Текст книги "Последняя жизнь (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
– Да, Себ был милым, он так любил меня, – Джим хихикает, и Джона пугают такие резкие перепады в настроении, определенно, он куда более безумен, чем казалось вначале. – Мы чудно ладили. Он любил, когда я трахал его, жестко, сильно… Несмотря на свою брутальность он был такой боттом. Как он умолял меня. Да, Джим, еще, сильнее, глубже, ударь меня, Джим, сделай мне больно, я так хочу тебя в себе, – Джим заливается совсем уж безумным смехом. – А у вас кто сверху? – все еще смеясь, интересуется он. – Бьюсь об заклад, что Шерлок. Наш Джонни такая девчонка… А если учесть его опыт нахождения в плену… Тебя там драли, да Джонни? Ты был той еще давалкой? Каждый желающий мог залезть в твою сладкую дырочку. И ты брал у всех в рот. Возьмешь у меня?.. – поток грязи выливается изо рта Джима, словно гной из раны, и Джон бледнеет, отступая на шаг, в опасную близость к кромке бассейна, чтобы почувствовать рядом твердое плечо Шерлока.
– Сохраняй спокойствие, – просит тот тихо, – пожалуйста, Джон. Он хочет вывести тебя из равновесия, он хочет, чтобы ты страдал…
– Ему это удается, – Джон с трудом сдерживает хлынувшие потоком воспоминания о тех, кто насиловал его в тюремном бараке, и с такой тщательностью похороненное прошлое воскресает с неожиданной ясностью и свежестью, словно все было вчера.
Джон слышит, что говорит Джим, смакуя детали насилия, чувствует на себе грубые шарящие по телу руки, чужой член во рту, распирающую плоть, свою беспомощность, и пол уплывает из-под ног. Джон хочет закрыть руками уши, но какая-то слабость и усталость берут верх над волей к сопротивлению, и Джон сдается, погружаясь в пучину отчаяния. И в этот момент звучит ясный и отчаянный приказ Шерлока:
– Заткнись! – а затем два выстрела сливаются в один.
Джон видит, словно в замедленной съемке, как в руке Шерлока появляется невесть откуда взявшийся пистолет, но это движение замечает и Джим. Они стреляют почти одновременно, но Джим успевает раньше, и Шерлок падает, раскинув руки, обратно в воду. Джим хватается за плечо, обожженное выстрелом Шерлока, и в этот отчаянный момент Джон молниеносным движением достает пистолет, который отдал ему в бассейне Шерлок, и, сбросив один из браслетов наручников, стреляет, попадая точно в лоб Джиму. Лицо Джима выглядит до крайности удивленным, он стоит секунды три, покачиваясь, а затем падает вперед, едва не врезаясь лбом в мокрый ботинок Джона. Джон отбрасывает пистолет и прыгает в воду, чтобы вытащить Шерлока, отчаянно молясь, чтобы с ним все было хорошо. Поначалу он не может его найти, а потом видит темную тень на дне. Джон ныряет, изо всех сил отгребая воду руками и ногами, а когда подплывает, сердце останавливается. Шерлок лежит на спине, в этом своем пальто и свадебном костюме, все также раскинув руки в сторону (сапфировый перстень на пальце переливается особенно ярко, преломляясь в колебании воды), его волосы, словно живые, колышутся вокруг головы, завиваясь в причудливые узоры, наползая и вновь расступаясь в стороны от чистого, словно алебастр, лба. Такое ощущение, будто Шерлок спит, и вот сейчас распахнет свои чудные раскосые до невозможности прозрачные глаза, улыбнется и скажет: «Малечек», но всю картину безмятежности портит расплывающийся откуда-то из района груди розовый клубящийся в причудливые формы облаков цвет. Джон хватает Шерлока за руку, на мгновение скользнув по обручальному перстню, тянет на себя, отталкиваясь одновременно ногами от дна бассейна и стремится на поверхность. Он выныривает, глотает воздух, подтягивает к себе Шерлока, и, придерживая его голову над водой, гребет к краю бассейна, где все еще лежит Джим, из под которого натекла небольшая дорожка крови, уходящая в бассейн тонким ручейком. Джон, напрягая руки, вытаскивает на пол бассейна Шерлока, а следом и самого себя. Шерлок лежит в неловкой позе, подогнув одну руку под себя, и вывернув голову под неестественным углом. Его глаза все еще закрыты, на ресницах подрагивают капельки воды. Джон поднимается на ноги и склоняется над Шерлоком, придавая его телу более удобную позу. Приложив дрожащие пальцы к сонной артерии, он убеждается, что сердце уже не бьется. Рядом нет ни Микки, ни профессора Нежинского с его бригадой реаниматологов, но Джон – хороший ученик, он больше не повторит прежней ошибки. Приникнув губами к холодным губам Шерлока, он делает искусственное дыхание, а потом оказывает все полагающиеся реанимационные процедуры, очень тщательно, методично следуя инструкциям, не упуская ни одной детали. Вот только сердце Шерлока по-прежнему не бьется. Сфинкс остается холодным и неподвижным. Спустя вечность Джон вынужден признать свое поражение. И вот тогда, осознав, наконец, не только умом, но и сердцем, что его пара умерла, Джон кричит. Его крик не похож на человеческий, скорее, какой-то звериный рык пополам с воем, и этот крик разносится над водой, впитывается в стены, оставляя отпечаток боли, горя и отчаяния.
Когда в бассейн врываются люди Лестрейда, они видят трех лежащих на полу людей. Один неопрятной тенью громоздится у самого края бассейна, ничком, мертвый. Два других лежат чуть дальше: темноволосый на спине с закрытыми глазами, светловолосый прижавшись к нему на боку, одна его рука, та, что находится между их телами, держит за руку темноволосого, другой он обнимает его, нежно перебирая пальцами мокрые кудри. Светловолосый что-то шепчет, едва слышное, и приходится напрячься, чтобы распознать в неразборчивых словах клятву, которую обычно произносят друг другу влюбленные перед алтарем. Когда парамедики пытаются разъединить их, светловолосый, вцепившись в темноволосого, начинает кричать, и ему приходится сделать укол. Он безвольно обвисает на руках санитаров, и тогда тело темноволосого перекладывают на носилки, накрывая простыней. Высокий рыжеватый мужчина входит вслед за Лестрейдом, решительным шагом направляясь к накрытому простыней темноволосому. Трясущимися руками он отгибает простыню и срывает с запястья айди, а потом оборачивается и что-то быстро шепчет доктору. Носилки загружают в карету скорой помощи, и только тогда Лестрейд набирает номер консула, чтобы сообщить, что гражданин империи найден, находится в состоянии шока и ему требуется медицинская помощь.
Джон приходит в себя в номере той самой гостиницы, где они когда-то останавливались с Микки много лет назад. Только сейчас его номер не такой шикарный, в остальном же мало что поменялось. В кресле рядом с кроватью сидит Дик, пресс-атташе миссии. Шторы плотно задернуты, в комнате царит полумрак и остро пахнет каким-то лекарством. Джон не хочет сейчас видеть Дика, он вообще никого не хочет видеть, поэтому притворяется спящим, вспоминая, что же с ним случилось. Картинки, словно слайды, мелькают в голове, вызывая целый ворох разнообразных эмоций, пока на первый план не выплывает мертвый Шерлок с остановившимся сердцем. Не в силах совладать с эмоциями, Джон стонет, и Дик тут же наклоняется к нему.
– Джон, ты слышишь меня, Джон?
Приходится открыть глаза.
– Да, – хрипит он, – пить.
Дик наливает в стакан воды и помогает напиться. Прохладная струйка сбегает по подбородку за ворот пижамы, и это некоторым образом дает возможность Джону собраться. Теперь главное не показывать своих истинных чувств.
– Что случилось? Как я сюда попал? – спрашивает Джон.
Дик сочувственно улыбается, мягко похлопывая его по руке.
– Ты вышел прогуляться в Хонор, зашел в бар, выпил, кажется, перебрал. Тебя похитил какой-то ненормальный и едва не убил. Вовремя подоспевшие батрейнские полицейские спасли тебя, но ты пребывал в состоянии шока. Они вкололи какое-то успокоительное, и ты пролежал в отключке двое суток. Генерал Ли был в ярости. Запретил любые выходы в город, настрочил приказ о понижении тебя в звании до лейтенанта и временном отстранении от выполнения своих обязанностей в рамках миссии. Ты вроде как под домашним арестом, Джон. Мне очень жаль.
– Ничего, – бормочет Джон, – я сам виноват, пить что попало. Лучше старого доброго ингарского ничего пока еще не придумали, – он слабо улыбается, а Дик с готовностью подхватывает. – А ты здесь как? Миссии уже не нужен пресс-атташе?
– Нужен, конечно, – Дик смущается, – просто пока у них процесс обсуждения деталей, и мои услуги не нужны. Генерал разрешил побыть с тобой. Батрейнские доктора сказали, что лучше, чтобы рядом кто-нибудь находился некоторое время. Ты не против?
– Нет, – Джон врет, качая головой. – Я рад, что ты здесь.
Дик немного оживает, начинает суетиться, беспокоиться о еде и пихать в Джона лекарства. Джон безропотно слушается, улыбается и благодарно кивает. Когда Дик уходит узнать у повара, готов ли бульон, Джона посещает мысль, что, вероятно, Дик в него влюблен. Влюблен давно и безответно. За своей собственной любовью к Шерлоку, Джон не видел неловкой заботы Дика, его мягкости и готовности подставить плечо. То, что он всегда оказывался рядом и был рад просто совместному молчанию, наводит на такие выводы. Шерлок бы обязательно все понял с первого раза и тут же постарался избавиться от Дика. Но Шерлока нет. В груди зарождается новая истерика, но Джон усилием воли давит ее, не позволяя вырваться наружу. Сейчас не время. Он должен сыграть идеально, чтобы никто ничего не понял. Батрейнцы деликатно утаили подробности произошедшего, выставив Джона тем еще гулякой, и спасибо им за это, для легенды, которой Джон собирается обставить собственную смерть, это стало бы лучшим прикрытием. Мысль о смерти вызывает на лице Джона безумную улыбку, но он быстро прячет ее при возвращении Дика с тарелкой бульона. Дик ворчит о нерасторопности поваров и о том, что его бабушка всегда добавляет в куриный бульон морковку и петрушку, Джон послушно принимает ложку, расправляет под подбородком крахмальную салфетку и ест, пока Дик, придерживая тарелку так, чтоб Джону было удобно, разглагольствует о достоинствах и недостатках пастернака. Джон вдумчиво кивает, иногда задает уточняющие вопросы и все старается и старается не видеть перед собой закрытых глаз Шерлока с подрагивающими каплями воды на длинных ресницах. Почему он закрыл глаза, когда Джим выстрелил в него? Он испугался боли? Смерти? Почему он закрыл глаза? Джон так и не увидел его прозрачных глаз, не заглянул в их глубину, не утонул. Но жизнь без Шерлока не имеет смысла, и на этот раз Джон действительно уйдет. Пусть в пену морскую, но дышать воздухом без него Джон не станет. Горькая усмешка трогает губы, и Дик тут же реагирует, как чуткий влюбленный, настроенный всеми фибрами души на объект своего обожания.
– Что, Джон? – он кладет теплую ухоженную руку ему на плечо, и Джон не стряхивает.
– Да так, ничего особенного, – опять врет он, – просто подумал, кто же будет лечить радикулит полковника Ван Клейна, если он вновь разыграется? Если я отстранен, придется обратиться к батрейнским медикам, а он их называет шарлатанами и втайне боится.
Дик с готовностью смеется:
– На правах друга я устрою вам тайную встречу, и ты получишь его в вечные должники.
– Почему вечные? – любопытствует Джон, съедая последнюю ложку бульона.
– Потому что отплатить тебе он все равно не сможет, вернуть звание под силу лишь генералу… Джон смеется, и Дик к нему присоединяется. Потом они играют в карты, немного болтают о всякой ерунде, смотрят старую комедию централов с песнями и плясками, как обычно, а затем Дика вызывают к руководству, и Джон наконец-то остается один. Некоторое время он тупо лежит в кровати, слушая тишину, а потом перед глазами, уже не сдерживаемый внутренними барьерами, опять всплывает образ мертвого Шерлока, и Джон плачет, закусив угол подушки, чтобы не орать в голос. Он тихонько подвывает своему горю, не вытирая слез, открывая душу навстречу отчаянию. Сжатые в кулаки пальцы больно впиваются в ладони, оставляя розовые следы на коже, но Джон не замечает этого. Все, о чем он может думать в эту минуту, это о том, что Шерлока больше нет. Его пары больше нет. Его любимого больше нет. Он не успел сказать ему, как сильно любит, как сильно зависит от него, не объяснил, что Шерлок – все в этом мире, больше, чем весь мир. Без него жить невозможно, дышать больно, чувствовать – только горе. Нет Шерлока, нет и Джона. Простое правило, выведенное однажды Шерлоком, оказалось абсолютно верным. Джон тихо воет, потому что не может даже надеяться на то, что хотя бы в смерти они будут вместе. Какое-то ужасное глобальное одиночное плаванье.
Неделя, которую Джон проводит под домашним арестом в своем номере в компании Дика, тянется бесконечно долго. Но он честно терпит, изображая доброго старого Джона: пьет чай с вареньем от бабули Дика, смотрит «В мире животных», ест бульон и строчит объяснительные генералу Ли. Дик все время при нем, и иногда Джону кажется, что он догадывается о той театральщине, которую Джон развел, но Дик слишком хорошо воспитан, чтобы задать вопрос в лоб, и потому они оба продолжают играть эту странную пьесу на два голоса. Дик все реже оставляет Джона одного, манкируя своими прямыми обязанностями, и Джон подозревает, что где-то ужасно фальшивит. Вот только чтобы перенастроиться, ему нужен камертон, который, увы, навсегда утерян. Его камертон – Шерлок, и потому Джон продолжает фальшивить, пугая Дика. Иногда на Джона находит ступор: посреди разговора, за чашкой чая или во время просмотра очередной комедии централов. Как правило, это связано с обдумыванием способа уйти из жизни так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Джон довольно разнообразен, но склоняется к тому, чтобы все сделать в матушкином имении на Сирене Дальней. По возвращению в Ласс Джон навестит семью, чтобы попрощаться, обновит завещание, приведет дела в порядок. А затем возьмет краткосрочный отпуск и уедет в имение. Раньше, особенно в детстве, они часто ездили туда отдыхать. Недалеко от имения располагалось огромное озеро, на котором было здорово покататься на небольшой яхте или лодке. Красивое и тихое место превращалось в ненасытное чудовище, требующее жертвоприношения в сезон ветров, когда стихия бушевала над мирными водами озера, разрушая все, до чего могла дотянуться. По времени Джон как раз подгадывал к сезону ветров, и найденная на берегу озера перевернутая лодка станет ярким подтверждением гибели потерявшего бдительность горожанина, осмелившегося рыбачить в такую непогоду. Лучшей смерти Джон не мог бы желать – стать пеной, раствориться в воде, все по канону, как и полагается сирене. И последняя песня умрет вместе с ним, потому что он так и не спел своей паре.
– Джон, Джон, – Дик щелкает пальцами перед носом. – Ты в порядке?
– А? Что? – Джон вздрагивает, моргает, приходя в себя, вымученно улыбается. – Прости, кажется, я задремал с открытыми глазами, – пробует он разрядить обстановку, – такая передача интересная…
Они смотрят что-то о пчелах, и Дик с сомнением качает головой.
– Не сказал бы, что ты задремал, скорее, размечтался о чем-то… мрачном. Ты же не собираешься стреляться? – на всякий случай уточняет он. – Где твой пистолет?
– Да брось, Дик, разве я похож на суицидника? – бодро смеется Джон, но на этот раз Дик не улыбается в ответ.
– Где твой пистолет, Джон? – повторяет он свой вопрос уже предельно серьезно.
– В сейфе, – Джон перестает улыбаться. – Можешь проверить, код – дата моего рождения.
Дик смотрит на него внимательно, а потом идет к сейфу и действительно проверяет содержимое (Джон даже не спрашивает, откуда Дик знает, когда он родился). Когда он возвращается, Джон с преувеличенным вниманием смотрит на то, как пчелы трудятся в улье. Дик садится рядом, и некоторое время они молчат, наблюдая за происходящим на экране, а потом Дик сдается, поворачиваясь к Джону, выключает визор.
– Давай поговорим, – просит он.
Джон молчит, вздыхая.
– После того, как ты вернулся, тебя будто подменили. Что произошло? Ты не рассказываешь, но выглядишь так, будто побывал в аду. Я знаю, лучше выговориться, чем держать все в себе. Скажи, могу я чем-то помочь?
– Можешь, – кивает Джон, – не спрашивай ни о чем. Давай отмотаем назад и притворимся, что этого разговора не было.
– Мы слишком долго притворялись, – качает головой Дик. – Я не хочу видеть тебя таким…
– Боже, не драматизируй, все в порядке, – усмехается Джон. – Со мной все в порядке.
– Не в порядке, – взрывается Дик, – ты похож на покойника!
Джон долго обдумывает его слова, а потом кивает:
– Может, я и есть покойник, – соглашается он спокойно.
– Ты больше нравился мне прежним, – неуверенно произносит Дик, и Джону вдруг становится страшно, что он начнет признаваться в своих чувствах.
– Нет, помолчи, – просит он. – Не говори того, о чем можешь пожалеть. Не влюбляйся в покойников.
– Я… – Дик краснеет, а потом решительно поднимает взгляд на Джона: – Да, я люблю тебя! И я хочу помочь… Прошу, не говори о смерти.
Джон грустно улыбается:
– Дик, ты хороший парень, и если бы я встретил тебя лет десять назад, до того, как встретил одного заносчивого невыносимого сфинкса, я обязательно бы в тебя влюбился. Мы бы долго болтали, обязательно стали бы лучшими друзьями, потом вдруг заподозрили, что наша дружба давно уже нечто большее и пришлось бы преодолевать кризис самоопределения. Потом мы бы обязательно поцеловались, и провели прекрасную ночь, возможно в каминной комнате императорского дворца. И танцевали бы на балу, и пили бы шампанское, встречая восход над Лассом, а потом предавались безудержному сексу где-нибудь на сеновале, – Джон горько усмехается. – Я бы познакомил тебя с родителями, а ты меня с бабушкой и дедушкой, мы бы поженились, усыновили бы пятерых малышей и всю жизнь прожили душа в душу, если б не погибли на этой дурацкой войне. Скорее всего, Дик, мы были бы счастливы до конца своих дней, – Джон с сожалением рассматривает обручальное кольцо на пальце от Шерлока. – Но все дело в том, что десять лет назад я все-таки встретил заносчивого невыносимого сфинкса, и моя судьба навек связалась с его, – Джон надолго замолкает, не замечая текущих по щекам слез, а потом неожиданно светло улыбается: – В тот день, когда меня нашли, он погиб. Его убил тот маньяк, когда он пытался меня спасти. Он все же спас, глупый, не понимая, что мне жить без него невозможно. Я не хочу никого расстраивать, и меньше всего тебя, мой добрый Дик, и родителей, и сестру, но и жить я не могу. Ты, пожалуйста, больше не пытайся меня вытянуть, меня здесь уже нет. Давай просто проведем последние дни до отъезда в мире и покое, а потом просто забудь про меня, ладно? – он наконец-то поднимает взгляд на Дика, и видит, как тот плачет. Джон заключает его в объятия и баюкает, как маленького ребенка. – Это жизнь, Дик, это просто дурацкая жизнь…
В тот вечер они пьют много ингарского и молчат. У Дика периодически намокают глаза, он поспешно отворачивается в сторону и украдкой вытирает слезы, чтобы не расстраивать Джона, а Джон благородно делает вид, что ничего не замечает. Между ними ничего не меняется. Дик все так же заботлив и благороден, а Джон доброжелателен и весел. Они проводят вместе еще три дня, последних три дня на Батрейне. Завтра делегация империи улетает домой. Накануне вечером Джон выпроваживает Дика из номера под предлогом необходимости упаковать багаж. На самом деле ему просто нужно побыть одному. Джон сидит в пижаме у окна, забравшись на подоконник с ногами, и смотрит в сгущающуюся темноту за окном. Не хочется ничего, и кровать так и остается неразобранной. Когда в дверь стучат, Джон думает, что это Дик. Он не собирается открывать и притворяется, будто не слышал, но настойчивый стук продолжается. Спрыгнув с подоконника, Джон шлепает босыми ногами к двери, а когда открывает ее, изображая на лице улыбку, обнаруживает того самого важного сфинкса, работодателя Шерлока, который оказался еще и его братом.
– Мистер Холмс… – улыбка не держится на лице, превращаясь в гримасу. – Зачем вы здесь?
– Вы должны проехать со мной, доктор Ватсон, – произносит сфинкс.
– Что за бред? – Джон отступает вглубь номера. – Я вам ничего не должен… – вот теперь в голосе сквозят подлинные недобрые чувства.
– Мне – нет, – соглашается сфинкс, – и, тем не менее, вынужден вас поторопить.
– Еще чего, – Джон скрещивает на груди руки, – никуда я с вами не поеду. Вы мне категорически не нравитесь!
– Вы мне тоже. Если не поедете добровольно, я буду вынужден применить силу, – предупреждает он.
– Какого черта… – возмущается Джон, но тут в номер, повинуясь знаку сфинкса, входят охранники, которые весьма небрежно заламывают ему руки за спину и выводят Джона, как есть, босиком и в пижаме.
Не церемонясь, они фактически волокут Джона вниз по лестнице, а потом на выход, и заталкивают в черный затонированный кар. Джон в другое время возмутился бы такому обращению и потребовал консула, но сейчас ему все равно, даже если его просто собираются вывезти за город и расстрелять. Джона крепко зажимают между двумя охранниками, напротив садится брат Шерлока, и кар взлетает вверх. Джону не хочется разговаривать с этим неприятным типом, собственно, им и не о чем разговаривать без Шерлока. Разве что Джон может поздравить его с бракосочетанием и передать привет инспектору Лестрейду, но вместо этого Джон рассеянно смотрит на проплывающий за окном ночной Хонор.
– Вам не интересно, куда мы вас везем? – наконец интересуется сфинкс.
Джон пожимает плечами и молчит.
Они приземляются рядом с роскошным домом, и Джона опять выводят, слегка подталкивая в спину. Босые ноги, коснувшись остывшего за вечер тротуара, замерзают, а пальцы поджимаются. Джон не очень любит ходить босиком. Его проводят через шикарный вестибюль явно жилого дома, вталкивают в лифт и молча везут куда-то вверх, на головокружительную высоту, если верить ряду сменяющихся цифр, показывающих отсчет этажей. Джон смотрит прямо перед собой, не проявляя никакого интереса к происходящему. Но, по крайней мере, похоже, его все же не собираются расстреливать. Когда лифт останавливается, сфинкс, отклонив услуги охранников, сам хватает невысокого Джона за шкирку и волочет к двери, что прямо по коридору. Открыв дверь, он вталкивает Джона в квартиру, явно подвергшуюся нападению каких-то вандалов, потому что все здесь перевернуто вверх дном и покалечено, и на миг замирает, прислушиваясь. Джон косится на него и тоже замирает, переступая босыми ногами через осколки какой-то тарелки и обломки чего-то деревянного, ровным счетом ничего не понимая. В квартире определенно что-то громят. Прямо сейчас где-то далеко что-то со звоном рассыпается вдребезги, а сфинкс стонет и шепчет себе под нос:
– Антикварная галльская ваза, подарок премьер-министра, – а потом повышает голос и кричит в пространство, – только посмей разбить хоть что-то еще, я его привел.
Что-то опять грохочет, нечто увесистое, явно выпавшее из рук.
– Папин бюст из мрамора, – хватается за голову сфинкс. – Прекрати, я же говорю, он здесь…
Слышатся быстрые шаги, и в проеме двери появляется Шерлок, завернутый в простыню в стратегических местах, а в остальном совершенно голый и совершенно живой и невредимый. Он замирает, глядя на Джона не верящим радостным и одновременно встревоженным взглядом, и Джон забывает, как дышать.
– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, – произносит Шерлок брату ровным голосом, не сводя взгляда с Джона, – проваливай и не появляйся здесь, желательно, никогда.
– Это вообще-то моя квартира, – напоминает брат Шерлока. – Ты забываешься, мелкий! У меня вообще-то медовый месяц… – эта попытка выглядит жалкой даже в глазах Джона.
– Проведи его у Лестрейда, – мстительно советует Шерлок, – я сюда не напрашивался. Проваливай! И, возможно, я спущу кое-что из твоих фокусов на тормозах, – и тут Джон, как нервная барышня, весьма эффектно падает в обморок.
– Джон, Джон, малечек, пожалуйста, открой глаза, – голос Шерлока влезает в черепную коробку настойчиво и упрямо.
Джон не хочет открывать глаза. Он боится, что, если откроет, обнаружит обман, подставу, очередной фокус, и Шерлок опять будет мертв, в морге, на кладбище, где-то еще. Ведь ему даже не сказали, где его похоронили. Он бы не пошел на могилу, но знать… Джон сглатывает и старательно жмурится, с наслаждением вслушиваясь в голос.
– Джон, – тонкие пальцы Шерлока переплетаются с пальцами Джона, голова Джона лежит на коленях Шерлока, – открой глаза, это правда я, жив-здоров, слышишь, малечек?
Джон тщательно ощупывает руку Шерлока, перстень на пальце, нежную кожу на тыльной стороне ладони, шрамы от химических опытов и мозоли от игры на скрипке (почему он так ни разу и не попросил сыграть для него?). Это рука Шерлока, определенно, и это его запах, его голос, его тепло… Джон, боясь обмануться, открывает один глаз и видит склонившегося над ним всклокоченного расстроенного Шерлока, глядящего с волнением и надеждой. Тогда Джон осмеливается и открывает второй глаз и в радостном изумлении таращится, замечая и тени под глазами, и особенно заострившиеся скулы, и впалые щеки.
– Ты что, совсем ничего не ел с тех пор, как умер? – произносит он трескучим голосом, а потом, не сдержавшись, притягивает к себе, утыкается лицом ему в шею и просто плачет.
– Ну перестань, перестань, – утешает его Шерлок, поглаживая по спине, – все хорошо, малечек, я правда не умер, вернее умер, но не совсем. Я все расскажу и объясню, только ты не плачь, а то я сам сейчас заплачу.
В его голосе, и правда, звенят подступающие слезы, и Джон боится, что Шерлок возьмет и действительно расплачется, поэтому быстро вытирает лицо о простыню Шерлока и, не отпуская его, придвигается еще ближе.
– Рассказывай, все рассказывай, – требует он, глядя в глаза Шерлока. – Я ужасно рад, что ты не умер, и, наверное, должен бы к этому привыкнуть, не в первый раз ведь, но не могу, я видел, как ты умер.
– Да, – кивает Шерлок, – все расскажу, только давай уйдем из коридора, – его взгляд скользит по босым ступням Джона. – Этот мерзавец что, тащил тебя через весь город босиком? – в голосе Шерлока слышится гнев. – В пижаме?
Джон не может подавить смешок:
– Он не дал мне времени одеться.
Шерлок помогает Джону подняться:
– Пошли, найдем место для разговора, а Майкрофт еще ответит за это, ты же мог простудиться! – угрожает он, и Джон счастливо улыбается.
Они идут по квартире, переступая через поломанную мебель, порванную одежду и разбитую посуду, заходят в комнату, наименее подвергшуюся вандализму. По мнению Джона, это, скорее всего, спальня, потому что в центре стоит кровать, правда, постельное белье отсутствует, а пол усеян подушечным наполнителем, напоминающим снег, но зато в воздухе пахнет розами.
– Майкрофт готовился к первой брачной ночи, – поясняет Шерлок, наблюдая за тем, как недоуменно принюхивается Джон. – А потом сообщили, что ты пропал, и все завертелось…
Не сговариваясь, они подходят к кровати и забираются на нее с ногами. Джон чувствует такую слабость от пережитого потрясения, что приваливается к Шерлоку, умещаясь головой на его коленях. Шерлок обнимает его, перебирает короткие пряди и молчит.
– Ты обещал рассказать, как не умер, – напоминает Джон.
– Да, – Шерлок кивает, – конечно. Сейчас, только осознаю окончательно, что ты рядом, и расскажу.
Джон терпеливо ждет, позволяя Шерлоку касаться себя, и потихоньку расслабляется сам.
– На самом деле, все довольно банально, – нарушает уютную тишину Шерлок. – Ты, наверное, слышал, что говорят о кошках, мол, у них девять жизней. А мы, сфинксы, в некотором смысле, тоже кошки. Но поскольку кошки мы только на треть, тело льва, крылья орла и голова человека, то и жизней у нас только три. При рождении у каждого из нас на запястье появляются три эра, то, что ты принял за татуировку, нечто, похожее на витой узорчатый браслет. Эр на праречи означает дар жизни, – Шерлок останавливается, чтобы собраться с мыслями, а Джон не дышит, боясь хоть что-то упустить. – Первый раз я умер, когда мне было три года. Никто не виноват, просто несчастный случай, но, наверное, именно тогда Майкрофт стал таким надоедливо заботливым, – Шерлок злобно сверкает глазами, и Джон успокаивающе поглаживает его руку. – После этого у меня осталось два эра. Второй раз я умер, когда вытаскивал тебя с Багата. До катера добраться тогда даже не успел, началась бомбардировка. Майкрофт поэтому так долго мариновал тебя в одиночной камере, он искал мое тело и не был уверен в том, сколько эров у меня осталось. Потом я появился у него живой и невредимый, и все благополучно разрешилось. Третий раз я умер, когда пришлось устроить ту комедию для нашего друга Джима. Это должен был быть фокус, но что-то пошло не так, и я действительно умер. Кстати, Мориарти тоже использовал этот трюк с эром. Видишь ли, мы все носим айди на запястье для того, чтобы скрыть их количество. Это считается тайной личности и охраняется законом. Вот так.
Шерлок замолкает, а Джон недоуменно притягивает к себе руку Шерлока, медленно снимает с нее айди и разглядывает идеально чистое запястье. Джон даже проводит подушечкой пальцев, чтобы убедиться, что там ничего нет. Шерлок терпеливо позволяет Джону эту маленькую проверку, а потом не торопится надеть айди обратно. Джон осторожно целует кожу на запястье Шерлока, прижимается к ней щекой и закрывает глаза. Но что-то в речи Шерлока все же беспокоит его, и когда это беспокоящее чувство обретает объем, Джон изумленно распахивает глаза.
– Но как ты выжил на этот раз? – спрашивает он. – Ты был мертв, я сам видел. Я пытался тебя оживить, но ты был мертв. И еще, – Джон хмурится, вспоминая, – помнишь, тогда, во время дуэли, когда я попал в ментальные крылья, я видел твое запястье, у тебя было три эра, я точно помню. Но если ты говоришь, что умирал в детстве, значит, у тебя должно было остаться только два.
Шерлок кивает.
– Я не сказал тебе кое-что. Видишь ли, у нас есть такое понятие, как ач – на праречи – пара-судьба, по сути – вторая половинка. Когда сфинкс встречает своего или свою ач, у него появляется четвертый эр. Когда я встретил тебя в той теплице с орхидеями, у меня на руке появился еще один эр, и так их стало опять три. Я не сразу понял, что ты – мой ач, позволил себе подразнить твое эго во время игры в карты, а когда все осознал, пытался исправить ситуацию в той комнате с камином, и сделал только хуже. Вот так все и случилось.
Джон переваривает услышанное долго, вспоминая и сопоставляя их прошлое.
– А почему твой четвертый эр оказался… бракованным? – спрашивает он. – Ты постоянно его чесал, прямо до крови. Я-то думал, что это плохо выполненное тату, но раз это не тату, значит, что-то не так с эром? – и хоть сейчас на запястье Шерлока нет ни намека на эр, Джон все равно беспокоится, переживая, что наградил любимого чем-то неправильным.
