Текст книги "Незнакомцы (СИ)"

Автор книги: kraska-91

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Теперь ты делишь с ним свои тайны. Проводишь время смеясь, и я с каждым разом вновь и вновь чувствую на тебе его запах.

И тогда Нобару все же смеется, подается вперед столь порывисто, пышет эмоциями, бурлящими и кипящими, с еще невысохшими слезами на глазах. Она обхватывает ладонями мужское лицо, и целует в губы. Прижимается так страстно и трепетно, что рот его невольно поддается, уступает ее сладкому натиску, знакомой мягкости и нежности.

– Нобару, – хрипит Лис, вновь стараясь отстранить её от себя, все еще демонстрируя уязвленную гордость, уколотое мужское самолюбие. – Хватит.

– Томоэ, – шепчет она ему в губы. – Я ведь так испугалась. Думала, что сделала что-то страшное, что перестала быть тебе необходимой, что оступилась, Что ты остыл ко мне, – Нобару сбивается, качает головой, на зеленых глазах вновь проступают слезы, бегут солеными каплями по румяным щекам. И тогда мужчина невольно верит слушая её. Верит ее страху, ее боязни, всем тем женским чувствам, что теснят ее грудь.

– Его запах даже на твоих губах. – напоминает снова Лис о причине своих терзаний.

– Акура-оу поцеловал меня прошлой ночью, – и Нобару опускает голову. – Но лишь для того, чтобы не дать мне умереть. Передав таким способом принесенное лекарство. Все твои домыслы это пустое. Понимаешь? – И сжимает его ладони, горячо и крепко. – Он едва ли терпит меня рядом с тобой. Говорил, что человеку не место возле ёкая, что я жалкая и слабая. Даже руку мне вновь чуть не сломал, когда я еще только оправилась. – Нобару горько усмехается, а Лис кажется стоит в недоуменье услышанного. – Но я знаю точно, что любой его поступок, всегда был нацелен на твое благо, какие бы небыли у нас разногласия с ним. – Нобару делает еще один вдох. – Я не хотела говорить тебе всей правды, надеясь, что сама справлюсь. Да и Рей меня заверила, что вскоре все пройдет. И Акура абсолютно точно был прав, когда назвал меня дурой, как обо всем прознал.

Томоэ молчит, слушает её взволнованное дыхание, изучает черты женского лица, большие изумрудные глаза, длинные локоны, алеющие щеки, чуть припухшие губы. Его взгляд опускается на ее шею, скользит ниже, ласкает округлую грудь за тонкой тканью её платья, и застывает на их сцепленных пальцах.

– Человеку действительно не место возле высшего ёкая, в этом Брат прав. Наши жизни слишком разные. Но я точно безумец, раз не могу отвести от тебя глаз. – Он кладет ладонь на щеку своей женщины, чуть гладит большим пальцем. – И я уже предупреждал однажды, что любого, кто коснется тебя, я отправлю в Ёми. Ты – моя. – И столько стали в голосе, столько решительности и силы.

Нобару лишь качает головой на его слова, прячет улыбку и снова тянется к родным губам. Только тогда Лис наконец сгребает ее в охапку давая себе волю, стискивает руками тонкую талию, вдавливает мягкое тело в свое жилистое, так, что она чувствует сгусток его мышц. И Нобару смеется, ловя губами его рот, забывая обо всем на свете, ощущая на языке его вкус, ощущая щекочущие прикосновения. Ведь нет ничего прекраснее и острее, когда такой сильный, уверенный и красивый мужчина нуждается в ней, хрупкой, утлой и совершенно незначительной во всем этом огромном мире. Наверное, это и есть её счастье. Счастье в нем, счастье в них.

========== Паучиха ==========

Огненный демон запрокидывает голову разглядывая сереющее небо, давит глубокий вдох, стоит спиной опираясь на стену дома, переламывая в себе новые, незнакомые эмоции. Да, он прекрасно слышал весь их разговор. Её волнение и голос, когда она шептала. Слова правда не все разобрал, но разве это главное. Акура фыркает. Все просто, так банально, что даже смешно. Над собой в особенности. Нет, правильно ведь. Нобару – женщина его Брата. И кто собственно сказал, что они не могут проводить время наедине? Что они не могут спать друг с другом, что Лис не может целовать её, не может наслаждаться её телом, даря удовольствие им обоим? Да почему он вообще стоит и думает об всем этом?! Почему его так это теперь уязвляет, что она столь легко и просто ушла от него скрывшись в дверном проходе? Акура почти давится воздухом. Уязвляет. Вот оно. Стоит напомнить себе в сотый раз, что Нобару не принадлежит ему. Нобару принадлежит Томоэ. И нет ничего постыдного и противоестественного в том, что они делят друг с другом пастель, и что с Лисом она более открытая. А его не должно это злить, не должно вызывать никакие чувства. Никакую зависть и горечь на языке.

До чуткого слуха Акуры стоящего на крыльце доносится скрип деревянных половиц из-под широких шагов, и мужчина уже ждет скоро последующего шороха от движений седзе, раздвинутых сильной рукой. И вот, рядом с ним действительно появляется Лис, стоит рядом, смотрит внимательно на названного Брата синевой своих глаз, вкрадчиво так, словно читает буквы в его душе, в слова складывает, когда тот приветствует его быстрым кивком головы и коротким взглядом.

– Акура-оу, – произносит Томоэ, и звук голоса вдруг неоправданно пугает, создает эту странную атмосферу уже-ничего-не-будет-как-прежде. Будто есть что-то такое в привычном тембре Лиса, что может уловить лишь его больное, горячечное сознание, еще находящееся на грани реальности и того, запредельного мира, что он вновь испытывал находясь с ней. – Нобару мне все рассказала, – нет! Только не сейчас. Только не об этом. А Томоэ уже подходит ближе, кладет свою ладонь на плечо огненного демона, вынуждая того повернуться к нему лицом. И в голову разом закрадываются роем мысли, что все очень плохо. И вся вот эта острая откровенность, этот спокойный тихий голос, этот разговор не предвещающий ничего хорошего, что даже слова вставить не получается. Лишь смотреть. – – Оказывается, я очень многого не знал о Вас, – Лис чуть усмехается, – Даже и не догадывался о возникшем конфликте, который у нее так умело получалось скрыть от моих глаз. Но несмотря на все разногласия меж Вами, я очень благодарен тебе за помощь. – А Акура молчит, хлопает ресницами смаргивая. Да он точно умом уже двинулся. Томоэ – заботлив к Нобару – своей женщине, и хороший, единственный друг его, которого можно действительно звать Братом. Ему неудобно за резкость лишнюю при их прошлой встрече. За недопонимание возникшее меж ними. Нет, все это для Акуры только благо, ведь лишь ради этого он сюда и пришел. Вот чувствовать её руки на своей коже – это мучение требующее большего. Сладкое и болезненное мучение, изуверская пытка. – Акура-оу?

– Да, – огненный демон заставляет себя как-то с натугом криво улыбнуться. – Все хорошо. – И снова молчание, Акура стоит ковыряя носком сапога землю у самого крыльца, проделывает углубление в грязи, отмахивается от мелких насекомых, что порой роятся вокруг, постукивает ногой, отбивая каблуком чечетку. Опять глядит куда-то мимо.

– Ты нервный, – подмечает Лис столь очевидное, чуть встряхивая рукой за плечо своего друга, – случилось что?

Нет, ну вот зачем снова?

Акура сразу оборачивается, взглядом волка в клетке. Лучше бы он не спрашивал. Лучше бы вообще ничего не говорил. Внутри уже рождается желание оскорбиться, бросить что-то вроде фразы: «Не твоего ума дело». Мужчина катает язык меж зубов, цокает, чуть вытягивает шею щуря раскосые глаза. Умник хренов. Мозги бы ему кто-нибудь прочистил, чтобы неповадно было копаться в чужих.

– Не надо, – говорит Акура после короткого молчания, и давит вздох, трет плечи ладонями, потому что на улице холодает. – Не спрашивай. Серьезно, я сам разберусь. – голову на мгновение опускает. Понимая, наверное, что иногда и сам себе кажется открытой книгой. Слишком простой и незамысловатой, со всеми желаниями, эмоциями и чувствами как на ладони. Надо учиться быть скрытнее, изворотливее, не таким прямым, как наконечник стрелы. – Ты мне лучше скажи, почему эта девчонка? Она ведь смертная, её надолго не хватит. И что тогда?

– Пока не знаю. – Лис отводит взгляд выпрямляясь. – Но поверь, Акура, лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Поверь мне и этой банальной истине. Нобару молода, а значит есть еще время. – Демон вновь клонит голову, обдумывает услышанные. Да, конечно, зрелое зерно рассуждений в этом всем есть. И пока года играют ей на руку. Вот только нить ее жизни уже едва ли, не дважды надломилась на его глазах.

– Считаешь у нее сил не хватит обернуться ёкаем.

– Считаю. Подумай сам.

И губы Акуры трогает горькая усмешка. Да, все не будет так просто, не хватит. Конечно не хватит. Каждый из них видел достаточно людских душ стекающихся в своем безумии вдоль дорог и оврагов, болот и лесов. Неприкаянных и чуждых этому живому миру, холодных, как стылые северные ветра, как отголоски иных, сгинувших, но не ушедших. Из-за спины, откуда-то из дома вдруг раздается звон посуды прерывающий все размышления и топот ног, женский голос. Акура сразу подмечает, как Лис бросает взгляд через плечо оборачиваясь, дарит ей снова эту улыбку по губам, интимную, едва заметную. И Акура который раз подмечает то, как они так просты вместе, так натуральны, что огненный демон, кажется готов исчезнуть.

– Твоя служанка, Рей. – начинает демон быстро, что бы отвлечься. Переминается с ноги на ногу, чуть меняя позу. – Я нашел её случайно…

– Знаю, – быстро останавливает Брата Лис на полуслове. – Не говори Нобару и слова об всем этом. Пусть спит спокойно ночи. – И Акура голову поворачивает сразу, смотрит в глаза, твердым взглядом. Чешет затылок пальцами, чуть оглядываясь за спину, словно убеждаясь, что позади уже нет её. И все же кивает соглашаясь, поджимая губы.

– Ты нашел Акеми?

– Нет.

– Плутовка. – Звук из горла Лиса выходит злым. Акура видит, как плечи его напрягаются, высекают прямую линию. Как линия челюсти проступает, как сверкают глаза его недобрым пламенем и магией. Бешеных баб нужно держать в узде, и эта не станет исключением. И Акура чувствует, понимает. Край этот, будет крах для нее.

У Акеми на голове пробор средь распущенных локонов, он делит волосы на две равных части, рассекая иссиня черные пряди. На запястье поблескивает плетеный металлом браслет, обнимает кожу, задевает чуть выпирающую косточку на тонком запястье. Женщина склоняет голову и кажется даже слишком долго смотрит в окно, туда, где раскинулся целый город иного мира. Полуразрушенный веками, полуразваленный, но все еще живой и дышащий, копошащийся будто муравейник. С лихими обывателями на своей манер. Прислужник её в этот закатный вечер появляется в на пороге спальни бесшумно. Делает несколько тихих шагов вперед. Ёкай подходит к своей госпоже и тут же колено приклоняет, тупя глаза жабьи в пол. Женщина же складывает руки на груди и все так смотрит за окно, на мир, в очертаниях которого появляются первые дождевые капли.

– Что хотел? – и голос её даже слишком твердый для жрицы любовных дел.

И слуга её начинает рассказ о темнокожей служанке небезызвестного Серебристого Лиса, о том, что видел её не так давно, одинокой фигурой прошедшей по соседней улице. Упоминая и о том, что та спешила, и он слышал ее разговор с другой девицей в лавке о том, что ей нужно платье для своей подруги, и что вернуть она его обещается обратно в ближайшие дни.

– Что? – Акеми поворачивается резко. Рот её приоткрывается, в глазах – волнение и нервное возбуждение, пальцы подрагивают. – Рей спустилась сюда одна? Ищет наряд для своей оборванки? – И женщина запрокидывает голову, долго смеясь. Смех у нее слишком громкий, неестественный, фальшивый, словно металлом по стеклу, заглушает собой все прочие звуки и чужие голоса. И какое-то хищное выражение застревает в чертах ее лица. – Дак приведи же мне эту девочку, дам я ей то что она хочет.

Акеми точно знает, слуга ее хороший исполнитель, очень хороший исполнитель. Такой послушный, покорный, всегда выполняет поручения, не задает лишних вопросов и сейчас нужно лишь немного подождать. Она конечно иногда, совсем-совсем редко, думает о том, зачем этот низший ёкай идет за ней. Да, она как-то обещала ему статус при ней, обещала силу. Но врала больше. Ей нужно было найти себе хоть каких-то союзников в этом гадюшном мире, где могут сгноить с потрохами не заметив. Вот она и делала все, что могла чтобы выжить. И выживала. Кокетничала, строила глазки, хлопала ресницами искала себе поддержку сторонников, влиятельных лиц за спиной. Обольщала умело даря жаркие ночи и свои поцелуи. И получалось же. И эта низшая жаба так на нее смотрела, так смотрела, что даже не по себе становилось. А потом она кажется просто привыкла. Он здесь, рядом, постоянно, всегда. Не задает вопросов, не переспрашивает, убивает ради нее, мучает, пытает, делает все что ему скажут. И вот сейчас Акеми наверное и представить себе не сможет, что вдруг будет иначе, что этого ёкая, такого её верного пса, не будет рядом. А дождь все барабанит по черепице крыши, сильнее и сильнее, смывает отпечатки подошв с земли и каменной гальки, прячет чужие страхи и желания, кутает мир в большое покрывало.

На часах – ночь. Акеми прижимает ладони к лицу, все ходит по кругу своей не слишком большой комнаты в ожидании встречи. Дождь прошел, и на ставнях все так же раскрытого окна застыли стекающие капли, почти сразу впитывающиеся в дерево. Седзе вновь открываются бесшумно. Женщина слышит шепот дерева, и лишь потому оборачивается.

– Здравствуй, моя хорошая, – сухо, недоброжелательно, плотно, словно туман. Рей поначалу еще дергалась от жабы, нажимая ладонью на его грудь. Но уловив знакомый голос тут же притихла в сильных руках. Замерла, стоит не шевелится, но по глазам точно бьет напряжение каждой клетки ее тела.

– Какая ты все-таки ядовитая тварь, Акеми, – говорит смуглянка, и женщина напротив широко распахивает глаза. – Всегда такой была. Ты врешь. Лжешь. Обманываешь. Истинная паучиха. – Рей дергает руку еще раз, пылая злостью и неугасаемым огнем. Акеми ухмыляется. Развратно и порочно. Да, вот так. И она так горела. А сейчас чувствует лишь усталость. Она давит изнутри. На тело, на руки и ноги, на мышцы. И сердце её. Оно так устало.

– Только не говори мне, что ты вдруг заболела альтруизмом, милая, – она держится по-снобистски, всматриваясь в неестественную голубизну знакомых глаз. – Девчонка получила по заслугам, хоть и не в той мере как я планировала. Живой даже осталась, чего же ты так злишься? – Паузу выдерживает. – Скажи мне Рей, какова твоя цена? Цена такой преданности?

– Отправляйся в пекло, – не задумываясь, выпаливает смуглянка.

И Акеми хохочет второй раз за день. Вытягивает шею, грудь ее вздрагивает от приступов смеха, колышется под одеждами. А ведь она и сама когда-то такая же была. Смелая не по годам, излишне уверенная в справедливости мира. И берет такая ярость.

– Не забывай, что ты не в том положении. – Сцежено, одними губами, как гадюка. Глаза в глаза. – Я все равно уничтожу эту девку. Скажи спасибо, что не стану трогать тебя вместе с ней. – И Рей рвется еще раз, почти ударяя её, когда крепкие руки вновь возвращают девушку на прежнее место.

Акеми улыбается так скользко, так вязко, что смуглянка аж плечами передергивает, пытаясь восстановить дыхание да унять нервную дрожь. Женщина лишь хмыкает на этот жест, делает шаг, потом еще один к Рей. Рука её тянется к прислужнице: тонкие пальцы и нечеловеческий холод. Запах меда и масла сандала ударяет в самые ноздри, и смуглянка вздрагивает, почти отшатываясь назад, чувствуя, как начинают подкашиваться ноги. Она, конечно, тоже ёкай. Но магия ее – ничто перед этой женщиной, перед высшим существом ничто ее сила, есть лишь ее слабость и спертое, волнительное дыхание.

– Ну же, девочка моя, не бойся меня сильно. Я уже сказала, что не хочу причинять тебе вреда. – и голос её лелейный точно проникающий в самое сознание. Словно заставляет распахнуть глаза шире. У Акеми пальцы ледяные, словно жжет кожу, когда она касается подбородка. Ведет по шее и ниже, до самого ворота платья. И Рей с ужасом для себя наблюдает, как магия вьется вокруг её ладони, как фаланги её обнимает словно бархат ткани, искрится на самом острие ногтей. Острый всхлип срывается с девичьих губ и тут же затихает, лишаясь привычного голоса, серой дымкой растворяющегося из её рта. И вдруг все вокруг превращается в размытое пятно. И высокие стены, и женское лицо ставшее точно отражением собственного, и горящие глаза, даже само сознание.

– Пригляди за ней, пока меня не будет.

Тяжелые веки скрывают голубые глаза и девушка проваливается в глубокий сон, точно высосанная до последней капли. Вот только сновидения ей никакие не снятся, не видется вообще ничего. Она приходит в себя время еще время от времени, видит еду которую ей принесли, но лишь отталкивает тарелки, да снова топнет в том состоянии. Это магия кумо. Рей знает. Не знает лишь сколько времени уже прошло с того момента, как оказалась здесь. Может сутки или двое. Но, кажется, что достаточно долго.

Рей закусывает губу и закрывает глаза, считая до бесконечности, что бы хоть за что-то постоянное мыслями в голове зацепиться. Ей надо высвободиться. Найти способ и как можно скорее сбежать отсюда. Но руки её привязаны длинным сукном к полу, щиколотки тоже овевает плотный хомут ткани. Прочной, даже слишком. Она дергала, проверяла, пыталась вывернуться. Порвать или разгрызть своими острыми зубами, но тщетно. Немая и беспомощная, точно овца на заклании.

Ход ее мыслей прерывает гул торопливых шагов и громкий, словно набатом разнесшийся мужской голос. Рей хмурит брови. Когда седзе звонко распахиваются, смуглянка сразу видит Акеми. Она уже по привычке ждет, что та вновь что-то скажет ей о Нобару в свой очередной короткий визит, или снова задаст вопрос о том, не надумала ли она начать служить ей, но вместо этого та лишь в несколько быстрых и широких шагов подходит к ней. И только тогда, когда она оказывается достаточно близко, девушка наконец понимает, что происходит что-то не то. Рей даже не успевает издать и шороха, как в следующее мгновение уже ощущает укус острой стали – клинок входит в плоть, как в масло. Лезвие застревает по самую рукоять, пронзая сердце.

– Видят Боги, не этого я хотела для тебя. Но лишнего ты никому и ничего не скажешь, – тихий шепот на самое ухо и последней, запоздалой мыслью в сознании Рей мелькает очевидная истина. Все такие она уже никогда не выберется от сюда.

========== Ты с ума сведешь меня ==========

Акура вдыхает тишину и пыль, витающую в воздухе. Дом встречает своего хозяина безмолвием сродни той, что всегда присутствует на кладбище. И грохот сдвинутого тяжелого, резного и громоздкого кресла скрежещущего своими ножками пол, приводит застывшую жизнь в движение. Мужчина чуть кривит лицо от всего этого неприятного звука и тут же плюхается на свое удобное место, сразу закидывая ноги на стол. Давит затылком спинку кресла, прикрывает глаза. Время от времени он еще едва щурится, кидает взгляд на кувшин токкури зажатый в своей руке, пригубляет его. Сидит давит в себе все эти чуждые чувства, топит в глухих эмоциях и вкусе хмельного напитка. Нет, не то, чтобы он пьяница, но алкоголь задавливает мысли, отправляет в этот офигительный полет, вправляя мозги, возвращая мир на привычные места. Где нет ни девчонки, ни паскудного чувства к ней там, за грудиной – ничего.

Акура расслабляется, давит шумный вдох. Почти отсутствие сна за последние пару суток, все же дает о себе знать, усталость, точно свинцом наливает конечности. И демон позволяет себе впасть в легкую полудрему, отпуская течь свои мысли в том русле, в котором им заблагорассудиться. И кажется, поддается, так глупо, вопреки всему вновь вспоминая, какими приятными и текучими меж его пальцев были её медовые волосы, как дыхание её щекотало его шею. Как он обнимал её, а она казалась такой хрупкой в его сильных руках. Мужчина и женщина ведь, этот простой калейдоскоп жизни.

Акура кажется не сразу и замечает, как уединение его прерывают тихие шаги, как шелест ткани платья наполняет звуками застывшую тишину этого зала. Женская рука касается плеча, и демон вздрагивает, сразу резко распахивая золотые глаза. Оборачивается, да так и застывает. Нобару едва улыбается ему. Несмело, осторожно, аккуратно. И огоньки лукавства так яро пляшут в ее изумрудных глазах, сейчас подернутых какой-то сладкой поволокой.

– Откуда ты…

– Не спрашивай.

Девушка совершает еще один шаг вперед, разворачивается, и вдруг легко запрыгивает на стол, взмахивая материей своего платья, обнажая ноги практически по основания бедер, закидывая одну на другую. Такие стройные и красивые. Манит его к себе пальцем руки. И мужчина пялится на нее во все глаза, ведет пожирающим взглядом по женской фигуре, ощущая, как в горле уже ощутимо першит. Чувствуя, словно лишился в какой-то миг привычной опоры ног, словно все устои его мира разом вздернули на виселице. Нет, Нобару никогда не предложит ему себя, тем более таким способом. Не придет в таком виде. Он бредит, он пьян, наглотался этого пойла, что кличут вином, и вот теперь ему снятся дурманные сны.

Но запах ее тела, кажется ему таким реальным, таким волнительным. Акура медленно поднимает золотые глаза, ведомый мужским, истым, природным и столь желанным. На ней юката легкая для ночного сна, с воротом спущенным, с обнаженной линией ключиц, открытыми мягкими полушариями вздымающейся груди. И взгляд его горит, пожирает каждый дюйм открывшейся плоти, белой, словно молоко, и такой манящей. Шея у нее высокая, тонкая. И в омуте зеленых глаз он кажется готов утонуть. Нобару легким движением поднимает руки распуская волосы, водопад прядей падает на ее плечи, скользит по спине, окутывает точно ореолом удивительной магии всю фигуру. И девушка смотрит на него насмешливо, чуть ехидно, растягивая губы свои в улыбке. Играет с его огнем.

И тогда мужчина сдается, поднимаясь со своего места.

– Нобару, – шепчет Акура, ладони жаркие опуская на ее бедра, заставляя широко развести ноги, пустить его меж ними, чтобы дать почувствовать сквозь ткань жар его плоти. Заставляя ощутить пульсацию крови во всем теле, каждую мужскую мышцу. – Зачем ты распаляешь меня? Зачем пришла сюда? – и тут же резко и сильно прижимает ее к себе рывком, сдавливая, не думая о том, как сминается ее белая кожа под его натиском. – Ходить ведь потом не сможешь нормально. Оно тебе надо, а? – Мягкий поцелуй на контрасте, губами ловя бьющуюся жилку на шее. И в голову ударяет то, как это сладко и так запретно для него.

Нобару выдыхает рвано, почти ломано. Вскрикивает. Тонко, хрипло. Когда губы его изучают, ласкают, шепчут, острые зубы прикусывают кожу оставляя свой след. А руки сжимают мягкие полушария груди, мнут, забирая полностью, пока они не отзываются болезненным звоном, и девочка до боли не прогибается в пояснице к нему. Такая сладкая, такая мягкая, такая податливая. Нобару лишь шею свою вытягивает, запрокидывая голову, подставляясь под его язык. Веки дрожат, ресницы трепещут. Ненормальная. Сумасшедшая. Безумная. Именно так и думает Акура, когда вдруг она обнимает его, обхватывая поясницу ногами, подается вперед так призывно. И эти тонкие ручонки на его плечах, и эти частые вдохи и выдохи на его ухо изо рта полуоткрыто – теплые, сбитые. И он точно срывается в конец, подхватывая девичью фигуру, прижимая к себе еще более тесно и плотно, наконец накрывая ее рот своим. Ладони его совершенно по-хозяйски считают женские позвонки, проходятся по всей линии спины, сжимают до новой боли ягодицы. Все так же не отрываясь от женского рта, от этого юркого горячего язычка, от влажной и мокрой полости, пока она издает какието сладкие, нечленораздельные звуки. Пока ей не хватает воздуха, когда он хватает ее за лицо обеими руками, глубже проталкивает язык в ее рот. Целуя с таким рвением, словно дорвался, словно клеймит и клеймит, запечатывая, забирая свое.

Акуре хватает всего одного движения потянуть Нобару на себя, чтобы опустить девочку нетвердыми ногами на пол, заставив развернуться к нему спиной. Вдавив ее позвоночник в собственную грудь, подбородком на ее шею, позволив медовым волосам её забиться в его ноздри, мешать вдыхать, чтобы он и дальше дышал лишь ею одной.

– Не говори потом, что я не предупреждал тебя.

Пальцы его грубо задирают юбку её платья, оголяя кожу. И кажется в этот момент она пугается, шугаясь куда-то в сторону. Но мужчина лишь сильнее давит на ее тело, ладонью меж лопаток, прижимая грудью к высокому резному столу, заставляя прогнуться перед ним вперед. Нет. Ты сама предложила. Помнишь? Нобару отталкивается снова, взбрыкнуть пытаясь. Так ей не нравится. И Акура наваливается на нее сильнее, не давая и сдвинуться с места, на темных губах играет легкая усмешка. Рука его спешно тянется к пряжке ремня на брюках, расстегивая ремень. Пальцы касаются ягодичной складки, проходят по трепещущей коже находя вход в ее тело, заставляя замереть. И у Нобару сразу вздрагивают спина и плечи, линия меж лопаток такая напряженная, дыхание частое. Но девчонка там, внизу, горячая и теплая, возбужденная – да, он чувствует на своих пальцах её влагу. Акура хрипло усмехается, нет, пусть тут не кичится перед ним, не строит из себя недотрогу.

Он проникает в нее одним толчком, сразу глубоко, до самого конца, так быстро, плотно и тесно, загоняя себя в ее податливую плоть с такой силой. Что она аж вскрикивает, выгибаясь еще сильнее. А Акура зубы сцепляет, привыкая к тому, как крепко в момент обхватывают его женские мышцы, чуть покачивает бедрами. И Нобару снова дергается от него с тихим шипением. Ладно. Хватит. Она ведь не хочет так. Не привыкла. Демон обнимает ее рукой за талию, крепко и надежно, тянет хрупкое тело на себя, заставляя прижаться к его груди. Одежда чертовски мешает, набивается в один ком, и волосы её все растрепались, лезут ему в лицо. Акура рваными движениями убирает длинные пряди с женских плеч и встречает горящий взгляд, когда девушка поворачивает голову. Глазищи у Нобару красные, такие обвиняющие, впиваются в него. Ну вот, кажется он все-таки сделал ей больно, а ведь предупреждал же.

– Впредь никогда больше не показывай мне свой характер. И не играй со мной в эти игры.

Мужчина чуть склоняется, прикусывает бьющуюся жилку на выгнутой шее, чувствуя, как она дрожит, и он крепче обхватывает ее руками, кусает за мочку уха, ведет влажным языком по пылающей коже. Стягивая с женских плеч одежду, заставляя юкату провиснуть меж их телами на еще подвязанном поясе. И ладони его широкие сразу грудь её накрывают, сжимают, катают меж пальцев и снова сжимают. У Нобару она небольшая, но аккуратная, полная, литая, и так хорошо ложится в его руку. Акура делает мягкое движение бедрами вперед, и тонкая фигура в его руках изгибается сильнее. Ладони ее накрывают его руки.

Он толкается в нее глухо и медленно, аккуратно, неспешно и неторопливо, заставляя чаще дышать, откидывать голову ему на плечо, что-то нечленораздельно повторять. Шептать. Такая мокрая, нежная, раскрасневшаяся, влажная, терпкая, желанная. И вся эта ткань меж ними так сильно мешает. Акура выскальзывает из нее мягко, ощущая, как болезненно пульсирует член, как она нехотя отпускает его с тихим недовольством. Мужчина усмехается, снимает через голову лишнюю одежду, а потом отправляет вниз, на пол, и брюки с широкой блестящей пряжкой ремня туда же.

Платье с женского тела он стягивает нарочито долго, развязывает неспешно пояс на талии, лижет ее шею, наблюдая, как девочка его елозит перед ним, как сама вжимается бедрами в его пах. Как мучительный жар разъедает все ее тело, когда рука его ныряет ей между ног, когда пальцы раздвигают складки. Сладкие, сочные. Такая мокрая, просто насквозь мокрая. Да это двинуться же можно. Акура чувствует, как его фаланги обхватывает томительная нега, когда он проталкивает их вперед, давит, двигает в ней, снова давит, и снова двигает. Нобару дышит шумно, грудная клетка вздымается и опадает. И бедрами она ведет, будто сама на его руку наседает. Просит и жаждет, так сильно хочет, что у мужчины практически срывает крышу, когда она вдруг так громко вскрикивает.

Демон разворачивает её быстро вновь лицом к себе, чуть приподнимает усаживая обратно. Разводит её ноги, и немедленно проникает внутрь, едва удерживая себя, чтобы не сорваться выпустив зверя. Горячие, трепещущие мышцы обхватывают его плоть тут же, и он утопает в её мякоти, жаре и смазке. Из горла Нобару рвется громкий стон, руки вцепляются в его плечи. Мужчина тянет мягкое и хрупкое тело на себя ближе. Обхватывает ее лицо своими ладонями, и видит глаза. Ошалелые, большие, слишком огромные такие пьянительные. Их рты сталкиваются. И Акура дуреет. От запаха ее кожи, от вкуса ее слюны, от этих тихих, осторожных стонов и неразборчивого шепота, от того, какая она горячая и чувственная. От того, как чутко реагирует на каждое движение, и дрожит, и гнется. Боги, ему впервые не хочется просто отыметь. Лишь хочется, чтобы она продолжала быть такой же разгоряченной и безумно красивой в этой неприкрытой естественности и дальше, как можно дольше, рядом с ним. Только с ним. Он сжимает ее сильно, оставляет отметины пальцев на бедрах и спине. Нобару изгибается в его объятиях, вытягивает свою длинную шею, цепляется за плечи тонкими фалангами, путаясь пальцами в его волосах. Движения мучительные, тягучие, вязкие – болезненное трение двух тел. Глухие толчки, едва слышные стоны и шумное дыхание.

Всполохи искр стынут перед ее глазами. И с каждым движением тянущее чувство внизу живота лишь еще более нарастает, затмевая разум. И когда Нобару уже кажется, что она больше не выдержит, что тело ее вот-вот разнесется на миллион осколков, наступает финал, тот самый пик, когда перед глазами лишь свет. Акура изливается в её разгоряченное нутро. И девушка замирает, справляясь с дыханием, не размыкая рук с его плеч. Волосы ее спутались в конец, липнут к шее, лицу, груди и спине, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт и дыхание толчками из него. Пальцы ее все еще подрагивают. Нобару поднимает к нему взгляд, смотрит с улыбкой и тянется вновь к его рту, не позволяя отстраниться.

– Ты с ума сведешь меня, Нобару, – шепчет Акура, склоняясь к ней. Поцелуя её мягко, терпко и так нежно, как только может. Крепко прижимая девушку к себе, обнимая руками взмокшее и разгоряченное тело. – Останешься со мной? Останешься навсегда?

И девочка смотрит на него огромными, просто гигантскими глазами на белом лице. С губ ее вдруг срывается смешок. То ли истерический, то ли счастливый. Нобару жмет ладонь ко рту. И резкий звон разбивающегося стекла кувшина токкури, выскользнувшего из его руки, вдруг заставляет Акуру быстро распахнуть золотые глаза, сесть прямее скинув ноги со столешницы. У него воздух застревает где-то там в легких. Взгляд ошалевший. И он с тихим ужасом, разрастающимся там, за грудиной, вдруг понимает, осознает, что все это было не больше, чем его хмельное видение.