Текст книги "Незнакомцы (СИ)"

Автор книги: kraska-91

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Да.

И это маленькое слово, сказанное спокойным, несколько недоуменным тоном, срывает башню. Застилает глаза кровавой пеленой. Ослепляет. Решение к нему приходит само. Лис принимает его в один миг, безоговорочно. Действия ему заменяют чувства.

– Я отправлю тебя следом, – И такая ярость, злость вибрируют в тоне. Он сатанеет прямо на глазах. Акура смотрит вновь исподлобья, готовый ко всему. Хищник. Редкий и опасный, ему не ведом страх. Пусть делает что хочет, еще никто не дотянулся. Он видит как яро и рьяно разом вспыхивает синева демонического пламени в обеих лисьих руках.

И тут на мгновение мужчине кажется, что он слышит сзади себя шипящий вскрик на легком вдохе. И мысль пронзает мозг острой спицей. Девчонка. Дура, все-таки вылезла следом. Стоит наверное сейчас где-то прямо за его спиной. И в сторону теперь нельзя. Он не успеет унести ее собой, не сможет, не получится. Уже поздно. И нельзя дать ей вот так просто подохнуть. Не теперь. Не теперь, когда он кажется что-то увидел, почувствовал во взгляде Брата. То, что промелькнуло быстрым ходом, едва обнажив себя от мнимой мысли о ее утрате. И этого будет уже не исправить. Такие, как она не выживают.

Акура оборачивается к ней быстро, еще не совсем понимая, что именно будет делать. Нобару толком и сообразить не успевает, как он уже прижимает её к себе. Она точно вскрикивает снова, артачится, упирается, но мужчина не обращает внимания. Руки демона резко двигаются, сжимают ее маленькое тело, обхватывают, он давит на нее сильно, прижимается теснее и плотнее, накрывая каждый дюйм ее плоти своей собственной. Превращаясь с ней почти в один живой организм. Дышащий в такт, вздрагивающий всей грудью от резких вдохов и выдохов. Она слышит чужое шумное дыхание рядом с собственным ухом, чувствует каждой клеткой тела напряженные мышцы. И жар вдруг поднимается такой, что Нобару смыкает веки с такой силой, что, кажется, больше никогда не раскроет. Мгновение. Глухой звук удара. Падение куда-то с гудящим гулом в ушах, боем чугуна и свинца под черепом. И накрывает чернота.

– Нобару?

Лис слышит свой голос будто издалека, странный, чужой, не принадлежащий ему. Сердце вновь ухает вниз. И когда приходит осознание, то хочется кричать проклиная себя.

***

Акура кашляет, выплевывая кровь, глотает воздух при первой же возможности. Мужчина глубоко и хрипло дышит, со свистом, стараясь прийти в себя. Когда вдруг наконец пробивает себе возможность выкарабкаться на поверхность. Из-под всего завала камней, острых осколков. Тяжелых и грузных. У него горло саднит и разрывает. Он сгорбился стоит на на коленях. И мир кажется глухим, он точно сужается до одного светлого пятна, до неподвижного женского тела, что мужчина все так же сжимает в своих руках, с головой повисшей на тонкой белой шее. У нее платье все опалённое. По правой руке бежит теперь кровь. Бордовая. Темная. Висок окроплён и глаза все так же закрыты.

========== Эгоистка ==========

У Нобару точно привкус металла во рту. Такой горький, терпкий. И так отчаянно его хочется сплюнуть, да даже иль просто сглотнуть. Но гортань как будто распухла изнутри, увеличилась в размерах. Жажда сковывает горло своей острой хваткой, и Нобару хрипит. Слабое сипение вылетает из запекшихся бледных губ, потрескавшихся и сухих, острых словно лист бумаги. Она ощущает, как чьи-то руки подносят к ее рту чашку воды, касаются лица аккуратно и столь живительная, нужная влага затекает внутрь, течет по шее, мочит ткань одежды, красит темными пятнами, скользит внутрь гортани, сминает собой сухоту. На мгновение даже кажется, что она чувствует себя лучше, но потом вновь проваливается в забытье. В темноту. И становится действительно легче.

Когда Нобару приходит в себя еще раз, то ее мутный, расплывчатый взгляд едва фокусируется на чем-то белом склоняющимся к ней, белеющим такой белизной, что даже слепит глаза. И когда она пробует хоть немного пошевелиться, сделать движение шеей, повернуть голову что бы взглянуть еще раз. То даже при слабом напряжении мышц шеи, самом легком давлении на суставы, тело сразу отзывается неимоверной болью, в голове раздается гонг, эхом отдающийся по всем разделам мозга. И Нобару стонет. Снова, тихо, не размыкая губ.

– Прошу, лежи.

Когда к ней вновь возвращается сознание через какое-то время, и она снова открывает глаза, то видит перед собой Рей. Это Нобару уже понимает более отчетливо и ясно. Взгляд её голубых глаз внимательный и сосредоточенный. Одна иссиня-черная прядь выбилась у нее из прически, и чуть прохладный ветер, залетающий в приоткрытое окно, играет с нею, шумит канзаши на голове прислужницы. Но смуглянка этого точно не замечает, не чувствует. Прислужница сидит очень ровно, прямо, даже неестественно для нее. Пальцы сцеплены в замок на коленях. Она точно замирает в этом моменте.

– Нобару? – И в голосе её такое странное сочетание – будто надежда и боязнь перемешались. Слились воедино.

В ответ Нобару снова как-то глухо стонет, пытаясь сделать движение.

– Нет, не надо, не двигайся, – Рей молниеносна, она протягивает свою руку и касается лица девушки. Позволяя Нобару чувствовать тепло пальцев на своей щеке. И девушка ощущает это так отчетливо, как ничто иное в жизни до этого. По крайней мере, сейчас в эту секунду. В этот миг. Это все из-за боли, из-за жжения, из-за страшного зуда, раздирающего все тело. И это чужое тепло – самое умиротворяющее и спокойное чувство. И от него становится вдруг так хорошо и покойно. Что Нобару прикрывает глаза с тихим выдохом.

– Что… – Она хрипит, глухо кашляет. И кашель этот будто царапает глотку и легкие, рвется отсыревшей мокротой из глубины рта. Так, что хочет согнуться пополам, но кости не гнутся, словно ломанные в костное месиво внутри организма, и тело не отзывается на посылаемые импульсы головного мозга. Но ведь Нобару упертая и даже слишком упрямая. Она набирает в легкие как можно больше воздуха и выталкивает из собственной глотки слова против их воли. – Что со мной? – Это звучит даже не хрипло, звучит нормально, так, как раньше звучал ее голос. Но только больно от каждого произнесенного слова. И она снова морщится.

Рей молчит одергивая руку. Взгляд ее пронзительных, широко посаженных глаз теперь нервно блуждает по окружающему пространству Она закусывает губу. Подруге в один миг вдруг становится гораздо интереснее собственные длинные ногти или окно, чем Нобару, лежащая перед ней среди белых простыней на футоне.

– Это моя вина, – этот голос принадлежит мужчине и заставляет Нобару медленно перевести к нему взгляд. Лис хмур. Его лоб прорезают морщины, такие, каких никогда не было, и особенно глубокая залегла меж бровей. Она будто старит его лет на пять или десять – это так не естественно. Губы его сжаты в тонкую линию. И весь вид выражает собой крайнюю степень обеспокоенности. Нобару даже хочется открыть рот, сказать, что все хорошо, улыбнуться, но вновь кашель на вдохе душит все звуки. – Ты помнишь? Я чуть не убил тебя. – Голос Томоэ сбивается на мгновение, дает такую явную слабину. Ведь он за нее боится, переживает, нервничает. И его весь изможденный вид, просто сам собой кричит обо всем этом.

И воспоминания сплошным потоком прорезают измученное сознание, возвращая её к пережитому. В те последние минуты.

У Нобару оказалась сломана рука. Кости предплечья разорвали кожную ткань, прорвали сосуды, уродливыми корягами торчали из женской руки, скрываемые тонкой тканью платья. Сейчас она конечно не увидит этого. Ее рука перевязана и забинтована, зафиксирована в одном положении. И внутри организма происходит болезненный, медленный процесс заживления, срастания клеток и тканей. Нога её тогда так же оказалась вывернута под неестественным углом. На месте перелома сейчас багровый, налившийся гнойным содержимым синяк. И даже сквозь опиумную пелену она чувствует, как части кости внутри тянутся друг к другу, бороздят собою плоть. И обезболивающее не помогает, и хочется кричать. Оно лишь снимает первый отголосок, оставляя в глубине кровоточащую рану. И Нобару хочется плакать. От боли, от безысходности, от переломанных конечностей, которые могут никогда больше не обрести былой силы и гибкости. Но шевелить головой так же больно. И тогда она понимает кое-что еще. Вспоминает.

Она не чувствует своих волос, не видит ни золотисто – медового локона, которые так часто щекотали ей шею и щеки, падали на глаза. Ее голова забинтована. Вся целиком покрыта белой тканью. И не хочется знать. Но Нобару конечно догадывается, понимает, осознает. У нее был удар головой и видимо сильный. Девушка слабо шмыгает носом и пытается пошевелить пальцем. Хотя бы каким-нибудь. Напряжение в сломанной руке тут же отдается звенящей болью. И Нобару морщится, переключая свое внимание на здоровую руку. Пальцы той еле двигаются.

Слабая. Беспомощная. Разбитая кукла в своем сломанном теле.

Слезы скапливаются в уголках зеленых глаз. Она бы хотела бы их со злостью, с ожесточением стереть со своего лица, сцепить зубы и терпеть, не показывая слабость, но не может даже двигаться, говорить. Способная лишь мыслить. И соленая влага оставляет мокрые разводы на висках, мочит белые повязки. Впитывается в подушку под головой.

Лис опускается к ней сразу же. Смахивает слезы. Касается нежно и трепетно. И в нем такое желание помочь, взять всю эту боль на себя. Избавить от причиненных страданий. А у нее в голове все слова его такие далекие. Такие назойливые. Такие зудящие. Все шумят. Повторяются.

Я могу скрутить все твои мышцы в одночасье.

Переломить все кости, словно труху.

Разорвать все сосуды.

Нобару всхлипывает приходя к осознанию. Лис ведь действительно сделал все это. Все то, о чем говорил так давно. Пусть не намерено, но сделал. А она все не верила. Все играла. Смеялась с ним. Не верила даже тогда, когда впервые услышала. Лучше бы это с ней сотворил Акура-оу, так было бы легче. Так было бы правильнее. Вернее. И хочется отвернуться. Закрыться от него. От того, к кому так сильно стремилась переступая через себя. Через все страхи. Хочется закрыться от своей беспомощности. И жар пламени, словно адово пекло по телу. По коже. Он сломал её. Искалечил. И, боги, почему же так больно? Что хочется сложиться пополам. И губы трясутся, мелко так, истерично, припадочно. Ей надо пережить. Ей необходимо время. Ей нужно остаться хоть ненадолго одной.

– Пожалуйста… – так хрипло, едва слышно произносит она. Сглатывает. Не смотрит в его сторону. И это секундное промедление звенит тревожным колокольчиком в глубине мужского сознания. Заставляя его склониться ближе что бы услышать.

– Уйди. – Сухо. Слишком сухо и тихо.

Лис сначала даже не осознает всего ужаса этой короткой фразы обрушившейся на него. Точно это будто какой-то примитивный набор прозвучавших звуков, какая-то сущая бессмыслица, несуразица. Потому что этого не может быть, просто не может быть. Он боялся за нее, белел как мел, когда она лежала в бреду несколько дней. Не отходил от постели. Надеялся и ждал её пробуждения. Корил себя за несдержанность и опрометчивость. За то что поторопился. Что не хотел ждать.

Лис тянется к ней снова не желая принимать услышанного. А Нобару глаза прикрывает, жмурит веки. Не хочет. Слезы соленые новым поток текут по лицу. По вискам. И трещины бегут, быстро-быстро, юрко-юрко. Человеческие отношения – штука хрупкая. И ничего уже не будет как прежде.

***

Время идет. Сменяют дни друг друга. К ней очень часто попрежнему заходит Рей. Садится рядом, улыбается много, широко и открыто, и начинает травить байки. Точно, как в тот день их первой встречи. Историй у нее всегда в достатке. Она говорит легко, рассказывает о том, что с ней было. И как обернулось. Какие моменты случались. Иногда Нобару слышит её смех. И наверное именно за это она благодарна ей больше всего на свете. Ведь она хочет жить. Не хоронить себя под сломанными костями еще не сросшихся ран. Лис же заходит крайне редко, и всегда так напряжен. Загоняет себя. Молчит, лишь смотрит не говоря и слова. Нобару кажется в те минуты, что будто он кожу хочет с нее содрать. У него глаза такие темные стали, не те какими были ранее. В такие моменты она предпочитает просто отворачивать голову и смотреть в стену – шеей благо управлять уже научилась без боли. И так каждый следующий раз. Эгоистка. Такая эгоистка.

Порой Нобару рассматривает потолок, считает на нем трещины. Занимает свое время. Но все чаще взгляд её обращается к окну, скользит по слабо колышущимся почти прозрачным занавескам туда, к свету и солнцу. Она ведь никогда не задумывалась о цене собственной жизни, о ценности своего тела, о возможности быть здоровой в самом широком понимании смысла этого слова. Всегда лезла на рожон. Не думая о последствиях. И вот теперь ночами впивается зубами в здоровую руку, чтобы не кричать и не выть от тянущего, жгучего чувства внутри, когда одна кость тянется к другой едва заживая. И все чаще она боится лишь того, что ее переломы никогда не срастутся. Или срастутся, но ей будет запрещено бегать, прыгать, носиться по веренице ступенек и просто жить. Она не сможет без энергии, без движения. Ей ведь еще только семнадцать. И она совершенно не готова вот так стать рабой собственного тела, оказаться запертой в этой клетке из плоти, крови, мяса и костей.

Нобару снова молчит, кусает губы, смотрит в одну точку. Прошло уже около трех недель. Боль ушла, оставив после себя лишь зуд в поломанных конечностях, синяки – теперь уже лишь размытые пятна на коже, царапины – тонкие белые линии маленьких шрамов. Пара из них так и остались на ее лице. Время от времени еще болит голова. Но уже легче. Не так-как было ранее.

– Как ты себя чувствуешь? – Рей, как всегда, приветлива. Даже излишне старательна. Она приносит с собой поднос с парой чашек и белым чайником. Присаживается близко.

– Нормально, если так можно сказать, – Нобару улыбается криво глядя на ее, садится чуть выше, опираясь поясницей о подушку. И неуклюже тянется за протянутой чашкой, задевает её пальцами и чуть не роняет. Вынуждая прислужницу подхватывает посудину, не позволяя жидкости расплескаться.

Рей смотрит на нее как-то жалостливо, даже участливо. Изучает ее худое и бледное лицо, вытянувшиеся скулы, торчащие кости, всю ту болезненность, которой пронизана ее хрупкая фигура. И Нобару становится тошно. Конечно, даже окажись та на ее месте, с ней бы такого не было. Она бы не валялась в постели так долго. Вся едва заметная улыбка уходит с лица, чашка в руках девушки мелко дрожит. Ёкаи сильнее. Она же лишь простой человек.

– Ты скоро сможешь снова ходить. – Ну вот. Смуглянка вновь излишне старается.

– С чего ты взяла. – А Нобару кажется уступает эмоциям. Совершает ошибки. Одну за другой. Она злится. Злится на собственное бессилие. На свою глупость. На неприязнь к себе и своему телу.

========== Мешанина из чувств ==========

Гигантский диск в алом мареве неба опускается медленно за горизонт. Скользит слепящим шаром. Бросает свои последние косые лучи этого дня. Нобару щурит глаза и прикладывает руку козырьком ко лбу. Все так же наблюдая за ярким солнцем до тех пор, пока не зарябит в глазах, не запляшет за веками. Закат прекрасен. Он увядающ. Даже жесток. Как засушенный цветок, он безмерно красивый, но точно лишенный жизни.

Так ощущает теперь себя и Нобару. Она живая. Она дышит, говорит, даже двигается, но теперь такая хрупкая. Порой ей кажется, что даже одно случайное, неверное движение тут же сломает ее, и навсегда вернет в постель, закует вновь в свои цепи. А этого девушка не хочет. Прошел еще месяц. Ее кости срослись и она наконец вновь может вставать и ходить. Но все же, кажется, переломы срослись еще плохо. Недостаточно крепко. Иногда Нобау чувствует, как в руке что-то щелкает, заставляя её вздрагивать давясь воздухом, и она еще боится всем весом опираться на поврежденную ногу.

– Эй, улыбнись, – руки у Рей теплые, когда она обнимает со спины за плечи задумчивую девушку, сидящую на ступенях невысокого крыльца. И Нобару сразу оборачивается, с удивлением обнаруживая позади свою подругу, та точно вся светится изнутри. И рядом с ней действительно становится лучше. – Все хорошо? О чем ты думаешь? – А еще Рей проницательна и очень умна. У нее такие внимательные голубые глаза. Нобару давит ответный жест вежливости, и уголки её губ дергаются в рваном жесте вверх. Выходит наверное не очень искренне, девушка в этом почти уверена. Нобару косится на прислужницу еще одно короткое мгновение, ведет плечами и отворачивает голову возвращая свой взгляд к солнцу.

– Он ненавидит меня. – Нобару практически выплевывает эти слова, не отрывая свой взгляд от слепящего диска. А к чему лукавить умалчивая? Она говорит холодно, старается казаться безразличной. Прячется за маской черствости. А в самой сердцевине зрачка таится такая оголенная грусть. И внутри так тревожно и боязно. И пусть она больше не оборачивается на подругу, но Рей и так все знает. Ведь зрелость живет в ее глазах. Та самая зрелость, что приходит с годами и опытом. Позволяя читать людей словно раскрытые книги.

– Это не так, Нобару, – смуглянка головой качает в несогласии, кладет свою ладонь на плечо девушке, а та лишь как-то тихо хмыкает. Да задирает голову выше закусывая губу. Она знает. Все знает. И готова повторять это раз за разом. Словно от этого будет легче. Да только смотрит он на нее все такими же темными глазами, словно прячется в них сама бездна, что пробирает до глубины костей, что сердце сразу бьется в самом горле. И выблевать его охота, вырвать из себя чтобы не мучало. А ведь сама оттолкнула. Расчертила эту грань. Указала на дверь. Замкнулась на себе и своей обиде, на своей боли, на своих страхах из воспоминаний. Эгоистичная тварь. Да, да. И язык уже поворачивается так себя называть. Хотя ведь вроде и человек то она не плохой. Нобару кривится не размыкая губ, глубоко вздыхая. И до дрожи больно, так больно, что хочется взвыть. Останься он рядом, все было бы легче и мутные образы не поселились бы в ее голове, им бы просто не было места. Это ведь дурость была с её стороны. Такая женская слабость. И в разы легче себя оправдать, стоит лишь найти подходящее слово.

Она оказывается однажды напротив Лиса совершенно неожиданно для самой себя. И вдруг теряется. Размыкает губы раскрывая рот. Совершенно точно намереваясь что-то сказать. Ей ведь надо, очень надо, сильно надо. Это всеобъемлющее, просто огромное слово. Ей просто надо ему хоть что-то сказать. Но не выходит. Он вдруг делает свой шаг к ней, такой широкий, решительный, и она пугается своих иллюзий с того дня, что рябит перед глазами стоит лишь закрыть веки. Он ведь действительно чуть ее не убил тогда, всего лишь одним взмахом свой руки. И Нобару просто сбегает с тихим всхлипом, скрывая лицо в ладонях. Прячется за тонкой перегородкой «дверей» своей спальни, с хлопком закрывая их за собой. Унимая сердце и проклиная себя.

– Да не пялься ты так на нее, – Акура приваливается небрежно плечом к стволу дерева. Дергает черные рукава своего плаща вверх, поднимая их почти под самые локти.

– Очухалась же. – и рукой раскрытой в сторону девчонки кажет.

Лис косится на появившегося Брата с немым раздражением. Встряхивает светлой головой и все-таки продолжает смотреть. Сейчас она кажется ему беззащитной и какой-то маленькой, худой и бледной, как при болезни. Он понимает, еще не отошла, не восстановила силы полностью, а может, так никогда и не восстановит. Нобару же лишь человек, а люди ломаются порой безвозвратно, меняются где-то внутренне. Они непостоянны. Рей ей что-то говорит, жестикулирует так бурно, руками машет. И Нобару немного улыбается склоняя голову на бок, чуть поднимает взгляд и точно каменеет. Мужчина знает, что его поймали. Видит это по тому, как напрягается девичья фигура, как улыбка тает на её губах, как на глаза зеленые так быстро набегает влага. И она с такой поспешностью отворачивается, хлопает прядями светлых волос себе по плечу, что ему почти физически больно. Акура бьет его подошвой сапога по ноге.

– Говорил же не пялься. – и носком камень плоский на земле поддевает.

– И без тебя знаю.

Лис злится, бесится от своего бессилия. От своих пустых попыток. Нобару теперь только и делает, что избегает его. Порой и днями не выходит из отведенной ей комнаты. Закрывается от него все больше и больше. И каждый раз при встрече взглядом, точно вся подбирается в один миг, становясь тенью иль призраком. Мрачнеет, съеживаясь и скукоживаясь. Точно он все эмоции выкачивает из нее. Он видел, знает, Нобару по ночам теперь встает чаще прежнего, ходит, не ложится вновь по долгу. Она теперь плохо спит. И ему хочется надеяться, что кошмары того дня ей не снятся, не вырастают вновь в сознании навязчивым видением. Что это просто тревога или нервозность. И все это уже скоро пройдет. Но все-таки мужчина уверен, он ошибается. Она ведь конечно помнит, видела его зверя воочию, почувствовала на себе, знает и теперь боится его. Это очевидно, не стоит тешить себя понапрасну, и нужно что-то делать. Ему нужно хоть что-то сделать.

Лис помнит её, слабую и измученную, едва очнувшуюся, с большими, лишенными понимания глазами, перебинтованным телом. Он хотел тогда помочь, искупить вину, быть рядом, но она оттолкнула. Вздрогнула так сильно от его простого прикосновения к ней, а потом зарыдала. И вот теперь ему только и остается, что разглядываться её из далека. Лишая себя возможности приблизиться. Пялится каждый день, на ее, такую живую, снова подвижную и хрупкую, словно хрусталь, собранный по осколкам. Со слабостью в теле, которая в их мире является не иначе как большим промахом, гнилым звеном цепочки.

– Хочешь, найду тебе с такой же мордашкой. Будет даже лучше прежней. – Акура все не унимается, подначивает. Приходит к Брату почти каждый день. Хочет растормошить его, заставить двигаться. Заставить стать собой. Стоит выпрямив спину, скрестил свои руки на груди. Весь вальяжный как сытый хищник. Лишь глаза с прищуром все смотрят на близкого друга. Ведь он знает его, знает как тот лих, саркастичен, язвителен. А как девчонку задел, так в молчанку начал играть. Ходит мрачнее тучи. Носится все вокруг нее. И Акуру это почему-то злит.

– Нет. – Лис отрезает твердо и безапелляционно. Бросает свои последние слова Брату, а после разворачивается на пятках и просто уходит. Не желая заставлять её еще больше напрягаться от его присутствия.

А Акура губы кривит. Не оборачивается. Катает язык меж зубов, цокает, и надвигает воротник выше на шею, до самой кромки волос, тихо ругаясь сквозь зубы. Девчонка ведь попала лишь по своей вине. Влезла куда не стоило. Пропустила слова его мимо. А все потому что слишком своенравная. Дурная и несуразная, решившая, что может слишком многое. Забывшая, что лишь простой человек, которому изначально не место рядом с высшим ёкаем. Кому не выжить в их мире, где боль принимают за наслаждение. Слабачка. Именно так. Иначе огненный демон о ней и не думал. Другой и не считал.

Акура находит её светлую макушку глазами. Нобару теперь одна, сидит, волосы свои теребит, пропускает сквозь тонкие пальцы. И вид такой потерянный, даже разбитый. Глядит в след удаляющемуся Лису, будто ей пусто без его глаз на ее фигуре теперь стало, а ведь еще недавно нос свой воротила. Задирала вон как высоко, он видел, тут стоял.

Акура щурит глаза, снова шипит на нее сквозь зубы. Прикидывается хрупкой, слабой девчонкой, когда ей выгодно, плачет и скулит, когда нужна помощь, а на самом деле какова?! И тут же вновь кривится. Девчонка ведь не такая. Знает, что наговаривает. Нобару даже слишком ладная и правильная. Слишком хорошая. Еще совсем юная. С алеющим лицом лишь от одного его взгляда. Он все помнит, и то как она робела. И все эти ее слезы, эти большие просящие глаза. Вся её святость. Это противно. Тошнотворно, Набивает оскомину, будит ярость в глубине, привычного зверя.

Нобару вдруг ведет головой и взгляд ее зеленых глаз падает на демона, оставшегося в одиночестве своих мыслей. Они смотрят друг на друга несколько мгновений, пожалуй даже слишком длинных для случайной переглядки. Мужчина изучает её, всю, с головы до пят, скользит пренебрежительно-равнодушно, а потом вдруг раздвигает губы и скалится в ответ, усмехается, как гоблины из сказок. Нобару тут же ощутимо передергивает от его реакции. Он ведь тоже когда-то чуть не убил её. И даже после, спустя время вызывал дикую панику внутри, заставляя шарахаться не разбирая дороги. И ненавидеть, это было бы пожалуй самое нормальное, что она должно испытывать к нему. К существу лишившему ее дома. И благо, что она того не видела, не стала немым свидетелем своего конца.

Он хотел убить её. Действительно хотел. И сделал бы это самым изощренным способом.

Нобару повторяет эту мысль про себя несколько раз не отрывая от него взгляда, вникает в ее смысл, в звучание этих букв в собственном мозгу. Пережевывает. Но что-то все кажется неправильным, алогичным.

Он спас ее. Спас от своей же глупости.

Убить. Спасти.

Два абсолютно противоположные понятия. И то, и другое сделал Акура-оу. Тот, в ком нет добра и милосердия. И как только так вышло, что этому демону, которого она ненавидела, которого проклинала со слезами на глазах, теперь стала обязана жизнью? Обязана тем, что все еще дышит. И почему он не кажется ей больше тем самым вселенским злом, коим крестят его все в округе, ведь был в ее глазах лучшей кандидатурой на это место. Акура-оу. Он тоже что-то чувствует. Он не холодный. И она уже приходила к этой мысли ранее. Вот ведь оно как бывает. Когда за одним следует другое, цепью событий, что зовут жизнь. В один момент она может пойти по одному пути, а в другой – по иному. Гребенная философия. Тупая правда. Нобару даже усмехается себе.

А она ведь так и не поблагодарила его. И мысль запинается, замирает. О Боги, какая же ирония. И Нобару действительно хочет сделать это, считает таким нужным. Сказать ему всего одно слово, что так долго вынашивала в себе. Осмысливала. Истерика и слезы потери близких прошли, заменились другими чувствами, новыми обстоятельствами, даже дрожь унялась, от его теперь частого присутствия здесь. Нобару поднимается со ступеней на ноги, все же принимая это несуразное для себя решение. А ведь ей бы к Лису так сильно стремиться. Не к нему. Но девушка решает начать хотя бы с этого. Сделать этот шаг. Показать себе, что может. И пальцы ее тонкие хватаются вновь за край рукава. Это для равновесия, для храбрости в теле. Старая привычка маленькой девочки из детства, так легко перекачивавшая во взрослую жизнь.

Нобару поднимает снова взгляд к нему, а мужчина уже оторвался от ствола того дерева, на который опирался плечом, и разворачивается, чтобы тоже уйти. Ведь без Лиса ему тут нечего делать. Он к нему приходил. И придет снова. В следующий раз.

– Акура! – Выкрикивает его имя Нобару. И он останавливается, оборачивается. У него на секунду даже брови взлетают вверх. Редко, когда на его лице увидишь такие эмоции открытого изумления. Она подходит к нему настолько быстро, насколько ей позволяет еще не до конца восстановившаяся нога. Стоит, дышит часто. Хоть и прошла совсем нечего.

– Чего тебе? – и все равно такой яд в голосе ощутимый. Взгляд его сверху в низ точно сканирует ее фигурку, заставляя несколько съежиться. Те пара полос на женском лице уже практически сошли, стали почти незаметны на коже. Правая рука у девушки прижата ближе к телу. Именно она и была сломана, отмечает мужчина. Нобару явно боится делать лишние движения. И на ногах стоит не ровно. Выбить почву у нее из-под ног было бы проще простого.

– Спасибо. – Нобару произносит это так просто, непринужденно и с такой искренностью. Все же решаясь сказать то, зачем пришла. Благодаря его этим словом за все. За то что закрыл собой в тот момент, когда у она уже попрощалась с жизнью. За те слова его, когда он говорил ей не высовываться, сказанные хоть и с грубостью, но желанием предвидеть иной исход. За то, что остановился, не окунул её в грязь, что услышал просьбы, не дав мечтам Акеми сбыться. – Спасибо, – повторяет Нобару. Даже с улыбкой на лице. – Я ведь не поблагодарила тебя за то, что дал мне возможность жить дальше.

А Акура смотрит на нее холодным взглядом. Молчит. Нобару даже нервно сглатывает выжидая эту немую паузу. Он точно остается настолько безучастен к ее словам, что в внутри уже теперь ворочается что-то такое недовольное. Заставляя ее хмурить брови в этой возникшей тиши.

– Кем ты меня считаешь, а? Думаешь, я ради тебя себе шкуру спалил? – все же наконец изрекает он, будто процеживая слова сквозь зубы. – Скажи, мать твою, что ты там себе напридумывала?! – повышает голос. Нобару даже открывает и закрывает рот, теряется на вдохе от его внезапной грубости, смотрит на демона перед собой теперь во все глаза. Вспыхивает краской. Наверное она подошла не вовремя. Он зол. Девушка чувствует это кожей, чувствует, как электризуется воздух, как по нервным окончаниям бежит дрожь. Он уже был взвинчен, до того как она сказала первое слово. И нужно было это сразу заметить это.

– Акура… – и в женском голосе уже плещется такая узнаваемая паника.

– Не уж то ты все же оказалась настолько тупой? – рычит мужчина. Делает к ней шаг вперед и она тут же назад отступает. Вытягивает перед собой руку в каком-то безотчетном жесте, желая сохранить меж ними расстояние. —Люди подобны мусору под моими ногами. Ты ни чем не лучше себе подобных. – и его пальцы с силой сдавливают её запястье протянутой руки, он дергает её к себе ближе, настолько резко, что она чуть не падает. У Нобару даже глаза сразу широко распахиваются, до такой степени, будто глазные яблоки вот-вот выкатятся.

– Акура, это сломанная рука. Пожалуйста. – Голос у Нобару звучит тонко и даже как-то жалобно. И за такую интонацию ей очень хочется себя проклясть, но в этот момент иначе почему-то не получается. И о чудо! К удивлению девушки, он перехватывается выше, ближе к предплечью, не ослабляя хватку.

– Ты даже не жилец. – шипит мужчина, и другой рукой грубо берет за подбородок, обхватывает пальцами, разворачивая к себе лицом, чуть тяня вперед, заставляя смотреть на себя. Не отвлекаться на другие мелочи. – Ты никогда им и не была. Ты жалка, слабая, а теперь еще и поломанная девка. – Акура сужает глаза. Злится. – Потому что ты всего лишь человек. Существо недостойное даже стоять рядом с ёкаем. – И этот отравляющий взгляд. Он даже не обращает внимания, как маленькие ладони давят на его вздымающуюся и опадающую грудь. Как мельтешит её взгляд. И тут он ухмыляется. Криво. Страшно. Вновь заставляя девушку вздрогнуть. – Но Брат все равно с тобой носится. Продолжает и продолжает с удивительной настойчивостью.