Текст книги "Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса"
Автор книги: Jamique
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 57 страниц)
Одна маленькая планета
Рина паковала багаж.
– Опять уезжаешь? – спросил её отец. Он не жаловался. Он привык. Он всего лишь говорил то, что видел.
– Да, – ответила она.
– Зачем опять?
– Как всегда. Нарушать мир и создавать беспорядок.
Она надавила коленом на содержимое сумки. Сумка чавкнула и закрылась.
– Куда теперь?
– На Корускант.
– Теперь это называется Центр Империи, – ни к чему сказал её старик. Он сидел в углу и смотрел на неё. – И откуда у тебя такие деньги?
– Знаю, – на первый вопрос. – Деньги я заработала, – на второй. – Тебе оставила часть.
– Мне-то их здесь на два года хватит, – он пошевелился на своём стуле, устраиваясь удобней. – А тебе там – на два месяца.
– Ничего, – она вжикнула застёжкой. – Заработаю снова.
– Привези мне на память сувенир, – попросил её он.
Она повернулась.
– Позови тётю Гиду, – ответила ему она. – И запомни, если что, на твоё имя оставлена круглая сумма.
– Ты это говоришь всегда, когда уезжаешь, – произнёс он хныкающе и ворчливо. – А я всегда жду, что ты не вернёшься…
– Не говори ерунды, – да, иногда она бывала резкой. – Будет хуже, если я не вернусь, а ты останешься в нищете. Понял?
– Понял… – он вздохнул. – Ты сможешь мне переслать фигурку императора? – спросил он с надеждой. – Говорят, в Центре сейчас наладили выпуск таких.
– Привезу, – она впервые позволила себе улыбнуться, – если их не изымут из продажи.
– Да почему? – удивился отец. – Разве в этом есть что-то противозаконное?
– Нет. Но наш император пришёл в себя.
– А он был не в себе? – искренне ужаснулся тот. – Наш император?
– Не бери в голову, – сказала она ему ласково. – Это я так. Наш император всегда в своём уме и будет править галактикой вечно…
– Это хорошо… – вздохнул отец. – Никогда не хотел, чтобы вернулось то время…
– Не вернётся, – сказала она. – А я вернусь. Не бойся.
Старик подставил щёку. Она его туда поцеловала.
ПРОМЕЖУТОК МЕЖДУ КАРТИНАМИ
Время не важно
Рассуждения о зле
Мы выжили. Мы будем жить.
Мы боль и тьма.
Никто не смеет нас судить.
Мы жизнь сама.
Такая. Тёмная. Ну что ж.
Но мы не лжём.
И горло разорвавший нож
Зовём ножом.
Войну – войной, а смертью – смерть.
Тот никогда,
Кто в битве может умереть,
Не ждёт суда.
И с миром мы глаза в глаза,
К душе душа.
И битве этой нет конца,
Нет рубежа.
НЕ КАРТИНА, А ИНТЕРЛЮДИЯ
Люди не действуют, люди думают
Я к тебе поднимусь в небо,
Я с тобой упаду в пропасть…
Палпатин
Здесь время текло незаметно…
Для него время всегда текло незаметно. Его попросту не существовало. Для него. Великого Императора великой Всегалактической Империи Коса Палпатина. Ситха Дарта Сидиуса.
Сколько у него ещё имён…
В сухих ладонях рук перекатывается безделушка. Вейдер ушёл. Мальчик… Его мальчик. Почти сын. Был ли у него самого сын когда-то? Быть может… В молодости. Кто его знает…
Холод когда-нибудь его одолеет. Обступит, одолеет, задушит, победит. И не будет великого императора великой всегалактической Империи Коса Палпатина. Но его мальчик должен жить. Обязан. Думай, старый ситх, думай. Пока не поздно, думай. Пока не умер сам и его в могилу за собой не потянул.
Откинуться назад. Опереться о спинку кресла. Мальчик его песочил Акбара. Молодец. С рыбкой им по пути. И это выгодней, чем может казаться. Не то. Не то… Не о том думаешь. Отвлекись от интриги. Отвлекись от холода. Отвлекись от смерти. Смерть за тобой давно ходит. Да только пока не догнала. Не догонит ещё пару сотен лет…
Мальчик их увидел. Что ж. Это когда-нибудь видит каждый ситх. Или ощущает. Безжалостную волю добра. Волю, которая сметает. Вейдер, Вейдер. Вот уж воистину – и состарил, и с ума свёл, и сейчас столько забот доставляет, а всё равно – его ребёнок… Может, потому он с его сыном так всё и запустил. Думал, что понимает. Забыл, что ситуации разные – абсолютно…
Палпатин медленно вздрогнул в кресле. Есть вещи, которые невозможно вспоминать. Иначе погрузиться в них обратно ничего не стоит. Безумие вязко на ощупь и отвратительно на вкус. Оно похоже на мысли, которые бросили, как паззлы, в разные стороны. И сидишь, растеряно перебираешь их в руке, и так мучительно хочешь собрать картинку, но… руки трясутся, и фрагмент выпадает, и ещё один фрагмент… А потом ты всего лишь ходишь по полям, где отсутствует любая связка чего угодно и с чем угодно, и тогда приходится связывать мир снова, по собственной логике, логике помутившегося ума. То, что последним сохранил твой разум. Все джедаи – враги. Убей врага-джедая…
Это приходило незаметно. Первые два года его рвало на куски, но он держался. Потом был год коротких вспышек. Он предупреждал Вейдера. Но эмоция того была столь раскалённой, что он не внял. А потом однажды просто захлопнулась крышка рассудка. Его накрыло. Кажется, он жил в мире призраков последние сто лет…
На самом деле несколько месяцев.
Вейдер, Вейдер… Как же трудно ты мне дался… Мой мальчик. Мой сын…
Вейдер
Главнокомандующий имперских вооружённых сил Дарт Вейдер чинился.
Он не успел сделать это раньше. Сначала сын. Потом император. Потом масса других дел. Частично санкционированных императором. Он взял край плаща и приколол его к одежде покалеченной руки так, чтобы плащ закрывал её всю. Никто ничего не заметил. Кому в голову придёт присматриваться к тому, что там с его протезом? Кому в голову придёт, что лорд Вейдер будет разгуливать по станции и «Исполнителю» и вершить великие дела с обрубком под плащом?
Никому и не пришло.
Он устал.
Теперь можно расслабиться.
Подставить свою руку высококвалифицированному медицинскому дроиду и ни о чём не думать. Для этого и в камеру не надо заползать. Кислородом он ещё подышит. Сесть в высокое и удобное кресло с мягкой упругой спинкой и такими же подлокотниками. И дать кому-то решать за себя.
Хотя бы медицинскому дроиду.
Тот тихо жужжал, выполняя необходимые процедуры. Его мелкие механические подручные, повинуясь командам, подвозили к нему поочерёдно нужные детали.
Вейдер верил дроидам больше, чем людям. Первые могут сделать только то, что вложено в их программу. От вторых можно ждать чего угодно.
– Не гуди, малыш, – сказал он озабоченно жужжащей машинке. – Я себя прекрасно чувствую. Система в целом не повреждена. Протез с ней не связан. Работай спокойно.
Дроид всё же какое-то время недовольно жужжал, потом успокоился и продолжил работу.
…ни о чём не думать.
Сказано хорошо. Но мысли – не чёткие формулы, их совершенно не обязательно проговаривать. Они наплывают. Обрывками картин, отголосками звуков, впечатанным следом эмоций. Всего того, пережитого, но не изжитого, которое всё так же болит.
Сын. Его личное безумие. Безумие, не проходившее до тех пор, пока он в последний свой приезд в Центр Империи не увидел совершено безумного Палпатина.
Если бы комета упала на Корускант и попала прямо в него, точнёхонько расколов его шлем – эффект был меньше. Лорд Вейдер редко испытывал ужас. В тот момент он его испытал. И если б так можно было сказать о протезах – у него стали ватными протезы.
Дело было не в том, что этот человек держал его жизнь. Умирать Вейдер не хотел, но и смерти не очень боялся. Некая фаталистичность взгляда на жизнь выработалась в нём ещё после падения в лаву. Но видеть человека, с которым жил всю жизнь, жёсткого, твёрдого, очень умного, хитрого, всегда знающего, что делать, маленькой стальной лапкой крутящего миры и миры – слабоумным стариком…
В тот момент он возненавидел Люка с такой жгучей яростью, и себя заодно вместе с ним – и себя гораздо больше – что, будь сын тогда рядом, кто знает… Вейдер знал за собой способность на вспышки резкого и слепящего гнева. В такие минуты он почти не мог контролировать себя. Палпатин ему сто тысяч раз говорил: учись управлять своей яростью. Ни один ситх бы не выжил, не научись мы контролировать себя. Мало ли что говорят о нас джедаи…
Джедаи говорили о них действительно мало. Тёмные, страшные и с рогами. И души живых существ выпивают. Бред. Души ситхи не выпивают. Они просто игнорируют души…
У него уже был шок. Двадцать четыре года назад. Но тогда шок был сглажен другим шоком. Вид императора казался не столь страшен после вида самого себя. К тому же в первые дни после того, как он очнулся, император мог предстать перед ним хоть с глазами вампира. Хоть в виде маленького обвислого зелёного монстра. Мир лопался от боли и в мире не хотелось жить.
К тому же вид физического уродства действует куда менее сильно, чем…
Гоняться, гоняться, ездить, бегать за самим же выдуманной мечтой, отмахиваться от яростных и язвительных предупреждений императора – а потом вернуться и увидеть в троном зале человека, который, истерически хихикая, стал говорить ему о том, что он задумал прекрасный план. И результатом этого плана будет то, что они поймают джедая Скайуокера и переведут его на Тёмную сторону. Как тебя когда-то.
В глазах императора не было смеха. Они были огромные, жёлтые, с той абсолютной, страшной серьёзностью, что порождает безумие. Мрачные, они горели подозрительным огнём и пытались вскрыть его ум.
– Ты приведёшь своего сына ко мне, – заявил император.
Он мог бы вскрывать его ум ещё двести лет. В тот момент Вейдер был готов привести к нему кого угодно.
– Да, мой повелитель, – ответил он и в знак почтения и повиновения опустился на одно колено. Он думал то же, что говорил. Он был готов сделать всё, что тот захочет.
И император успокоился. Безумие не ушло из глаз. Но вместо мрачного огня они вспыхнули лаской.
– Я знаю, мой мальчик, – сказал он чуть дребезжащим голосом. – Ты всегда подчиняешься мне.
Вейдер знал, что мозг безумца удерживает очень немного. Самое важное. Ненависть к его сыну. Хваткую и жадную стариковскую привязанность к нему.
Выйдя из зала, он тут же направился к Исард. Ненависть была в нём. Ненависть и отвращение к себе. На его тупую башку всё-таки упала комета. Мир раскололся и стал настоящим. Стыд граничил с отчаянием. Ужас с болью.
Он знал, что или исправит то, что сам же наделал – или умрёт.
Это было за три месяца до Эндора.
Лея
Где-то там, далеко, в своей камере плакала Лея. Когда никого рядом нет, нет и смысла держать себя в руках. Этого дня было слишком. Слишком много того, что случилось. И чего не могло случиться. Ведь ей обещали… Обещали те люди, которым она верила абсолютно. Что всё будет хорошо. Что всё, как всегда, окончится в их пользу…
Так раньше и было. Они попадали в передряги, но выходили из них свободными и живыми. Мир подчинялся их руке. И вдруг оказалось, что он всего лишь затаился и ждал. Ждал того, чтобы жёстко рассмеяться и ударить чёрной тяжёлой перчаткой.
Вдруг не получилось ничего. Как будто что-то сломалось. И весь механизм, который так легко нёс их до того на своих плечах, в момент рассыпался и рухнул, придавив их грудой обломков. Всё, что они делали, оказалось неверным. Всё, что срабатывало до сих пор, отказалось сработать. Не получилось ничего. Абсолютно. Полный просчёт. И по всем пунктам. Мир будто насмеялся над ними. Что, дети, наигрались?…
Это было ужасно. Слишком ужасно, чтобы в это поверить. Но это было. Они здесь, в плену. И плен этот окончателен. Она знала. Как знала раньше то, что всегда найдётся выход.
Сейчас выхода не было. Никакого. Они проиграли.
И это порождало ужас. Прекрасно умереть героем на глазах у трепещущей вселенной. Жить в тюрьме остаток лет и знать, что ты никому не нужен – отвратительно.
Она совсем не была сильной. Она только думала это. А на самом деле была лишь девчонкой.
Маленькая отчаявшаяся девочка, на которую Хан так ни разу не посмотрел весь путь сюда в лифте и по коридорам.
Ей было очень холодно и очень страшно. И никто не пришёл её утешить.
Мон Мотма
Мон Мотма смотрела на свои руки. Это были руки старухи. Жёсткие руки старой женщины. Старого человека.
Руки первыми выдают возраст. Особенно, если не следить за ними. Она почти никогда не следила. Только ради того, чтобы произвести нужный эффект. Лишь для этого предназначались её белые платья. Общий её имидж. Когда-то – молодость и привлекательность. Не красота. Она никогда не была красивой. Всегда – привлекательной. И умела вести за собою.
Женщина не должна влезать в политику. Ей её не потянуть. Общее мнение. Когда Мотма в молодости смотрела на свою подругу Амидалу, она верила в эту аксиому. Женщине не место в жёсткой грызне и сваре, где не убивают физически, но вполне убьют морально. Падме ничего не касалось лишь потому, что та была идеалистка. От неё отскакивало. Её все использовали – она этого не замечала.
А когда заметила, предпочла умереть.
Мотма идеалисткой не была никогда. На родной планете она ещё в юности выбилась в первые эшелоны власти. Используя определённые связи. Но больше – используя ум, хитрость, неженскую волю и жёсткость. Она была женщиной только когда ей это было нужно. Приятно иногда ввести в заблуждение хрупкостью и молодостью какого-нибудь прожжённого пройдоху. Потом пройдоха оказывался внизу и в бессильной ярости грозил оттуда. А она шла дальше. На вершину. От ступеньки к ступеньке.
Нет, она не жалела, что не родилась мужчиной. Политика – борьба умов, а не накачанных мышц. Ей дан мужской ум и женская хитрость. Мужская воля и женская изворотливость. Мужское хладнокровие и женское обаяние. Идеальное сочетание для политика.
Она была бы на вершине. Сейчас. Наверно, вот уже лет двадцать – пятнадцать. Если б не Палпатин.
Она была выбрана сенатором во время войны клонов. Она слишком поздно пришла. И слишком поздно разобралась, в чём дело. Канцлер Палпатин выглядел легко убираемой фигурой. Да, авторитет, да, неограниченные полномочия, она всё это видела, понимала механику, оценила, восхитилась и определила, как сильного противника – но… Но авторитет авторитетом, а срок – сроком. Закончилась бы война. Канцлер Палпатин при всём своём желании не смог остаться у власти.
Канцлер Палпатин. Но не ситх Сидиус.
Холодное отчаяние от осознания просчёта было у неё не в памяти – в вечном настоящем. Какая память, если настоящее длится. Строится Империя. Становится сильней и сильнее. А она, для которой власть была так близко: вот, закончилась война, Палпатин слагает с себя полномочия, а у неё уже была расчищена наверх дорога…
Она не забудет никогда насмешливые глаза старого политика.
– Моя уважаемая госпожа Мотма, – его губы тоже улыбались, – но я не собираюсь никуда уходить.
Её оторопь. Всеобщая оторопь.
– Я собираюсь поставить на голосование вопрос о своих вечных неограниченных полномочиях, – ласковый голос.
– Это невозможно!..
– Это возможно. Это называется «империя», моя уважаемая госпожа. Империя и власть императора.
– Вам не позволят…
– Поставить на голосование этот вопрос? – Палпатин улыбался. – Позволят. Мы пока что живём при демократии. Пусть последние дни…
– Вам не позволят стать императором…
– Правда? Давайте проверим. Именно сегодня я и хочу провести по этому поводу всеобщее и открытое голосование. Сейчас, – он взглянул на временное табло на стене. – Через десять минут. На этом собрании Сената. Добавкой к вопросу об окончании гражданской войны и недопущении такого безобразия в будущем. Республика показала свою беспомощность. Галактика будет обречена воевать, если над ней не будет жёсткой центральной власти. Времена изменились, уважаемая госпожа Мотма. Демократия превратилась в свару всех со всеми. И совершенно не работает. Так что… – и он развёл маленькими руками под пышной одеждой. – Ваше предложение не находит у меня понимания.
Оторопь была всеобщей, и никто из Совета Верных не верил, что Сенат действительно примет такое решения. Решение о ликвидации Республики. Решение о вручении пожизненных неограниченных полномочий Палпатину…
Она поверила. Сквозь смешинки в глазах и улыбку она видела жёсткий взгляд и холодную издёвку губ. Этот человек знал, что он победит. Знал совершенно точно. Это была даже не уверенность. Неизбежность.
Оставалась надежда на джедаев. Но Мотма порой с горечью размышляла, что, даже не будь Палпатин ситхом, у Ордена всё равно не было шансов. На каждого джедая приходилось слишком много вооружённых и закалённых в боях людей. Армия. Зарождающийся флот. Что и доказали впоследствии действия Империи.
Мотме иногда казалось, что старый ситх в начале был настроен более мирно. Он и его ученик с помощью клонов перебили сопротивлявшихся джедаев. Но тех, кто убежал, не преследовали. Пока. У них было много других дел. После решения Сената на Корусканте был установлен почти военный режим. Через несколько суток в галактике было уже несколько секторов, объявивших о неприсоединении к государству Нового порядка. И надо было окончательно раздавить сепаратистов.
Одно дело объявить, другое – удержать. Это сложно. Требуется концентрация, большая работа и отличное координирование.
Бежавшие джедаи могли подождать.
…после того, что случилось с его учеником, Палпатин начал планомерный геноцид. И планомерную охоту на джедаев. На всех. Всех вообще.
Мотма с брезгливой гримасой вспомнила, как буквально плакался, рыдал и клял себя Оби-Ван.
– Я хотел его спасти и остановить!.. Я хотел избавить мир от опасности!.. А из-за этого началась травля…
Да-да, мрачно думала тогда Мотма. Ты не умеешь быть виноватым. Ты от этого сходишь с ума. Надо было задать ему цель в жизни. Она и задала: спаси его детей. Они всё исправят…
Планета Каамас, где оставшиеся в живых джедаи нашли свой последний приют, была выжжена дотла после единственного предупреждения Палпатина. Предупреждения вместе с требованием выдать врагов государства. После отказа планету не спасло ничто. Даже щит.
Ситх умел мстить.
…планету не спас даже щит, один из самых мощных и непробиваемых щитов мирной планеты каамаси, лучших политиков и дипломатов галактики, искусству которых запутывать мозги, строить интриги и проворачивать совершенно бескровные политические комбинации завидовала вся галактика. Каамаси, негласные и полноправные хозяева своего сектора, контролировавшие половину Сената через личные знакомства и кулуарные группировки, реальные претенденты на власть… Мотма горько смеялась над мифами, созданными ею же. Мирные каамаси… Они сочли, что щит закроет их от любой атаки, а группа уцелевших джедаев, которым в любом другом месте грозит смерть, будут работать на них до конца своей жизни.
А пока имперский флот будет стоять на орбите, к планете подойдут дружественные каамаси флотилии.
Те подошли. И увидели полыхающую огнём планету. И имперский флот, который ждал их.
Старых ситх умел просчитывать всё. И быстрее их всех в десять раз. Очень скоро стало понятно, что за ним не угнаться.
Она не сдалась. Она никогда не сдавалась. Она смотрела на то, как рушатся иллюзии независимых секторов, воображавших, что у них есть силы, союзники, средства. Не выстоял никто. Палпатин обладал умом бьющего в единственное незащищённое место кинжала. Все, кто раньше колебался, стали его союзниками. После первых побед. У него был флот. У него была армия. У него был Вейдер…
Она кляла Кеноби за то, что тот не добил ученика. Не посмотрел, умер тот или не умер. Хотя клясть было глупо. Кеноби был нервный джедай. И он один из немногих искренне полагал, что спасает мир от зла…
Придурок.
Она посоветовала ему лететь на Татуин. Он ужаснулся. Она долго, настойчиво и внятно доводила до него мысль о том, что это самое безопасное теперь место.
– Никто не будет искать вас или ребёнка на родной планете вашего ученика и в семье его матери. Поверьте. Вам же надо лишь перестать использовать Силу и затаиться. Ни в коем случае не обучать мальчика. Ни в коем случае себя не выдавать.
– Мальчика?…
– Необходимо разлучить детей. Если они оба одарённые, они будут стимулировать это в играх друг с другом. Девочку заберёт себе Бейл, мы уже договорились…
– Договорились?!..
Она с брезгливостью посмотрела на джедая, но придала своему голосу мягкость и сожаление:
– Господин Органа очень любил Падме. Пусть он возьмёт себе её дочь. Поверьте, так будет лучше. Разлучать детей, конечно, ужасно. Но если они будут вместе, император и Вейдер найдут их…
Этого было довольно.
Первое время она опасалась, что Оби-Вана всё же отыщут. Но она рассчитала верно. На Татуине никто и ничего не искал.
Империя росла и ширилась. Вела победоносные войны. Вейдер оказался очень талантливым полководцем. Перед его силой и перед умом Палпатина не выдерживало ничто.
Она знала это загодя. Она никогда бы не ввязалась в политику, если б не умела чуять расклад событий. Она с самого начала настояла на том, чтобы Альдераан принёс Империи присягу. Её родная планета в её лице – тоже. Палпатин выиграл, и было глупо бороться с такой силой при помощи открытой же силы. Всё равно её было меньше. Опыт секторов, которые надеялись на себя, показал это.
Она была женщина. Она умела ждать. Интриговать и ждать.
За десять лет она сосредоточила в своих руках нити организации, которая накрыла Империю невидимой паутиной. Она жёстко пресекала любые попытки преждевременных военных действий. Бел Иблис полагал, что ушёл сам. Но его вышибли, выдавили из организации, которой он мог причинить только вред. Он ушёл вместе со своим отрядом и некоторое время весьма неплохо отвлекал огонь на себя.
Мотма умела ждать. И действовать так, будто впереди вечность. Она знал, что жизни может не хватить. Но если думать о неудаче, она настанет. Надо думать о том, что делаешь в эту минуту. Сосредоточиться на конкретной задаче. Потом всё придёт.
И всё-таки сил было мало. Оставались дети. Это был козырь. Мотма знала, что когда-нибудь использует его. И всё же сил было мало. А вечно находиться в подполье они не могли.
И тогда появились они. Он. Обозначивший себя как представитель некоей организации, которая сочувствовала их движению. Вышел на связь с одним из их наиболее засекреченных агентов, снабдил изумлённого человека информацией и исчез.
Эту информацию они проверяли сто раз и не поверили в её достоверность. Потом локти себе кусали, ибо она оказалась достоверной на все сто процентов. В следующий свой контакт они осмелились ею воспользоваться. Эффект был потрясающий.
Через длинную серию таких контактов он встретился с ней лично. И покатилось…
Она так ничего не узнала о них. Это её не настораживало – пугало. Она не привыкла иметь дело с союзником, мотивов которого она не знает. И не узнает, потому что не может понять, кто он такой, вообще. Союзник-тень, союзник-призрак. Это не просто опасно. Это может быть смертельно.
Она приняла их помощь, потому что другого выхода не было. Их информация была бесподобна, и сами они достать не могли такую. Но её не покидало ощущение, что за их спинами и ими самими ведётся другая игра. Тех, личная. И все они в ней только пешки.
Нынешний провал закрепил её решение. Она верила ему. Верила, что провал не был ими спланирован. Он сам был в расстроенных чувствах, хотя и скрывал это. Но обычно он был немногословен. А теперь рассыпался в словах и язвил. Безошибочный признак неспокойных нервов.
Значит, у них тоже может что-то не получиться. Это обнадёживает. И подсказывает, что решение, принятое ею ещё давно, самое верное. Решение о своей игре. Если они используют её в своих целях – почему бы и ей не попробовать использовать их – в своих?
Мотма жёстко усмехнулась. Кем бы они ни были – они всего лишь люди. Даже если они одарённые (было у неё такое подозрение-мысль). Их можно использовать. И нужно это сделать.
Она улыбнулась. Фей'лиа уже отправлен кодированный запрос. Скоро он сам прибудет сюда. И тогда мы посмотрим. Нас тоже будет двое.
