Текст книги "No Good Deed (ЛП)"

Автор книги: Here'sTo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Гермиона поморщилась и сжала зубы, стараясь не допустить распространения боли от сердца по всему телу.

О да, она должна была, но она упустила тот прекрасный шанс, полностью разрушив момент, прыгнув в постель с Пожирательницей смерти.

Тошнота подкатила к горлу.

– О, я поняла… Ты не можешь их видеть, да? – ухмыльнулась ведьма, правильно расценив ее молчание. – Не ирония ли? Такая хорошая подруга, о да, такая благородная золотая девочка не может вернуться домой, чтобы встретиться с друзьями, потому что, как оказалось, не так-то она и хороша!

Беллатрикс рассмеялась, когда Гермиона одарила ее потухшим взглядом.

– Вот это да! Боже, видела бы ты сейчас свое лицо, в чем дело, девочка? Куда делась твоя святая праведность? Я вытравила из тебя эту дрянь прошлой ночью? Не так высокомерно, деточка, не после того, как прыгнула со мной в постель!

Щеки Гермионы нещадно пылали, она прикрыла глаза, чтобы не произнести какую-нибудь глупость снова. Гнев и стыд накатили на нее волной, перекрывая все внутри.

Беллатрикс была права.

Гермиона всегда считала, что будет поступать правильно, несмотря ни на что.

Но как сейчас ей в это верить?

– Я просто должна была дать тебе то, чего ты так хотела годами. Оно стоило того, достаточно просто взглянуть на тебя сейчас, чтобы понять, – ухмыльнулась ведьма, скрестив руки на груди. – Так скажи мне, малышка, что ты будешь делать сейчас, когда не можешь встретиться с теми, от чьей любви ты так зависишь?

Гермиона могла выстрельнуть в нее огнем, могла закричать о том, что это не было зависимостью, но правду не скрыть.

Она больше не желала орать, кричать и проклинать, слишком уставшая от вечной борьбы с Беллатрикс.

Поэтому сменила тактику. Какая ей разница, что ей от насмешек Беллатрикс?

– Я не знаю, что делать дальше. Ты меня выгоняешь? – она замерла, задав вопрос так, словно они были соседями по комнате.

Беллатрикс сощурилась, оценивая серьезность гриффиндорки.

– Во что ты играешь? – подозрительно подметила женщина, не сумев разглядеть подвоха.

– Я ни во что не играю, ты сама это сказала. Мне больше некуда идти, – ответила Гермиона. – И даже если бы было куда, я не в силах сейчас, были попытки. Так что, если ты предложишь мне уединенную комнату…

– Ну конечно же, если, – рассмеялась Беллатрикс, словно Гермиона предложила ей отхлестать дракона. – Значит, ты слишком слаба, чтобы уйти? Интересно, интересно…

Гермиона подумала о том, чтобы запустить яблоком прямо в лоб ведьме, но решила, что это превратит диалог в рукоприкладство.

– И ты думаешь, что останешься здесь в качестве кого-то другого, нежели моей пленницы? – насмешливо продолжала Беллатрикс.

– А я твоя пленница?

– Я ответила тебе еще прошлой ночью, нет.

– Тогда спрошу еще раз: ты меня выгоняешь? – резко спросила Гермиона.

Ты позволишь мне остаться?

Ответ должен был быть мгновенным, черт возьми, конечно, она ее выгоняла. Гермиона даже на секунду не могла предположить, что что-то вроде секса может изменить отношение Беллатрикс.

Для нее это ничего не значило. Для Гермионы же это значило многое, но внутри нее клубилось немало запутанных и противоречивых чувств, чтобы она могла в чем-то себе признаться.

Гермиона действительно не хотела оставаться. Она хотела бежать далеко отсюда и того, что произошло здесь, но, казалось, пока Беллатрикс не убьет ее, этого не случится. Ведьма же оттягивала этот момент по непостижимым причинам.

Неужели Беллатрикс все еще не хочет убивать ее?

Женщина ненадолго затихла из-за отсутствия реакции Гермионы. Она окинула гриффиндорку медленным взглядом, от чего девушка ощутила тепло внутри, при этом внешне сохраняя ледяное безразличие. Беллатрикс задержалась на полосах, украшавших шею, а после сконцентрировались на самой Гермионе.

– Пожалуйста, пожа-а-алуйста, не говори мне, что привязалась, или подобную чушь. Я знаю, что у тебя не все в порядке с головой, как и у любой грязнокровки, что ты даже решилась переспать со мной, но не говори мне, что ты настолько поехавшая, чтобы влюбиться в меня, или что похуже, – произнесла с отвращением Беллатрикс.

Это подобие ответа на вопрос Гермионы окончательно убедил ее в том, что ведьма больше не собиралась причинять физическую боль.

И все же Беллатрикс была ужасной лицемеркой.

– Из всех людей, именно ты мне говоришь о моих проблемах с головой, – вздохнула Гермиона, когда Беллатрикс снова удалось задеть чувствительную точку.

– В этом и разница между мной и тобой, девочка. Я давно осознала свою болезнь, – усмехнулась Беллатрикс, от чего Гермиона нахмурилась.

– Ну, тебе точно не стоит беспокоится о каких-либо моих чувствах к тебе. Одна ночь. Вчера я допустила ужасную, глупую ошибку из-за большой потери крови, мое сознание помутилось, это больше никогда не повторится.

– Правда? – ведьма издала смешок, высоко вздернув брови. – Ты считаешь потеря крови заставила тебя насаживаться на мои пальцы?

И снова это притворство женщины выводило из себя Гермиону. Она только открыла рот, чтобы начать оспаривать несправедливые насмешки, когда лицо Беллатрикс приобрело знакомое выражение.

Озорная и немного злобная усмешка Чеширского кота. Гермиона напряглась от неожиданности, но было слишком поздно.

Беллатрикс приближалась к ней с дьявольской улыбкой. Гермиона рефлекторно подалась назад.

– Ты действительно так считаешь, малышка? Ты действительно думаешь, что, если останешься здесь, если я угощу тебя дурацким гостеприимством и не стану убивать, ты не упадешь на колени, умоляя меня повторить? – промурлыкала Беллатрикс, вторгаясь в личное пространство Гермионы, сократившееся с половины кухни до маленького угла.

Зло никогда не должно действовать так и выглядеть подобным образом, потому что Гермионе стоило огромного труда сопротивляться такому коварству.

Беллатрикс была чуть выше нее, но использовала это незначительное преимущество в полную силу, буквально возвышаясь над ней. Ведьма уперлась руками по обе стороны от Гермионы, упершись в кухонные тумбы, полностью перекрыв любой путь к отступлению. У девушки перехватило дыхание, и Беллатрикс улыбнулась в еще более издевательской, соблазнительной манере.

Дерьмо. Почему она была настолько глупа, чтобы переспать с женщиной, тем самым вручив ей еще больше рычагов управления? Гермиона не получила никаких привилегий, только ухудшила положение. Она как будто подсела на тяжелый наркотик. Желание не исчезло, а лишь возросло в десятки раз.

– Ты не причинишь мне вреда, – дрожащим голосом произнесла Гермиона.

Эти слова заставили Беллатрикс хищно оскалиться.

– Ты слишком уверена в этом, девочка, – прошипела Беллатрикс, уже больше угрожая, нежели насмехаясь.

Гермиона зацепилась за это, предпочитая агрессию неуместному желанию.

– И кто в этом виноват? – произнесла она, вздернув подбородок в неповиновении, заглядывая Беллатрикс в глаза.

Не слишком удачная фраза.

– Ты заслужила каплю моего милосердия из-за своей гриффиндорской дурости, грязнокровка… Но ты лучше всех знаешь, что я не прощаю дерзости! – Беллатрикс зарычала, вскинув руку и сжав Гермиону за подбородок, заставив ее повернуть голову так, что она могла видеть только темные глаза ведьмы.

Гермиона тяжело сглотнула, не успев уклониться, и ощутила боль от головы до самого плеча. Знакомый холодок пробежал по спине от опасного маниакального блеска в черных глазах, и она не посмела сопротивляться.

Беллатрикс все еще была опасна, и последствия могли быть ужасны.

Они долгое время стояли в напряжении, и Гермиона мужалась под яростным взглядом Беллатрикс, ощущая внутри панику. Возможно, она ошибалась, и женщина все так же могла с легкостью оборвать ее жизнь.

– Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы, – медленно произнесла она, нарушая тишину.

Беллатрикс взглянула на нее иначе, скорее раздраженно, нежели яростно, как минуту до этого. Она почти соблазнительно прикрыла веки, все еще излучая угрозу.

– Потому что ты постоянно спрашиваешь, – выдохнула ведьма.

– Ты не ответила ни на один из вопросов за все время, – произнесла Гермиона с легким раздражением. Но она все еще сжималась, ведь Беллатрикс не сдвинулась и на дюйм, не обращая внимание на понятие личного пространства. Они почти соприкасались телами, согревая друг друга какой-то враждебной энергией.

Беллатрикс, как обычно, не упустила этого и воспользовалась моментом.

– Разве я не говорила тебе, что не собираюсь давать желаемое, малышка? – хрипло пробормотала Беллатрикс и слегка склонила голову, будто для поцелуя. – Но, кажется, в этом я уже допустила ошибку, не так ли…

У Гермионы скрутило живот от этого тона. У нее подогнулись колени, и она сжала ноги, максимально сопротивляясь происходящему.

Прекрати это, ты обязана остановить все это! Это больше не может повториться! Не смей!

– Беллатрикс, – слабо произнесла Гермиона.

Как это вообще может помочь тебе, идиотка?!

У Беллатрикс вспыхнули глаза от такого ответа. Она усмехнулась от вида смущенной гриффиндорки.

– Я также говорила тебе не сметь произносить мое имя, но думаю, ты просто не в силах сопротивляться, не так ли, дорогая? – промурлыкала женщина.

Она наклонилась ближе, и Гермиона инстинктивно выставила руку, упершись в живот ведьмы, и при этом ощутив шероховатость черного корсета. Гермиона сжалась еще сильнее, внезапно утратив всякое мужество.

Беллатрикс была просто чертовски соблазнительной…

Ведьма тоже слабо себя контролировала, но с гораздо меньшей нервозностью и большим самодовольством.

– Куда же делась вся эта пылкость и храбрость прошлой ночи, малышка? Хм? – Беллатрикс слабо налегла на руку, усмехнувшись. – Где же твои коготки, маленькая львица?

– Я не могу… Мы не можем… Никогда больше! Прошлая ночь… Никогда не повторится! – Гермиона запиналась, отчетливо ощущая дыхание Беллатрикс.

Беллатрикс игриво надула губы, притворяясь обиженной, а после подняла руку и обманчиво ласковым жестом обхватила Гермиону за подбородок, снова заставив вздрогнуть.

Она знала, что ведьма использует ее желание, чтобы снова растоптать. Она прекрасно понимала, что над ней издеваются, играя в кошки-мышки, но не могла отрицать, что все еще ужасно хочет эту жесткую Пожирательницу больше, чем кого-либо за всю свою жизнь.

– Правда? – ведьма прижалась ближе, усмехнувшись, когда Гермиона снова вздрогнула и напрягла руку, создавая единственное препятствие между двумя разгоряченными телами. Она ощущала ведьму даже через плотный корсет и буквально растекалась от этого чувства.

Прокляните меня, кто-нибудь!

– Я серьезно! – резко воскликнула Гермиона, осознав, что если Беллатрикс попытается поцеловать, то она не сумеет отказать.

Беллатрикс остановилась и нахмурилась, удивившись, что гриффиндорка все еще сопротивлялась ее обольщению. Она замерла над Гермионой, создавая густое, удушающее напряжение. Гермиона наблюдала какой-то процесс в темных глазах, вычисляя, стараясь предугадать действия ведьмы.

Ты не можешь сделать этого, отчаянно подумала Гермиона, когда Беллатрикс медленно облизнулась, а затем хищно улыбнулась. Не смей.

– Ладно, – произнесла Беллатрикс и отошла.

Гермиона удивленно моргнула и опустила руку, на мгновение тупо повисшую в воздухе. Беллатрикс снова ухмыльнулась, а затем откинула голову в громком хохоте, пока Гермиона восстанавливала внутреннее равновесие.

– Я действительно сейчас чуть не заскучала… – протянула Беллатрикс, в основном обращаясь к себе, а затем медленно прошлась взглядом по сжавшейся и снова покрасневшей Гермионе, прежде чем усмехнуться.

– О, но я по-прежнему могу извлекать из этого чуточку удовольствия, малышка. Прекрасно. Ты можешь остаться, пока не восстановишь достаточно сил, чтобы уйти, и тогда мы посмотрим, как долго продержится этот внезапный обет целомудрия.

Гермиона изо всех сил старалась не терять из виду хихикающую ведьму, даже когда та отвернулась от нее, чтобы магическим способом растворить в воздухе приготовленные ранее блюда, оставив лишь соблазнительный запах.

– В любом случае, мне нравится больше без когтей, маленькая львица… – выдохнула ей в ухо Беллатрикс, проходя мимо. Она захихикала, когда гриффиндорка содрогнулась от чувственного дыхания.

Гермиона наблюдала, как ведьма исчезает за углом, а затем схватилась за горло, тяжело дыша.

– Мерлин помоги, – прошептала она, ненавидя эту сырость между ног и новую боль от этой жестокой женщины.

Я больше не играю в ее игры. Никогда больше! Мне просто нужно несколько дней, всего лишь несколько дней, чтобы встать на ноги, а затем я смогу покинуть это место навсегда.

Я не позволю сломать себя.

Все это звучало бы более утешительно, не будь она в шаге от глупостей и игрищ Беллатрикс всего несколько минут назад. Она прошептала клятвы себе под нос, а затем снова сморщилась от боли в плече. Гермиона рассеянно потерла его, размышляя, что удовольствие может приносить такие же неудобства, как и страдание.

Как, например, эта пульсация между ног…

Она подумала, что ничего из этого уже не имеет значения, потому что скоро она вернет себе силы и оставит все произошедшее позади. Она сможет трансгрессировать, сможет убраться отсюда навсегда, и ей никогда больше не придется иметь дело с Беллатрикс Лестрейндж и всем, что с ней связано. Никогда больше ведьма не разрушит жизнь Гермионы.

Она потерла рубцы на шее, смущенная остатками боли.

Комментарий к

Спасибо всем тем, кто ждал эту главу. Месяцы пролетели так быстро, даже слишком.

В любом случае, перевод будет закончен.

========== Часть 14 ==========

Прошло три дня, но Гермионе так и не стало лучше.

Физически она поправилась благодаря или же вопреки Нарциссе Малфой.

Возможно, это было связано с действиями Беллатрикс и тем, что заставляло Гермиону постоянно уходить внутрь себя.

И дело даже не в хитром взгляде, преследовавшем ее, куда бы она не пошла. Здесь не было какого-то постоянного тонкого флирта, или же влияния соблазнительно покачивающихся бедер ведьмы, и дело даже не в том факте, что с каждым разом Пожирательница носила все меньше и меньше одежды. Дело не в том, что Беллатрикс теперь использовала любое оправдание, чтобы прикоснуться к ней, чтобы быть ближе положенного.

Однажды она даже загнала ее в угол между к книжными полками словно лишь для того, чтобы поинтересоваться, что же именно ищет Гермиона. Она вплотную прижалась к ее спине и опустила голову на плечо гриффиндорки так, что их лица касались друг друга.

– Ищешь больше интересных рассказов о вейле, малышка? Думаю, на полках повыше может быть то, что покажется тебе интересным, – пробормотала ведьма в покрасневшее ухо Гермионы.

А после она ушла, торжественно ухмыляясь, оставив ошеломленную и дрожащую от смущения гриффиндорку.

Нет, это не было постоянным сексуальным мучением, но она ощущала себя гораздо слабее, ведь Беллатрикс смотрела на нее, как на самую сексуальную девушку в мире, даже если при этом не забывала озвучить парочку оскорблений, и как результат сопротивление Гермионы давало трещину.

Все это было нелегко, но главная проблема была в другом. В тех особенных моментах между всем этим. В моментах между болью, слабостью, кокетливым поведением Гермиона смогла рассмотреть человека в Беллатрикс.

Этому способствовал тот факт, что они все еще были заперты вместе на Мерлином забытом острове, в этом доме, совершенно одни. А это значило, что их социальное взаимодействие ограничивалось лишь друг другом. Как две кошки, вынужденные делить территорию, вечно шипящие и царапающие друг друга, теперь же они должны были пытаться найти компромисс и прийти к условному миру.

Возможно, что спасение друг другу жизней способствовало этому. Возможно, Гермиона наконец сумела заслужить уважение Беллатрикс как человека.

А может быть, секс действительно сумел смягчить Пожирательницу больше, чем она могла себе представить. Гермиона очень сомневалась, хотя часто размышляла над этим вопросом, но факт был в том, что за последние два дня она узнала о Беллатрикс больше, чем за два месяца ее плена.

У них оказалось больше общего, чем она ожидала.

К примеру, они обе любили читать.

Теперь, когда Беллатрикс отказалась от попыток сварить свое зелье, о котором Гермиона до сих пор не имела ни малейшего понятия, ведьма проводила столько же времени внизу, как и наверху.

А значит, теперь она проводила больше времени с Гермионой.

Они обе сидели в гостиной в странной, но уже терпимой тишине, читая у огня. Более того, они не просто читали, но еще и обсуждали. Или спорили. Неважно. Важно то, что теперь их споры не заканчивались пыткой.

О, как жизнь и смерть могут повлиять на людей…

Беллатрикс почти каждый раз начинала какой-то оживленный интеллектуальный спор после прочтения, и Гермиона не могла не признать, что она в некоторой степени… Наслаждалась этим.

Определенно, это было лучше прежнего взаимодействия, не говоря уже о том, что она не могла припомнить того времени, чтобы кто-то сумел говорить и мыслить с ней наравне, или даже превосходить ее.

Про себя она извинялась перед Гарри и Роном, но это была правда.

Беллатрикс нередко нагибалась над спинкой дивана и упиралась ей подбородком в плечо, чтобы рассмотреть, что же именно она читает, и ведьму действительно это интересовало.

А потом она начинала с ней спорить.

И неважно, что именно она читала; начиная от философии магов, войн гоблинов и заканчивая банковской историей магического мира.

Гермиона никогда не могла сопротивляться аргументации Беллатрикс.

– Как ты можешь верить в то, что Хельга Хаффлпафф была на ровне с другими основателями, такими личностями, как Ровена Рейвенкло, или даже Годриком Гриффиндором, не говоря уже о великом Салазаре Слизерине?

– Ты такая заносчивая чистокровная, не можешь заметить ничего, если оно не прямо у тебя перед носом! Хаффлпафф – это фундамент, основа Хогвартса, Хельга была известна простотой и чистотой своего характера, а не просто чем-то банальным, как кровь…

– И снова о том же, так называемая лицемерная героиня снова пытается читать лекции о нравственности. Расскажи мне об этом, когда перестанешь отводить взгляд каждый раз, когда я покачиваю ногой, девочка.

В конце концов постоянные нападки стали более мирными, как привычка. Беллатрикс перестала быть вечно раздраженным, порочным, всюду снующим маньяком, как было в начале их странного путешествия, но она не переставала отпускать остроумные цепкие комментарии. Она никогда не позволяла Гермионе забывать о том, что на самом деле думала о ней, даже когда гриффиндорке удавалось своим умом вызывать редкую долю уважения от ведьмы.

Беллатрикс никогда не действовала с каким-то умыслом, и Гермиона начинала мельком замечать, что Пожирательница все меньше видела в ней кого-то, кого можно было бы одолеть или уничтожить, и все больше стала открывать человека в этих спорах.

Беллатрикс была чертовски умной. Они могли говорить часами, о чем угодно. Ко второму дню такого нового взаимодействия они уже старались привлечь внимание друг друга, чтобы обсудить очередную книгу. (Правда, Беллатрикс делала это гораздо грубее.)

Гермиона действительно тяжело переносила вид страстной Беллатрикс, обсуждающей что-то, что было ей действительно небезразлично. Да, это было ужасно сексуально, возможно, даже более возбуждающе, чем когда ведьма намеренно старалась смутить ее.

Гермиона больше не сомневалась в здоровье Пожирательницы. Женщина просто была чистым воплощением страсти. Она полностью отдавалась тому, во что верила и чему посвящала себя; да, это было пугающе, но не безумно. Это просто была потрясающая яростная женская воля, которую ведьма вкладывала во все, к чему прикладывала руку.

Страсть, воля и интеллект, к огромному сожалению Гермионы, ужасно притягивали внимание.

Иногда, когда Гермиона была слишком уставшая, все еще не восстановившаяся до конца от потери крови, она лежала на диване под тем маленьким зеленым одеяльцем и просто слушала, пока Беллатрикс болтала о чем-то своем.

А бывало, что даже Беллатрикс умолкала, и они просто сидели в комнате вместе, купаясь в свете огня. Такие моменты для Гермионы были отличной возможностью оставить и забыть ненадолго все оскорбления, вспышки ярости, утверждения, с которыми она никогда не могла согласиться, и просто посидеть и поразмышлять, попытаться понять женщину напротив.

Она знала, что так лучше, чем поднимать такие темы, как Волан-де-Морт, или то, почему они все еще здесь, или множество вопросов, которые роились в ее голове после видений в Омуте. Она знала, что лучше не ворошить темное прошлое Беллатрикс, ее убийства и мучения дорогих Гермионе людей… И ее собственные пытки. Они никогда не говорили о том, что произошло с ними в компании с Пожирателями, и что это значило для каждой из них.

Такие разговоры она сознательно избегала.

Кроме того, она десятой дорогой обходила тему того, что произошло по возвращению на остров. Она изо всех сил старалась не затрагивать тот факт, что она переспала с Пожирательницей, но Беллатрикс не переставала напоминать ей об этом всякий удобный раз.

Гермиона, к тому же, не ведала, что происходит во внешнем мире, и у нее было смутное ощущение, что Беллатрикс сохранила сожжённое пару дней назад письмо, и что она хранила содержимое пергамента где-то у себя, несмотря на редкие проклятия в сторону Нарциссы Малфой на протяжении дней.

Гермиона также не разговаривала с ней о сестре, и не стала бы, даже если бы до этого дошло. У нее было пару лестных комментариев для миссис Малфой, но, несмотря на то, что Беллатрикс проклинала сестру направо и налево, Гермиона видела блеск в черных глазах и подавляемую яростью боль. Она не была достаточно храброй, чтобы попытаться предложить утешение, или же высказать слова поддержки.

Да, она не поддерживала мнение Беллатрикс относительно Андромеды, но она понимала, что Нарцисса действительно предала старшую из Блэков. И да, они были на разных сторонах черно-белой монеты, но она понимала женщину, ведь те, кого она считала своими друзьями, те, кто любил ее и кого она любила в ответ, поступили с ней так же.

Не помогало и то, что с каждым днем она чувствовала все большее возмущение по отношению к Гарри и остальным. И факт оставался фактом, теперь она иначе относилась к ведьме. Это была опасная дорожка.

В любом случае, поступок сестры оставил сильный отпечаток на Беллатрикс. Она видела блеск в ее глазах слишком часто. Гермиона не могла не пожалеть ее (нет, виду она не подавала), ведь без сестры она была абсолютно одинокой. Ее учитель ушел, товарищи предали, и она не просто так умалчивала что-либо о родителях. Больше всего Гермиону волновал иной вопрос, не дававший ей спать по ночам. Почему ведьма не воспользуется шансом и просто не убьет ее?

Эти мысли просто сводили Гермиону с ума, ведь, фактически, она уже считалась мертвой.

Беллатрикс была склонна к самоанализу не больше, чем кирпичная стена. Копание в ее мотивах и ненужные вопросы сломали бы их неожиданное перемирие и вернуло бы взаимодействие на уровень льда и агрессии.

Однако Гермиона касалась менее острых тем. Она узнала, что любимый цвет Беллатрикс – черный (очевидно), что ведьма предпочитала жару холоду, и что более всего из качеств она ценила преданность. Легко было предположить подобное, ведь она имела дело с конкретным Пожирателем смерти. Это текло в ее венах. Вероятно, поэтому предательства сестер так сильно влияли на действия и мотивы женщины.

Она также узнала, что больше всего Беллатрикс ненавидит дементоров. Этот факт всплыл на поверхность, когда Гермиона из любопытства задала вопрос Беллатрикс, перед этим наблюдая, как ведьма за день съела по меньшей мере с дюжину шоколадных конфет.

– Почему ты постоянно ешь конфеты? Не обижайся, но как тебе удается поддерживать талию, когда ты употребляешь их в таком количестве, – прокомментировала Гермиона.

– Это чистокровный метаболизм, малышка. Я удивлена, что ты заметила еще что-то, кроме моих сисек, – ухмыльнулась женщина в ответ.

– Я серьезно, ты одержима этими конфетами. Знаешь, как сильно они портят твои зубы? Дантист схлопотал бы себе сердечный приступ, будь ты у него на приеме.

– Мои зубы сгнили в Азкабане без всяких сладостей, грязнокровка. К слову, Азкабан – единственная причина, почему я так много их ем. И кто такой, черт возьми, этот дантист?

– Что-то вроде магловского целителя. Они специализируются на зубах, ведь обычные люди не обладают такой роскошью как магия и зелья, чтобы позаботиться о них самостоятельно. Мои родители как раз дантисты!

– Потрясающе.

– Ты невыносимая задница…

– Тебе нравится моя задница, дорогая.

– И как Азкабан виноват в твоей шоколадной зависимости?

– Это не зависимость, ты, глупая девчонка, неужели действительно не доходит? Азкабан страшен только по одной и единственной причине: проклятые дементоры. Это адские псы. Азкабан был чертовым пятнадцатилетним лагерем строгого режима для меня, и если бы не дементоры, я бы могла справиться с изоляцией, ужасной едой, морозом, тотальным мраком, сводящей с ума скукой, даже с этим гребаным ошейником, который стер почти всю кожу на шее, но не с дементорами, с ними эти пятнадцать лет исчезают. Душа будто окунается в адскую бездну, неумолимое отчаяние, и это преследует тебя, словно кошмар наяву. Я вижу их в тени, все еще чувствую их, чувствую, что мне никогда не будет хватать тепла.

Гермиона была слишком поражена, чтобы ответить, не представляя, как один человек может вынести подобное в течение пятнадцати лет. Впервые она разглядела отблеск страха в черных глазах.

Приглушенный тон, которым ведьма рассказывала о дементорах, будто опустил температуру в комнате на пару градусов.

– Так что, если единственное, что заставляет это чувство убраться, – это восхитительные конфеты, тогда я собираюсь наслаждаться ими до тех пор, пока не умру, а это не так уж и долго. Но не переживай, фигура никуда не денется, поэтому тебе не нужно смотреть на нее каждый раз так, будто видишь ее в последний раз.

Именно поэтому ведьма так часто ела темный шоколад, употребляя их как лекарство от воспоминаний из Азкабана, с которыми ей приходилось жить. Гермиона не могла сомневаться в сказанном. Вспомнив третий год в Хогвартсе, когда они впервые столкнулись с дементорами, она вспомнила и то, насколько эффективным был шоколад Люпина против того ужасного чувства, будто все счастье мира исчезло безвозвратно.

Она не могла себе даже представить, какого находиться с дементорами в течение пятнадцати лет и по-прежнему держаться так сильно, как это делала Беллатрикс. Неудивительно, что после всего она походила на безумную, кто мог обвинить ее в этом?

В этом же разговоре она узнала, что по этой же причине Беллатрикс постоянно поддерживает пламя в камине, оно успокаивало ее.

Гермиона не стала упускать момент такого личного разговора, видя, насколько Беллатрикс ушла в собственные размышления, чтобы суметь обратить внимания на смелые вопросы гриффиндорки.

Гермиона узнала, что Беллатрикс так много готовила, потому что это было одной из немногих вещей, которую она делала с матерью, когда была совсем юной, и что Джиневра «Друэлла» Блэк презирала мысль о том, что какие-то эльфы будут делать что-либо за нее.

– Мне даже не очень-то и нравится готовить, если честно. Я просто помню звуки и запахи, и они возвращают меня туда, где было все… Правильно. Моя мать всегда была так занята, но она никогда не забывала приготовить ужин, и это было единственное время, когда я могла проводить его с ней…

Беллатрикс дернулась, осторожно заглянув ей в глаза, напомнив всем своим видом Андромеду. Затем она выпрямилась, осознав, насколько уязвимой казалась со стороны, и добавила, что ничего необычного в их совместной готовке с матерью не было, обычная процедура.

Гермионе становилось еще тяжелее, главным образом потому, что сложно было ненавидеть кого-то, кого вы знали, кого начинали понимать. Ничего из этого не оправдывало старых грехов, но Гермионе не нравилось то, что она так хотела узнать: что же превратило такую умную, гордую, самодостаточную женщину в фанатичного Пожирателя смерти, убившего Сириуса, в животное, похитившее Гермиону, в монстра, застрявшего с ней на острове.

Но главное произошло в третью ночь.

Гермиона была готова уйти.

Раны затянулись и силы восстановились. У нее не было ничего, кроме тонких белых шрамов, будто напоминание о том, как она почти умерла.

Она вытянула руку и взглянула на другой шрам.

Грязнокровка.

Мелкие белые буквы, вырезанные кончиком лезвия миллионы лет назад. Обвиняющие ее. Проклинающие ее. Обличающие ее перед целым миром, чтобы она никогда не смела забывать.

Буквы, вырезанные человеком, который спас ей жизнь.

Вздохнув, Гермиона покачала головой и натянула на плечи плащ. Она стояла посреди гостиной, аккуратно разложив подушки и сложив маленькое зеленое одеяло, которое почему-то так понравилось ей, которым она накрыла спинку дивана, служившим ей кроватью последние несколько месяцев.

Пришло время уходить.

Палочка была у нее в руке. Она уже могла видеть Дырявый котел. Почему-то идея посещения тоскливой таверны казалась менее привлекательной, чем этот сумасшедший дом, к которому она нашла подход, дом с постоянно полыхающим пламенем в камине и книжными полками, с удобным диваном и маленьким зеленым одеялом, с любимым одной дьявольски красивой ведьмой креслом, с ведьмой, так яростно ворвавшейся в ее жизнь и разрушившей ее, превратившей во что-то необъяснимое.

– Прекрати, – тихо произнесла Гермиона. – Просто иди. Просто дай себе уйти. Брось.

Почему что-либо вообще должно волновать ее?

Беллатрикс была извращенным, злым человеком, совершившим неописуемые вещи. Она была сущей ненавистью, огнем и проклятьем. Здесь не было место пониманию и каким-либо попыткам оправдания. Возможно, ведьма не была безумной, но она страстно пыталась доказать обратное.

Это была не вся правда.

Беллатрикс была холодной и ужасной, но также была и умной, сильной, преданной и… Способной на заботу. Она не была бессердечной. Она любила сестер, делала все для них, и у нее были все шансы мира, чтобы убить Гермиону, но она этого не сделала. Она спасла ее, даже если и в отплату.

После того, как Беллатрикс разрушила ее жизнь, слишком странным выглядела простая оплата долга в виде града слез над телом гриффиндорки. Не было никакой нужды держать ее на руках и пачкаться в грязной крови.

Почему? Гермиона ощущала отчаяние. Она пережила многое из-за Беллатрикс, чтобы просто уйти сейчас и притвориться, будто все будет в порядке, будто ничего не имело значения, будто Беллатрикс Лестрейндж не будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь, будто бы она могла избавиться от образа это женщины, уничтожить ее в себе…

Эти мысли заставляли все внутри бунтовать.