Текст книги "Последняя жизнь (СИ)"
Автор книги: Ifodifo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Вот, можете проверить, смазано, почищено, заряжено, – сообщает он и с интересом наблюдает, как сфинкс по очереди достает из ящика пистолеты и весьма профессионально их осматривает – рассчитывать на его неопытность в обращении с оружием не приходится.
– Все хорошо, – заключает тот, – можем стреляться.
– Да, минут через двадцать окончательно рассветет, и приступим, – соглашается Джон. – У вас есть какие-то особые условия?
Шерлок Холмс пожимает плечами:
– У нас дуэль считается атавизмом, поэтому целиком и полностью доверюсь вам, – голос спокоен, а сам он выглядит безупречно в своем неизменном сюртуке, Джон даже забывается на мгновение, зависая взглядом на стройном и изящном теле.
– Эхм, да, конечно, – приходит он в себя, – тогда расстояние в тридцать шагов, вы стреляете первым, поскольку вызывал я. Ну и пистолет выбираете тоже вы. Даю слово чести, что они не пристрелены.
Сфинкс хмурится:
– Это больше похоже на убийство, – заявляет он, – я убью вас без вариантов. Давайте бросим жребий, кому стрелять первому.
– Но по дуэльному кодексу… – возражает Джон, но сфинкс лишь отмахивается.
– Кому интересны все эти правила? Что за идиоты их писали? – он наклоняется, срывает две травинки, откусывая от одной ровно половину, и Джон не может оторвать взгляда от совершенно очерченных губ и ряда ровных белых зубов. – Тяните, короткая травинка – первый выстрел, – Шерлок Холмс зажимает травинки в кулаке, выставив наружу два одинаковых кончика.
Джон, словно под гипнозом, вытаскивает травинку. Шерлок Холмс разжимает кулак и сравнивает их – короткая достается Джону.
– Вот видите, – самодовольно заявляет он, – становится уже интереснее. Идиоты, которые…
– Я вас умоляю, – останавливает его Джон, – воздержитесь при мне от этого слова, хотя бы на сегодня. А то до греха доведете.
– Какие мы нервные, – усмехается сфинкс. – Ну что, к барьеру?
Тяжело вздохнув, Джон кивает и начинает спускаться к речке. На берегу они подходят к черному камню, служащему отправной точкой для дуэлянтов.
– Я в эту сторону, вы в ту, если не возражаете, – говорит Джон и раскрывает ящик с пистолетами: – Берите!
Сфинкс выбирает пистолет и примеряется к нему, Джон забирает оставшийся. Ящик так и остается лежать на валуне.
– Ну что ж, расходимся в разные стороны, отсчитываем шаги и останавливаемся. Я стреляю первым, после меня вы, – Джон дожидается кивка от сфинкса и начинает отсчет шагов.
На расстоянии фигура сфинкса кажется маленькой, будто фарфоровой, как собачки на будуарном столике матушки. Джон искренне не хочет попасть в него и даже подумывает выстрелить в сторону, но это будет слишком явно. За то время, что они знакомы, этот человек успел вызвать весь спектр эмоций в Джоне, от ярого неприятия и раздражения до искренней симпатии. Но обнажать свои истинные чувства перед соперником на дуэли не комильфо, Джон честно прицеливается куда-то в область над плечом сфинкса и нажимает на курок. На мгновение выстрел оглушает, Джон моргает, наблюдая неподвижную фигуру в черном. Вздох облегчения успевает вылететь из Джона прежде, чем он видит, как тот, покачнувшись, падает на колени, схватившись за правое предплечье. Бросив пистолет, Джон бежит к Шерлоку Холмсу. Рука у того вся в крови, ею пропитывается не только рукав, но и брюки, и даже песок под ногами. Сфинкс бледен, на лбу блестят капельки пота и похоже, он вот-вот грохнется в обморок. Кажется, Джон попал в артерию, но все равно, откуда ТАК много крови?
– Черт, черт, черт… – ругается он. – Я же не хотел, думал мимо попасть, как раз целился над плечом… – бормочет он, расстегивая мундир. – Простите, ради бога… Сейчас я жгут наложу.
– Ты все же идиот, – с хрипом выталкивает из себя слова сфинкс, – там же крылья, – Джон растерянно смаргивает, поднимая взгляд, и на мгновение действительно видит за плечами Шерлока Холмса огромные крылья, одно из которых залито кровью, потом видение пропадает. – Они ментальные, когда мы люди, – поясняет сфинкс шепотом, – попало туда, а оказалось в предплечье. Дьявол… Надо чем-то зажать, – он пытается закрыть рану рукой, но алая кровь течет сквозь пальцы.
Джон окончательно расправляется с пуговицами, скидывает с себя мундир и стягивает нательную рубашку.
– Сейчас, сейчас… Я зажму, перевяжу, затяну, – бормочет он, укладывая сфинкса на траву и принимаясь расстегивать сюртук, под которым обнаруживается обыкновенная черная шелковая рубашка.
Вспоминая правила оказания первой помощи при огнестрельных ранениях, Джон делает из своей нательной рубашки что-то вроде жгута и затягивает его выше раны, надеясь, что анатомия у человека и сфинкса схожа.
– Геморрагического шока не будет, – шепчет пересохшими губами сфинкс, – у меня высокий болевой порог. Дай мне, – он кивает на браслет на запястье не раненной руки – широкий, почти невесомый из мягкого материала, изрядно перепачканный кровью. – Это вроде переговорника… – похоже, сил даже руку поднять у сфинкса не остается.
Джон, жалостливо закусив нижнюю губу, осторожно снимает браслет и подносит ко рту сфинкса, словно микрофон. Шерлок Холмс что-то очень быстро говорит в устройство (Джон прислушивается, но не понимает ни слова – каждый выпускник академии знает несколько иностранных языков: три наречия централов, два праймских диалекта и основной батрейнский, но сфинкс, похоже, говорит на вспомогательном, которым Джон не владеет), а затем умолкает и закрывает глаза. Джон не знает, что ему делать.
– Надеюсь, мистер Холмс, вы вызвали помощь, – бормочет он, – ваша рана…
– Просто Шерлок, пожалуйста. Через пятнадцать минут за мной прилетят, – отвечает тот, не открывая глаз.
– Хорошо, – Джон сглатывает, все еще сжимая в руке браслет, – простите за все это… В любом случае, я, как человек чести, всегда в вашем распоряжении. Выстрел остается за вами… – но сфинкс даже вида не подает, что услышал его.
Не зная, как правильно поступить, Джон, пытаясь оттереть кровь с запястья не поврежденной руки, обнаруживает синюю татуировку в виде трех витых колец, одно из которых выглядит так, будто его только что нанесли – кожа вокруг покрасневшая и слегка припухшая, а сам рисунок узора еще расплывчат. Когда Джон проводит ладонью по запястью, надевая переговорник обратно, Шерлок, раз уж он сам просит так себя называть, распахивает глаза и выгибается дугой, как при эпилептическом припадке. Джон хватает сфинкса в охапку, пытаясь удержать в руках, чтобы не разбил себе что-нибудь во время приступа, но того больше не трясет, он словно лишается последних сил и просто вырубается. В таком виде их и застают примчавшиеся на медицинском каре сфинксы, все как на подбор в черных одеждах и с чемоданчиками в руках. Они деловито оттесняют Джона от своего сородича и, сгрудившись, принимаются над ним колдовать. Джон мнется поодаль, переживая за этого странного типа и не находя себе места. Когда Шерлока на носилках переносят в кар, Джон хватает за руку самого представительного из них и интересуется, все ли с Шерлоком в порядке. Сфинкс величественно осматривает голого до пояса Джона и качает головой:
– Идите, юноша, домой, пока родители не обнаружили вашей глупости. И забудьте о Шерлоке Холмсе. С ним все в порядке, но больше вы не увидитесь.
– Он должен мне выстрел, – брякает Джон очередную глупость, но важный сфинкс проходит мимо, словно не слышит, а потом на мгновение оборачивается и произносит загадочную фразу:
– Грядет восточный ветер. Берегите себя.
Их кар взмывает в небо стремительно, а Джон так и остается стоять, задрав голову и пытаясь хоть что-то разглядеть за облаками. Ничего, лишь лазоревая синева и безмятежность.
Джон приходит в себя не скоро. Когда первый шок, схлынув, уступает место вялой апатии, вызывает такси. В ожидании, выпивает всю наливку Маркуса, но яснее голове не становится. Он приводит себя в божеский вид, смывая в речке кровь сфинкса и натягивая мундир на голое тело. И все же вид у него подозрительный, по крайней мере, таксист колеблется, прежде чем пустить в салон кара. Дорога назад в родительский дом проходит в полубреду. Джон все вспоминает призрачное крыло, истекающее кровью, белое запрокинутое лицо, выпирающий кадык на худой шее и разметавшиеся по песку черные кудри. Все остальное окрашено в черно-красные цвета и скрыто в тумане. Из такси Джон выходит как пьяный. Дает шоферу большие чаевые и, крадучись мимо задремавшего в сторожке Маркуса, пробирается в дом. Слуги еще спят. Только жаворонок по природе Глэдис, увидев Джона в таком расхлюстанном виде, приносит в его комнату поднос с булочками и холодным мясом, пока он отмокает в ванной. Завернувшись в халат, Джон забирается с ногами на кровать и жадно набрасывается на булочку, но быстро сникает и засыпает. Снится ему какой-то кошмарный сон, в котором сфинкс, летящий по небу, настоящий сфинкс, с телом льва, головой человека и крыльями орла, падает, подстреленный в море. Джон ничем не может помочь, мечется по берегу, зовет, но темная вода хранит молчание и не расступается, чтобы выпустить из плена добычу. Джон просыпается поздно, после двенадцати, и благодарит бога за то, что вся семья, сонная и не активная после бала, не вяжется с лишними вопросами. Джон выпивает кофе на веранде, возвращается к себе и сжигает все написанные накануне письма, сохранив лишь завещание. Теперь, задумавшись о смерти однажды, он должен оставить хотя бы этот случайный документ, просто на всякий случай. Все дела, планированные им на этот день, отправляются в утиль. Джон физически не способен что-то делать или куда-то ехать. Он болтает о всякой ерунде с Гарри, помогает матушке смотать пряжу для очередной салфетки, предназначенной к благотворительному базару, рассуждает с отцом о политике, цветных революциях во внешнем мире и эмигрантах с восточных окраин. Приносят записку от Сары, в которой она высказывает недоумение по поводу несостоявшегося свидания и резких выпадов в адрес Джона со стороны отца и сестры. Сара просит о скорой встрече и намекает на взаимность чувств, о которых писал в своей записке на балу Джон. Джон долго смотрит на письмо Сары, но в итоге оставляет его без ответа. Само письмо он забывает в ящике стола, потеряв к нему интерес. Скорее всего, теперь, при встрече, Сара сделает вид, что они незнакомы. Что ж, так будет лучше, она найдет свое счастье с каким-нибудь молодым финансистом, и ее отец сможет поправить свои дела, чтобы удержаться в первой пятерке. Джон не сожалеет ни о чем из того, что произошло вчера. Кроме, конечно, выстрела. Пистолеты так и остались валяться на песке, отличные дуэльные пистолеты. Не дай бог, мальчишки найдут, с мимолетным сожалением думает Джон, один из них все еще заряжен. Джон надеется, что трагедии не случится. Глэдис весь день подкармливает его вкусностями и вообще обращается с ним, как с больным. Джон не против почувствовать себя как в детстве. Когда вечером за ним заезжает Мюррей, Джон прощается с родными, ощущая себя так, будто избежал верной гибели. Но на самом деле, с ним ничего не случилось, откуда же это чувство, будто ходил по краю? Джон ничего не понимает и не хочет разбираться, слишком все запутано. Матушка вручает корзинку с гостинцами для друзей, отец без всяких слов сует деньги на карманные расходы (расплатиться с долгами хватит). И, слава богу, никто больше не спрашивает об утраченном прапрапрабабкином перстне. В такси Мюррей болтает без умолку. Вчерашний бал наделал в свете большой фурор. Отличилась графиня Сандерс-Бауэр, устроив сцену ревности своему мужу. А августейший брат императора был застукан со своим любовником в каминной комнате. Джон содрогается от воспоминаний, связанных с этим местом и искренне сочувствует несчастному принцу. Мюррей хохочет, рассказывая о своих победах, о неуклюжести их общего знакомого, умудрившегося оттоптать ноги самой княгине Н., о первых политэмигрантах с Та-Кана и еще одном перевороте, о том, что сегодня с утра делегация сфинксов наконец-то отбыла к далекой Симметрионе, оставив императора гадать о выгодности заключенных соглашений, а императрицу скрипеть зубами от злости (поговаривают, что сфинксы исключительно мужчины и любят они исключительно мужчин, потому и не оценили ее экзотической красоты), а потом интересуется, где Джон вчера пропадал. Джону есть что рассказать, но впервые он не хочет делиться тем, что с ним случилось, с лучшим другом. Он устало улыбается и машет рукой – ерунда, мол, все в порядке, родные, сам понимаешь, и Мюррей догадливо кивает. Родные – они такие. Джон едет до самой академии молча, пропуская мимо ушей треп друга и гадает, что это было для него – случайность или что-то значительное, чего он не понял, не разгадал и не оценил, и только вид караульного на воротах академии заставляет запрятать подобные мысли подальше, чтобы не мешали жить так, как он жил до всего этого. Ничего не было. И ничего не будет. Все идет привычным порядком.
========== Глава 2. ==========
Джон. 23 года. Латанга.
В прошлом году Джону не удалось попасть на Латангу. Академию сотрясал ряд кадровых перестановок, и новый ректор отважился на участие в гонках лишь на следующий год своего правления. Лучшим по результатом заездов внутри ВУЗа становится, естественно, Джон, которого и командируют для участия в международных соревнованиях в сопровождении исполняющего обязанности механика Билла Мюррея и политрука лейтенанта Осборна. Добираются до Латанги они общественным транспортом с пересадками, помотавшись по международным космопортам. На выданные руководством академии суточные политрук снимает два номера в захудалой гостинице города Мар, недалеко от которого и устраивают гонки: в одном, с душем и визором, селится сам, в другом, с двуспальной кроватью и удобствами на этаже, селит Джона и Мюррея. Спортивный кар Джона должен прибыть только на следующий день. Все время с момента заселения, лейтенант Осборн пропадает в баре, и, слава богу, не мешает парням отсыпаться.
К вечеру Мюррей оживляется и достает из-за подкладки мундира заветную кредитку.
– Ну что, развлечемся? – подмигивает другу. – Прошвырнемся по округе, посмотрим, что да как. Я слышал, тут такие девочки…
Джон морщится – вообще-то он не поклонник экзотики в виде трех грудей или двух поп, которой славятся дома терпимости на окраинах мира, но в целом получить какую-то разрядку был бы не против. У мадам Форш он не был уже очень давно, а самоудовлетворение правильного удовлетворения не приносит. Переодевшись в гражданскую одежду, чтобы не дай бог не скомпрометировать императорский флот, они выходят в вечерний зной Мара, проскользнув мимо всевидящего ока политрука, все еще зависающего в баре гостиницы. По улицам ходят разодетые и веселые толпы инопланетников, так же как они прибывшие посмотреть на гонки и в них поучаствовать, иначе передвигаются по Мару беженцы с восточных окраин внешнего мира – из-за революций у себя дома, они бегут туда, где пока еще спокойно. Джон с интересом поглядывает на них, стараясь, чтобы это любопытство не приобрело неприличный оттенок, попутно рассматривая узкие мощеные желтым пористым камнем улочки города, близко сходящиеся друг с другом невысокие дома с низкими балконами, стрельчатыми окнами и сухими цветами в навесных клумбах. Мар – город торговцев и ремесленников, а еще один из неофициальных центров мирового тотализатора. На каждый квадратный метр тут приходятся по три букмекерских конторы, а уж автоматов-филиалов банков со всех концов мира и того больше. А там, где есть игорный бизнес, обязательно есть свой криминалитет, с которым надо быть предельно осторожными. Поэтому лучше сидеть в гостинице и не бродить по незнакомому городу в поисках приключений на свои задницы. Об этом их инструктировали перед поездкой люди из особого отдела, а они с Мюрреем благополучно нарушили выданные инструкции. Джон лишь надеется, что все обойдется без происшествий. Поплутав по лабиринтам улочек, они выходят на главный проспект города, освещенный разноцветными фонариками и сверкающей рекламой на фасадах, с гремящей из гостеприимно раскрытых дверей заведений музыкой и разлетающейся в разные стороны на космолингве руганью. Здесь становится совсем уж многолюдно. Пройдя парочку баров и мини-казино, они заходят в дверь, над которой изображено сердце, пронзенное стрелой. В небольшой приемной, больше похожей на будуар, их встречает мадам. Джона слегка отпускает – никаких экзотических особенностей, самая обыкновенная содержательница публичного дома, в возрасте, ярко накрашенная, в вечернем платье и слегка навеселе.
– О, сколько у нас сегодня посетителей, и все как на подбор красавцы и молодцы, – восклицает она низким басом, не вполне гармонирующим с ее внешностью, – желаете посмотреть каталог наших девочек или для начала пройдете в зал? Там можно расслабиться, настроиться на нужный лад, пропустить бокальчик-другой, – воркует она. – Никакого навязчивого сервиса, все только по желанию.
– Что насчет расценок? – интересуется практичный Мюррей.
Мадам кивает на ламинированный лист бумаги с перечнем предлагаемых услуг. Джон бегло просматривает его, убеждается, что расценки ниже, чем у мадам Форш, и удовлетворенно кивает Мюррею.
– Тогда мы в зал присмотреться, – решает тот, и мадам величественно указывает на закрытую тяжелой портьерой дверь.
Из приемной они попадают в широкую и хорошо освещенную комнату с большим количеством диванчиков и альковов, наполовину скрытых полупрозрачными шторами, кофейных столиков с шампанским и небольшим бассейном, в котором резвится толстый инопланетник, похожий на жабу, в компании девицы с хвостом. Из одного алькова доносятся плотоядные причмокивания и иногда видно, как из-за занавесок попеременно высовываются то педипальпы, то хелицеры разумных пауков с Кратолакта. На диване под чем-то, отдаленно напоминающим фикус, милуются клювами две девицы с Вандраса, как очевидно определяет Джон. Вообще почти все диванчики и алькова заняты, а у небольшого бара, где омарочеловек с Сириуса-3 мешает для гостей коктейли, несколько девушек явно с восточных окраин внешнего мира обступили высокого незнакомца в белом полотняном костюме. Он что-то рассказывает им, жестикулируя, обнимая то одну, то другую, и девчонки просто млеют от его прикосновений. Отчего-то спина этого типа кажется Джону смутно знакомой. Он хмурится от неприятного чувства ускользающей истины и переводит взгляд на девушек около окна, еще не занятых кавалерами. Мюррей одобрительно толкает его локтем в ребро:
– Отличный выбор, Джонни, чур моя темненькая, – смеется он.
Джон рассматривает обеих оценивающим взглядом: одна хрупкая миниатюрная блондинка с фиолетовыми глазами в чем-то прозрачном и почти не скрывающем полагающихся ее полу прелестей, другая – высокая брюнетка с черными жгучими глазами и высокими скулами. Джон мотает головой:
– Моя – брюнетка, твоя – блондинка, – поправляет он друга.
Мюррей удивленно таращится на него:
– Тебе же всегда нравились блондинки!
– А теперь брюнетки, – упрямится Джон.
– Ну как скажешь, – Мюррей пожимает плечами и утягивает Джона к девицам.
Девушки тут же начинают призывно улыбаться и демонстрировать выдающиеся вперед части тела, показывая товар лицом. Рядом возникает мадам с кассовым аппаратом, и Мюррей включается в процесс оплаты услуг. Они с мадам долго спорят о каких-то дополнительных услугах и отсутствии извращений, но Джон не вмешивается, знакомясь с барышнями. Блондинку зовут Софи, а брюнетку Эрин, и обе они уже готовы посвятить все свое оплаченное время новым клиентам. По крайней мере, Эрин уже тянется губами к шее Джона, порываясь освободить его от одежды, а быстро ориентирующаяся в обстоятельствах Софи льнет к Мюррею. В итоге Мюррей вводит код, и оплата происходит согласно действующему курсу валют. Мадам долго копается в кармане своего необъятного платья и извлекает, наконец, на свет божий карту-ключ.
– Вот ваш номер, молодые люди, – сладко произносит она басом, – приятно порезвиться.
Мюррей уже сграбастывает карту-ключ, когда Джон интересуется:
– Что значит номер? Один на всех номер?
Мадам прожигает его неприятным взглядом:
– У нас наплыв посетителей, дорогой, если хочешь уединения, получи. Отличный номер с большой двуспальной кроватью, – она начинает раздражаться, – вы там отлично поместитесь вчетвером.
Джон пятится назад и отрицательно качает головой:
– Я с этим похотливым козлом, – тычет он пальцем в сторону друга, – в одной комнате ЭТИМ заниматься не буду.
Мюррей ржет:
– Да ладно, Ватсон, что ты, моей задницы не видел?
– Не видел и видеть не хочу, – рявкает Джон.
– Ну, тогда ждите, когда освободится номер, – сердится мадам, – свободных мест пока нет.
Мюррей победно подбрасывает карту-ключ и удаляется в сторону спальных помещений в обнимку с Софи, а Эрин на время теряет к Джону интерес (пока освободится номер с кроватью, она может подцепить себе менее привередливого клиента).
Джон остается в тоске и неприкаянности стоять у подоконника, чувствуя себя полным ослом. Желание получить правильную разрядку пропадает, уже и собственные руки кажутся вполне приемлемым способом удовлетворения некоторых потребностей. Джон тянется за бокалом шампанского, когда слышит над ухом смутно знакомый низкий голос:
– Отличный выбор, растешь. Предыдущая дама сердца не дотягивала до общепризнанных стандартов.
Джон вздрагивает и оборачивается, чтобы встретиться взглядом с прозрачными раскосыми глазами сфинкса. Так вот чья знакомая спина покоя Джону не давала. Гнев накрывает с головой:
– Сволочь! – возмущается он довольно громко, привлекая внимание посетителей борделя. – Неужели нельзя было хоть как-то дать знать, что живой. Я ведь переживал, волновался, гаденыш ты самодовольный, – Джон, совершенно естественно перешедший на ты, едва удерживается от желания дать заносчивому засранцу в нос.
Шерлок (сам настоял на подобном обращении в последнюю их встречу), обиженно поджав губы, хватает Джона под локоть и волочит к выходу.
– Ты что разорался, – шипит он в ухо Джону, – я тут инкогнито. Еще не хватало рассказать всем и каждому о том, кто я и откуда.
Они оказываются за дверью дома терпимости, и Джон, очнувшись, вырывается из стальной хватки сфинкса. Он, и правда, волновался после той дуэли, даже пытался узнать про Шерлока Холмса у Канингема, которого император перевел в другой сектор и через дипломатического кузена – все без толку. И вот сейчас этот представитель семейства кошачьих стоит тут, рядом с ним, как ни в чем ни бывало, и еще чего-то там требует. Джон сердито фырчит и воинственно поглядывает на сфинкса.
– Ну не мог я сообщить, извини, – наконец примирительно произносит Шерлок, – да и не думал, что тебе это надо.
– Ты вообще обо мне не думал, – замечает Джон холодно, – однако кольцо-то носишь…
Шерлок удивленно переводит взгляд на тонкую руку с сапфировым перстнем на безымянном пальце.
– Вообще-то, это теперь мое кольцо, я его честно выиграл, – заявляет он.
– Ну да, ну да… – кивает Джон. – Честно… Ладно, я рад, что ты жив, и помню, что задолжал выстрел. Можешь воспользоваться своим правом в любую минуту. Я всегда в твоем распоряжении.
Шерлок с интересом рассматривает его, отчего Джону становится не по себе.
– Ну что? – не выдерживает он.
– Ничего, я помню, – тонко улыбается тот. – Может, приду поболеть за тебя послезавтра, – Джон уже не удивляется осведомленности сфинкса. – Если получится… – отчего-то Джону от этих слов становится приятно.
– Ты тут по делу? – осторожно спрашивает он, чтобы хоть что-то спросить – прощаться не хочется.
– Да, – Шерлок кивает, – правительство поручило одно маленькое дельце, связанное с беженцами… – он задумчиво смотрит на Джона. – Ваше правительство слишком легкомысленно воспринимает происходящее… Восточный ветер…
– Опять восточный ветер, – бурчит Джон, – дался он вам. А в борделе ты что делал? Тоже с беженцами общался? – отчего-то мысль о том, что Шерлок пришел сюда по той же надобности, что и он сам, приносит ноющую боль в районе солнечного сплетения.
– Растешь, – серьезно кивает Шерлок, – именно что с беженцами. Ну, мне пора, будь здоров, береги себя, возможно, еще увидимся, – он взмахивает рукой, сверкая перстнем в свете неоновых вывесок, и растворяется во мраке.
Джону остается лишь моргать и протирать глаза в недоумении – ну что за несносный человек!
Возвращаться в бордель совсем уж не хочется – Мюррею отдаст переплату наличными, решает он. Сунув руки в карманы, Джон медленно бредет по улице, сталкиваясь с прогуливающимися по Мару прохожими и тоскливо размышляя о вредном невыносимом сфинксе. И куда он теперь направился? Когда мимо проплывает четвертый бар подряд, Джон решает зайти. Обстановочка здесь весьма своеобразная. Небольшое помещение, заляпанные плохо вытертые столы, низкий потолок, неприятный запах прокисшего пива и прогорклого масла, на котором здесь же жарят чебуреки и картошку фри. За маленькими скученными столами сидят в основном работяги-инопланетники в замусоленных форменных комбинезонах обслуживающего персонала космопорта, сомнительные личности подозрительной наружности да беженцы. Джону здесь не очень нравится, и инстинкт самосохранения кричит: «Беги!», но желание срочно выпить, внушенное генами прабабки-алкоголички, которые в Джоне просыпаются в минуты душевного раздрая, перевешивает. Джон протискивается к грязной барной стойке и просит двойной неразбавленный виски. Бармен хмыкает и наливает Джону в захватанный стакан какое-то пойло из бутылки, на этикетке которой действительно написано «виски». Джон подозрительно принюхивается – пахнет спиртом, прабабкины гены говорят, что пить можно. Залпом опорожнив стакан, Джон просит повторить. Внутренности обжигает огнем, а тупая боль в солнечном сплетении наконец-то проходит. Вздохнув с облегчением, Джон веселее глядит на бармена, похожего на оранжевую ящерицу в смешной футболке со смайликом, и окружающий мир. К нему подсаживается какой-то тип в костюме коммивояжера с шестиконечной звездой на лацкане, в которую вписан полумесяц, и профессионально приветливо улыбается.
– Мир вам!
– Э… – в некотором затруднении как ответить, Джон просто кивает головой, делая большой глоток пойла.
– А что вы думаете о мессии и его пришествии? – улыбаясь, интересуется коммивояжер.
– Вы сектант, что ли? – Джон моргает. – Простите, если что, я как-то ближе к атеистам.
– О, мессия никоим образом не затронет ваши убеждения, – заверяет его коммивояжер, – и я не сектант. Разрешите представиться, Региминтас Адонис, посланник клана алюмни, слыхали о нас?
Джон напряженно хмурится. Если честно, название незнакомое или давно забытое.
– Алюмни… – повторяет он, жестом веля бармену повторить, – не слыхал, простите. Выпьете со мной?
– С удовольствием, – кивает Региминтас Адонис, тепло улыбаясь, – а вы кем работаете?
– Пилот, – Джон краснеет смущенно, – скоро им буду.
– Отличная специальность, – воодушевляется Региминтас Адонис, – давайте, за вашу чудную редкую профессию. Если б вы знали, как трудно сейчас найти хорошего пилота…
Джон задумчиво кивает, осматриваясь, пока бармен наливает выпивку. Ничего интересного, беженцы, правда, косятся в их сторону как-то неодобрительно, да бармен подмигивает, словно на что намекает. Джон опять краснеет, на сей раз возмущенно – его что, за гея принимают? Сцапав стакан, Джон замахивает не глядя и некоторое время просто прислушивается к тому пожару, который разгорается внутри. Пожалуй, трех порций виски многовато. Джон бросает на столешницу горсть смятых кредиток и поднимается, чувствуя, как пол ходит ходуном под ногами. Вот же набрался! Срочно на свежий воздух. Перебирая руками вдоль стены, он медленно двигается на выход под суетливое гундосое занудство Региминтаса Адониса.
– Нет, ты видел, – возмущается Джон на улице, тяжело опираясь на коммивояжера, – ящерицы совсем охамели. Я не гей! Сколько можно повторять?! – небо над головой, раскрашенное разноцветной иллюминацией, плывет, накренившись в сторону.
– Да, безусловно, молодой человек, геи – бич общества, – соглашается Региминтас… как его там, Джон стремительно забывает.
– Не, так-то пожалуйста, – мотает головой Джон, отчего не только небо, но и весь мир вокруг начинает мощно штормить, – это сейчас вроде как нормально, но я-то не гей, ну честно! Подумаешь, пару раз загляделся, – заплетающимся языком выбалтывает он то, в чем и самому-то себе не признавался, в то время, как коммивояжер, как там его зовут, аккуратно под локоток ведет его очень даже целенаправленно в неопределенном направлении. – Руки у него, гада, красивые… Тонкие, изящные, как у музыканта. Ему бы на скрипке такими пальцами играть или на фортепьяно… Скулы… как стекло, порезаться можно, и глаза – глаза красивые до безобразия… но холодные – замерзнешь… – Джон все продолжает перечислять красоты сфинкса, на которые загляделся-то всего лишь раз, все больше мысленно, потому что язык плохо слушается, а глаза уже закрываются и мозг начинает потихоньку отключаться, когда он слышит, словно сквозь вату разговор про «подходящий экземпляр», «удачный случай» и «суку-бармена, который чуть было все дело не испортил». Джон хочет спросить, кто подходящий экземпляр, и почему бармен – сука, он же мужчина, хоть и ящерица, когда его подхватывают сильные руки с другого бока и теперь в быстром темпе, уже не церемонясь, куда-то волокут. Джон хочет возмутиться, но тело не слушается, руки безвольно висят плетьми, а ноги тащатся по асфальту. Сознание уплывает, чтобы на границе сна и яви услышать звуки борьбы, падение тел и почувствовать, как его взваливают на плечо, словно мешок картошки, не очень-то и деликатно.
Следующее, что он чувствует, это резкий запах антидота, которым их любили пичкать при любых отравлениях и несварениях желудков в академии. Сознание медленно возвращается, а вместе с ним слабость, тошнота, головная боль и жжение в глазах.
– Не три, сейчас само пройдет, – сердито произносит Шерлок, и Джон в изумлении распахивает глаза – точно, сфинкс.
– Ты что тут делаешь? – Джон пытается встать, но сильные руки сфинкса удерживают его в лежачем положении. – Где мы? Что случилось? – в голове проясняется.
– В парке, на скамейке, тебя опоили и чуть не увезли в рабство к алюмни, – сообщает Шерлок. – Вот скажи, почему ты как нормальный человек не вернулся в безопасный бордель к своей красотке? Зачем нужно было искать приключения в сомнительном баре, да еще трепать направо и налево, что ты пилот? – Шерлок едва не рычит от злости. – Ты что, совсем не ориентируешься в обстановке? Алюмни вербуют в армию. Пилоты им нужны как воздух. Они не зря здесь крутятся в последнюю неделю, столько пилотов на эти гонки приехало. Непуганные идиоты, – Шерлок яростно отбрасывает использованную ампулу антидота.
