Текст книги "Квинтэссенция любви (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– А как заверить его?

– Упс… ну, натурально, мадам, вы не понимаете, – процитировала Булгакова Лита. – Доктор Ваня Артему поможет. Так вот, Андрей заявляет свои права на наследство, и что выясняется банковским следователем? Что все деньги украдены Воропаевым, кстати и о невыплате дивидендов ты тоже можешь иск подать. Мы этого жучилу прищучим! Я не только «Zimaletto» хочу, я хочу и их личные счета опустошить, как они это сделали с…

– Папой?

– Да, с папой.

– Лита, идея замечательная, да только не выяснят ли следователи, куда потом с Воропаевского счета деньги делись.

– Во-первых, не выяснят. Андрюша знает, что-что, а хвосты я обрубаю профессионально. А во-вторых, даже если выяснят, то что? В жизни они не найдут Максима Смирнова, если тот еще даже и жив пока. А найдут, так с него все равно ничего не вытрясти – у него стойкое диссоциативное расстройство. Сразу станет понятно, что это подставной человек, и это будет еще один черный шар в лузу Воропаева, потому что куда уйдут деньги со счетов Максима не сможет раскопать сам Господь Бог. Ну что, ура?

– Еще какое ура! – Анастасия покачала головой и вдруг спросила: – А вы почему не женитесь?

– Мам, Андрей сейчас не может жениться.

– Почему это?

– А сама не понимаешь?

– Нет, объясните…

Комментарий к Мамуля…

* диарея – понос

========== Важнее всякой мести… ==========

Пашка родился пятого февраля в муниципальном госпитале в Торревьехе в тринадцать часов пятнадцать минут по местному времени. Практически сразу после того, как Андрей вбежал в родильную палату. Вбежал, услышал радостное: – Андрюша, – а вслед за этим последний крик боли Литки: – Мамочка!

– El padre de este muchacho? (Это отец мальчика?) – спросила акушерка.

– Sí! (Да!) – ответила Лита.

Женщина в зеленом костюме подняла на руке какую-то синенько-красную колбаску, показала ее Андрею и положила Лите на грудь. От колбаски тянулась длинненькая бурая пульсирующая сосиска.

– Что с Пашкой? Почему он молчит?

– Не волнуйся. Пашка сейчас на двойном дыхании, постепенно учится дышать через нос и получает кислород из пуповины. Закричит, как только поставят зажим. Ой, мамуля, я слышу как он дышит. Щекотно.

Только тут Андрей заметил маму. Бледная и безумно счастливая Анастасия держала Литусю за руку, а слезы тихо катились по ее щекам.

– Мама, ну что ты? Смотри какого Пашку нам Литочка подарила. Силач, богатырь! – и, словно подтверждая слова отца, сразу же раздался первый плач сына, громкий, настойчивый, басовитый.

– А плачет точь-в-точь, как ты маленький плакал – басом!

– Значит ему пуповину уже пережали. Отпульсировала. Ой, Андрюшка! Он сам грудь нашел! Ты посмотри что творит, засранец!

– Что?

– Он сосет грудь! Сам!

– А что, должен был через помощников? – улыбнулся отец.

– Не хохми! Наш сынуля самый умный!

– С этим никто не спорит, весь в меня.

– Андрюша, я просила акушерку позволить тебе перерезать. Хочешь?

– Что перерезать? – Жданов как-то резко стал бледным.

– Пуповину! Или испугался?

– Я? Испугался? Нисколечко! А зачем?

– Это очень символично, так мы как бы вместе его рожаем.

– Аааа! Тогда ладно. Где нужно резать? – мужественно спросил молодой отец в предобморочном состоянии. – А ему не будет больно?

– Нет! – в один голос сказали мама и бабушка, и он решился.

Он, и правда, что-то почувствовал в этот момент. Что-то, что невозможно описать словами, что-то торжественное и в то же время щемящее, как будто клятву давал, что отныне он принимает на себя ответственность за сына, впуская его в этот мир, отрезая от мамкиной пуповины.

***

Как только Литу перевезли в палату, Анастасия, сославшись на занятость, мол нужно вызвать работницу, чтобы сделать генеральную уборку, нужно успеть купить все для внука и так далее, ушла, оставив Литу с Андрюшей наедине и пообещав прийти вечером.

Едва дождавшись, пока за мамой закроется дверь, Андрей подсел к Литусе на кровать, обнял ее, толстую, пахнущую потом, кровью и грудным молоком и, как она не вырывалась, никуда не отпустил, даже в душ. Так они и сидели, тесно прижавшись друг к другу, смотрели на сына, молчали, без слов обмениваясь нежностью, теплотой и даже информацией.

– Андрюша, мне нужно в душ, скоро Пашку кормить.

– Ну, пойдем в душ, я тебя помою.

– Ты что? Мне нельзя!

– Ты меня поражаешь, девочка. Уже мамой стала, а так и не повзрослела. В твоей хорошенькой головке кроме мыслей о сексе бывают еще какие-нибудь мысли?

– Когда ты рядом? Нет!

– Маньячка. Пошли мыться, и не вздумай приставать. Тебе, в самом деле, нельзя.

– Просто я толстая, вот ты меня и не хочешь, – Лита вроде бы пошутила, но столько тоски и боли было в ее голосе, что Андрей понял – отвечать нужно очень серьезно.

– Посмотри на меня, солнышко. Лита, подними голову! – Андрей поймал ее взгляд и заговорил мягко и вкрадчиво, стараясь через ее зрачки напрямую вложить непреложную истину прямо в кору головного мозга. – Запомни раз и навсегда, ты для меня навечно останешься Аэлитой, марсианкой, кружащейся по Marienplatz, чтобы рассказать мне о своей любви и спасти меня – маленькой, худенькой, прекрасной, как звезда. Навечно, даже когда ты будешь сморщенной, сухонькой, старенькой и седой. Я вижу тебя не глазами, а сердцем, поняла?

– Я тоже всегда-всегда буду любить тебя, родной мой.

Потом он купал свою звездную девочку, а потом она кормила сына и просила его не начинать ничего рассказывать, пока Пашка не наестся, иначе у нее молоко скиснет, мол, во время кормления ей нужны только положительные эмоции, вот целовать ее можно, а рассказывать о своих похождениях, вот просто никак нельзя. А после они дождались пока пришла Анастасия, и Литка еще раз покормила сына, и он уснул, и только затем Андрюша начал повествовать о том, о чем они и так прекрасно все знали. Ведь ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день то болтали по телефону, то в чате писали друг другу.

– Девочки вам подробно или только суть?

– Подробно, – Лита.

– Достаточно сути, – мама.

– Ладно, тогда я подробно по сути, – засмеялся Андрей. – Значит так… Я живу у приятеля, Романа Малиновского.

– Андрей, а почему не на нашей старой квартире?

– Мам, во-первых, я делаю вид, что нет денег, вот и вынужден сдавать вашу хату. Во-вторых, Ромка работает в «Zimaletto» и одаривает меня полезнейшей информацией. А в-третьих, ма, я же все это уже говорил, и мы вместе решили, что так и лучше, и полезнее для дела. Ромка очень легкий и симпатичный парнишка, правда пьет, как не в себя и баб меняет, как перчатки. От меня, кстати, требуется то же самое. Пока мне достаточно удачно удавалось делать вид, что пью. А вот с девочками – это сложнее. На днях Ромка спросил не голубой ли я, пришлось сочинить легенду, что у меня роман с замужней и мы с ней встречаемся втихаря.

– Андрюш, я знаю, как решить эту проблему, – Лита хитро ухмыльнулась.

– И как? Ты даешь мне карт-бланш на свидания с дамочками? – он хотел пошутить, да видно не учел, того, что Литуся только что после родов, а значит вся ее нервная и гормональная система бьют током, как оголенный провод.

– Мама, – голосок девочки зазвенел, – ты когда-нибудь держала папу привязанным к своей юбке?

– Никогда.

– А он изменял тебе?

– Никогда!

– А почему?

– Наверное, потому что любил.

– А если бы изменял? Ты что бы сделала?

– Лита, давай-ка без провокаций. И ты, Андрюша тоже. Как дети, честное слово, – Анастасия постучала пальцем по лбу, давая сыну понять, что с только что родившими дамочками нужно вести себя аккуратнее и не доводить их до слез.

– Литусь, я пошутил, ну честное слово, пошутил. Мне никто, кроме тебя не нужен.

– Честно?

– Честно-пречестно. Лучше расскажи, что ты придумала.

– У Артема есть две подружки-одноклассницы, красотки, просто загляденье, обе длинноногие, большегрудые, эдакие Барби. Блондинка и брюнетка. Но девчонки из очень небогатых семей и особыми талантами не блещущие. Приведем их в товарный вид и они, за весьма умеренную плату и приличные прикиды, будут всюду тебя сопровождать, по очереди или сразу обе. Обе еще и лучше, пусть все знают, что у тебя с девицами все в порядке, и никакой ты не голубой.

– И ты не будешь ревновать?

– Нисколько.

– Почему?

– Неважно. Не буду и все.

– И все-таки?

– Они обе очень красивые, но обе никогда не смогут тебя заинтересовать.

– Почему?

– Потому что не звездные.

Анастасия с интересом посмотрела на невестку. Ведь даже следа сейчас не было от той красивой тоненькой, хрупкой девочки с глазами в пол лица, но такая теплая, уютная и в то же время мощная энергетическая и сексуальная волна от нее шла, что и ей, Анастасии было ясно, как Божий день – Андрей и не заметит никаких красоток после нее.

– Андрюша, рассказывай дальше. Эту задачу, я думаю, мы решили, – сказала мать.

– Я дважды ходил в «Zimaletto», первый раз пришел туда слегка подшофе, устроил скандал Юрию, кричал, что не оставлю просто так ни твоей, ни папиной смерти, что я им всем покажу, камня на камне не оставлю от компании, если они мне не заплатят как следует. Уходя… Литуся – это была твоя инициатива, не забывай об этом. Ладно?

– У тебя получилось? – радостно закричала Лита. – Ты смог? – и глаза ее разгорелись, как звездочки на небосклоне.

– Не ори, Пашка спит! Видишь, закряхтел.

– Я больше не буду. Рассказывай.

– Мама, ты не обратила внимания, что у меня жена извращенка? То ревнует к столбу, то расскажи ей подробности охмурежа.

– К Воропаевой я тебя совершенно не ревную, больно много чести для этой рыбы хладнокровной. Рассказывай.

– Уходя, я схватил ее за задницу и очень страстно поцеловал. Представив тебя на ее месте, – спешно добавил он.

– И она не дала тебе по морде?

– Наоборот, так прильнула, что еле отцепился. Я уверен, что достиг этим походом всех целей. Всех-всех. И Юрий посчитал меня пустышкой-выскочкой, купить которого будет легко. И Кира начала требовать от отца не жадничать, покупая меня. Уверен, что она уже готова принести мне на блюдечке с золотой каемочкой все!

– Андрюша, а тебе ее не жалко? Ведь Юркины дети ни в чем не виноваты? – спросила Анастасия.

– Мамочка. Увы, от осинки не родятся апельсинки. Только осиновые колья. Послушала бы ты Ромку, многое бы узнала о поведении Кирюши и Сашки. Тебе тоже больше не было бы жаль Воропаевых-младших. Говорят, что Кристина человечна, хоть и ку-ку. Если это так, то ее мы пощадим.

– Андрюша, а что конкретно в поведении Киры и Саши не нравится Роману?

– Ну, например то, как она общается со всеми, кто чуть ниже ее по положению или по должности. О! Это вылитая дочь своей матери. Светлана номер два.

– Ты уверен?

– Мама! Ей ничего не стоит унизить, а то и оскорбить кого угодно, заявляя людям, что это ее компания, и если кого-то не устраивает ее поведение, то Урядов… Это начальник…

– Я знаю, кто такой Урядов, Андрей, – сказала мама.

– Я тоже! Я всех изучила в вашей компании.

– В нашей, Литочка. В нашей, – поправил ее гражданский муж.

– Хорошо, в нашей, – сразу согласилась она.

– Так вот… Если, мол, кого-то не устраивает, как она, Кира, разговаривает с подчиненными, то Урядов быстренько может подписать приказ об увольнении тому, кого это не устраивает. Снобка такая, что тошнит. Мам, ты представляешь, она путает гурмана с вегетарианцем, ее лексикон чуть больше, чем лексикон Фимы Собак*, ну, может двести слов и наберет, а мнит из себя принцессу Шарлотту.

– Ты имеешь ввиду жену Михаила Павловича? Великую княгиню Елену Павловну? – спросила Лита, разделявшая увлечение Андрея историей Государства Российского.

– Да, – сказал Андрюша и гордо посмотрел на маму, мол, вот она у меня какая.

– А тебе, Литочка? Тебе не жаль Киру? – спросила Анастасия.

– Мне? Мне нет! Хотя бы потому, что она Воропаева. – и добавила тихонько, чтобы никто не слышал: – Она посмела засматриваться на Андрюшу.

– Ну хорошо, а Александр?

– О! Мамуль – это очень тяжелый случай. Игрок, позер, мачист, женщин ненавидит, скорее всего латентный гомосексуалист.

– А вот это не твое дело, Андрюша.

– Тут ты права. А то, что он проигрывает деньги «Zimaletto» тоже не мое дело?

– Это твое дело. Да, кажется Юрка со Светой сами себя наказали. Иметь таких детей – это Божья кара.

– Андрюша, ты сказал, что дважды посещал компанию. Что было во второй раз?

– А второй раз меня пригласили. Сам Юрий Александрович Воропаев пригласил. Даже не через секретаршу. И сделал мне предложение, от которого я, по его мнению, никак не смог отказаться. Мам, ты знаешь, что эта сволочь мне заявил?

– Что?

– Что твоей последней волей было, чтобы я женился на Кире и стал президентом «Zimaletto» после того, как он уйдет на пенсию.

– Вот уж действительно – сволочь. О Кире я не говорила ни слова.

– Понятное дело. Я повел себя немного не так, как он ожидал. Я пришел со своим адвокатом и заявил ему, что если он считает меня идиотом, то пусть идет в… в сад. Девочки, вы представляете, разговор был при Кире, и Юрий совершенно не стеснялся выставлять ее на торги, а она даже бровью не повела, пока я не разразился такой отповедью, что у Юрочки глаза на лоб полезли. Я заявил, что во-первых, я нанял адвокатов и они собираются подавать в суд на то, что мне не выплачивались дивиденды – это раз, с маминого счета пропала огромная сумма денег, появившись на его счету – это два-с, и наконец, в десятых, что он оклеветал отца и довел его до смерти. А теперь считает меня идиотом и подсовывает свою дочурку не первой свежести уже сегодня, с тем, что я, может быть, займу кресло президента через десять лет, когда он соберется на пенсию. А может, и не займу, ведь у него есть свой сынок, хоть вор и игрок, а все же свой.

– И как он отреагировал?

– Мам, он испугался, он правда, испугался. Я не имею ввиду женитьбу на Кире. Я имею ввиду все остальное. Он начал блеять, что не воровал деньги с твоего счета, как будто я это не знаю без него, только пусть он докажет теперь, что он не вор, у него будет такая возможность, в отличие от папы, и все равно он ничего не докажет.

– Значит, ты решил сыграть в открытую.

– В полуприкрытую, – засмеялся Андрей. – Все, как Литочка и рассчитала. Все, кроме одного.

– Чего?

– Кира потребовала, чтобы меня посадили в кресло президента сразу, после того, как я объявлю о помолвке с ней.

– И что ты ответил?

– Ничего не ответил. Позвонила мамуля и сказала, что Пашка просится на свет Божий. Я сразу хлопнул дверью и Максим Смирнов улетел в Испанию. Рождение Павла в тысячу раз важнее всяких там «Zimaletto» и даже мести…

Комментарий к Важнее всякой мести…

*Фима Собак, подруга Эллочки Людоедки. “12 стульев” Ильф и Петров.

Мадмуазель Собак слыла культурной девушкой – в ее словаре было около ста восьмидесяти слов. При этом ей было известно одно такое слово, которое Эллочке даже не могло присниться. Это было богатое слово – гомосексуализм. Фима Собак, несомненно, была культурной девушкой.

========== Перемены… ==========

Следующий год не только для Андрея, но и для Анастасии, и для Аэлиты, и даже для маленького Пашки был напряженными, утомительными и очень счастливыми. Но особенно, конечно, для Андрея.

Легко ли жить даже не двойной – тройной жизнью? В Москве Андрей Жданов – повеса, пьяница и гуляка, подавший заявление в суд на бывшего партнера отца, праздно шатающийся и ждущий своего часа. В Торревьехе, Андрес Гарсия – любящий муж, отец и сын, нежный, заботливый, наглухо закрытый от общества домосед, если и появляющийся на людях, то только ранним утром в больших темных очках и неизменной бейсболке с огромным козырьком, скрывающим от посторонних его лицо. Ну, а в пути между жизнью и сценой – Максим Смирнов. Нелюдимый, хмурый, с длинными жирными волосами, висящими сосульками (этот парик был приобретен еще в первую поездку Андрюши в Москву), и вечно спящий.

Жизнь в Москве утомляла Андрея особенно.

Во-первых, расставаясь с самыми дорогими для него людьми даже на пару недель, он очень скучал, злился, что не может видеть день за днем, как растет и меняется Пашка. Пашка… такой родной, такой любимый, такой сладкий толстячок-боровичок. В последний Андрюшин приезд подполз к нему быстро, как тараканчик на бегах, поднялся по его ноге, а когда Андрей его подхватил на руки, обвил ручонками его шею и сказал: «папа». За этот миг можно было отдать все: деньги, здоровье, счастье, саму жизнь, наконец. Оказалось, что Пашка уже две недели говорит «папа», показывая на фотографию Андрея. Что, и это Юрке Воропаеву простить? То, что не только отца лишил, но и сына растить не дает? Или может простить ему то, что Андрей не видит, как Литочка взрослеет и становится прекрасной матерью? Что она сама, когда Андрея не было рядом, приняла решение кормить мальчишку, пока есть молоко, а собою она займется потом, когда закончит кормление, что здоровье Пашки гораздо важнее любой мести? Или простить ему ночи без Литы? И дни без Литы? И жизнь, которая рвалась на кусочки, если Литочки рядом не было?

Только теперь он понял отца, так злившегося, когда ему приходилось уезжать в командировки. Андрей вообще все чаще и чаще вспоминал отца, представлял, как был бы тот счастлив внуку и Лите, замечал у себя папины черты характера и тосковал, с каждым днем тосковал по отцу все сильнее. Он привел папину могилку в порядок, поставил памятник, эскиз для которого сделала мама.

Во-вторых, деятельную, энергичную натуру Андрея утомляло вынужденное тунеядство. Как оказалось, ничего не делать – это самая трудная работа. И Андрей не выдержал – несмотря на все Литкины запреты, нашел способ связаться с Артемом, а через него и с ее родителями. И теперь, украдкой от Малиновского, помогал Артему в биржевых спекуляциях, а ее родителям, прикрываясь двух-трехдневными загулами с Наташкой Лариной (той самой блондинкой Барби, одноклассницей Артема), помогал строить новый дом, копать огород, отогревался душой, да и телом в баньке, которую сам и построил.

Родители Литки были простые открытые люди, что называется, от сохи, и Андрей никак не мог понять каким образом именно в этой семье произрос такой уникальный звездный цветок. Впрочем, все остальные цветы своего сада Литочкина мама тоже взращивала в любви и заботе. Сама же Аэлита, немного поворчав для блезиру, даже обрадовалась, что Андрей нашел общий язык с ее предками. Мол, и им хорошо, и тебе неплохо, хоть подкормят изредка.

В-третьих, самым утомительным в «Московской саге»* Андрея было практически ежедневное его преследование Кирой. То она звонила и приглашала на какую-нибудь тусовку, то поджидала у дома Малиновского и, придумывая различные причины, напрашивалась в гости (однажды у нее, например, якобы каблук сломался, когда она проходила мимо. Зато какой кайф был видеть, как меняется она в лице, и как на ее, якобы, нежной и добродушной физиономии проявляется хищный оскал, когда Андрей, внимательно выслушав о ее беде, исчез не сказав ни слова, а через пять минут появился с новыми туфлями, положил их на скамейку возле Киры, и так же молча ушел в дом. Правда, ему потом досталось от Литки, она посмеялась, но строго напомнила, что Кира важное звено в их плане, и ее нужно потихоньку привечать), то вдруг висла на Ромке и таким образом появлялась в зоне видимости Андрея.

***

Пятого февраля две тысячи третьего года отмечали Павлику год. За столом решали, как быть дальше и что делать с планом по захвату компании. Решающее заседание суда, на котором должен был быть вынесен вердикт по исковому заявлению против Воропаева, должно было состояться десятого марта, в понедельник, и в зависимости от его решения нужно было начинать осуществлять план. Но Андрей на этот раз был непреклонен – без Литы он никуда не поедет. Все, кончилось его терпение.

– Андрюшка, у меня полно молока, это преступление, оторвать Пашку от груди, когда я еще могла бы его кормить и кормить.

– Литочка, ты должна быть рядом с Андреем, и не нужно волноваться за Павлика, сама знаешь, что он прекрасно уже ест все подряд. Сама же вчера жаловалась, что укусил тебя так, что синяк оставил.

– Мама, а ты Андрея сколько кормила?

– Пока было молоко, четыре с половиной месяца.

– А если бы молоко не пропало, ты ведь кормила бы его и дальше, правда?

– Правда, до года. А потом точно бы прекратила.

– Ты только говоришь так, а сама ни за что не лишила бы его своей груди, меня мама кормила почти до двух лет.

Лита подхватила мальчика на руки и унесла на диван, чтобы покормить, и доказать Андрею и маме, что самое вкусное для ребенка – это ее грудь. Но судьба распорядилась иначе, сколько Пашка не сосал, сколько не кусал мамкину грудь, добыть оттуда хоть капельку вкусной влаги, так и не смог, оттолкнул Литку руками, сполз на пол, затем встал на ноги и сделал первый шаг. За ним второй, третий, четвертый… Взрослые, замерев, следили за ребенком.

– Пошел! Литка, он пошел! Мужик растет! Не нужна ему больше сиська! Сыночка, солнышко мое, помог папке, отказался от мамкиной груди. – Андрей подбрасывал мальчишку в воздух и целовал, поймав. Пашка смеялся, в полете взмахивая руками. Летал, как когда-то летала мама по Marienplatz в далеком Мюнхене, когда он, Пашка, был еще сперматозоидом.

– Ничего он не отказался. Мама, у меня молоко пропало. Еще в обед было полно, а сейчас пропало. Как такое может быть?

– А это Господь так хочет. Хочет чтобы ты поехала с Андреем, разве не ясно?

– Ясно! Когда едем, родной мой?

***

Андрей улетел назавтра один, так было нужно, их никто вместе не должен был видеть, никогда. До тех пор, пока все не закончится. Лита вылетела через четыре дня, сразу поехала к родителям и начала приводить себя в порядок, пытаясь вернуть девическую стройность и гибкость своему телу, с успехом, надо сказать, пытаясь. Когда Андрей смог, наконец, вырваться в Глазынино, а произошло это только двенадцатого марта, уже после заседания суда, то сразу даже и не понял кто это бежит ему навстречу с диким криком: – Андрюшка приехал! – и только когда она повисла на нем, когда приклеилась намертво, зацеловывая его глаза и щеки, и лоб, он узнал свою девочку, по тому ощущению счастья и покоя, что накрыло его, узнал.

– Литка, это ты? Ты? Боже, как я соскучился.

– И я! Я тоже соскучилась! Ты зачем меня сюда вытащил, оторвал от Павлушки, если мы здесь больше месяца не виделись? Даже в Испанию ты чаще приезжал.

– Я не мог вырваться раньше, родная моя. Никак не мог. Я все-все тебе расскажу и ты поймешь, что не мог. Поверишь мне.

– Я и так тебе верю. Больше чем кому бы то ни было, – и губы, соленые от слез счастья, такие вкусные, словно Андрей впервые целует их. – А почему ты мне ничего не говоришь? Как я тебе?

– А что я могу сказать, когда у меня губы тобой заняты? Девочка моя, – прерывистое дыхание, – красавица моя, – тихий стон, – Литка, пойдем в машину.

– Зачем? – а сама уже истекает.

– Хочу тебя.

– У меня есть своя комната.

– Неудобно перед родителями.

– А мама с папой в Москве, вернутся только завтра, – Лита выскользнула из его рук и со смехом бросилась к дому. – Догоняй, Землянин!

А вот догонять он как раз и не мог, потому что невозможно было не застыть, не залюбоваться этой картиной: яркий солнечный весенний день, и женщина бегущая по дорожке. Длинные, почти до колен, платиновые волосы развеваются на ветру, гитарообразные бедра обтянуты джинсами стрейч, тонюсенькую талию и пышную грудь облегает тонкий голубой свитерок и нелепые валенки с галошами на ногах. И все это в стремительном полете на фоне застывшей природы. Красота… Божественная.

– Литка! Если бы только могла себе представить, какая ты! Ты такая красивая, что у меня просто захватывает дух.

– Это ты меня еще ню не видел, – чинно, словно благородная девица из пансиона, сказала марсианка, – а то бы сошел с ума от восторга, – неожиданно закричала она и начала сбрасывать с себя одежду. А потом, встала на табурет, взмахнула волосами, красиво вывернув кисти рук скрестила их на гладком и плоском животе и застыла, словно мраморный экспонат музея.

– Ты что себе позволяешь, маленькая провокаторша? Ты думаешь, что я на тебя любоваться приехал? – одежда Андрея полетела туда же, на пол, гордо накрыв собою одежду Литы. Мраморная статуя была низвергнута с пьедестала и брошена в такую пучину страсти, что можно было только порадоваться за родителей, успевших заменить деревянные балки кирпичом, иначе сгорел бы их дом к чертовой матери.

***

К серьезному разговору влюбленные сумели приступить только поздним вечером, и то только после того, как вначале наговорились о всяких пустяках.

– Что решил суд?

– Признал законность передачи мне акций мамы, как единственному наследнику – это раз. Обязал «ZimaLetto» выплатить мне дивиденды по моим и маминым акциям с привязкой к инфляции за весь период – это два. Обязать руководство компании уведомлять меня о Советах директоров и предоставить мне место работы в компании, если я того захочу – это три. А в-четвертых, наша мама отправляется в полет…

– Потому что наша мама называется пилот, – закончила Лита. – А серьезно?

– Тра-па-па-пам! Тра-па-па-пам!

– Ну, Андрей!

– Против Воропаева возбуждено уголовное дело о хищении денег с маминого счета! Литка, ты гений!!!

– Я знаю, – скромно сказала плутовка.

– Теперь остался только суд по делу отца. Если мы и его выиграем, то и папины акции я верну. И тогда я начну бороться в открытую.

– Я бы не очень рассчитывала на положительный вердикт. Времени прошло достаточно, чтобы все подчистить. Нам нужно обдумать разные варианты. Какой у нас дальнейший план?

– Вот, приехал к тебе посоветоваться.

– А маме ты уже рассказал о решении суда?

Андрей как-то стушевался и даже покраснел. Украдкой глянул на Литу и понял, что врать бессмысленно, все равно его разоблачат.

– Лит, ты только не расстраивайся, ладно?

– Что случилось?

– Я летал к маме и Пашке на пару дней.

– Что?

– Я летал к маме и Пашке на пару дней.

– Без меня?

– Ну, так получилось. Я позвонил маме сразу после суда, начал рассказывать, а ей стало нехорошо. И что я должен был делать? Звонить тебе? Пока ты до Москвы добралась бы, пока улетела бы. А так я сразу на самолет и к ним. А вчера маме стало лучше и я полетел назад. Ну, чего ты плачешь? Ну, сама скажи, что я должен был делать? В чем я неправ?

– Ты прав, просто я очень по ним соскучилась, – она снова заревела.

– А я тебе кое-что привез. Вот, смотри. – Андрей достал из портмоне два сложенных вчетверо листочка. На одном фломастером была обведена ручка Пашки, а на другом его стопа. – И вот еще, смотри я их сфотографировал, и ролик снял. Ну, не плачь, маленькая. А хочешь, укуси меня, или ударь.

– Я тебе что, Павлуша, что ли? Это он кусается, когда злится. А я большая девочка, и я не злюсь, я расстроилась.

У Андрея зазвонил мобильный, он глянул на экран, поставил на громкую связь и приложил палец к губам. Аэлита кивнула.

– Что ты хотела, Кира? – довольно сухо спросил Жданов.

– Андрюша, а ты где?

– А ты мне кто, чтобы задавать подобные вопросы?

– По крайней мере, мог бы хоть поздороваться.

– Здравствуй. Так что ты хотела?

– Андрюша, ты исчез сразу после суда и папа не может тебя никак найти.

– А что нужно твоему папе от меня?

– Он хотел бы поговорить.

– О чем.

– О решении суда, разумеется, ну и о «ZimaLetto». О твоем президентстве.

– О моем президентстве? С тобой в приложении?

– Это не обсуждается. Компания должна остаться семейной, хоть я и не первой, как ты изволил заметить, свежести.

– Кирочка, а если я пошлю к черту и тебя, и твоего папеньку? И дождусь решения второго суда? И стану президентом без вашего на то согласия?

– Не станешь! Президента выбирает совет директоров. За тебя, за темную лошадку, никто не проголосует, разве что твой дружок. Папа предлагает переговоры. Ты как?

– Переговоры? – Андрей глянул на Литу, та усиленно закивала. – Ну, если переговоры, а не разговоры, то я согласен. Семнадцатого в семнадцать, пойдет?

– А почему так долго? Можно было бы и завтра встретиться. Ты что, занят?

– Занят!

– Ты с женщиной?

– Кирочка, ты, кажется, попутала рамсы. С какого перепугу я должен отчитываться? Я не твой муж, и даже не твой жених.

– Пока.

– Ну, пока.

– Нет, я говорю что пока не мой жених, а там…

– А тебе не противно себя навязывать мужику? Зачем тебе это нужно?

– Андрюша, я люблю тебя. С детства люблю. И хочу быть твоей женой.

– Опаньки. А тебе не кажется что для танго нужны двое? Короче, семнадцатого в семнадцать в президентском кабинете. Пока…

Комментарий к Перемены…

*”Московская сага” – трилогия В. Аксенова, повествование о трех поколениях семьи Градовых.

========== Первая победа ==========

– Андрюш, ты меня любишь?

– Не понял? Это что за вопрос? Ты что, сомневаешься?

– Нет, но… А если я попрошу доказательства твоей любви, как тогда?

– Ого! А вот это что-то новенькое. И чего ты хочешь?

– Если ты меня любишь, разреши мне постричься.

– Нет!

– Не коротко, только до талии. Ну, пожалуйста. Ну, скажи, что так меня любишь, что понимаешь, как тяжело мне ухаживать за волосами, особенно здесь. Ведь сантехника еще не готова, воду нужно греть, мыть в тазике голову. Ну, пожалуйста-препожалуйста-препожалуйста. Вот смотри как это просто. Тебе нужно только повторять за мной. Литка, я так тебя люблю, что не могу видеть твоих мучений.

– Литка, я так тебя люблю, что не могу видеть твоих мучений.

– Молодец. Поехали дальше. Давай-ка я обрежу тебе волосы сам.

– Давай-ка я обрежу тебе волосы сам. Это будет доказательством того, что я тебя очень люблю? – понимая, что не может ничего противопоставить этому ее «ну, пожалуйста-препожалуйста-препожалуйста», понуро спросил Андрей.

– Еще каким! Андрюшка, ты самый лучший!

Лита чинно села на табуретку, и Андрей, вооружившись расческой и щеткой начал медленно расчесывать ее мягкие и блестящие, как шелк, волосы, перебирая их руками. Невозможно было их обрезать, невозможно. Вот сейчас, когда Лита сидела, они почти касались пола, лучи солнца за окном играли в них бликам, и такой одуряющий запах жасмина и мяты шел от волос, что Андрей не выдержал… Конечно же ни о какой стрижке речь больше не шла, успеть бы донести свою девочку до кровати.

– Эгоист ты, Андрюшенька, э-го-ист, – первое что сказала Литуся, когда отдышалась и смогла наконец говорить. – И нисколечко ты меня не любишь, иначе освободил бы от мук с волосами.

– Это неправда. Я люблю тебя. Хочешь подстричься – стригись. Но у меня рука не поднялась, ты же видела, я честно попытался.

– Ладно, пусть так. А зачем ты сослал меня в ссылку? За что?

– Я? В ссылку? Ты о чем?

– А как называется место где ни воды горячей, ни электричества, да и удобства на улице? Как называется место, откуда не позвонить самой и куда никто не может позвонить. Мой мобильный разрядился сто лет назад, а я даже не могу съездить в Москву, потому что ты запретил мне показываться в родительском доме. Мама с папой уехали домой, чтобы зарядить мой телефон и ноутбук. Это нормально? Это не ссылка? Я прошу тебя, объясни мне, почему я здесь, почему не в Испании с Павликом, не в Москве на квартире родителей, куда ты мог бы приезжать по вечерам?