Текст книги "No Good Deed (ЛП)"

Автор книги: Here'sTo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Этот тон голоса, эта огромная ненависть вернулась в полную силу. Вся привязанность и человечность мигом исчезли. И хотя Гермиона понимала, почему так происходит, она все еще тяжело воспринимала это, словно кто-то ударил ее в солнечное сплетение. Боль и гнев пронзили ее грудь, а глаза наполнились горячими слезами.

Пожирательница среагировала на слезы, будто акула на кровь.

– Оу, мелкая грязь плачет? – насмешливо пробормотала Беллатрикс. – Правда колет ей глаза, не так ли? Всегда так было, и всегда так будет! Ты такая же, как и все они, отвратительная шлюха, пытающаяся урвать себе кусок от меня.

Они как будто вернулись в Хогвартс. Беллатрикс буквально загоняла ее в угол в темном коридоре.

– Прекрати, – выдохнула Гермиона, сжимая кулаки.

Она забыла, как ведьма может ранить. Она забыла, насколько хороша Беллатрикс, когда бьет ниже пояса, когда метит в самую уязвимую точку.

– Что-то не так, малышка? Я думала, тебе нравится, когда я обращаюсь с тобой так! Давай, кончи прямо сейчас, разве ты здесь не за этим? Очередная сука, желающая урвать кусок от меня! Слишком тяжело для трусливого львенка вернуться назад к друзьям, которые отвернулись, предали тебя так же, как мои дорогие сестры, и поэтому ты прыгнула в мою постель, прячась от всего, в очередной раз доказывая, что не так уж ты и хороша, – сладко произнесла Беллатрикс, залезая глубже под кожу, нанося смертельные раны.

У нее получалось. Сердце пульсировало от неумолимой боли, от чего кровь стучала в голове.

– Заткнись! – на выдохе закричала Гермиона. – Просто прекрати это!

Беллатрикс лишь захихикала. Гермиона будто бы снова обрела маховик времени.

Внезапно они вернулись на месяцы назад.

Я ненавижу ее. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу ее. Повторяла яростно она в голове, от чего горло сдавило. Она боролась за свой здравый рассудок всеми возможными способами.

Она расстроена. Ей больно, ей очень больно. Не позволяй ей добраться до тебя. Просто прекрати это немедленно. Не подливай масла в огонь.

А иначе они просто сгорят в этой злобе, как было уже десятки раз до этого.

Гермиона глубоко вздохнула, чтобы остановить поток слез и гнева, а затем заговорила.

– Мне жаль, что он предал тебя, мне жаль, что твои сестры предали тебя, мне жаль, что есть этот крестраж, но от того, что ты вымещаешь всю боль на мне, ничего не изменится, – медленно произнесла она, игнорируя собственную душевную боль.

Последние несколько недель лишь сделали яд Беллатрикс токсичней. Спустя столько времени, как она наблюдала за другой, человечной стороной женщины, вернуться к тому, с чего они начинали, было ужасно, и, черт возьми, Гермиона не может позволить этому случиться.

Слишком больно.

Беллатрикс явно не ожидала спокойного ответа гриффиндорки, и она определенно не желала ничего слышать обо всем этом. Пожирательница сощурилась, излучая отвращение и ярость. Она открыла рот, чтобы снова напасть.

– Но я здесь для тебя.

Беллатрикс замерла.

– И не имеет значения, как сильно ты кричишь на меня, ничего не изменится. Они ушли, отвернулись от тебя, но я не стану. Меня не волнует, если ты вновь возненавидишь меня, если ты никогда не остановишься, и меня не волнует, веришь ли ты в это. Если нет никого, кто был бы здесь для тебя, тогда я буду, – решительно закончила Гермиона.

Ей хотелось кричать в ответ, драться и плакать, но это бы никому не помогло.

Это была, возможно, единственная в мире вещь, которую она могла произнести и шокировать Беллатрикс настолько, чтобы она удержала шквал ярости, выходящую из-под контроля.

Женщина сделала шаг назад. Она изучала девушку сверкающими глазами, а затем попыталась продолжить нападки.

– Закрой свой рот, грязнокровка. Хватит нести это дерьмо, – выплюнула Беллатрикс, но ее голос был высоким, отчаянным и, как показалось Гермионе, испуганным.

Если она не могла разрушить все с помощью ярости и ненависти, ведьме пришлось бы столкнуться со своей болью лицом к лицу, и она точно никогда этого не хотела.

Гермиона видела, как снова возводятся барьеры, и Беллатрикс убегала от того, чего не в силах была понять.

От сочувствия.

– Я серьезно…

– Я сказала, заткнись! Я знаю, что ты пытаешься сделать, но я не куплюсь на это, слышишь меня? Ты лгунья, как и все они, и я не нуждаюсь в тебе, или в ком-либо еще здесь для меня! – кричала Беллатрикс с тяжело вздымающимся корсетом. – Особенно не в такой жалкой суке!

Выдохни сквозь боль. Перенеси это, как истинная гриффиндорка, будь сильной.

– Как я уже сказала, тебе не нужно верить мне. Однажды я сказала тебе, что имела ввиду то, что сказала, и доказала это, вернувшись к тебе, и сделаю это снова. Нравится тебе это, или нет, но я единственная, кого ты оставила здесь, и пока ты действительно не прогонишь меня, я буду здесь для тебя, пока не закончится то, что мы здесь с тобой начали.

Гермиона ожидала, что Беллатрикс начнет кричать, орать и снова издеваться над ней, спорить и дразнить ее, может даже потянется за палочкой, но ничего из этого не случилось.

Вместо этого ведьма отшатнулась, ошарашенная словами Гермионы.

Я серьезно. Не позволю всему, что произошло в эти последние месяцы, кануть в лету, даже если нужно, чтобы я была с ней в самый уязвимый момент.

Даже если она причинит адскую боль.

Была длинная напряженная тишина.

– Убирайся, – прошептала Беллатрикс. Слезы текли по ее лицу, а нижняя губа дрожала. – Просто… Убирайся.

Гермиона колебалась, и Беллатрикс зашипела сквозь сжатые зубы:

– Убирайся! Просто убирайся, убирайся, убирайся, ВОН ОТСЮДА!

Голос женщины поднялся до крика, и Гермиона мудро решила подчиниться, когда Беллатрикс взмахом палочки разнесла пьедестал на кусочки.

Да, пора идти.

Гермиона проскочила мимо Беллатрикс с достоинством, на которое была только способна в тот момент. Она слышала, как женщина начала кричать ужасным скорбным голосом у нее за спиной, как тогда, когда она потеряла Волан-де-Морта.

И она потеряла его снова, только в ином смысле.

Гермиона услышала взрывы и треск заклинаний, звучащих позади нее. Беллатрикс впала в беспомощную ярость, направив ее на крестраж, лежащий в углу темной комнаты.

Она могла лишь захлопнуть дверь за собой и сбежать в коридор, где все еще можно было расслышать звуки хаоса, от которых кровь застывала в жилах. Крики раненой Беллатрикс заставляли что-то сжиматься внутри, и она влетела в хозяйскую спальню, захлопнув за собой еще одну дверь.

Это было недостаточно. Она бросила оглушающие чары, чтобы заглушить звуки, но даже тогда до нее время от времени долетали неразборчивые вскрики.

Гермиона прислонилась лбом к двери и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

Что я творю? Недоумевала она, сражаясь с таким знакомым страхом, что Беллатрикс снова слетела с катушек. Я должна уйти. Я должна бежать отсюда, прежде чем у нее щелкнет что-то в голове, и она придет за мной…

Но она этого не сделала.

Она не станет. Я знаю, что не станет. Возможно, она не сильно изменилась, но она могла сделать со мной что угодно там. Вместо этого, она направила палочку на пьедестал. Она больше не хочет причинять мне боль. И она… Она пыталась защитить меня совсем недавно. Мне все равно, что она сказала, она пыталась уберечь меня, держать в безопасности.

Она заботится обо мне.

Озарение вдруг накрыло сознание Гермионы, от чего она замерла на середине вдоха.

Вероятно, это была правда. Если бы она прислушалась к голосу своей обожаемой логики, любимой рациональности, если бы села и все бы обдумала как следует, она бы не смогла отрицать эту истину.

Беллатрикс заботилась о ней.

Как много и почему не имело значения, ведь слово «забота» и Беллатрикс никогда не появлялись в одном предложении, не считая сестер, и это шокировало. Ошеломляло настолько, что было крайне трудно поверить.

И внезапно Гермиона осознала еще одну, гораздо более поразительную вещь.

– Я тоже забочусь о ней…

Гермиона подняла голову и уставилась на дверь, смотря в никуда, ошеломленная осознанием.

Не то, чтобы она совсем раньше этого не замечала. В последнее время она все больше ощущала, что это запретное влечение превращается в чувства иного рода, но они обе непреклонно игнорировали реальность слишком долго, и теперь, наконец, пришлось столкнуться с этими шокирующими фактами.

После этого маленького эпизода не было смысла это игнорировать. Появился путь к стальному, усиленно охраняемому сердцу Беллатрикс, и Гермиона, видимо, обнаружила его, ведь прямо в тот момент дом дрожал от ярости ведьмы, а не тело гриффиндорки.

Я не могу поверить. Я не могу в это поверить. Как я могу заботиться о Беллатрикс, мать ее, Лестрейндж? Как? Но так оно и есть! Оставаться здесь на протяжении стольких дней… Дело не только в избегании Гарри и Рона, или, прости Господи, в сексе! Я была здесь с ней неделями!

Я сказала ей, что буду с ней, для нее, до самого конца…

До момента, пока она сама меня не прогонит.

Отлично. Просто потрясающе.

Дом загрохотал от особенно злобного заклинания, от чего Гермиона подпрыгнула, отвлекшись от размышлений, а потом прислонилась к стене головой в разочаровании.

Неизвестно, насколько еще хватит Беллатрикс, и у нее не было никаких идей, как можно было помочь женщине. Лучше всего оставить ее. Гермиона вздохнула и сделала то, что сделал бы любой разумный человек, утомленный и поглощенный своими мыслями.

Она вошла в ванную, чтобы принять душ.

Примерно спустя час Гермиона вышла после долгого горячего душа и рухнула на кровать лицом в подушки. Они так сильно пахли Беллатрикс, ароматами сосен и ведьмовского шампуня.

Гермиона вдыхала медленно и глубоко. Ее мучило понимание того, насколько она стала зависима от этого запаха.

Дом перестал трястись. Она лежала голая на кровати, перегревшись в душе, где пыталась выжечь кипятком все скопившееся за последние часы.

И к чему мы пришли?

Дверь внезапно заскрипела, от чего она мгновенно напряглась, но не подняла головы и не потянулась, чтобы укрыть себя.

Зачем беспокоиться? Беллатрикс уже все видела раньше, и не единожды. В любом случае, гриффиндорка слишком напряжена, чтобы двигаться.

Не говоря уже о том, что она бы выглядела слишком слабой и уязвимой, а это было последнее, что бы она хотела продемонстрировать Беллатрикс прямо сейчас.

Ладно, хорошо, да, она понимала, почему Пожирательница сорвалась на ней, но она не хотела оправдывать ее, и она не хотела играть в эти игры, притворяясь, будто бы ничего не произошло.

Прямо сейчас, по крайней мере.

Гермиона без сомнения знала, что она ни на секунду не позволит им вернуться к тем отношениям, которые у них были месяцами ранее. Если Беллатрикс снова атакует ее, если сделает это, если Беллатрикс еще хоть раз попробует причинить ей физический или эмоциональный урон, тогда Гермиона уйдет, уйдет, непременно уйдет.

Она понимала, что между ними происходило что-то нездоровое, что-то неправильное. Однако оставаться с этой женщиной рядом не тоже самое, что быть безвольной тряпкой, позволяющей делать с собой, что в голову взбредет.

Она услышала, как ведьма выдвинула ящик, что-то бросила в него, от чего был громкий стук, а затем захлопнула.

Вероятно, Беллатрикс испустила последний гнев на крестраж. Гермиона не была уверена, что женщина знала о крестражах столько же, сколько она и ее друзья, но даже если она и не знала, все равно крестражи были почти неуязвимы.

Через несколько секунд Гермиона ощутила, как постель прогнулась под весом женщины, и она подумала, не собирается ли ведьма начать второй раунд. Она не шелохнулась, уткнувшись в подушки, однако спустя несколько мгновений не выдержала недостатка воздуха и повернула голову набок.

Беллатрикс смотрела на нее с поджатыми губами и непонятным меланхоличным выражением на лице. Гермиона разрывалась между сочувствием и негодованием.

У Беллатрикс опухли глаза, но когда она заговорила хриплым от криков голосом, они засверкали от невысказанных эмоций.

– Сивый, – произнесла ведьма.

Гермиона растерялась.

– Ты спросила меня, кого я убила, я убила Фенрира Сивого, – добавила Беллатрикс.

Гермиона открыла в недоумении рот, а потом ощутила легкое раздражение от расплывчатости слов Пожирательницы, но следующими словами женщина добила ее окончательно.

– Я убила его из-за тебя, – прямо заявила Беллатрикс, от чего Гермиона резко закрыла рот.

– Когда ты вернулась за мной, даже после того, как моя собственная сестра предала меня, даже после того, что я сделала с тобой, сколько боли причинила, я подумала, что ты должна быть самым глупым человеком, которого я когда-либо встречала, но ты единственная, кого я когда-либо знала, кто не лгал мне, кто верил в собственные слова, кто доказал их. Возможно, я не соглашалась с ними, но ты хотя бы отстояла их, в отличие от остальных. Ты была… Ты одна из самых сильных людей, которых я когда-либо встречала.

У Гермионы расширились глаза.

Она на собственном опыте знала, что пытаться определить настроение ведьмы бесполезно после их небольшого фиаско, что случился в той комнате, но последнее, что она ожидала от женщины, так это упоминания случая в Малфой Мэноре, более неожиданней было то, что именно произнесла ведьма, что она вообще заговорила о той битве.

Это была самая искренняя похвала от Беллатрикс за все время, и в тот момент, когда она поняла, что женщина не насмехается, и даже не шутит, она почти пропустила все то, что Пожирательница сказала после.

– Все это время я пыталась сломать тебя, но ты даже не согнулась. И увидеть это… Как этот недостойный ублюдок своими когтями трогает тебя… Я впала в ярость, – сказала Беллатрикс, поражая Гермиону мягкостью тона.

– Как он посмел напасть на тебя со спины, как трус? Как он смел вести себя так надменно, когда ты стоишь дороже их всех? Жалкая грязнокровка… Оказалась лучше, чем любой чистокровный, которого я когда-либо знала, даже лучше моей собственной крови и плоти.

В этот момент она не могла даже поверить в слова, что звучали из уст Пожирательницы смерти. Ведьма ударилась обо что-то головой в приступе ярости? Вероятно, потому что не было никакого другого объяснения тому, почему она признавалась во всем этом Гермионе, признавалась так легко, так медленно, рассказывая каждую свою мысль и чувства в том бою, как она ощущала себя тогда по отношению к Гермионе.

Однако она была здесь, открывая душу, словно делала это уже с тысячу раз.

Не говоря уже о том, что она только что заявила, что Гермиона, так называемая грязь и пыль у ее ног, была лучше, чем ее заносчивая чистокровная семья.

Нереально. Такое было возможно лишь в сказках и сладких снах.

И по горечи в голосе Беллатрикс можно было понять, что она была как никогда серьезна. Гермиона безошибочно определяла этот пылкий взгляд у ведьмы.

Она могла лишь смотреть и слушать в полном неверии.

– Когда я оттащила его от тебя, я хотела причинить ему боль, сотворить с ним что-то, чего не делала ни с кем раньше, – яростно сказала Беллатрикс.

– Но потом я увидела тебя там, с разорванным горлом… – женщина выдохнула, она внезапно замялась, будто не совсем помнит. – Ты изо всех старалась вдохнуть, истекая кровью. Было так много крови. И вдруг меня перестало волновать, была ли эта кровь грязнокровки, или же чистокровного, все, что меня волновало, это то, что там была твоя кровь по всему полу. Я думала, что ты умрешь. И в тот момент я возненавидела его всеми фибрами души. И я убила его. Я убила его не для того, чтобы защитить тебя, или спасти. Я убила его потому, что подумала, что он убил тебя, и я не могла это вынести.

Беллатрикс, наконец, посмотрела на нее. Изумленные карие глаза встретились с прикрытыми черными.

– Когда я подумала, что ты умираешь, и я ничего не могу поделать с этим… Я была в ужасе, – прошептала Беллатрикс, и внезапно Гермиона не смогла даже сглотнуть.

Подобное признание от Беллатрикс было чем-то, о чем она даже не смела мечтать, чего не ожидала услышать, и теперь она не могла думать ни о чем, кроме затуманенных глаз напротив. К сожалению, Беллатрикс отстранилась, вздохнув, а затем уставилась в потолок.

– Тогда я не знала почему. Я до сих пор не уверена, что знаю, – продолжала ведьма слишком быстро, чтобы это могло быть правдой. – Но я знаю точно одну вещь.

Пожирательница заколебалась и скривилась так, будто не могла поверить в то, что собиралась сказать, и снова посмотрела Гермионе в глаза.

– Мне жаль.

Гермиона в шоке выдохнула.

Неужели Беллатрикс… Неужели она просто… Извинилась?

Беллатрикс снова скривилась от взгляда гриффиндорки, но не взяла слов обратно.

Мерлиновы штаны, она серьезно!

– Мне не жаль, что я убила Сивого, и мне, вероятно, не жаль и многих других совершенных вещей, за которые, по твоему мнению, мне должно быть жаль, – подчеркнула Беллатрикс гораздо более привычным надменным тоном, и хотя Гермиона знала обо всех тех других вещах, она не могла сосредоточиться на них, потому что услышала следующие слова ведьмы.

– Но за причиненную тебе боль? Я проклинаю эту невыносимую совесть, которую ты разбудила во мне, потому что я жалею обо всей боли, которую я когда-либо причинила тебе.

У Гермионы просто не было слов.

Она даже не могла осознать, что это на самом деле происходит. Пожирательница смерти, вероятно, понимала это, ведь, судя по ее поведению, она не ожидала какого-то ответа.

В конце концов, даже будучи самой посвящённой в мысли Беллатрикс за последнее время, она понятия не имела, насколько глубоки чувства ведьмы.

Наступила долгая напряженная пауза, и Беллатрикс медленно протянула руку, позволяя Гермионе при желании остановить ее.

Гермиона не сделала этого, и не смогла бы, даже если б захотела. От таких откровений Беллатрикс гриффиндорское сердце отбивало с тысячу ударов за минуту.

Рука в нежном жесте убрала влажные волосы с ее лица и затолкнула за ухо.

Это было самое нежное касание Беллатрикс за все время.

Пальцы поглаживали кожу, и по ее спине пробежало стадо мурашек.

– Откуда у тебя этот шрам за ухом? – спросила Беллатрикс.

Смена темы была резкой, но Гермиона была действительно рада этому, потому что она снова обрела способность думать.

– Автомобильная катастрофа, я была маленькой, – выдохнула она, лежа неподвижно, будто любое движение разрушит эту нежность. – Осколок стекла почти срезал его.

Беллатрикс что-то пробормотала, кончиками пальцев прослеживая слабый шрам, даря Гермионе новую волну дрожи. Она никогда не думала, что женщина заметит этот шрам. Честно говоря, она сама почти не помнила о нем.

– М-м… Я думала, возможно, это я… – ведьма убрала руку, чтобы переместить ее и медленно коснуться шеи Гермионы.

– А эти? – растягивала слова Пожирательница, когда ее пальцы касались ее в том месте, где могли начинаться только длинные шрамы от плетки, украшавшие всю ее спину.

Эти шрамы всегда были крайне чувствительны, но сейчас они будто проводили ток под прикосновениями Беллатрикс.

Конечно же, Беллатрикс должна была знать, откуда у нее эти шрамы. Она не понимала, чего добивалась женщина, но все равно ответила прохладным тоном.

– Это была ты, – сказала Гермиона, не в силах скрыть горечь в голосе.

Теперь она не могла смотреть на женщину без напряжения в шее, поэтому уставилась в стену, разрываясь между болью и желанием. Она хотела оттолкнуть от себя руку, но прошлые слова Пожирательницы ослабили ее.

Беллатрикс провела рукой вдоль спины.

– Да, это была я, не так ли? – пробормотала женщина. – Я вспомнила сейчас… Тогда я была ослеплена такой огромной яростью, что я почти забыла… И я обрушила ее всю на тебя…

Гермиона поджала губы, когда перед глазами пронеслись воспоминания об ужасной агонии, и она почти разозлилась снова, когда почувствовала, как мягкие губы прижались к одной из длинных изогнутых линий на ее спине, прямо к чувствительному месту между лопатками.

У нее перехватило дыхание от ощущения на теле мягких теплых губ Беллатрикс. Она громко захныкала и слегка выгнулась, когда Пожирательница медленно провела губами вдоль всего шрама.

Ой! Что она…?

Беллатрикс расположила руки по обе стороны от Гермионы, чтобы нависать над ее обнаженным телом, а затем ведьма начала целовать шрамы до тех пор, пока ее губы не достигли ямочек у основания позвоночника, так же одарив их поцелуем.

К этому моменту Гермиона уже хаотично вздыхала, все мысли о гневе и обиде испарились в попытках не сжимать судорожно простынь, и она не могла протестовать, когда Беллатрикс схватила ее за плечо и развернула на пылающую спину.

– Беллатрикс, – смущенно произнесла она.

Она была такой жалкой. Почему Беллатрикс имела такую силу над ней? Подобные извинения были совсем не в репертуаре ведьмы.

Оказалось, что она ошибалась, и эти извинения были словно оружие массового поражения, разработанное специально для уничтожения силы воли гриффиндорки.

Справедливости ради, это, вероятно, не сработало бы, если б она, черт возьми, не лежала бы там полностью голой.

Идиотка.

– Как насчет этих? – произнесла Беллатрикс в уголок ее губ, поддразнивая легким поцелуем, а затем скользнула вниз, когда Гермиона инстинктивно попыталась поцеловать эти соблазнительные губы.

Чертова дьяволица.

Женщина с вороными волосами коснулась кончиками пальцев кривых шрамов на шее гриффиндорки.

Она не знала, во что играла женщина, но в этот момент она была готова покорно проиграть.

– Сивый, – выдохнула Гермиона и снова хныкнула, когда Беллатрикс зарычала, целуя шрамы с жаром, словно она ненавидела всего лишь мысль о том, как брюнетка получила их, будто она могла стереть их губами.

От этих действий в груди словно разрастался шар тепла.

Гермиона дрожала, изо всех сил пытаясь держать руки при себе, когда Беллатрикс прикусила ее плечо. Пожирательница сжала пальцами ее запястье и подняла руку, чтобы пройтись кончиком своего носа вдоль бицепса Гермионы, аж до сгиба ее локтя, оставляя за собой сотни мурашек на коже.

Беллатрикс накрыла надпись на ее руке своим ртом, напрягшись, но при этом оставаясь в этой точке.

– …а этот?

– Ты, – прошептала Гермиона и почти задохнулась, когда Беллатрикс подарила этому шраму особый глубокий поцелуй.

Грязнокровка.

Язык очерчивал серебристые линии, врезанные в ее кожу, а большой палец вырисовывал круги на ее запястье. А потом Пожирательница начала медленно втягивать кожу с ненавистным словом, которое она давно собственноручно выгравировала холодным лезвием ножа под звуки криков Гермионы.

Наконец, она поняла, что Беллатрикс продолжала извиняться перед ней.

Когда женщина опустила ее руку на кровать, на надписи появился маленький синяк, похожий на сине-красный цветок.

– Беллатрикс, – выдохнула Гермиона, но не получила ответа. Две руки скользнули по обе стороны, вдоль ее тела, и нос зарылся в самую глубокую впадину над ключицей, где красовался еще один шрам.

– А этот? – спросила Беллатрикс тяжелым хриплым голосом.

– Ты, – простонала Гермиона, уже ожидая поцелуя, которым она так наслаждалась.

Все тело было словно в огне. Ей хотелось плакать; ей казалось, что она парит. Ее сжавшиеся от холода соски нуждались в необходимом внимании, но Беллатрикс спустилась вниз, отмечая нежным поцелуем каждый найденный шрам.

– И здесь?

– Ты.

Поцелуй чуть ниже ее груди.

Гермиона напрягла нижнюю часть живота в тот момент, когда женщина провела дразнящим языком прямо к центру ее пресса, вырисовывая круги у пупка, а затем Беллатрикс скользнула ниже, чем когда-либо прежде, заставляя ее напрячься всем телом.

Ведьма никогда не делала этого для нее раньше. Гермиона никогда не спрашивала почему. Она думала, что Беллатрикс не особо любила женщин подобным образом, или, возможно, считала это неприятным, или что-то еще, или она была слишком высокомерной и думала, что слишком хороша, чтобы делать подобное для кого-то. Гермиону это никогда не заботило, ведь Беллатрикс вытворяла чудеса пальцами…

Но теперь, когда ей представился шанс, Гермиона вдруг захотела этого больше всего на свете.

И ведь речь шла о Беллатрикс, для нее это было сродни подвигу.

– А как насчет этого? – зашептала женщина, глядя сверкающими глазами на Гермиону.

– Ты, – рвано выдохнула Гермиона, когда Пожирательница накрыла ртом украшенную шрамом тазобедренную кость и начала посасывать кожу.

Гермиона напряглась всеми мускулами, подумав на мгновение, что она попросту развалится, когда руки Беллатрикс коснулись внутренней стороны ее бедер и медленно развели ноги.

Беллатрикс поцеловала чуть выше лобка, а затем остановилась, заставив гриффиндорку скулить в отчаянии.

– А что насчет всего этого? – прошипела Беллатрикс, одаривая горячим воздухом ее влажные розовые складки.

Сильная дрожь потрясла нервную систему Гермионы.

– Пожалуйста, – умоляла она, не желая играть в эту игру, не заботясь ни о чем, кроме ощущения порочного рта прямо там, и Беллатрикс знала об этом.

– Кто сделал это с тобой, малышка? – яростно потребовала ведьма, большим пальцем проводя по блестящим от влаги складками, обнажая вход перед прохладным воздухом, дразня.

Гермиона ахнула, а Беллатрикс ухмыльнулась.

– Кто сделал все это с тобой? Отвечай мне, Гермиона.

Ее имя произнесли этим сексуальным томным голосом.

– Ты! – всхлипнула Гермиона. – Все это ты, Беллатрикс… Пожалуйста!

Ее наградой был язык, ныряющий прямо в ее складки, бесстрашно скользящий к открытому входу. Весь низ наполнился жаром, и Гермиона закричала. Она попыталась поднять бедра вверх, когда язык Беллатрикс коснулся клитора, но была прижата сильной рукой к простыням.

Как и во всем остальном в своей жизни, ведьма безо всякой сдержанности погрузилась в Гермиону. Язык был ловким и сильным, скользя вверх-вниз, и ведьма была действительно чертовски хороша для той, кто делал подобное впервые.

Гермиона сжала бедрами бледные аристократические скулы. Густые шелковистые кудри накрывали их, и она еле сдерживалась, чтобы не схватиться за эту вороную гриву, чтобы наклонить в сторону, чтобы она смогла видеть происходящее каждую секунду, но она понимала, что если отважиться на это, то потянет слишком сильно, а она не могла рисковать, не могла даже представить, чтобы Пожирательница остановилась. Она стонала, наслаждаясь ощущением горячего рта Беллатрикс, извиваясь от ловкости ее языка.

Беллатрикс очерчивала круги вокруг клитора, безжалостно дразня, подбираясь все ближе и ближе, но не касаясь, заставляя Гермиону срываться.

– Беллатрикс… Блять! – заскулила она, и ведьма ухмыльнулась.

Другие делали это раньше для Гермионы, но она никогда не ощущала себя так, никогда не чувствовала себя так хорошо.

Беллатрикс была повсюду.

Просто было что-то в том, как лицо Беллатрикс, мать ее, Лестрейндж зарывалось в ее складки, как женщина лизала ее так, словно она была самой прекрасной на вкус. Это заставляло ее тело дрожать.

И этот проклятый язык, оскорблявший ее, обливавший бесчисленным потоком грязи, ранивший ее столько раз, теперь делал безумно приятно.

Это был катарсис.

Их взгляды встретились. Бездонные черные глаза сверкали, заставляя ее сердце пропустить удар. Беллатрикс внезапно втянула набухший клитор в рот, медленно посасывая этот комок нервов, выпятив при этом свою пухлую нижнюю губу, которую Гермиона так ненавидела и обожала одновременно.

Она потеряла контроль.

– Беллатрикс! – всхлипнула Гермиона, ее руки запутались в темных волосах ведьмы. Она сжимала в руках запутанные локоны, закричав в экстазе, когда женщина начала еще сильнее сосать слишком чувствительный клитор.

Беллатрикс мурлыкнула, ухмыляясь, и бесстыдно покачала головой, надавливая и ведя языком вверх-вниз по комку нервов, при этом касаясь его губами, усиливая ощущения до предела.

А потом ведьма зарычала от сильной хватки рук Гермионы в ее волосах.

Как она и ожидала, женщина схватила ее за руки и отстранилась, заставив Гермиону выкрикнуть в знак протеста:

– Нет, нет, не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся! – прокричала она, а потом застонала, когда Беллатрикс вновь наклонилась, чтобы слизать всю ее влагу, одновременно переплетая свои пальцы с ее, вместо того, чтобы позволить ей снова схватить за волосы.

Ох. Они держались за руки. Держались за руки, пока Беллатрикс вылизывала ее.

Блять.

Гермиона сжала пальцы ведьмы в своих руках и заскулила, когда Беллатрикс сжала в ответ так сильно, что костяшки пальцев побелели. Заносчивый нос коснулся ее клитора, когда Беллатрикс почти въедалась в нее, заставляя корчиться и всхлипывать.

Она была так, так близко, и она знала по темному взгляду, что Беллатрикс знает об этом.

О, Боже.

Беллатрикс смотрела не отрываясь ей прямо в глаза, прямо в душу, когда снова втянула клитор в свой горячий рот и без предупреждения прикусила его белыми зубами.

Знакомое резкое чувство боли вместе с безудержным удовольствием подтолкнуло Гермиону к краю.

– Черт, Белла! Беллатрикс, ох-х!

Гермиона закинула ноги на напряженную спину Пожирательницы, сжав пальцы ног и выгнув спину. Она кончила с чувством, будто фейерверки взрываются внутри нее, при это все еще ощущая подбородок Беллатрикс в пульсирующей точке.

Она откинула голову назад от удовольствия, от чего в глазах немного потемнело.

Мерлин помоги!

И все это время Беллатрикс не отпускала ее рук. Женщина в последний раз лизнула ее во всю длину, прежде чем подняться вверх и поцеловать Гермиону. Она застонала от ощущения собственного вкуса на полных губах.

– Ты действительно это имела ввиду? – выдохнула Беллатрикс, отстраняясь.

У Гермионы все еще кружилась голова и она едва уловила вопрос, поэтому Беллатрикс сжала ее лицо обеими руками, заставляя сосредоточиться.

– Когда ты сказала, что будешь здесь для меня… Ты говорила правду? – яростно потребовала Беллатрикс, заставив Гермиону удивиться неожиданному напору.

– Да, – задыхаясь ответила она, схватив запястья Пожирательницы, а затем замерла, увидев блеск в черных глазах.

– Не смей лгать мне! – зашипела ведьма, слегка скрипя зубами, выдавая свое беспокойство с потрохами, от чего Гермионе пришлось вырваться из сладкого блаженства, чтобы успокоить ее.

– Беллатрикс, – произнесла настолько уверенно гриффиндорка, насколько могла в тот момент. – Я говорила тебе тысячу раз, я имею ввиду то, что говорю, и в этот раз я тоже не лгу. Я здесь для тебя.

Беллатрикс всхлипнула, когда она снова поцеловала ее, и сердце Гермионы раскололось на части. Пожирательница изо всех сил пыталась держать себя в руках, от чего еще сильнее сдавала.

– Я знаю, что ты не можешь меня простить, не сейчас, может быть, никогда, и я понимаю это, но, пожалуйста, не лги мне.

– Белла…

Гермиона растеряла все слова при ощущении слез Беллатрикс на своих щеках.

Как могущественная Пожирательница смерти докатилась до того, чтобы быть такой открытой и сломленной перед ней из всех людей.

Гермиона поцеловала ее, потому что не знала лучшего способа передать искренность своих слов. Она поцеловала от всего сердца и словила каждый задушенный всхлип, пока Беллатрикс, наконец, не поняла и не отстранилась от нее, рухнув рядом с ней на простыни, а потом она решительно притянула Гермиону как можно ближе к себе, сжав в объятьях так сильно, что она еле могла вдохнуть.