Текст книги "Bеsame mucho (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Может, мне удалось бы еще лучше провести переговоры, хотя вроде бы куда уж, но мои мысли постоянно отвлекались от поставщиков, перед глазами почти все время всплывал пакет с сердечками.

Скорее всего, Андрюша, собираясь уехать, оставил мне какой-то сюрприз. Может, даже вместе со звуковым посланием, я же ему сказала, что больше всего буду скучать по его обволакивающему бархатному голосу. Ужасно захотелось посмотреть, что там в пакете. Ведь теперь он не улетает, и запросто может разделить свой сюрприз на части, а может и вообще не отдать. Возможно подарок актуален только при разлуке.

Нет, я прекрасно понимала, что любопытство не порок, но большое свинство, и все же не выдержала, сунула свой нос в пакет, тем более что он даже заклеен был небрежно, так что ничего не стоило вернуть все на место.

Первое, что я увидела, был конверт с надписью: «Инструкция по соблазнению Пушкаревой Е. В», сделанной рукой Малиновского. Больше я уже не думала ни секунды, открыла незапечатанный конверт и достала три, исписанных от руки листка.

«Мой дорогой друг и президент, поскольку ты с детства страдаешь редкой формой склероза. Я снова решил прийти к тебе на помощь. Первую часть плана по укрощению нашего монстра, ты уже выполнил. За что тебе от лица трудового коллектива огромное спасибо! В некотором смысле ты даже герой. Потому, что спать с такой женщиной, как Пушкарёва нормальный мужчина может только под наркозом. Но, не смотря на все твои заслуги, расслабляться рано. Поскольку меня не будет рядом, чтобы напоминать тебе об обязанностях в отношениях нашей страшилы, я подготовил таблицу. Что-то типа меню. Твои действия на завтрак обед и ужин… и ночь… ночь с Пушкарёвой – это самое трудное, но ты уж постарайся!»…

– Катя, к тебе Роман Дмитриевич, он может войти? – раздался голос Тропинкиной.

– Машенька, скажи ему, что я освобожусь через пять минут, – странно, но я сказала это совершенно спокойно.

Затем вскочила, побежала к себе в каморку, отсканировала все три листка и убрала их в свою сумку, быстренько положила «послание» в конверт, а конверт в пакет, запечатала его снова той же наклейкой и убрала в тумбу стола.

К сожалению, я не запомнила, о чем говорила с Романом, единственное, что врезалось в мою память, это Иудин поцелуй. Да-да, прощаясь, Малиновский пожал мне руку, поцеловал меня в щеку и прошептал в ухо: – Прощайте, Катенька. Будьте счастливы…

Роман Дмитриевич ушел, я еще сумела провести переговоры с представителями сети готовой одежды из Санкт-Петербурга, успешные, надо сказать, переговоры, чем потом я очень гордилась. Ну как же! Не сломалась, не раскисла. Смогла!

Это уж потом, когда я закрылась в своей каморке и дочитала инструкцию до конца, силы меня покинули настолько, что даже плакать я не смогла, даже на это их не хватило, тех самых остатков сил. В голове крутились только однотипные мысли: «Андрея никогда больше не будет в моей жизни. Никогда! Зачем мне нужна жизнь без Андрея?». Температура начала подниматься, щеки гореть, а в абсолютно сухом носу запершило так, что все время приходилось им шмыгать, и это были не лучшие признаки. Значит, мне предстояла ломка, и неслабая ломка. Только в этот раз все будет иначе, я так решила.

Андрей приехал в приподнятом настроении и сразу зашел ко мне в каморку, сияя самой радужной улыбкой, на которую был способен. Правда уже через секунду он выглядел озабоченным. Молодец, умеет! Станиславский и тот бы поверил!

– Что с тобой? Что случилось, Катенька? – и голос такой взволнованный, что все можно принять за чистую монету.

– Кажется, я разболелась, – ответила я очень тихо и прижалась к Андрею. Ужасно хотелось оставить все обиды за бортом и попрощаться по-человечески.

– Да ты вся горишь! – забеспокоился Жданов. – Собирайся, я отвезу тебя домой.

– Андрей, мы еще должны поговорить о встрече с сетью готовой о…

– Потом, детка, все потом, – перебил он меня. – Вначале ты должна вылечиться.

И всю дорогу он тоже был таким заботливым, милым и внимательным, что не прочти я «инструкцию по соблазнению», никогда бы даже не заподозрила, что это всего лишь игра.

У самой моей двери Андрей обнял меня, погладил по голове, хотел поцеловать в губы, но этого я ему не позволила, сославшись на то, что боюсь его заразить…

– Катенька, иди ложись в кровать, – сказала мама, как только замкнула за Ждановым входную дверь, а я сейчас вызову доктора.

– Не нужно никакого врача, это обычная простуда. Я сейчас приму горячий душ, потом выпью твой чай с малиной и липой, посплю, пропотею, и все пройдет.

В душе я первым делом долго терла щеку мочалкой, пытаясь смыть с себя грязь поцелуя Романа, уходить испачканной мне не хотелось. Затем я тщательно, очень тщательно вымыла тело и голову, вытерлась насухо, набросила халат и открыла аптечку. Какое счастье, что я только вчера купила маме снотворное, теперь в моем распоряжении были три, практически нетронутые пластинки лекарства. Оставалось только замести следы, чтобы никто не хватился раньше времени, что я с успехом и сделала, переложив в упаковку пластинки от какого-то старого лекарства, которым давно уже никто не пользовался.

Мама принесла чай мне в постель и решила присесть рядом, «побыть со мной», но мне эта перспектива не улыбалась. Еще передумаю, начав жалеть маму.

– Мамулечка, ты иди, а вдруг я заразна. Я сейчас выпью чай и буду спать. Никого ко мне не пускай, и к телефону меня не зови. Ладно? Ты же знаешь, что сон – лучшее лекарство.

– Конечно поспи, деточка. Ты вообще уже Бог знает сколько не отдыхала. Вон как похудела, одни глаза и остались, – мама утерла слезы уголком передника, вздохнула. – Если нужно чего будет, зови.

– Хорошо, мамочка, – я прикрыла глаза, испугавшись, что слезы сейчас хлынут.

Мама вышла, я быстренько написала завещание на имя А. П. Жданова, пусть знает, что мне его «Zimaletto» не нужно. Потом выдавила себе на ладонь все таблетки, и запила их сладким малиново-липовым чаем, легла в кровать, достала три отксерокопированных листочка и собралась их мелко-мелко разорвать, да не удержалась и начала перечитывать:

«Я был прав, утверждая, что твоя Мисс «Железные Зубы» тетка умная, на нее не подействуют какие-то игрушки, шоколадки и куча всякой дряни, которую ты бы кидал в железную пасть своей ненаглядной. Поэтому здесь у тебя только авторские открытки высокого уровня с написанными красивым почерком стихами из поэзии серебряного века, как мы и решили. Помнишь, как хорошо сработала открытка со стихами Батюшкова «Мой гений» внутри? Поверь, что я и здесь расстарался, удерживая планку ценности твоих подарков на прежнем, а может и выше, чем акварель Нино Чакветадзе «Друзья», уровне».

Я резко встала, подошла к столу, вписала в завещание еще один пункт: акварель Нино Чакветадзе «Друзья», завещаю Малиновскому Роману Дмитриевичу, расписалась, снова легла и продолжила чтение.

«Писать инструкцию было сложно как никогда, потому что если вначале я мог тебе посоветовать сослаться на то, как ты укротил «во имя любимой» банду Витька, или наплести всякую чушь про звезды, или напомнить твоей «Мисс вселенной» вашу первую ночь, то сейчас это уже не проканает. Всё стало сложнее, женщины не любят повторений. А писать про то, что ты жаждешь новых поцелуев с Мисс «Железные Зубы» я не могу, потому что могу себе представить, какое отвращение вызывают у тебя эти поцелуи, впрочем как и всё остальное… Почаще делай комплименты её внешности! Начни с ушей это единственная часть тела у Пушкарёвой, к которой у меня нет претензий. Но, Катя должна пребывать в уверенности, что она Мисс Вселенная! Иначе все наши усилия пойдут прахом!».

У меня промелькнула мысль, что завещание не подписано у нотариуса, но я была твердо уверена, что отец в любом случае его выполнит. В голове противно загудело, глаза начали слипаться намертво, я попыталась порвать инструкцию, но снотворное сделало свое дело, я уснула…

========== Глава 2 ==========

POV Катя Пушкарева.

– Ну, что, очнулась? – как сквозь толщу воды услышала я чей-то подростковый, смутно знакомый голос.

Страшно хотелось спать, но сильная, раздирающая боль и сухость в горле не оставляли надежды на сон. Да и голова почему-то гудела, периодически взрываясь болевым фейерверком. А вот вспомнить ни где я, ни кто я мне пока никак не удавалось.

– Пить, – слабо попросила я.

– Разве, что цианистый кальций, – буркнул все тот же голос и мне поднесли к губам большую кружку. Вода была противная, теплая, с резким запахом и омерзительным привкусом, но все же лучше, чем ничего, и я выпила все до последней капли.

– Еще.

– И не надейся. Пока эту не проблюешь, новой порции не получишь.

Меня и правда резко затошнило, но сил хватило только на то, чтобы свесить голову с дивана. Те же руки, что поднесли кружку с питьем, заботливо подставили тазик, а когда меня перестало сотрясать, подложили мне еще одну подушку под голову и сунули в руки чашку с горячим и сладким чаем.

– Пей! – я сделала пару глотков, все еще пытаясь понять, где я, кто я, и что происходит. – Сволочь! Господи, Пушкарева, какая же ты сволочь, – с надрывом сказал все тот же голос, и я все вспомнила.

– Колька, уйди, а? – оставив без внимания оскорбление, вполне дружелюбно попросила я.

– Ага, сейчас, только шнурки поглажу и сразу испарюсь. Катька, ты хоть понимаешь, что натворила? А если бы я не успел, что тогда?

– Уйди.

– А тогда завтра, – словно совершенно не слыша меня, продолжил Зорькин, – из твоей квартиры выносили бы твой хладный труп, тети Ленин еще тепленький, а после ваших похорон где-нибудь в гараже «Zimaletto» нашли бы остывшие тела Жданова и Малиновского с пулями в сердце и дяди Валерино с пулей в голове.

Представив так живописно описываемую Колькой картину, я заревела в голос.

– Кто дал тебе право решать за меня жить мне или сдохнуть? Что ты лезешь не свое дело? Почему ты всегда суешь свой нос, куда тебя не просят? – сквозь слезы зашептала я.

– Можешь орать, если хочется, дома никого, кроме нас, нет. Можешь выплеснуть на меня всю свою боль и злость, – как-то обреченно сказал Коля. – Катька, я понимаю, как тебе плохо, и все же нам нужно поговорить. Ты сейчас соображать можешь?

– Не знаю. А мои в курсе? Где они, куда ты их сплавил?

В голове потихоньку прояснялось, и на меня навалилось, даже не знаю, как обозвать это чувство. Разочарование? Тоска? Жалость к себе? Не знаю. Но одно я знаю точно, я совсем не была рада спасению. Жить – это значит терпеть невероятную боль. Не могу, не хочу, не буду! Только второй раз решиться будет сложнее.

– Твои не в курсе, скажи мне спасибо. Они сейчас в «Jazz-кафе», Миша лично за ними приехал и утащил. А оттуда повезет их в Подмосковный оздоровительный комплекс, аж на три дня. Так что защитить тебя никто не сможет, если не договоримся, удавлю собственноручно. Поняла?

– Удави, я не возражаю.

– Удави, да? Да я чуть с ума тут с тобой не сошел, пока не знал ты выживешь или… А ты… Сволочь ты, Катька. Эгоистка и сволочь.

– Слушай, а как Мише удалось увезти родителей? Они же думали, что я болею, – внезапно заинтересовалась я.

– Короче, я пришел за документами, нужно было срочно провести платежку «НикаМоды», а тетя Лена меня не пускает, говорит, что ты заболела. Я еле-еле выпросил зайти к тебе потихоньку и взять бумаги. Захожу, а на столе завещание. Я к тебе подлетел, глядь, а у тебя уже пена на губах и пульс еле прощупывается. Я совсем потерял голову, хотел уже орать твоим, чтобы скорую вызывали, а тут мне позвонил Мишка, я ему все рассказал…

– Значит, и он в курсе дела? – перебила я, но больше для проформы, стыдно почему-то не было.

– В курсе! И спасибо скажи, что в курсе. Если бы не он, тебя бы уже не было.

– Я никого не просила меня спасать.

– Дура. Как есть, дура. – Колька вдруг громко всхлипнул и заорал на истерике: – А о нас ты подумала? А о родителях? Ах, ты ж Боже ж ты мой, мужик оказался сволочью, давайте все вместе травиться! У Катьки горе, и жизнь ей не мила, – он замолчал на пару секунд, а потом крикнул так, что стекла задрожали: – Дура! – затем успокоился и дальше говорил без надрыва. – Все люди сволочи, а мужики тем более. Так что, каждый раз травиться?

– Не каждый, – горько усмехнулась я. – Рассказывай дальше.

– А что рассказывать? Мишка позвонил твоим, сказал, что вы с ним готовили им сюрприз, но ты позвонила ему, сказала, что ты заболела и потребовала, чтобы он все сделал один. Вот он и отправил к тебе сиделку, она скоро придет, а они должны быстренько, по-солдатски собраться на отдых на три дня, иначе, мол, ты откажешься выходить за него, если сюрприз сорвется. Твои собрались, я им сказал, что сам дождусь сиделку, и они уехали. Как только они скрылись из вида, в квартиру зашли медики и тебе прямо тут сделали промывание желудка, потом еще в вену что-то ввели из вот такенного шприца, – Колька развел руки в стороны и улыбнулся. Улыбка получилась кривой и вымученной, но меня она растрогала. – Помнишь, как в «Кавказской пленнице»*?

– Помню, – из глаз покатились слезы, и стало немного легче, словно вместе с ними стекал с души камень.

– Кать, ну, Катенька. Ну, не реви… А хочешь еще чая?

– Очень хочу.

– Я сейчас, я мухой слетаю.

Зорькин пулей выскочил из комнаты, я отбросила одеяло и осмотрела постель. «Инструкции по соблазнению» нигде не было. Значит, она у Кольки. Интересно, прочел он ее, или все же сумел удержаться.

– Вот дер… Кать, не ищи, бумаги у меня.

– Ты прочел?

– Можно подумать, что ты бы в такой ситуации не прочла. Я же сказал, что понимаю, как тебе плохо, что мужик оказался сволочью, значит, прочел. Прости, но я должен был знать, что случилось.

– Теперь знаешь?

– Теперь знаю.

– Вот и оставь меня в покое.

– Не могу. Там и обо мне, и о Мише тоже сказано. – Николай достал смятые листочки, расправил их, прочел: – «Не забывай, что коварные Зорькин с Борщевым жаждут нашей крови и ждут не дождутся, когда мы совершим не верный шаг. Тогда «Zimaletto» уплывет к ним. А мы с тобой пойдем побираться». Так что это наша общая вендетта.

– Колька, ты о чем? Какая вендетта?

– А ты думаешь, что мы простим твоему Жданову, что он нас вот так запросто записал в воры? Или, может, мы простим ему то, что он с тобой сделал? Ну нет, не дождется!

– Я не собираюсь никому мстить, Коленька. Это не он со мной сделал. Это я сама. Просто я дура, я снова наступила на те же грабли, опять попалась в ловушку.

– Влюбилась?

– Да, Колька, да! Я дышать без него не могу. И никто в этом не виноват, кроме меня. Я же знала, что меня невозможно полюбить, но я почему-то ему поверила.

– А ну-ка прекращай снова себя во всем винить! Ни в чем ты не виновата. Просто эти ублюдки переписали компанию на тебя, а потом испугались, что ты сбежишь и прихватишь их чертово «Zimaletto». Сами идиоты, аферисты и воры, вот и не могут допустить, что бывают порядочные люди. И ты не виновата в том, что они решили держать тебя на коротком поводке. Ты не виновата!

– Бедный Андрей, я теперь понимаю, как ему было трудно разыгрывать из себя влюбленного.

– Бедный Андрей? Ну, нет, Пушкарева, ты точно чокнутая. Кать, ты пожалуйста сейчас успокойся и расскажи мне все по порядку, чтобы я все понял.

– А что рассказывать? Первым Роман попытался меня влюбить в себя, а когда у него ничего не вышло, за дело взялся Андрей. Знаешь, я думаю, что они испугались, когда прошел слух, что мы с тобой встречаемся. Ну помнишь, ты приехал за мной после показа и сказал охраннику, что ты мой жених?

– Помню. Значит, что получается? Что это стало последней каплей в океане недоверия?

– Получается, что так.

– Дела… Только я все равно не понимаю… Почему, даже если у тебя действительно есть жених, ты по их мнению сразу должна стать воровкой?

– Колька, уйди, у меня нет сил копаться в нюансах.

– Значит, ты все еще его любишь…

– Гораздо хуже.

– Одержимость? И это началось еще до того, как Андрей начал тебя соблазнять. Так?

– Уйди, я прошу тебя.

– Катька, я никуда не уйду. Не могу, понимаешь. Это тебе, если ты сейчас что-нибудь с собой сделаешь, все равно будет. А мне потом с этим жить. Так что я не уйду.

Я посмотрела Кольке в глаза, в них было столько неподдельной тревоги и заботы, что я неожиданно разозлилась. Даже кулаки сжались, так я возненавидела в этот момент Малиновского. Андрея возненавидеть не смогла, но и на него здоровый зуб вырос.

– Для них это был просто бесплатный цирк, забава. Жданов обо всем рассказывал своему дружку, даже о самом личном. Представляю, как они надо мной смеялись. Интересно, а Кира тоже в курсе происходящего? Может, и она смеялась надо мной вместе с ними? Господи! Как такое возможно? Меня использовали, а я чувствовала, что он меня по-настоящему любит, что ему со мной хорошо. Понимаешь? Или мне все приснилось, Колька?! Какая же я идиотка.

– Пушкарева, не о том ты сейчас думаешь.

– А о чем я должна думать, Зорькин? О чем?

– Как к тебе попала эта инструкция?

– Малиновский улетал в Прагу и оставил в столе Андрея эту писульку.

– Понятно.

– Верни мне письмо, пожалуйста.

– Сейчас. Только хочу тебе прочесть из него несколько строк.

– Нет! – закричала я.

– Да! Ты послушай со стороны, может, тогда ты поймешь, что я прав, и эти уроды заслужили вендетту, что из-за них не стоит уходить из жизни.

Он отошел подальше, понимая, что сил встать у меня нет. Что я могла? Закрыть уши руками? Я все равно бы услышала:

«Как только вы останетесь вдвоем, отправь её в ванную, и прими ещё одну порцию виски, что бы к тому моменту, когда вы начнёте делать ЭТО… Могу себе представить, как тебя сейчас перекосило… В общем ты уже дошёл до кондиции. И тебе было всё равно, и всё по барабану. Когда этот ужас закончится, можешь спокойно заниматься своими делами, вряд ли она будет требовать продолжения банкета каждый день. Хотя… от неё можно всего ожидать, говорят страшилки в этом вопросе ненасытны… Короче посмотришь по ситуации».

– Колька, перестань, пожалуйста, – я ревела уже во всю.

– Не перестану. Ты должна пройти через это, слышишь? И возненавидеть их, а не себя.

– Я их уже ненавижу.

– Обоих?

– Обоих!

– Врешь! Слушай дальше.

«Как только мы вырвемся из ямы, расплатимся с долгами и вернём компанию… Твои мучения закончатся, и ты сможешь смело послать Пушкарёву куда подальше. Например на остров Мадагаскар, там живут такие же страшные и очкастые лемуры, там Катенька будет среди сородичей. И будет ей счастье. А пока придется пострадать, таков страшный оскал бизнеса. Извини за невольный каламбур».

– Ну что, Катька? На Мадагаскар? Или, может, их обоих по миру?

– Миша знает об этой инструкции?

– Нет.

– Нужно будет придумать, почему у меня случился срыв. Я не хочу, чтобы он убил Андрея. И чтобы сам сел, я тоже не хочу.

– Придумаем. Мадагаскар или вендетта?

– А почему нельзя просто уйти в сторону?

– Можно, но тогда ты умрешь, я помню, что с тобой было… тогда. А я хочу, чтобы ты жила. Мадагаскар или вендетта?

– А что ты мне дал пить вначале?

– Воду с марганцовкой, врач велел. Мадагаскар или вендетта?

– Вендетта. Но моего жениха будешь изображать ты. Не честно играть на чувствах Миши, тем более вслепую…

Комментарий к Глава 2

https://youtu.be/JbMqIOoVndY

с 2:03

========== Глава 3 ==========

POV Катя Пушкарева.

Почему мне Андрей не доверял? Почему решил, что я хочу отобрать у него «Zimaletto»? Я же с первого дня делала для него всё. Всё, что могла и не могла тоже, и даже спасибо не ждала от него. В своей готовности быть ему нужной я дошла до того, что мне было стыдно смотреться в зеркало, потому что в отражении я видела ту, которая прятала его любовниц, покрывала от Киры все его похождения. Потому что в отражении я видела лгунью, бойко озвучивающую липовые данные на Совете Директоров, преступницу, подделывающую отчеты. Потому сама… Сама стала его… нет, даже не любовницей, а игрушкой.

Так за что мне было ему устраивать вендетту? Не хотела я никакой мести, я сдохнуть хотела или, в крайнем случае, отдохнуть. Да-да, отдохнуть от всего и всех! Покоя хотелось и больше ничего. Для этого нужно было, чтобы Колька ушел, поэтому легче было с ним соглашаться, чем спорить. Мне бы проще было на Мадагаскар, но тогда бы Зорькин еще долго меня убеждал, что я должна выбрать вендетту. Правда я еще попыталась защитить Андрея, да ничего не получилось.

– Колька, я не знаю, как мне появиться на работе, как посмотреть ему в глаза. Давай вот что сделаем, я напишу заявление об увольнении, а ты его отнесешь в отдел кадров. Давай?

– Давай! Если ты решила его разоблачить перед всеми, то давай.

– Почему разоблачить? – удивилась я, но вспомнила о причине. – Ах, да, «НикаМода».

– Вот именно.

– А я оставлю на него дарственную, и пусть делает с компанией все, что хочет.

– Пушкарева, ты идиотка? Если твой Жданов мог так с тобой поступить один раз, то что ему помешает сделать это еще неоднократно?

– Каким образом?

– Ха! Да он запросто может тебя же подставить и даже посадить в тюрьму, а на кредитах для «НикаМоды» вытащить из задницы свою компанию? Не забывай, что перед банками за все ссуды отвечаешь ты, и ничто им не может помешать потребовать от тебя, а не от него возврата денег. Ты хоть понимаешь, что как только ты напишешь дарственную на Андрея, ничто не помешает ему просто уничтожить закладную на «Zimaletto» и подставить тебя по полной?

– За что, Господи?! – разревелась я. – Колька, миленький, уйди. Я умоляю тебя, уйди. Я ничего не хочу, ничего.

– Только умереть, да?

– Не волнуйся, я ничего с собой больше не сделаю. Просто очень хочется сбежать.

– Куда, Катенька?

– Куда угодно. Сбежать и спрятаться. А еще лучше раствориться, – слезы лились не переставая, как я не пыталась прекратить рев.

– Сбежать и спрятаться? Погоди-ка… А пусть твой Жданов прячется от тебя сам… Или убегает… – Зорькин говорил это о чем-то раздумывая. Затем он резко бросился к шкафу и вытащил из-под простыней папку с документами по «НикаМоде» – Значит так, твой Жданов и его дружок поступили с тобой, как последние твари. Правильно?

– Я сама вино…

– Замолчи! Я больше не хочу от тебя это слушать. Ты ни в чем перед ними не виновата. И это аксиома! Если ты еще хоть раз назначишь себя виновной, я такое устрою этим подонкам, что они сами себе перережут глотки.

Он покраснел, сжал кулаки, и его затрясло. Я сразу заткнулась, честное слово, мне никогда еще не приходилось видеть Кольку в таком гневе.

– Итак, они оба с тобой поступили по-свински. Но… Они совершили много ошибок, слишком много, – Зорькин говорил и листал папку. – В этой тонкой невзрачной папочке находится вся его компания. Да ты одним взмахом пера можешь Андрею такое устроить, о чем он никогда и помыслить не мог в своей недолгой карьере. Мы поставим их на место, Катя, я тебе обещаю. Надо действовать, надо ударить Жданова по самому больному, по его кошмару.

В этот момент я поняла, что Зорькин готов в самом деле завладеть «Zimaletto», и я испугалась. Даже в самом страшном сне мне не могло бы присниться, что мы с Колькой станем ворами. Ну, испугать, ну, помотать нервы, может, на это я еще и согласилась бы, но присвоить себе чужое? Нет уж, увольте.

– Коля, это моя вендетта, и я сама буду решать как, кого и за что мне наказывать. А теперь, будь так добр, оставь меня одну, мне нужно умыться, переодеться и привести себя в порядок. А потом я буду высыпаться за все полгода недосыпа. И не смей меня тревожить. Понял? – как ни странно, но ко мне вернулась уверенность и способность мыслить. И Зорькин, видно, это почувствовал, потому что сразу переменил тон.

– Ладно, как скажешь. Я пошел, ключи у меня есть, так что беспокоить тебя не буду.

Он ушел, я встала с постели и тут же поняла, что слишком переоценила свои силы. Меня шатало и мотало со стороны в сторону, до ванной комнаты пришлось плестись минут десять, потому что после каждого шага мне было необходимо останавливаться и отдыхать, да еще и дыхание постоянно сбивалось.

***

Я проснулась, когда за окнами было уже совсем темно, не понимая, какой сейчас день и час. Проснулась от мучительного чувства голода. В животе бурлило и урчало, но как это ни странно, я чувствовала себя отдохнувшей и сильной. Я даже улыбнуться смогла, представив, как сейчас подойду к холодильнику, достану еду, разогрею ее и начну есть все подряд.

Набросив халат, я вышла в коридор, увидела полоску света под закрытой дверью в кухню и услышала неясный гул чьих-то голосов. Как бы я не была голодна, встречаться с родителями мне сейчас не хотелось. Поэтому и только поэтому, чтобы понять, кто же там разговаривает, мама с папой, или Колька с кем-то еще, я тихонько подкралась к двери в кухню и прислушалась.

– Нет, Миха, даже не мечтай, ничего у нас не получится. Если бы ты видел, как Катька это сказала, ты бы сам понял, что ее и танком не сдвинуть.

– А ты пошевели мозгами, и подумай, что можно сделать. Если танком Катерину не сдвинуть, значит нужно сдвигать тонко, применив военную хитрость.

– Это какую же?

– Если бы я мог, что-то придумать, я бы давно уже все сделал сам. Но я же не знаю Катю так хорошо, как ты ее знаешь, так что давай, шевели извилинами если хочешь, чтобы я тебя поставил финансовым директором всей сети. Иначе я найду кого-то другого на эту должность, вон хоть ту же Пушкареву.

– Послушай меня внимательно, Михал Алексеич! Достал ты уже с шантажом креслом финдиректора, если хочешь знать, я преспокойно могу без тебя обойтись. Если я придумаю как сдвинуть Катюху с места в нужное мне направление, то мы с ней заберем «Zimaletto» и я все равно стану финдиром, пусть не в сети ресторанов, так в Модном Доме. Как ты понимаешь, в нынешней ситуации ты мне совершенно не нужен.

– Ты решил списать меня со счетов, да?

– Думаю, что да! Не нужно тебе было снова пытаться меня унизить, не в том ты сейчас положении. И вообще… Кто придумал всю комбинацию? Я! А кто ныл, что не сможет с такой, как Пушкарева, даже поцеловаться? Ты! А кто тебе Катькину фотографию показал, чтобы ты понял, что она совсем и не страшная и всё это наносное? Я! Так кто тебе виноват, что ты…

Ноги стали ватными, и я села на пол, чтобы не упасть. Можно было, конечно, вернуться в постель и попытаться уснуть, а завтра сказать себе, что мне это всё приснилось, но я предпочла дослушать милую беседу своих «друзей».

Слушала я «откровения» долго, к себе поползла только когда поняла, что еще минутка и кухонная дверь откроется. Почему поползла? А потому, что ноги совсем не хотели слушаться. Хорошо хоть успела вовремя доползти, забраться в постель и притвориться спящей, иначе пришлось бы объясняться с Колькой когда он зашел, чтобы положить папку с документами по «НикаМоде» на шкаф.

Он еще, вот же верх цинизма, поставил на табуретку возле дивана стакан с чаем и положил один пирожок. Типа, смотри, Катька, какой у тебя заботливый друг.

Я дождалась, пока хлопнула входная дверь, заставила себя съесть пирожок, запить его чаем, и только затем встать на ноги. Это было первой победой над собой! Потом я обошла все комнаты, убедилась, что я в квартире одна, сразу же заперла двери на внутренний замок, ключа от которого у Зорькина не было, да еще и цепочку навесила, чтобы никто без моего ведома сюда не пришел.

Прежде всего нужно было переварить то, что я подслушала. Это оказалось непросто, потому что поверить в то, что меня предал друг, было невыносимо больно. Пришлось записать все по-пунктам, только тогда можно было осознать, что же произошло.

1. Колька понял, что «Zimaletto» накануне краха, когда мы выдали Андрею первый кредит.

2. Это он, Николай Антонович Зорькин, разработал план по захвату компании Жданова. План был прост и гениален одновременно. Для начала он нашел липовых поставщиков ткани, контрабандистов, Миша, через знакомых своих знакомых (все же связи у него есть) свел Малиновского с этими дельцами. В результате «НикаМода», а значит я, поглотила «Zimaletto», так что зималетние мальчики были не очень далеки от истины, подозревая моего жениха в корысти.

3. Колька умный, он понимал, что мало поглотить Ждановскую компанию, надо еще сделать так, чтобы я согласилась ее присвоить, а не пахать, как лошадь, чтобы избавить «Zimaletto» от долгов. И что он придумывает? Правильно! Борщев должен был влюбить меня в себя, вплоть до женитьбы. А чтобы Мише уж не совсем было противно за мной ухаживать, Коленька ему мою старую фотографию показал, ту где я без очков и брекетов катаюсь на качелях в обтягивающем сарафане.

Ай, да Зорькин, ай, да сукин сын! И чем он отличается от Романа? Ничем! И ведь ни одному, ни другому в голову не пришло, что даже влюбленная, как кошка, женщина, если она порядочный человек, никогда не пойдет на подлость, не станет воровкой. Ладно, Малиновский видел, что я подделываю отчеты, он мог решить, что до порядочного человека мне далеко. Но Колька-то, он же знает меня, как облупленную. За что он так со мной?

Интересно, а стал бы меня Зорькин спасать, если бы я написала завещание не на имя Андрея, а на его, Колькино, имя…

До сих пор не могу понять, что я тогда чувствовала. Пожалуй, ничего, могла только холодно и трезво мыслить. Словно кто-то выключил сердце и душу, зато мозг подключил к усиленному режиму.

Итак… Я осталась совсем одна, ни любимого человека, ни друзей… Все меня предали. Казалось бы именно сейчас я и должна была сделать окончательный вывод, что я сама во всем виновата, мол не могут же все вокруг быть в дерьме, и только я среди них белая и пушистая. Ан нет! Как раз сейчас я и осознала, что вокруг действительно все в дерьме, о которое я, к счастью, не испачкалась. И не замараюсь теперь никогда, потому что Богу было угодно, чтобы я узнала цену «друзьям».

Малиновский, Жданов, Зорькин и Борщев ответят за свою подлость! Обязательно ответят! Я могла бы их всех утопить, это так просто. Просто отобрать у Андрея «Zimaletto», уничтожив этим и его и Романа. Просто уволить Кольку, похоронив его не начавшуюся карьеру. Просто сделать пару «случайных» ошибок, составляя Михаилу бумаги в налоговую, тем самым лишив его не только мечты о сети ресторанов, но разорив «Jazz-кафе».

Не буду! Ничего этого я делать не буду! Я не Господь, чтобы казнить и миловать. Это их счеты с Богом.

А я… Я просто макну каждого из них в ту навозную кучу, в которую они все попытались макнуть меня. Поменяюсь с ними ролями. Временно, но очень болюче.

Ах, какие герои! Четыре мужика против одной обиженной жизнью бабы. Ну, что же, гордитесь, мальчики, вам есть, чем гордиться…

========== Глава 4 ==========

POV Катя Пушкарева.

Удивительно, но последней каплей в целом море обид и предательств, стал практически пустой холодильник. Вот, значит, как? Кольке мало было меня предать, ему еще и обожрать меня понадобилось. И как он только кусок теста с начинкой мне отжалел, бедненький? Небось, у него сердце кровью обливалось, когда пирожок мимо его ненасытной утробы проплыл.