Текст книги "Последняя жизнь (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Так, медленно продвигаясь вперед, под отступившую тошноту, рассказ и ворчание Шерлока, они почти добираются до гребня скалы, когда из-за другого гребня показываются люди со странными приборами в руках. Первым их замечает Джон, и не может сдержать радости:
– Кажется, помощь подоспела, – он даже пытается помахать им рукой, – смотри, люди!
Шерлок оборачивается и зорко вглядывается туда, куда показывает Джон, а потом резко дергает его за рукав, заставляя пригнуться:
– Это алюмни. Видишь, у них на рукавах шевроны с отличительным знаком – полумесяц вписанный в звезду?
– Не вижу так далеко, и ты не можешь видеть, – сердится Джон, которого от резкого движения опять тошнит. – Это поисковики организаторов игр…
– Это алюмни, – спорит Шерлок, – у сфинксов идеальное зрение.
– Это люди, спасатели, – настаивает Джон, борясь с тошнотой, но в это время часть людей из группы начинает уничтожать бластерами остатки кара Джона. – Почему они это делают? Зачем? Надо ведь обследовать, установить причины, вытащить черный ящик…
– Потому что им не нужно, чтобы другие нашли твои следы. Им вообще не нужно, чтобы тебя нашел кто-то, кроме них, – жестко отвечает Шерлок. – Если понял, что я прав, тогда слушай меня. Бежать куда-то поздно, они быстрее нас и мобильнее, найдут. Нужно прятаться, давай спускаться вон туда, там что-то вроде пещеры. Заползем внутрь и переждем. Понял? – Джон честно подтверждает, что да, понял, желания спорить больше не возникает, доводы Шерлока кажутся убедительными. – Эти приборы у них в руках, они настроены на органику, – объясняет Шерлок, помогая Джону карабкаться в указанном направлении, – скалы нас не скроют, приборы очень чувствительные. Это и плохо, и хорошо. Плохо – они увидят нас, если мы не примем меры, хорошо – они будут видеть не только нас, тут много органики.
– Много? – вяло удивляется Джон, дыша через нос, чтобы справиться с тошнотой. – Ты о животных говоришь? Да кто здесь может жить?
– Пушики, – отвечает Шерлок, – такие маленькие симпатичные зубастые зверьки, очень юркие. Пусть за ними погоняются, а мы применим хитрость одну…
– Хитрость? – подозрительно косится на него Джон. – Еще одну хитрость?
– Да, у меня комбинезон сделан из органоида – такой материал, который блокирует органику. В общем, накроемся им, и нас не будет видно.
Джон с сомнением разглядывает костлявое тело Шерлока и думает о том, что вряд ли материала хватит на двоих, но спорить со сфинксом не решается. Минут через пятнадцать, за которые приступ тошноты постепенно проходит, они добираются до пещеры. Прежде чем туда залезть, Шерлок обследует ее, исчезнув в недрах и оставив на поверхности лишь азартно шевелящиеся пятки. Джон слышит какое-то шебуршание изнутри и приглушенный рык, и это странно, свою звериную ипостась Шерлок еще не демонстрировал. Когда сфинкс вылезает из пещеры, вид у него изрядно потрепанный.
– Что там? – тревожно спрашивает Джон.
– Все нормально, теперь, – Шерлок приглаживает кудри и начинает выпутываться из своего комбинезона, – там жила семья пушиков, но я им объяснил, что мы их потесним временно. Нельзя сказать, что они были счастливы, но проявили понимание…
Джон не может понять, шутит Шерлок или говорит на полном серьезе, а еще с беспокойством наблюдает за тем, как тот избавляется от комбинезона и остается в одних трусах и футболке – странно возбуждающее при его-то сотрясении мозга зрелище.
– Мы сделаем следующим образом, – начинает объяснять ему Шерлок, – ты наденешь один рукав и сунешь ногу в штанину комбинезона, а я займу другой рукав и другую штанину. Будет немного тесновато, но зато скроет максимальную площадь наших тел, понятно?
– Угу, – пыхтит Джон и тоже начинает стягивать с себя одежду.
– Ты что это делаешь? – заметно нервничает Шерлок. – Можно и на одежду натянуть.
– Нельзя, – не соглашается тот, – ты что же, собираешься голой спиной на скалах лежать? – Шерлок угрюмо молчит, всем своим видом показывая, что именно так он и собирается сделать. – Я не дам тебе заболеть. Мы постелим на землю мой комбинезон и ляжем на него, укрывшись твоим. Вот так я играю, если нет – разбегаемся и спасаемся поодиночке, – Джон выглядит решительным, и Шерлок после нескольких попыток отвертеться соглашается.
В итоге они втискиваются в небольшое пространство пещеры, крепко прижавшись друг к другу. Под спиной, вернее даже под боками у них теплая ткань комбинезона Джона, сверху – легкая, но прочная – комбинезона Шерлока. Наконец-то устроившись, они перестают ерзать и притираться, прижавшись друг к другу животами и грудью. Джон старается дышать не так взволнованно, но близость Шерлока странным образом возбуждает. В пространстве пещеры не совсем темно, свет проникает через небольшие трещины и лаз, поэтому, оказавшись друг к другу лицом так близко, Джон может с отчетливой ясностью разглядеть каждую черточку внешне невозмутимого лица сфинкса, чем и занимается, позабыв о правилах приличия. У него красивые губы, четко очерченные, с выемкой над верхней и полной нижней, немного бледные в сумраке пещеры, но если их поцеловать… Тут Джон себя обрывает – неправильные мысли. Скулы. Скулы у Шерлока острые, порезаться можно, это Джон помнит и даже ловит себя на желании дотронуться подушечкой пальца, чтобы удостовериться в правильности своих наблюдений и тут же пресекает очередное неправильное желание. Лицо худое и бледное – такое ощущение, будто сфинкс недоедает. А копна волос – насмешка природы, буйство черных кудрей в которые хочется зарыться пальцами, чтобы ощутить мягкость и непокорность, настоящая львиная грива. Тут Джон краснеет и отводит взгляд – стыдно за свои мысли. Он осторожно скашивает глаза в сторону сфинкса – ничего не происходит, похоже, Шерлок не замечает пристального внимания Джона, хоть и смотрит на него, не мигая, своими прозрачными раскосыми глазами. Джону даже кажется, что сфинкс впал в какой-то странный анабиоз, что мысленно он не с ним, где-то далеко. Эта мысль подтверждается, когда Джон случайно задевает свободной рукой голую кожу на боку Шерлока. Тот вздрагивает и удивленно моргает.
– Прости, – бормочет Джон, оправдываясь, – просто рука затекла. Ну и ты еще так лежал неподвижно, мне страшно стало…
– Я просто ушел в Чертоги, – непонятно объясняет Шерлок. – Хочешь, можем поменять положение. Давай на спины перевернемся, места должно хватить.
Выносить странный взгляд Шерлока тяжело, поэтому Джон соглашается. Некоторое время они опять возятся, устраиваясь, и наконец замирают. Их руки соприкасаются в предплечьях, локтях и кистях, и это до удивительного приятно. Джон ощущает прохладу своего перстня на чужом пальце, мягкость браслета Шерлока на запястье, тепло кожи. Внизу живота разгорается жар желания. Чтобы отвлечься, Джон спрашивает про Чертоги, и Шерлок долго и увлекательно рассказывает об организации своего сознания, после чего Джон начинает сыпать, как влюбленная барышня различными «великолепно», «невероятно», «потрясающе»… Он не может остановиться, потому что то, что делает Шерлок, кажется ему фантастическим. Джон боится, что опять сорвется на восторженные эпитеты, и просит объяснить, почему алюмни, раз уж про них хоть что-то известно, все так легко удается. Откуда такая способность завоевывать внимание, доверие, уметь расположить к себе.
– Да все просто, они обладают способностью применять на практике методы гипноза и НЛП. Как я понимаю, этими навыками наделены все адепты нтога, – отвечает Шерлок, – скука. Хотя иногда мне кажется, что сами нтога умеют гораздо больше, иначе как бы им удавалось держать в подчинении столь разные по своей сущности явления, как алюмни и крестоносцы. Может быть, они умеют проникать в наши мысли? Знать бы про них хоть что-то… Никто, к сожалению, не смог пока подобраться к ним достаточно близко, даже само их существование не доказано, и они остаются всего лишь гипотетической величиной, – похоже, Шерлок опять уходит в Чертоги.
Джон также надолго замолкает, размышляя над возможностью читать чужие мысли – оказаться в качестве подопытного кролика совсем не улыбается. Скалы над ними блокируют все шумы с поверхности, и Джон, как ни прислушивается, не может определить, были ли уже поисковики в их районе или нет. Шерлок сказал, что нужно терпеливо ждать ночи, и не объяснил, почему.
Джону, несмотря на жар в области паха и явно неприятные ощущения от напряженно вставшей плоти, холодно. Незаметно его начинает сотрясать мелкая дрожь, и, конечно, Шерлок понимает, что Джон просто замерз.
– Я говорил, не надо было раздеваться, – ворчит он и начинает ворочаться.
Джон бурчит что-то в ответ – оправдываться совсем не хочется, в данном случае он поступил правильно. Шерлок, наконец, поворачивается так, как хотел, принимая позу в полоборота к Джону, и неожиданно оплетает его руками и ногами, осторожно притягивая к себе. Джон, не ожидавший подобного коварства, начинает отбиваться, но Шерлок держит крепко.
– Не бесись, тебе нельзя, сотрясение мозга, – пыхтит он. – Я не покушаюсь на твою девственность, только согреваю, – но тут до него доходит причина явного нежелания Джона быть прижатым к чужому телу, и Шерлок замолкает, сбиваясь дыханием. – О, Джон, – выдыхает он горячо ему в шею, и Джон с обидой пытается отвернуться и отстраниться, однако член ведет себя предательски, устремляясь к теплой и мягкой коже Шерлока. – Джон, – зовет Шерлок, – это нормально, говорят, – голос звучит до невозможности самодовольно, и Джон заливается краской стыда, его несчастное тело из коченеющего холода бросает в жар смущения, и он с новой силой начинает вырываться. – Да стой ты, – пыхтит Шерлок, – отнесись к проблеме как взрослый человек. Она есть, и она мешает, значит, надо ее ликвидировать.
– Каким образом? – сипит Джон. – Отрезать мою проблему? Спасибо, уж как-нибудь с ней перетерплю.
– Нет, идиот, ликвидировать более приятным способом, – возражает Шерлок и для наглядности упирается ему в бедро чем-то твердым.
До Джона не сразу доходит чем, а когда доходит, перехватывает дыхание. Шерлок пользуется замешательством в рядах и опять притягивает Джона в свои объятия, уже недвусмысленно совершая некое движение, от которого член Шерлока проходится по члену Джона. Член Джона радостно реагирует соответствующим образом, отчего по телу пробегает волна желания, и Джон просто сдается, отдавая себя в умелые руки сфинкса. Руки, действительно, умелые. Что Шерлок ими творит, уму непостижимо. Даже сам себе Джон не может сделать приятно настолько правильно, хотя, казалось, уж себя и свои желания знает на «отлично». Но Шерлок просто невероятен. Стянув вниз боксеры Джона, он слегка размазывает смазку по головке, а потом пробегает по стволу своими музыкальными пальцами, будто играет какую-то красивую пьесу на флейте. Джон всхлипывает, не в силах сдержаться.
– Тише, – шепчет Шерлок, – нельзя, чтоб нас услышали, – Джон молча кивает, закусывая губу, и невольно подается бедрами навстречу движению руки.
Шерлок уже не играет на флейте, он обхватывает член Джона, словно сжимает в кулаке, и проводит несколько раз вверх и вниз, приноравливаясь к подходящему для Джона темпу. Джон погружается в сладостное и вязкое удовольствие, его качает словно на качелях вверх и вниз, соразмерно движению руки Шерлока, а затем Шерлок убирает руку, на короткое мгновение, и Джон ощущает прижатый к его собственному члену член Шерлока, и вот уже рука Шерлока сжимает их вместе, продолжая прерванный полет. Теперь уже Джон чувствует себя словно в детстве на качели лодочка, на которой он катался с Бетси Арнольдс в императорском парке развлечений. Лодочка была большая, Джон стоял на одном конце, а Бетси на другом, они попеременно приседали, крепко держась за поручни, и лодочка взлетала выше и выше, до самых деревьев, а может, и облаков. Иногда Джон подгибал ноги, когда лодочка уходила вниз к земле, и тогда его душа делала невообразимое сальто, отчего у Джона сладко ныло в районе солнечного сплетения. Сейчас происходит то же самое, только в сто раз лучше, и вместо веснушчатой беззубой Бетси – Шерлок, прекрасный и холодно невозмутимый, с этими его раскосыми прозрачными глазами, чувственными губами и острыми скулами. Желание в паху жжет будоражащем огнем и заставляет выгибаться и беззвучно стонать, кусать губы и шепотом повторять и повторять «Шерлок-Шерлок-Шерлок»… В какой-то момент наслаждение становится просто невыносимым, в сердце Джона вспыхивает что-то вроде миниядерного взрыва, такое же глобальное и разрушающее, и чтоб не выдать их местонахождение, Джон до боли прикусывает руку, подавляя крик. Шерлок содрогается вслед за ним, выплескивая на их животы вязкое теплое семя, которое смешивается с семенем Джона, он дышит тяжело и шепчет невероятное, на что в любое другое время Джон бы обиделся, но именно сейчас это звучит до невозможности мило: «Рыбка моя маленькая», – вот что шепчет Шерлок. А потом он шлепает Джона по прокушенной руке и накрывает его рот своими невозможными губами, куда более вкусными и невероятными, чем Джон смел себе представлять. Они целуются вечность, и этот поцелуй прекрасен. Никогда еще Джон не целовался так самозабвенно и страстно, ни с одной девушкой, да даже вообразить подобное невозможно ни с кем, кроме Шерлока. Его вкус – что-то между мятой и черным кофе, его язык умел и напорист, его губы – сладость меда и аромат душицы, и весь Шерлок с его кожей, запахом и вкусом – особенный и неповторимый. Джон хочет кричать от переполняющих чувств, но, натыкаясь на изучающий взгляд прозрачных глаз, отстраняется, прерывая поцелуй и объятия. Краска стыда опять окрашивает лицо нежно-розовым румянцем, и Джон, облизнувшись, быстро выпаливает:
– Я не гей!
– Нет, конечно же, – ехидно подтверждает Шерлок, издевается что ли? – Конечно, ты не гей, разве геи так делают? Это просто чтобы… согреться, а так ты не гей, ни разу…
– Ну да, – озадаченно кивает Джон, – где-то так.
– А раз ты не гей, – внезапно сердится Шерлок, – то иди сюда дальше греться, до ночи еще пять часов ждать, в горах, знаешь ли, холодает резко, – он притягивает к себе не сопротивляющегося Джона, склеивая их совместной спермой, обнимая длинными конечностями и уютно укладывая буйно кучерявую голову куда-то на макушку Джона. – Спи, моя гетеросексуальная рыбка, сохраняй тепло.
Джон очень хочет возмутиться столь неподобающе насмешливому тону, хочет сказать, что он не рыбка, и на самом деле вполне себе гетеросексуальный, ему всегда нравились девушки, но вместо этого запускает пальцы Шерлоку в шевелюру, утыкается носом в теплую грудь и засыпает почти мгновенно. Мюррей бы сказал: «Любовью истомился». Уже на грани сна ему кажется, что кто-то нежно целует его в макушку и шепчет: «Спи, идиот», но это не может быть правдой, Шерлок же сказал «просто греемся», зачем ему целовать Джона? А вот насчет идиота – вполне правдоподобно.
– Умгу, – соглашается Джон, покрепче сжимая в объятиях Шерлока, удивительное теплое чувство, словно оказаться дома.
Пробуждение кажется Джону не менее невероятным, чем засыпание.
– Проснись, рыбка моя маленькая, – шепчет Шерлок и легко целует его в губы, – проснись, мой малечек.
Джон возмущенно открывает глаза, чтобы понять, ему это наверняка привиделось – Шерлок смотрит внимательно и серьезно, и даже не делает попытки поцеловать.
– Наконец-то, – замечает он сердито, – а то не добудишься его. Вцепился своими конечностями – не вырваться, – бухтит сфинкс. – Давай, вылезай из комбинезона и пещеры, пора отсюда делать ноги. Стемнело уже полчаса как. Возвращаемся, назло врагам.
Джон сонно моргает и поеживается. В пещере совсем холодно и даже близость Шерлока уже не спасает от полчища мурашек по спине. Джон, дрожа и отколупывая подсохшую на животе пленку спермы, выбирается из пещеры и принимается натягивать на себя комбинезон. В горах, так близко к звездам, ночью он еще не был ни разу в жизни, и зрелище завораживает на мгновение, пока Шерлок не вылезает следом. В отличие от самого Джона, одеваться он не спешит, напротив, стягивает футболку, трусы, носки и ботинки и аккуратно складывает их у пещеры. Джон в шоке смотрит на обнаженное худое и мертвецки бледное тело, ставшее за сегодня родным и любимым, (господи, неужели он действительно так подумал?). Наверняка Шерлоку очень холодно, и, глядя на него, Джон сам начинает коченеть.
– Поч-ч-ч-чему ты р-р-р-раздел-л-л-лся? Х-х-х-холодно! – отстукивает он посиневшими губами.
– П-п-п-потому что сейчас п-п-п-полетим, а я н-н-н-не х-х-х-хочу идти п-п-п-по Мар-р-р-ру г-г-г-голым, – объясняет Шерлок. – П-п-п-п-привяжи м-м-м-мою од-д-д-д-дежду к себе. И с-с-с-смотри, не п-п-п-потеряй, ин-н-н-наче сам п-п-п-пойдешь в т-т-т-трусах до г-г-г-гостиницы.
– Л-л-л-ладно, п-п-п-понял, п-п-п-привяжу, – Джон делает из комбинезона Шерлока узел, в который засовывает нижнее белье и ботинки, а потом привязывает узел к поясу своего комбинезона. – Т-т-т-так п-п-п-пойдет? – он разгибается, намереваясь спросить, что Шерлок задумал, как они полетят и почему для этого нужно быть голым, но тут способность говорить покидает на неопределенное время, потому что перед ним стоит сфинкс. Нет, не так, перед ним стоит СФИНКС. Тот самый, из легенд и сказок, с телом льва, головой человека и крыльями орла. Джон громко икает и пятится, потому что сфинкс просто огромный.
– Остановись, рыбка Джонни, – звучит в голове величественно низкий голос Шерлока, хотя сам сфинкс не открывает рта, только смотрит внимательно на Джона, чуть наклонив голову. – Еще чуть-чуть, и упадешь в пропасть, – Джон послушно замирает, не в силах ослушаться этого волшебного голоса. – Забирайся мне на спину, обними за шею и держись крепко. Немного полетаем.
Джон послушно выполняет инструкции, хотя забраться на здорового льва сложно. Но сфинкс решает проблему быстро, с помощью хвоста, которым просто закидывает Джона себе на спину. Последнему остается только крепко обнять гигантское животное за шею и прижаться щекой к нежной шелковистой шерсти. Сфинкс мягкий и теплый.
– Ну что, полетели, рыбка? – звучит голос в голове Джона.
– Я не рыбка, – так же мысленно отвечает ему Джон, и удивляется, когда Шерлок его слышит.
– А кто же ты?
– Сирены – не рыбы, – злобно пыхтит Джон. – Освежи в памяти ксенологию.
– Однажды ты мне споешь, малечек, – мурлычет Шерлок, разгоняясь.
Джон зажмуривает глаза, чтобы не видеть этот ужас, летящий на крыльях ночи, и мстительно обещает:
– Уж я спою однажды, век не забудешь.
Джон не чувствует взлета, только сильный ветер и мягкий шелест крыльев над головой, а когда решается открыть глаза, то видит вокруг только тьму и звезды: ни скал, ни огней городов, ни голографических указателей оставшейся где-то позади трассы. Дух захватывает до остановки дыхания: так красиво, будто оказаться в межзвездном пространстве. Больше всего на свете Джон любит тренировки на полигоне. Их вывозили три раза в году и оставляли на орбите месяца на два. Джону, как лучшему курсанту, разрешалось летать в неурочное время. Их преподаватели, такие же, как он, помешанные на звездах и скорости молодые офицеры, узнавали в Джоне себя и шли на нарушение дисциплины охотно. Вдали от начальства на распорядок закрывали глаза. И Джон этим пользовался. Он тренировался до изнеможения, а когда уставал, то зависал в тренировочном истребителе в свободном дрейфе и просто любовался на бесконечность звезд вокруг. Джон улыбается, вспоминая свой последний дрейф, когда его вынесло за пределы орбиты, и он потерялся с радаров учебного центра. Он, конечно, быстро сообразил, что выходит за пределы зоны ответственности академии и вернулся, но получил ту еще головомойку и до конца тренировочных полетов драил сортиры, но о том полете не пожалел ни разу, так как именно тогда в голове до конца уложилась мысль о бесконечности космоса и о том, насколько мал их собственный мир, вместе и с внешним, и внутренним, и центральным. Космология – все же странная штука, дает понятия теоретические, но не подкрепленные практикой и собственными глазами, эти понятия так и остаются на бумаге вереницей математических формул. Джон завороженно глядит в эту бесконечность, и сердце переполняет восхищение.
– «Среди миров в мерцании светил одной звезды я повторяю имя…» – шепчет Джон стихи, которые так любила читать матушка вечерами, глядя на небо.
– Да ты поэт, малечек, – смеется низким голосом в голове Шерлок, – ничего другого от вас, сирен, и не ожидал. Все готовы превратить в песню, даже рецепт приготовления каши.
– Это не я поэт, это – Анненский, – возражает Джон. – Можно подумать, ты слышал как мы поем, – бухтит он, когда чувствует у шеи какое-то мягкое щекочущее движение, и жутко пугается.
– Испугался… – тихо смеется в голове сфинкс, – попался…
– Это ты, – выдыхает Джон, оборачивается и видит большое пушистое нечто, щекочущее ему щеку и шею – невероятно, это же кисточка хвоста Шерлока. Он что… – Шерлок, ты заигрываешь? – изумляется Джон.
– Уже и пошутить нельзя, – обижается Шерлок, и кисточка вместе с хвостом куда-то прячется.
– Ну, прости, я не понял, конечно, ты не заигрываешь, с чего бы, – бормочет Джон, понимая, что, кажется, был бестактен. Чтобы исправить ситуацию, он лихорадочно ищет тему для разговора: – Почему нельзя было лететь днем? Зачем ждать ночи? – отлично, хоть что-то, хвалит он себя за сообразительность.
– А ты хотел распугать местных жителей? Кроме того, я здесь инкогнито, говорил же, – отвечает Шерлок, все еще слегка обиженно, но отвлекается на рассказ о специфике маскировки.
Джон слушает с удовольствием – Шерлок всегда говорит интересно. Попутно Джон задумывается о сфинксе и его работе – тяжело вот так скрываться, таиться от всех. Сам Джон со своей профессией угадал лучше. Все же, как так получилось, что их пути пересеклись? Тогда, в императорской оранжерее, и сейчас, здесь, на Латанге? Ведь они такие разные. Кто так распорядился? И вообще, к чему все это? Тут Джон вспоминает о дуэли, и настроение портится. Конечно, глупость несусветная, обидеться на «идиота», Шерлок всех идиотами называет, это вовсе не значит, что он плохо относится лично к нему, Джону. Вообще, теперь, чуть лучше зная Шерлока, он убежден, что даже издевательский совет в оранжерее по поводу орхидей был довольно искренен, а карточная игра – всего лишь игрой. Но Джон, оскорбленный в лучших чувствах, ожидал от Шерлока подвоха и изначально был настроен против него, воспринимая каждое его действие как личный вызов. Так что неприятная сцена в каминной, избавившая Джона от большой жизненной ошибки и маленького репутационного скандала, кажется заботой со стороны Шерлока. Джону бы спасибо сказать, а он перчатками стал бросаться. И остался еще должен.
– Шерлок, – зовет Джон, движимый чувством вины, – как твое крыло после ранения?
– Все нормально, – отвечает сфинкс, – зажило, без последствий. Ты вовремя остановил кровотечение.
– Ничего я не остановил, – сердится Джон, – ваши люди вовремя появились. Я тогда толком и не извинился, ты все терял сознание… Ты прости меня, пожалуйста, за тот выстрел, и за дуэль эту глупую, и вообще, как идиотски я тогда себя вел… Это все прапрабабкины гены, она императорской крови была, так, ничего особенного, седьмая вода на киселе, но из-за этой седьмой воды вечно в неприятности влипала – слишком гордая, в итоге кончила жизнь на плахе, – Джон прочищает горло, понимая, что готов расчувствоваться, а для него, праправнука той самой гордой бабки, прощение просить тоже нелегко. – В общем, – заключает он, возвращая голосу твердость и силу, – всегда к твоим услугам. В любой момент, ты только скажи: «К барьеру», я буду готов.
– Я понял, Джон, ты уже говорил, – откликается вечность спустя Шерлок, – непременно припомню, что ты мне должен. А теперь держись, мы приближаемся. Вон те огни видишь внизу? – Джон вытягивает шею и действительно видит маленькое, с мелкую монетку скопление огней. – Это Мар. Будем садиться как можно ближе, но все равно тебе придется пройтись до города. Держись крепче.
Джон не спрашивает, почему пройтись придется только ему, просто крепче сжимает шею сфинкса и закрывает глаза. Дальше шелест крыльев превращается в хлопанье, усилившийся ветер треплет волосы, выбивающиеся из-под капюшона комбинезона, в лицо летит теплый воздух, запахи еды и звуки отдаленной музыки – действительно, родной Мар.
Все заканчивается также внезапно, как и начиналось. Просто ветер стихает, Джона едва заметно подбрасывает, огромные крылья над головой складываются, а в голове звучит уставший голос Шерлока:
– Прилетели. Слезай, – и хвост мягко подталкивает Джона со спины сфинкса вниз – Джон съезжает, словно по большой горке, приземляясь на пятую точку в теплый песок Мара.
Джон поднимается, отряхиваясь, вглядываясь в знакомые очертания города впереди (километра два пешком) и радостно оборачивается, чтобы заверить Шерлока, что приземлились они туда, куда надо, когда видит вместо сфинкса, в смысле СФИНКСА, обнаженного лежащего ничком на песке человека. Джон бросается к Шерлоку:
– Что с тобой? Тебе плохо? – Джон боится дотронуться до худого плеча, вдруг там какие-то внутренние повреждения, о которых он не знает. – Шерлок, скажи хоть слово…
– Все нормально, – едва слышно глухо откликается тот, даже не пошевелившись, – просто большие затраты энергии. Перед вылетом не заправился, и сейчас полный упадок сил. Отлежусь, все нормально будет. Иди к своим. Я тут сам…
От одной мысли, что Джон пойдет в тепло и безопасность гостиницы, а Шерлок так и останется лежать здесь, в одиночестве, обнаженный и беззащитный, Джона передергивает.
– Ну да, прямо вот так именно и сделаю, – бесится он, рывком стягивая с себя узел с вещами Шерлока.
Не церемонясь, он вытряхивает нижнее белье и склоняется над сфинксом, осторожно переворачивая того на спину. Тело Шерлока изящное, хрупкое и белое как алебастр, Джон на мгновение замирает, любуясь этим совершенным творением природы, а потом, проклиная самого себя и напоминая, что «не гей», начинает одевать это самое совершенное тело в одежду. Шерлок абсолютно не помогает, его глаза закрыты, ноги и руки безвольно висят вдоль тела, а голова болтается из стороны в сторону, пока Джон крутит его, натягивая комбинезон. Смоляные кольца волос щекочут шею, но Джон старательно сохраняет сердитую невозмутимость. Когда Шерлок одет, Джон, прижимая его к своей груди, как маленького ребенка, размышляет, что делать. Лучшее пополнение энергии для всех биологических видов – пища. Значит, Шерлока надо срочно накормить. Придя к такому выводу и удостоверившись в наличии в потайном кармане своего комбинезона уцелевшей отцовской кредитки «на всякий случай», Джон взваливает безучастное тело сфинкса к себе на плечо и направляется в сторону Мара, даже не вспомнив, что у самого, кажется, сотрясение мозга. Впрочем, он прекрасно себя чувствует: ни тошноты, ни головокружения. Сирены – удивительно выносливые существа с отличной регенерацией и высоким болевым порогом. Чтобы не привлекать внимания праздношатающихся гостей и жителей Мара, Джон выбирает улицы потемнее, точно двигаясь по запаху к ресторанчику с морской пищей. Вообще-то, сирены обходят подобные рестораны за километр, это, согласитесь, ненормально, питаться себе подобными, что бы Джон ни говорил Шерлоку. Правда остается правдой – сирены вышли из пены морской. Но сейчас он должен накормить сфинкса, а то, что любят кошки – рыба, значит, Джон пересилит собственную брезгливость, перешагнет мораль и сделает это, закажет Шерлоку лучший в мире ужин из морепродуктов.
Ресторанчик, к счастью, оказывается почти пустым. Двое подгулявших туристов спят за столиком у окна, да унылый официант-омарочеловек (работать здесь официантом омарочеловеку такое же извращение, как Джону сюда прийти) скучает у барной стойки. Джон сгружает Шерлока с плеча за свободным столиком и утирает пот, когда официант приближается, опасливо прикрываясь подносом.
– Все самое лучшее и свежее, – просит Джон, – побольше рыбы, и можно даже полуготовое.
Омарочеловек понятливо моргает всеми тремя глазами и семенит в сторону кухни, а Джон пытается привести в себя Шерлока. Похлопав его по щекам, он наливает в стакан воды из графина, стоящего на столике и подносит к губам Шерлока:
– Вот, попей, пожалуйста, – и тот, словно на самом деле услышал Джона, начинает жадно пить.
Шерлок выпивает все, а затем с трудом открывает мутные глаза:
– Мы где? – хрипит он, облизываясь и чутко поводя носом.
– В ресторане, где подают морепродукты, – краснеет Джон, – вон, тебе уже несут что-то.
Омарочеловек начинает сгружать с подноса блюдо, бормоча под нос:
– Форель, свежая, семга, свежая, белуга, свежая…
– Свежемороженая, – поправляет придирчиво Шерлок. Оклемавшись, он опять ведет себя заносчиво и надменно: – А приборы где?
Словно из ниоткуда омарочеловек достает целый набор серебряных ножей и вилок и раскладывает их перед Шерлоком, а тот, удовлетворенно муркнув, набрасывается на еду, пугая своим аппетитом и Джона, и омарочеловека, укрывшегося на кухне. Испуг Джона не остается незамеченным Шерлоком:
– Не бойся, малечек, – урчит он, расправляясь с рыбиной острыми белыми зубами, – своих не едим.
– С каких это пор мы стали вдруг «своими»? – кисло интересуется Джон.
– Не тормози, – грозно рычит Шерлок, – не будь идиотом, мы с тобой на дуэли дрались, мы вместе согревались, – Джон опять жарко краснеет, – ты видел меня в истинном обличье, это, знаешь ли, делает нас почти родственниками, – тут он, на минуту отвлекшись от рыбы, бросает задумчивый взгляд на свой переговорник. – А еще в этом заведении что-нибудь съедобное есть? – спрашивает он, очнувшись от задумчивости, капризным тоном.
– Конечно-конечно, – кивает Джон, жестом подзывая омарочеловека, который уже спешит с очередным подносом, уставленным всякими лобстерами и креветками.
Шерлок облизывается как настоящий кот и вновь принимается за еду. Джону становится неприятно, словно присутствует на пиршестве каннибалов, и он отворачивается.
– Если тебе настолько ненавистна сама идея поедания морепродуктов, купил бы молока или сметаны, – замечает Шерлок, – а то привел сюда и рассчитываешь на мою воздержанность и деликатность… – он с хрустом вгрызается в омара.
– Ни на что я не рассчитываю, – оправдывается Джон, которому становится неловко перед омарочеловеком, – мне просто пора уходить. Вижу, ты уже в порядке и дальше сам справишься. За еду я рассчитался, считай, это моя плата за полет. Ешь, не торопись. А я пойду, – Джон и правда встает из-за стола, не глядя на Шерлока, только почему-то не уходит.
– Ну иди, – слышит он голос Шерлока, – про меня своим не говори. Скажи, попал в аномалию, почему выжил – правду, а дальше шел-шел и в город пришел. В общем, сам сказочку сочинишь. Про нтога тоже не стоит – помни, у них везде свои люди, – Джон кивает, но все еще стоит, не в силах уйти. – Джон? – в голосе Шерлока слышится изумление, и Джон опять краснеет, поднимая глаза на сфинкса, сканирующего его своими невероятными прозрачными глазами.
