Текст книги "Sweetly Broken (ЛП)"

Автор книги: LadyKenz347

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Я в порядке.

Её шоколадные глаза поднимаются. У неё такая же тревожная маленькая жилка на шее, как и у меня.

– Правда, обещаю, – я пытаюсь показать… чёрт, я пытаюсь показать ей изменившегося себя. Я могу это сделать.

Она сглатывает. Нервничает.

Я наливаю ей бокал и ставлю бутылку обратно в холодильник. Чувствую небольшую зависть, когда она отпивает, и её глаза закрываются от удовольствия.

Я пытаюсь почувствовать запах роз. Пытаюсь вспомнить тот дурацкий луг с цветущим кустом.

Когда вы здесь, вы сильны.

Я проглатываю подступающие к горлу позывы и смотрю на часы; прошло тринадцать минут, а мне хочется уже порезать эту чёртову курицу. Но я уверен, что, если я хоть пальцем её трону, Молли Уизли сразу выйдет из моего камина, чтобы содрать кожу с меня.

– Как прошёл твой день? – спрашиваю якобы непринуждённым тоном. Эти слова и действия – будто мимолётное знакомство, хотя мы знаем друг друга очень близко – утомительны. Чего я действительно хочу, так это упасть на колени и сказать ей, как чертовски я ошибался всё это время. Но момент ещё не пришёл. Пока нет.

– Хорошо! А твой?

– Хорошо, – отвечаю я ровным голосом, сжимая губы. – Я уволился с работы.

– Ты что?! – Гермиона вскрикивает, её ладони ударяются о стол с громким звуком, от которого я подпрыгиваю. Она быстро осознаёт свою ошибку и берёт себя в руки. – Ты уволился? – теперь вежливо спрашивает она, отчего уголки моих губ дёргаются.

– Я не рассчитывал оставаться на долгий срок, – говорю я. – Мне просто нужно было встать на ноги.

Она подозрительно выгибает бровь:

– И ты думаешь, что уже на ногах?

Чувство, которое я не могу назвать – что-то, что заставляет меня чувствовать себя лжецом, зарождается во мне. В конце концов, всего пять месяцев назад меня тошнило на брусчатку Косого переулка под палящим послеполуденным солнцем.

– Думаю, да.

Выпрямив спину, она скромно потягивает вино из бокала. От моего взгляда не ускользают все детали, которые бы свели мою мать с ума. Она сидит слишком далеко и держит свой бокал за чашу, а не за ножку – не говоря уже о том, что она закинула ногу на ногу, вместо того, чтобы аккуратно скрестить лодыжки.

Так или иначе, начало диалога заставляет меня чувствовать себя немного лучше.

– И что ты планируешь делать? – спрашивает она, опуская бокал на стойку.

– Возвратиться в «Малфой Энтерпрайзис», – вижу на её лице беспокойство и быстро продолжаю. – Сейчас наше имя выставлено не в лучшем свете; я собираюсь изменить это. Я хочу переделать всё и избавиться от каждого старого ублюдка, который не будет согласен со мной. Это моя компания.

Пришло время, и я, наконец, разделываю чёртову курицу.

Мы ковыряемся в наших тарелках – оба слишком нервничаем, чтобы есть. То, как загораются её глаза, когда она говорит о «Флориш и Блоттс», разрушает меня. Надеюсь, когда-нибудь я буду выглядеть так же, рассказывая о «Малфой Энтерпрайзис», хотя сильно в этом сомневаюсь.

– Вопрос в том, – пригубив второй бокал вина, хихикает она, – добавлю ли я своё имя в название?

– «Флориш и Блоттс и Грейнджер»? – пробую я, и её лицо морщится.

– Это нелепо, – смеётся она.

– Ну так совсем измени название, – пожимаю плечами я, изучая лёгкий блеск от вина в её глазах. Мне нравится смотреть на неё в слегка опьянённом состоянии. Как и в любом другом.

Она усмехается, театрально закатывая глаза:

– Я не могу ничего изменить. Магазину пятьсот лет!

– Но с тобой ему ноль лет, а он твой. Если я чему и научился за последний год, так это тому, что мы ничем не обязаны предыдущим поколениям, – губы сжимаются в тонкую линию.

Неожиданная тяжесть поднимается в воздухе между нами.

Грейнджер жадно вдыхает, глядя на меня.

– Ты придёшь на следующей неделе?

– На следующей неделе?

– На Бал Победы. Это будет годовщина нашей…

Я обрываю её:

– О… Знаешь, это не очень хорошая идея. Пожиратель смерти, всё такое, – глухо смеюсь и потягиваю воду, уповая на то, что она вмиг превратится огневиски и облегчит напряжение.

Ёрзая на стуле, она нервно вздыхает:

– Я подумала, может, ты пойдёшь со мной? Ну, это может выглядеть как свидание, но это не обязательно должно быть им. Просто… я подумала, что мы могли бы пойти вместе.

Румянец заливает её щёки, и всё, что я хочу, это, чёрт возьми, сказать «да». Но слова не приходят, и я чувствую, что для этого есть причина.

Она избегает моего взгляда.

– Мне будут вручать дурацкую награду, и я так нервничаю из-за этого. Кто вообще принимает награды за что-то подобное, – говорит она, напряжённо смеясь.

Гермиона нервно начинает трогать всё, до чего может дотянуться, и я снова замечаю, как напрягается жила на её шее; теперь она бешено бьётся. Мне хочется сказать, чтобы она прижала два пальца к этому месту, чтобы облегчить пульсацию…

– Я… Я не могу, Грейнджер, – качаю головой, глядя на свою тарелку с недоеденной едой, и чувствую, как во мне поднимается волна эмоций. – Я не могу туда вернуться.

– Это может быть весело, – пытается она. – Я имею в виду… Мы были бы там вместе… и было бы просто здорово быть рядом с…

– Я просто не могу, – выпаливаю я. Паника обрушивается на мои плечи. Безжалостно – как будто я пытаюсь встать под водопад, который хочет затащить меня под воду.

Её хмурое лицо, словно нож в сердце; и я прерывисто выдыхаю, когда она бросает салфетку на тарелку.

Я снова разочаровываю её, хоть и поклялся, что этого больше никогда не случится. Но я не понимаю, как я должен войти в Большой зал под руку с девушкой—героиней в качестве спутницы.

Как будто не я почти убил Дамблдора. Как будто не я дезертировал в последнюю минуту. Как будто не я стал причиной смерти матери.

Я не могу быть тем, кем она хочет меня видеть.

– Я понимаю, – лжёт она, и её лицо краснеет от смущения. Она бросает взгляд на часы, которые противно тикают на стене, и откашливается. – Я действительно должна идти. У меня завтра очень важный день. Но мы ещё увидимся?

Встав, она направляется к моей двери, подхватывает плащ и набрасывает его на плечи.

Просто так. Всё рухнуло и сгорело. Потому что я ничего не мог для неё сделать.

Что, чёрт возьми, со мной не так?

– Спасибо, что пришла, – мямлю я, глядя себе под ноги.

– Спасибо за ужин. Было весело, – ещё одна ложь.

Она приподнимается на цыпочки и касается губами моей щеки, прежде чем быстро развернуться к двери и выйти, не оглядываясь.

Я бьюсь лбом о закрытую дверь. Осознание обрушивается на меня.

Я снова всё испортил.

Комментарий к 25. Крепость

Кульминация не за горами, ребята.

К следующей главе лучше запастись платочками. На всякий случай, вдруг понадобятся)

========== 26. Невозможное ==========

Tell them all I know now

Shout it from the rooftops

Write it on the skyline

All we had is gone now

Tell them I was happy

And my heart is broken

All my scars are open

Tell them all I hoped would be impossible

Impossible

James Arthur (originally by Shontelle) – Impossible

***

Солнце бьёт в окно «Грязного молота», нагревая моё любимое место до раскалённого состояния. Стянув с себя джемпер, я бросаю его на сиденье напротив, достаю ручку из переплёта блокнота и продолжаю выводить слова, которые крутятся у меня в голове.

Я не видел Грейнджер с нашего отвратительного ужина.

Нет, я заходил в книжный магазин, но она носилась со своей будущей бывшей начальницей и на бегу с вежливой улыбкой торопливо сказала, что скоро напишет мне.

Эта ситуация, в которой мы оказались, сбивает с толку. Я не знаю, насколько далеко я могу зайти, и всё ещё слишком напуган, чтобы спросить. Пытаясь отвлечься от её вежливого снисходительного пренебрежения, сосредотачиваюсь на словах, появляющихся на листе передо мной.

Я, конечно, не поэт, но кое-какие стихи рождаются. Слова пришли в голову, когда я уставился на деревянную дверь после того, как Грейнджер внезапно ретировалась с нашего ужина. И теперь, когда я обрёл свою музу, кажется, она неустанно пытается заставить меня излить на бумагу слова, застрявшие в черепе.

Запястье устало от писанины, но я не останавливаюсь, пока кто-то не садится в кресло напротив. Напряжение расползается по моим плечам, и я поднимаю глаза, ожидая увидеть девушку из-за стойки; но это Джон, парень с вечера открытого микрофона.

– Над чем работаешь? – спрашивает он с весёлой улыбкой, кивая на мой теперь уже закрытый блокнот.

Я несколько раз моргаю, пытаясь собрать мысли в кучу.

– Ни над чем.

Его улыбка становится почти сочувственной.

– Ну, конечно, очень похоже. Почему бы тебе не почитать на следующем вечере?

А? Так просто, да? Почему бы мне также не разрезать ножом живот и не выставить свои внутренности на всеобщее обозрение?

– Не в моём стиле, – говорю я, сжав губы в тонкую линию.

Джон, задумывается, устремив взгляд в мои глаза, и, наклоняясь вперёд, он говорит:

– Я тебя не знаю. Но и знаю, кажется. И если ты хоть немного похож на меня, тебе стоит попробовать. Я буду здесь, если решишься.

Его тяжёлый и почти навязчивый взгляд заставляет меня немного нервничать. Но теперь, когда Бреннер разрушил мои стены, я не обороняюсь.

– Я не могу поделиться этим, – сглатываю, и внезапно слова в блокноте приобретают новый вес.

– Я понимаю, – соглашается он. – Но мне это помогло. Это просто слова на бумаге, пока ты не вдохнёшь в них жизнь, – его губы кривятся в понимающей ухмылке, – Позади тебя висит список. Буду рад, если впишешься, – его ухмылка становится шире, и я не могу не задаться вопросом, как маглы демонстрируют такое слепое дружелюбие – очевидно, они никогда не встречались с Люциусом Малфоем.

– Когда следующий открытый микрофон?

Джон подносит бумажный стаканчик к губам и морщится, когда горячая жидкость обжигает ему рот.

– Второго мая.

***

Чай остыл. Нахмурившись, я помешиваю на дне чаинки. Праздная болтовня в Норе плывёт фоновым шумом, пока мои мысли блуждают в дюжине разных мест.

– Драко? – мурлычет Молли со своего места у камина. Довольная улыбка играет на её губах. – Может, сыграешь нам что-нибудь? Это старое пианино только пыль собирает, а ты так прекрасно играешь.

Рон фыркает, но все остальные молчат.

– О, не знаю… – неуверенно мямлю я, и Молли встаёт с кресла, чтобы взглянуть на меня полными надежды глазами. Я поджимаю губы и, тихо смеясь, ставлю чашку на блюдце и поднимаюсь на ноги.

По привычке протираю скамейку и сажусь. Нога устраивается на педали, пальцы зависают над клавишами, когда я пытаюсь придумать, что сыграть.

Помню, как сидел за роялем в маминой гостиной с видом на розовый сад. Расположившись в бархатном кресле с откидной спинкой и скрестив ноги, мама попросила меня сыграть ей что-нибудь красивое. Теперь, сидя на этой пыльной маленькой табуретке в окружении затаившейся семьи во главе с Молли, напевающей неясный мотив в своём громоздком кресле, мои губы растягиваются в улыбке.

Пальцы начинают наигрывать тревожную мелодию, заставляющую предплечья покрытыми мурашками. Мне нравится то, как драматично и почти зловеще эта композиция начинается, а после превращается в нежное сопрано.

В комнате воцаряется тишина, когда я достигаю кульминации.

Пальцы движутся неосознанно, опираясь на мышечную память. Мысли блуждают.

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз мама обнимала меня. По-настоящему обнимала. Ненавижу себя за то, что не могу вспомнить её последнее прикосновение, хотя помню даже нежный изгиб её губ, когда играл для неё тем весенним днём.

Песня стихает, и я поднимаюсь с лавки, натянуто улыбаясь Молли.

– Знаешь, я могла бы слушать, как ты играешь, всю ночь, – она улыбается мне, а в глазах стоят слёзы. – Спасибо.

Мне удаётся только кивнуть и тихо объявить, что мне нужно немного проветриться.

Толкнув заднюю дверь и выйдя в сад, я глубоко вдыхаю тёплый вечерний воздух.

Не так давно я ничего не чувствовал; всякий раз, когда какая-нибудь эмоция пыталась вырваться из меня, я заглушал её чем-то более сильным, пока она не отступала обратно в тёмную бездну. Но Бреннер и его интеллектуальные игры отняли у меня это, и теперь я, чёрт возьми, ощущаю всё.

Моя душа открыта, каждая мысль подобна соли в открытой ране.

Дверь скрипит и с грохотом захлопывается, и я резко оборачиваюсь, пытаясь разглядеть в темноте незваного гостя.

– Здравствуй, Малфой, – у меня пересыхает в горле. Поттер делает шаг вперёд, засунув руки в карманы, – Есть минутка?

Отвали, Поттер. Вот куда инстинктивно тянет меня разум, но я сдерживаюсь. В конце концов, он в моём списке, и, возможно, если я не сделаю это сейчас, то никогда больше не смогу с ним поговорить. Хоть это и маловероятно. Я поднимаю подбородок в знак согласия. Он пересекает двор и встаёт в нескольких футах от меня.

Тишина, которая тянется так неловко, оглушает, что я морщусь, глядя на листву деревьев. Я знаю, что должен что-то сказать. В конце концов, я должен извиниться. Ведь если он есть в моём чёртовом списке, то я должен за что-то извиниться, верно?

Но я определенно не жалею, что называл его Шрамоголовым или сдал Амбридж – этот придурок нарушал правила. Я, наверное, мог бы извиниться за значки «Поттер вонючка»… ну, и это было достаточно безобидно.

– Гермиона сказала, что ты не придёшь на Бал Победы? – звучит как вопрос, хотя я не уверен, что это он.

Теперь, когда мальчик, который выжил, приплёл к разговору Грейнджер, в груди опасно застучало. Они близки, всегда были близки. Вероятно он знает обо мне больше, чем я когда-либо рассказал бы ему.

– Так это вопрос?

Поттер задумчиво качает головой:

– Думаю, нет.

Снова тишина.

– Знаешь, тебе будут рады, – продолжает он свою прежнюю мысль. – Ни для кого не секрет, что ты сражался в битве за Хогвартс, и… Я думаю, что все просто готовы двигаться дальше, – делает паузу, чтобы сглотнуть, вперив взгляд на траву. – Лично я – точно, – он поворачивается ко мне, снимает очки, чтобы протереть их о свитер. Как он сейчас напоминает мне Бреннера. – Гермиона очень важна для меня…

Потрясающе. Речь старшего брата – как раз то, что мне нужно.

– И, может быть, поначалу я был немного настороже, но она, похоже, хочет видеть тебя в своей жизни.

О. Ну, этого я никак не ожидал. Я ждал что-то вроде «Сделай ей больно ещё раз, и я кастрирую тебя кончиком своей палочки».

Я прочищаю горло и встречаю его пристальный взгляд.

– Она тоже важна для меня.

– Значит, мы договорились? Я думаю, что мы все можем извлечь пользу из того, чтобы оставить прошлое там, где оно должно быть. Да? – надевает обратно очки и смотрит на меня. Он говорит искренне. Ещё одна оливковая ветвь мира, которую я не заслуживаю.

Сглотнув, я киваю, прежде чем снова сосредоточиться на далёких деревьях.

– Мне очень жаль, как бы то ни было. Я прошу прощения. За всё, – тихо говорю я.

Чёрт, надеюсь, этого достаточно. Я не хочу углубляться в отношения с Поттером; не уверен, что моё хрупкое эго выдержит такое унижение.

– Это в прошлом, – говорит он с решительным видом. Но напряжение между нами превращается во что-то новое. И это новое явно не имеет ничего общего с тем, что уже было сказано. – Есть, эм… есть ещё кое-что, – теперь его очередь побыть в неловком положении. Краем глаза смотрю на него. – Это касается твоей мамы, я давно должен был сказать тебе.

Ах, мой старый друг – жила на шее яростно просыпается. Ладонь тут же находит вибрирующее под кожей место и прижимает его. Последнее, что я хочу услышать из уст этого придурка, это слова, порочащие мою мать. Кого, чёрт возьми, волнует, что она билась на другой стороне? Она моя мать.

Мои губы кривятся в усмешке:

– Если ты хочешь сказать что-то плохое о моей матери, то можешь…

Его руки поднимаются в защитном жесте, и он делает робкий шаг ко мне.

– Нет, ты не понял. Я… ну, я хочу поблагодарить тебя, наверное. Или, скорее, поблагодарить её, но я не могу этого сделать, так что ты – лучшее, что есть.

Внимательно смотря на него, хмурю брови. Я почти лишился дара речи.

– О чём ты говоришь?

Гарри издаёт измученный вздох, снова снимает очки с носа и нервно теребит их.

– Я отправился в Запретный лес, чтобы встретиться с Воландемортом… – мои плечи напрягаются, я практически чувствую жжение его призыва на своём предплечье, хотя метка уже давно исчезла. – Ну, это долгая история, – он мрачно усмехается. – Когда Воландеморт думал, что убил меня, он попросил кого-нибудь проверить, и твоя мама вызвалась.

В ушах поднимается гул, и я клянусь, что чертовски стараюсь понять, что он говорит, но с таким же успехом он мог говорить со мной на гоблинском.

– Твоя мать опустилась на колени рядом со мной и положила руку на мою грудь, – Поттер имитирует это движение, кладя ладонь на сердце. – Малфой, она знала, что я жив. Но она солгала ему.

Ноги бешено дрожат. Руки твёрже упираются в спинку скамьи.

– Что? – голос взлетает на несколько октав. – Какого хрена она это сделала?

Рука Поттера поднимается и нависает над моим плечом в порыве поддержки, но он благоразумно опускает её обратно.

– Даже не знаю. Хотел бы я знать, хотя бы для того, чтобы успокоить тебя. Но я могу сказать тебе с полной уверенностью, что, если бы она не солгала, я бы умер прямо там. Она спасла мне жизнь – спасла войну.

Резкие выдохи вырываются из лёгких. Я не знаю, почему меня так взволновали эти новости. Это ничего не меняет, но почему-то кажется, что это меняет всё.

– Я просто подумал, что ты, возможно, захочешь это знать, – тихо пытается Поттер и отходит на несколько шагов, по-видимому, погружённый в свои мысли. Я всё ещё пытаюсь успокоить своё сдавленное дыхание, когда он останавливается и поворачивается ко мне. – Есть ещё кое-что, – кричит он с расстояния в несколько футов.

Что, блять, ещё может быть? Костяшки побелели от того, как сильно я вцепился в спинку скамейки.

– Она спрашивала о тебе.

Что? Я медленно поворачиваюсь к нему, ожидая объяснения и озвучиваю свой вопрос.

– Что? – говорю едва слышно.

Его губы растягиваются в кривую улыбку.

– Да, это было странно. Она проверила, жив ли я, а когда поняла, что жив, то спросила, всё ли с тобой в порядке. Она произнесла это так тихо, что я не был уверен, правильно ли расслышал. Конечно, я видел тебя всего час назад или около того, так что я кивнул ей только раз. Она больше ничего не сказала, но, похоже, это было всё, что ей нужно было знать. После этого она, кажется, стала более… смиренной. Как будто ей просто нужно было убедиться, что с тобой всё в порядке.

Горячие слёзы застилают глаза, горло сжимается, чувства полностью захлёстывают меня. Мне нужно убраться подальше от Золотого мальчика, пока у меня не началась настоящая паническая атака.

– Вот… – Поттер достаёт причудливый запечатанный конверт с изящной каллиграфической надписью на лицевой стороне. Семья Малфоев.

Мои брови сходятся на переносице.

– Это что?

– Твою мать награждают орденом Мерлина второй степени на Балу Победы. Я… – он тяжело вздыхает, прежде чем продолжить. – Я хотел всё рассказать до того, как ты его получишь.

Это отрезвляет меня, и я снова поворачиваюсь к нему лицом.

– Орден Мерлина?

– Да, как будто награды что-то значат после всего, через что мы все прошли, – фыркает он и проводит рукой по растрёпанным волосам. – Гермиона не в восторге от этого. Говорит, что это награда за убийство людей. Рон, разумеется, на седьмом небе от счастья, – Гарри смеётся и снова смотрит в землю. – Ты должен прийти. Это много значит для Гермионы.

У меня слезятся глаза, и я несколько раз моргаю, чтобы согнать непрошеную влагу.

– Я подумаю об этом.

– Она это оценит, – кивая снова говорит он и заходит в Нору.

Такое чувство, будто меня ударили бладжером. Я опускаюсь на скамейку, закрыв лицо руками.

***

Слова срываются с моих губ ещё до того, как я переступаю порог кабинета Бреннера.

– На этой неделе у меня для вас куча дерьма, Гарольд, – бестактно падаю на диван и кладу руки на затылок.

Бреннер тихо смеётся и закрывает за мной дверь.

– Выкладывайте, – говорит он, выгибая бровь, и садится на своё место.

С чего начать? Я должен вывалить на него всё это чёртово дерьмо.

– Я извинился перед Поттером.

– За что?

Я вздрагиваю.

– Проще всего сказать «за всё»; список, вероятно, будет длинноват.

Ещё один сухой смешок Бреннера. Он открывает свой блокнот.

– Ладно, я полагаю, что это ещё не всё.

– Он рассказал мне кое-что о моей матери, – глаза опускаются на переплетённые пальцы. Я не ощущал, как сильно сжимал их, пока костяшки не стали белыми. – Она солгала Тёмному Лорду. Её послали проверить, мёртв ли Поттер, и она солгала.

Бреннер удивлённо мычит, быстро царапая ручкой по блокноту.

– Поттер говорит, что если бы она не солгала, то война закончилась бы совсем по-другому. Он бы умер.

Бреннер не отрывает взгляда от бумаги.

– Очень интересно.

Я пристально наблюдаю за ним. Любопытно увидеть его реакцию.

– Она… она спрашивала обо мне. Прежде чем солгать, она хотела знать, всё ли со мной в порядке. Когда она узнала, что я жив… вот тогда и солгала.

Бреннер смотрит мне в глаза, плотно сдвинув брови над очками.

– Это правда?

– Наверное, – пожимаю плечами, ёрзая на стуле. – Не уверен, что у Поттера есть причины лгать о таких вещах.

– И как вы себя чувствуете? – голос Бреннера мягкий. Будто он боится напугать меня.

Фыркаю. Ни одной идеи, как на это реагировать. Прошло уже четыре дня с тех пор, как я получил эту новость, и я всё ещё пытаюсь понять, что чувствую по этому поводу. Моя мать рисковала своей жизнью, просто чтобы узнать, в порядке ли я.

– Как это должно заставить меня чувствовать себя?

Бреннер поджимает губы и пожимает плечами. Похоже, сегодня просто не будет.

Я продолжаю:

– Мне хотелось бы понять её мотивы. Какая разница, в порядке я или нет? Почему она вообще спросила об этом? Почему она солгала? Всё это не имеет смысла.

– А по-моему, это имеет смысл, – говорит Бреннер.

Мои глаза вспыхивают, не уверен, что правильно его расслышал.

– Что вы имеете в виду?

– Я думаю, не нужно быть гением, чтобы понять – ваша мать любила вас и была готова рискнуть многим, чтобы обеспечить вашу безопасность.

Отпускаю едкий смешок:

– Вы сошли с ума, Бреннер. Вы мне нравитесь, но вы определённо сумасшедший.

Он ухмыляется и закрывает блокнот:

– Какие ещё у неё могли быть причины?

Я молча размышляю в тысячный раз, почему она так поступила. И снова и снова возвращаюсь к одной и той же мысли. Она беспокоилась за меня.

Подобный вывод о собственной матери не должен так ошеломлять, но именно так и происходит.

– Одно это действие не компенсирует остальные ужасные вещи, которые происходили со мной, пока она бездействовала, – хмурюсь, вцепляясь пальцами в волосы.

Бреннер глубоко вздыхает и наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени:

– Да, не компенсирует. Какие у вас в целом чувства к матери?

Прекрасный коктейль из ярости и раздражения охлаждает мою кровь.

– Что это значит?

Гарольд закатывает глаза и выпускает усталый вздох.

– Я думаю, вы должны признаться себе, что злитесь на неё.

– Это не так.

– Думаю, что так. И думаю, что когда вы признаете это, то сможете простить её и понять, что, хоть она и совершала ошибки, но она всё ещё любила вас. Она хотела, чтобы вы были в порядке, даже если не знала, как это сделать. Вы можете злиться на кого-то и всё равно любить его – даже скучать по нему. Эти эмоции не являются взаимоисключающими.

Я делаю долгую паузу, обдумывая его слова. Пытаюсь понять эмоции, которые бурлят в венах; я точно чертовски зол. Я бы хотел…

– Скажите мне, о чём вы думаете, – мягко просит Бреннер.

– Было бы неплохо, если бы она не была такой бесхребетной! Я хотел бы, чтобы она сделала хоть что-нибудь для меня до последнего дня своей жизни, и, чёрт возьми, я хотел бы, чтобы она сделала это при мне, а не при долбаном Гарри, блять, Поттере! Как так? Один грёбаный момент, а я даже не в курсе? Я получаю эту информацию из уст от мальчика, который получает всё?

– Вы сейчас злитесь?

– Да, чёрт побери, я злюсь! Всё могло бы быть по-другому, понимаете? Она могла быть рядом, когда я нуждался в ней. Она могла бы помочь мне выбраться из всего этого дерьма вместо того, чтобы смотреть, как я тону в нём… – горло сжимается до такого состояния, что я не могу проглотить слюну. – Я хочу знать, что моя мать любила меня, а не сидеть в кабинете моего психотерапевта и гадать, основываясь на информации из вторых рук!

Моя грудь тяжело вздымается, яркий малиновый свет вспыхивает под веками. Я очень, очень зол.

– Я не хочу на неё злиться, – признаюсь я, чувствуя, как предательская слеза скатывается с ресниц. Мои глаза поднимаются, и я смотрю на Бреннера, который полон спокойного удовлетворения.

– Тогда простите её.

Негромкое рыдание вырывается из груди. Разум переносит меня в гостиную, где она стояла и смотрела на то, как Тёмный Лорд клеймит меня своей тёмной меткой; на то, как меня пытают. Я помню все её взгляды, до последнего – отчаянного, когда он попросил своих последователей выйти вперёд.

Я не хочу помнить её такой.

Я хочу помнить её читающей в большом кресле у окна в своей комнате или подстригающей увядающие розы в саду. Я хочу знать, что она любила меня до последнего своего вдоха.

За закрытыми веками оживает луг. Сегодня здесь тихо, лёгкий ветерок едва колышет высокую траву. Ближе к центру я вижу розовые кусты, и когда приближаюсь к ним, я вижу её. На руках садовые перчатки, на затылке аккуратный шиньон.

Она оборачивается и, понимающе улыбаясь, протягивает свою ладонь. Когда я нежно беру её, она улыбается шире, отчего вокруг её глаз появляются маленькие морщинки. Она ниже меня, и, будучи ребёнком, я никогда не думал, что настанет день, когда буду смотреть на неё сверху вниз. Хотя она всегда говорила мне, что я точно её перерасту.

Я пытаюсь найти в голубых глазах холод или гнев, но их нет. Там покой. Глаза ясные и полные чего-то, чего я не знаю. Она молчит. Я списываю это на то, что она плод моего воображения.

Мама улыбается и обнимает меня за талию.

Она здесь. В розах. Там, где ей и положено быть. И даже если этот момент не настоящий – это мой момент.

========== 27. И ты говоришь ==========

Комментарий к 27. И ты говоришь

Мы этого ждали. Пришёл момент насладиться.

I keep fighting voices in my mind that say I’m not enough

Every single lie that tells me I will never measure up

Am I more than just the sum of every high and every low?

Remind me once again just who I am, because I need to know

You say I am loved when I can’t feel a thing

You say I am strong when I think I am weak

You say I am held when I am falling short

When I don’t belong, You say I am Yours

And I believe, I believe

What You say of me

I believe

Lauren Daigle – You Say

***

Во время нашего последнего сеанса мы с Бреннером обсуждали мой «прорыв». Ну или как он это называет. Я не уверен, что всё так драматично, но мы проговорили, что моя мать всё же любила меня – и, таким образом, её стоит простить за неправильные поступки. Говорили о том, что, возможно, мне стоит принять то, что люди тоже хотят любить меня. И что они простят, если я не смогу любить их так, как им нужно.

Я заметил, что Бреннер любит использовать «они» вместо «она», хотя мы оба понимаем, что речь идёт о Грейнджер.

Главное, что он пытается до меня донести – если у моей матери не было шанса выразить свою любовь по-настоящему, то у меня всё ещё есть такая возможность. Мне это кажется немного глупым, но Бреннер пока ни разу не обманул меня, так что я киваю и пытаюсь вникнуть в то, что он говорит.

– Как прошли эти выходные? – весело спрашивает он.

– Хорошо, – отрезаю я, отчего Гарольд усмехается.

– Отлично, – внимательно смотрит на меня. – Вы хотите о чём-нибудь поговорить?

– В эту субботу будет ровно год со смерти моих родителей, – выдавливаю я сквозь сжатые челюсти и прижимаю пальцы к вибрирующей шее. – Весь Лондон будет праздновать победу. И смерть моих родителей.

– Сожалею, – говорит он мне. Как будто это чего-то стоит.

– Угу, – всё, что я могу выдавить.

Бреннер прочищает горло.

– Вы идёте на Бал Победы?

– Нет, – инстинктивно отвечаю я, ощущая, как жар слегка окрашивает щёки. – Не хочу выглядеть посмешищем. Это не мой праздник.

– Вы сражались на стороне победителей…

Громко смеюсь и закатываю глаза.

– Ага, последний час. А не когда это имело значение.

– Вне зависимости от срока это имело значение, Драко, – успокаивающий голос Бреннера мало помогает мне справиться с хаосом, бушующем в моей голове.

Провожу языком по зубам и думаю, чем ещё я должен сегодня поделиться со старым добрым Гарольдом. Он уже видел всех моих демонов. Каких ещё показать?

– Грейнджер попросила меня быть её спутником, – говорю я, дёргая себя за пальцы до хруста.

Лицо Бреннера светится, как будто он и Молли Уизли наконец-то достигли своей цели. Я смеюсь.

– Я отказался, Бреннер.

Его лицо вытягивается.

– Почему?

– Ей вручат чудесную маленькую награду и признание за весь этот героизм. Думаю, ей не нужно, чтобы Пожиратель смерти оттенял этот момент.

– Чушь! – нехарактерно бурно вскрикивает Бреннер.

Я смотрю на него шокированным взглядом.

– Простите?

– Вы один из самых глупых и раздражающих клиентов, которые у меня когда-либо были. Вы это знаете? – говорит он, недоверчиво нахмурившись. – Неужели вы ничего о ней не узнали? Я не консультант по семейным взаимоотношениям, но мне хочется думать, что у меня счастливый брак, так что, прошу, прислушайтесь к моему совету. Слушайте её. Перестаньте считать, что вы лучше знаете, что для неё хорошо, а что нет. Услышьте её. Если она позвала вас, вы не думали, что просто нужны ей в этот момент?

У меня отвисает челюсть. Уже не в первый раз Бреннер приводит отличный аргумент.

– Ну, я просто… У меня есть планы, – хватаюсь за первое, что приходит в голову. – Я читаю на открытом микрофоне.

Теперь очередь Бреннера терять дар речи.

– Что вы читаете?

Громко сглатываю.

– Ну, это все ваши дурацкие хобби… я начал болтать с одним парнем в кофейне, и он посоветовал мне прочитать кое-что из моих работ на вечере открытого микрофона. Я пока точно не подтвердил участие, но предварительно вписал своё имя в список.

Широкая улыбка расползается по лицу Бреннера, и он смеётся.

– Звучит как подтверждение участия.

Хмуро смотрю на него.

– Я могу отказаться, если захочу.

– И вы собираетесь отказаться?

Я на минуту задумываюсь об этом. Трудно отказаться от того, что на самом деле не рассматривал на полном серьёзе. На днях, выходя из туалета, я внёс себя в список, только потому, что он попался мне на глаза. Это не значит, что я дал непреложный обет или что-то в этом роде.

– Возможно.

– Можно мне прийти? – Бреннер говорит это так небрежно, что я давлюсь слюной.

Широко распахнув глаза, я восклицаю:

– Конечно, нет! Вы в своём уме?

– Но почему? Я хочу посмотреть на успех, которого вы добились. И я люблю кофе.

Что может быть хуже того, что он станет свидетелем моего позора? Это было бы невыразимо унизительно.