Текст книги "Последняя жизнь (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Шерлок крепко сжимает его руку и довольно улыбается.
До родительского особняка они добираются в рекордно короткие сроки. Маркуса на месте нет – он возглавляет районный комитет по самообороне, организуя пенсионеров и школьников к уличным дежурствам. Только Глэдис хлопочет на кухне. Она выходит на шум открываемой двери, вытирая руки о передник, и всплескивает руками:
– Джонни, ах ты маленький негодник, ушел с утра без завтрака! Ну как же так можно! А я такую запеканку творожную приготовила, – но, увидев Шерлока, смущается и замолкает, вопросительно глядя на Джона.
– Глэдис, это мой лучший друг Шерлок, он мне жизнь спас, не единожды, – от гордости Джон расплывается в самодовольной улыбке.
– Наслышан о ваших талантах, мэм, – произносит Шерлок. – Джон очень скучал по вашим марципановым булочкам, – Джон таращится на него в недоумении, потому что о Глэдис и любимом кушанье ни разу не упоминал. Как он узнал? Хотя, глупый вопрос, это же Шерлок. – Приятно познакомиться, – сфинкс склоняется в галантном поклоне.
Польщенная Глэдис улетает на кухню в стремлении накормить Джона и его гостя самым лучшим, что найдется в доме. Джон рад такому повороту – обычно Глэдис не очень гостеприимна, настороженно относясь к чужакам. Джон останавливается в нерешительности, оглядываясь.
– Хочешь, я покажу тебе дом? – спрашивает он, видя любопытство Шерлока.
– Очень хочу, – серьезно отвечает тот, – но времени мало, поэтому ограничимся твоей комнатой. Все грязные секреты спрятал?
Джон краснеет, вспоминая про порножурнал под матрацем. Шерлок смеется.
Комната Джона заставляет сфинкса замереть на добрых пять минут, прежде чем пуститься ее исследовать. Он кружит по периметру, заглядывая в каждый шкаф и ящичек, который может открыть, принюхиваясь и едва ли не на язык пробуя их содержимое. Джон садится на кровать, сбрасывая обувь, а затем ложится, заложив руки за голову, и с наслаждением наблюдает за Шерлоком и его манипуляциями. Захватывающее зрелище. Кружение Шерлока прерывает появление Глэдис с подносом разнообразной снеди. Когда она уходит, Шерлок подходит к Джону, садясь рядом на кровать.
– Ну как, все узнал? – спрашивает Джон, плавно перетекая поближе к любимому и укладываясь головой к нему на колени.
– Все, – самодовольно кивает Шерлок, снимая перчатки (сердце Джона заходится от восторга, когда он видит на пальце свой сапфировый перстень), – девственность ты потерял не здесь. Но я знаю, что лежит у тебя под матрацем. И еще про твою коллекцию порнофильмов, – он выразительно косится в сторону домашнего компьютера. – А еще тайник, который под половицей за часами. И, кстати, не хочешь вернуть остатки фамильных драгоценностей в сейф?
Джон вздыхает:
– Ничего-то от тебя не утаишь… Там почти ничего не осталось, потом положу.
– Маленькая глупая рыбка, – Шерлок гладит Джона по волосам и тихонечко баюкает, как в детстве делала мама, когда Джон разбивал коленки или дрался с Биллом.
Джон вздыхает, судорожно вцепляясь в Шерлока:
– Я прямо слышу, как минуты топают, убегая, – бормочет он. – Хочу тебя почувствовать в себе. Мне это очень надо, – Джон краснеет, утыкаясь носом Шерлоку в колени и вдыхая его любимый знакомый запах.
– Что ж ты со мной делаешь, малечек, – стонет тот, – предлагаешь осквернить семейное гнездо развратными действиями?
– Настаиваю, – Джон изворачивается и целует внушительную выпуклость в паху Шерлока сквозь плотную ткань штанов, начиная вытаскивать его рубашку из-под пояса брюк.
– Давай сэкономим время, и я сам разденусь, – жарко шепчет Шерлок, – сам разденусь и тебя раздену, рыбка моя.
Джон не успевает кивнуть, как Шерлок весьма изящно и на скорости избавляется от ботинок, пальто, пиджака, брюк, сливового цвета рубашки, носков и нижнего белья, оказавшись в сияющей обнаженности.
– Сними этот свой айди, – просит Джон, – у меня такое ощущение, что за нами подглядывают через него.
Шерлок усмехается, скидывая браслет на пол, и Джон видит два тонких браслета-татушки, опоясывающих запястье.
– Ты свел татуировку, – удивляется он, проводя пальцами по тонкому изящному узору.
– Она сама свелась, – отмахивается Шерлок. – Не отвлекайся, малечек, – быстро целует в губы, и у Джона перехватывает дыхание от восторга.
Шерлок, не теряя времени, уже вытряхивает его из одежды, в два счета оставляя голым как при рождении.
Толкнув Джона обратно на кровать, Шерлок нависает над ним, щекоча кудрями и дыханием:
– Ну что, малечек, приготовься к проникновению… У тебя есть любрикант? К сожалению, не имел возможности взять с собой то самое чудо батрейнских фармацевтов…
– Слюна – наше все, – улыбается Джон, – немного боли это то, что нужно, чтобы почувствовать, что мы оба живы.
Но Шерлок очень нежен и осторожен. Он долго растягивает Джона, стараясь не причинить боли, а когда проникает в него, замирает, чтобы дать возможность привыкнуть, и Джон сам понукает его двигаться. В этот раз они смотрят друг на друга. Шерлок придерживает Джона за колено, когда входит в него и выходит, а потом увеличивает темп. Они оба молчат, чтобы не напугать своими криками Глэдис, только тяжелое дыхание раздается в тишине детской комнаты Джона. Джон не может отвести взгляда от Шерлока, его совершенного лица, белой чистой кожи, раскосых глаз и черных кудрей. Джон любит его взглядом, душой и сердцем, всей своей сущностью, отдаваясь щедро и до конца. Шерлок сбивается с размеренного ритма на бешеную скачку, уже не в силах совладать со страстью, рвущейся наружу, вбивается в Джона яростно и жестко, и Джон, двигаясь ему навстречу в любовном порыве, не выдержав этой сладкой пытки наслаждением, взлетает к небесам, взрываясь на сотни хрустальных осколков. Его семя выплескивается на живот, и Шерлок с рычанием слизывает его, а затем, почти выйдя из Джона полностью, с силой входит в него до конца, кончая. Шерлок падает без сил на разомлевшего под ним Джона, сплетаясь с ним руками и ногами, склеиваясь спермой и слюной.
– Я так люблю тебя, малечек, – шепчет он словно в забытьи, – я так тебя люблю, – и Джону сладко слышать эти слова, сладко до тревожно щемящего чувства в солнечном сплетении.
Они лежат, согревая друг друга, слушая дыхание и наслаждаясь близостью, но время неумолимо движется вперед, и Шерлок начинает собираться.
– Я не хочу тебя отпускать, – шепчет Джон, наблюдая за его сборами, – мне так надоело расставаться с тобой, это мука какая-то…
– Надо, малечек, – Шерлок останавливается и смотрит на Джона в каком-то скорбном сомнении, потом отбрасывает в сторону брюки и возвращается в его объятия.
– Передумал уходить? – Джон целует губы, глаза, щеки Шерлока, боясь остановиться, потому что знает, что тогда опять начнется это чертово расставание.
– Нет, – Шерлок целует Джона в ответ, – хотел попросить тебя кое о чем. Обещай выполнить одну просьбу…
– Для тебя все, что хочешь, – Джон плавится под поцелуями любимого, подставляя шею, от которой тот почему-то всегда приходит в необузданный восторг.
– Искушаешь, – рычит Шерлок, больно прикусывая кожу чуть ниже уха, – пообещай, что бы ни случилось со мной, ты будешь жить…
Джон резко отталкивает Шерлока и садится на кровать:
– Нет, – произносит он, – не будет тебя, не будет и меня. Придется тебе быть осторожным.
– Пообещай, – настаивает Шерлок, подступая с поцелуями, – хотя бы два года жизни после меня. Обещай!
– Что ты задумал? – встревоженно спрашивает Джон, удерживая Шерлока на расстоянии вытянутой руки.
– Ничего, просто жизнь слишком непредсказуема, – пожимает плечами Шерлок и, совершив обманный маневр, снова впивается поцелуем-укусом в шею Джона. – Так обещаешь? – урчит он, посасывая нежную кожу.
– Да, два года, все, что хочешь, – стонет Джон, – боже, Шерлок, я еще хочу…
Шерлок с рычанием сбрасывает рубашку и набрасывается на любовника.
Они спускаются из комнаты Джона, когда времени совсем не остается. Такси ждет у ворот, и Джон застегивает рубашку на ходу, чтобы проводить Шерлока, когда видит сидящего в кресле у холодного камина отца с бокалом ингарского. Они застывают на последней ступеньке, словно нашкодившие школьники, и Шерлок смущенно переминается с ноги на ногу, бросая косые взгляды на седого мужчину в военном мундире. Первым отмирает Джон.
– Пап, – делает он шаг в сторону отца и берет за руку Шерлока, – познакомься, это мой… – он на миг запинается, пытаясь осознать, кто же для него Шерлок – друг, любовник, любимый, но на самом деле он гораздо больше, чем Джон может вытянуть из своего словарного запаса, он – весь мир и даже больше, и потому Джон улыбается: – это мой Шерлок, пап. И я его люблю.
Шерлок растерянно смотрит на Джона, словно не ожидал услышать от того подобного признания, и румянец удовольствия окрашивает его бледные скулы. Отец сидит с каменным лицом, переваривая признание сына (до сего момента Джон не давал повода усомниться в своей гетеросексуальности), но с честью сохраняет лицо, кивнув головой и едва заметно улыбнувшись:
– Я доверяю выбору сына. Добро пожаловать в семью, Шерлок.
Шерлок растерян и смущен, но все же сдержанно пожимает руку отцу Джона и тихо произносит:
– Почту за честь.
– Папа, Шерлок улетает, – вздыхает Джон, – я провожу его и вернусь.
– Накинь куртку, сынок, на улице холодно, – слышится вслед голос отца.
Они прощаются у ворот, таксист нетерпеливо сигналит, подгоняя пассажира. Шерлок в последний раз целует Джона:
– Береги себя, малечек, и помни, два года, ты мне обещал.
– Ты береги себя, и тогда не понадобятся эти чертовы года.
– Теперь я официально твой жених? – Шерлок демонстрирует обручальный перстень Джону, который наверняка заметил отец. – К чему это обязывает?
– К семейным обедам по праздникам и цветам моей маме во время визитов. Все остальное ты и так делаешь…
– Это ты о любви и верности? – шутит Шерлок, залезая в кар.
Но Джон не отвечает, потому что ответ не нужен, они оба знают это. Кар взмывает в небо, а Джон еще долго смотрит в черное звездное небо, не спеша уходить.
– Среди миров в мерцании светил… – задумчиво повторяет он, растерянно дотрагиваясь до припухлых от поцелуев губ.
Холодает. Пора возвращаться к отцу.
========== Глава 7. ==========
Джон. 30 лет. Трикон.
Смена Джона уже закончилась, но раненые поступают потоком, и начальник госпиталя просит задержаться. Джон всего лишь младший ординатор, которого допустили к операционной только из-за нехватки рук, но он нужен, чтобы ассистировать более опытным врачам. На самом деле Джону уже приходилось оперировать самостоятельно, когда его командировали на передовую. Только тогда над головой рвались бомбы, сейчас же в операционной звучит Паганини, а рядом стоит сам профессор Нежинский, и Джон немного тушуется. Впрочем, операция заканчивается вполне благополучно, и они с Нежинским тут же переходят в следующую операционную. Оперировать с профессором в былые времена Джон почел бы за счастье, но в последнее время остро ощущается подкрадывающееся равнодушие, с которым связана перманентная депрессия, вызванная смертью Шерлока.
О ней Джону сообщает Микки в осторожном дружеском послании, и Джон, не веря ни слову великого князя, мчится в свой единственный выходной в библиотеку Ланса, где есть доступ к батрейнскому сегменту интернета (в это время Джон еще учится в медицинском и работает фельдшером в госпитале). Приходится покопаться, прежде чем удается выйти на сайты Батрейна, а запрос в поисковике о Шерлоке Холмсе выдает целую серию разоблачительных статей, в которых рассказывается о детективе-фальшивке, подстроившем ряд громких преступлений, чтобы создать себе имя, начавшем травлю несчастного актера и покончившим, после разоблачения, жизнь самоубийством. На этом слове Джон запинается и перечитывает несколько раз. Шерлок не мог покончить жизнь самоубийством. Он не мог ТАК поступить с ним. Джон с удвоенным рвением читает одну за другой все статьи, которые может найти, чтобы понять, что же, собственно, происходит. Он читает интервью, взятое у того инспектора, Лестрейда, и его помощницы, Донован, и еще у многих, кто взаимодействовал с Шерлоком и участвовал в расследованиях. Джон читает и до конца не верит, что Шерлока больше нет. Он убежден, что это какая-то ошибка, трюк, но вот он видит фото с места падения Шерлока и то, что от него осталось. Джон не может сдержать слез, но все равно читает все, что находит. Сердце болит, и конечно он не верит в то, о чем говорят все эти журналисты и полицейские. Джон просто знает Шерлока, он видел его в деле, он понимает, на что тот способен… Был способен… Говорить о Шерлоке в прошедшем времени Джон не может. Поначалу Джоном владеет злость на полицейских (уж они-то знали, что Шерлок – не фальшивка), на журналистов, начавших эту травлю (не ведающий, что творил, вдвойне виновен). Джон возмущен, почему правительство, на которое работал Шерлок, молчало, позволило случиться этому кошмару. Джон долго отторгает от себя мысль о смерти Шерлока, не верит, не хочет верить. Потом постепенно приходит осознание случившегося и отчаяние, в результате которого Джон дважды едва не кончает жизнь самоубийством, чтобы отправиться вслед за любимым. Но они разные биологические типы. Души сфинксов после смерти уходят в небо, а души сирен превращаются в пену морскую. У них нет общего будущего даже в загробной жизни. Без Шерлока Джону так больно, что он хочет уйти из жизни просто для того, чтобы больше не чувствовать эту боль, вообще ничего не чувствовать, но, уже приняв решение, вспоминает об обещании, данном на два года жизни. И тут Джона шибает понимание, что Шерлок предчувствовал свою смерть, потому что иначе эти два года жизни, которые Шерлок выманил у него, объяснить невозможно. Отчаянно скучая по Шерлоку, отрицая саму его смерть и смиряясь с ней одновременно, Джон честно ждет истечения двух обещанных лет. За это время он старательно делает вид, что с ним все в порядке, чтобы не расстраивать друзей и семью. Он учится в медицинском, эвакуированном из столицы в Ланс, что на Триконе, самой близкой к фронту планете центрального мира, принадлежащей империи, где сосредоточены госпитали и лагеря беженцев из внутреннего и внешнего миров. Он работает фельдшером в госпитале, изнуряя себя дежурствами, а когда получает диплом врача, его тут же забирают младшим ординатором в хирургическое отделение. У Джона усилилась хромота и по-прежнему ноет плечо, но все это не мешает становиться врачом. Несколько раз Джон выезжает в командировки за линию фронта, вызываясь добровольцем, но, к сожалению, он словно заговоренный возвращается целым и невредимым назад. Печальная история. Джон каждый вечер подолгу размышляет, каково бы это было, жить вместе с Шерлоком. На самом деле они никогда не жили вместе, и Джон даже не знает, какой чай предпочитает Шерлок, те несколько дней в Хоноре в квартире Шерлока они пили кофе из кофемашины и питались в кафе. Они никогда не жили вместе. Иногда Джон забывается и ловит себя на том, что рассказывает Шерлоку о прошедшем дежурстве или тяжелом бесконечном дне. Он обрывает себя на полуслове, с горечью осознавая, что Шерлока больше нет. Джон старательно бежит от этого осознания на работу, туда, где в нем нуждаются, где нет свободной минутки, чтобы предаться горю и отчаянию, но ночью от правды убежать не удается, холодная и пустая постель вымораживает душу.
Профессор Нежинский благодарит Джона и младший медперсонал за операцию, и отпускает величественным кивком. Джон с облегчением стягивает с себя операционную одежду и заляпанные кровью перчатки, а потом просто стоит под душем, наслаждаясь ничегонеделаньем. Теплая вода заканчивается, и приходится из душа выбираться. Он долго вытирается колючим полотенцем, одевается, причесывается, недовольно трогает щетину на лице, разглядывает мешки под глазами и равнодушно отворачивается. В Лансе ранняя осень, деревья теряют невинную чистоту зелени, постепенно смешиваясь с желтыми и красными оттенками, на пожухлую траву ложатся первые вестники зимы – кленовые листья с бурыми разводами, напоминающими растопыренную ладошку. Джон застегивает куртку, замирая на крыльце и вдыхая запах умирания и тлена, с которым неизбежно ассоциируется сезон дождей, и, посмотрев на густеющие над городом сумерки, делает первый шаг домой.
– Джон, можно с тобой? – окликает Мэри Морстен, медсестра из их отделения. – Не проводишь меня? А то одной что-то страшновато, – она кокетливо и ребячески мило улыбается.
Мэри живет через два дома от Джона, и они довольно часто ходят с работы вместе, когда совпадают смены. Мэри нравится Джону, с ней легко и весело, она общительна и непосредственна, у нее все просто и понятно, кто плохой, а кто хороший, что можно делать, а чего нельзя. Джону нравится эта определенность, он тоже хотел бы смотреть на жизнь так же легко, вот только упростить жизнь до черно-белого немого кино не получается.
– Да, конечно, – кивает он, доброжелательно улыбаясь.
Мэри смотрит на небо и выставляет руку, чтобы проверить, идет ли дождь.
– Накрапывает, – подтверждает Джон, – до дома не растаешь.
– Мы оба не растаем, – она победно раскрывает маленький зонтик и сбегает с крыльца, стуча каблучками.
Удивительно, как женщинам в войну удается следить за модой и кокетничать. Она по-свойски подхватывает Джона под руку, увлекая прочь от госпиталя.
– Пока профессор не поймал тебя и не уволок в операционную, – шутит она. – Он не говорил, когда доверит тебе самостоятельно оперировать?
Джон пожимает плечами:
– Когда сочтет, что я готов.
Его опутывает такая лень, что неохота лишний раз даже рот открыть. Некоторое время они идут молча, обходя лужи и прижимаясь друг к другу, чтобы не выпасть за радиус действия зонтика.
– Чем планируешь завтра заниматься? – спрашивает Мэри. – Это я к тому, что у меня два билета в кино есть. Должна была идти с подружкой, но она отказалась. Жалко, если пропадет. Компанию не составишь?
Джону не хочется обижать Мэри отказом, все же они друзья, и она иногда заполняет за него карточки пациентов, когда сам Джон не успевает.
– Хорошо, – кивает он, – почему бы не сходить в кино? Во сколько сеанс?
– В одиннадцать, – улыбается Мэри, – я зайду за тобой, если ты не против.
– Ладно, – на самом деле Джону все равно.
Они прощаются около дома Мэри, и дальше уже Джон идет один.
Он поднимается на свой второй этаж, открывает квартиру и сообщает в пустоту, пока снимает ботинки:
– Я дома.
Проходит на кухню, выливает не допитый утром чай в раковину, включает чайник. Джон моет руки и заглядывает в холодильник. Некоторое время хмурится, разглядывая пустую тарелку с налипшими крошками. Определенно, еще вчера здесь был кусок творожной запеканки. Или не был? Джон с усилием трет лоб, будто это простое действие может помочь вспомнить вчерашний день.
– Да ладно, – усмехается он сам себе, захлопывая дверцу холодильника, – просто по рассеяности поставил пустую тарелку в холодильник. Конечно же, я съел запеканку еще вчера, – собственный голос в тишине квартиры звучит нервно и испугано.
Джон жарит яичницу, заваривает чай и накрывает на стол, в упрямстве цепляясь за этот скучный ритуал, чтобы окончательно не сойти с ума от одиночества. Поедая яичницу, Джон попутно шуршит газетой, читая свежие новости. Все же оружие, которое они испытывали с Шерлоком тогда, здорово изменило ход военных действий. Теперь альянс сирен, сфинксов и примкнувших к ним не так давно праймов довольно успешно противостоит нтога, а кое-где даже выигрывает. Конечно, о полной победе говорить рано, но и тотального отступления, как было прежде, уже нет. Теперь исход этой затянувшейся войны выглядит в перспективе не так очевидно и пессимистично.
– Вот видишь, – говорит Джон, забываясь, словно Шерлок здесь, рядом с ним, – мы тоже с тобой внесли свой вклад. Оружие применяют, белых уничтожают в пыль, и это радует. Еще бы найти их гнездо или что там у них есть, откуда они расползаются, и плыло бы наше маленькое яблоко по волнам Большого мира, и горя бы не знало, – Джон спохватывается, вздыхая на внимающую ему пустоту, убирает газету, ставит в раковину пустую тарелку и отодвигает кружку с остывающим чаем.
Очень хочется спать. Джон добредает до спальни и не находит в себе сил даже раздеться. Так и ложится в брюках и рубашке, натянув на себя плед и подогнув ноги к подбородку. Засыпает он мгновенно, словно проваливаясь в темноту – с момента смерти Шерлока ему перестают сниться сны.
Джон просыпается поздно, когда Зарго настырно светит в окно, раздражая и бодря. Некоторое время он еще сопротивляется, жалея, что забыл с вечера задернуть шторы, накрывает голову подушкой и даже прячется под одеяло, но все же наступает пора, когда приходится подняться. Джон посещает туалет, ванную и последовательно добирается до кухни. Первым делом ставит кипятиться воду – чай по утрам – добрая традиция Ватсонов, когда нет кофе. Он зевает, чешет живот и, включив воду, моет тарелку. Не глядя, берет со стола забытую вчера кружку с чаем и едва не роняет ее, потому что она пуста – чай кто-то выпил. Некоторое время Джон тупо таращится на дно чашки, вспоминая, уж не выпил ли чай он сам, возможно, ночью ходил в туалет и захотел пить, но потом решительно отметает это предположение, потому что провалами в памяти до последнего времени не страдал, по крайней мере, в последние два года. Дрожащей рукой Джон выключает воду и ставит так и не помытую чашку обратно на стол. Он делает себе утренний чай и тосты с сыром, периодически все поглядывая на чашку. Наливает чай себе и все смотрит на пустую чашку, когда засовывает тост в рот. Что-то странное происходит в квартире, или это с ним происходит что-то странное? Сначала отсутствующая запеканка в холодильнике, теперь выпитый чай. Джон не уверен, что это нормально, а в голове непривычно пусто от отсутствия каких-либо мыслей. Поколебавшись, он оставляет один тост на тарелке, не в силах самому себе объяснить зачем, и прихватив чашку утреннего чая и пустую чашку из-под вчерашнего чая, возвращается в комнату. Пустую чашку он ставит на журнальный столик, а сам садится в кресло и с бессмысленным выражением пьет чай, поглядывая на нее. Потом он внезапно подрывается и начинает обыскивать маленькую квартирку, не отдавая себе отчета, что или кого, собственно, ищет. Не найдя никаких следов постороннего присутствия, Джон опять садится в кресло пить чай и таращится на пустую чашку. Так проходит утро. Естественно, о Мэри Морстен и обещании сходить с ней в кино он забывает, а потому ее появление на пороге квартиры вызывает легкое недоумение.
– Ты еще не собрался? – удивляется она, снимая плащ и вешая его на вешалку. – Джон, какая несобранность! Иди скорее, я жду, – она оглядывается с хозяйским видом и удрученно качает головой: – Мужчинам противопоказано жить одним, вы такой бардак умудряетесь разводить. Одевайся, я уберу, – она берет в руки пустую чашку.
– Поставь на место, – рявкает Джон, прежде чем понимает, что слегка не адекватен в этом вопросе. Мэри настороженно ставит чашку на стол. – Ох, прости, Мэри, просто я привык все делать сам. Присядь, – освобождает он для нее второе кресло, – может быть, чай, пока ждешь?
– Нет, спасибо, – слегка обиженно качает она головой, усаживаясь в кресло. – Не стоит извиняться, я понимаю, как вы, мужчины, цените свою самостоятельность.
– Ну да, – примиряюще улыбается Джон, – ты права. Я быстро.
Он забирает в маленькую спальню пустую чашку, оставив свою, недопитую, на журнальном столике, а когда оказывается один, плотно закрыв за собой дверь, подозрительно принюхивается, стараясь уловить запах. Но ничем подозрительным чашка не пахнет – только чаем с молоком. Джон ставит ее на тумбочку рядом с кроватью и начинает одеваться, периодически бросая настороженные взгляды в ту сторону. В конце концов, он умудряется даже побриться, и выходит к Мэри вполне презентабельным тридцатилетним мужчиной в джинсах и свитере (после ранения и комиссования из армии, он стесняется носить военную форму, словно считает себя недостойным ее – парадный мундир с кортиком висит в шкафу). Мэри окидывает его заинтересованно-одобрительным взглядом и поднимается.
– Ну что, готов сходить в кино с надоедливой медсестричкой? – кокетливо интересуется она, надевая плащ и весело подмигивая.
– Ты милая медсестричка, – галантно отвечает ей Джон, предлагая свою руку.
Они выходят из квартиры, и Джон тщательно закрывает дверь, стараясь заметить расположение коврика под ногами и наклон ручки, чтобы позднее понять, проникал ли кто посторонний. На улице тепло и ясно, будто осень еще и не начиналась. Джон даже жалеет, что надел свитер, возможно, если Зарго будет так припекать и дальше, он может испАриться. Они не спеша идут по улице. Мэри болтает всякий вздор, и Джон благополучно пропускает ее трескотню мимо ушей, незаметно поглядывая по сторонам. С того самого момента как он обнаружил пустую кружку, в нем сидит ожидание. Джон и сам не может понять, чего ждет. Наверняка объяснение исчезновения чая самое банальное – от внезапного испарения до появления в квартире каких-нибудь обуреваемых жаждой мышей, но все равно он с каким-то глупым упорством продолжает всматриваться в прохожих, не до конца понимая, кого, собственно, ищет.
Кино оказывается совместной с централами мелодрамой, сопровождаемой, как обычно, песнями и плясками, от которых Джона клонит в сон. Он незаметно отворачивается от Мэри, чтобы позевать, а потом и вовсе закрывает глаза, которые открывает, когда Мэри незаметно кладет свою руку ему на колено. Джон в шоке распахивает глаза и некоторое время смотрит на ее маленькую беленькую ручку, испытывая одновременно смущение, недовольство и какое-то отчаянное желание сбежать. Немного поерзав, Джон садится так, чтобы рука Мэри соскользнула с его колена, но настырная женщина просовывает свою руку под руку Джона и склоняет голову ему на плечо. Тут уже Джон приходит в полное отчаяние, потому что роман с Мэри в его планы не входит, и ее прикосновения не то что неприятны, просто он не чувствует себя свободным, чтобы их принимать. Поэтому, еще чуть-чуть поерзав, Джон, извинившись перед своей дамой, сбегает в туалет. Там он проводит довольно много времени, но остаться навеки, конечно, невозможно, и приходится вернуться в зал, где как раз происходит очередная слащаво-поцелуйная сцена. Словно специально, билеты Мэри приходятся на места для поцелуев, и она, как только Джон садится рядом, атакует его томным вздохом и горячим дыханием у шеи. Джон уже давно вышел из подростково-юношеского возраста, когда случайные поцелуи заводят до состояния невменяемости, поэтому ощутить на своих губах губы Мэри Морстен кажется ему чем-то ужасным и неправильным. Он плотно сжимает рот, стараясь не допустить поцелуя с языком и лихорадочно придумывая способ прервать это безобразие. Но централы опять танцуют и поют о любви, а руки Мэри тянутся под рубашку Джона, словно щупальца. Джон в панике и не знает, что предпринять, когда фильм внезапно прерывается, а в зале зажигается свет. Мэри в смущении оставляет Джона в покое, а сам Джон с облегчением незаметно вытирает рот рукавом свитера. Какого черта эта женщина решила, что он ее собственность?
– Приносим свои извинения, по техническим причинам показ фильма прерывается, – сообщает по громкой связи администрация кинотеатра, и зрители с легким ворчанием поднимаются со своих мест и направляются к выходу.
Джон искренне благодарен администрации кинотеатра.
Они выходят с Мэри на улицу, щурясь на яркий свет Зарго, режущий глаза после мрака кинозала. Мэри опять берет его под руку, и Джон, вздохнув, терпит, опираясь другой на палку. Они идут по улице в сторону парка. Направление выбрала Мэри, и Джон не возражает. В парке людно, звучит музыка, по дорожкам носятся малыши, а на скамейках сидят бабушки. Такое мирное довоенное дежавю посещает Джона, что сердце щемит от утраченных иллюзий безопасности и прошлой жизни.
– Как мило, – щебечет Мэри, – ой, Джон, смотри, танцы…
Она тащит Джона в сторону маленькой танцплощадки, где небольшой духовой военный оркестр играет вальс. Несколько пар кружатся в танце, и Мэри тут же начинает приплясывать.
– Джон, ну пожалуйста, давай потанцуем, ну пожалуйста… – начинает она канючить, словно маленькая капризная девочка.
Джон в шоке смотрит на нее:
– Ничего, что у меня палка? Затруднительно как-то танцевать хромому…
Но Мэри не слушает, вытаскивая его на танцпол, и, вцепившись неожиданно сильными руками, заставляет топтаться на месте, делая танцевальные па. Она мило улыбается:
– Правда, здорово? – и ждет от страдающего Джона аналогичного ответа.
Джон готов ее прибить. Палкой. Но он слишком хорошо воспитан, чтобы даже просто высказать женщине все, что о ней думает. Единственное, чего хочется в данный момент, это не упасть, надеясь, что нога не подведет, и он не растянется на танцплощадке как какой-нибудь немощный инвалид. И тут второй раз за этот день небеса помогают Джону, потому что некий милый сгорбленный старичок, бормоча под нос ругательства, проходя мимо вальсирующей Мэри, совершенно ненамеренно, а скажем, по возрастной рассеянности наступает ей на ногу сапогом. Взвизгнув, Мэри выпускает из своей хватки Джона и хватается за ногу, принимаясь скакать на не пострадавшей ноге.
– Что ж ты, милка, скачешь как коза-то? – бормочет дедуля. – На людей налетаешь…
– Идите вы, дедушка, своей дорогой, – пыхтит Мэри, и дедушка поспешно ретируется под ее злобным взглядом.
– Может, присядем? – облегченно выдыхает Джон, подхватывая Мэри под руку и подводя ее к скамейке. – Отдохни. Принести тебе чего-нибудь выпить? – и пока Мэри не закидала его просьбами, отходит к продавцу мороженого.
Джон покупает стаканчик сладкой воды и пирожок, разумно рассудив, что, перенервничав, Мэри захочет подкрепиться. Однако его расчеты оказываются полностью несостоятельны. Воду Мэри спаивает самому Джону, а оценив пирожок по количеству калорий, выцепляет взглядом пруд и с воодушевлением волочет туда Джона, задорно прихрамывая.
– Как мило, что ты купил булочку, люблю кормить уток, – заявляет она, принимаясь крошить несчастный пирожок в пруд.
Тут же к ним подплывает целая вереница уток, начинающих битву за сладкие крошки. Джон стоит с кислым видом, не понимая, почему эта драка за кусок хлеба среди разжиревших пернатых может кому-то нравиться.
– Какие они забавные, – Мэри поворачивается к Джону, – спасибо, дорогой, ты такой заботливый, – и, ловко повиснув на шее не ожидавшего столь вероломного нападения Джона, впивается в него крепким поцелуем.
Джон мычит, стараясь спихнуть с себя Мэри, но Мэри держится крепко, намереваясь осуществить наконец-то поцелуй с языком. И в этот момент благосклонное нынче к Джону небо в третий раз спасает его. В них врезается велосипедист, отчего Джон плюхается на попу, выронив из рук палку, а Мэри летит в пруд. Перепуганный велосипедист улепетывает, а Джон и не думает его догонять, ну разве что только ради того, чтобы пожать руку. В пруду не глубоко, Мэри где-то по пояс, и она, поднявшись, в голос ругается, отгоняя от себя взбесившихся уток. Ребятишки, сбившись в стайку, громко хохочут над ней, а люди повзрослее сдержанно улыбаются и прячут глаза. Джон протягивает Мэри руку, помогая выбраться из воды, и снимает свой свитер, оставаясь в футболке.
