Текст книги "Последняя жизнь (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Просто дай мне трое суток, чертова рыбина. Слышишь меня, Джон Ватсон? Мне нужно только трое суток. Пообещай!
Джон хочет сказать, что трое суток у Шерлока есть, но сон приходит раньше. Как Джона забирают из барака арестантов, он опять не помнит.
Сознание возвращается медленно, словно пробираясь сквозь туман, наощупь. Джон долго заставляет себя открыть глаза, а когда все же это происходит, едва не слепнет от окружающей белизны. Стараясь не показать, что очнулся, он сквозь ресницы осматривает помещение, в котором находится. Скорее всего, это тот самый лазарет, куда его доставляют перед тем, как поместить очередной раз в одиночку. Джон лежит на кушетке, к нему подключены какие-то приборы и датчики, комнату наполняет едва слышное жужжание и острый запах медикаментов. В углу чем-то занят медбрат или доктор в белоснежной форме. Похоже, белый цвет доминирующий в этой тюрьме. Пока человек в белом не понял, что Джон очнулся, тот цепко обводит взглядом помещение, в поисках того, что пригодилось бы для осуществления плана. Рядом с кушеткой стоит столик на колесиках с набором хирургических инструментов. То, что надо. Джон быстрым движением руки стягивает со столика полевой скальпель, в сложенном виде размером не больше монеты, и быстро сует в рот, потому что в робе, в которую его одели в лазарете, нет ничего подходящего в качестве тайника. Тип в белом оборачивается, краем глаза, возможно, уловив движение, а потом долго смотрит на Джона подозрительным взглядом, прежде чем вернуться к прерванной работе (Джон видит это сквозь ресницы). Кажется, прокатило. Джон размышляет над тем, почему он очнулся. Скорее всего, повреждения не были столь серьезны, как в прошлый раз, и процесс реабилитации происходит быстрее. В любом случае, не стоит показывать, что он уже в сознании. Джон размеренно дышит, сохраняя прежнюю неподвижность, уплывая мыслями к Шерлоку. Почему он вернулся за ним? Вряд ли все-таки за ним. Джон ни за что не поверит, что Шерлок забрался сюда, в эту гнусность, только из-за него. Скорее всего, очередное правительственное задание, удачно совпавшее с обнаружением Джона. Чушь какая-то. В этот раз Шерлок не вел себя как бессердечный мерзавец. Он был заботлив, он был терпелив, он был… нежен. То, что между ними происходило в том бараке, не было просто сексом, хотя секс был великолепен, Джон вынужден это признать. И Джон не только выполнял повинность, необходимость: он хотел близости с Шерлоком, также как тот хотел близости с Джоном. Это невозможно подделать, это всегда чувствуется. Шерлок его хотел. Почему? Воспоминания об их ночи в пещере? Тогда тоже все было здорово, и Джон не будет больше нести чушь про «просто погреться», они тогда занимались сексом. Получается, их тянет друг к другу, двух мужиков, разных биологических видов тянет друг к другу. Но это же не любовь? Нет, конечно. Любовь, это когда мужчина и женщина, дети, семья, общий дом. А это… Просто страсть. Джон останавливается на таком объяснении, потому что другие могут завести черт знает куда. А думать, что их с Шерлоком друг к другу тянет из-за непонятной страсти, являющейся, по определению, понятием временным, куда как проще. Время пройдет, страсть уляжется и все вернется на круги своя. И глупости, которые они совершали под ее действием, однажды покажутся обоим смешными. Уговаривая таким образом себя, Джон незаметно погружается в сон, усиленный действиями лекарств, а открывает глаза уже в знакомой одиночной камере. Первым делом он проверяет полевой скальпель – слава богу, на месте – теперь привести план в исполнении у него получится. Скальпель – это не тупой ножичек, им можно себе даже живот, как самураи, взрезать (эта мысль Джону в голову уже приходила), и не будет рядом мерзких сокамерников, которые вызовут вовремя врача, чтобы продлить мучения. В одиночке нет такой бдительной слежки, как в людном бараке. Больше никто и никогда не дотронется до Джона без его согласия. Уж право решать жить или умереть теперь целиком и полностью его прерогатива. Джон раскладывает скальпель, любовно проводя по тончайшему лезвию подушечкой большого пальца – остается порез. Острый. С сожалением Джон закрывает скальпель и сжимает его в руке – Шерлок просил трое суток, Джон ему их даст. Пока внутренние часы Джона отмеряют время, сам Джон размышляет о том, что с ним случилось.
Психологическое давление тишиной и затем агитацией его не сломили. Даже боль он вынести смог – в академии бывали и не такие драки с парнями из реального училища, когда в лазарете, при всем могуществе имперской медицины, приходилось отлеживаться днями и кровью потом, после выписки, писать еще долго. Его сломило сексуальное насилие. Шерлок своей нежностью (это слово совсем не подходит острому и язвительному сфинксу, но он и правда был нежен с Джоном тогда) смог не восстановить целостность, но в своем роде наложить некую вспомогательную шину, которая, в какой-то мере, зафиксировала надлом в душе Джона, чтобы однажды он смог срастись. Нет, конечно, боль от надругательства не прошла, она жила и разъедала изнутри, порождая целую смесь комплексов и горьких мыслей. И даже излюбленная формула «я не гей» уже казалась по-детски инфантильной и смешной. Как же не гей, когда его неоднократно пускали по кругу. А уж с Шерлоком он кроме всего прочего еще и удовольствие получал. По сути, его именно что сделали бабой, опустили в том самом неприглядном смысле, после которого, он не понимал, как сможет посмотреть в глаза друзьям по академии, отцу, матери, сестре. Над ним надругались, из него сделали жертву, его растоптали и уничтожили. Когда эти мысли приходили к нему, он тянулся за скальпелем, он не хотел жить, он желал уйти навсегда, чтобы душевная боль наконец-то прекратилась. Но потом он вспоминал Шерлока, его заботливые руки, мягкие губы и прозрачные глаза, и что-то теплое зарождалось внутри. Он честно хотел дать ему шанс. Трое суток не так уж много. Джон отсчитывал время и боролся со своими внутренними демонами. Метаморфозы происходили незаметно, но в какой-то момент сердце, полное желания уйти из жизни, постепенно наполнилось неким фаталистическим ожиданием, вытеснив суицидальное. Джон словно вверил свою судьбу Шерлоку, с каким-то буддистским созерцательством гадая, успеет тот или нет, жить Джону или умереть. Иногда Джон узнавал в этом отвратительном поведении свою двоюродную тетку, ту еще фаталистку, любительницу перекладывать решения на чужие плечи, но ничего поделать с этим не мог – гены. Постепенно его скручивала депрессия, приправленная тишиной и одиночеством. Иногда он гадал, что с Шерлоком, может быть, он забыл о своей просьбе, а может быть, его уже давно здесь нет. Тогда Джон брал в руки скальпель и проводил им по коже шеи, оставляя кровоточащие глубокие порезы. Боль возвращала в реальность, и он продолжал отсчитывать время. Когда трое суток вышли, а Шерлок так и не появился, он наконец-то вздохнул с облегчением.
Джон смотрит на скальпель, определяясь со способом ухода из жизни. Можно перерезать сонную артерию, или ударить себя в сердце, или сделать харакири. Джону, на самом деле, все равно. Для него важно, чтобы не было возможности вернуть к жизни. Тогда, наверное, полоснуть себя по горлу. Рука не дрогнет. Джон бросает последний взгляд на стену-дверь, и приставляет скальпель к горлу.
– Идиот, – шипит запыхавшийся Шерлок, вваливаясь в камеру – стена за ним с тихим звуком встает на место, – прибью недоумка! – он больно бьет Джона по руке, отбирает скальпель и прячет его в карман… Джон в изумлении распахивает глаза – Шерлок одет в белоснежный комбинезон, в каких обычно приходят за ним конвоиры. Да, Шерлок прячет скальпель в карман своего белоснежного комбинезона. – Что, так не терпелось умереть? – его лицо искажено яростью, и Джон искренне оскорбляется.
– Ты просил трое суток, и минуты две назад они закончились, – холодно объясняет он, потирая ушибленную руку – удар у сфинкса поставлен.
– Как ты все буквально понимаешь, где не надо, – брызжет ядом Шерлок, – на, одевайся, рыбка моя ненаглядная, – он кидает к ногам Джона скомканный комбинезон, такой же, как у себя.
– Я не рыбка, – автоматически откликается Джон, а потом интересуется: – Откуда?
– Купил! Не задавай глупых вопросов, – огрызается Шерлок, прислушиваясь к тому, что происходит за стеной. – Поторапливайся, у нас нет времени.
Джон послушно переодевается в комбинезон и приглаживает волосы.
– Мне кажется, я мало похож на их человека, – бормочет он, – нас поймают.
– Им скоро будет не до нас, – бросает Шерлок, все еще что-то слушая за стеной. – Так, а теперь пошли, – он каким-то хитрым способом открывает дверь и выталкивает Джона в коридор. – Иди рядом со мной, делай все, как я, – шепчет ему, стена за ними встает на место.
Шерлок идет знакомым Джону коридором уверенно, словно знает здесь каждый сантиметр площади.
– А теперь нам надо укрыться, – шепчет он, извлекая из кармана маленькую пластиковую карту, и приставляет ее к считывающему устройству одной из дверей.
Дверь отъезжает в сторону, и они вваливаются в складское помещение с рядом баллонов и каких-то ящиков. Шерлок прикладывает палец ко рту и опять прислушивается.
– Сейчас через тридцать секунд баржу тряхнет, – шепчет он Джону, – мы тут же выходим. В коридоре будет суматоха, и на нас не обратят внимания. Следуй за мной, не теряй из виду. Все понял? – Джон кивает. – Тогда… двенадцать одиннадцать десять девять восемь семь шесть пять четыре три два идем!
Баржу сотрясает жесткий глухой удар, рядом с Джоном приземляется упавший с полки аккумулятор для лазерной пушки. Шерлок открывает дверь и тянет Джона за собой. Они оказываются в коридоре, который быстро наполняется людьми в белых комбинезонах, молча суетящимися по своей кем-то определенной надобности. Едва не потеряв Шерлока, Джон бежит за ним, боясь перепутать его спину с чьей-нибудь еще. Когда баржу трясет во второй раз, Шерлок резко поворачивает в небольшой тупичок и с размаху лупит по идентификационной панели.
– Прикрой меня! – просит он, начиная возиться с механизмом открытия дверей, когда панель отлетает, открывая внутренности. – Дешевая праймская технология, – рычит раздраженно, соединяя проводки, пока Джон закрывает собой его склонившуюся фигуру.
Наконец-то дверь открывается, и они забегают внутрь. Дверь тут же закрывается.
– Это кессонный отсек. Лезь в аварийную капсулу, – кричит он Джону.
– Ты с ума сошел? Кто нас выпустит? – кричит ему в ответ Джон. – Там, похоже, метеоритный рой, мы разобьемся.
– Делай, что говорю, – рявкает Шерлок и едва ли не за шкирку засовывает в капсулу Джона.
Джон прекращает сопротивляться, в конце концов, он все равно собирался умереть. Сделать это в компании ненормального сфинкса ничем не хуже, чем в одиночной камере. В капсуле тесно и темно. Шерлок быстро задраивает люк и начинает включать приборы управления. Срабатывает сигнализация, кессонный люк наполняется воем тревожного сигнала и разноцветным миганием огней.
– Ну, давай же, – шепчет Шерлок, запуская приборы управления, – включайся, праймская рухлядь.
Наверное, обидевшись на «рухлядь», двигатель в капсуле наконец-то начинает работать.
– Пристегнись, – командует Шерлок, – сейчас будет жарко…
Джон не успевает, потому что баржу сотрясает от мощного удара в третий раз, люк распахивается, снесенный взрывом, и аварийная капсула вылетает в открытый космос, словно пуля из дула пистолета. Джон потирает лоб, которым приложился о панель управления, собирает себя и все же пристегивается, Шерлок, не отвлекаясь от управления капсулой, протягивает ему антисептическую салфетку. Пока Джон приводит себя в порядок, вытирая капающую со лба кровь, Шерлок уже что-то тарахтит в переговорное устройство. Джон зажимает рану на лбу и вытягивает шею, чтобы посмотреть в маленький иллюминатор.
– Все равно ничего не увидишь, – равнодушно говорит Шерлок, заканчивая короткий сеанс связи. – Обзор маленький. Баржу расстрелял наш военный крейсер, а сейчас он ведет бой с конвоем этой тюрьмы.
– Наш крейсер, это чей? – уточняет Джон.
– Батрейна.
– Значит, кроме нас, никто не выжил?
Шерлок равнодушно пожимает плечами:
– Скорее всего, – за показным равнодушием Джону чудится мстительность, теперь о том, что случилось там, знают только они двое.
Этот ответ Джон переживает про себя, а потом тихо спрашивает:
– Скажи, как тебе удалось вырваться? Там же такая охрана, тотальная слежка…
– Их неуязвимость несколько преувеличена, – надменно заявляет Шерлок и начинает рассказ о своем побеге.
Джон лишь восхищенно качает головой, в конце повествования заключая:
– Невероятно! Просто фантастика! – и Шерлок самодовольно улыбается.
Их подбирает корабль Батрейна, когда основной бой заканчивается. Они минуют шлюзовую камеру и оказываются в длинном коридоре, где их и встречает группа людей в черных костюмах. Одного из них Джон узнает – тот самый представительный сфинкс, который прилетал за раненым Шерлоком к античному театру. Джон облегченно вздыхает, но тут этот самый сфинкс быстрым шагом подходит к ним и отвешивает Шерлоку подзатыльник. Шерлок отскакивает, потирая затылок, и начинает на важного сфинкса кричать. Тот в долгу не остается. Вот так они и переругиваются на вспомогательном батрейнском (Джон жалеет, что не ходил в свое время на факультатив по его изучению), иногда тыкают пальцем в Джона, словно его тут нет, иногда на запястье Шерлока, а иногда на шлюзовую камеру, оставшуюся позади. В конечном итоге, все заканчивается тем, что Шерлока берут под стражу и, заломив руки за спину, уводят куда-то по коридору. Джон рвется за ним, кричит, зовет по имени, но его держат крепко. Шерлок оборачивается и подмигивает Джону, и это последний раз, когда Джон видит его на этом корабле. Самого Джона помещают в одноместную каюту, с удобствами, письменным столом, шкафом и кроватью, но она все равно напоминает Джону одиночную камеру, потому что выходить из нее запрещено. За дверью его караулят два бравых батрейнских гвардейца. Его кормят три раза в день, но Джон отказывается от еды. Он спрашивает своих новых тюремщиков о Шерлоке, но те молчат, словно воды в рот набравши. Джон пытается сбежать, но его ловят и водворяют обратно в каюту. Так проходит неделя, по истечении которой за ним все-таки приходят. Его опять ведут куда-то по длинному коридору, мимо ряда кают, и Джону все это сильно напоминает недавно закончившийся плен у нтога. Стоило ли бежать от них, чтобы попасть в плен к сфинксам? Но больше всего Джон переживает за Шерлока. Что с ним сделал тот важный тип? Неужели в тюрьму посадил? А может, его расстреляли? Вид у него был ужасно злой. Джон кусает губы и помышляет о побеге, когда его вводят в вытянутый, словно огурец, кабинет с переговорным столом посередине. За одним концом стола сидит тот самый важный драчливый тип, за другим – человек в военной форме империи. Джона насильно усаживают на стул перед переговорным столом, а за его спиной встают гвардейцы.
– Это ваш человек, полковник, – произносит важный сфинкс, – спасен нами из тюрьмы нтога. Если вас устраивают наши условия, можете его забрать, – сфинкс толкает имперскому полковнику черную папку и сцепляет пальцы в замок.
Полковник открывает папку и листает документы. На ухо ему, склонившись, что-то шепчет референт. Джон мрачно сверлит взглядом сфинкса, мечтая его придушить или хотя бы хорошенечко врезать.
– Да, нас все устраивает, – произносит имперский полковник. – Наш император благодарен людям Батрейна за спасение жизни лейтенанта Ватсона. Он был объявлен пропавшим без вести, его семья будет счастлива узнать, что он жив, – с этими словами полковник ставит размашистую подпись под документом и также через стол отправляет папку обратно сфинксу. – Если все формальности улажены, мы хотели бы вернуться на свой корабль, – произносит полковник.
– Да, конечно, – вежливо кивает сфинкс, – забирайте вашего человека. Мои люди вас проводят.
Полковник поднимается, но Джон мотает головой:
– Я никуда не пойду, пока не узнаю, что вы сделали с Шерлоком, – заявляет он, грозно глядя на сфинкса.
Тот надменно прищуривается:
– И что же я с ним, по-вашему, сделал?
– Вот и я бы хотел это знать, – рявкает Джон, и конвойные тут же хватают его за руки, пытаясь удержать на месте. – Не дай бог, вы ему причинили вред, – не обращая на них внимания, кричит Джон, – тогда, милейший, вы нажили себе личного врага в моем лице…
– Лейтенант… – пытается вмешаться полковник, но Джон в гневе не слышит его.
– Я вас собственными руками придушу, если хоть волос упадет с его головы. Отвечайте, где вы его прячете? Он что, арестован? – продолжает орать Джон.
– Забавно, – замечает сфинкс, издевательски ухмыляясь, – кажется, у меня чертово дежавю. Да цел и невредим ваш Шерлок. Депортирован на родину с запретом покидать Батрейн до специального разрешения. Он у нас теперь невыездной, хоть и герой, – Джон с заметным облегчением выдыхает. – Вам, кстати, записка от него, – сфинкс поднимается со своего места, подходит к Джону, которого сейчас удерживают двое конвойных, делает им знак отпустить его и протягивает клочок бумаги, на котором, незнакомым почерком написано: «Перстень все еще у меня, малек, а за тобой выстрел. Скоро увидимся! ШХ».
Джон читает ее трижды, прежде чем с удовлетворенным видом спрятать в карман.
– А теперь, – командует важный сфинкс, – убирайтесь с моего корабля, лейтенант, чтоб я вас больше не видел.
– Охота была у вас тут задержаться, – бурчит Джон и идет к своим.
Когда они оказываются на военном крейсере сирен, полковник спешит на командный мостик, приставив к Джону своего ординарца, веселого молодого паренька, только что выпустившегося из кадетского корпуса. Тот болтает без умолку, рассказывая о положении на фронтах, о потерях империи, о последних сплетнях императорского дворца. Джон рассеянно слушает, примеряя форму вооруженных сил империи, кивает ему за завтраком в кают-компании, где они делят столик с механиком и радистом, помогает разобраться с картами полета. Полет проходит в спокойной обстановке, и им даже ни разу не приходится принять бой. То, что конечной точкой пути оказывается Большая Сирена – удивляет. Это в военное-то время, когда каждый корабль и боевая единица на счету? Потрясающая расточительность. Впрочем, Джона никто не спрашивает.
На самом деле Джон мечтает вернуться на фронт, к друзьям, к полетам, но вместо этого его отправляют в госпиталь, где он вынужден проходить длительную реабилитацию и какое-то сложное лечение. Его навещают родные, он сам навещает психотерапевта. Это мучительно и невозможно скучно, просиживать сорок пять минут в тишине. Джон не понимает, чего от него хотят, зачем ему заводить какой-то блог, и что он там может написать, ведь с ним ничего не происходит. Джон честно посещает психотерапевта, физиотерапевта, хирурга и ортопеда. Да, у него есть проблемы, он хромает, его плечевой нерв поврежден и требует длительного возможно безрезультатного лечения – все же клювы у пернатых садистов с Вандраса похуже разрывной пули будут. Но это все кажется Джону несущественным, поскольку не мешает держать в руках штурвал. Он пишет и пишет прошения руководству о возможности вернуться во флот, но ему отказывают с формулировкой «до полного выздоровления». Джон бесится внутри, и продолжает лечение, изо всех сил сдерживаясь. Когда его выписывают из госпиталя, он чувствует себя развалиной, потому что только космос с его холодной звездной пустотой может вдохнуть в него жизнь. Джон очень хочет летать, и он знает твердо, что летать будет. Если ему нужно пройти еще один курс у психотерапевта, он это сделает. Он все сделает ради этого.
========== Глава 4. ==========
Джон. 26 лет. Батрейн.
На подлете к Батрейну Джон начинает заметно нервничать. Новая парадная форма, выданная всем в военном ведомстве, сидит на Джоне непривычно. Он то и дело одергивает китель, оправляет кортик и тискает в руках белые перчатки. Фуражка норовит съехать на нос, и ее то и дело приходится поправлять. Все же прежняя форма кажется Джону более удобной. Но деваться некуда, Джон не имеет права капризничать, дипломатический корпус, к которому он прикомандирован в качестве одного из адъютантов военного министра, отправлен на Батрейн с исторической миссией – склонить сфинксов к военному сотрудничеству с империей. Честно говоря, Джон не очень доволен новым назначением, но выбирать не приходится. Альтернатива неприемлема – в кадрах ответили однозначно – или остаться протирать штаны в штабе, или на Батрейн. По крайней мере, здесь у Джона есть шанс хоть что-нибудь разузнать о Шерлоке. В штабе же совсем болотная скука. Медкомиссия опять забраковала прошение Джона на передовую – боли в плече, хромота – все это, по мнению медиков, не позволяет пилоту держать штурвал в руках. Бред полнейший. А сводки военных действий приносят плохие вести. Нтога теснят войска империи по всем фронтам, постепенно выдавливая из внутреннего мира. Империя теряет одну колонию за другой, отступая к центру мира. Эксперия Прайм, этот вечный конкурент империи, ведет собственное сражение с нтога, не забывая лишний раз подставить подножку старому врагу. Централы торгуют войной, как до этого торговали сырьем и ресурсами, выкачанными со своих колоний внутреннего мира, только теперь в качестве товара – донесения разведки, помощь в проведении войсковых операций, поддержка гражданских судов и прочая, и прочая. Централы ловко лавируют между империей и Эксперией Прайм, но они торговцы, не военные, и помощь их скудна и малоэффективна. То ли дело Батрейн, с его военными технологиями и вышколенными до уровня биороботов солдатами. Заполучить в союзники сфинксов – значит наполовину выиграть войну. Не мудрено, что это понимают и в Эксперия Прайм, по крайней мере, секретная служба доложила императору, что тайные переговоры Батрейна с представителями Эксперия Прайм уже состоялись, а посему наступает очередь Сирены предложить руку дружбы сфинксам. Дипломатической миссии империи на Батрейне присваивается высокий уровень важности, и по поручению их императорского величества возглавляет ее сам великий князь Михаил, приятель Джона по музыкальной школе, где они вместе обучались игре на кларнете. Князь Михаил, или просто Микки для друзей, ровесник Джона, высокий и крупный парень с добродушным лицом и круглыми голубыми глазами, рано начавший лысеть, большой весельчак и картежник. Сейчас Микки переживает личную драму – расставание со своим любовником, а потому за поручение императора хватается как за соломинку, чтобы уйти от любых напоминаний о предательстве любимого. На корабле Микки со своими дворцовыми замашками и депрессией невыносим, а потому военный министр откомандировывает Джона в полное распоряжение их императорского высочества, лишь бы не видеть и не слышать августейшую особу до самого Батрейна. Джон искренне сочувствует Микки и старается его развлечь: они играют в карты все время полета, пьют вино из личных императорских погребов и орут в караоке любовные романсы, ограничиваясь пределами покоев великого князя, за что Джона все остальные готовы на руках носить. В общем, Джон и рад отвлечься от собственных невеселых дум, но здоровья уже не хватает, и он начинает сдавать, подумывая о больничном. Появление в иллюминаторе Симеттрионы означает конец саморазрушению, и Джон вытягивает Микки на обзорную площадку, чтобы полюбоваться этой красивой по признанию многих поэтов звездой. Пошатываясь, Микки мутным взглядом пронзает светило, а Джон вдохновенно декламирует очередное рифмованное творение, посвященное Симеттрионе, когда по внутренней связи объявляют приближение к орбите Батрейна. Джон резко трезвеет. Его охватывает непонятный трепет и нервозность, и от вида стремительно увеличивающейся в размерах планеты с незнакомым очертанием океанов и материков, сердце заходится в диком перестуке. Чтобы унять волнение, Джон проводит дрожащей рукой по волосам и косится на помрачневшего Микки.
– Знаешь, мне кажется, пора приводить себя в порядок. Не хотелось бы показаться на глаза этим заносчивым сфинксам в неприглядном виде, – произносит он грустно.
– Да, нельзя подвести брата, все-таки историческая миссия, долг перед родиной, на нас возложена сложная задача… – механически повторяет Микки слова из какой-то речи. – В общем, пошли скорее трезветь. Тебе побриться не мешало бы, а мне срочно в душ!
Каюта Джона находится по соседству с покоями великого князя, и потому, быстро приведя себя в порядок, переодевшись, побрившись и выпив таблетку антидота, Джон возвращается к Микки. Микки тоже уже одет, причесан и побрит. В полной парадной форме, он производит действительно внушительное впечатление, а потому Джон наклоняет голову в официальном поклоне. Микки нетерпеливо машет рукой.
– Джон, помоги застегнуть чертов кортик, – просит он, – я поправился за то время, что его не надевал, ремешок тесный, надо выпустить немного.
С кортиком все улаживается быстро, Микки в последний раз окидывает себя придирчивым взглядом и неожиданно печально вздыхает:
– Вот скажи, как он мог? Что во мне не так? За что? Мы же были так счастливы!..
Это старая песня, и Джон привычно обнимает Микки, поглаживая его по спине:
– Ну успокойся, не переживай, он еще одумается. Нельзя порвать с человеком после семи счастливых лет вместе. Должна быть причина, и мы ее узнаем.
Микки промокает слезы, выступившие на глазах, по-детски наивных и добрых, и выпрямляет плечи.
– Пойдем, а то генерал Хопкинс решит, что мы в запое и чего доброго еще пришлет команду наркологов.
Делегацию империи встречают со всеми полагающимися почестями, цветами и военными маршами. Куча народа, одетого преимущественно в черные цвета, навевает на Джона мрачные похоронные мысли, которые цветы и музыка только подкрепляют. Пока их кортеж летит в гостиницу, Джон пытается разглядеть проносящийся за окном пейзаж и составить хоть мимолетное представление о столице Батрейна Хоноре. Но из-за скорости каров Хонор сливается в одну сплошную зеленую полосу, из чего Джон делает один-единственный вывод: там много деревьев. Их гостиница какая-то очень засекреченная и суперохраняемая, просто до невозможности шикарная и помпезная. Джона заселяют в одни апартаменты с великим князем по личной просьбе военного министра – оставить Микки без присмотра в столь важном деле он не рискует. Джон смиряется со своей несвободой довольно легко: во-первых, Микки симпатичен ему как человек, во-вторых, это его работа, выполнять приказы командования, какими бы странными не казались, в-третьих, они не так уж и плохо проводят вместе время. На акклиматизацию делегации даются ровно сутки, а затем наступают тяжелые будни – начинаются долгие и трудные переговоры. Со стороны империи из высокопоставленных лиц в них участвуют военный министр и Микки как личный представитель императора, со стороны Батрейна – министр обороны и премьер-министр. Целый штат юристов, переводчиков и личных секретарей, вроде Джона для Микки, даже не упоминается. Переговоры длятся с раннего утра и до поздней ночи. Кормят их также в небольшом зале рядом с тем, где протекают переговоры. По статусу Джону полагается питаться вместе с прочими юристами и переводчиками, но Микки заявляет, что ему нужна моральная поддержка, так как у сфинксов, судя по всему, отсутствует чувство юмора и чувство прекрасного, поэтому Джону не удается побыть наедине с собой даже во время обеда. Сами по себе обеды со сфинксами – та еще пытка, потому что, учитывая вкусы имперцев, они также учитывают и свои собственные вкусы, всякий раз поедая на глазах у шокированных сирен рыбу, омаров и прочих кальмаров. От этого аппетита не прибавляется ни у военного министра, ни у Джона, и лишь Микки, погруженный в мрачные думы о коварном возлюбленном, не замечает бестактности сфинксов. Джон подумывает, уж не намек ли это на что-то, когда аналогичную мысль высказывает генерал Хопкинс, и Джон вынужден признать двусмысленность ситуации. В результате короткого военного совета в курительной комнате, вынесено решение не обращать внимания на подобное безобразие, поскольку сирены выступают в роли просителей и что-то требовать сейчас не лучшее время. Постоянно занятый на переговорах, Джон не находит свободного времени на то, чтобы пройтись по Хонору, хотя, в энциклопедии пишут, что это удивительно красивый город. Кроме того, Джон никак не может ничего узнать о Шерлоке. Сфинксы общаются исключительно в рамках протокольной части и на частные запросы и просьбы просто не реагируют. Джону даже не удается позвонить родителям, поскольку он постоянно при Микки и их исторической миссии, которая внезапно оказывается на грани провала, так как, к сожалению, Микки за три дня умудряется все испортить, несмотря на старания Джона. Он дважды широко зевает в лицо премьер-министру, проливает стакан воды на важный список, направленный Батрейном на согласование, а напоследок просто засыпает посреди речи министра обороны сфинксов. Военный министр в ярости, выговаривая Джону все эти оплошности. Джон честно защищает своего подопечного, потому что Микки совершает все это не по злобе, а скорее, по случайности и врожденной неловкости. Но министр ничего не хочет слышать – на карту поставлена, можно сказать, жизнь империи, и тогда волевым решением место Микки, у которого срочно находят легкую форму инфлюэнции, занимает шеф секретной службы. В команде Батрейна также происходит замена соответствующего уровня. Джон остается при Микки, которому предписывается постельный режим.
Некоторое время Микки действительно лежит, мечтательно уставившись в аляповатый расписной потолок, а затем с вдохновением начинает строчить своему бывшему любовнику письмо. Это дает Джону некоторую передышку, которой он и пользуется, находя в телефонном справочнике Хонора номер телефона и адреса Шерлока. Вооружившись полученной информацией, три раза Джон звонит по телефону. Два раза трубку никто не берет, а на третий раз отвечает женский голос, сообщающий, что Шерлока нет. Джон с грустью допускает, что Шерлок мог жениться за то время, что они не виделись, да, собственно, он и тогда мог быть уже женатым, но это все же не уменьшает желание Джона его увидеть. Просто как приятеля. Ничего личного, только встреча старых друзей. Так проходит первый день инфлюэнции Микки – Джон мается сомнениями и терзается всякими догадками, а его августейший друг пишет послание своему экс-любовнику. Ночью случается катастрофа. Джона будят странные звуки из комнаты великого князя, но когда Джон вбегает с пистолетом в руке, видит лишь Микки в пижаме, рыдающего над компьютером.
