Текст книги "Квинтэссенция любви (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Письмо было от адвокатов их родной компании «Zimaletto», где юридическим языком было предложено Александру Юрьевичу и Светлане Антоновне извиниться за оскорбление и… побои (да-да, именно так – побои) некоей гражданки Пушкаревой. Справка о нанесении телесных повреждений прилагалась, свидетельские показания прилагались. Мало того, заявление самой Пушкаревой тоже прилагалось. С полным рассказом всего, что произошло. Эта нахалка не постеснялась даже привести точные слова, сказанные Сашенькой и Светочкой, самые приличные из которых были «уродка», «подстилка» и «шлюшка». Но и это еще не все, Воропаевым предлагалось не появляться у здания компании ближе ста метров по периметру.

Насколько законным было предложение адвокатов, никто из все троицы понятия не имел. Извиняться, ясное дело, перед этой каракатицей Пушкаревой, матери и сыну Воропаевым не улыбалось, как не улыбалось им и выполнять просьбу о неприближении к «Zimaletto», но вот какие могут иметь для них последствия невыполнение просьбы адвокатов, было загадкой. Одно хорошо, Светлане это письмо дало толчок и она все-таки решилась расстаться с частью своих драгоценностей.

– Сашка, хватит паниковать. Деньги я найду сегодня же. Только учти, в руки я их тебе не дам, иначе ты и их проиграешь, сама оплачу твой долг. А ты на ближайшее время остаешься у меня и никуда не посмеешь даже носа высунуть. Ясно? Кира, прекращай выть. Собирайся на работу. Я проконсультируюсь с адвокатами, чем нам грозит невыполнение вот этой писульки, – Светлана Антоновна потрясла бумагой, – а до тех пор ты, Кирюша, будешь нашими глазами и ушами в компании. Всем все понятно? – мать была настолько решительна, что дети и не подумали ее ослушаться.

***

В компании полным ходом шел аудит. Кабинеты начальников отделов, в которых в данный момент не было проверки, были закрыты на ключ, компьютеры заблокированы, а сисадмины, дабы не возникло у них желания покопаться в компьютерах на расстоянии, отправлены в трехдневный отпуск без сохранения содержания.

«Zimaletto» встретила Киру враждебно. Казалось даже стены шипят ей вслед: «Чего приперлась»? А уж люди… Тяжело вызвать сочувствие у тех, кого оскорбляла и унижала, кем так яро пренебрегала, и Кира почувствовала это на собственной шкуре, пока шла от лифта до президентского кабинета. Холодное, вежливое, но подчеркнуто дистанционное: «Доброе утро», было единственным, что Кирюша слышала ото всех.

Двери в кабинет Андрея Воропаевой преградила Маша Тропинкина.

– Простите, Кира Юрьевна. Мне строго-настрого запрещено пускать кого-либо без доклада.

– Ну, так доложи, чего ты ждешь?

– Андрей Павлович сейчас занят. Как только он освободится, я сразу же доложу.

А вот это был уже явный перебор, * это было, как указание Кире ее места в компании, и этого она стерпеть не смогла, оттолкнула Марию и распахнула двери в кабинет. Увиденное повергло Воропаеву в шок, если не в кому. На президентском кресле, за президентским столом, уткнувшись в президентский компьютер, восседала очкастая мымра Пушкарева с заклеенной марлевой повязкой левой щекой, и что-то воодушевленно говорила, а Андрей с Романом чуть ли не в глубоком поклоне склонились над ней, внимая этой уродине, как гласу Божьему. Может Кире и удалось бы разобрать, что они так восторженно обсуждают, ведь никто даже головы на нее не поднял, ее прихода попросту не заметили, но все карты спутала Тропинкина, ввалившаяся в кабинет следом за мадемуазель КирА.

– Андрей Павлович, я не впускала, Кира Юрьевна сама вошла, оттолкнув меня.

Катя вскочила с президентского кресла и быстренько скрылась в каморке, Ромка выпрямился и попытался сделать серьезное лицо, но ему это удавалось плохо, его губы, растянутые в радостной улыбке никак не хотели ему подчиняться, а Андрей тут же сел в нагретое Катюшей кресло, развалился вальяжно и заговорил, не обращая никакого внимания на Кирюшу.

– Ничего, Машенька. Я понимаю, что танка голыми руками не остановишь. Сделайте нам три чашечки кофе, пожалуйста. И успокойтесь, я ни в чем вас не виню.

Кира очень хотела сдержаться. Видит Бог, очень-очень хотела, тем более, что у нее было определенное задание, данное матерью, но Андрей сам спровоцировал ее на скандал, обозвав танком.

– Вот как ты заговорил, Андрюшенька?! Я у тебя теперь и танк, и входить мне к тебе без доклада не велено, и вообще, я у тебя враг номер один. И это после всего, что я для тебя сделала?

– Очень интересно. И что же ты для меня сделала?

– Я? Ты что всерьез спрашиваешь? Да если бы не я, тебя бы уже давным-давно уничтожили.

– Кто это хотел меня уничтожить? От кого ты спасала меня, Кирюша?

– Мои ро… – Кира прикусила язык, но было поздно.

– Роман, будешь свидетелем. Сегодня же нужно подать заявление в милицию об угрозах для жизни.

– Андрей, давай поговорим, как взрослые люди. Наедине. Мне есть, что сказать тебе.

– Нет, Кирюша, до тех пор, пока ты не извинишься перед Катей, мне говорить с тобой не о чем. Тем более наедине. От вашего семейства можно ожидать всего, чего угодно. А от тебя тем более. Отравить ты меня уже пыталась, изнасиловать пыталась, Катерине в волосы вцепиться пыталась. Так что Ромка никуда не пойдет. Есть что сказать, говори при нем.

– Андрей Павлович, ваш кофе, – Маша поставила три чашечки кофе на подносе на стол и вышла, плотно притворив за собой дверь.

Андрей взял одну чашку, вторую подал Роману, а за третьей Кира сама протянула руку, но Жданов опередил ее, забрав третью чашку с подноса.

– Это не тебе, Кира. Ты забыла, что я объявил тебя персоной нон грата в президентском кабинете? Катенька, кофе будете? – крикнул он.

– Да, спасибо.

– Несу, – Андрей отнес чашку в каморку и вернулся на свое место. – Если тебе есть что сказать – говори. Если нет, то не мешай нам работать.

– Тебе доставляет удовольствие унижать меня?

– Нет! Видно, тебе доставляет удовольствие унижаться.

– У меня только три вопроса, – Кира вроде даже успокоилась, по крайней мере кричать перестала. – Скажи, ты все еще готов взять Викторию на работу?

– Если она осилила делопроизводство и Office XP, то без сомнения. Я свое слово держу.

– Спасибо.

– Дальше.

– Что дальше?

– У тебя было три вопроса. Ты задала один. Вот я и прошу, давай дальше, мне некогда.

– Ты все так же настаиваешь, чтобы я извинилась перед ней? – Кира показала рукой на каморку.

– Мне, как впрочем и Кате, все равно. Хочешь извиняйся, не хочешь не извиняйся. Это дело твоей совести.

– Но ты изменишь свое отношение ко мне, если я извинюсь?

– Нет! Ты же не от души станешь извиняться, правда?

– Правда! – снова сорвалась в крик Воропаева. – Правда! Посмотри на себя, Жданов! Эта кикимора подчинила тебя. Ты уже и от Сашки с мамой требуешь извинений. Знаешь что? Нас это все достало! Не хочешь по-хорошему – я еду к отцу!

– Скатертью дорога, Кирочка. А сейчас освободи кабинет, не мешай работать.

– Сколько времени еще я не смогу занимать свой кабинет? До каких пор будет длится этот бардак?

– Еще два дня, Кирюша. Послезавтра в одиннадцать прошу тебя прийти на совещание по итогам аудита.

– Мама с Сашей и Кристина тоже должны прийти?

– Нет. Но если они изъявят такое желание, то пусть свяжутся с нашими юристами. Я не знаю, позволено ли им посещать «Zimaletto».

– Ты за все нам ответишь, Жданов. За все. И ты, и твоя макака.

Кира вышла из кабинета, со всей силы хлопнула дверью и полезла в сумочку за мобильным.

– Мама, тут все ужасно. Мне кажется, что нам нужно съездить к отцу, рассказать ему последние события. Вдруг он одумается.

– Это прекрасная мысль, Кирюша. Мы с Сашей дождемся тебя и сразу же выедем к папе.

Забегая вперед, хочу сказать, что поездка не принесла никаких результатов. Доехать-то до Валуйского Успенского Николаевского мужского монастыря Воропаевы доехали, да только отец Михаил не дал им встретиться с послушником Юрием, готовящимся принять постриг и наречение нового имени. Он мол сейчас отошел от мирских дел, и не нужно его тревожить. И никакие слезы, никакие уговоры и угрозы, а так же попытка Сашкой подкупить отца Михаила, не смогли повлиять на его решение.

***

В четверг в девять утра Катя с Андреем прочли заключение аудиторской комиссии, срочно пригласили в президентский кабинет Ромку, который, как это не покажется странным, вот уже несколько дней не опаздывал на работу, да и в рабочее время не баклуши бил, а принимал самое деятельное участие в обсуждении антикризисных мероприятий. Более того, внес одно довольно интересное предложение.

Ромка пришел незамедлительно и тут же включился в обсуждение повестки дня совещания. Правда, все больше хватался за голову, спрашивал: «А не слишком ли круто ты берешь, Андрюха»? Закатывал глаза и, вообще, всячески демонстрировал, что он опасается таких крутых мер. Хотя в конце концов проголосовал «за» по всем пунктам.

Ровно в одиннадцать, секунда в секунду президент и его свита вошли из кабинета в конференц-зал… Совершенно пустой зал… Казалось, что дисциплина обязательна только на этой троицы.

– Я сейчас все выясню, Андрей Павлович, – Катя убежала в приемную. – Маша, начальники отделов оповещены о совещании?

– Конечно, Катюша. Просто задерживаются.

– Понятно. Машенька, обеспечь немедленную явку всех в конференц-зал. И вот еще что, пусть Пончева и Буйо никуда со своих рабочих мест не отлучаются. Это важно.

– Будет сделано, Катюша, – Тропинкина шутливо приложила руку к голове, словно отдавала честь.

– И ты, Маша, никуда не исчезай, ты тоже можешь понадобиться.

– Слушаю и повинуюсь, – улыбнулась секретарша.

Катя побежала назад в конференц-зал.

– Это даже хорошо, что они опаздывают, легче будет начать разговор, – Ромка хоть и хорохорился, но чувствовалось, что он в нервном перенапряжении. Андрей же, напротив, был спокоен и расслаблен.

– Бонжорно, амигос, – сияя улыбкой и идеально гладкой лысиной в конференц-зал кузнечиком впрыгнул мсье «ошиломисимо», Урядов Георгий Юрьевич.

– Одиннадцать десять, – констатировал Малиновский. – Жорик, ты действительно считаешь, что у президента так много свободного времени, что десять минуть туда, десять сюда, это пустяки?

– Ромио, что ты придираешься к мелочам? Между прочим, я пришел далеко не последний.

Двери снова распахнулись и на пороге появились Ярослав Борисович шепчущийся о чем-то с Кирой Юрьевной.

– Может быть вы уже пройдете и сядете? Почему президент должен вас ждать? – спросил… Урядов.

Андрей только хмыкнул от этой наглости начальника отдела кадров. Подождал пока все рассядутся и только собрался открыть совещание, как дверь снова отворилась.

– Как мЕне надОели все этИ совЕщания. Вы мЕне работАть не даете. Я хОчу работать, но не мОжу. То собранИя, то…

– Милко, сядь на место и помолчи хоть немного, – рыкнул Роман.

– КАкой ты грубЫй, – сказал модельер, но на свое место сел и даже замолчал.

– Добрый всем день, – начал Андрей. – Я не стану выговаривать вам за ваши опоздания. Ни к чему это. Зачем мне воспитывать ненужных ни мне, ни «Zimaletto» людей? Я хочу поставить вас в известность о некоторых выводах аудиторской проверки. Многое мне было ясно и раньше, но на многое у меня открылись глаза только сегодня. Хочу сразу сказать, что все решения, которые я вам озвучу обжалованию не полежат, это окончательные решения, одобренные аудиторской комиссией. Начать я хочу с вас, Георгий Юрьевич.

– О, какая честь! Я в восхищении.

– Погодите восхищаться, господин Урядов. Вначале послушайте, что я вам хочу сказать. То, что вы набирали работниц по длине ног, я знал. Знал я и то, что ни одна (!), ни одна швея за последний год не была принята на работу без испытания на прочность вашего дивана. Одно это тянет не только на увольнение, но и на уголовное наказание. Вот, – Андрей потряс в воздухе стопкой каких-то листков, – вот заявления иногородних девочек, которых вы склоняли к сексу, используя ваше служебное положение.

– Андрей Павлович, это клевета, – лысина Урядова покрылась мелкими капельками пота и заблестела еще ярче, а вот с всегда загорелого лица краски сошли.

– Серьезно? Клевета? И то, что ни у одной из принятых в последний год нет никаких навыков в шитье, это тоже клевета? И то, что ни одна из них до сих пор не может положить ровную строчку, это тоже клевета? А может клевета то, что некоторые из девочек до сих пор вздрагивают от страха, когда им приходится включить промышленную машину?

– Я этого не знал. В чем же моя вина? – спрашивал Урядов так искренне, что Андрей взорвался.

– Вы хоть у одной проверили документы об окончании швейного училища, или хотя бы каких-нибудь курсов? Нет! И хватит на этом. Перейдем к тому, что обнаружил аудит. За один только год, отдел кадров потратил на премиальные исключительно для молодых и лояльных работниц сто восемьдесят девять тысяч рублей. Премии девушкам давались исключительно после посещения вашего кабинета. Таким образом вы нанесли и моральный ущерб и материальный, оплачивая сексуальные услуги для себя, любимого, деньгами компании. Георгий Юрьевич, вы уволены. Можно без открытия уголовного дела, тогда переговорите с нашими юристами, подпишите все документы о возврате украденных вами денег. Точную сумму подсчитает наша бухгалтерия. Можно с открытием уголовного дела, если вы откажетесь возмещать убытки.

– Без уголовного, пожалуйста, без уголовного.

– Хорошо. Только имейте ввиду, что все выходные пособия работницам, которые будут уволены, потому что не должны были быть приняты, тоже из вашего кармана.

– Я согласен.

– Тогда мы вас больше не задерживаем. Пройдите к себе, соберите вещи и ступайте к юристам…

Комментарий к По итогам аудита…

* перебор, карточный термин в игре “Очко” – русский вариант карточной игры блэкджек, где игрок должен набрать двадцать одно очко. Все, что свыше – перебор.

Иногда вместо перебор говорят двадцать два.

========== По итогам аудита 2 ==========

– Георгий Юрьевич, – в спину уходящему, сказал Андрей. – Я бы на вашем месте поблагодарил Катерину Валерьевну.

– За что? За этот позор?

– Ваше грязное белье я бы в любом случае разворошил, и позор все равно был бы, но если бы не ее заступничество, то у меня был всего один вариант для вас – сообщить обо всем вашей жене, а это куда как страшнее уголовной ответственности.

– Спасибо! Большое спасибо. Вот честное слово, спасибо. Если бы моя хоть что-то узнала, то меня бы и тюрьма не спасла. Спасибо. – Урядов вышел, аккуратно притворив за собой дверь, видно, все же боялся, что Жданов передумает, и тогда ему смерть избавлением покажется.

– Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откроем дамский магазин! * – хихикнул Ромка и все посмотрели на него с недоумением. И то верно, не время и не место было для шуточек. – Простите, это нервное.

– Ярослав Борисович, теперь давайте рассмотрим результаты аудита по вашему отделу.

– Андрей Павлович, я знаю все, что вы хотите сказать. Нет, правда, знаю. Только можно вначале скажу я? Пожалуйста.

– Ну, говорите, если есть что. – Андрей пожал плечами и присел.

– Я постараюсь коротко, очень коротко, – лицо Ветрова стало спокойным и безмятежным. Он даже заулыбался. – Я хотел поблагодарить Катерину Валерьевну, но теперь даже не знаю, что и делать, кого благодарить. Андрей Павлович, наверное, все-таки вас. Ведь вы в любом случае освободили бы меня из тюрьмы. Не с помощью Пушкаревой, так с чьей-то другой помощью. Спасибо, Андрей.

– Ярик, что за маскарад?

– Это не маскарад. Я действительно очень тебе благодарен. Пять лет назад я попал в плен, а сегодня… Сегодня вышла амнистия, даже если я сяду в тюрьму.

– Ярослав Борисович, нас утомили ваши аллегории. Прекращайте вещать. – Кира в гневе разве что ножкой не топнула.

– Нет-нет, – кажется Андрей начал что-то понимать, – продолжай, Ярослав.

– Я хороший финансист. Я правда очень хороший финансист. И это заметил Павел Олегович. Первым заметил. И перевел меня, вчерашнего студента сначала в старшие финансисты, а потом настоял на том, чтобы именно я был назначен финансовым директором. А потом я предал Павла Олеговича. Я, конечно же, подлец, мне нет оправдания, но я и не оправдываюсь. Я просто сегодня вышел из плена. – Ветров помолчал, словно готовясь к прыжку с парашютом. – Я не буду называть ее имени. Ни за что. Думайте что хотите, можете думать, что это Светлана Антоновна, можете думать, что это Кира, можете думать, что это какое-то третье лицо. Скажу одно – это была женщина, которая любила Александра Юрьевича. А я полюбил ее. Она и сейчас может вить из меня веревки, за один ее мимолетный взгляд я разворую все ваше «Zimaletto», Андрей Павлович, и еще радоваться буду, что сумел оказаться ей полезным.

– Ты говоришь о Кире? – спросил Роман.

– Я же сказал, что не назову ее имени. Да, я украл сумасшедшую сумму и списал кражу на Павла Олеговича, я брал откаты, заключал невыгодные сделки, проводил платежки с прилично завышенными цифрами. Да я бы делал это и дальше, если бы вы меня не остановили. Теперь я ей ничем не смогу быть полезен и она оставит меня, наконец, в покое. Она убила во мне все, как назло, не сумев убить мою совесть. И моя жизнь превратилась в ад. В любой настоящей тюрьме мне будет легче, мне не придется воровать. Поэтому я и говорю вам спасибо, Андрей Павлович. С сегодняшнего дня я свободен. И простите меня за отца, они все равно подставили бы его, с моей помощью или без.

– Бог простит, я не могу. – Жданов отвел глаза.

– Ярослав, ты готов вернуть все, что наворовал? Тогда может быть…

– Роман Дмитриевич, – перебила Малиновского Катя. – Не может быть. Просто потому, что ему нечего возвращать. Разве вы не поняли, что все отдавалось той женщине, которую любит Ярослав Борисович?

О, эти романтичные девичьи натуры! Катя, растроганная такой большой любовью, этого, сухого на вид, человека, смотрела на Андрея умоляюще, словно просила его пощадить влюбленного. Жданову даже интересно стало, что скажет по этому поводу Лита.

Может, он и пощадил бы Ветрова, если бы тот назвал имя женщины. Это имя было Андрею необходимо, это было имя той самой, из балласта, и назови его Ярослав, избавиться от нее стало бы намного легче. И никакая Клочкова уже не понадобилась бы.

– Ярослав, я готов не сообщать о результатах аудита в милицию в обмен на имя, – честно сказал Жданов, но Ветров отрицательно помотал головой. – Ну, что же, возможно, со следователем ты будешь более откровенным. Не передумал?

– Нет.

– Тогда извини. – Андрей снял трубку. – Сергей Сергеевич, действуйте, как договорились.

– Меня сейчас арестуют?

– Думаю, что задержат, а уж арестуют, или вы будете сотрудничать со следствием, это будет ваш выбор.

– Какая же ты сволочь, Жданов, – неожиданно в сердцах сказала Кира. – Спрашивал у человека имя, сказал, что готов не сообщать о результатах аудита в милицию, а сам заранее сообщил обо всем, и даже пригласил сюда ментов.

– Не ментов, гражданочка, а милиционеров, – сказал входящий в этот момент в конференц-зал высокий плотный мужчина в штатском. – Разрешите представиться. Следователь городской прокуратуры по экономическим преступлениям, майор Страхов, – он предъявил свое удостоверение и продолжил, теперь уже обращаясь к Кире. – Зря вы так. Андрей Павлович хотел обойтись без открытия уголовных дел, иначе вы все заседали бы не тут, а в моем кабинете. У нас была договоренность, что он подает заявление, а мы открываем дело только если Жданову не удастся договориться. И только на того, с кем разговора, так сказать, по душам не получится.

– Вы только гляньте, какие мы благородные, – истерически хохотнула Воропаева. – Просто сам Господь Бог! Сами решаем кого казнить, кого миловать. Может и на меня уголовное дело откроешь?

– Я уголовных дел, Кирюша, не открываю. Я только заявление подаю о совершенном преступлении.

– Давайте вы будете выяснять отношения, после моего ухода, договорились? – Спросил Страхов. – Кто кандидат, Андрей Павлович?

– Ветров Ярослав Борисович.

– Кто у нас тут Ветров?

– Я, – сказал Ярик и даже руку поднял, словно находился на уроке и просил учителя вызвать его к доске.

– Тогда пройдемте.

Ярослав все-таки назвал имя своей возлюбленной, при этом он ничего никому не сказал, но уже у самой двери он обернулся и мимолетно глянул на Киру. И столько любви, столько восхищения было в этом прощальном взгляде, что Андрей, не колеблясь, в список «добрых» дел для Судного Дня Воропаевых вписал еще одну строку.

– Теперь ты мне будешь устраивать судилище? Да? – Киру тянуло на скандал. – Или, может, возьмешься за своего дружка? А может, еще и Милко в тюрьму отправишь?

– Милко не ворОвал, Милко ничЕго не ворОвал, зАчем мЕня в тЮрьму?

– Милко, успокойся, никто тебе не предъявляет обвинений в воровстве. Ты абсолютно, ты кристально честный человек. И все же нам с тобой придется или расстаться, или изменить, кардинально изменить работу твоего отдела.

– ПочЕму? Я в чем винОват?

– В том, что ты гений, Милко, – вставила свои пять копеек Воропаева. – А Жданов себя чувствует значимым только в окружении серости. Посмотри на его помощницу, и тебе все станет ясно. На фоне с этой серой мыши…

– Заткнись, дрянь, – не дал ей договорить Андрей. – Отправила человека в тюрьму и хоть бы мускул дернулся. Тебе очень льстило, что тебя так любят, да? И ты еще смеешь говорить про какой-то фон?

– Знаешь что, Андрей… Я не твоя подчиненная, я акционер, и слушать оскорбления я не намерена.

– А оскорблять можно только подчиненных? Это твоя логика? Для этого ты хочешь быть начальницей? Чтобы безнаказанно оскорблять людей? Значит, мне придется лишить гадюку ее змеиного яда. Кира Юрьевна, вы уволены! – надо было видеть, с каким удовольствием произнес Андрей последние четыре слова.

– Ага, еще открой на меня уголовное дело!

– Запросто. Кирочка, а куда подевалась партия товара отправленная тобой в Санкт Петербургский филиал двадцать третьего марта две тысячи третьего года и не дошедшая до пункта назначения, зато появившаяся в разных бутиках с совсем другими ярлычками? Причем в Москве, а не в Питере. И сильно затруднившая «Zimaletto» торговлю этой партией.

– Андрей! Что ты тАкое говОришь? Это коллекцИя «ОбнОвление»?

– Да, Милко, именно «Обновление». Кира Юрьевна продала партию товара, предназначенную для поставок в Питер, барыгам в Москве, причем за наличные. Они поменяли ярлычки на «Marina Rinaldi» и продавали твою коллекцию по более низким ценам. «Zimaletto» осталась в дураках, зато СашЕнька двадцать пятого марта смог уплатить свой карточный долг, а Кристина двадцать четвертого смогла вылететь вместе с Кирюшей в Ниццу на отдых.

– КирОчка! Как ты мОгла? «Marina Rinaldi»? Ты выдАвала мОих детОчек за тряпки MarinЫ Rinaldi? Какй ужАс!

– Андрей врет! Милко, это ложь, не слушай его. – Кира была бледна, как мел, но старалась держаться уверенно. – Жданов, ты ответишь мне за эту клевету.

– Это не клевета, Кирюша. И ты это знаешь не хуже меня. Еще тогда же, в две тысячи третьем году, Юрий Александрович расследовал, куда девалась партия товара. И замял дело, когда выяснил, что это его собственная семейка подворовывает. Замять-то замял, да документы в милицейских архивах сохранились. Мне их поднять? Или ты предпочитаешь быть уволенной? И даже не по статье, заметь. Цени мою доброту.

– Андрей, ты должен меня понять. Саша мой брат, он болен. Понимаешь? Болен! Разве ты не помог бы брату?

– Помог бы. Обязательно помог бы. Но за свой собственный счет. Отправил бы его лечиться.

– Ты, правда, хочешь меня уволить?

– Нет, не хочу! – сказал Андрей, и Кира расплылась в улыбке. – Не хочу! Уже уволил. Ступай собери вещи и чтобы до Совета директоров я тебя здесь больше не видел. Ясно? Один раз появишься в неурочное время в «Zimaletto», и я сразу направляюсь в милицию.

– Жданов, не делай этого. Ты пожалеешь, Жданов, – и столько угрозы было в ее голосе, что Андрей, взглянув на Катю, резко поменял свое решение.

– Знаешь, Кира, а я уже пожалел. Тебя нельзя отпускать, тебя сажать нужно, благо у меня есть доказательства по нескольким эпизодам. Будешь сидеть, милая. Отравить ты меня уже пыталась, так что от тебя можно ожидать чего угодно.

– Кира пыталась тебя отравить? – вскричал Ромка.

– КирОчка! Это правдА? – вскричал Милко и даже глаза закатил.

Жданов взялся за трубку телефона.

– Нет, Андрей, я прошу тебя. Я тебя умоляю.

– Хватит! Я устал от твоих угроз. Устал от твоих козней, устал от тебя и от всей вашей семейки. Хватит! – Андрей сбросил Кирину руку. – Сергей Сергеевич, нам снова нужна ваша помощь.

Через пять минут Киру, устроившую истерику и пытавшуюся отбиться от майора всеми подручными средствами, наградили наручниками за сопротивление властям и под белы ручки вывели из конференц-зала.

Андрей посмотрел на Милко и сразу понял, что можно праздновать победу. Еще не вступая в поединок с маэстро, он выиграл этот бой. Литка все-таки гений! Она была права, именно Милко нужно было оставлять на закуску, чтобы он убедился, что никто с ним шутить не будет и проиграл заранее.

– Милко, ты гений, – начал Андрей. – Ты гениальный художник и ты гениальный модельер.

– СпасибО, Андрюша. Я знал, что ты умеЕшь цЕнить прекраснОе.

– Ты не дослушал меня, Милочко. Да ты гений. И все-таки нам придется расстаться.

– Как? Но почЕму?

– Твои коллекции великолепны. Только они раз от раза все дороже и все менее окупаемы. Искусство ради искусства! А «Zimaletto» практически разорено. Нам не по-карману содержать гения. Но ты на компромиссы никогда не пойдешь. Поэтому и только поэтому мы вынуждены с тобой расстаться.

– Ты что же думАешь? Что Милко не понИмает, что тАкое коммерцИя? Что Милко не пОймет тЕбя и не пОйдет на компрОмисс? Нет, Андрюша! Милко тожЕ очЕнь любИт «Zimaletto», и Милко пОйдет на соглАшение. ГовОри, что нужнО делать.

– Во-первых, модели для примерок.

– Нет! ТолькО не этО!

– Ну, вот, а говорил, что готов идти на компромисс. Видишь, я оказался прав.

– ХорОшо. говОри. ГовОри все. Потом я скАжу, что я гОтов.

– Моделей для примерок не будет, Милко. Совсем не будет. Кроме последней, генеральной, так сказать, примерки. Но и на нее будут вызываться не просто не самые дорогие модели, а только начинающие.

– Мне могУт принЕсти капЕльки?

– Сколько хочешь. На этом мы экономить не будем, – улыбнулся Андрей. – Машенька, принесите нам валерьянку. Пойдем дальше. Милочко, если ты шьешь платье с четырьмя слоями юбок. То только верхняя может быть из креп-шелка, а три нижних слоя вполне можно шить из креп-сатина, или креп-жоржета, которые тоже натуральные ткани, но в три-четыре раза дешевле.

– Но юбка не будЕт так стрУиться.

– Значит она будет струиться чуть по-другому. Но на нее можно будет поставить реальную цену, а не повесить ярлык «музейный экспонат». Теперь вот еще что… Тебе придется расширить коридор размеров и роста.

– Что? Ой! КапЕльки тут не поможут! Мне скорАя нужна.

– Да, и никаких капризов!

– А мОя зарплатА?

– Она неизменна. «Zimaletto» умеет ценить гениев.

– Ты варвАр, Андрюша. Но я лЮблю «Zimaletto». И я согласЕн.

– Очень хорошо. – Андрей протянул руку Милко. Тот неожиданно покраснел и протянул руку так, что Жданов пожалел о своем порыве.

– По рУкам! Я мОгу идти?

– Нет, Милко. У нас есть еще несколько вопросов. Маша, пригласите в конференц-зал Пончеву, Буйо и Зорькина. Этот парень сидит в кабинете Катерины Валерьевны.

– Хорошо, Андрей Павлович, – ответила Тропинкина, и уже через несколько минут в комнату входили все приглашенные…

Комментарий к По итогам аудита 2

* Цитата из “Мастер и Маргарита” М. Булгакова.

========== Перестановка сил… ==========

– Андрей Павлович, вызывали? – спросила Амура Буйо, самая бойкая из всех вошедших.

– Да, проходите, присаживайтесь. Разговор у нас не двухминутный, не очень простой, и невероятно серьезный.

– Андрей Палыч, а что случилось? – Пончева, как всегда в минуты волнения, до урчания в желудке захотела есть.

– Давайте вы все присядете и мы с вами спокойно поговорим, – вклинилась Катя. – Во-первых, разрешите вам всем представить Николая Антоновича Зорькина.

– Здравствуйте! – молодой человек с взлохмаченными волосами, тонкой шеей, торчащей из ворота рубашки как леденец на палочке из кулачка ребенка, и в очках, чем-то похожих на Катины, привстал и раскланялся.

– Здравствуйте, – почти хором сказали все, кроме Милко.

– Милко, а ты что же не здороваешься? – спросил Андрей.

– Так спЕрва узнать надО, кто это.

– Николай Антонович с сегодняшнего дня – исполняющий обязанности финансового директора. Правда, пока с испытательным сроком. Но если он сумеет себя хорошо зарекомендовать, то через месяц станет финансовым директором.

– Вот черЕз месЯц я с ним и поздОроваюсь. А пОка это кАкой-то птЕнец.

– Милко, я совсем забыл сказать тебе еще кое-что. Именно от Николая Антоновича будут зависеть твои зарплата и премии, да и вообще бюджет твоего отдела. Так может ему через месяц и начать тобой заниматься, когда оперится?

– А прИ чем здесь…

– А при том, что свое хамство засунь-ка ты, дорогой мой, куда подальше. И вообще, Николай Антонович, близкий друг нашей Катюши, второго, между прочим, человека в «Zimaletto».

– ПушкАрева для мЕня не автОритет. ТакиЕ, как Она не дОлжны работАть в нашЕй компанИи. У нас дОлжны работАть бабОчки, а не рУчные обезьянки.

– Все сказал? Жаль, а мне показалось, что мы сработаемся. Я ошибся. Милко, ты прости, я очень ценю тебя, как профессионала и художника, но как человек, ты говно, Милко. А значит, расставаться нам все-таки придется. Найти хорошего модельера будет очень сложно, но и ты не вариант. Мне нужна команда единомышленников, а не тянущие одеяло на себя снобы. Так что иди собирай вещи, Милко.

– Ты мЕня увОльняешь? Вот из-за нЕе? Вот из-за нЕе?

– Совершенно верно. Я увольняю тебя из-за твоего отношения к Кате и к другим работникам компании. Я уже объяснял это Роману. Могу и тебе попробовать объяснить. Эта девушка пытается сохранить компанию, а ты делаешь все для ее развала, что-то не умышленно, а что-то потому что хам и сноб. Так кто из вас должен остаться, а кто уйти? Таких модельеров как ты, найти очень сложно. Очень-очень сложно. Но найти таких профессионалов, как Катерина Валерьевна, вообще невозможно. Так что ты не оставил мне выбора.

– Андрей Павлович, мне кажется…

– Если вам, Катя кажется, то креститесь. Я всех предупреждаю, отныне и навсегда в «Zimaletto» будет царить уважение друг к другу. Мне некомфортно работать в атмосфере хамства, склок, сплетен и разгильдяйства. Кому не нравятся эти мои требования, может писать заявление по собственному желанию. Милко, я жду от тебя заявление.

– Это нечестнО, кОгда я скАзал глупОсть, ты Еще не двигАл тАкие условИя.

– Не выдвигал, – машинально поправила Катя.

– Да, так есть. Не выдвИгал.

– Ага, и поэтому ты не знал, что хамить, тем более женщине, это не есть хорошо?