Текст книги "Квинтэссенция любви (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Таким образом операция по нейтрализации Воропаевых была сорвана, Жданов пребывал в отвратительном настроении, а Пушкарева, напротив, радовалась, что опасность не миновала. С чего бы это?

– Андрей Павлович, – Катя выглянула из каморки, где готовила документы для Регистрационной Палаты, – как бы вы хотели, чтобы я назвала новую компанию? Ой, здравствуйте, Роман Дмитриевич.

– Здравствуйте, Катерина Валерьевна. Андрей, а если назвать «НикаМода»? Ну, типа победа, а? – Ромка загорелся.

– Мне не нравится. Тут нужно подумать, – сказал Жданов.

– Я тогда пока все заполнять буду, а вы подумайте, Андрей Павлович, – Катя скрылась в каморке.

– А чего тебе не нравится? Название, как название. Не хуже других.

– Вот именно, не хуже, а мне надо что-то такое… Погоди, я позвоню.

– Кому?

– Малина, тебе не кажется, что я уже большой мальчик и не под следствием?

– Это тут при чем?

– При том, что у меня есть право на звонок без того, чтобы докладывать тебе, кому я собрался позвонить.

– А чего ты злишься? Звони кому хочешь, мне без разницы.

– Ладно, не обижайся, хочу позвонить маминой подруге, может она подскажет название поинтереснее «НикаМоды».

– А что за подруга?

– Малина, это уже ни в какие ворота. Ты что, маминых подруг знал? Или познакомиться хочешь? Попроси лучше Вику сделать нам кофе, – набрал номер и, как только Роман открыл двери в приемную, нажал кнопку вызов.

Лита ответила сразу, словно все утро сидела и ждала звонка от него:

– Да, Андрюша.

– Прости меня, пожалуйста, я был неправ.

– Хитренький, как ссориться, так кучу слов нашел, а как мириться, так «прости» и все?

– Литусь, мне помощь твоя нужна. Потом будешь злиться, ладно?

– Ладно. Что у тебя случилось.

– Нужно придумать название для подставной компании.

– А ты сам не знаешь? По-моему, у фирмы может быть только одно имя – «Маргаритос».

– Литка, ты гений! Нет, правда, ты самая умная.

– Сама знаю. И не подлизывайся.

– Буду. Всегда буду подлизываться. Целую тебя, солнышко.

– А я тебя еще нет! – в трубке раздались короткие гудки, и наступила какая-то напряженная тишина, которую прервал, слышавший конец разговора, Роман:

– Целую тебя, солнышко? И это мамина подруга? Палыч, вот уж не знал, что ты…

– Ромка, хорошо подумай, прежде, чем что-то сказать.

– Ничего не говорю, молчу, как слышишь. И как тебе солнышко посоветовало назвать компанию?

– Катенька! – Крикнул Андрей.

– Слушаю, Андрей Павлович, тут же показалась в дверях помощница.

– Пишите название фирмы – «Маргаритос».

– Ой! Ведь так назывался кооператив вашего отца. Правильно? – Андрей кивнул. – В честь вашей мамы. Да-да, это самое верное название. Пусть потом Светлана Антоновна получит большой привет от покойной подруги. Поделом ей будет, – азартно сказала Пушкарева, и смутилась. – Простите, Андрей Павлович.

– За что? Вы все верно сказали.

– Тогда я пошла заканчивать и поеду в Регистрационную.

– Я вас подвезу, Катенька. Все равно потом придется идти в банк, открывать счет, решать какие-то вопросы. Лучше, чтобы я был у вас под рукой. Верно?

– Да, – сказала Катюша, и вовсе зарделась. – Я буду готова через десять минут. Мне только название всюду впечатать нужно, да распечатку сделать. – Катя скрылась за дверью.

– Палыч, – все-таки не выдержал Малиновский, – у тебя что, роман с женщиной маминого возраста?

– Что ты орешь? – Андрей показал рукой на каморку, потом постучал себя кулаком по лбу, мол думать же надо, если я охмуряю Пушкареву, так что ты кричишь о каких-то романах? – Не твое дело.

– Андрюха, ты неправ. Это мое дело, потому что я тоже хочу замутить с какой-нибудь дамочкой лет сорока пяти, говорят, что они в этом возрасте такие горячие штучки, что…

– Закрой рот, Малиновский. Меня тошнит от твоего цинизма.

– А что такого?

– Ничего, просто противно, – сквозь зубы процедил Андрей, и продолжил почти шепотом: – Кроме всего прочего, не нужно давать Вике повод для ревности…

***

Вечером Аэлита сама открыла бутылочку «Chateau Cheval Brun», повод был, да еще какой! Да не один, а целых три!

Во-первых, фирма Павла Олеговича Жданова, названная им в честь горячо любимой жены «Маргаритос», возродилась и сразу же заявила о себе, вбив первый гвоздь в крышку гроба давно уже разворованной компании «Zimaletto», но это уже во-вторых. А в-третьих… разве могла Аэлита долго сердиться на своего Андрея? Никак не могла, и примирение было бурным. Так что бутылочка «Chateau Cheval Brun» была очень кстати.

– Андрюша! Начало положено, давай выпьем за успех, за то, чтобы никогда больше у нас не случалось таких проколов, как с Потапкиным.

– За то, чтобы мы никогда больше не ссорились!

– А если и ссорились, то чтобы всегда примирение было таким же радостным! Я люблю тебя.

– Я тоже очень тебя люблю, моя девочка. За твой ум, за наш первый гвоздь.

Андрей не просто так восхищался умом Аэлиты. Именно сегодня, в день регистрации новой компании и открытия счета в банке, «Zimaletto» выдало первую закладную новой компании, для того, чтобы та смогла взять кредит, на изготовление и раскрутку новой коллекции. Закладную в десять раз превышающую сумму кредита.

– Теперь очень важно, чтобы твоя Катя не вышла из-под контроля, милый. Так что смотри, не прогневи ее…

========== День Рождения ==========

Дела потихоньку налаживались. После того, памятного провала, когда Потапкин своим пьянством спутал Жданову все карты, Андрей устроил охраннику такой разбор полетов, что тот теперь не только сам трезвым, как стеклышко нес свою службу, а еще и любого, от кого хоть чуть-чуть попахивало спиртным, в здание «Zimaletto» не пропускал, потому что, совершенно не переносил если кому-то везло больше, чем ему…

Радика пришлось уволить без волчьего билета и по собственному желанию. По другому не получилось. Он же ничего не сумел натворить, за что же его увольнять по статье? Но и оставлять сисадмина на своем рабочем месте никто не собирался. Предавший раз, предаст второй и третий, а сейчас в базе данных появились контакты с «Маргаритос», о которых никому из посторонних, не говоря уже о Воропаевых, знать было не обязательно.

А Кира пропала! Кира, выпущенная под подписку о невыезде, просто исчезла с горизонта. Ходили слухи, что мать переправила дочурку за границу, подальше от судебных разбирательств, но Аэлита, чувствовала, что Воропаева никуда не уехала, что она рядом, что дышит в затылок и готовится нанести удар. А Литочкина интуиция никогда не давала осечек, что-что, а это Андрей знал наверняка.

Меж тем, выпуск новой коллекции шел полным ходом. Правда, денег не хватало катастрофически, и закладные «Zimaletto» одна за другой ложились в папку компании «Маргаритос». Все шло по плану. Все, кроме одного…

Роман с Катюшей, запланированный, как легкий флирт, грозил перерасти для Андрея в очень серьезную проблему. Да, они несколько раз встречались, да, он поцеловал ее тогда в «Гурмане», но это вовсе не был любовный поцелуй, просто поцеловал из благодарности за то, что она так близко к сердцу приняла его рассказ о папе и маме, о подлости Воропаевых, поцеловал за ее желание помочь, за ее доброту. Но не больше. А девочка, кажется, всерьез приняла его к ней интерес, и уже сама не упускала случая доказать ему свою любовь. То пирожки какие-то приносила, то неумело кокетничала, а то и вовсе, как бы случайно, брала его за руку. Так что теперь все, что бы Андрей делал, или наоборот, не делал, мучило его уколами совести.

Оттолкнуть? Так Катя не Кира, не заслужила она, чтобы ее отталкивали. Вдруг еще подумает, что это из-за ее специфической внешности Андрей ею пренебрегает. Рассказать о том, что у него есть Аэлита и дети? Тоже нельзя. Никто, совсем-совсем никто не должен был о них знать.

Продолжить ухаживания? И этого тоже Андрей больше не мог, и не только из-за Литы, но и из-за самой Кати, и из-за себя…

Из-за Литы, ну это понятно почему. Потому что Андрей любил ее самозабвенно, потому что она любила Андрея так, как больше не умел никто в этом мире. Потому что, нельзя предавать ту, которую любишь.

Из-за Кати потому, что Ромка, однажды вторгшийся в кабинет Ждановской помощницы когда ее не было на месте, увидел ее дневник, и прочел его Андрею, да так быстро, что пока тот понял, что Малина читает ему вслух записи Пушкаревой, он уже и закончил читать. Жданов, конечно, потом Роману объяснил, что читать чужие дневники – это подло. Так объяснил, что они два дня не разговаривали, а у Ромки потом еще с неделю болели все кости, Да только услышанного не расслышишь назад, не сделаешь вид, знать не знал и ведать не ведал. Сколько раз потом Андрей вспоминал Катину запись:

«Одиночество… Не правда! Я не одна! Я нужна ему! Он один понял, какая я. Он самый лучший, он самый добрый. Я буду служить ему, я буду делать для него все, что он захочет, даже невозможное. Я буду работать не уставая, стараться для него одного. Какое счастье, что он есть, пока он рядом, моя жизнь будет полной и радостной. Я стану его тенью. Наверное в этом и есть смысл моего бытия. Только ради этого стоит жить!»*

Сколько раз Жданов с ужасом говорил потом Ромке, что ему непонятна такая ее рабская покорность и зависимость, что человек не может, не должен становиться чьей-то тенью. Да еще и радоваться этому. Но Малиновский только посмеивался, да приговаривал, что это, мол, хорошо, что Катюша с, так глубоко заглотанного, крючка уже не сорвется, и ему, Андрюшеньке, нужно-де только поддерживать жар в костре, иначе можно потерять компанию, ведь обиженная женщина – это как обезьяна с гранатой, никогда не знаешь, где прогремит взрыв.

Однако была еще и третья причина, по которой Андрей не мог больше ни продолжать этот флирт, ни резко его оборвать. Потому что он начал чувствовать себя, как волк за красными флажками. Вроде и свободен, беги на все четыре стороны, а не может… Убежал за флажки и Кате будет больно, а он уже не мог допустить, чтобы ей было больно. Жалость? Да, конечно же, жалость, но к жалости примешивалась благодарность, девчонка работала за десятерых, спасала папину компанию, какая-то домашняя, уютная теплота и страх. Да-да, страх потерять «Zimaletto». В общем попал Жданов, как кур в ощип.

Этому пора было положить конец! Мягко, тактично, но непреклонно. Тем более, что Литочка уже и причину разрыва придумала. Андрей должен будет сказать Катюше, что она ему очень нравится, что Катенька замечательная и чудесная. Но увы, он, Жданов, связан словом с другой женщиной, с Лерой или с Натальей, это уж пусть он сам выбирает. Нет, не любит, потому что нравится ему лишь она, Катенька, но слово есть слово, и он его не нарушит, мол слишком многим пожертвовала для него та, другая, и он ее не обманет.

Только ничего у Андрея из его затеи не получилось. Ничего… Потому что, как выяснилось, у таких, как Пушкарева, тоже бывает день рождения. Причем как раз в тот самый день, когда Андрей наметил для себя расставание с ней. И все планы полетели в тартарары, а вместо них произошло то, что произошло…

Катя опередила Андрея буквально на пару секунд, он открыл дверь в ее каморку и совсем было собрался сказать, что им нужно поговорить, но она оторвала взгляд от экрана компьютера, улыбнулась, видно решила, что он зашел в конце рабочего дня, чтобы снова ее куда-нибудь пригласить, и спросила: – Андрей Павлович, а сегодня снова вы меня везете домой?

– Да, пока у нас нет точных данных, что Кира уехала из страны, должен же я о вас позаботиться.

– И вы хотите опять заехать куда-нибудь поужинать? А можно сегодня я вас сама приглашу?

– Куда пригласите, Катенька?

– Ко мне. У меня сегодня день рождения.

– Как день рождения, что же вы молчали? Нет, я не могу к вам поехать. У меня и подарка нет, я же не знал, – он что-то еще лепетал, а в голове крутилось только одно: «Не сегодня. Сегодня нельзя ее расстраивать».

– Андрей Павлович, не нужно никакого подарка. Если вы сможете прийти, это будет самым-самым лучшим подарком для меня, – она застенчиво улыбнулась, и, словно невзначай, взяла его за руку.

– Ну, если только ненадолго, на полчасика, то я смог бы заехать. Понимаете, Катюша, я очень не люблю все эти шумные праздники, гости, тосты, оливье. Может давайте лучше завтра съездим с вами куда-нибудь пообедаем? И подарок я успею купить. А?

– Нет-нет, что вы, Андрей Павлович, у меня будет только Коля и родители. И все, больше никого не будет.

Он вспомнил запись в ее дневнике, тяжело вздохнул и кивнул головой: – Хорошо, Катюша, поехали праздновать. Заодно и с вашими родителями познакомлюсь.

Честно говоря, на знакомстве с Катиными родителями Роман уже давно настаивал, говорил, что узнав в какой семье человек вырос, можно точно спрогнозировать, способен тот на предательство или нет. Только и этим планам сбыться не суждено было. То ли родители и не должны были дома быть, то ли и правда ушли по какому-то срочному делу. Но ни Кольки, ни Катиной мамы, ни папы ее в доме Пушкаревых не было. Стол был накрыт, что правда, то правда, да только за этим столом они оказались вдвоем в совершенно пустой квартире. Да еще Катенька зажгла свечи и выключила верхний свет.

Андрей растерялся, обижать девочку не хотелось, спать с ней – тем более. А судя по всему, именно этого подарка Катюша и ждала.

– Ну, что же, давайте праздновать. Вы будете что-нибудь пить? – она помотала головой. – А я, пожалуй, выпью. Что вот это такое?

– Это папа делает наливку на березовых почках. Он говорит, что вкусно.

– Хорошо, пусть будет наливка. – Андрей налил себе полный бокал, поднял его, присесть почему-то побоялся. – Ваше здоровье, Катенька. Я желаю вам много, много счастья.

– Вы мое счастье, – огорошила его Пушкарева.

Чего-чего, а такой смелости он от нее не ожидал. Залпом выпил наливку, ему показалось, что это какой-то слабенький компотик, налил еще и снова выпил. В глаза Катюше старался не смотреть, страшно было, и очень ее жалко. Она же подошла к нему близко-близко, посмотрела на него снизу вверх нерешительно и очень преданно. Андрей, чтобы был повод расцепить взгляды, снова налил себе и снова выпил. В голове приятно зашумело, ушла зажатость, и он решился.

– Простите, Катя. Я… Я не должен.

Она дернулась, как от удара, но не отошла от него, наоборот подошла еще ближе.

– Я понимаю. Вы… ты не можешь мне всего сказать, боишься меня обидеть. Я все скажу за тебя сама. Только закрой глаза. Пожалуйста, закрой глаза. Ты был очень расстроен, а я оказалась рядом. И ты стал испытывать благодарность. Только благодарность, больше ничего. Хотя, может быть еще и жалость к своей некрасивой помощнице. Я все это понимаю. Я не могла понравиться тебе, как женщина. Я никому, как женщина понравиться не могу.

– Катя, не смей так говорить, это неправда.

– Это правда, Андрей Павлович. Я давно научилась не врать себе. И я не обижаюсь. Я правда не обижаюсь. И спасибо тебе за все, что между нами было. Тебе может казаться, что ничего и не было. Но все-таки было. Было! Там, в «Гурмане», когда ты меня поцеловал, в твоем кабинете, когда ты затыкал Романа, если он говорил обо мне гадости, я слышала это через стенку, когда ты гладил мою руку у себя в кабинете, я тебе, наверное, немного все-таки нравилась. Совсем чуть-чуть, но мне и этого было достаточно.

– Катенька…

– Не смотри на меня, не надо. Я прошу тебя. Ты вот пришел ко мне на день рождения, это для меня такой подарок. Самый лучший подарок, правда. Спасибо тебе за все… А любовь, она… она не всегда взаимна. И ты совсем не должен меня любить только потому, что я этого очень хочу. Только потому, что я… Я люблю тебя. Я знаю, тебе нужна другая женщина. Совсем другая. Очень красивая, уверенная в себе, умная и очень…**

Андрей больше не мог этого слышать, она начала ему описывать его звездную девочку, этого нельзя было допустить, да еще наливка, которая скорее всего была первачом, настоянным на березовых почках, ударила в голову, и Жданов заставил Катю замолчать самым действенным способом, закрыв ее губы своими губами.

…Катя спала, свернувшись клубочком, ее дыхания почти не было слышно. Андрей встал, вышел на кухню, налил себе еще бокал наливки, выпил ее залпом и, вместо того, чтобы закусить, заплакал.

Как ни странно, Катюша была очень робкой, не смотря на то, что девственницей она не была. Ей было далеко до его страстной, темпераментной и горячей звездной девочки, но она была очень нежной и отдавала ему себя всю, без остатка. Но плакал Андрей не потому, что переспал с Катенькой, и даже не потому, что изменил Аэлите и теперь не знал, как смотреть ей в глаза. Плакал он потому, что Катя рассказала ему о той самой, некрасивой любовной истории, и это было действительно больно и страшно.

И как с этим жить дальше, Андрей себе просто не представлял…

Комментарий к День Рождения

* Дословная калька с дневника Кати из канона.

** Очень-очень близко к канонному монологу.

========== О чем не забудешь ==========

Андрей не курил уже пятый год. С того самого момента, как услышал: – Привет, Андрей. Даже не вздумай! – и теплая маленькая ладошка легла на его плечо. Не курил, но всегда носил с собой пачку «Camel» с двумя-тремя сигаретами на случай, если вдруг нестерпимо захочется закурить. Один раз такой «случай» уже был, когда он маму у ворот тюрьмы в машине скорой помощи дожидался. Курить тогда захотелось до дрожи в руках, и он закурил.

И вот теперь, через столько лет, Андрею снова так захотелось курить, что он даже сопротивляться своему желанию не стал. Вытер слезы, закурил и стал вспоминать рассказ Кати…

POV Пушкарева Катерина.

Если бы родители могли заточить меня в одиночную камеру с грудой учебников, они бы сделали это, не сомневаясь ни секунды. Интернет бы, конечно оставили, но только для того, чтобы я учиться могла. Уж не знаю, что творилось в папиной голове, честное слово не знаю. То ли он стеснялся меня, то ли наоборот боялся, что со мной что-то нехорошее случиться может. Предпочитаю думать, что это у него такая забота родительская была. А мама… мама точно всегда боялась не только за меня, но и меня, моей, как она говорит, нестандартности и гениальности.

Я поздний ребенок, родилась, когда мама совсем уж надеяться перестала, что у них с отцом дети будут. Любви и заботы, ну, или того, что выдавалось за любовь и заботу, я получала столько, что с раннего детства чувствовала себя, как в тюрьме. Понимаешь, Андрей? Не понимаешь. Это очень трудно понять. Вот, например, мне не разрешалось играть со сверстниками – это было напрасной тратой времени в плохой, всегда в плохой, по их мнению, компании. Девочки не могли меня научить ничему хорошему, потому что их головы забиты только мальчиками и шмотками, а мальчики могли меня только соблазнить, обмануть и бросить. Это не я так говорю, это мне всегда внушалось. При этом папа никогда не забывал добавлять, что дьявол хитер. Ну, а чтобы у дьявола было меньше соблазна, меня всегда обряжали как можно хуже. При этом провожали в школу и со школы встречали. Да еще постоянно пытались внушить, что я некрасивая.

Думаешь, я не пыталась бунтовать? Пыталась и не раз. Иногда даже с переменным успехом. Но в результате все возвращалось на круги своя, когда мама начинала плакать, а папа хватался за сердце. И мне пришлось научиться делать вид. Понимаешь? Делать вид, что я смирилась, что считаю требования родителей единственно правильными. Что нет ничего более важного для женщины, чем учеба и забота о родителях. Спасибо еще, что они в Кольке не видели для себя никакой угрозы. Он и сейчас совсем еще ребенок, правда гениальный. Его и сейчас ничего, кроме компьютеров, экономики и игры на бирже, не интересует. Зато друг он замечательный. Даже не могу предположить, на что бы он не мог решиться ради меня. Если мне это будет нужно, действительно нужно, он не задумываясь ни секунды, отдаст свою жизнь.

Так вот… Дружить с Николаем мне было позволено, но это была единственная родительская уступка мне.

Я думала, что хоть что-то переменится, когда я закончу школу и поступлю в Университет. Переменилось, как же… Все стало еще хуже. Нет, школу-то я закончила, и с золотой медалью, как папа хотел, и в Университет я тоже поступила, и на престижный экономический факультет, и даже сразу же после первой сессии получила повышенную стипендию. Да только за пару недель до начала занятий отец отвел меня к стоматологу и мне напялили на зубы вот эти брекеты, и я стала еще красивее.

Утром первого сентября мама заплела мне косы, подвязала их крендельком, папа заставил меня одеть серо-коричневый костюм, пошитый мамой накануне специально для такого торжественного дня размера на два больше, на нос были нацеплены вот эти самые Гарри Поттеровские очки, на ноги зеленые полукеды и монстрика отвезли к воротам главного Университета. Хорошо еще, что рядом со мной был Колька, как и я поступивший на экономический. Так что насмешки мы делили на двоих.

Представляешь, я ведь даже не могла где-то переодеться или хоть чем-то себе помочь, у меня для этого просто не было возможности. Ни материальной, ни вообще какой-нибудь.

Только в тот день, первого сентября, все переменилось, Андрей. В тот великий день я влюбилась…

Отец высадил нас с Колькой у самых ворот и сразу уехал, к счастью, там даже остановка запрещена. Я решила хотя бы расплести косички, раз уж ничего с брекетами, очками и одеждой сделать было нельзя, но в это время прозвенел звонок, и мы с Николаем помчались в аудиторию не разбирая дороги. И конечно же, я со всего маха влетела в кого-то. Упала не только я, с моего носа слетели очки, и я сразу же ослепла. Чьи-то сильные руки подняли меня и вложили мне в ладони мои окуляры. Нацепив их на нос, я подняла глаза, чтобы поблагодарить спасителя и пропала. Рядом со мной стоял Бог, потому что люди такими красивыми не бывают. Он был старше меня, не старик, конечно, и даже не пожилой человек, но явно уже не студент, хотя и не преподаватель. Что он делал в Универе, кто он такой, я так тогда и не выяснила.

Выяснилось это позднее, где-то через месяц, когда я увидела своего Бога во второй раз. К этому времени я уже полной чашей наелась насмешек, презрения и издевательств не только от сокурсников, но и от всех студентов, желающих самоутвердиться за чужой счет. Над Николаем смеялись тоже, но он этого, казалось, даже не замечал, а вот на издевательства надо мной Зорькин реагировал очень остро. Так было и в тот раз, когда мне в очередной раз какой-то парень крикнул «пугало» и сильно толкнул меня в плечо. Естественно, я не удержалась на ногах и упала. Упала очень неудачно, проехалась по асфальту, в кровь разодрав не только ладони, но и коленку. Пока я поднималась и размазывала по щекам грязными руками слезы, Колька бросился на моего обидчика, не задумавшись ни на секунду, что и силы у них не равны, и вообще, тот парень был не один, их была целая компания. Я закричала и тоже ввязалась в драку, увидев, что Зорькин уже лежит на земле, а двое или трое подонков бьют его ногами, как будто бы так и надо.

Все закончилось очень быстро, к нам подлетел мой Бог, разбросал подонков в разные стороны, попутно надавав им по шее. Потом он помог подняться Кольке, ощупал его очень профессионально, словно был врачом, сказал, что переломов нигде нет, только ушибы и кровоподтеки, и повернулся ко мне. При одной мысли, что он сейчас и меня ощупает, как Николая, ноги мои стали ватными. Но щупать меня он не стал, отвел на скамейку, промыл мне ладони, лицо и заговорил:

– У тебя кровь течет по ноге. Покажи колено.

– Спасибо, не нужно, я сама.

– Что сама? Показывай, давай.

– Вот, – я приподняла свою уродливую юбку.

– Ого. Посиди здесь, я сейчас. – Бог куда-то убежал, но ненадолго, вернулся с аптечкой, какие в машинах лежат. – Сейчас будет немножко больно, ты потерпишь?

– Потерплю.

– Чего они от вас хотели?

– Им не нравится наши внешности, – сказал Николай. – Им вообще многое не нравится.

– Например?

– Например то, что мы умнее, успешнее… Не важно. Спасибо, что помог. Меня зовут Николай Зорькин, а она Катя Пушкарева. Она вообще самая умная во всем Универе. Это многим не нравится.

– Будем знакомы. Меня зовут Андрей.

– Ты что, тоже учишься?

– Нет, я в Университете и не учился никогда.

– А что тогда делаешь здесь?

– По делу пришел, не сомневайся.

– Я не сомневаюсь, просто спросил.

– Катя, я сейчас йодом буду заливать, потерпи.

– Потерплю. – Андрей залил мне коленку и перебинтовал ее, я постаралась даже не пикнуть.

– Вот и молодец! Давай руку, помогу тебе подняться. Все, ребятки, я побежал. Может еще и увидимся, главное, не нужно больше драться, если не уверены в своих силах.

Вот так мы и познакомились. Потом мы виделись еще несколько раз. Я уже знала, что фамилия у Андрея Жданов, что у его отца собственный бизнес, компания «Zimaletto» (правда сейчас начались какие-то неприятности), что в Университет он приходит к приятелю своего отца, Игорю Антоновичу Адамову, нашему куратору. Только не знала зачем, но это было совершенно неважно. А важно было только то, что хоть и очень редко, но я могла видеть Андрея.

Это случилось, когда наш курс отмечал сдачу второй, летней сессии. Я ни за что не пошла бы на этот «праздник жизни», тем более, что отмечать собрались в квартире одного из моих заклятых врагов, но меня туда, как дуру, заманили посулом, что Андрей, тоже приедет. Заманила однокурсница Танечка. Я правда, понятия не имею каким образом весь наш курс узнал, что я при одном лишь упоминании имени Андрей, чуть ли не сознание теряю, но Колька потом мне сказал, что это была задачка для первоклассников. Мол, стоило только Жданову появиться в Универе, как я краснела, бледнела и начинала заикаться. В общем, так ли, иначе ли, но когда Таня сказала, что придет и Андрей, потому что и Игорь Антоновича пригласили, я решилась пойти, понимая, что в присутствии куратора никто уж точно не станет издеваться надо мной.

И я пошла… Пошла, несмотря на то, что Колька пойти не смог, несмотря на то, что пришлось родителей не просто обмануть, а разработать целую операцию по обману. Пошла навстречу своей смерти. Потому что после этого вечера я умерла.

Рассказывать долго о том, что произошло, я не могу. Правда, не могу, хотя прошло уже столько лет. Я уж вкратце, ладно?

Я пила только сок, ничего спиртного я не пила никогда до этого, да и в этот вечер тоже не пила. Поэтому я думаю, что именно в сок мне подлили какую-то гадость. Очнулась я в ванной, не просто в ванной комнате, а в самой ванной, голая, совершенно голая, правда одежда лежала тут же, на полу. Голова очень болела и все время хотелось рвать, но было нечем. Я оделась и постаралась как можно быстрее покинуть эту страшную квартиру.

Нет, меня никто не насиловал. Это выяснилось потом, когда я лежала в больнице, после попытки суицида. Потому что жить с таким позором мне тогда казалось немыслимым. Знаешь, что со мной сделали? Ничего особенного, повеселились детишки. Просто раздели меня, просто пофотографировали, просто засунули фотографии на порносайт, указав там мой домашний телефон, и мое настоящее имя. Да еще в Универе вывесили эти фотографии. Разные… И спереди, и сзади, и так и сяк…

Тут Катя разрыдалась, и Андрею долго пришлось ее успокаивать.

POV Катя Пушкарева.

Хорошо, что куратор был на моей стороне, мне позволили закончить Университет экстерном, и я его закончила, и очень быстро, года не прошло. Да и родители, после того, как я чуть не ушла на тот свет, от меня почти что отстали.

Андрей докурил вторую сигарету, но курить все равно хотелось. Нужно было что-то делать не только со всем, что он натворил, но и с тем, что узнал. А вот что… Что же теперь делать, Жданов понятия не имел. Для начала нужно было поговорить с Катей, потом все рассказать Лите. А потом… потом будь, что будет. Сделанного не изменишь, время не открутишь назад.

А Катеньку очень жалко, как жалко и Литусю, и себя…

========== Ты у меня одна… ==========

Дожидаться пока Катя проснется Андрей не стал. Быстро собрался, прихватил со стола оставшуюся наливку и выскочил во входную дверь. Нет, он вовсе не был трусом, просто он был мужчиной и, как все мужчины, он был уверен, что если проблему отложить хоть на чуть-чуть, она как-нибудь, если не рассосется, то разрешится сама собой. А тут проблема была огромной, Андрей еще с собой-то не разобрался, где уж ему было разбираться со своими женщинами.

Домой ехать и не хотелось, и не «моглось», к Малиновскому – тем более, с ним нужно было бы разговаривать, а говорить сейчас Жданов не мог. Ни с кем не мог говорить, даже Литой, не то что с Романом. Поехать в Глазынино? Нет, тоже не вариант! И Андрей решил поехать в «Zimaletto». Там, по крайней мере в этот ранний час, можно найти укромное местечко, где запивая наливку крепким кофе, можно подумать в полном одиночестве и хоть что-то для себя понять и решить.

Самым укромным местом оказалась каморка все той же Пушкаревой. Наливку Андрей допил одним махом из горлышка, сварил себе крепкий кофе, чтобы не уснуть, сел за Катин стол, сделал пару глотков, и незаметно для себя, все-таки уснул. Проснулся он оттого, что кто-то нежно гладил его по голове.

– Детка, я еще пару секунд и встаю, – пробормотал он со сна и попытался поймать гладившую его руку. Потом резко поднял голову и увидел озабоченное лицо своей помощницы. – Катя?

– Увы, Андрей Павлович, Катя. – она отошла от стола, стала снимать свой нелепый огромный плащ и пытаться повесить его на гвоздик в стене, но то ли руки у нее дрожали, то ли что-то было не в порядке с петелькой, только плащ все время норовил упасть на пол, и Катя смешно и нескладно его ловила.

Неловкость заполнила все свободное пространство, которого и так было не очень много. Тогда Андрей встал, подошел к Катюше и обнял ее сзади за плечи.

– Почему вы… ты раньше мне не напомнила? Почему рассказала только после бли…

– А вы… ты меня не узнал? – перебила его Катя. – Я думала, что тому, кто хоть раз меня видел… Помнишь, что сказал Потапкин?

– Нет.

– «Такое разве забудешь, блин. Даже фоторобота не надо».

– Катя, я видел тебя всего несколько раз, может пять, может десять. Да, я что-то слышал о твоей истории, от Игоря Антоновича, еще посоветовал ему ни в коем случае не отчислять тебя, но значения не придал. Мы были совершенно чужими. И потом, у меня умер отец, завертелась история с «Zimaletto», суд над мамой. Неужели ты думаешь, что я мог помнить случайную знакомую? Да, твоя фамилия мне тогда показалась смутно знакомой. Но не больше.

– А моя специфическая внешность, неужели не бросилась тебе в глаза?

– Нет, не бросилась. Тысяча девчонок носит брекеты, вот хотя бы Шурочка Кривенцова. У тысяч есть очки, я сам очкарик. Разве что одежда… Погоди, так ты поэтому так одевалась на работу? Чтобы я сам тебя вспомнил? Да? Ведь, как я понял, родители больше не указывают тебе, что носить.