Текст книги "Незнакомцы (СИ)"

Автор книги: kraska-91

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Акура склабится, снова пьет глоток за глотком, все то же приторно сладкое фруктовое вино, вновь позаимствованное у гейш, сидит на остроконечной крыше высокого дома. Щурит глаза, косо вглядываясь в росчерк багряного неба иного мира над собой, порой поднимая голову. И все бесится, ярится внутри, едва сдерживаясь от единственного желания злостно горло разодрать, хребет вырвать. Можно и кому-нибудь случайному, нездешнему, просто любому, кто сейчас ему попадется. И чувствует, как ненавидит яростно и страшно изнутри, так оголтело, что даже не желает разбирать своих и чужих. Он просто ненавидит, и это чувство практически сшибает с ног, ломает, глотку рвет без лишнего пафоса.

Просто потому что уже слишком долго мимо себя, слишком долго делал все для других. Для Томоэ в частности. А ведь он совсем не чертов благодетель, чтобы играть в жертвенность, быть святым и набожным. Он слишком хочет, слишком жаждет то, что недоступно. Её жаждет. Вот поэтому и сидит, курит бутыль в руках, ногой дергает, искры из глаз золотых высекает, вглядываясь в фигурки мельтешащих по улице ёкаев, там внизу под собой.

Фиаско же было полное, крах, провал в зияющую дыру бездны. И девчонка сопли теперь вновь из-за него размазывает по своему лицу. Потому что братец его для нее едва ли не святой, лучший, надежный, правильный. Хороший мальчик, который не сдохнет в этом мире. Который всегда прорвется. Её защитит. От него защитит. От всего на этом свете. Просто сука. Да, Томоэ, ты сука. И похер, что там было в их общем прошлом. Что он должен и не должен хотеть или делать. Это ведь Лис виноват в том, что ему грудь дерет, раздрабливает бессловесным и бессознательным – чувствами, эмоциями, всем тем, с чем жить ему совсем и не надобно. Это он. Только он. Томоэ.

Акура сплевывает, рот рукавом трет и усмехается криво на свой манер, ощущая всей шкурой чужие глаза на себе. Братец его легок на помине. Выследил своими огнями, вынюхал, следом как ищейка приперся не давая покоя. Стоит молча за его спиной выжидая чего? Объяснений видимо? Молчаливый, задумчивый. Акура вроде и не хочет замечать всего этого, но все равно делает, чуть поворачивая в его сторону голову. Неизбежность такая, что аж смешно над собой становится. О! Пусть Томоэ в только пикнет что-нибудь в его адрес, пусть только заикнется, он покроет его самыми смачными и отборными матами. Его жизнь ведь все больше какая-то хуйня. Так пусть и не мешает прозябать в ней с концами, до самого победного финала, фатального и обреченного.

Но только Лис словно так же играет в молчанку, как и Акура. Да они оба в этом деле даже очень хорошие мастаки, успешные, нервы друг другу удачно всегда треплют. И все, что в Томоэ сейчас вызывает названный Брат – это все то же желание ударить. Встряхнув его со всей присущей демоническому естеству силой, чтобы тот наконец очухался, и вразумел, чтоб мозги его на место встали. Веря, что тот вот-вот уже, и скоро перебесится и все станет на свои места. Что Акура остынет, вспомнит, что он все-таки его друг, что ведь дорог ему, как никто другой в этой жизни. И что шли они по всем дорогам всегда вместе плечом к плечу.

– Акура, нам надо поговорить.

– На хер иди, я все сказал тебе. – Голос Огненного демона холоден и сух.

– Акура…

– Еще слово скажешь, и я тебя за секунду выпотрошу наизнанку, понял? – Акура выплевывает слова, словно яд с губ. Да, смотри, любуйся, узнавай. Я – подонок. Я – тварь. Я – зверь. Неблагодарный, лишенный человеческих понятий, живущий по волчьим законам волчьего мира. Нравится? Нравится?! У Акуры бьет в висках и гудит голова, ударяет в самую подкорку мозга, звезды пляшут перед глазами. – Когтями пройдусь горизонтально насквозь. – цедит демон хлесткими звуками. Что ж ведь если окружающие так хотят видеть его зверем, то он им будет. И будет этим наслаждаться, упиваться. И Томоэ заслуживает этого как никто другой.

– Я еще надеялся, что все не закончится вот так вот.

И повисает оглушающая тишина. Акура не говорит больше ни слова. То ли вид делает, что не услышал, то ли демонстрирует свое пренебрежение, откровенное безразличие. И Лис давит вырывающийся наружу гольный выдох. На его памяти столь серьезно они ругаются впервые, да так, что доходит до молчания, до избегания, до чистого листа памяти и тишины. И ведут они себя так, потому что в первый раз все то, что случилось, принимает такие страшные, такие человеческие обороты, так тасует их отношения, выворачивая все наизнанку.

Томоэ злится еще сильнее, нарочно черепицу на крыше ногой до хруста продавливая, но Брат его названный даже не оборачивается на звук треска, сидит, уставился глазами в одну точку сгорбив спину, словно там важность какая, незаменимая и главная для него. И это раздражает все больше. Каждое его действие или недействие, каждое процеженное, выдавленное слово, каждый взгляд или не взгляд, вся эта ситуацуия – все это бесит до тряски рук. Херовая патетика, и он, наивный такой, еще поговорить хотел, прийти хоть к какому-то консенсусу. А Акура просто спрыгивает с этой высокой крыши вниз, беззвучной, легкой поступью приземляясь на красную землю под собой, намеренно теряясь за секунды своей фигурой, средь мельтешащей толпы, так быстро переставляя ноги.

И мир мигает вокруг него тысячами огней, яркими, пестрыми, такими помпезными, что вызывает рябь в глазах Лиса, провожающего Брата взглядом. Томоэ смотрит на него, изучает словно в последний раз. Он ведь не дурак и не идиот. Порой конечно тоже такой грубый, прямой, топорный. Но конечно и многое понимает. Он ведь знает, как Акура всегда смотрел на нее, знает, что Брат его не из тех, кто так просто отпускает. Но только думал – блажь, ерунда, воспаленное сознание. А вот сейчас видит – нет, правда это. Незримая и удивительная правда, перепутье миров. Надо же, оказываются они похожи еще больше, чем он вообще мог догадываться, думать. И есть лишь единственная женщина меж ними, что стала нужна одна на двоих.

Когда Лис все же возвращается обратно к своему дому, ставит ногу на первую ступень высокого крыльца с резными колоннами по обе стороны, то голову его по прежнему одолевают думы и мысли. Он распахивает дверь седзе легко и практически бесшумно. Мужчина делает широкие шаги в глубь помещения и сразу замечает её фигурку за котацу. Тонкую, хрупкую, с зажатым меж пальцами небольшим томиком. И Нобару сразу поднимает голову. Словно увидела, словно почувствовала его. И книга тут же с хлестким звуком захлопнута.

– Томоэ… – роняет девушка. И ему не нужно больше слов. В звуках его имени заключено все. Мужчина понимает. И её беспокойство его отсутствием, её опасения и страхи грядущего будущего.

– Я уж думал застать тебя спящей, – качает он головой и подходит к ней, садится рядом с Нобару. И она – в своей светло-голубой, легкой юкате, с рукавами длинными – сразу крепко обнимает его за шею, вся вытягиваясь ему на встречу, точно струнка. И Томоэ с легкой полуулыбкой запускает свои когтистые пальцы в ее пряные, уже высохшие локоны. Пока Нобару лишь тихо вздыхает, и взгляд ее зеленых глаз рассеянно скользит по обстановке их спальни. По книгам, что призывно сияют своими золочеными корешками на полках, в свете уже горящих фонарей и лучах закатного солнца, заглядывающих в окно.

– Я так виновата перед тобой, – шепчет Нобару. – Виновата в том, что оказалась меж вами.

– Глупая, – отзывается Лис.

– Пусть меня накажут за это Боги – продолжает девушка, облизывая свои губы, – за наивность, за глупость, за дурость. – И так яростно вдыхает воздух.

– Нобару…

– Нет, – она вскидывает голову, и Томоэ видит, как в ее глазах блестят слезы. – Скажи, как я могу исправить все? – её голос блекнет. И кажется сейчас девушка ему такой тонкой, бледной, поникшей, почти бескровной.

– Нобару… – успокаивает ее Лис и проводит рукой раскрытой по лицу девушки. Голос у него ласкающий. Его палец чертит ее ушную раковину, цепляет волосы за нее. – У Акуры всегда был взрывной характер. – продолжает мужчина, стараясь успокоить и отвлечь её, – И бок о бок мы прошли через очень многое. А в последний раз, когда мы с ним не поладили, перед уходом, он спалил мне на прошлом доме крышу. Так что можно считать, что сейчас он даже милостиво сдержался. – И Нобару на такие слова все же тихо улыбается, опуская голову на мужское плечо. Глаза её закрыты, но рот растягивается в едва заметной улыбке.

И мужчина кладет свой подбородок острый на ее светлую макушку, отпуская понемногу свои тягостные мысли, перебирая ее волосы. И думы его постепенно, невольно начинают течь по совсем иной колие. Вращаться по кругу неразгаданной тайны миров. Человек и демон. Ведь действительно, как они только пришли ко всему этому? Вместе и обоюдно. Пусть не сразу, пусть робко, пусть были трудности и её слезы, недопонимания, упреки, ошибки. И Лис совершенно точно, до сих пор и сам толком не знает ответа. На то, как же так вышло и получилось, что эта девушка, насильно похищенная им и унесенная, разглядела в нем много больше, чем все остальные люди? Перестав постепенно бояться и прятаться за маской своей колкости и грубости, как-то сложилось по первости. И теперь не пугается ни его сущности и внешности ёкая, ни катаны за поясом, ни пляски синевы огня в ладони – ее не пугает ничто в нем. И Томоэ словно до сих пор помнит то оцепенение, которым сковало его тело, когда она едва коснулась своей рукой лица его в их первый совместный вечер, смахивая волосы, глядя такими обеспокоенными глазами. А губы её были мягкими, влажными, теплыми. Девушка тогда сразу так сильно зарделась, растерялась пряча глаза свои. И наверное, именно в ту ночь он понял. Что она действительно должна стать его. Во всех смыслах и выражениях этого слова.

Лис крепче смыкает свои обьятия, прижимая Нобару к груди своей, даже более чем точно для себя зная, что свое счастье он будет держать крепко, всеми пятью перстами каждой руки и никогда не отпустит, как бы не сложилась судьба его. Как бы далеко не разошлись дороги его и Брата. И коль придется, он найдет в себе ярость, возбудит злость и гнев, задушит весь сентиментализм воспоминаний прошлого. Станет тем, кем быть рожден, тем, что бурлит в его крови, вены лопает, на горло давит спирая дыхание. И если надо, то убьет. Всех. Каждого. И даже его. Хоть в глубине души мужчина еще и надеется на иной исход.

На следующий день у Акуры-оу ожидаемо болит голова. Чтож, алкоголь до полуночи – плохой рецепт здорового сна и бодрого утра. Поэтому он и сидит с мрачным, измятым видом, промачивая горло водой из горла кувшина. Бьет себя ладонью раскрытой по лицу и тут же морщится повторяя телодвижение снова. Но да, вот так будет лучше, определенно лучше. Боль возвращает с небес на землю, к жизни возрождает, запрещает разлагаться, к выживанию зовет. А ему это надо, он хочет жить и даже здравствовать. Но лишь к вечеру постепенно более менее мужчина обретает привычный вид, раскрытые золотые глаза и желание хоть что-то делать. Вот только задумчивость и отчужденность из его облика никуда не исчезает. Мозг все продолжает анализировать, взвешивать, искать во всем этом свои сильные и слабые стороны.

Поэтому Акура и оказывается во внутреннем дворе, просто берет в руки заточенную сталь и не обращает более ни на кого внимания. Пусть возможно, его поведение и покажется странным тем служкам, кто более менее знает его характер. Но демону плевать. Он хочет найти ответ на свой простой, но и такой сложный вопрос: действительно ли он готов пойти до конца?

Часы один за другим проходят в изрешёчивании стволов деревьев шарами распаленных сфер огня, в метании клинка так, что лезвие врезается в мишень на всю длину. До тех самых пор, пока мышцы в голенях и руках не начинают деревенеть, каменеть, наливаться металлом, знакомой сталью, словно к ним привязывают свинцовые гири. И постепенно Акура понимает, что вновь злится и свирепеет внутри. Чувствуя, как в нем все больше копится яд, точно как гной в открытой ране. Да и сам он только и делает, что извергает маты, негатив, все артачится. Разя и разя, точно как самый настоящий Бог войны – ожесточенно, зло, желая искромсать. И все же приходя к нескольким для себя выводам. Первый. В нем определенно есть опаска, но страх не удара в ответ, а неудачи и того, какими глазами она на него после посмотрит. Второй. Он наконец окончательно понимает, что готов биться и бороться за свое место под солнцем. За девушку, что заменила ему все сны и грезы. Третье. Он хочет скрестить мечи, дать выход всем давящим и рвущим естество чувствам. Хочет крови. Сладкой, влажной, липкой. Так, чтобы можно было умыться ей, слизать ее с пальцев. И комбинация из этих трех факторов вместе со всем комом эмоций внутри служит весомой причиной для принятия решения и ответа на свой вопрос.

Ближе к следующей ночи, у него конечно же ощутимо зудят ладони, отдаются ноющей болью и набуханием на коже, но довольно быстрое восстановление тела, все же заметно глушит этот неприятный импульс. Затылок его стал мокрый, волосы торчат во все стороны практически ершом, а тело покрыто каплями пота. Мужчина спускается скорым шагом по крутой лестнице и заруливает к дверному проему арковидной формы, ныряя в который, почти сразу растворяется средь пара от горячей воды глубокой пальни. И только там, среди мокрого камня, аромата масел в воде и благовоний, запаха разгоряченной, распаренной кожи Акура понемногу приходит в себя. Сердце его унимается, перестает биться с такой силой, ходить ходуном в груди и рвать сосуды. Он лопатками давит о стену, задирает голову, и плещет воду себе на лицо, ртом ловит капли, губы смачивает, глотает, пальцами трет глазницы. Ищет себя, и ритмика его тела все же настраивается на правильный и верный лад.

Акура возвращается в свои покои, когда за окнами уже окончательно темнеет, всю дорогу сосредоточенно смотря на свою раскрытую руку, занозы ища, потому что кожный покров все так же жалит и жалит воздух. Видимо, в этот раз он переборщил и стоило меньше махаться. Он толкает массивную дверь с огромной круглой ручкой, натягивает плащ на плечи и выходит на широкий балкон. Ложится прямо там на холодный камень и просто долго изучает звездное небо, шарит рукой в глубоком кармане и достает тот самый кулон – каплю, сорвавшийся с её шеи. Мужчина вертит его в руке, зажимает меж пальцев, перекатывает в ладони, опутывая руку свою тонкой цепочкой. Лежит и чувствует, ощущает и понимает. Нобару – она для него точно светоч в этом паскудном мире. Девушка, с которой он готов даже повязать себя. И кто бы только мог подумать, что у него все-таки есть сердце. Черное, прогнившее, воняющее смрадом и тьмой, но так лихо бьющееся рядом лишь с этой смертной девушкой.

Он знает, уже осознает отчетливо что за мысли сидят в его голове, какое желание тревожит душу. Предательское, недопустимое, недостойное, низкое. Какая-то часть его несовершенной, демонической натуры хочет, чтобы Лиса не стало. Чтобы Нобару стала одинока, чтобы посмотрела на него теми самыми глазами, этим взглядом, которого он приказывал себе не ждать. О да, Акуре все же хватает сил признаться себе открыто в своих самых темных желаниях. Демон косо двигает губами, и кулон на раскачивающейся цепочке скрывается в его широй ладони. А с Нобару он просто выждет. Продержит взаперти до своего победного финала, пока она сама же к нему не полезет. Ей ведь только дай потрещать, вот и наплетет вновь какую чушь, а после сама в нее же и поверит. У Акуры сердце в груди набатом, и пальцы дрожат. Но это не чувство неизвестности, это что-то совсем иное. Завтра будет схватка, завтра будет смерть и кровавый пир, завтра он возродится самым настоящим Богом Войны.

И Акура понимает. Сейчас начнется его самая серьезная игра. Игра, в которой ставкой и наградой для победителя станет она.

========== Будем только ты и я ==========

Темнота кругом. Темно так, хоть глаза выколи. С листьев и черепицы крыши вдалеке снова капает, отдает сезонной дождливой трелью. И ветер дует северный. Такой холодный. Кроны деревьев гудят под ним, поют свой древний напев, отзываются музыкой спящего леса. Акура поднимает голову к небу, всматривается в темную гладь. Но та молчит взирая на людские земли, на чужие судьбы. Не мигая, не давая никакого знака. Лишь ночной воздух тут же подхватывает его длинные волосы удивительного цвета, играет с ними путая пряди, бросает их в лицо мужчине, вырисовывая причудливые фигуры.

Некоторое время демон слышит лишь тихий шелест травы и голоса деревьев вокруг. Как их листья трутся друг о друга, шуршат, шепчутся, а потом вдруг раздается смех. Звучащий плавно и переливчато. Словно колокольчики. Смех тонкий, девичий, красивый. Акура сразу поворачивает голову на звук, замирает, вслушивается. Там, вдалеке, средь тишины ночи звучит её тихий и далекий голос. Нобару видимо о чем вновь с его Братцем воркует делясь сокровенным. И Огненный демон тихо фыркает себе под нос на все это. Оглядывается, делая глубокий вдох. Он не думает уже ни о прошлом, ни о чести братской дружбы. Желая лишь быть мужчиной рядом с женщиной, которая единственная проникла в его сердце, женщиной, которую он полюбил. Даже девочкой. Совсем еще юной и цветущей в своей юности.

– Опаздываешь.

Голос мужчины звучит резко. И рядом с ним, словно как по приказу, будто сквозь рябь миража, в ту же секунду проступают очертания силуэта второго ёкая. Существа не слишком человеческой наружности, с хвостом подобно крысиному, с когтистыми крючковатыми пальцами на руках и ногах, оно корчит ужимки на лице перед высшим демоном и на манер балагура жмет плечами. Все продолжая жевать какую-то коричневую массу в острых зубах. Стоит двигая челюстями. Чавкает.

– Ты должен будешь забрать ту человеческую девушку и унести отсюда. – говорит Акура и головой в сторону далекого дома средь чащи леса, где окна еще горят светом. – Оставишь одну в моих покоях. И это единственное, что от тебя требуется. Ты понял меня?

– Но это дом Господина Томоэ?

– А то я не знаю, – Акура щурит свои раскосые глаза. Движением плеч поправляет плащ черный одергивая его на себе, и достает из-за спины сформировавшуюся позади него резную темную дубину из неизвестной породы дерева. Оружие тяжелое – сразу тянет руку мужчины к земле в самый низ. – И даже не думай самовольничать. Усек? Я с тебя шкуру живьем спущу, если с ней хоть что-то случится. Хоть одна царапина. – острый, темный коготь за секунду предупредительно оказывается прямо перед самым носом крысиного ёкая и тот замирает, словно каменея.

Вот так вот. Без церемоний и грубо, на самом простом языке, который будет понятен любому. Рот пришедшего напарника так и остается открытым, с неровным ряд зубов и коричневой массой между ними. Он сплевывает вместе со сгустком слюны себе под ноги и просто молча кивает. Зная, что шутки с Кровавым Акурой-оу плохи и всегда выходят боком тому, кто пытается играть не по правилам этого высшего демона из самой преисподней.

– А как мне сделать это, если девушка так носу и не покажет?

Огненный дьявол в ответ лишь пялится на него в упор, одаривая того взглядом, словно как тупое насекомое, раздражающее, недалекое. И тот в момент начинает сдуваться под этими золотыми и смертоносными глазами. Вбирает голову в плечи, горбится, на мокрой земле будто ищя что-то.

– Ну дак вымани тогда ее от туда. Разве мне учить тебя, как девок воровать из деревни без лишнего шороха.– Вдруг неожиданно спокойно произносит Акура, отводя все же свой взгляд. Он двигает шеей и садится на корточки, вбирает в руку мелкую гальку под ногами, перекатывает крупицы земли меж пальцев, пока тот второй так и не двигается, просто стоит рядом. – Рей. Обернись его служкой.

Темные губы Акуры-оу растягиваются в подобии косой улыбки и крысиный екай вновь сдавленно кивает, чешет нос крючковатым пальцем и делает шаг по направлению к своей поставленной цели. Ступая абсолютно тихо. Ведь тут как не крути, но словно есть некое негласное правило – лучше не задавать никаких лишних вопросов, сделать все следуя указаниям Кровавого Короля и продолжить жить себе дальше. Все очень просто, как два пальца в рот. И заморачиваться тут нечем. Тем более, что и тайны в том, для чего служат демонам людские девки никакой нет.

– И ты не жалеешь? – тихие слова Лиса вылетают сквозь сгустки клубящегося дыма от кисеру из его рта, он обнимает Нобару одной рукой, сидящую под теплым одеялом котацу возле догорающего очага на кухне. И она так покорно сразу прижимается к нему, льнет к его теплому телу, чуть опуская голову на плечо.

– Томоэ, я ведь еще просто не понимала тогда, насколько все это было отвратительно, когда меня постоянно водили к свахе. Продавая точно, как скот на рынке. – В руках девушки порхает игла с цветной нитью по вышивке пестрого узора. И волосы ее длинные словно все рассыпаны по плечам. Светлые точно спелое золото, густые, пушистые. – Я ведь словно была товаром на прилавке. Понимаешь? – Нобару откладывает вышивку на колени и вытягивает руки над головой. Щелкает костями пальцев, тянется, как кошка опираясь спиной на плечо мужчины, елозит лопатками, и запрокидывает голову, тут же ловя этот его острый взгляд глаза в глаза. – Ну что ты улыбаешься? Тебе смешно, да?

Наверное можно было бы подумать, что она пытается соблазнить его, но только Томоэ словно для себя от чего-то знает, что для коварства Нобару будет даже слишком бесхитростна и проста. У нее действительно просто затекло все тело, но гнется она соблазнительно. И кажется, этого ему вполне хватает.

– Ты очаровательна, – говорит Лис мягко, костяшки мужской руки касаются женского лица и девушка прикрывает на мгновение глаза, наслаждаясь моментом легкой ласки и желанной близости, чувствуя тепло ее влажного рта на губах своих. И как только Томоэ от нее отрывается чуть отстраняясь, лицо Нобару уже красит хитрая, совершенно точно лисья улыбка весталки. Горячая, юная и порывистая. И именно так она вновь и припадает к мужскому рту, ощущая, как его губы ей подчиняются.

Нобару елозит на месте, тянется в своему мужчине ближе, опираясь одной рукой на его колени, второй взмахивая выше, намереваясь ухватиться за плечо. И тут же шикает тихо, отрываясь, кривя лицо в болезненной гримасе. Заставляя Лиса смотреть на нее взволнованным, озадаченным взглядом, следя за тем, как девушка разом вскакивает со своего насиженного места, роняя вышивку на пол. У нее ладонь пульсирует жаром ожога от случайного касания об котелок висящий над очагом еще тлеющего огня, когда Нобару опускает руку в чан с леденящей ключевой водой, задирая рукав кимоно до локтя и выше.

– Сильно болит? – он уже было почти поднялся следом, как она вдруг так живо закачала головой в ответ.

– Нет-нет, – лукавит Нобару, стараясь натянуть на лицо улыбку. Бросая быстрые слова через плечо, стараясь успокоить Лиса. Зная, что сейчас у него и без того нервы, словно тетива натянутые. – Сейчас пройдет, уже почти не больно. – девушка дарит ему свою улыбку, и аккуратно отводит взгляд в сторону опуская голову, закусывает губу. Стоит вглядываясь сквозь гладь воды на покрасневшую руку, едва двигая пальцами.

– Дурочка, – шепчет Томоэ, уже обнимая ее со спины и прикасаясь теплыми губами к основанию шеи. – Я принесу тебе мятное масло.

Нобару чуть задирает подбородок, слушая его удаляющиеся шаги из комнаты, она устремляет свой взгляд в пересечение потолка и стены, в эту ровную линию. Задумывается на мгновение и толкает второй рукой прикрытые ставни окна перед собой, впуская ночную свежесть и прохладу в комнату. Вдыхая ее полной грудью. Смотрит туда, вперед, да так и замирает тонкой скульптурой, белой, словно из слоновой кости. Там будто человек стоит. Одетый в плохо подвязанное кимоно из зеленого сукна, на голове его широкополая плетеная шляпа, закрывающая даже больше половины лица. Нобару хмурится, смаргивает разгоняя свое наваждение, и чувствует, как неясное, странное, пришедшее из ниоткуда, словно из небытия, чувство вдруг сжимает все внутри нее в стальной кулак, разгоняя сердце.

А может, это все Дети Леса, о которых с придыханием шепчет простой люд в деревнях и селах? Существа радушные и добрые. Девушка смотрит внимательно, пристально, вся напрягаясь и её красивые, выразительные глаза отливают в лунном свете ночи. Но вот, незнакомец чуть приподнимает рукой края шляпы и Нобару ловит глазами знакомые черты лица, и внутри нее будто все подвисает словно, как в невесомости. Рей. Девушка соображает лихорадочно. Смуглянка чуть улыбается ей – своей подруге. Манит рукой, прижимая палец ко рту. Может, тогда в догадках своих Нобару и права была? Когда вспоминая, прокручивала у в голове у себя причины, что могли заставить прислужницу покинуть это место? Ведь вдруг Томоэ и правда выгнал за какой проступок её? И вот теперь она все же решилась придти проститься?

Судьба, проведение или собственное желание – что-то направляет девушку, подталкивает изнутри ее к тому, чего она так хочет, во что так стремится верить. Нобару выдыхает. Громко и шумно, опускает голову и все же решается. Хотя, ведь и девочка вроде бы совсем не глупая. Она выскакивает на крыльцо быстро и юрко, опасливо смотрит по сторонам. Озирается, щурится. Уже даже совершенно и не сомневаясь, что это именно её подруга. Ведь вон какой не высой рост, и лицо, она же видела, и узнала это знакомое и родное лицо. Нобару решает, что отлучится всего лишь на короткую минуту, а если сможет, то даже и вновь вернет ту в дом. И непременно, просто обязательно найдет способ примирить Рей снова с Лисом. Но видение её подруги, словно специально лишь петляет меж темноты леса, все ускоряя шаг. Вынуждая девушку и дальше удаляться с надеждой нагнать.

– Рей, подожди же, – в который раз уже шепчет Нобару.

И вдруг наконец прислужница останавливается поворачивая голову. Скользит взглядом по фигурке светловолосой девушки позади себя. Словно желая в последний раз осмотреть эту безымянную, которую он и не знает вовсе, которая видимо просто натворила что-то неугодное Кровавому Королю или могла натворить. Худая, тонкая, невысокая. Вполне красивая. А Нобару стоит, замерла, не шевелится, и крысиный ёкай видит, как по глазам её точно бьет напряжение осознания своей ошибки, по каждой клетки человеческого тела. Это тревога. Необъяснимая и мутная тревога. И только тогда, когда она оказывается достаточно близко, девушка понимает, что происходит что-то не то.

Никогда не ходи по лесной чаще в одиночестве, ладно?

Её изнасиловали…

У Нобару колотится сердце и потеют ладони. Слова Акуры отдаются воспоминанием и звоном в её ушах. И зрачки такие огромные. Она вдруг с поражающей ясностью ума полностью понимает, кто же именно перед ней стоит.

– Я тебе не дамся, – шипит Нобару отступая назад, оглядывается. Стремясь поскорее понять, насколько далеко уже ушла.

А крысиное существо старается, улыбку тянет по губам своим, головой покачивая. Злится, делает шаг к девушке, руку протягивая. Сейчас рванет ведь. Сейчас рванет! Он уже точно чует это. Вашу ж мать! Да ему все кости в порошок сотрут! Как только можно было так лохануться? Как?! И ёкай себя не сдерживает, обретая свой истинный вид, а девушка смазанной молнией бросается прочь, да так быстро, что низший демон аж торопеет. Нобару легкая. Шустрая. Она бежит быстро, стремительно, сворачивает за деревья. Нет, она не станет просто так сдаваться. Не ему. Никому. Не умеет. Не будет. Никогда. Дура. Конечно она дура, Акура это ей повторял всегда. И страшно даже представить, что с ней сейчас могут сделать здесь. Пытать, насиловать или просто убить забавы ради. Мир страшен, чужд, дик и настолько уродлив, что остается быть лишь монстром. Либо ты, либо тебя. А значит, расклад простой.

Он сбивает её с ног одним махом, налетая сверху. Валит на мокрую землю, распластывая её тело под собой, заставляя грубо удариться подбородком. Нобару извивается, шипит, набирает в легкие воздух выкрикивая имя Лиса. И чужая костлявая рука, зажимающая ей рот на полуслове, потная ладонь, запах кислятины и паника приходит гораздо быстрее, затмевая собой сознание. У Нобару руки дрожат, ногтями зарываясь в землю, когда головой она заезжает ёкаю по челюсти. Тонкие ветви и листья хрустят под двумя сцепленными телами, под этими молотящими руками. Девушка пытается отбиваться, извивается как змея. Но конечно, Нобару глупа и даже слишком фатально героична. Конечно, ей обреченно скручивают руки, пока она все так же истерично бьется.

– Не дергайся, девка, а то мозги тебе все размажу.

И она замирает, возможно, лишь сейчас осознавая, в каком положении оказывается. Крепкая рука на её шее, колотящееся сердце в самой груди, чужое грузное тело сверху, давящее на нее всем весом, хруст веток под затылком, острые иглы елей, впивающийся в спину. Нобару дышит шумно. Вдох. Выдох. И снова. Вдох. Выдох. И хрипы из горла. Это все как игра в кошки мышки. Но только со смертью. И ей надо действовать. А если она хочет жить, то само собой. Иного выхода у нее не остается. И со всем остервенением, на которое способна ее хрупкая фигура, с какой-то даже затаенной яростью. Девушка хватается за первую попавшуюся ветку быстро. Сухую, тонкую.

И в шею его острием, попадая в артерию, чувствуя, как та входит в него с хлюпающим звуком. По пальцам тут же начинает бежать чужая кровь. Девушка руку отдергивает. А ёкай уже вовсю вопит. Демон прижимает обе руки к своей ране, и ладони его тут же становятся багряными. Кровь заливает Нобару лицо и одежду. Сердце ее колотится о стенки грудной клетки с огромной силой. Все перед глазами плывет, путается. И кровь на земле, и затихающая крыса еще отползающая от нее в сторону, и вся эта багряная жижа, булькающая у его рта. Мир превращается в одну сплошную какофонию. А в голове все гудит.

Нобару медленно поднимается, силясь осознать и принять.

Она убила.

Она хотела убить. Она желала его убить.

Теперь она убийца?!

И кровь такая теплая, такая густая, сочится сквозь ее тонкие пальцы. Нобару жмурится, трет свои глазницы, давит на них до пляшущих звездочек и вспоминает, что и руки её тоже все в красной жидкости, и сейчас на коже ее лица остались разводы смерти. Девушка нервно сглатывает, распахивает глаза и озирается по сторонам. Лес темный, густой. Где-то раздается знакомый лязг холодного металла, крик птицы. И кричит она так дико, страшно, что Нобару невольно обхватывает себя руками. У нее вся одежда в чужой крови, все в кровавых разводах, шея, лицо и руки испачканы в земле и алой жиже. Девушка ощущает тошноту.

Убивать страшно.

Чужое тело лежит перед ней недвижно. Нобару зажимает рот рукой, но тошнота ползет по горлу, просится наружу. И девушка не выдерживает – падает на колени. Ее тошнит, едва не схаркивая все внутренности. И только бы не было так плохо. Только бы руки так не тряслись. Она не умеет убивать. Но либо ты, либо тебя.