Текст книги "Bеsame mucho (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Катюша! – к столику подошел Михаил. – Комплимент от…

– Шеф-повара! – просияла Пушкаева.

– Не угадала, комплимент от меня. Я сам приготовил для вас «сroquembouche»*

– «Сroquembouche»? Мишенька, да когда ты только успел? – О, как, «Мишенька», и не больше, и не меньше.

– Пока вы ужинали, наслаждались джазом и беседовали. Но это еще не все комплименты от меня. Внимательно слушай кому и что будут петь. Вon appétit, Андрей Павлович.

– Спасибо, я не люблю сладкого, – пробурчал я. Этот Борщев меня почему-то ужасно раздражал.

– Значит, Катюше больше достанется, – премило улыбнулся он, обнажая белоснежные зубы.

Саксофонист на маленькой, словно игрушечной эстраде взял первые ноты, зал, как по мановению волшебной палочки, преобразился, посетители даже еду отодвинули и повернулись с невысокому смуглому довольно молодому саксофонисту. И тут случилось неожиданное, Михаил подошел к эстраде, взял микрофон, на долю секунды прикрыл глаза и запел:

Besame,

Besame mucho.

Como si fuera esta noche

La ultima vez.

Besame, besame mucho.

Que tengo miedo a perderte

Perderte despues.

Он пел и шел к нашему столику, Катины щеки, всегда такие серые и землистые, заполыхали ярким жаром, а глаза засияли так, что куда-то пропали и ее нелепые очки, и брекеты, и мышиные серенькие косички, передо мной, как в проявителе, появилась милая, застенчивая и в то же время страстная, темпераментная, влюбленная то ли в музыку, то ли в певца девушка. Я даже подумать не успел, что делаю, как выпалил:

– Катенька, давайте потанцуем.

– С вами? – глаза ее расширились. – А вы умеете?

– Я постараюсь, давайте, по крайней мере, попробуем.

– Давайте.

Черт возьми, даже сейчас, спустя почти четыре месяца, я не могу осознать, что же тогда произошло. Я хорошо понимаю, что пригласил ее, чтобы не дать возможности ей потанцевать с этим самым Мишенькой, уж больно далеко это «Целуй меня крепче», могло увести Катерину от меня, причем увести вместе с «Zimaletto». Какая разница, как зовут соперника, Николай ли, Михаил ли? Можно подумать, что Борщеву мне будет гораздо приятнее подарить компанию, чем Зорькину. Фиг им, а не борщ на заре в моем президентском кабинете, я и сам отведать его там не дурак. Тут все понятно, не правда ли? А вот то, что случилось, когда я обнял Катю за талию и повел, я не понял и по сей день.

Ну, во-первых, и это, пожалуй, самое удивительное, мне не только не было стыдно, за внешний вид Кати, а я как бы даже гордился тем, что увел ее из-под носа такого презентабельного соперника. Во-вторых, я действительно перестал видеть, как она выглядит и танцевал с удовольствием, тем более, что двигалась Катюша прекрасно. А в-третьих, обняв девушку и прижав ее к себе… я почему-то очень заволновался и даже завелся, вот танец и получился живым, жарким, по-южно американски с полной отдачей страстным.

Вот этого-то я и не могу понять до сих пор. Ну, не нравилась она мне тогда, как женщина, даже, как партнерша по танцу, она совершенно была мне не нужна. Да, танцевать я любил и умел, но у меня к тому времени уже была своя, профессиональная партнерша – Кира, проведшая все свое детство в балетном классе. Иногда на показах, если моя невеста устраивала какой-нибудь скандал, я, чтобы заткнуть ее или сгладить неприятное впечатление у публики от только что увиденной ссоры, вытаскивал невесту на середину демонстрационного зала, и мы танцевали. Всегда красиво, всегда отрепетировано и никогда… страстно.

А тут… Сам не понимаю, что происходило. Завелся так, что на последних аккордах музыки даже не соображая, что я делаю, я прижался губами, к Катиным губам. Это нельзя было назвать поцелуем, никак нельзя, ну, разве что братским, но Пушкарева вспыхнула, оттолкнула меня, при этом испуганно посмотрев в сторону Михаила, который как раз в этот момент говорил в микрофон, что он посвятил эту песню самой умной, самой доброй и вообще самой-самой девушке. Говорил так завуалированно и витиевато, что фиг его знает, кому он пел панегирик, своей ли помощнице, своей ли подруге, а может, своей… возлюбленной?

– Что вы делаете? Зачем? – Катя вот-вот готова была заплакать, схватила свое пальтишко и бросилась к выходу из «Jazz-кафе» так, как будто повторился ее вчерашний кошмар с Ромкой.

Я даже растерялся. Ну, ничего ведь похожего на вчерашнее грубое приставание Малиновского и близко не было. А это касание губами… ну, так песня такая. О, Господи, эта девчонка своей непредсказуемостью и выбрыками сорвет крышу любому, но тем она и интересна. Ведь не просто так Михаил смотрел на меня сейчас хмуро, грозно подходя к столику.

– Что случилось? – ничуть не скрывая готовности немедленно дать отпор «обидчику» Катеньки, спросил он.

– Ничего не случилось. И вообще, какое ваше дело? Ваше дело комплиментами клиентов задабривать.

– А вот хамить не надо… Впрочем, если вам так легче пережить полный провал, то милости прошу, – он неожиданно рассмеялся, и это было куда как неприятнее его сжатых кулаков.

– Счет, пожалуйста, – ледяным тоном потребовал я.

– Все уже оплачено, вы ничего не должны.

– Я привык за себя платить сам.

– Понимаю, обидно, когда тебя ужинает женщина. Если хочешь, можешь заплатить за себя, – он сделал жест рукой, к нам тут же подошел метрдотель, – Принеси, пожалуйста счет, – показал один палец и кивнул на меня головой.

Меня это взбесило, я что за Катю не могу заплатить? Что за барско-холуйские замашки у этого поваренка, что за манера демонстрировать, что он тут хозяин? Да, хозяин своему кабаку, но никак не мне, и никак не моей помощнице.

– Принеси-ка, любезный, полный счет.

– Я не беру денег, за угощение гостей, – поджал губы Борщев.

– А я всегда сам плачу за женщин, которых приглашаю, – полез в бутылку и я, – впрочем, могу расплатиться чаевыми, – я достал двести долларов и небрежно бросил их на столик.

– Сам-то понимаешь, что сейчас сделал? – губы у Михаила побелели. – Катя тебе не девка, чтобы ты со своего барского плеча швырял за нее деньги, как за девицу легкого поведения, которую сейчас повезешь ночевать, раз поужинал ее. Забери деньги.

К нам аккуратно приближались два охранника, и мне стало смешно.

– Храбрый, под такой защитой? Да?

– Думай, что хочешь. Возьми деньги и пошел вон. Я не позволю тебе унижать Катерину.

– Да пошел ты сам куда подальше.

Я развернулся и хотел уже идти к выходу, но с двух сторон меня схватили под руки словно стальными клещами. Ну и амбалов завел себе этот Борщев. Я попытался вывернуться, но у меня ничего не получилось и поваренок, сам забрав деньги со стола, вложил мне их во внутренний карман пиджака, после чего, меня слегка подтолкнули к выходу.

– Не вздумай отыгрываться на Катюше. Это не по-мужски и не по-людски, а работа ее всегда ждет, так что… – он еще посмел похлопать меня по спине, засранец.

– Так что не лезь не в свое дело, тебя это не касается, – рявкнул я, но никакой уверенности, что он это услышал у меня не было.

Оставить последнее слово за Михаилом я никак не мог и, проходя мимо саксофониста, положил деньги ему в карман.

– Спасибо за вашу игру, – пробормотал я и поспешил к выходной двери. Музыкант почтительно кивнул мне головой, это меня слегка успокоило, и на улицу я вышел уже почти в благодушном настроении, которое сразу же куда-то улетучилось, как только я заметил, что Кати нигде нет. Исчезла, не дожидаясь ни меня, ни моего тремпа. И куда она теперь поехала за утешением от второго насильника за два дня? «К Зорькину, куда же еще», – шепнул мне внутренний голос.

Вот тебе и серая мышка. Прямо-таки не невзрачная секретарша, а роковая женщина! Кажется, я тоже, как и Ромка, начинал ее побаиваться…

Первым делом нужно было выяснить, что Катя добралась до дома без приключений, но сколько я не пытался дозвониться до нее, я все время натыкался на металлический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Да черт ее побери, не хочет разговаривать – не надо, но почему я, вместо того, чтобы ехать к себе и отдыхать, должен волноваться за то, как добралась до дома моя секретарша? И я уже был готов проверить ее благополучное возвращение опытным путем, но к счастью, вовремя сообразил, что кроме мобильного телефона, у Катерины есть еще и домашний. И слава Богу, что к нему подошла именно она, а не ее ненормальный папенька, от которого можно было наслушаться всего, чего угодно.

– Алло!

– Катерина Валерьевна, – строго и официально начал я, – почему у вас выключен мобильный? По условиям контракта вы должны быть в зоне доступа постоянно. Мало ли зачем вы мне можете понадобиться.

– Андрей Павлович, – сразу растерялась она. – Мой мобильный разрядился, вы же знаете, что я не могла зарядить его ни ночью, ни сегодня днем, подзарядка была дома, а я…

– Ладно, Бог с ней, с вашей подзарядкой, скажите лучше, как вы добрались домой?

– Спасибо, все нормально, я доехала на автобусе.

– А может, вы объясните, почему сбежали? Чем я вас так обидел, что вы бросились от меня, как от прокаженного? Мы всего лишь танцевали, это было завершением танца, я совсем не хотел вас обидеть, понимаете, Катя? Совсем.

– Понимаю.

– Так что, мир?

– Я с вами, Андрей Павлович, и не ссорилась.

– Так мир?

– Мир! Только никогда так больше не делайте. Никогда! – как-то уж чересчур грозно ответила Пушкарева.

– Хорошо, – усмехнулся я.

Во дает! Да что она о себе вообразила? Что все вокруг спят и видят, как бы слиться в экстазе с брекетами? А может, не вообразила? Может так и есть? Занятная девчонка…

Комментарий к Глава 9

*Крокембуш – Выглядит как конус, состоящий из профитролей с начинкой, скрепляет их сладкий соус или карамель. Сверху крокембуш обычно всячески украшают – миндалем, фруктами, карамелью. Считается праздничным блюдом.

** “Besame Mucho”

https://youtu.be/KgrXoQn4L6U

========== Глава 10 ==========

POV Андрей Жданов.

Как я провел эту ночь, лучше не спрашивайте. Нет, я конечно, задремывал, я даже проваливался в глубокий секундный сон, как в омут, но тут же вздрагивал, покрывался потом, вскрикивал и выныривал из небытия. Что за кошмары меня мучили? А разные кошмары.

Вот Консуэло Веласкес Торрес* сама поет для Кати с Мишей свое «Веsame mucho», а те танцуют, да так, что температура в кафе повышается градусов на десять. Вот финальные импровизации, вот Борщев склоняется к Пушкаревой, целует ее, и она достает из-за спины руку, обнимает этого пижона за шею, а в сжатой ладони, мама дорогая, как факел горит, переливается всеми окнами, башня «Zimaletto», обвязанная красненькой ленточкой, подарочный вариант. Естественно я вздрагиваю, просыпаюсь в поту, и даже кричу со сна.

Зорькина я вообще увидел в образе Николаса Гонсалеса, красавца мужчины. Оно понятно почему так, а не иначе: и там, и там НиколЯ, только фигли он рядом с Катькой делал? Они, в отличие от первого варианта, не танцевали, они просто целовались под эту самую «Веsame mucho». А в финале… О, нет! К факелу моей компании моя же собственная помощница протягивала своему Зорькину-Гонсалесу папочку со всеми документами на право владения «Zimaletto».

Вы думаете, что это все? Ага, как же! Катюха еще не исчерпала весь лимит желающих прибрать ее к рукам, вместе с моей компанией в качестве приданного. И как вы думаете, кто в предутреннем кошмаре стал ее потенциальным партнером? Ни за что не догадаетесь! Ромка! А что такого, почему бы и не он, если он сам сказал:

– «На данный, благодаря жребию, трон рядом с Катей должен взобраться я».

Было такое, или нет? Я вас спрашиваю. Было! А еще вот это:

– «Если уж я стану способен крутить роман с Катюшкой, то угнать твою фирму, я тем более смогу оказаться способен. Представь себе, какому соблазну ты меня подвергаешь? А? Ну, вдруг я не выдержу и поддамся? И захочу компенсировать напрочь загубленную репутацию жирненьким кушем».

Чем занимались Катя с Романом под ту же музыку я вам описывать не собираюсь, но завелся я не по-детски, подскочил не только в поту, но и в… не ваше дело в чем, однако, пришлось идти под душ, охлаждаться. Самым большим моим ужасом этого кошмара было то, что и Ромке Катерина водружала свой, какой-то уже переходящий факел – точную копию башни «Zimaletto». И куда водружала?! Мамочки! Слава Богу, мне хоть деталей не показывали в этих провалах.

А на закуску еще и Сашка, лучший враг, вышел на подмостки, но здесь подробностей я никаких не видел, Господь смилостивился надо мной, я сразу же, как только услышал первые звуки саксофона, увидел, оскалившуюся в зловещей улыбке Воропаевскую рожу в котелке, прижавшую к своей щеке Катину щеку, заорал благим матом и вылетел из кровати пулей.

Больше я не собирался ложиться спать. Сон сном, но ну его на фиг, такое милое отдохновение, меня и так потом весь день преследовало видение: Сашка и Катя прижались щеками, один скалится, другая не менее грозно улыбается, обнажив все тридцать два брекета.

Так начинались ночные кошмары…

***

Утром я первым делом сам побежал в кабинет к Роману, должен же я был ему рассказать о Борщеве? Должен! А о том, что Катенька оказалась девочкой с сюрпризом, и увивается за ней отнюдь не только никому неизвестный Николай Зорькин, а и кое-кто пострашнее, типа Николаса Гонсалеса или Воропаева, не говоря уж о самом Малиновском? Всенепременно должен!

– Палыч, ты что? Ночью не спал, отжигал? Да на тебе лица нет. Это Кирюша тебя так уработала, или раз-два-три, выходи на новенького? – встретил меня Ромка тирадой, от которой голова просто загудела.

– У тебя виски есть?

– Ни фига себе? Вот прямо с утра и виски? Не, ну калорий-то там до дури, только может силы подкрепить чем-нибудь посущественнее? Можно сгонять в «Отцы и Дети». Ну, поехали в «Отцы и Дети», там такую баранину на ребрышках подают… Мммм…

– С утра? – поинтересовался я. – Малина, сделай Божескую милость, заткнись, а?

– Оба-на! А вот это уже интересно, а ну давай колись, что еще Кира учудила?

– При чем тут Кира? Я ее и не видел со вчерашнего.

– Значит, еще отличится, – задумчиво пробормотал Малина, – вот только доберется до тебя, и отличится. Палыч! – вдруг заорал мой вице-балбес. – Спасайся кто может! – схватил свой пиджак, рванул к двери и обернулся. – Давай быстрее, пока Кирюша нас не замела.

Господи, и что бы я делал без Ромки? Если бы я нарвался на невесту, голова бы уже не трещала, а раскалывалась. Да и баранина на ребрышках, пусть и с утра, пусть и после бессонной ночи, но зато под молодое хорошее вино и дружескую беседу, заметно улучшила мое настроение и состояние. И даже башка перестала болеть.

Я был честен, я все рассказал Малине, все-все выложил, как на духу, вплоть до ночных кошмаров. Все, кроме того, как я его самого видел, или видал сегодняшней ночью. О нем я лишь упомянул, мол, и ты был в числе соискателей Катенькиной руки и «Zimaletto», в качестве приданого. Да еще промолчал о том, что Катя объяснила мне почему она жалеет и Киру, и меня. Не знаю почему, но рассказывать об этом было невероятно стыдно.

– Ничего себе! – ошалело почесал голову Ромка. – Андрей, все гораздо серьезнее, чем могло показаться еще вчера. Вот тебе и Катя Пушкарева. Говорил же тебе, что она не так проста, как кажется, а ты… «Я ей верю, она не подведет, не обманет, я ей верю». Вот и вляпались. Все, Палыч, приплыли. Теперь влюбить ее в себя будет недостаточно, её, видишь ли другие принцы тоже любят, теперь придется с ней спать, а может, и жениться на ней. Иначе… Прощай, любимый город, – пропел Малина, – в смысле любимая компания.

– Знаешь, Ромка, а я и сейчас верю Кате. Это ведь все наши домыслы, правильно? Если брать по настоящему счету, она никогда нас не подводила, не подставляла и не предавала. Всегда была за нас… Что ты ухмыляешься? Именно за нас, и за тебя, между прочим, тоже горой. Если бы не она…

– Бла-бла-бла… Я тебе уже позавчера доказывал, что все это делалось для того, чтобы завоевать наше доверие. Все она просчитала, а если сама не доперла, то, как ты сам мог видеть, желающих помочь у нее хоть отбавляй. А как же, и в Москве еще одну точку нужно открыть, и в Питере, а может, и вообще сеть таких «Jazz-кафе» по России открыть. И на это нужны деньги, так почему бы и не твои, вернее не акционеров «Zimaletto»?

– Да потому, что Катюша гений, уж она сможет помочь своему Борщеву, – блин, вот сказал «своему Борщеву» и меня снова в жар бросило, как ночью, ни дать, ни взять климактерический прилив, хоть я и не тетка в возрасте, а как раз наоборот, дядька в самом расцвете сил. – Да-да, и не смотри на меня так. Уж Катя ему и кредит пробьет, и спонсоров организует, можешь не сомневаться, и совесть свою пачкать прикарманиванием нашей фирмы не будет.

Ромка взглянул на меня, как на ребенка малого, покачал головой и тихо так, словно недоумку:

– Да ведь в кредит берутся чужие деньги и на время, а отдавать нужно свои и навсегда. Ты думаешь, что наш экономический гений этого не понимает? Понимает. И вот еще что? Как тебе этот Борщев сказал? «Не вздумай отыгрываться на Катюше. Это не по-мужски и не по-людски, а работа ее всегда ждет, так что…». А теперь скажи-ка мне, Андрюха, нафига Кате вообще понадобилось «Zimaletto», если у нее была потенциальная работа, которая ее до сих пор ждет, и не каким-то твоим помощником, а могла бы, как я понимаю, и компаньонкой быть, или в крайнем случае, начальником финансового отдела в этой сети «Jazz-кафе». И не копейки твои получать, а реальные бабки. Ты-то ей не намного больше, чем уборщице платишь, верно? Так за каким ей так упорно за это место держаться? Вот то-то и оно.

– Так что, ты думаешь, что она…

– Ну, конечно! Вспомни, как тебя в самом начале поразили ее знания о компании. Она все знала, все-все, все просчитала, дождалась удобного случая, и вуаля.

– Значит, придется и правда начать с ней роман? – кровь бросилась в голову.

Эта мысль не была мне противна. Вернее не так! После вчерашнего мне даже хотелось раскусить этот орешек. Мне не было неприятно ни обнять ее, ни поцеловать. А уж танцевать с ней и вовсе было приятно и возбуждающе. Более того, после сегодняшних ночных видений я… Я даже очень не против был бы… Нет, не спать, но… Вон она как с Гонсалесом выплясывала, а потом с Малиновским выгибалась, и это было красиво и эротично. А то, что у нее под ее тряпками скрывается офигенный фигурный потенциал, так это я еще вчера понял, когда обнял ее.

Противно было другое, совсем другое. Катерина не девочка для развлечений, она другая! Она хорошая, добрая, нежная, стеснительная и… и порядочная, голову готов дать на отсечение, что порядочная, даже если ее эти все Миши-Коли и втянули в свои махинации. Ее спасать от них нужно, а я… Вот влюблю ее сейчас в себя, и что потом? Мало того, что эти с ней из-за денег, так еще и я? Мерзко.

– А компанию своих родителей и Воропаевых просрать не мерзко? Дело всей жизни твоего отца! – словно подслушав мои мысли, спросил Ромка.

– Не в этом дело, Малина, совсем не в этом.

– Да? А в чем?

– А если мы ошибаемся? Если она ни сном, ни духом, а мы сломаем девчонке жизнь? Просто так, походя, проедемся танком по чужой судьбе, как тогда?

– А ты не дави танком, – хохотнул Ромка, – ты аккуратно и нежно, чтобы она этот роман на всю жизнь запомнила. Не нахрапом, как этот Миша, а тонко, красиво, романтично, и с правом на отход. Изначально, вот и не будет никаких сломанных судеб.

– Как это, с правом на отход?

– Здрасьте! А у кого это уже есть невеста? Кто это должен жениться, во что бы то ни стало должен?! Вот, кстати, ты говоришь, что веришь Кате, что она порядочная. Вот и давай проверим?

– Ты о чем?

– Палыч, порядочная никогда романа с почти женатым человеком не заведет, а если заведет, то какая она, к черту, порядочная. Логично?

– А если это любовь?

– Какая любовь? Никто пока никого не любит. У нее какой-то Коля, и, прошу заметить, какой-то Миша, что уже не есть хорошо. У тебя Кира. Если Пушкарева такая порядочная, то она сразу скажет тебе «нет», и так скажет, что больше ты к ней и не подойдешь. Вот тогда мы…

– А она вчера уже сказала нет, Ромка.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– А ты про это не говорил.

– Как не говорил, я же рассказывал, что когда выяснял, почему она убежала, я предложил помириться, она согласилась, но очень строго сказала, чтобы я никогда так больше не делал.

– Это она о поцелуе, что ли?

– Ну, да!

– Так это же совсем другое дело. Не ухаживал, конфетки-букетики не дарил, о чувствах не говорил, а туда же, с поцелуями лезешь. Мне она за такое вообще губу прокусила да по роже съездила. Может, она так воспитана, на всяких романтических бреднях? Нет уж, давай-ка ты пройди путь, как по учебнику. Я тебе все распишу, что за чем, когда открыточку подарить, когда шоколадку, а когда и ручку чуть-чуть пожать. Вот если Катя и тогда тебе скажет свое твердое «нет», после научного подхода к делу, мы будем знать, что она действительно порядочная, и что ее опасаться не нужно.

– Ох, Ромка, сдается мне, что я где-то уже похожую историю слышал. Не у Змея ли, соблазняющего Еву, вкусить плод от древа добра и зла ты проходил курс обучения? Помнишь, чем там все дело кончилось?

– А чем тебе на Земле-то плохо? В Раю, знаешь ли, от скуки сдохнуть можно…

Комментарий к Глава 10

* Консуэло Веласкес Торрес автор слов и музыки песни «Веsame mucho»

========== Глава 11 ==========

POV Андрей Жданов.

– Андрей Павлович, ну что же вы? – встретила меня Катерина горестным всплеском рук. – И даже мобильный выключили, нельзя же так.

Глаза у нее были заплаканые, а выражение лица таким, что можно было подумать, будто мы сейчас понесли миллионные убытки. Да, в мое отсутствие могло произойти все, что угодно, но ведь не катастрофа же вселенского разлива, так зачем же поднимать бурю в стакане воды? Я даже рассердился на Катюшу за эту панику.

– А что случилось? Я что, не имею права выйти в туалет? Или я обязан давать отчет в каждом своем шаге?

– В туалет? До двух часов дня? – и глаза у нее стали огромными и испуганными. За мое здоровье взволновалась, что ли? – Вы заболели?

– Катенька, да Господь с вами, я пошутил.

– Пошутил? Вы пошутили? А то, что сегодня в десять должен был решаться вопрос с реструктуризацией долга, нас ждал Шнайдеров, а я… Я… Он не принял меня одну! Все, что я смогла, это передать ему наши бумаги, – это тоже шутка? Да?

Катя очень старалась не заплакать, но глаза у нее покраснели, и пару слезинок все же капнуло ей на щеку.

Кровь бросилась в голову. Она еще меня отчитывает! Она – меня! Да кто, черт побери, чей помощник? Я ее или она моя? Кто должен был обеспечить мою явку в банк? Как задницей перед Борщевым крутить, так это она первая, а как напомнить мне, что в десять у нас встреча в банке, и такая важная встреча, так тут она, как воды в рот набрала? Это-таки была катастрофа вселенского разлива!

И я заорал!..

Так, все, стоп! Не нужно мне рассказывать, что я – скотина, я и сам это знаю не хуже вашего. И даже оправдаться мне перед вами нечем, как впрочем, и перед собой. Вот только история не имеет сослагательного наклонения, я уже орал, я уже был не прав, и я уже ничего не могу отыграть назад, как бы я не раскаивался, как бы я не посыпал голову пеплом, и как бы я потом не сожалел о случившемся.

Я кричал так, что задрожали стены, а стекла в окнах задребезжали, предупреждая, что если я не заткнусь, они рассыпятся на мелкие осколки, но мне плевать было на все предупреждения, я орал, и обвинял в случившемся Катюшу. Господи, чего только я не орал, в каких смертных грехах не обвинял свою помощницу. Она съеживалась под моим криком, мелко дрожала и даже слова в свое оправдание не могла произнести, так начали постукивать ее зубы, хорошо хоть брекетами зафиксированные, иначе бы разлетелись.

– Ты чего орешь так, что у Машки на ресепшене застежка от бюстгальтера лопнула, со звуком взорвавшегося тротила, и Потапкин уже поднял всю службу охраны в ружье? – в кабинет ворвался Малиновский, он мгновенно оценил ситуацию, махнул Катеньке головой, чтобы она скрылась в своем чулане. Она и скрылась, как будто только разрешения и ждала. – Чего орешь, идиот? Ты должен ухаживать, а не горлопанить, – шепнул мне Ромка все еще на веселой ноте, но видно вовремя понял, что мне не до шуток. – Палыч, ты чего? Может тебе виски принести? Ты ж хотел.

– Сам залейся своим виски по уши. Нужно было дать мне виски, когда я просил, а не утаскивать меня в «Отцы и Дети».

– Что-то случилось?

– Что-то? Да нам пипец! А все ты со своими фантазиями, да Катерина, свет, Валерьевна! – рыкнул я, что было силы.

И в то же мгновение горько об этом пожалел, потому как дверь распахнулась без стука, а на пороге сияя голливудской улыбкой и глядя на мир холодными, как лед, глазами возникла Кира. Ладно бы возникла молча, ладно бы не молчала, а просто попыталась разобраться в ситуации, так нет! Ну, как же, станет ли она во что-то вникать, если красная тряпка уже помаячила перед носом, а арена для корриды открыта? Зачем? Она же слышала, что я зол на Катюшу, значит, можно и выступление проповедницы, и публичное осуждение еретиков, и чтение приговора исполнить, и дров для аутодафе в костер инквизиции подложить!

– Теперь ты видишь, что я была права? – так, словно зная, о чем идет речь, без «здрасьте» и «доброе утро», начала вещание моя невеста.

– Кирочка, ты о чем? – сладко, пока я закипал, хотя казалось бы, что дальше некуда, спросил Ромка.

– Я о Пушкаревой! – мило повернула голову в сторону Малиновского Кира и улыбнулась еще шире, хотя и здесь, казалось бы, дальше некуда. – Сколько раз я всем говорила, что ее давно пора уволить? А? – тут она царственно посмотрела на меня. – Но меня же никто не слушает! Никто! И ты, Андрей, в том числе. А я между прочим, не только начальник отдела, я еще и акционер, я еще и твоя невеста, а значит, в самом скором будущем жена президента «Zimaletto»!

Это было хорошо! Нет, это было даже замечательно, это было так нелепо, смешно, театрально и так плохо сыграно, что я неожиданно для себя успокоился. Я вдруг понял, что больше не злюсь. Ни на кого. Ни на Катю, на Киру, ни даже на себя. Ну, не будет реструктуризации долга, значит, Катенька придумает что-то другое, на то она и гений! А не придумает, так придется всем на Совете Директоров рассказать про наши аферы, получить заслуженные люли и отправиться в Тартарары, виски пока еще исправно наливают в каждом баре.

Зато с Кирюшей я сейчас выясню все отношения, да и с Катериной тоже. И не нужно будет больше играть ни на большой, ни на малой сцене, не нужно будет терпеть ни скандал номер один, ни скандал номер два, не нужно будет устраивать нелепый роман с Пушкаревой.

Я не знаю, как называется орган, предупреждающий об опасности, может это и не орган вовсе, а какая-нибудь интуиция, только у Ромки «это самое» было развито гипертрофированно, он всегда успевал смыться за долю секунды до настоящей бури. Вот и сейчас Малиновский только что стоял рядом со мной, фьють, и его уже нет, поминай, как звали.

– О чем ты, Кирочка? За что я должен уволить Катюшу? – не менее сладко чем Малина, спросил я.

– Как за что? Я слышала, как ты на нее кричал! – бум! Граблями-то да по собственному лбу! Аяяй, Кира Юрьевна, как не осторожно.

– Ты все не правильно поняла, милая. Если я и кричал, то только от восторга за проделанную Катенькой работу! Она такой кредит нам пробила, что я не мог…

– Ты все выдумал, я слышала, как ты кричал Ромке: «А все ты со своими фантазиями, да Катерина, свет, Валерьевна»!

– Все правильно, Роман предположил, что нам могут дать кредит, а Катенька его выбила. Так что ни о каком увольнении речи не может и быть. Наоборот, я собираюсь сегодня же, прямо сейчас исправить вопиющую несправедливость, которую я совершил, идя у тебя на поводу.

– Ты это о чем?

– О том, что Клочкова получает зарплату в три раза большую, чем Катерина, а это не просто несправедливо, но и порочно. Людей нужно поощрять за реальную хорошую работу, а не за кумовство. Правильно, милая?

– Ты издеваешься? Мало того, что по компании ползает летучая мышь, отпугивая своим видом само понятие красоты, мало того, что это чучело покрывает все твои похождения со всеми модельками, мало того, что она меня вчера оскорбила, так ты хочешь еще и унизить Викторию? – бум, снова грабли в лоб.

– Чем может унизить Вику прибавление зарплаты Катюше? – искренне удивился я. – Я же не у Клочковой деньги забирать буду, а из фонда заработной платы.

– Ты их уравняешь! Неужели не понятно, что это унизительно? – бум. Ну вот и заветная шишка!

– Что ты сказала? – точка невозврата была пройдена. – Знаешь, а ты права. Ты абсолютно права, это унизительно для Катюши получать за свою работу столько же, сколько получает твоя подружка за ничегонеделание! Так что я прибавлю ей побольше, чтобы не унижать сравнением с Викусей.

– Ты не сделаешь этого!

– И кто мне запретит?

– Я!

– А по какому праву?

– Я уже все тебе объясняла про свои права.

– И ты ошибалась. Зарплата, как и штатное расписание находятся, только в одних руках, в руках президента. Так что извини, ничего ты мне запретить не сможешь.

– Андрей! – в холодных глазах появились слезинки, а может, льдинки, пойди разбери. – Я против, понимаешь? Я против повышения зарплаты Пушкаревой. И закончим об этом.

– Конечно, дорогая, закончим, но зарплату я все равно подниму.

– Не поднимешь! Она мне вчера нахамила!

– Поставь ее в угол. Мы вроде уже закончили этот разговор. Это все?

– Нет, не все, – как-то даже не прокричала, а провизжала Кирюша. Начинался скандал номер один. – Где ты вчера был? Я звонила тебе весь вечер, а ты не брал трубку.

– Не брал, значит не мог или не хотел, – совершенно индифферентно сказал я.

Я даже сам удивился, что говорил так спокойно, будто о вещах само собой разумеющихся. Кирюша поначалу даже о скандале забыла, только заморгала и начала ловить воздух ртом, но потом ничего, опомнилась, видно не поняла еще, что все в наших отношениях переменилось.

– И ты так спокойно заявляешь мне об этом?

– А как я должен тебе об этом заявлять? Со слезой в голосе или с петлей на шее?

– Нет, но… – замолчала в растерянности, но нутро взяло свое. А зря. – Ты! Как ты смеешь? Вместо того, чтобы приехать ко мне еще вчера, извиниться за свое поведение, извиниться за Пушкареву, извиниться за…

– Все, Кирюша, забудь, – сбил я в полете самозаводящуюся истерику.

– О чем?

– Об извинениях.

– В смысле?

– В самом прямом! Никогда больше я не буду перед тобой извиняться не понятно за что, лишь бы было тихо. Никогда больше ты не заставишь меня сказать тебе «прости», если я вины своей не чувствую.

– Как это? А ты не чувствуешь? Ты что? Ты извинялся просто так?

– Да. Тебе же неважно было за что, тебе важно было услышать, что я виновен, и что прошу у тебя прощения. Я тебе это и давал. Но я был неправ, ты – это ты! Дай палец, откусишь руку. Вначале извинения, потом клятвы, что я так больше не буду… И плевать, что я понятия не имею, что я там буду или не буду, главное, заставить согрешить!