Текст книги "Сумерки разума (СИ)"

Автор книги: in-cognito

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Белла, успокойся… Нормальному человеку свойственно реагировать сдержаннее.

Я нервно усмехнулась:

– Тогда по вашим меркам я не человек. Тогда я отказываюсь быть нормальной. Пошло оно всё…

После этого я резко развернулась и, дрожа, пошла к дому.

– У тебя снова поднимается температура, – пробормотал Эдвард.

– Не волнует, – прошептала я раздраженно, схватившись руками за голову.

Я шла, почти не видя перед собой ничего, сердце у меня разрывалось, снова хотелось кричать и плакать, потому что я понимала, что Эдвард прав. Не имеет значения, если я всё всем расскажу. Это ничего не изменит. Мне казалось, мир стал чудовищно тесным, дышать было трудно.

«Этого не может быть».

«Этого. Не может. Быть».

Мысли стучали в голове тяжелым молоточком. За окном снова барабанил дождик. Я не знала, как долго сидела в комнате. Я знала только, что Сфинкс рядом. Смотрит на меня своими нечеловеческими глазами. Смотрит, как я корчусь от того, что разгадала его загадку и добилась истины. Сладка истина в устах и горька во чреве. Он смотрит и пытается понять, не ошибся ли он, рассказав мне всё. Не убить ли меня.

Эдвард неслышно сел подле меня на кровать, коснулся моей щеки. Я схватила его ладонь и прижала к себе. Он был в ту секунду единственным моим утешением. Крохотным огоньком света в охватившей меня мгле.

– У тебя очень чувствительное сердце, – пробормотал он.

– Замолчи, – мучительно зажмурилась я. – Оно нормальное.

– Нет, – он был безжалостен, но, к счастью, больше ничего не сказал.

Я прижалась губами к его ладони. Условности меня не интересовали. Границы перестали существовать. Он знает, что я люблю его и мои прикосновения ему приятны, так что остальное к чёрту. Я поцеловала его ладонь и коснулась губами запястья, вдыхая запах его кожи. Это было моим утешением, потому что Эдвард, принося мне истину, был безжалостен. Потому что Эдвард был достаточно сильным и воплощал собой понимание, самоконтроль.

Когда я взглянула в его лицо, то поняла, что он опять словно бы окаменел. Взгляд его был напряженным.

– Прости, – вздохнула я. – У меня нет такой силы воли…

Я выпустила его руку. Он сказал с некоторым усилием:

– Ты очень скоро меня разлюбишь, – произнес он, но мне показалось, что он снова убеждает сам себя.

– Нет, – улыбнулась я. – Не думаю, что это возможно. Мои чувства так сильно тебе мешают?

– Пока не знаю, – честно сказал он. – Я должен подумать над этим. Мне не хочется причинять тебе боль.

– Мне будет больно, – ответила я с безразличием. – Очень. Когда ты исчезнешь, например. Или во время разлук. Или от невозможности быть рядом с тобой. Это не имеет значения… Неужели не понятно? – раздраженно спросила я. – Боль будет. Я готова потерпеть и смогу переключиться на более важные занятия.

– Когда же ты перестанешь меня шокировать? – он вздохнул, со слабой улыбкой посмотрев в потолок.

Я вяло пожала плечами:

– Я обычная.

Он искренне рассмеялся:

– Когда же ты перестанешь нести чепуху? Тебе, кстати, пора бы позавтракать.

– Прекрати, – поморщилась я. – Эта забота меня просто добивает. Я не хочу, чтобы обо мне заботились. Правда.

– Боюсь, меня это не волнует. Я делаю это не ради тебя. Мне самому нравится. Так что пошли на кухню.

Я спустилась за ним к кухне. Голова немного кружилась. Всё виделось мне в ином свете. Моё детство – слепое, наивное. Моя юность – сплошное беспочвенное самолюбование. Все, кто меня окружал – просто части всеобщего социально-экономического механизма в форме пирамиды. Чем важнее твоя роль для системы, тем ты выше. Если тебя социально возможно кем-то заменить, то ты не значим. Не важно, что ты думаешь о себе, миру наплевать. Ты считаешь себя талантливым художником, но когда на твой порог придёт война, ты увидишь, как люди в форме почти насильно тащат тебя на фронт. На тебя наденут форму, заставят тебя убивать других, и всем будет до лампочки твоя уникальность. И если тебя убьют, то заменят кем-то другим. Твои родные, близкие и друзья находятся в той же ситуации. Но какое это имеет значение, пока нет никакой войны и в мире не настал кризис?

Я думала об этом и меня раздражала собственная беспомощность. Меня раздражало моё слабое тело, моя стеснительность. Мне страшно банально знакомиться с людьми на улице, что уж говорить о настоящем героизме…

Еда казалась мне безвкусной, но я заставляла себя завтракать.

Посмотрев на Эдварда, я сказала:

– У тебя такое лицо, словно ты рассказал мне не всё. Есть ещё что-то, что мне требуется знать?

– Да. Я говорил, что Розали настаивает на твоём скорейшем информировании, – он сделался мрачным. – И теперь ты понимаешь, почему я не спешил и так хотел позволить тебе пожить в неведении. Но это не всё.

– Восхитительно. И что еще?

– Теперь тебя нужно официально со всеми познакомить. Со всей нашей группой.

– Я поеду к вам? – переспросила я. – Надо было тебе раньше предупредить…

– Почему? Ты напугана?

– Я ужасно выгляжу. Придется как следует привести себя в порядок.

Он, помолчав, сдвинул брови:

– Самое страшное даже не то, что тебя беспокоит эта мелочь в сравнении с тем, что ты отправляешься в логово упырей. Самое страшное, что меня это почти в тебе не удивляет. Почти… – и перевел на меня суровый взгляд.

– Эдвард, – я развела руками, – пока что самыми худшими упырями в моих глазах являются обычные люди. Мне не страшно. Просто скажи, что мне нужно знать.

– Ну, все они о тебе давно информированы. Вчера Эмметт со всеми поспорил, что я не привезу тебя обратно. Хотя не слишком разумно делать ставки против видений Элис.

– То есть, она всё равно уже знает, что я приду, – уточнила я.

Эдвард отреагировал необычно. Опустив взгляд, он пробормотал:

– М-да…

– И что еще?

– Ничего.

– Ты что-то скрываешь.

– Это не важно, – строго сказал он. – И так… Карлайл посвятит тебя в курс дела и нашего расследования. Расскажет, какие пришли новости из Рима. Ты должна быть максимально хладнокровна, – он взволнованно добавил: – хотя тебе это будет сложно, я всегда буду рядом. От тебя требуется только адекватность. Ты должна будешь сказать ему, что информирована полностью. Потом прочитаешь Договор наизусть. Учишь ты его недолго, поэтому не бойся, если что-то забудешь. Это не экзамен.

– Они всё равно поймут, что я нервничаю.

– Твой страх нормален. Все люди инстинктивно нас боятся, и ты не должна быть исключением. Главное, чтобы никто не догадался о том, что вызывает в тебе Договор… – он запнулся. – Белла, ты понимаешь, что я делаю?

Я покачала головой.

– По всем правилам я должен либо завербовать тебя, либо убить. И фактически ты не завербована еще. Но я приведу тебя к нам. И должен буду солгать. Понимаешь?

– Потому что тебе нужно оставить меня в живых, – аккуратно дополнила я. – Поняла. Я тебя никак не выдам. Я смогу притвориться.

– Обещай мне это. Я поверю твоему слову, – он почему-то улыбнулся.

– Я обещаю, что хорошо сегодня сыграю свою роль и не выдам тебя. Мне это тоже важно. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Это приведет к тому, что мы не будем видеться, а ты моё спасение.

Он покачал головой:

– Не говори так.

– Ага! – я ликующе указала на него пальцем. – Ты почти улыбнулся, когда я это сказала!

– Нет, Белла…

– Улыбнулся! – не угоманивалась я. – Хочу, чтобы ты всегда был со мной.

На сей раз его улыбка вновь была снисходительной, точно он видит, как в любви ему признается маленькая девочка с бантиком на голове и с воздушным шариком в руках. Он подошел ко мне и несколько насмешливо погладил по щеке:

– Глупенькая.

Потом неожиданно перестал улыбаться, печально посмотрел мне в глаза и отошел.

– Тебе и правда мешает это, верно? – ровно спросила я. – Мне нужно перестать быть такой открытой? Просто скажи, и я запру это, мне не сложно, и я не стану от этого страдать.

– Перестань, дело не в этом. Ты доела? – он вопросительно посмотрел на меня. – Тогда тебе лучше начать одеваться.

Я не стала давить на него.

Когда я поднималась в спальню, Эдвард смотрел на меня с некоторым легким беспокойством.

Мне никогда еще не приходилось так нервничать и долго подбирать одежду. Понравиться ему я даже не пыталась, но я хотела подчеркнуть серьезность своих намерений и решений. Сегодня я увижу Карлайла и остальных… как одна из них. Как та, что посвящена в тайну Договора.

В результате я надела темно-синюю короткую, но не слишком строгую блузку, а так же черные, узкие джинсы. Затем подняла волосы вверх, затягивая их с помощью ленты в симпатичный кокон, выпустила на лоб одну тонкую прядь и надела короткую серебряную цепочку с крохотным цирконием. Получилось строго, но элегантно. Когда я спустилась в кухню, то мысленно повторяла про себя пункты Договора и меньше всего ожидала, что Эдвард прокомментирует мой внешний вид.

– Ты не серьезно, – пробормотал он, когда я подошла. Взгляд у него был недоуменный и совсем немного насмешливый.

– Что? – встревожилась я. – Что-то не так?

– Ты идешь в логово вампиров. И надела блузку с вырезом-лодочкой. Мало того… ты еще и волосы подняла вверх, полностью обнажив свою шейку, – он не удержался и коснулся ее пальцем, лукаво улыбаясь. – Я сочту это за не слишком остроумную шутку, – после чего он ловко развязал ленту у меня в волосах. По спине побежали мурашки.

– Эдвард, – пробормотала я озадаченно и торопливо, – прическа в ужасном состоянии. Можно мне хотя бы косу заплести?

– Мне и так нравится. Очаровательная небрежность.

Вроде бы сделал комплимент, но опять улыбается так, что…

– Перестань, – сказала я негромко.

– Что? – спокойно приподнял бровь он.

– Не смотри на меня так, словно мне пять лет, и я нарядилась в первый день в школу.

Он вздохнул:

– Прости.

– Постарайся хотя бы иногда не воспринимать меня, как ребенка. Это очень неприятно.

– Я… ничего не могу обещать, – честно сказал он, с улыбкой качая головой. – Тебе всего семнадцать. Ты действительно по всем меркам ребенок.

Я ничего ему не ответила. Может, я и кажусь ребенком, но у меня уже давно сердце старой девы. Просто никто этого не видит. «Даже ты», – печально подумала я, рассеянно поправив взлохмаченные волосы.

– Темно-синий очень идет цвету твоей кожи, – он попытался реабилитироваться и сказать серьезно. – Это правда.

– Спасибо…

«Не старайся, – подумала я, – мы оба понимаем, что это бесполезно».

========== Коллапс. Часть пятая – экзамен ==========

Мы ехали на север. В лобовое стекло несся свирепый ветер, бросаясь каплями влаги с деревьев и редкой листвой. Эдвард включил радио, из колонок полилась ритмичная скрипичная музыка – достаточно легкая, но пронзительно печальная. Понемногу из виду пропали дома, лес сгустился вдоль дороги.

Молчали. Наконец, дорога кончилась, и теперь мы ехали по тропе. Стало темнее, потому что над нашими головами гуще склонялись кроны деревьев, будто мы двигались сквозь зеленый коридор. Затем деревья понемногу расступились – коридор распахивал объятия небу. Оно озарило нас серебристо-туманным мертвым светом.

На вершине холма возвышался довольно большой, старый дом. Двор его зарос, но чьи-то добрые руки ухаживали там за диким садом. Несколько старых кедров обступали кирпичный, трехэтажный особняк с высокой, кокетливо украшенной резным гребнем и флюгерами, крышей. Арочные окна были большими, по-старинному украшенными гирьками. Сквозь стёкла видно тёмные, тяжёлые драпировки. Дом дышал заброшенностью и печалью. Ему дали вторую жизнь, но, очевидно, ненадолго. Тёмные мраморные колонны его террасы рано или поздно будут подпирать козырек, обрамленный небольшим балкончиком, на который никто уже не выйдет. Вряд ли кто-то купит этот прекрасный старинный дом. Грустное, одинокое место. В таком доме не поселится тот, кто любит общество. Скорее всего, вряд ли тут поселится человек с шумной семьей – слишком неудобно ехать до города.

Неподалеку от особняка журчала беспокойная река, чьи волны перескакивали по мелкому дну через большие камни, чтобы свободно пуститься прочь.

– Готова? – спросил Эдвард, остановив машину.

– Нет, – прошептала я, глядя на занавешенные окна, – но нам нужно идти.

– Да, – он посмотрел на меня с некоторым напряжением. – Держись рядом со мной.

Я вышла из машины. Мы с ним неторопливо направились в сторону обители вампиров.

Когда Эдвард открыл тяжелую двустворчатую дверь, я была и успокоена и разочарована одновременно. Взгляд не выхватил ничего такого, что могло бы шокировать случайного посетителя. Мне открылось помещение без лишней роскоши, помпезности. У величественного камина стояли два тёмно-зелёных дивана и пустой круглый стеклянный кофейный столик. Над камином возвышались часы в виде мраморного ангела, который держит в руках циферблат. Они мелодично и точно тикали в полной тишине. Окна на южной стене гигантского холла оказались не занавешены, и я видела, точно на веранде, часть дикого сада с кедрами.

С лестницы неторопливо спустился Карлайл. Точнее – сошёл, как по воздуху – столь тих был его шаг. Теперь он смотрел на меня очень внимательно и без всякого признака напускного человеческого дружелюбия. Мне показалось, что он прочёл мои мысли, и сделалось страшно, так как вряд ли они могли его устроить. Затем он посмотрел на Эдварда, задержав на нем взгляд. Подле него стояла, по всей видимости, его супруга. Одетая в простые светлые джинсы и лёгкий свитер, очаровательная шатенка внушала мне не меньший ужас, чем хозяин дома. Она смотрела на меня открыто, спокойно. Так на вас смотрела бы кобра, будь у неё человеческий разум психопата. Она не желает тебе зла, она просто спокойно раздумывает, стоит тебя убивать или нет.

По спине моей побежал противный холодок. Какая я наивная – решила, что мне удастся их провести. Их!

Эдвард неожиданно обхватил мою руку своей ладонью. Я поняла, что всё это время он смотрел в глаза Карлайлу, будто между ними шел какой-то диалог.

– Она посвящена, – вымолвил Эдвард с ноткой ледяного мятежа в голосе. – Она согласна с Договором и будет защищать его.

Каждое слово было отчеканено им, как стук молотка судьи.

Я не заметила, как появились остальные…

Бесшумные, как тени. Теперь не притворялся никто из них. Ни Джаспер, напоминающий теперь безмятежного льва. Ни Элис, смотревшая и на меня и сквозь меня одновременно. Ни Эмметт, смотревший на меня со слегка презрительной насмешкой. Ни Розали – она казалась мне мрачнее тучи. Кажется, она и впрямь сердилась на меня, сердилась на Эдварда.

Никто ничего не сказал на фразу Эдварда. Молчание первым прервал Эмметт.

– Я продул спор Элис по твоей милости. Ты ее не съел. Отдаю должное твоей силе воли.

– Эмметт, – вздохнула Эсме, – постарайся не пугать нашу гостью.

– Он не пугает меня, – вымолвила я, решив, что мне можно заговорить, – всё в порядке. На самом деле меня пугает только, что я окажусь недостойной вашего доверия.

– Посмотрим, – резко сказала Розали и обернулась на Карлайла. Тот кивнул ей:

– Предлагаю присесть и закончить с официальной частью. Белла, сколько ты уже учишь Договор?

– Со вчерашнего дня. Я помню его наизусть.

– У тебя есть вопросы по пунктам?

– Нет, они предельно ясны, – я села у камина, стараясь сдержать дрожь в руках.

– Джаспер… – Карлайл посмотрел на своего сына. Тот кивнул и взглянул на меня.

Очень глупо полагать, что мне удастся обмануть его…

Я сидела среди них – совершенных хищников, надевших личины человеческие – и дрожала, как дитя. Я дрожала не только от страха оказаться для них вредной и бесполезной. Не только потому, что Джаспер, несомненно, меня раскусит. Я дрожала от какого-то странного предчувствия, осознания, которое вот-вот догонит мой рассудок и раздавит его.

– Ты в гневе, – мягко сказал Джаспер. – Почему?

– Я… не злюсь, – удивилась я.

– В глубине души, под твоим поверхностным страхом, под волнением и самоуничижительными эмоциями кроется ярость. Ты знаешь это. На что ты злишься?

Я молчала. Я не подозревала, что Джаспер способен чувствовать настолько глубоко.

– Я знаю, – вымолвила Розали, не сводившая с меня ледяного взора.

– Не вмешивайся, милая, – Эсме положила ладонь на её руку.

– И так? – Джаспер продолжал смотреть на меня.

Я смутилась, покраснела, я понимала, что скрываться бессмысленно. Я абсолютно раскрыта перед ним. Но нужно держаться.

– На людей… – выдавила я. – Я зла на людей.

Он нахмурился:

– Почему? При чём здесь люди?

– В своей книге “Борьба с Тенью” Юнг упомянул, что до тех пор, пока для Государства человек – число в статистике, до тех пор, пока Государство воспринимается толпой, как некая решающая сверх-личность, отдающая приказы, стадность не будет побеждена. И мир не настанет. Это значит, что пока думающих индивидуальностей меньше, чем людей, слепо подверженных стадности, не будет ни мира, ни порядка, ни истинной демократии. И я злюсь, потому что книга была написана давно. Настало второе тысячилетие… И ничего не изменилось. Люди не выучили уроки прошлого, они по-прежнему подчиняются системе, ведущей их на убой. Я злюсь не на систему Государства. Она – очевидное зло. Это как злиться на огонь – бессмысленно. Я злюсь на простых людей. На тех, кто искренне верит, что ни на что не способен. На тех, кто подчиняется и соглашается быть цифрой в статистике и воспринимает Государство, как сверх-личность. Я злюсь на парней, которые добровольно идут на фронт. Я злюсь на тех, кто создаёт сценарии войн. Я злюсь на человеческую тупость и агрессию. Я жила среди всего этого раньше, но не замечала, сосредоточившись на своих проблемах, как и остальные. Теперь очевидная истина мне открыта, и я поняла, что мир прекрасен, и люди в нём уродливы.

– Ты злишься на людей за то, что они создали Договор, – проронил Джаспер сочувственно, видя, как я дрожу.

– Я злюсь на них за то, что без Договора они бы посеяли хаос. Словно… элементарной важности человеческой жизни недостаточно, чтобы люди никого не убивали. Им требуется для этого уголовный кодекс. Словно не элементарно, что нужно уважать частную собственность. Без законов люди бы начали мародёрствовать и воровать. Я злюсь не на Договор, а только на то, что вся эта мишура человечности, индивидуальности, всеобщей показушной страсти быть уникальными ничего не стоит, если просто взять и убрать законы.

Эдвард смотрел на меня, не отрываясь.

– Ты хочешь сказать, что тебе лично не требуется система, чтобы ты не совершала дурных поступков? – спросил Джаспер.

– Нет. Я и без законов знаю, что человеческая жизнь священна. Но ещё я знаю, что если кто-то попытается отобрать мою жизнь, я имею полное право на самозащиту. Я знаю, что никогда не буду красть и скорее умру от голода. Но я украду, если в чрезвычайной ситуации пища потребуется тому, кто слабее меня или зависит от меня. У меня есть принципы и совесть. Они не совершенны, но я совершенно точно уверена в них.

– И Договор идёт вразрез с твоей совестью… – сказал Джаспер.

– Как и с совестью каждого из вас, – ответила я, понимая, что дрожу всем телом.

Я не справилась. Эдвард был прав. Я подвела его.

– Я делаю вывод, что ты потенциально опасна и способна идти против… – начал Джаспер с сожалением.

– Подожди, – сказал Карлайл, переглянувшись с Эдвардом – белым, как мел. – Белла, твои принципы диктуют тебе нарушать Договор?

Я не задавалась этим вопросом и не ждала его. Я ответила вполне честно:

– Нет.

Джаспер склонил голову с любопытством:

– Ты не лжёшь. Почему же твои принципы не толкают тебя нарушать Договор?

Я посмотрел на Эдварда:

– Это было бы неразумно и эгоистично. Для меня в приоритете жизнь тех, кто мне дорог. Мне дороги мои родители и друзья. Кто знает, что случится, если я натворю глупостей?

– Она может планировать диверсию, – сказала Розали. – Джаспер, ты же читаешь её. Ты понимаешь, что она потенциально опасна.

– При протоколе зачистки на этот момент придётся проверить всех, с кем она контактировала после своего информирования, – заметила Эсме. – Джаспер и Эдвард с этим быстро справятся.

– Каждый из вас узнал о Договоре много лет назад. В те времена ещё не было никаких проверок на адекватность, – раздался голос Эдварда. – Если бы каждого из вас подвергли такой проверке, какой сейчас подвергают Беллу, вы бы прошли её? Каждый из вас смог отреагировать на Договор так, как того требует регламент покорности? Розали, хочешь, я напомню тебе, что случилось, когда тебя информировали? Помнишь свою реакцию?

– Ты предлагаешь нам всем рискнуть ради человеческой выскочки? – спросила Розали резко. – Карлайл…

– В чём-то она права. Но… Джаспер, ведь Белла не лгала, когда говорила, что не преступит Договор? – спросил Карлайл.

– Если возникнут достаточно удобные условия и от неё никто не будет зависеть, скорее всего, Договор она преступит и подойдёт к этому максимально аккуратно. Я знаю таких, как она. Тихие революционеры. Пока что это просто ребёнок, но она будет представлять опасность, если…

– …если лишить её всех, кто ей дорог. Белла пацифистка. Ей уже дорог я и даже вы все, – сказал Эдвард. – А с нами уж точно всё будет в порядке.

– Мы не можем этого знать. Даже вампиры не вечны, – упрямилась Розали.

– Я всё же склонен согласиться с Эдвардом, – вымолвил Карлайл. – Нет сильнее закона, чем человеческий принцип. Нет более законопослушного человека, чем человек, верный сам себе.

– Выходит, Эдвард ей уже дорог, – Розали посмотрела в потолок. – Как интересно…

– Перестань, будь так добра, это нелепо, – протянул Эдвард, переглянувшись с ней.

– А что? В тебя влюблена добрая половина девчонок в школе, – она пожала плечами. – Как это твоё обаяние не подействовало на Беллу?

– Под обаянием ты имеешь в виду мой отвратительный характер и мои попытки напугать её? Даже не знаю, – саркастически отозвался Эдвард, – ты права, никто бы не устоял.

В глазах Джаспера зажглись огоньки. Он явно собирался что-то сказать, и по его лицу я поняла, что он читает в моей душе…

Неожиданно Элис резко схватила его за запястье и с тревогой что-то прошептала ему на ухо. Эдвард посмотрел на своего брата с нескрываемой угрозой.

– Она не влюблена в меня.

Джаспер прислушивался к Элис. Он неожиданно безмятежно покачал головой:

– Пожалуй, нет.

Нет сомнений, в ту секунду меня выручила Элис. Я сдерживалась от того, чтобы посмотреть на неё с благодарностью.

Хотя я не понимала, что такого в том, что я влюблена в Эдварда. Подумаешь. Мало ли какие ещё извращения существуют в природе?

– Я очень надеюсь, Белла, ты понимаешь, что отношения между тобой и таким существом, как Эдвард, физиологически невозможны. Они противоестественны по своей сути.

– Разумеется, – спокойно ответила я.

– Мне не кажется, что она понимает до конца, о чём речь… – пробормотал Джаспер.

– Давайте на этом закончим и перейдём к Договору, – мягко перебил Карлайл. – Белла, ты готова ответить по основным вопросам и подписать документы о не разглашении государственной тайны?

– Да, конечно…

– Вы совершаете ошибку, отец, – сказал Джаспер. – Обычно вы прислушиваетесь ко мне. Эдвард даже читать мысли её не может.

– Элис – очень чуткое существо, – неожиданно отстранённо и не по теме сказал Карлайл. – Я знаю, что она пыталась обнародовать Договор когда-то. Мы защитили её и уберегли от ошибки. Мы защитим и нового человека в нашем клане вне зависимости от того, является ли он вампиром. Я хочу так же напомнить вам всем, что мы все должны держаться друг друга. В клан информированных принимаются люди прямодушные, способные следовать нашему уставу, люди без психопатологических наклонностей и с безупречной репутацией. Белла тоже чуткая девушка, но она юна, у неё нет ни способов ни достаточной информации, чтобы быть вредной. А со временем, если мудрость оставит её, и она сознательно подвергнет опасности наш клан, мы все понимаем, что должны будем сделать. Мне, в самом деле, странно, что вы все так перепугались амбиций человека. Ребёнка.

– Я предупреждаю вас, что она будет для нас опасна, – твёрдо вымолвила Розали, – больше мне сказать нечего.

– Мы пока ее курируем? – спросил Эдвард, мрачно посмотрев на сестру.

– Только ты, – покачал головой Карлайл. – Ты несешь за нее ответственность до конца нашего расследования. Потом с ней будут сохранять тесную связь и наблюдение до тех пор, пока она не поступит в Куантико.

«То есть… после расследования они просто уедут, – подумала я. – И Эдвард тоже».

Я постаралась не выдать того, как отношусь к такой новости.

– Понятно, – спокойно вымолвил Эдвард.

– Белла, как тебе, должно быть, уже известно, до 1947 года мы были кочевыми вампирами, – заговорил Карлайл. – В сорок третьем году мы были информированы и отозваны в Рим. Через некоторое время стало ясно, что Договор работает и начинает быстро приходить в действие. Он не был идеален, но в мире тогда царил такой беспорядок, что никого не удивляли некоторые происходящие странности. К пятидесятому году система была почти налажена. Мы стали охотниками. Мы сотрудничаем с людьми добровольно, как и они с нами. Альтернативой Договору могло стать либо наше уничтожение, либо конфронтация с людьми, так как гвоздем проблемы являлся способ нашего питания. Мы сильны и обладаем невероятными способностями. В разумном мире такую силу следует хорошо контролировать. Договор жесток. Об этом не говорят вслух, но этого никто и не отрицает. Тем не менее, в каких бы жутких красках не предстал он перед тобой, уровень смертности людей во многих странах не стал ни выше, ни ниже. Вампиры и раньше охотились на людей, только в прошлом в зоне риска были без исключения все.

Я молчала, хотя мне хотелось выкрикнуть: «Неужели вы не видите разницу? Раньше нас убивали случайно, а сейчас – по разрешению властей, которым слепо доверяют целые страны…»

– Когда я узнала про Договор, то сбежала, – неожиданно холодно бросила Розали, проницательно сверля меня янтарными глазами. – Я отказывалась принять такой порядок реальности. Во-первых, никто не указывает мне, как питаться. Во-вторых, даже я никогда не воспринимала людей, как пищу, за которую можно выторговать себе жизнь и свободу. Это слишком цинично даже для меня, а ведь я очень стара. Я была бы казнена, если бы не моя семья. И не было дня, когда я не жалела, что узнала про Договор.

В ней было нечто мятежное и одновременно царственное. Она была откровенна, и единственная осмеливалась открыто говорить всё, что думает о Договоре. С той секунды я совсем не могла злиться на нее.

– Я не обладаю тем мятежным духом, который позволил бы мне протестовать…

– Ты лицемерка, – бросила мне Розали, и я опустила взор. Она имела право на эти слова.

– Хватит, милая, – строго, но вместе с тем нежно сказала Эсме. – Ей нелегко. От нее требуют немедленного послушания. И никто не защитит ее в случае, если она выкажет активный протест.

– Это верно, – подтвердил Карлайл. – Однако, лично я удовлетворен встречей с тобой, Белла. Ты талантливая девушка и, уверен, тебе найдется применение в новом мире, который ты желала познать.

Его слова не принесли мне облегчения. Он сказал их, словно отдавая дань обычаю, норме. Не то чтобы он лгал, но мне показалось, что он был не до конца искренен. Холодок страха мягко тронул мою спину.

«Счастье-то какое…» – саркастично подумала я.

– И всё-таки я не согласен, Карлайл, – медленно произнес Джаспер. Он всё это время смотрел на меня без неприязни, но крайне внимательно.

– Я говорю вам, что эта девочка принесет нам много проблем. Я знаю, что она чувствует. И это не те чувства, которые легко подавить, как бы сильно она не пыталась это сейчас сделать, – добавил он в ледяной тишине. – Эдвард жестоко ошибся и подверг нас риску, понятно, не специально.

– Джаспер, за нее ручаюсь я, – вымолвил Эдвард. – И, если что, проблемы будут только у меня. Я тоже умею изучать людей. Мне известны все ее чувства, потому что я наблюдал за ними в течение долгого времени. Я изучил всю ее жизнь и душу. Ты читал мой отчет.

– Да-да, и всё-таки…

– Я не вижу из-за нее никаких проблем, – заметила Элис, погладив сидящего рядом Джаспера по ладони. – И, если это для вас имеет какое-то значение, я вижу, что именно благодаря ей мы поймаем Джеймса.

После этих слов, сказанных с торжественной насмешкой, она обвела присутствующих значительным взглядом, загадочно улыбаясь при этом.

– Так и есть, – добавила она. – Видение пришло непосредственно перед приездом Беллы. Я видела ее, а рядом Джеймса, которому Эмметт и Джаспер отрывают голову. Видение было коротким, и много я заметить не успела, но факт остается фактом. Она приведет нас к нашей головной боли, за которой мы гоняемся столько времени.

– Постой, – тихо сказал Эдвард. – Джеймс… будет рядом с ней? Белла в твоём видении жива, Элис?

– Она лежит, – спокойно ответила девушка, – но она определенно жива. Даже если она ранена, я этого не вижу. Думаю, дело в ее запахе. Он очень неплох для современного человека. И очень сильный.

– Так, мы обсудим это всё чуть позже, – сказал Карлайл. – Я буду считать, что единодушно мы приняли Беллу в свою команду.

Воцарилось характерное молчание, какое бывает перед грозой и после принятого решения, которое устраивает не всех. Несогласие витало в воздухе, не способное родиться до конца вслух.

– Эдвард, тебе следует показать Белле наш дом и лучше ознакомить с делами. Остальных жду в конференц-зале. Присоединитесь к нам позже.

Неожиданно Эдвард почти свирепо посмотрел на Розали. Та пожала плечами:

– Не читай мои мысли, чтобы не расстраиваться.

– В чём дело? – быстро спросил Карлайл.

– Даже не думай, Розали, – прошептал Эдвард быстро одними губами.

– Позже, – пробормотала она. – Я обязана делиться такими мыслями, как аналитик.

– Будьте добры оставить свои разногласия на потом, – сказал Карлайл. – Мы выслушаем каждого, кто пожелает высказаться.

Он позвал остальных на второй этаж, и очень скоро мы с Эдвардом остались вдвоем. Он выглядел не то, чтобы возмущенным, просто напряженным и слегка дезориентированным новой проблемой.

– Они на это способны… Да, вполне, – он перевел взгляд на меня.

– Что случилось? – требовательно спросила я.

Он покачал головой:

– Мне нужно подумать.

Мы с ним медленно поднялись на второй этаж. Слегка тесный, идеально прямой коридор упирался в стену. Мы прошли мимо нескольких дверей и подошли к последней. На стене висел крест. Вся мебель здесь принадлежала когда-то прежнему хозяину, но деревянный гладко полированный крест выбивался из всей картины стиля дома. Эдвард рассеянно проследил за моим взглядом.

– Он выглядит… другим, – мне показалось разумным на время отвести его от его неприятных мыслей.

– Он вырезан в середине семнадцатого века, – пробормотал Эдвард. – Карлайл не расстается с ним. Он принадлежал его отцу. Странно, что он помнит своих родных. У всех нас о них несколько смутные воспоминания.

– Если не секрет, сколько лет твоему приемному отцу?