Текст книги "Сумерки разума (СИ)"

Автор книги: in-cognito

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

========== Предисловие (можно пропустить) ==========

Однажды классе в восьмом я увидела невозможную картину в своём классе. Я увидела добровольно читающего человека. Очень удивлённая, я спросила у неё:

– А что ты читаешь?

– Это “Сумерки”, – почему-то с неохотой ответила она.

Я знала только одни “Сумерки” – “Сумерки богов”, философское собрание сочинений, которые я как-то читала. Среди них был “Антихристианин” Ницше, но речь шла явно о чём-то другом, и я спросила:

– А про что там?

Просто хотелось знать, какой писатель умудрился заставить читать моих одноклассников. На перемене, Карл! Что это за чудесный человек? Кто этот автор? Раньше я видела только Фраевские книги в руках сверстников (хотя и не в своём классе), но они все были уже мной прочитаны, и я думала, что напала на новую золотую жилу.

– Ну, там про вампиров и оборотней.

– Как про Дракулу? – спросила я.

– Нет, там вампиры в школу ходят, это современный мир.

– Интересно, – сказала я. – И про что там?

– Ну, там одна девушка влюбляется в вампира…

“Наверное, это классно написано, – подумала я. – Обычная девушка влюбилась в самого опасного хищника на планете. Там должна быть крутая завязка, драма, глубокий сюжет”.

– И чего, он отвечает взаимностью? – спросила я.

– Ну… сама прочитаешь.

Конечно же я представила себе следующее: главный герой вампир – прожжёный монстр, питающийся людьми, этакий Лермонтовский демон. Девушка – наивная и простая девушка с глубоким внутренним миром. И там показано, как жестока бывает любовь, когда эти противоположности сталкиваются. Наверняка же он убьёт её в конце или обратит или ещё что. Но этому будут предшествовать страдания и куча интересных диалогов в стиле нравоучительных сентенций в поздних произведениях Жорж Санд!

О, как велико было моё разочарование, когда я села это читать…

Нет, дело совсем не в том, что книга не соответствовала моим ожиданиям – это бы я вполне пережила. Хуже всего то, что прекрасная, романтичная и глубокая мысль, заложенная в центре текста оказалась изуродована поверхностными персонажами, отсутствием сюжета, внятной проблемы и просто ужасным языком.

В целом, можно ругать “Сумерки” и часто это делают, не читая книгу, но я прочла её. И по факту:

Характеры героев прописаны поверхностно.

Эдвард: умеет любить, храбрый и сильный, добрый, с закостенелыми моральными нормами, немножко циник, высокомерен, почему-то девственник в свои почти сто лет до тех пор, пока не встретил Беллу. (Спишем это на вампирскую природу.)

В целом обычный юноша, застывший в собственном возрасте, почти ничему не научившийся и ничем не интересующийся, кроме музыки и крови, склонный к скуке, тяжёлый на подъём. Может, ему и ещё что-то интересно (Белла, конечно), но мы этого не узнаем.

Он предсказуем и не интересен. При этом его характер роли не играет. Он по умолчанию идеален. Его характер просто не играет роли на фоне его внешности, которую, в отличие от характера, автор описывает очень ярко. Это не равновесие – сильный акцент на внешних данных персонажа и серость его содержания – как бы превращает Эдварда в глянцевый подростковый идеал.

Теперь Белла. Она описана так же, как Эдвард. Повествование ведётся от первого лица, так что её переживаниям уделяется масса времени. Кто же такая Белла? По сути, никто. То есть, она храбрая, начитанная, скромная, красивая. И всё. По большей части она интересуется, кто и что о ней думает, у неё невероятно большое ЧСВ, она лишена самоиронии и попросту не интересна.

В чём суть их отношений?

Белла полюбила Эдварда за то, что он красивый. Точка.

Эдвард полюбил Беллу за то, что у неё запах крови приятный. Изначально он её терпеть не мог, но от любви до ненависти один шаг, и этот шаг был преодолён. Писательница искренне попыталась описать, как Эдвард неожиданно видит в ней уникальность, но это опять же было неубедительно, потому что по факту Белла обычная школьница с псевдо-глубоким внутренним миром. И в этом нет ничего плохого, но её восхищение Эдвардом описывалось куда красочнее, чем её мысли, характер и события, так что сама она не вызывала интерес.

Самое отвратительное – одноклассники Беллы. Все они – декорации. У них нет личности, они все шаблоны, и автор никому из них не симпатизирует. Они там нужны только для того, чтобы оттенить особенность и крутость главных героев.

Но.

Как бы ни была плоха эта книга, я увидела в ней нечто ценное. Основную мысль. Эта мысль была изуродована, испачкана, извращена и погребена под всем выше описанным. Мысль заключается в том, что чудовища тоже способны любить.

Красивая, наивная и светлая мысль. Кажется простой, не блещущей оригинальностью, но она мне так понравилась, что я прочла книгу залпом, бережно вытаскивая между строк все ценные мысли, всё искреннее, что только было в тексте. Эта мысль для меня была важнее всего плохого, что я в ней увидела.

Я прочла у кого-то цитату: “Я написал то, что мне хотелось прочитать. Люди этого не писали, пришлось самому” © Клайв С. Льюис.

И это причина, по которой я захотела переписать “Сумерки” на свой субъективный лад. Я хотела прочесть эту книгу в том виде, в каком она мне понравится. И так как я нигде не нашла того, что меня бы устроило, я решила написать такую книгу сама, отредактировав оригинал.

Я не имею никакого права говорить, что моя версия лучше. Честно – она не лучше. Она просто другая и далеко не всем понравится. Айн Рэнд крайне не рекомендовала писателю становиться философом с транспорантом в своих текстах, но я им стала. Поэтому в книге очень неторопливое повествование, много мыслей и размышлений. И там нет любовной линии. Там есть взаимопонимание.

Эдвард – столетний вампир, циник, убийца, но нельзя назвать его злым, потому что у него есть свои догмы и правила. Он не влюбляется в Беллу только из-за запаха. Этого, мягко говоря, мало, чтобы заинтересовать столь искушённое существо. Но она интересует его кое-чем другим.

Белла – синий чулок, не красавица, но очень высокомерна. Не самый приятный персонаж и в то же время обыкновенный до зубовного скрежета. Типичный подросток, который хочет быть не таким, как все. Она достаточно умна, чтобы не купиться на внешность Эдварда, и он цепляет её далеко не сразу.

Это две потерянные души в своём мире, которые в какой-то момент находят друг в друге отдохновение, свободу, отдушину. Которые могут довериться друг другу и стать ближе не как любовники, а как родственные души. Увы, это не длится долго из-за того, что оба они подчиняются тому, в каком мире живут.

Весь текст – исключительно моя вкусовщина, я писала без какой-либо оглядки на канон, если честно.

========== Диалоги со сфинксом. Часть первая – Сфинкс видит тебя ==========

ПРОЛОГ

Как правило, мы серьёзно задумываемся о смерти только в те секунды, когда видим ее уродливое лицо. Перед тем, как попасть в аварию. После того, как мы узнаём, что умираем от рака. Или… когда перед нами стоит убийца, от которого нет спасения. Только тогда она становится очевидна, собственное тело кажется бесконечно хрупким и уязвимым. Мы воспитаны на поколении пренебрежения к смерти. Мы каждый день видим её на экране. Производители кино тратят уйму денег на то, чтобы мы искренне верили в то, что перед нами насилуют человека или кого-то до смерти пытают. Мы смотрим оценивающе и говорим:

– Не натурально. Актёр плохо играет и кровь похожа на кетчуп.

Но когда действительно смерть перед нами – гримаса пренебрежения сползает с нашего инфантильного потребительского сознания грязной тряпкой. Когда смерть перед нами, она, чёрт возьми, натуральна. И мы оказываемся совершенно неподготовленными. Мы не сидим на диване и не смотрим, как кто-то пытает кого-то до смерти. Теперь мы на месте жертвы, и очень скоро умрём по-настоящему.

Убийца смотрел мне в глаза, и я… кожей могла чувствовать его внутренний смех.

– Когда мы виделись в последний раз, ты держалась куда более смело. Что такое? Где же твоя бравада?

Он имел право говорить это. Так мне и надо. Я сама сюда пришла, как дура.

– Говорят, ты пытаешь своих жертв, – промолвила я спокойно, стараясь не дать ему шанса питаться моими эмоциями, страхом. Бессмысленная затея, так как у меня сильно подгибались ноги.

– Правильно говорят.

– И…

– Тебе будет больно, – глядя мне в глаза, ласково произнёс он.

***

Диалоги со сфинксом. Часть первая – Сфинкс видит тебя.

Шумный и пестрый Финикс пролетал мимо открытого окна в машине. Я слышала, как мама время от времени спрашивает меня, уверена ли я, что я хочу уехать. Как будто у меня был выбор…

Рене поразительно легкомысленна, но я очень ее люблю. И уезжаю, собственно, именно поэтому. Не так давно в ее жизни появился особенный человек, и им обоим хотелось жить для себя, я это чувствовала. Они ни за что не сказали бы мне, что я им мешаю. Они такие милые со своими свиданиями, сюрпризами по утрам, смущёнными поцелуями при мне. Я чувствую, что стесняю их. Я лишняя в их прекрасном, идеальном мире любви и согласия. Они совершенно в этом не виноваты.

Прощаясь с городом, я высунула руку из машины, ловя ладонью теплый ветер. На горизонте вздымались и опускались изящные силуэты невысоких гор. Машина нырнула вниз холма, и горы тоже чуть качнулись.

Мне нравилось залезать на крышу нашего дома и оттуда смотреть на знакомый контур города – сверкающие небоскребы на фоне невозмутимых, красно-желтых вершин… Интересно, когда я их еще увижу?

Так, лучше об этом не думать.

Форкс, куда я скоро приеду – это нечто полностью противоположное Финиксу. Крохотный, закутавшийся в дожди и туманы, он полностью оделся в густую, сырую зелень дремучих лесов. Дожди там идут большую часть года, включая зиму – самую печальную зиму на планете. Это злой брат-близнец Твин Пикса. Не хватало только водопада и лесопилки. Здесь никогда ничего не меняется – ни старомодная вывеска кофейни недалеко от дома моего отца, ни старинный фасад слегка облезлой городской клиники. Куда бы ты ни взглянул – ты увидишь на горизонте вздымающийся могучий лес. И почувствуешь себя, словно в ловушке этой зелёной плотной стены.

Из зачарованного, застывшего во времени Форкса меня когда-то увезла мать. Она сбежала от отца, который упрямо не желал покидать родные места. Вольная и бродячая душа Рене жаждала солнца, перспектив и свободы. Каждое лето, тем не менее, я ездила сюда. Во время подросткового периода я поссорилась с отцом, заявив честно, что не способна приезжать сюда на срок, больший двух недель. Отец, как обычно, просто меня понял и сказал, что отныне его отпуск мы вдвоем будем проводить в Калифорнии.

Я рассказываю всё это, чтобы было ясно, с каким внутренним отчаянием я бросала шумный, пронзительно живой и просторный Финикс – одновременно дерзкий и романтичный, палящий и нежный. Я меняю его на сумрачный и тихий Форкс. И в молчании этого мирного городка мне всегда виделось нечто неспокойное, как затаенное, тщательно скрываемое безумие.

– Ну, послушай, милая, – в который раз почти робко произнесла мама, – я уверена, что ты погорячилась с переездом. Только скажи, я тут же разверну машину, и…

Ну, конечно, машину она развернет и сделает это с радостью, только я не передумаю. Сейчас я скажу, рыдая, что не хочу в это ужасное место, и мама меня обнимет, развернёт машину, и всё начнётся сначала.

Мне душно в их мире. Я не передумаю.

Быстро посмотрела в ее открытое лицо. Рене из тех легких и непосредственных женщин, которые сохраняют молодость души до самых поздних лет. Во всяком случае, мне часто казалось, что не она меня опекает, а я ее. Вот и сейчас я слегка укоризненно на нее посмотрела и покачала головой:

– Мам, я уже забрала документы из школы. Всё будет хорошо, я действительно хочу уехать.

Мысленно проверила, ничего ли не забыла. Счета должны быть оплачены, продуктов достаточно… Впрочем, обо всём позаботился Фил. Он ей подходит, он заботится о ней, и мне не страшно оставлять ее с ним. Просто я привыкла всё предусматривать.

– Передавай от меня привет отцу, – вздохнула она с печальной улыбкой.

– Передам.

– Не забывай мне звонить, – говорила Рене. – Только скажи, и я заберу тебя из Форкса.

– Я никогда еще не забывала тебе звонить.

– Это точно, – кивнула она. – Я в тебе уверена, Белла.

Еще бы. Я выросла в атмосфере постоянных перемен. Рене – добрая и прекрасная женщина, но совершенно не создана для раннего материнства. Большую часть своего детства я делала всё сама – сама собиралась в школу, сама подбирала себе занятия, сама решила, куда хочу поступить и кем стану.

Почти через семь часов я увижу утонувший в зелени большой и старый дом моего отца. Чтобы до него добраться Чарли будет целый час везти меня в машине.

Самое сложное с родителями – чаще всего ты не знаешь, о чём с ними говорить. С мамой просто – говорит всегда она. Папа же неразговорчив, подобно мне. Если Рене не подозревает ничего, то отец догадается, насколько сильно я изменилась. Он поймет, почувствует кожей, насколько мне скучно… Насколько мне скучно с ними обоими.

Этот мир бесконечно предсказуем. Мне еще нет восемнадцати, а я уже состарилась.

Папа всегда был рад меня видеть, но никогда этого особенно не показывал. Застегнутый на все пуговицы, серьезный, вдумчивый человек. Его невозможно обмануть, но и понять его до конца сложно. Я знаю, он встретит меня, посмотрит внимательно на меня своими синющими глазами, очень сдержанно обнимет.

И будет молчать всю дорогу.

Стена несильного, но уверенно льющего дождя встретила меня уже в Порт-Анджелесе. С неба тянуло могильной сыростью, ветер склонял к земле тонкие деревья, прохожие безнадежно прятались от непогоды под капюшонами и зонтами. Этот дождь меня ненавидел. И я ненавидела его.

Мой отец – шеф полиции, поэтому приехала за мной его патрульная машина. Помню, я пыталась сойтись с ним на почве моего интереса к его работе, но он сказал мне, что девушкам не стоит любопытствовать относительно таких вещей. Я обиделась и больше с ним на эту тему не говорила, хотя и хотелось.

Эта полицейская машина – местная достопримечательность. В крохотном городе шерифа Свона – моего отца – знали все. Ездить по городу в его машине – значит стать знаменитостью, причем, в плохом смысле этого слова. Поэтому я захотела купить себе машину немедленно, не смотря на скромный бюджет, имеющийся в моём распоряжении.

Я спускалась по эскалатору, когда увидела папу. Помахала ему рукой, но так торопилась, что очень не элегантно споткнулась и упала прямо в объятия отца.

– Ты… не изменилась, – иронично улыбаясь одними глазами, произнес он.

– Привет, пап, – пробубнила я. – Рада встрече.

Он сдержанно кивнул:

– Как там Рене?

– Всё отлично, она передавала привет.

На этом моё красноречие иссякло. Мой папа, впрочем, комфортно чувствовал себя там, где у любого смущение перевешивает здравый смысл. Он спокойно пошел чуть впереди меня с моим багажом.

Сев за руль, он сообщил:

– Подыскал тебе приличную машину по подходящей цене. Тебе… точно понравится. Должно, – добавил он. Последнее слово меня здорово насторожило. Я беспомощно спросила:

– И какая это машина?

– Пикап, «шевроле».

– Ты шутишь! – воскликнула я. – Где ты ее достал?

– У Билли. Помнишь Блэков? Он сейчас в инвалидном кресле, и продает свой пикап.

– Это… неожиданно, пап, но, кажется, у Билли были дети?

– О, поверь мне, они далеки от намерения ездить на пикапе, – тон, с которым он это сказал, показался мне очень странным, но я решила не уточнять.

Билли Блэк… Не удивительно, что я не сразу вспомнила его. Это лучший друг моего отца, который потерял способность ходить в страшной автомобильной аварии, где погибла его жена. Мне известно, что он после этого больше не женился.

Некоторое время мы с отцом молчали, а потом я осторожно спросила:

– Какого года выпуска машина, ты сказал?

– Я ничего не говорил о годе выпуска.

Судя по тону голоса, Чарли не случайно умолчал об этом, поэтому я с спросила уже с некоторым нажимом:

– Папа, когда ее выпустили?

– Ты должна понимать, что Билли механик от бога, и в его руках даже раритет будет гонять, как…

– Сколько лет машине? – слегка повысив тон, спросила я, приподняв брови и проницательно глядя на отца. Тот мельком посмотрел на меня и усмехнулся, явно сдаваясь:

– Я ничего не знаю о годе выпуска машины. Билли приобрел пикап в восьмидесятых.

– Новым, разумеется?

– Вообще-то, нет, – аккуратно ответил Чарли. – Полагаю, машину собрали в начале шестидесятых.

«Ой, мама, как же я буду ездить на этом динозавре?»

Я попыталась сделать вид, что информация меня не шокировала.

– Пап, ты должен понимать, что я умею водить, но я не механик. И, если с ней что-то случится, у меня нет денег на починку.

– Белла, перестань, я тебя уверяю, что этот зверь переживет любую современную машину. Сама в этом убедишься.

Он всегда был предусмотрительным. Когда он что-то делал или выбирал, то смотрел на надежность. Если дружба, то верная, если любовь, то до гроба. У отца до сих пор никого нет. Я знала, что если Чарли ручается за машину, то она и впрямь «зверь».

– Ладно, но в вопросах цены я не допущу компромиссов.

– Не сомневаюсь, – фыркнул он. – Но я его тебе подарить, вообще-то, собирался. И купил его. Добро пожаловать, милая.

Пробормотав всё это, он смущенно и слегка натянуто улыбнулся. Я понимала, что это значило для Чарли. Благодарность за то, что я решила переехать к нему. Моя мать бросила его из-за этого города, и моё возвращение как бы являлось его утешением. Возможно, самым большим утешением за годы. Я поняла, что сейчас заплачу. А при папе я плакать никогда не могла. Несколько секунд я с преувеличенным вниманием смотрела в окно.

– Большое спасибо, пап. Я могла бы позволить себе машину…

– Мне в радость сделать этот подарок, Белла, – немного принужденно сказал он.

В тяжелом, густом молчании протекло еще тридцать секунд, пока я лихорадочно думала, чего бы такого спросить как можно более отвлеченного.

Кажется, я поинтересовалась, что новенького в городе, хотя делать этого не следовало. В Форксе нет времени. В Форксе нет будущего, и тут ничего никогда не меняется. Этот город заколдован. Такой ответ читался в молчании моего отца, который сделал вид, что не услышал вопрос. Тогда мы заговорили о погоде, что было еще хуже, потому что погода тут только одна – отвратительная.

– А всё-таки зря ты ругаешь дождь, – проронил Чарли. – Только посмотри на этот лес…

Он, чёрт возьми, был прав. Я могу сколько угодно описывать Форкс в самых мрачных красках, но в нём было и нечто мистическое. В густоте малахита зелени глубокого, насыщенного кислородом леса был покой. Листва казалась яркой, словно глянцевой. Низкие тучи переливались всеми оттенками холода – от бледно-голубого до черно-фиолетового.

«В глубине этого леса кроется вечная тайна», – вот, о чём я всегда думала. О скрытом безумии в тени спокойствия.

Затаив дыхание, я смотрела на древний лес, текущий вдоль дороги. Плотные стволы деревьев утопали в море из цветов и папоротника. Они хранили молчание и важно раскачивали кронами под ветром. Да, пожалуй, это очень красиво. Только почему от этой мрачной, строгой красоты у меня так ноет сердце?

Однажды мой отец сделал Рене подарок. Он купил ей огромный двухэтажный особняк. Каким чудом ему это удалось – понятия не имею. Дом выглядел строго и надежно. Кирпичный, с небольшими окнами и неромантично плоской крышей – он маме абсолютно не понравился. И я тоже никогда не любила его. Слишком большой, холодный и наполненный какими-то посторонними звуками. Ночью, засыпая, можно услышать, как в подвале что-то скребется, как за окном поскрипывает ветками о стекло осина, как потрескивают половицы пола. Будто у дома и впрямь была душа. Непонятная и странная.

Прямо у дома расположился старичок-пикап. Несмотря на то, что машина и впрямь была старой, краска на нём блестела. Машина выглядела просто, элегантно и дружелюбно.

– Знаешь, а он мне нравится, – искренне сказала я. – Большое спасибо.

Папа пожал плечами и смущенно улыбнулся:

– Я рад.

Можно расслабиться. Я не поеду завтра в новую школу, как преступница, на машине с мигалками.

Моя спальня выходила окнами во двор. Я хорошо помнила и эту комнату и двор. На широком подоконнике я читала книги. Когда я болела, чаще всего лежала не в постели, а сидела в кресле-качалке. Теперь там лежали мои куклы. Даже жутко было их видеть – ожившие призраки детства. Я обрадовалась интернету. На столе стоял компьютер с выпуклым, маленьким мониторчиком, но от него тянулся новенький провод модема.

– В общем, располагайся, – коротко произнес мой отец, – а я пока внизу буду…

И он ушел, неопределенно махнув рукой.

Он всегда был поразительно тактичен. Он не стал лезть с неловкими разговорами, стоять в дверях, наблюдая, как я раскладываю вещи. Мама бы именно так и сделала, заполнив молчание болтовнёй.

Только оказавшись в этой комнате, я поняла, как далеко нахожусь от теплого неба Аризоны. Отныне я в зачарованном царстве, я так же проклята, как этот город. «Нужно думать о том, ради чего я приехала сюда», – сказала себе я.

Здесь не было моих любимых магазинчиков, не было инди-кофеен… Здесь не было ничего. И хотя леса Форкса выглядели необъятными, мне хотелось не гулять в них, а повеситься на ближайшем дереве.

В местной школе меньше четырехсот учеников. Четыреста тридцать два училось только на моей параллели в школе Финикса. Все выросли здесь и знают друг о друге всё. Они ходили в один детский сад, дружили вместе. Новенькие надолго остаются в центре внимания, так что до самого выпуска мне не суждено стать тут «своей».

Будет очень смешно, когда я скажу им, что из Аризоны. Проблема в том, что все южанки – загорелые, подтянутые и активные, я же – полная противоположность. У меня бледная совершенно не поддающаяся загару кожа, из-за которой меня постоянно спрашивали, не болею ли я, например, чахоткой. Для пущего контраста у меня темно-каштановые волосы. Спортивной или хотя бы гибкой я не была, и все без исключения занятия физкультурой для меня являлись пыткой в начальных классах. Мяч в моих руках превращался в оружие – опасное и для меня и для других. Я даже не могла прыгать через скакалку, не заработав пару синяков. По этой же причине я не танцую. Нужно добавить, что когда я нервничаю, моя неуклюжесть приобретает масштаб катастрофы.

А в первый школьный день я буду страшно нервничать… Впору доставать наколенники и каску.

Я со вздохом вытащила свои ванные принадлежности на столик и посмотрела на себя в зеркало. Оно отражало там худенькую, очень печальную девушку с желтушной кожей лица. Я не была некрасива, но и миловидной меня назвать сложно. Не помню, чтобы я зацикливалась на своей внешности, меня всегда интересовали другие вещи. Мама и папа думали, что это любовь, шмотки, женские журналы, старинная литература и классика. На самом деле я не против классики, но интересы у меня совсем другие. Я много раз представляла себе лицо мамы, когда я скажу ей… Или, не дай бог, лицо отца, который уже однажды довольно резко высказался касательно этого.

«Возможно, тут мне и место. О чём бы я ни мечтала, чего бы я ни хотела, у меня вряд ли хватит решимости достичь этого. Только посмотри на себя, Белла. Возможно, в Форксе я и проживу всю жизнь», – подумала я, глядя на собственное отражение.

Ночью полил дождь, и сумерки за окном превратились в густой мрак. Когда это произошло, я заплакала. Дело было не в том, что я скучала по матери или по Аризоне. Мне кажется, я немного эмоционально выросла из таких мелочей. Просто в Финиксе я всегда находилась в одном шаге от возможностей. Это большой город, где тебе кажется, что вот-вот случится чудо или ты чего-то достигнешь. В Форксе от возможностей у меня был только выход в сеть через модем при условии, если не занят телефон.

Я не карьеристка. Нет, дело вовсе не в этом. Моя мечта не заключалась в том, чтобы стать примерной женой. В то же время я не хотела, как моя мать, путешествовать по всему свету в пьяном наслаждении жизнью. Я не хотела и работать в глобальной бизнес-корпорации. Я никому еще не сказала, чего хотела бы, потому что даже высказать вслух это просто смешно. Это смешно даже не потому, что я сейчас в Форксе, а потому… кем я являюсь.

Не помню, чтобы я кому-либо высказывала этого вслух. Могу представить, какой смех я бы в ответ услышала.

Выплакав все свои мысли в подушку, я еще долго не могла заставить себя уснуть. Тьму за окном закрывали тюлевые занавески, но в этой тьме шумел тоскливый дождь, метался свирепый ветер, выл, бросался в стекла. Мешали постоянный шум дождя и шелест ветра. Я надела наушники в качестве затычек, но это не помогло. Моё болезненное, маятное состояние пропало только глубокой ночью, когда дождь стал послабее. Я провалилась в сон.

Утренний туман скрыл город белой пеленой цензуры. Видимость почти нулевая, и даже звуки раздавались как-то глухо. Выглянув в окно, я увидела, что мир накрыт саваном полностью – только кайма леса на горизонте напоминала мне о том, что я в клетке.

«Прекрати ныть, Белла. Это было твоё решение, никто тебя не заставлял», – строго сказала я себе.

Папа приготовил завтрак, пожелал мне успехов в первый день школы. Он не сказал мне ничего лишнего и не стал забрасывать вопросами об истинной причине моего приезда сюда, за это я была ему благодарна.

Едва позавтракав, Чарли отправился в полицейский участок. Если честно, именно там и был его дом. Там работают и живут люди, как большая семья. Там даже каждый преступник воспринимается, как нашкодивший хорошо тебе знакомый ребенок соседей. Ни убийств, ни серьезных краж. Бытовая поножовщина встречается раз в год или реже. Спокойный город. Тихий, тихий город…

Завтракая, я зацепилась взглядом за фотографии на каминной полке. Все они были моими школьными, исключая свадебные снимки моих родителей. Глядя на них, я почувствовала, как потеряла аппетит. Снаружи послышался звук удаляющегося автомобиля Чарли.

«Он жил тут один всё это время, – неожиданно подумала я. – После мамы тут не было ни одной женщины».

Сделалось очень не по себе. Я поднялась, подошла к камину и… в последний момент заставила себя не убирать фотографии оттуда. Не я их туда ставила. Это не моя трагедия, не моё одиночество.

«Нужно поговорить с папой. Понятия не имею, как».

Следующей мыслью было:

«Не могу больше оставаться в этом доме. Надо ехать. Плевать, если в школу я приеду раньше всех».

Я надела поверх кофты плотную, теплую, но немного неудобную куртку, выскочила из дома. Немедленно поскользнулась на грязи и мысленно прокляла сырость. Придерживая одной рукой рюкзак, второй криво нацепила на голову капюшон, юркнула в свой пикап. С первой секунды мы с этой машиной подружились. Она, как и всё, что было у меня от отца, вся дышала надежностью.

«Ты меня не подведешь, верно, дружище?» – улыбнулась я.

В кабине царила уютная чистота, от обивки приятно пахло кожей, бензином и мятой. Мотор заявил о своей готовности работать немедленно, едва я завела машину, но сделал это с поистине львиным ревом гоночной машины.

«А ты и правда зверь», – иронично подумала я.

Я включила радио, и мне тут же повезло со станцией. До ушей донеслась переливчатая джазовая композиция. Джаз я люблю только фортепианный, и этот очень мне нравился. Он напоминал мне о солнце.

В Форксе невозможно толком заблудиться, так что и школу я нашла быстро. И узнала ее, как и любую школу, по спортивной площадке, по плоской крыше, автостоянке и очень характерному архитектурному стилю тюрьмы.

Я неловко припарковалась и нервно сжала руль. Нужно попытаться не выглядеть слоном в посудной лавке.

В последний раз посмотрев на несколько корпусов школы из красного кирпича, я мысленно пошутила насчет забора с колючей проволокой вокруг территории и вышла.

Первый корпус украшала старомодная вывеска с надписью «Администрация». Я собиралась узнать расписание заранее, чтобы потом не тыкаться бестолково в двери.

Я торопливо пошла к двери корпуса и, задержав дыхание на секунду, вошла внутрь. Это было совсем не похоже на администрацию. Мягкий ковер, удобные кресла, уютное тиканье часов, пахло кофе и выпечкой. Я словно оказалась в гостях доброй бабушки. Здесь царил творческий беспорядок. На стойке лежали кипы папок и бумаг с яркими ярлычками, откуда-то слышался звонкий женский смех. За стойкой на меня с доброжелательным любопытством смотрела молодая круглолицая девушка в легкой одежде. Вероятно, местные совсем привыкли к холодам.

– Доброе утро. Могу я чем-то помочь? – улыбнулась администратор.

– Я Изабелла Свон…

Стоило мне это сказать, как глаза девушки на секунду ярко вспыхнули. Обо мне тут знали. Знали, что я дочь шерифа – завидного холостяка, кстати. Знали, что моя мать от него со мной сбежала. Еще знали, что я ханжа и зазнайка, которая не общалась с местными ребятами, когда приезжала на летние каникулы.

– О… – выдала она, – конечно-конечно, – и тут же начала что-то искать среди множества папочек на рабочем столе. – Расписание и карта школы. Не заблудишься.

Она вежливо рассказала мне о порядках в школе, о том, где и какие кабинеты находятся. Затем вручила необходимые формуляры и добавила с забавной гордостью:

– Надеюсь, тебе понравится в нашем городе.

Возможно, она была искренна. Я не могла сказать ей, что мне не может понравиться в Форксе. Моя не способная на лицемерие мимика выдала какую-то кислую, неуклюжую улыбку, и я поспешила убежать из корпуса администрации.

К тому времени, как я освободилась, стоянка была забита автомобилями, и мой пикап среди них смотрелся немного скромно. Я решила свыкнуться с парковкой и села за руль, чтобы объехать территорию школы. К некоторым вещам лучше быть готовой заранее. Помимо моего старичка среди машин выделялся довольно пафосный, современный консервативного серебристого цвета вольво. Как пуля.

Объехав территорию, я припарковалась на самом неприметном месте, немного изучила карту, сидя в машине…

«Ладно, хватит. Ты готова. Пора выходить».

Слава богу, я быстро сделалась невидимкой и проскочила в школу, слившись с остальными ребятами.

Мне удавалась моя маскировка плоть до самого порога в класс. Меня не замечали даже мои будущие одноклассники. Это моя особенность – я невидимка. Если я хотела, даже учителя не спрашивали на меня на уроках, будто меня не существует. Что я умела, так это оставаться серой и незаметной. Однако, мне здорово не повезло – помещение для занятий оказалось поразительно тесным, и не заметить в нём новенькую очень сложно.

Передо мной были двое в плащах. Они сняли их и повесили на вешалку. Я стянула с себя куртку и повесила на свободное место.

«Глупо, что я так волнуюсь, учитывая, какие цели преследую», – мрачно подумалось мне, и я решила быть хоть немного смелее.