Текст книги "Повесть о великом мире"
Автор книги: Кодзима-хоси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
4
О ТОМ, КАК ТОСИМОТО-АСОН ВТОРИЧНО НАПРАВИЛСЯ В КАНТО
Хотя в прошлом году, после того, как разгромили Токи Дзюро Ёрисада, Тосимото-асон и был арестован и доставлен в Камакура, его освободили, потому что сочли достаточными разного рода объяснения, которые он привёл. Но поскольку на этот раз в признаниях снова было упомянуто, что в планах заговора всецело участвовал этот асон, в одиннадцатый день седьмой луны его под конвоем доставили в Рокухара и препроводили в Канто.
Законом определено, что повторное преступление не прощается, поэтому какие бы оправдания ни приводились, их не принимают. «Одно из двух: либо пропаду по дороге, либо меня зарубят в Камакура», – раздумывал он, отправляясь в дорогу.
Бредёт, приминая ногами
Снег опавших цветов,
В Катано любуется
Весеннею сакурой
Или домой возвращается,
Одевшись парчою багряной листвы,
В осенние сумерки,
Покрывшие гору Араси;
Бывает тоскливо,
Когда хоть одну
Проводит он ночь до рассвета
В дорожном приюте.
Не слабы
Семейные узы любви —
Жену и детей,
Что оставил на родине,
Вспомнил с тоскою,
Не зная, что с ними теперь.
Туда, где за долгие годы
Обжился,
На Девятивратную
Государя столицу
В последний теперешний раз
Оглянувшись,
В нежданный свой путь
Отправляется он,
А в сердце такая печаль!
Не угасит её
Даже Застава встреч.
Её чистыми водами
Свои увлажнив рукава,
Прошёл он в конце
через горный проход
К песчаному берегу Утидэ.
Далёко в открытое море
Свой взор устремив,
Увидел, что в мареве движется
По несолёному морю[192]192
Прим.66 Свиток 2:
Несолёное море – оз. Бива, расположенное к северо-востоку от Киото, Крупнейший пресноводный водоём Японии. По южному его берегу проходила дорога из Киото в Камакура.
[Закрыть],Словно это он сам, зыбкая лодка —
Она то всплывёт,
то погрузится в волны.
С грохотом кони
Стучат копытами,
Переходя
Через длинный мост Сэта,
По дороге Оми
Люди идут и туда, и навстречу;
Плачет журавль
На равнине Унэ.
Жаль его —
Не журавлёнка ли он вспоминает?![193]193
Прим.67 Свиток 2:
Образ журавля, ночью тоскующего по своему детёнышу, заимствован из стихов китайского поэта Во Цзюй-и (772–846).
[Закрыть]В Морияма
Идёт и идёт дождь осенний,
Под деревом
Намок уж рукав от росы[194]194
Прим.68 Свиток 2:
Роса – здесь: метафора слёз.
[Закрыть].Когда ж в Синохара —
на Равнине бамбука,
Где ветром сбивает росу,
Прошёл той дорогой,
Что разделяет бамбуки;
Хоть и была на пути
Кагаминояма, Зерцало-гора, -
Из-за тумана от слёз
В ней отражения не было видно.
Но лишь задумается,
Так даже средь ночи
Там, на траве,
Что в роще Оисо,
Коней остановив,
Назад с тоскою смотрит, —
Но, видно, родину
Закрыли облака…
Вот Бамба, Самэгаи,
Касивабара,
Вот домик у заставы Фува —
Совсем он разрушен,
А стерегут её
Осенние дожди.
Когда ж ему
Придёт кончина?[195]195
Прим.69 Свиток 2:
В оригинале игра слов, с помощью которой зашифрованы названия провинций Мино и Овари.
[Закрыть]Перед мечом из Ацута
Священным[196]196
Прим.70 Свиток 2:
«Священный меч из Ацута» – Амэ-но муракумо-но цуруги, один из трёх символов императорской власти. Хранился в павильоне Яцуругиномия в синтоистском святилище Ацута в одноимённом городе провинции Овари.
[Закрыть] преклонился.Теперь, когда отлив
В лагуне Наруми, —
От заходящей здесь луны
Видна дорожка.
В рассвет ли, в сумерки ль
Его дороге
Где конец настанет?
Как в Тотоми[197]197
Прим.71 Свиток 2:
Тотоми – одна из пяти провинции Токайдо. Здесь игра слов: первый иероглиф в её названии может читаться как тоу («спрашивать»).
[Закрыть]На волнах вечернего прилива
У моста Хамана
Покинутая лодка,
Которую никто не вытащит на берег,
Утонет, —
С ним так же будет,
И тогда его кто пожалеет?
Но вот уж в сумерках
Раздался звон вечерний.
Пора и отдохнуть, – подумал он.
И на почтовой станции Икэда
Остановился на ночлег.
Не в первом ли было
Году эры Гэнряку?[198]198
Прим.72 Свиток 2:
Первый год эры Гэнряку – 1184 г.
[Закрыть] —Тогда военачальник
Сигэхира[199]199
Прим.73 Свиток 2:
Военачальник Сигэхира – Тайра-но Сигэхира (1156–1185), сын главы клана Тайра и фактического правителя страны Тайра-но Киёмори (1118–1181), занимал придворную должность командира Левой гвардии охраны дворцовых ворот. Во время междоусобной войны его войско было разбито сторонниками Минамото в битве при Итинотани, и во 2-ю луну 1184 г. Сигэхира был отправлен в Камакура, откуда летом 1185 г. препровождался в Нара, однако по дороге, на берегу реки Кудзугава, был убит.
[Закрыть],Пленённый
Дикарями[200]200
Прим.74 Свиток 2:
Здесь восточными дикарями названы сторонники клана Минамото.
[Закрыть],На той же станции
Остановился.
Смотрителя же дочь
Стихи тогда сложила —
«На Восточной дороге
В убожестве
Хижины жалкой
Родные места
Он, видно, с тоской вспоминает».
Вспомнив всю до конца
Ту старинную
Грустную повесть,
[Тосимото] залился слезами.
В придорожном ночлеге
Тускло светит фонарь,
Но раздался лишь крик петуха,
И забрезжил рассвет,
На ветру
Уже лошадь заржала —
Путник реку Небесных драконов
Пересекал,
А когда через реку Саё
Переправлялся,
Заслонили дорогу
Белые облака,
Так что вечером, в сумерках,
Не разобрать,
Где же небо над домом родным, —
Как ни гляди.
С какою завистью
Подумал он,
Что Сайгё-хоси[201]201
Прим.75 Свиток 2:
Сайгё-хоси (1118–1190) – знаменитый поэт-странник, буддийский монах. Мирское имя – Сато Норикиё. Любимая тема Сайгё – эфемерность, непостоянство человеческой жизни, странствия.
[Закрыть] в старинуЗдесь дважды довелось
Переправляться,
Тогда сложил он: «Такова
Была моя судьба».[202]202
Прим.76 Свиток 2:
Впервые Сайгё-хоси побывал на перевале в горах Саё в старости, поэтому не рассчитывал, что увидит его ещё раз. Остановившись здесь же несколько лет спустя, он сложил на эту тему стихотворение, включавшее строфу: «Знать, такова была моя судьба!».
[Закрыть]Быстры ноги у коня,
На котором скачет время, —
Уж солнце
В полдень поднялось,
Когда, сказав, что уж пора
Давать ему дорожный рис,
Его носилки
Внесли во двор, остановились…
Постучав по оглобле, пленник вызвал воинов конвоя и спросил у них, как называется эта почтовая станция. «Её называют Кикукава, Река хризантем», – был ответ. Во время сражений годов правления под девизом Сёкю[203]203
Прим.77 Свиток 2:
Сражения годов Сёкю («смута годов Сёкю») – вооружённое выступление экс-императора Готоба в 1219-21 гг. против диктатуры Ходзё; закончилось поражением и ссылкой Готоба на остров Оки.
[Закрыть] его милость Мицутика вызвали в Канто по обвинению в том, что он записывал повеление монашествующего экс-императора, и когда на этой самой станции его собирались казнить, он написал:
Прежде воду Реки хризантем
из уезда Наньян
Черпая в нижнем теченье её,
годы себе продлевали.
Ныне же возле Реки хризантем,
что на тракте Токайдо,
Остановившись на ночь
на западном бреге,
жизнь обрываю себе[204]204
Прим.78 Свиток 2:
Стихотворение написано на китайском языке и содержит намёк на китайское поверье о том, что глоток воды, сделанный в нижнем течении Цзюйшуй («Хризантемовые воды» – рукав реки Бохэ в уезде Наньян провинции Хэнань), продлевает жизнь. Токайдо – тракт, ведущий из Киото в Камакура.
[Закрыть].След кисти
Из старины далёкой —
Он был. То запись
И о его,
теперешнего пленника,
судьбе.
Печаль его
Всё больше становилась,
И Тосимото
Сложил стихи и на столбе приюта
Начертал:
«Такое в старину
Уже случилось.
Наверное, утопят и меня
В потоке той же
Хризантемовой реки!»
Как миновали
Реку Ои,
Пленник, её названье услыхав,
Знакомое такое[205]205
Прим.79 Свиток 2:
Река Ои, о которой говорится в данном случае, протекает на границе между провинциями Тотоми и Суруга. Река с тем же названием протекает в окрестностях столицы.
[Закрыть],Подумал о том,
Что теперь уже стали
Ночным сновиденьем,
Которое дважды не видят, —
Отъезд государя
В дворец Камэяма,
Вишни в цвету
На Арасияма[206]206
Прим.80 Свиток 2:
Арасияма – живописная гора в окрестностях Киото.
[Закрыть]Катанье на лодках
С головами драконов
И шеями цапель[207]207
Прим.81 Свиток 2:
Украшения в виде головы дракона на шее цапли укрепляли на носах лодок, принадлежавших императору и придворной знати.
[Закрыть]И то, как бывал на пирах
С их стихами под звуки свирелей и струн
Миновав
Симада, и Фудзиэда,
И увядшие стебли лиан
У Окабэ[208]208
Прим.82 Свиток 2:
Симада, Фудзиэда, Окабэ – небольшие города на востоке о. Хонсю, в районе г. Сидзуока, Увядшие стебли лиан – имеются в виду травянистые лианы пуэрарии, из высушенных корней которых готовят питательную крахмальную муку аррорут.
[Закрыть],В сумерках,
Полных печали,
Горы Уцу пересёк —
Там разрослись,
Закрывая дорогу,
Винограда и клёна побеги и ветви.
В старину
Нарихира-тюдзё[209]209
Прим.83 Свиток 2:
Нарихира-тюдзё – один из Шести магов японской поэзии Аривара Нарихира (825–880). Здесь назван по его придворному чину; в 877 г, поэту был пожалован придворный ранг командира Правой гвардии охраны дворцовых ворот укон-тюдзё.
[Закрыть],В восточные пределы
Отправляясь,
Желал найти,
Где поселиться.
Прочтя свои стихи:
«Здесь даже и во сне
Не встретишь человека»,
Он, видно,
То же чувство испытал.
Когда же миновали
Взморье Киёми[210]210
Прим.84 Свиток 2:
Киёми – старинное название Симидзу, ныне – портового города на берегу залива Суруга (префектура Сидзуока).
[Закрыть],Застава из морской волны,
Чей шум пройти мешает
Даже снам,
В которых возвращаешься
в столицу, —
Невольные
Всё больше вызывала слёзы.
Но что же там, напротив? —
Мыс Михо,
А от него пройдя
Окицу и Камбара,
Увидел он
Высокую вершину Фудзи,
Из снега прямо
Встаёт там дым.
Его не спутать ни с чем.
И в мыслях
Равняя дым с невзгодами своими,
В рассветной дымке
Рассмотрел он сосны
И миновал
Равнину Укисимагахара[211]211
Прим.85 Свиток 2:
Равнина Укисимагахара (букв: «Равнина плавучего острова») находится у подножья горы Аситакаяма в префектуре Сидзуока (уезд Сунто).
[Закрыть] —Так мелко здесь из-за отлива?
И сам он как селянин,
Что вышел в поле.
Плывёт на лодке[212]212
Прим.86 Свиток 2:
Здесь и дальше обыгрываются географические названия: иногда они не называются прямо, а угадываются по созвучиям и этимологическим намёкам.
[Закрыть].Возвратная повозка – Курумагаэси
– Вращает этот зыбкий мир.
На ней поехал до Такэносита,
Дороге Под Бамбуком,
От перевала Асигараяма
Вниз на Большое с Малым
Морские побережья[213]213
Прим.87 Свиток 2:
Большое морское побережье – Оисо, небольшой город в провинции Канагава. Малое морское побережье – Коисо, один из его районов.
[Закрыть] посмотрев,Увидел, будто волны
Рукав ему перехлестнули.
Он, правда, не спешил,
Но много дней
В пути нагромоздилось,
И под вечер
В луну седьмую,
день двадцать шестой
В Камакура
Прибыть изволил.
В тот же день, немного погодя, Нандзё Саэмон Така-нао благоволил принять его и передать на попечение Сува Саэмона, Запертый в тесной каморке с крепкими решётками «паутина», он чувствовал себя грешником в преисподней, переданным в Ведомство десяти королей[214]214
Прим.88 Свиток 2:
Десять королей (будд) – десять судей в мире теней, которые на 7-й день после смерти человека определяют тяжесть его грехов и его грядущие рождения.
[Закрыть], закованным в шейные колодки и ручные кандалы для установления тяжести его грехов.
5
О МНЕНИИ НАГАСАКИ СИНДЗАЭМОН-НО-ДЗЁ И О ГОСПОДИНЕ КУМАБАКА
После того как дело с заговором царствующего государя[215]215
Прим.89 Свиток 2:
«Царствующий государь» – император Годайго.
[Закрыть] было раскрыто, приближённые господина из Дзимёин[216]216
Прим.90 Свиток 2:
«Господин из Дзимёин» – принц Кадзухито, будущий император Когон (1314-64), представитель «Северной линии» императорского дома.
[Закрыть] вплоть до самых младших дам из его свиты стали радоваться, считая, что августейший трон скоро перейдёт к их господину, но даже после того, как было совершено нападение на Токи, вестей об этом никаких не последовало. Теперь же, хотя Тосимото и призвали вновь из столицы, об августейшем троне ничего нового слышно не было, поэтому планы людей из окружения господина из Дзимёин нарушались, и многие из этих людей стали «петь о пяти печалях»[217]217
Прим.91 Свиток 2:
«Песня о пяти печалях» помещена в «Хоу Хань шу» (Истории ранней Хань). По преданию, её написал позднеханьский поэт Лян Хун, когда он проезжал через столицу, не имея возможности остаться в ней (намёк на то, что надежда сторонников Северной ветви на низложение Годайго и на занятие престола её представителями оказалась тщетной). Считается, что образ заимствован здесь не прямо из китайской хроники, а из японского поэтического собрания начала XI в. типа «Хонтё мондзуй» (Литературные стили нашей страны) или «Вакан роэйсю» (Собрание японских и китайских песен для декламации).
[Закрыть].
Ввиду этого, возможно, и нашёлся человек, давший такой совет, согласно которому от господина из Дзимёин в Канто был тайно направлен посланец, и ему велено было сказать: «Осуществление заговора царствующего государя – дело ближайших дней. Опасность уже нависла. Если воины немедленно не отдадут распоряжение о тщательном расследовании, в Поднебесной скоро может наступить смута». Тогда Вступивший на Путь владетель Сагами в смятении воскликнул: «Воистину, это так!» – и собрал людей из семей главных своих вассалов, а также глав ведомств и членов Верховного суда, спросив мнение каждого: «Как следует поступить с этим делом?». Однако некоторые закрыли свои рты на запор, уступая слово другим, а некоторые из опасения за самих себя не произносили ни слова, и тогда сын Вступившего на Путь Нагасаки, Синдзаэмон-но-дзё Такасукэ, вышел вперёд и почтительно промолвил:
– В прошлом, когда было совершено нападение на Токи Дзюро, следовало произвести и передачу трона царствующего государя. Однако из опасений перед установлениями двора ваши распоряжения были нерешительными, из-за чего дело так и не прекратилось. Первая добродетель воинов – отринув смуту, привести страну к миру. Отправить немедленно ныне царствующего государя в отдалённые провинции, принца из Великой пагоды препроводить в дальнюю ссылку без возврата. Тосимото, Сукэтомо и более низкопоставленных мятежных подданных казнить по одному – иначе быть не может, – так вымолвил он без робости.
В ответ на это, немного поразмыслив, почтительно высказался Доун, Вступивший на Путь Никайдо из провинции Дэва:
– Мне это мнение кажется разумным. Так и должно быть. Однако же, если отвлечься от него и обратиться к моим неразумным мыслям, мы увидим, что с тех пор, как воинские дома взяли власть, прошло более ста шестидесяти лет, могущество их достигло границ Четырёх морей, а удача блистает из поколения в поколение – и не иначе. Это лишь потому, что наверху они с почтением взирают на Единственного[218]218
Прим.92 Свиток 2:
«Единственный» – иносказательное обозначение императора.
[Закрыть], от преданности ему не имея никакой корысти, а внизу, поглощённые заботами о простом народе, осуществляют милосердное управление. Однако то, что ныне двое из ближайших подданных государя схвачены, а трое высших священнослужителей, наставлявших его в вере, отправлены в ссылку, следует назвать особенно тяжким проступком подданных-воинов. Если же, сверх этого, его величество также принудят переехать в отдалённую местность, а настоятеля тэндай[219]219
Прим.93 Свиток 2:
Настоятель тэндай – тэндай-дзасу, глава храмового комплекса Энрякудзи и патриарх одной из школ японского эзотерического буддизма тэндай. Здесь – сын императора Годайго принц Мунэнага (Сонтё, принц из Великой пагоды).
[Закрыть] отправят в ссылку, не только небесные боги, но и Врата гор[220]220
Прим.94 Свиток 2:
«Врата гор» – здесь: монахи комплекса Энрякудзи.
[Закрыть] невзлюбят их за гордыню: как смогут они не испытывать чувства негодования?!
Если боги разгневаны, а люди не повинуются, участь воинов неминуемо становится опаснее. Ведь сказано же: «Даже если государь – это не государь, подданный из-за этого не может не быть подданным.»[221]221
Прим.95 Свиток 2:
Фраза из предисловия Кун Аньго к китайской классической «Книге о почитании родителей» (Сяо цзин).
[Закрыть] И пусть далее государь замыслит дело со своим августейшим заговором, в ту пору, пока воины находятся в расцвете сил, не должно быть людей, которые бы примкнули к нему. К тому же, если воинские дома действительно станут с почтением выполнять государевы повеления, отчего же тогда и государю не переменить свои замыслы? Я полагаю, что благодаря этому государство будет пребывать в покое, а воинское счастье – в долголетии. А как об этом думают присутствующие?
Так он промолвил, но Нагасаки Синдзаэмон-но-дзё, не дожидаясь мнения других, так как у него испортилось настроение, опять высказался:
– Хоть и говорят, что у светских и у воинских властей цель одна, действие их различается во времени. В спокойную пору управление всё более осуществляется просвещением, в мятежное время спокойствие быстро достигается оружием. Поэтому во времена Сражающихся царств[222]222
Прим.96 Свиток 2:
Эпоха сражающихся царств в Китае – 403–221 гг. до н. э.
[Закрыть] дело не доходило до использования учений Конфуция и Мэн-цзы, а в пору великого спокойствия не использовали щиты и копья. Теперь дело дошло до быстрых действий. Управлять надо оружием. В державе иной имеется пример того, как подданные Вэнь-ван и У-ван напали на государя, не знающего Пути[223]223
Прим.97 Свиток 2:
Подданные Вэнь-ван и У-ван напали на государя, не знающего Пути – прецедент из китайской истории: Вэнь-ван в 1027 г. до н. э. низложил последнего императора династии Инь и основал династию Чжоу. Его сын У-ван в перевороте участия не принимал и упоминается лишь для полноты аналогии с японскими событиями.
[Закрыть]. В нашей державе известен пример того, как стоящие внизу Ёситоки и Ясутоки ссылали лишённых добродетелей повелителей[224]224
Прим.98 Свиток 2:
Военно-феодальные правители Японии отец и сын Ходзё Ёситоки (1143–1224) и Ясутоки (1183–1242), после «смуты годов Сёкю» (Дзёкю, 1221 г.) отправили в ссылку поочерёдно трёх императоров: Готоба, Дзюнтоку и Цутимикадо.
[Закрыть]. Весь мир признал это правильным. К тому же в древних книгах тоже говорится: «Если государь смотрит на подданных как на мусор, то подданные смотрят на государя как на заклятого врага»[225]225
Прим.99 Свиток 2:
Имеется в виду высказывание древнекитайского философа Мэн-цзы.
[Закрыть]. Если же, пока мы находимся в нерешительности, государь повелит усмирить воинские дома, – от нашего запоздалого раскаянья проку не будет никакого. Теперь нам ничего другого не остаётся, как принудить государя уехать в отдалённую провинцию, принца из Великой пагоды выслать на остров Ио[226]226
Прим.100 Свиток 2:
Ио – маленький остров в группе Осуми к югу от о. Кюсю.
[Закрыть], а заговорщиков и мятежных подданных Сукэтомо и Тосимото казнить. Смею полагать, что именно так можно добиться спокойствия для воинских домов на тысячу поколений вперёд.
Когда он вымолвил это с властным видом, сидевшие там главы служб и ближние советники, угодничая ли перед могущественным или же опустившись до глупых его планов, все согласились с его мнением. После этого Доун не стал повторять своих слов о верности, а насупил брови и покинул собрание. Тем временем собравшиеся заодно определили: «Каждый, кто убеждал государя устроить заговор, – советник среднего ранга Гэн Томоюки, младший толкователь законов Правой стороны Тосимото и советник среднего ранга Хино Сукэтомо – подлежит смертной казни», а наместнику сёгуна в провинции Садо, вступившему на Путь Хомма из Ямасиро, отослали повеление: «Надлежит прежде всего казнить его милость Сукэтомо, который с прошлого года пребывает в вашей провинции в ссылке».
Когда слух об этом распространился в Киото, сын этого Сукэтомо, советник среднего ранга Кунимицу, – он прозывался в те времена господином Кумавака, и было ему тринадцать лет, – скрывался в окрестностях храма Ниннадзи, потому что его вельможный отец был арестован. Услышав о том, что отца должны казнить, Кумавака испросил у матери позволения отлучиться:
– Почему я должен теперь дорожить своей жизнью? Пусть меня казнят вместе с моим отцом, и я стану сопровождать его в путешествии по царству теней, но я должен видеть отца в самые последние его мгновения.
Упорно увещевая его, мать говорила:
– Я слышала, что Садо – ужасный остров, который и люди-то не посещают. Как сможешь добраться туда ты? Ведь дорога занимает много дней! Кроме того, мне кажется, что в разлуке с тобой мне не прожить и полчаса в день.
Но когда она перестала плакать и сокрушаться, сын промолвил:
– Если меня некому будет сопровождать в пути, то в случае каких-либо превратностей судьбы я брошусь в воду и погибну.
При этих словах мать усмирила боль, и, потерявшись от мысли о том, что на её глазах должна будет произойти ещё одна смертельная разлука, всё-таки отпустила сына в далёкую провинцию Садо и, делать нечего, велела сопровождать его телохранителю, единственному, кто оставался при ней до того дня. Хоть и далёкая предстояла дорога, но верхового коня у путника не было, и потому, надев на ноги непривычные соломенные сандалии и надвинув на глаза шляпу-зонтик из осоки, отправился он в странствие по северным дорогам, разделённым росами, – даже представишь себе, жалость берёт.
На тринадцатый день после того, как он покинул столицу, Кумавака прибыл в бухту Цуруга, что в провинции Этидзэн. Здесь он сел на торговое судно и вскоре достиг провинции Садо, Поскольку Кумавака ни через кого не мог известить о своём прибытии, он сам пришёл к дому Хомма и встал напротив центральных ворот. Как раз в это время из ворот вышел монах.
– Вы изволите стоять здесь из-за того, что в этом доме у Вас есть дело? В чём же Ваше дело состоит? – спросил он.
– Я сын советника среднего ранга Хино. Прослышав, что в скором времени его должны будут казнить, я поспешил сюда издалека, из самой столицы, чтобы увидеть отца в его последние мгновенья! – не договорив, господин Кумавака залился потоками слёз.
Тогда монах, оказавшийся человеком с чувствительным сердцем, спешно пошёл и рассказал обо всём Хомма, а тот тоже не был бесчувственной скалой или деревом: как и следовало ожидать, он проникся жалостью и тотчас же велел этому монаху пригласить путника в помещение с изваяниями будд[227]227
Прим.101 Свиток 2:
«Помещение с изваяниями будд» – здесь: помещение в буддийском храме, где хранятся посмертные таблички с именами предков, и прихожанин может помолиться за них.
[Закрыть], снять с него кожаные чулки и соломенные гетры и вымыть ему ноги, – и монах обращался с гостем безо всякого небрежения. Господин Кумавака мысленно обрадовался этому, но хотя он тут же спросил, как бы ему поскорее увидеть своего вельможного отца, – свидание сына с отцом не разрешили, сказав, что показать мальчика тому, кто не сегодня-завтра будет казнён, поистине означает сотворить помеху на его пути в царство тьмы. Кроме того, что будет, если об этом услышат в Канто? Однако место, в которое был помещён благородный отец, было расположено в четырёх или пяти тё[228]228
Прим.102 Свиток 2:
Тё – мера длины, равная 109,9 м.
[Закрыть], так что, услышав об этом, он затосковал даже более, нежели от прежних мыслей о том, как мальчик живёт там, в столице, не ведая, что его ожидает в будущем.
А у сына ни на одно мгновение не просыхали рукава, когда он думал, что ничего не значат те слёзы, которые он проливал когда-то в мучительных думах, всматриваясь в эту сторону и издали представляя себе сельское жилище, отделённое от него дорогой из волн. Надеясь разглядеть ту башню, в которой находится советник среднего ранга, сын всматривался в заросшее бамбуковой чащей место, окружённое рвом и обнесённое забором, – туда, где и люди-то ходили редко.
Что сострадания не ведало, так это сердце Хомма! Отец пребывал в заточении, сын был ещё незрелым Даже если бы они и были вместе, что было бы в этом страшного? Но им даже свидеться не позволили! Однако, если даже сейчас, живя в одном и том же мире, они оказались словно рождёнными в разных мирах, что же вырастет там, подо мхом, после того, как их не станет? Трудно же им тогда будет увидеться: ведь это не грёзы, в которых видится то, о чём грезишь во сне. Ах, как печальна участь отца и сына, благодетельная их любовь, что доставляет взаимные страдания!
С наступлением темноты в двадцать девятый день пятой луны его милость Сукэтомо вывели из тюрьмы и сказали ему:
– Давно не изволили Вы просить горячей воды, так что пожалуйте мыться.
«Вот-вот наступит время, когда мне должны будут отрубить голову», – подумал Сукэтомо, но вслух сказал только:
– О, как это бессердечно! Я встречу свой конец, так и не увидев ни разу малолетнего сына, который прибыл сюда издалека, чтобы увидеть меня в мои последние минуты!
И после этого не сказал ни слова. До нынешнего утра настроение у Сукэтомо было подавленное, он то и дело утирал слёзы, а тут, словно решив погасить в своей голове огонь заботы о мирских делах, перестал видеть иные заботы, кроме тонкостей достижения просветления. Когда наступила ночь, за Сукэтомо прислали паланкин и препроводили его к речной долине, что всего в десяти тё отсюда; а когда паланкин принесли на место, Сукэтомо, не выказывая никакого страха, присел на меховую подстилку и написал предсмертное славословие[229]229
Прим.103 Свиток 2:
Славословие – здесь: гатха, стихотворение, воспевающее буддийский взгляд на мир или буддийскую святыню. Как правило, четырёхстрофное стихотворение на китайском языке.
[Закрыть]:
Пять Скоплений временно
принимают форму,
Четыре Великих теперь
возвращаются к пустоте,
Поэтому голову подставляю
под обнажённый меч —
Срежет её одним дуновением ветра[230]230
Прим.104 Свиток 2:
Пять Скоплений (будд.) – пять скандх, элементов, временное сочетание которых образует психические и физические характеристики конкретной личности – её тело, восприятия и ощущения, мысли, побуждения и акты сознания. Четыре Великих первоэлемента – земля, вода, огонь и ветер, в совокупности образующие мгновенные формы, но постоянно стремящиеся вернуться к абсолюту – изначальной пустоте. Смысл приведённого стихотворения: человек представляет собой только временное сочетание вечно сущих элементов, поэтому я без страха встречу свою смерть. Она лишь мгновение в абсолютном бытии.
[Закрыть].
Когда Сукэтомо проставил на бумаге год, луну и число, а внизу приписал своё имя, он увидел, что за спину ему зашёл палач. Голова вельможи упала на меховую подстилку, а тело всё ещё продолжало сидеть. Вскоре пришёл священнослужитель, который обычно произносил здесь проповеди. Он по принятой форме совершил обряд кремации, собрал прах покойного и передал его Кумавака. Едва отрок взглянул на него, как протянутые его руки ослабели.
– Так и не удалось нам под конец встретиться в этой жизни, и вот теперь вижу я эти неузнаваемые белые кости! – заплакал он горько.
Причина для этого была. Несмотря на то, что Кумавака был ещё мал, сердце у него было отважное, поэтому он и передал останки своего отца единственному слуге, которого брал с собою.
– Прежде всего, прежде меня следуй к горе Коя[231]231
Прим.105 Свиток 2:
Гора Коя расположена неподалёку от Киото, в южной части уезда Ито (провинция Вакаяма). В 816 г. основатель буддийской школы сингон Кукай основал на ней первый сингон-буддийский монастырь Конгобудзи (Нандзан).
[Закрыть] и помести их во внутренний павильон или иное место! – такими словами велел он слуге вернуться в столицу, а сам, сказавшись нездоровым, продолжал оставаться во дворце у Хомма. Дело в том, что он решил отомстить Хомма за то, что тот безжалостно не позволил ему увидеться с отцом в этой жизни. И вот в течение четырёх или пяти дней Кумавака в дневное время сказывался больным и весь день напролёт лежал, а по ночам крадучись выбирался наружу и подробно обследовал спальню Хомма, твёрдо определив себе – если удастся, одного из Хомма, отца или сына, убить, а потом себе самому взрезать живот.
Однажды ночью дул сильный ветер и шёл дождь. Даже все слуги, которые несли стражу, ушли спать на отдалённый пост. «Вот он, долгожданный случай!» – подумал Кумавака и потихоньку пробрался туда, где находилась спальня Хомма. Но, может быть, у Хомма была крепка их судьба? В эту ночь они поменяли свою постоянную спальню, и нигде их не было видно. Потом показался огонь светильника в комнате, где стоят два опорных столба, – быть может, там Хомма-сын? «Хотя бы на этого нападу, утолю свою обиду», – решил Кумавака, но, когда он проскользнул вовнутрь и посмотрел, – оказалось, что и здесь сына не было. В комнате спал только один человек – Хомма Сабуро, который отрубал голову господину советнику среднего ранга.
«Хорошо же, – подумал Кумавака, – этот – тоже враг моего батюшки, не меньше, чем Вступивший на Путь из Ямасиро!» – и уже приготовился было наброситься на него, да засомневался: «У меня ещё нет ни большого, ни малого меча, и мне остаётся только завладеть его мечом, только светильники горят слишком ярко, поэтому я, пожалуй, могу вспугнуть спящего, едва к нему приближусь», – и не смог легко приблизиться к Хомма Сабуро.
Пока Кумавака стоял, в растерянности соображая, как ему поступить, на огонь светильника – дело происходило как раз летом – слетелось множество мотыльков. Они облепили освещённые изнутри раздвижные двери[232]232
Прим.106 Свиток 2:
Раздвижные двери в японском доме (сёдзи) изготавливаются из плотной бумаги, натянутой на деревянный каркас. Бумага пропускает рассеянный свет, который в темноте южной ночи привлекает к себе множество мотыльков.
[Закрыть]. «Ого, – подумал Кумавака, – это же замечательно!» Чуть потянув двери вбок, он приоткрыл их. Тогда множество насекомых влетело в помещение, и вскоре они загасили светильник. «Теперь годится», – обрадовался он и, когда, приблизившись к изголовью Хомма Сабуро, пошарил рукой у его изголовья, обнаружил там большой и малый мечи. Хозяин крепко спал.
Сначала Кумавака взял малый меч, заткнул его за пояс, потом извлёк большой меч и приставил его под сердце Сабуро. Потом подумал: «Убивать спящего – всё равно что мёртвого; разбужу-ка я его!». И неожиданно пнул ногой подушку. Напуганного этим пинком врага Кумавака пронзил ударом большого меча выше пупка до самой циновки, повернул меч и перерезал недругу дыхательное горло, после чего со спокойным сердцем спрятался позади усадьбы в низине, заросшей бамбуком. Хомма Сабуро успел вскрикнуть, когда меч проходил сквозь его грудь. Стражники всполошились, зажгли светильники, и когда осматривали это место, увидели окровавленные следы маленьких ног.
«Ну, это дело рук господина Кумавака. Вода во рву глубока, так что он вряд ли убежал за ворота. Отыскать и зарубить!» – с этими словами они взяли в руки по зажжённому сосновому факелу и принялись обыскивать вокруг всё, даже места под деревьями и в тени от травы. Разве теперь мог убежать куда-нибудь Кумавака, скрывавшийся посреди бамбуковой низины? Он подумал, что уж лучше покончить с собой, чем попасться им в руки, но теперь, после нападения на ненавистного врага своего батюшки, исполнить долг верного подданного и почтительного сына значило для него, во что бы то ни стало сохранив свою жизнь, стоять за августейшее дело государево и осуществить заветное желание отца. Поэтому Кумавака вернулся к мысли о том, чтобы в первую очередь попытаться бежать. Хотел было перепрыгнуть через ров, но при ширине в два дзё[233]233
Прим.107 Свиток 2:
Дзё – мера длины, равная 3,03 м.
[Закрыть] глубина рва была более одного дзё, так что преодолеть его не было возможности. Тогда он решил перейти ров как бы по мосту, быстро взобрался на ствол китайского бамбука, что склонялся надо рвом, наклонил его верхушку в сторону другой стороны рва и с лёгкостью этот ров преодолел.
Стояла ещё глубокая ночь. Кумавака направился в сторону порта, намереваясь сесть на корабль и добраться до противоположного берега. Постепенно, пока под покровом темноты он шёл в сторону моря, рассвело, скрытно передвигаться по дороге стало невозможно, поэтому Кумавака решил притаиться и подождать, пока стемнеет. Он укрылся среди густых зарослей конопли и полыни. Врассыпную проскакало человек сто сорок-сто пятьдесят всадников – по-видимому, погоня. Когда они проехали вперёд, было слышно, как по дороге спрашивали каждого встречного, не видел ли он, чтобы здесь проходил мальчик лет двенадцати-тринадцати.
Кумавака весь день дотемна провёл в конопле, а когда наступила ночь, он, стремясь попасть в порт, пошёл, сам не ведая куда. В это время, может быть, будды и боги почувствовали его приверженность сыновней почтительности и обратили к нему свои защищающие взоры, но только встретился на пути Кумавака один старый ямабуси[234]234
Прим.108 Свиток 2:
Ямабуси – «спящие среди гор», последователи эклектического учения сюгэндо, совмещающего буддийскую, оккультно-даосскую и шаманскую практику. Пользовались репутацией чудодеев и прорицателей, повелевающих стихиями.
[Закрыть]. Увидев мальчика, тот, похоже, почувствовал сострадание.
– Откуда и куда изволите направляться? – спросил он, и Кумавака рассказал ему обо всём, что случилось. Выслушав его, ямабуси подумал: «Если я не помогу этому человеку, ему неминуемо вскоре же придётся встретиться с бедой».
– Успокойтесь, пожалуйста! В порту много купеческих судов. Я посажу Вас на одно из них и провожу до Этиго и Эттю[235]235
Прим.109 Свиток 2:
Этиго и Эттю – провинции на западном побережье о. Хонсю.
[Закрыть], – с этими словами он взял мальчика к себе на плечи и понёс его, потому что у того ослабели ноги, и вскоре подошёл к порту.
Рассвело. Ямабуси стал допытываться, нет ли проходящих судов, однако на этот раз в пределах порта не оказалось ни одного судна. Пока он раздумывал, как быть, оказалось, что далеко в море на волнах покачивается большой корабль. Видя, что ветер стал попутным, на нём ставят мачту и устраивают навес из циновок, ямабуси поднял руки и окликнул корабельщиков:
– Эй, на корабле! Пожалуйста, подойдите сюда, возьмите попутчика! – Но там и ухом не повели; корабельщики громко галдели, поднимая паруса, гребли от порта прочь.
Очень рассердился ямабуси. Он связал шнуры на рукавах своего одеяния цвета персимона, закрепил их у себя за плечами и, повернувшись лицом к уходящему в море кораблю и легонько потирая косточки чёток, стал приплясывать, напрягши всю свою печень в заклинанье:
– Сказано, что взявший единожды тайные тексты во многих рождениях пользуется заступничеством; тот, кто отправляет службы, подобен Бхагавату[236]236
Прим.110 Свиток 2:
Бхагават – одно из почтительных имён будды Шакьямуни.
[Закрыть]. Но, а когда человек занят служением многие годы?! Изначальный обет Светлого короля[237]237
Прим.111 Свиток 2:
Светлый король Фудо-мёо, один из Пяти почитаемых светлых королей сингон-буддизма. Изображается сидящим на камне в окружении языков пламени, По преданию, Фудо-мёо поклялся одолеть злых демонов.
[Закрыть] – не ошибка; ты, явленный миру в облике Алмазного дитяти[238]238
Прим.112 Свиток 2:
Алмазное дитя (Конго-додзи) – бог-охранитель учения Будды. Изображался в виде мальчика, держащего в руке «алмазный пестик» – двусторонний кистевой трезубец для сражения с силами зла.
[Закрыть], вы, небеса, драконы и якши[239]239
Прим.113 Свиток 2:
«Небеса, драконы и якши» – три самых могущественных из восьми богов-охранителей учения Будды.
[Закрыть], и вы, восемь великих драконов-королей, поверните этот корабль вспять, в мою сторону!
По-видимому, заклинание чудотворца достигло богов, и ему было ниспослано покровительство Светлого короля. Со стороны моря вдруг подул жестокий ветер, готовый одним махом опрокинуть тот корабль. Тогда корабельщики растерялись и, молитвенно сложив ладони, опустились на колени:
– О, досточтимый ямабуси! Пощадите, пожалуйста! – и стали изо всех сил грести назад.
Едва приблизилась кромка берега, кормщик спрыгнул с корабля, поднял мальчика себе на плечи, взял ямабуси за руку и привёл в каюту на палубе. Тогда ветер снова принял прежнее направление, и корабль вышел из порта. После этого прискакала погоня – сто сорок или сто пятьдесят всадников; они гнали коней по далёкой отмели и кричали:
– Остановите корабль! – Но корабельщики притворились, что не видят их, и при попутном ветре подняли парус.
В сумерки того же дня корабль причалил к самому управлению провинции Этиго. То, что Кумавака с помощью ямабуси избежал смерти в пасти крокодила, – это замечательный знак действенности божественного обета Светлого короля о заступничестве.
