу в себе силы и начинаю практиковать аппарацию: сначала в рамках комнаты, потом из комнаты в комнату, между этажами. Молли смешно пугается: взвизгивает, вскидывает руки и, браня, выгоняет меня из кухни, хоть и в её голосе слышится смех.

Позже той же ночью я аппарирую в сад и нахожу её там, сидящую на скамейке, завёрнутую в гигантское вязаное одеяло. В её руках очень большой бокал красного вина. Когда я сажусь рядом, она смотрит на меня печальными, покрасневшими от выпитого глазами. Долгое время мы сидим в полной тишине, которую прерывают только звуки, доносящиеся с заднего двора Норы. В конце концов, она начинает говорить.

– В то лето, когда близнецам исполнилось семнадцать, они пугали меня – аппарировали по всему дому, туда-сюда просто так, – она делает паузу, выпивая большой глоток вина. – Ох, они сводили меня с ума. Этим же летом они начали изобретать всякие штуки, а я всегда была их подопытным кроликом, – улыбается, её взгляд прикован к коленям. Она погружена в воспоминания, рассказывать о которых неудобно.

– Я ненавидел эти глупые приколы, – признаюсь я, упёршись локтем в спинку скамейки и закинув лодыжку на колено. – Я тоже из списка людей, кто прочувствовал их действие на себе. Я тогда не выходил из своей спальни два дня подряд – даже на обед – ни разу.

– Что они с тобой сделали? – усмехается она.

– Всё моё лицо покрылось огромными прыщами, – закатываю глаза. – Самооценку убивает наповал. А я довольно тщеславен, если вы ещё не догадались.

– Я смеялась сегодня. Когда ты напугал меня на кухне. Мерлин, мне было так приятно снова смеяться… – её отсутствующий взгляд упирается в невидимую точку на горизонте.

– И вы почувствовали себя виноватой, – просто констатирую я. Она поворачивается ко мне, в её глаза возвращается жизнь. Эти отношения, которые мы развивали за последние месяцы, просто поразительны. Возможно, я бы назвал это дружбой.

– Да, – выдыхает она всю тяжесть признания.

– Я не знал Фреда, но Джордж… он хороший парень.

– Даже если подсадил тебя на это ужасное зелье, – её лицо искрится разочарованием, и я чувствую, как румянец проявляется на моих щеках.

– Здесь только моя вина…

– Вы оба виноваты.

Мы снова погружаемся в молчание, которое длится достаточно долго, пока Артур не приходит забрать её в постель. Она прижимается к мужу, сгибаясь под тяжестью невысказанных эмоций – и я задаюсь вопросом, чувствует ли она физическую тяжесть от всего горя, которое скрывает в себе.

***

Стою на чердаке уже больше часа, постоянно сомневаясь в себе и гадая, смогу ли я не расщепить себя при аппарации по всему Соединённому Королевству. Я откладывал эту идею несколько дней назад. Ещё день – ещё и ещё. Но не сегодня. Я одет в свою лучшую одежду из сундука, прибывшего из поместья после того, как оно было реквизировано.

Сегодня я аппарирую в Косой переулок.

Да.

Нет никаких сомнений. Это всего лишь вопрос времени.

Если честно, мне нужны грёбаные наркотики. Я хочу накидаться до такой степени, чтобы не думать ни о чём. Но поскольку я чист сорок два грёбаных дня, поэтому нет.

По крайней мере, не сегодня.

Без лишних самоуничижительных мыслей я трансгрессирую в Косой переулок, чувствуя, как магия вибрирует у моих ног, прежде чем поглотить меня целиком. Щелчок – под ногами брусчатка, подбородок прижат к груди, глаза плотно закрыты. Я здесь.

Улица встречает меня шумно – повсюду слышен топот спешащих людей, – и разум снова и снова рисует мне картины моих бесчисленных визитов сюда: вот – я иду за родителями, боясь отстать, вот – прячусь от них в магазине игрушек, вот – выпрашиваю мороженое у Флориана Фортескью. Открыв глаза, я удивляюсь, что меня ещё никто не заметил. Я ждал проклятий или оскорблений, возможно, камней, летящий в меня. Ничего.

Сегодня у меня в плане два пункта назначения, и первый расположился слева от меня. С колотящимся сердцем быстро ныряю в «Флориш и Блоттс». Я не замечаю, как раздираю пальцем свою кутикулу в кровь, дыхание к этому моменту становится слишком быстрым, и мне хочется согнуться пополам и опустошить желудок.

– Малфой?

Её тихий голос врезается в меня.

– Гр-Грейнджер? – заикаюсь я, моя голова немного кружится, и я опираюсь ладонью на книжную полку в попытке успокоиться.

Она стоит за прилавком, её волосы затянуты резинкой, а глаза недоверчиво сверлят меня.

– Что, ради всего святого, ты здесь делаешь?

Когда она выходит из-за стойки, моё внимание невольно приковывается к её магловской одежде. Интересно, только мне кажется, что она выглядит абсолютно неуместно?

– Умираю, судя по всему, – вытираю пот со лба тыльной стороной ладони и пытаюсь отключить подсознание, которое уже просто кричит о наркотиках – один маленький вдох, и эта боль утихнет, а беспокойство уйдёт.

– Пойдём, – она мягко подхватывает мой локоть и ведёт в угол магазина, где уединённо располагаются два больших кресла. – Присядь на минутку. Ты в порядке?

– Да, – отвечаю рассеянным кивком, пока моё сердце всё ещё колотится. – Впервые вышел из дома за последнее время. Я не был готов к… – сжимаю вместе вспотевшие ладони. Горло рубашки душит меня, пальцы спешат расстегнуть две верхние пуговицы. – Наверное, я просто не был готов ко всему этому, – признаюсь я, и дышать становится проще. Я наклоняюсь вперёд, кладу руки на колени и опускаю голову, пытаясь усилием воли замедлить дыхание и успокоить разум.

– Это проходит, – тихо произносит она через несколько мгновений. – Сначала у меня были те же ощущения. Мы так долго прятались, что возвращаться в мир людей было ужасно. Я ждала, что кто-нибудь кинет в меня заклятьем или похитит или… – она тяжело дышит, устремив взгляд в потолок и обнажая длинные линии шеи. – Я постоянно в ожидании Авады. Иногда я слышу, как хлопает дверь, или ребёнок вопит, требуя мороженое, и я снова там. Там, где громкие крики и оглушающие стуки. Но с каждым разом становится немного легче. Иногда я могу прожить целый день без этих воспоминаний.

Я не отвечаю, просто сосредотачиваюсь на своём дыхании.

– Ты хорошо выглядишь, – говорит она. – Я имею в виду, ясно. Твои глаза не выглядят такими, – она делает паузу, явно пытаясь подобрать слово, – мутными.

– Сорок два дня, – я остаюсь в своей сгорбленной позе, но чувствую себя немного увереннее.

– Ух ты, – выдыхает она, её тёплое дыхание касается моей щеки. – Драко, это невероятно. Я действительно горжусь тобой.

Драко.

Как странно.

– Спасибо, – мямлю я от пришедшей неловкости. – Спасибо за всё, что ты сделала во время моего…

Она поднимает руку, призывая меня замолчать. И я так чертовски за это благодарен.

– Не за что. Ничего такого.

Ничего такого.

Она не понимает, что для меня это было всё.

Я откидываюсь на спинку кресла, но не смотрю на неё – просто не могу. Мне чертовски стыдно за то, что ей пришлось наблюдать. Воспоминания о бесчисленных случаях, когда она помогала мне смыть блевотину или помочиться, врезаются в моё сознание, и я зажмуриваюсь, пытаясь прогнать их.

В Лютном переулке точно есть кто-нибудь, у кого я смогу достать Небулу. Уверен, что сложностей с поисками не будет. Ведь если я смог пройти через это всё и очиститься, то вряд ли я опять подсяду. Ещё один раз, и я остановлюсь.

Господи, я просто жалок. Я только пять минут назад покинул Нору и уже продумываю план. Очень рационально.

– Надеюсь найти что-нибудь новое почитать. Я по четыре раза перечитывал книги, которые ты приносила, и думаю, что готов расширить ассортимент.

– Конечно! Хочешь сам осмотреться? Или нужны рекомендации?

– Есть ли на свете дурак, который отказался бы от рекомендаций Гермионы Грейнджер?

Я дарю ей скромную улыбку, от которой она краснеет.

Я начинаю снова чувствовать себя человеком. Нормальным человеком.

***

Мы бредём по магазину, осматривая её любимые книги, и болтаем. Ну, она болтает. Я просто киваю и иногда задаю короткие вопросы. Жар приливает к моим щекам, когда она рекомендует мне «Хогвартс: История», утверждая, что книга не такая скучная, как может показаться. Она понятия не имеет, сколько бессонных ночей я провёл над этим томом ещё до поступления в школу.

Когда я приехал в Хогвартс, я представлял себе, что всё пойдёт совсем по-другому: свобода и поиск своего пути, Хогсмид и Сладкое королевство, праздники и девчонки.

Какая ирония.

Грейнджер рассказывает мне о том, как она превосходно сдала ЖАБА за лето, о своей поездке в Австралию с целью разыскать родителей. Её лицо сморщивается, когда она признаётся, что не смогла обратить действие наложенного ранее Обливиэйта. Чувство вины впивается в мозг, ведь я стал ещё одной причиной её мучений. Я пытаюсь отпустить взывающие к совести мысли и слушаю о том, как она получила несколько предложений о работе и о том, как сроки действия этих предложений уходили, а у неё всё не хватало духу согласиться на офисную рутину.

Вместо этого она пришла сюда в поисках чего-нибудь, чем можно было бы занять руки – ей тут же предложили работу. Грейнджер говорит, что не планирует задерживаться здесь надолго. Но она так вписывается в общую картину с этой своей уверенной походкой среди стеллажей и глубочайшим почтением к книгам, что мне с трудом представляется, как она вообще может заниматься чем-то другим.

Она кладёт книги в пакет и протягивает мне. Наши пальцы сталкиваются.

Ноги в спешке несут меня из магазина, и я едва успеваю пробормотать «пока», прежде чем выхожу на осенний воздух. Холод отрезвляет и замедляет моё дыхание.

В моём пакете пять новых книг, включая «Зелья в современном мире», «Лиам Макдональдс: восхождение на поле для квиддича», «История гоблинского оружия» и даже какая-то фантастика, которая, как утверждает Грейнджер, лучше, чем может показаться по обложке.

Не отрывая глаз от тротуара, я иду к концу аллеи, к гигантской рыжей голове на витрине здания из пурпурного кирпича. Держась стороны улицы, я уповаю, чтобы меня никто не проклял или, хуже того, окликнул по имени.

И когда я оказываюсь в двенадцати шагах от входа, я слышу…

– Драко! Драко Малфой, это действительно ты?

Замираю. Я узнаю этот голос где угодно.

Моё сердце грозит вырваться наружу, а ладони покрываются испариной.

– Привет, Пэнси, – бормочу я. Она смотрит на меня в упор.

– Какого чёрта! – смеётся она и шутливо толкает меня. Я пресекаю порыв закатить глаза. – Где ты пропадал? Мы очень беспокоились о тебе. Мне так жаль твою маму, она была очень милой женщиной. Это была не твоя вина, ты же знаешь. Я так горжусь, что ты не присоединился к нему, когда он потребовал. Тем более что Поттер победил… Мерлин, ты только представь! – она продолжает лепетать, а я напоминаю себе, что бить женщин недопустимо. Даже мой отец, будучи куском дерьма, который мог без раздумий ударить меня тростью по голени, никогда не поднимал руку на мою мать. Интересно, пересмотрел бы он свою позицию, стоя лицом к лицу с Пэнси Паркинсон?

Черноволосая ведьма, стоящая передо мной, никогда не обладала той светской грацией, которую диктует её положение в магическом обществе.

– Ну? – её глаза широко раскрыты, но я явно пропустил окончание её маленькой тирады, так как понятия не имею, чего она ждёт. Она вздыхает и закатывает глаза. – Где ты был?

– О, я… я остановился у Уизли.

Мой подбородок слегка приподнимается в попытке замаскировать уже почти добитую гордость.

Первые секунды лицо Пэнси ничего не выражает, её глаза изучают меня. Наконец она разражается приступом смеха, кладя руку на грудь.

– Эй! Я чуть не купилась, Драко!

Она откидывает свои идеально уложенные волосы от лица и скромно вытирает уголки глаз.

– Я не шутил, – отвечаю я, приподняв бровь. Я всегда быстро уставал от Паркинсон.

– Что? – шипит она, её лицо искажается от ужаса.

– Они предложили мне место для ночлега после войны. Как ты, вероятно, можешь себе представить, у меня было не так уж много вариантов.

– Ты, Драко Малфой, живёшь в семье Уизли с мая? – она произносит их фамилию как оскорбление, и я сужаю глаза, скривив губы от отвращения. – Почему ты просто не послал мне сову? Разумеется, ты можешь приехать и остаться у меня. У тебя есть вещи, которые тебе нужно собрать? Я пошлю своего эльфа за помощью. Сильно сомневаюсь, что у них есть собстве…

– Заткнись! – слова превращаются в рычание, и она вздрагивает, широко раскрыв глаза. – Некоторые вещи никогда не меняются, Пэнс, – ухмыляюсь я и проскальзываю мимо неё в лиловое здание.

***

Гнев всё ещё сочится из меня, когда маленький колокольчик над дверью объявляет о моём прибытии. В «Всевозможных волшебных вредилках» так шумно, что я абсолютно без понятия, чем вообще может помочь этот звонок. Джордж приветствует меня, и я ору, пытаясь перекричать какофонию вокруг.