Текст книги "Sublata causa, tollitur morbus (СИ)"
Автор книги: existencia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
– Так что? – поторопила Рей.
– Ладно, – сдался наконец-то Кайло, – у меня есть для тебя подарок. Это и будет моим ответом.
– Подарок? – ее раздражение тут же сменилось тревогой и она повысила голос чуть сильнее, чем того позволяли приличия, заставив соседей по террасе, бросить в их сторону недоумевающие взгляды, – в прошлый раз, когда у тебя был для меня чертов подарок, ты отрезал голову моему другу…
– Больше никаких голов, – мужчина примирительно и даже как-то шутливо поднял в воздух свои широкие ладони, – клянусь.
Рей судорожно вздохнула и спрятала лицо в ладонях. Страх свился клубком в ее животе и кофе вдруг показался ей горьким и мерзким, почему-то захотелось почистить зубы и прополоскать горло, чтобы прогнать его послевкусие. Тягучее, пульсирующее чувство тревоги заполнило собой весь окружающий мир. Но бежать было бессмысленно, она же добровольно явилась в лапы к зверю и вроде как этим продемонстрировала, что вверяет ему свою жизнь. Свою – уже не важно. Главное, чтобы в это не оказались опять втянуты еще чьи-то случайные жизни людей, просто оказавшихся не в то время, не в том месте.
Они отправились во Фреджене и всю дорогу до пригорода провели в напряженном молчании. Рей сразу не понравилась идея вернуться на ту самую злосчастную виллу, после которой ее семейный статус резко поменялся, а прежние кошмары вернулись с новой силой, но сейчас ее мысли были заняты другим.
Наблюдая за проносившимися мимо пейзажами, она размышляла, стоит ли ей рассказывать Монстру о ребенке. Сейчас ее беременность не была заметна, Рей по-прежнему оставалась все такой же худой, как во времена Гюрса, но она понимала, что вряд ли человеку с такой развитой интуицией нужно было внешнее подтверждение, чтобы почувствовать перемену в ней. Возможно, он уже знал и никак не комментировал это. Или все еще оставался в неведении. Вопрос был очень сложным и пока Рей остановилась на том, что отложит его решение до того момента, пока не увидит тот самый подарок, от одной мысли о котором у нее по спине бежали мурашки.
Монстр никогда и никуда ее не отпустит, если узнает, что их болезненная любовь внезапно решила дать плоды. Они будут мучиться целую вечность, пока не сойдут с ума или все-таки не убьют друг друга. И эту несчастную, пока еще безвинную душу обязательно обрекут на страдания. Однако, в тоже время утаить такую важную новость, казалось Рей чем-то чудовищно неправильным и жестоким по отношению даже к такому человеку, как Кайло. И этими попытками быть хорошей для всех, она загнала себя в тупик.
Фреджене был все также прекрасен, и старинная вилла встретила их прохладной тенью пустующих комнат. Хозяина нигде не было, как и прислуги, но гостеприимство и некоторая беспечность итальянцев позволяла им всегда держать все двери нараспашку. К тому же, скорее всего, Кайло был здесь частым гостем, и ему уже не нужно было особого приглашения. Он прошествовал к той самой террасе с видом на море и остановился у перил. Рей буравила его широкую спину взглядом, почему-то сделав выбор о том, что он слегка нервничает. Но теперь, на той злосчастной террасе, начала нервничать и она, ведь они стояли на том самом месте, где узорчатую плитку окропил своей кровью Рудольф. Когда Кайло закурил, Рей хотела попросить у него сигарету тоже, но вовремя вспомнила о своем положении.
– И? – не удержалась она. Мужчина кивком головы указал ей на пляж, отлично проглядывавшийся с этого места. Рей сощурилась от солнца, пытаясь взглядом отыскать ту точку, ради которой они приехали сюда. Ничего необычного – сейчас прибрежная полоса уже не была такой безлюдной, а прямо напротив виллы, под пляжным зонтиком расположилась небольшая компания. В одном из присутствующих, Рей с некоторым трудом узнала Лоренцо. Она уже хотела начать возмущаться и требовать у Монстра перестать наконец-то, говорить загадками и играть в какие-то странные игры, когда вдруг узнала еще одного из мужчин на берегу.
Нет, это не может быть он. Это совершенно невозможно! Не думать же ей в очередной раз, что она умерла и попала в какую-то новую версию загробного мира? Она своими глазами видела кровь, окружающую его голову, неестественно изогнутые конечности.
– Что это значит? – только и могла, что слабо пролепетать она. Отдыхающие пока не видели их, увлеченные беседой. Рудольф выглядел таким счастливым и беззаботным, Рей даже за время их недолгой супружеской жизни, не видела такой широкой улыбки на его лице.
Кайло отвернулся от берега и убрал с лица волосы, которые растрепал прибрежный бриз. Он щурился от солнца и явно мечтал только о том, чтобы убраться куда-то в более привычную ему тень. Комментировать происходящее он совершенно не торопился, вероятно, посчитав, что увиденное будет для Рей достаточно красноречивым.
– Он же был мертв… – сказала Рей, не отрывая взгляда от Рудольфа.
– Нет, – наконец-то возразил Монстр, – он чуть не умер. Когда ты сбежала, я…– он вдруг запнулся, проглотив, вероятно, какие-то слова о своем раскаянии и сожалениях, – решил его исцелить. И это было довольно сложно.
Как будто это какая-то особая заслуга. Можно было и не выкидывать бедного швейцарца в окно, в конце-концов.
– Как благородно, – фыркнула Рей, за что получила самый презрительный взгляд из всех возможных. Она слишком редко встречала в жизни людей, делавших для нее что-то хорошее, поэтому не умела быть благодарной. Вернее, не так – она не хотела быть благодарной ему.
– Я немного привел в порядок его воспоминания, – продолжил Кайло не без гордости, – и пока у него немного каша в голове. Он думает, что ты заболела перед отъездом, но неплохо проводит отпуск со своими новыми друзьями. Это, правда, несколько затянулось.
Рей легко считала упрек в последней фразе и догадалась, что он не относится к Рудольфу и Кайло мало волнует, сколько тот будет болтаться на этой вилле без дела, дожидаясь вестей от своей жены. Это он измучился ждать ее возвращения, пока она загорала под ласковым солнцем Корфу и чувствовала себя почти в раю рядом с обретенной вновь Роуз.
– Я надеюсь, ты не собираешься его снова мучить показательно на моих глазах? – осторожно спросила Рей. Кайло подавил глухой смешок.
– Нет, я собираюсь уехать в Венецию. Или куда-то, где не такое пекло, – зачем-то отчитался он, – и не мешать воссоединению вашей семьи.
Воссоединение нашей семьи – повторила Рей про себя и чуть не поперхнулась этими словами. Это звучало, как настоящее издевательство после того, как она уже вроде как смирилась со смертью своего супруга и пыталась придумать для себя новый план. Но внезапно это было очень хорошим решением ее проблемы. Лучшего отца для ее будущего ребенка, чем Рудольф сложно было себе представить. Он адекватный, спокойный и добрый человек. Он сможет сделать так, что из этого зернышка не вырастет новый чокнутый психопат, который будет отрезать людям головы и ломать ноги. Возможно, именно Рудольф и сможет сгладить тлетворное влияние Рей, которая повсюду несет за собой разрушения и горе.
– Черт, – вырвалось у нее, и она поддалась внезапной вспышке ярости, – ты считаешь, что это нормально? Ты почти убил его на моих глазах, а теперь… предлагаешь сделать вид, что ничего этого не было?
– Я бы стер твою память, если бы мог, – совершенно спокойно откликнулся Кайло, не поддавшись на провокацию и не втянувшись в очередную перепалку, – и время бы отмотал назад, если бы мог. Но не все свои ошибки можно исправить. Эту я попытался.
Рей спрятала лицо в ладонях, чтобы хоть ненадолго спрятаться от творящегося вокруг безумия. Нет, это все совершенно ненормально. Тут должен быть какой-то подвох. Какой-то зловещий план. Или, может быть, Кайло тоже обратился за медикаментозной помощью и какие-нибудь волшебные пилюли вдруг сделали его адекватным человеком? А если он забудет однажды их выпить? Явится к ней на порог, чтобы все-таки выпотрошить бедного швейцарца, снова безумно сверкая глазами? Спрашивать об этом было как-то неловко. Все это было неловко. Если это слово вообще подходило для ситуации.
– А если я не захочу воссоединения? – поинтересовалась она, продолжая прощупывать почву. Плечи Монстра непроизвольно вздрогнули, но он удержал себя в руках, не позволив себе слишком эмоциональной реакции на этот вопрос. Рей зачем-то попыталась поймать его взгляд и он показался ей куда более теплым. Теплым и… полным отчаянной надежды. Что сейчас она выберет его, и они умчатся в закат на его черном роллс-ройсе.
– Я сотру его воспоминания о тебе, – очень тихо, на выдохе выдавил мужчина, словно ему резко стало тяжело дышать.
– Это многим бы пошло на пользу, – попыталась пошутить Рей, чтобы разрядить обстановку. На самом деле руки у нее вдруг стали холодными, словно вокруг был не средиземноморский мягкий климат, а вечная мерзлота какой-нибудь Исландии.
– Например, мне, – с готовностью поддержал затеянную ей игру, Кайло. Рей кивнула, сама не понимая зачем.
– И ты можешь?
– Нет, не могу.
Черт. Черт. Черт. От количества боли и сожаления в этих трех простых словах Рей захотелось завыть волчицей и спрятаться в лесу. Или сократить дистанцию между ними, все еще находящуюся в рамках допустимых обществом приличий, и как-то утешить, приласкать, выразить вдруг нахлынувшие на нее невыносимые нежность и печаль. Но с этим нужно было срочно заканчивать, или она сейчас же побежит на берег, бросаться в волны. И погубит не только себя, но и ребенка заодно. Все-таки пора было хоть немного повзрослеть и подумать о ком-то, кроме себя и своей тяги к саморазрушению.
– Ладно, – сказала она примирительно, – он и так достаточно пострадал, а я как-то с собой разберусь, – черт, и что она опять несет?, – хотя все это похоже на сделку с дьяволом. Ты что-то хочешь взамен? Явишься за моей душой по прошествии некоторого времени?
Или за телом.
Кайло хитро прищурился, хотя его глаза все равно оставались очень печальными.
– Да, есть кое-что, что я хочу взамен, – кивнул он. Рей уже готова была обрадоваться, что наконец-то докопалась до истины и сейчас выяснится, что все его светлые порывы были частью очень коварного дьявольского плана, который обернется для нее новыми кругами ада и бесконечными страданиями. В чем-то это так и оказалось. Потому что его слова ранили девушку очень глубоко, а именно то, как они были сказаны. Как прощание.
– Твой последний поцелуй.
Комментарий к Глава девятнадцатая. Любимый немец
Осталось совсем немного, дорогие мои <3
А вообще глава выглядит так, словно сценарист в конце фильма вспомнил, что надо срочно ответить на все оставшиеся вопросы.
Нет! Так и было задумано
========== Глава двадцатая. Смерть в Венеции. Часть I ==========
Комментарий к Глава двадцатая. Смерть в Венеции. Часть I
Спонсор показа передача “беды с башкой”
Наррентурм в 1920-м уже перестал быть лечебницей для душевнобольных, но всем пофиг, потому что это фанфик, а не Википедия :3
Мария Энцерсдорф, 1924 год.
Она была самым редким гостем. Настолько редким, что ее появление в замке всегда становилось событием вселенского масштаба, а обычно тихая жизнь обитателей массивных средневековых стен переворачивалась с ног на голову. Еще бы, ей совершенно некогда было объезжать семейные владения, поскольку она крайне была занята государственными делами. Любыми делами. Любыми, кроме собственного ребенка. Поэтому, словно пытаясь откупиться от чувства вины и сожалений, она всегда привозила с собой щедрые гостинцы. В этот раз – молодого черного жеребца породистых кровей. Бену подарок ужасно понравился, но уже даже будучи десятилетним мальчишкой, он все равно понимал, что у коня родословная куда лучше, чем у него. И от этого у радости был горьковатый привкус.
– Осторожнее, дорогой, – сказала мать, – у него довольно вздорный нрав.
И, конечно же, тут же удалилась, чтобы раздавать указания слугам, в подготовке очередного званного ужина для своих австрийских друзей. У нее везде были друзья и, конечно, она не могла отказать себе в радости светской жизни, всегда имевшей глубоко завуалированную политическую подоплеку, даже отправившись проведать сына. Бен предпочитал держаться подальше от этих сборищ, как и от людей в принципе. Слишком часто ему приходилось слышать за своей спиной неприятные перешептывания и пересуды.
Никто никогда не решался говорить что-то напрямую. Но и без того не трудно было догадаться, почему мать предпочла сослать его подальше от лишних глаз и злых языков, в затерянный в лесах замок, веками принадлежавший их семье, а сейчас находившийся на территории другого дружественного государства. Мать, впрочем, прятала его не только от чужих глаз, но и от своих. Вероятно, она приезжала бы чаще, если бы не избегала напоминать самой себе лишний раз об ошибках юности. И хотя Бену не присвоили официального статуса бастарда, он все равно родился от брака, не до конца признанного законным в княжестве. Родители венчались в церкви, но что толку, когда невеста – католичка, а жених… еврей? Цыган? Безбожник? В любом случае человек низшего сословия и сомнительных моральных ориентиров. Для Бена отец оставался большой загадкой, поскольку, говорить о нем особенно было не принято. Прислуга любила пересказывать друг другу разные небылицы, а мать упрямо молчала. Все, что знал о своем отце мальчик, то, что тот долго не засиживается на одном месте, прошел пешком с ручным медведем все Балканы и вроде бы занимается какой-то сомнительной и не очень законной деятельностью. Набожные служанки считали его слугой дьявола, другие же пугали Бена, что отец выкрадет его и утащит в синагогу, чтобы принудительно заставить отречься от крещения. Бен настолько скучал, будучи заточенным в безлюдном замке, что совершенно не пугался подобной перспективы. Хоть служить нечистому, хоть в синагогу, лишь бы не томиться здесь.
Конь действительно оказался весьма строптивым и агрессивным существом, но Бену это даже понравилось. Со всеми лошадьми, имевшимися в хозяйстве замка, он уже давно научился прекрасно обращаться и получить в коллекцию новый, пока еще не наскучивший экземпляр, было приятно. Без долгих раздумий мальчик окрестил нового жеребца – Буря. Сейчас он как раз заканчивал читать «Гимны к ночи» Новалиса и это имя так и вертелось на языке. Читать, заниматься с лошадьми, бродить по лесу – вот и были его основные занятия здесь, кроме изучения слова божьего, языков и естественных наук. Благо библиотека замка была богатой и разнообразной.
Бену кое-как удалось утихомирить беспокойную лошадь и отвести ее в стойло к остальным. Иссиня-черный зверь оказался довольно сговорчивым, получив угощение, хотя его карие глаза по-прежнему не выражали никакой симпатии к обретенному хозяину. Мальчик как раз был увлечен обустройством жилища своего нового питомца, когда мать вдруг решила почтить его своим обществом. Терпкий аромат ее духов и шорох строгого платья наполнили помещение, казавшееся совершенно неподходящим для ее красоты и стати. Здесь пахло навозом, опилками и сыростью, а тусклый свет вдруг сделал ее лицо изможденным и холодным. Она поморщилась, оглядываясь по сторонам, и поманила Бена к себе. Потрепала его густые непослушные волосы длиннопалой рукой с фамильным перстнем, словно желая приласкать, но не имея представления о том, каким образом это сделать. Она задумчиво перебирала и расправляла спутавшиеся пряди.
– Бен, – толи строго, толи все-таки нежно проговорила она, – конюх сам о нем позаботится. Тебе стоило бы переодеться к ужину, у нас гости.
Он отшатнулся от нее и замотал головой, тут же испытав отвращение к этой холодной обманчивой ласке, к которой невольно потянулся. В действительности, они оба отлично знали, что его присутствие за ужином доставит дискомфорт каждому из них. Мать будет стыдиться своих прошлых ошибок, а он скучать и злиться от непонятных и бессмысленных разговором за столом. Поэтому она словно ждала, чтобы мальчик сам отказался выполнить ее приказ, избавив ее от необходимости самой принять неприятное решение.
– Я хочу прокатиться на нем, пока еще не стемнело, – как мог мягко возразил он, – вернусь к ужину.
Женщину устроил подобный ответ, и она удалилась. Конечно, к ужину он не вернулся. Лес уже окутывала липкая прохладная тьма, когда началась гроза. Бен не заметил, как ушел уже достаточно далеко, наслаждаясь тем, каким быстрым и ловким оказался новый конь, внезапно легко доверившийся новому наезднику. Дождь размыл узкую лесную тропу и свежие следы от копыт. Мальчик боялся признаться себе, что заблудился, тщетно пытаясь высмотреть сквозь плотную листву свет огней замка. А потом лошадь испугалась раската грома и понесла, разрывая своим гибким, сильным телом тонкие ветки, кусты и вибрирующий от озона воздух. Пока, зацепившись за какую-то корягу, не заскользила вниз по влажному, глинистому склону.
Первое, что сделал Бен, очнувшись в своей комнате, это отправился в конюшню искать своего товарища по несчастью, чуть в спешке не свернув себе шею на деревянных высоких ступенях лестницы и попутно отбиваясь от заботливого слуги, возмущенного таким поворотом. Слуга всю дорогу настойчиво гудел о том, что маленькому князю жизненно необходимы отдых и постельный режим, после неудачного падения из седла. Впрочем, служащие в замке крестьяне уже давно смирились с мыслью, что любой спор с их юным подопечным, так или иначе, закончится поражением.
У дверей конюшни Бен встретил мрачного и недовольного врача из соседнего городка, как раз собиравшегося уходить. Мужчина посетовал что-то на австрийском немецком и поспешил удалиться, оправдавшись другими срочными делами. Впрочем, одного взгляда на коня было достаточно, чтобы обойтись без лишних расспросов о его состоянии. Животное распласталось в отведенном ему стойле на груде соломы и тяжело и часто дышало. Перебинтованные колени передних ног кровоточили даже через повязку. Блестящие, затуманенные глаза, не способны были даже сфокусироваться на фигуре мальчика, опустившегося рядом на колени.
Бен так и просидел рядом с конем много бесконечных часов, ожидая, когда же прекрасное животное наконец-то совершит свой последний вдох; периодически принося свежую воду и обтирая им горячую морду лошади. Даже сновавший в помещении обеспокоенный ситуацией конюх предпочел убраться подальше и не нарушать странную гармонию этого печального момента. Бен сам и не заметил, как задремал здесь, на холодной земле и шершавой соломе, обнимая угасающего зверя за сильную, крепкую шею. И именно в таком положении его и отыскала мать. Вероятно, она решила снова проявить хоть какую-то заботу в адрес своего опечаленного случившейся трагедией, чада, но вместо этого глухо вскрикнула, заглянув в стойло. Бен проснулся от ее крика и сразу же отшатнулся в сторону, рассеянно моргая в попытках сфокусировать мутный после сна взгляд. Запоздало он удивился, что больше не чувствовал под своей щекой теплой, короткой шерсти лошади.
Сам конь невозмутимо стоял на ногах, предпочтя, убраться в дальний конец просторного загона и жадно хлебал воду из корыта. Его еще совсем недавно раздробленные передние ноги были совершенно целыми, а бинты валялись на застланном соломой полу.
– Мама! – Бен забылся и от радости даже назвал ее этим словом, которое так редко употреблял даже про себя, – посмотри, он выздоровел!
Но женщина совершенно не разделяла его восторга. Ее лицо было искаженно гримасой отчаяния и страха, а рука невольно дернулась к крестику, выскользнувшему из-под одежды.
– Ты это сделал? – пролепетала она, и слова прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.
Лаго-Маджоре, 1929 г.
Последние пять лет Бен провел в монастыре, где от мирских забот и политических интриг спрятался его дядя Лукас. Родной брат будущей княгини много лет назад добровольно выбрал путь служения церкви и теперь, в этом живописном месте, спрятанном за массивной скалой от внешнего мира, готовил к постригу своих воспитанников. Бен почти смирился с участью стать монахом как и дядя, но никак не мог добиться от себя смирения и покорности. Главной причиной тому были другие послушники дяди, его ровесники, также обитавшие в мрачных стенах Санты Катарины дель Сассо.
Бена невзлюбили с первых дней его появления в монастыре. Причин для ненависти было достаточно – благородное происхождение с порченой кровью, сказки о его дьявольских силах, да и просто, конечно, его стремление к одиночеству, и совершенно скудные навыки социализации в любом обществе. Бен по привычке искал причину в своем мутном отражении в немногочисленных зеркалах – эти ассиметричные черты, сатанинские черные кудри, еврейский нос и бешено горящие глаза, вряд ли могли в лучшую сторону повлиять на симпатию окружающих. В такие моменты он жалел, что не знал своего отца и мечтал о том, чтобы сбежать из монастыря и отправиться на его поиски. Бродить по дорогам восточной Европы и северной Греции, засыпать под звездами и больше ни перед кем не раскаиваться за то, что он такой, каким его создала природа.
Крошечное зернышко гнева, посаженное в тот самый роковой день в фамильном замке, за прошедшие годы умудрилось очень прочно пустить корни в его юной и чувствительной душе. С каждым днем сдерживать это становилось все сложнее, особенно, когда другие воспитанники не могли отказать себе в искушении открыто выражать свою ненависть глупыми шутками и пусть довольно, невинными, но болезненными издевками. Очередная шалость в этот раз пересекла черту.
Без направлялся в библиотеку, где предпочитал скрываться от окружающих, обложившись пыльными, древними фолиантами, когда дорогу ему преградил один из его обычных обидчиков, худой, бледный парень с рыбьими глазами. Вроде бы сам мальчишка происходил из скромной крестьянской семьи, сославшей его из-за какой-то мутной истории с соседской девицей. Отчего его скромное положение заставляло особенно ненавидеть Бена за благородную семью.
– Эй!– почти даже миролюбиво сказал блондин, – моему другу плохо, нужна твоя помощь.
– Почему бы тебе не обратиться к сестре Агате? – попытался отмахнуться от него Бен, но тщетно. Парень не готов был так легко выпустить свою добычу. Он ухватил Бена за край черной мантии и поволок за собой.
В соседнем коридоре на нижних ступеньках высокой лестницы распластался еще один воспитанник, самый частый товарищ блондина по их каверзам. Он тяжело дышал, разметав в стороны неестественно выгнутые руки и ноги.
– Арчи упал с лестницы, – затараторил блондин, подталкивая Бена в спину, – сделай…
– Кажется, я вывернул лодыжку, – с готовностью застонал мнимый пострадавший, – прошу…
Бен, конечно, прекрасно догадывался, что все это – не более чем умело разыгранный спектакль, но при этом, ему сложно было удержаться от своих альтруистических порывов. Ничего плохого ведь не случится, если он просто посмотрит, что с этим идиотом? Вдруг, у него действительно есть повреждения, что, конечно, маловероятно. С трудом подавив тяжелый вздох, Бен присел на корточки рядом со скрюченным парнем и внимательно осмотрел его. Воспитанник с готовностью ухватил его за руку и потянул к своей левой стопе.
– Вот… здесь болит, – сказал он, – сможешь меня исцелить?
– Я не… – пробормотал Бен рассеянно. У него за спиной послышался сдавленный смешок блондина. Бен сдался и положил пальцы на ногу пострадавшего, пытаясь почувствовать его боль. Он смутно помнил свои ощущения в тот момент, когда каким-то невероятным образом, исцелил коня, но сейчас отчаянно пытался выкопать их в своей памяти. Пока он собирался с силами и пытался сконцентрироваться, сзади послышался довольный голос блондина:
– Жаль никто не видит, как наш принц любит щупать парней, – загоготал тот, – еще бы, ведь ему ни одна девка в жизни с такой рожей не даст…
Развалившийся на ступеньках товарищ тут же забыл про свою роль потерпевшего и тоже залился гоготом, брезгливо скинул руку Бена и сел.
– Отцу Лукасу не понравится, – с готовностью поддержал он.
Бен попятился к стене, изо всех сил стараясь держать себя в руках, хотя в этот раз поражение в схватке с собственным гневом было неминуемым.
Это было зря. Он и так знает все о себе. Что похож на какого-то библейского демона, что мать предпочла его сослать из-за проявления дьявольского дара, что все люди вокруг ненавидят его только за то, что он существует. Зачем лишний раз расковыривать эту болячку, с каждым годом становящуюся все более навязчивой, вместо того, чтобы хоть понемногу начать затягиваться? Как иронично, что он мог заставить затянуться открытые раны на ногах лошади, но не дыру в собственной душе.
Бен даже и не заметил, как резко затих смех его обидчиков, сменившись странным, неестественным хрипом. Когда он оторвал от каменного пола глаза, блондин и его приятель, ползали по полу, схватившись за горло, и он не сразу осознал, что является причиной этого. В мозгу воцарилась удивительная пустота, заполненная только одной мыслью: если сейчас эти двое попросту задохнуться своим гиеньим гоготом, его жизнь сразу облегчиться. Это было… приятно. Потому что они слишком долго терзали его безнаказанно, пока он стискивал челюсти до скрипа, проглатывая очередное унижение.
Если бы в тот момент, в коридоре очень кстати не появился бы отец Лукас, то Бен запятнал бы свои руки первым убийством уже в пятнадцать лет. И в тоже время, если бы дядя не оказался в нужном месте в нужный момент, вероятно, не случилось бы всего того, что случилось после.
Бена быстро отсекли от остальных воспитанников, переведя в другое здание. Изоляция пришлась ему по вкусу, ведь теперь он был огражден от постоянных насмешек и презрительных взглядов, разделяя свои трапезы и времяпровождение только с молчаливыми монахами. Встречались со сверстниками они только во время богослужений и то, под четким надзором отца Лукаса. Но скоро Бен узнал, что все это делалось вовсе не для его блага, а чтобы обезопасить других мальчишек от его сатанинской силы.
Через какое-то время в монастырь прибыл маститый специалист по подобным вопросам из Ватикана. Он долго беседовал с Беном и пришел к выводу, что дьявол в нем настолько хитер, что способен скрывать свое присутствие. Священник рассудил, что нельзя откладывать процедуру экзорцизма, пока еще есть надежда спасти душу мальчика. Если, конечно, ее еще можно спасти.
Все это красочное почти цирковое представление Бен запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. И именно в тот роковой момент он сделал для себя неутешительный вывод, что никаким монахом никогда не станет, и вообще будет держаться стороной от любых ярых сторонников религиозного образа мысли. Конечно, он совершенно не оправдал ожиданий приезжего экзорциста – предметы в келье оставались на своих местах, распятие не жгло его кожу, да и никакие ругательства на латыни так и не пришли в процессе Бену на ум. Он терпеливо перенес бесконечно долгую ночь монотонных молитв и орошений святой водой, задыхаясь от душного, свечного чада в маленьком помещении, но никаким образом не выразил признаков присутствия в себе нечистой силы.
Разочарованный священник уехал, порекомендовав Лукасу внимательно следить за воспитанником, а Бену усерднее молиться. Однако, слухи о проведенном экзорцизме быстро разлетелись по монастырю и каким-то непостижимым образом достигли его матери. Именно она сделала тот самый роковой вывод, что ее сын вовсе не стал жертвой овладевшего им нечистого, а всего лишь глубоко и безнадежно болен душой.
Наррентурм, Вена, 1934
Пребывание в «Башне дураков» окончательно убедило Бена в мысли, что каждое следующее место, куда его ссылала любящая семья, намного хуже предыдущего. И исходя из этого, он сделал вывод, что самое лучшее, что может сделать для самого себя, чтобы в перспективе не оказаться в клетке зоопарка или на необитаемом острове, это просто не предпринимать ничего, быть тише воды и ниже травы. Откуда ему знать, куда еще додумаются его перенаправить родственники, в жалкой надежде перековать его естество и сделать наконец-таки приемлемым и нормальным?
В замке было лучше всего, судя по его уже довольно поблекшим детским воспоминаниям. Там можно было свободно передвигаться по самому старинному зданию, его угодьям и лесу вокруг; читать какие угодно книги, ухаживать за лошадьми и гулять вместе с ними в окрестностях. Даже иногда видеть мать, все-таки изредка интересовавшуюся существованием нерадивого ребенка. Кормили там, конечно, тоже хорошо; перины были мягкими, всюду снова горничные и слуги, а кроме них больше никто не мозолил глаза.
В монастыре условия были значительно хуже, но все же не так плохи. Главными минусами были другие послушники и постоянная необходимость бубнить на латыни непонятные и бессмысленные тексты молитв. Из здания открывался прекрасный вид на озеро и силуэты гор вдалеке, можно было выбраться к воде и слушать тихие, пресноводные волны. Библиотека содержала не только религиозные книги. Еда была простой, но сносной.
И если бы Бен составлял путеводитель по местам своего пребывания, он не в коем случае, не рекомендовал бы соваться в «Башню дураков». Это мрачное здание, куда больше напоминающее тюрьму и его вовсе следовало обходить стороной, потому что за высокими кирпичными стенами притаился настоящий ад на земле. В действительности круглая форма строения с узким и неуютным внутренним двориком действительно больше подходила для тюрьмы и, вероятно, многие ее сотрудники, по этой причине все время путали отведенную им – вместо медицинского персонала прикидываясь надзирателями.
Бен столкнулся с тем, что сдерживать здесь свои силы стало намного сложнее, потому что невинные насмешки мальчишек и в сравнении не шли со странными, жуткими процедурами и частыми побоями. Впрочем, проблема решилась сама собой, потому что большую часть времени его накачивали какими-то препаратами до полубессознательного состояния. В мозгу была звенящая пустота, а тело становилось ватным и непослушным. Он заторможено пялился в узкое окошко, выходившее в закрытый внутренний двор, и послушно шел туда, куда вели и делал то, что требовалось. Все ощущения становились размытыми и отдаленными, словно скрытые за пуленепробиваемым стеклом, а все истины утратили свой прежний смысл.
Время было вязким и липким и в какой-то момент, немного вырвавшись из-под подавляющего действия лекарств, когда санитар поленился вколоть ему новую дозу, Бен вдруг обнаружил, что находится здесь уже очень долго. Сколько – он не знал, потому что нигде не было часов или календаря. Он мог судить только по тому, как отрастали его волосы, и менялось тело – вытянувшееся в высоту, ставшее таким неповоротливо крупным, долговязым и неудобным для маленьких, тесных помещений больницы. Ему наоборот хотелось скорее свернуться в клубок, максимально сгруппироваться, лишь бы только спрятаться от окружающего мира в своем собственном, и он снова злился, злился, злился. На себя. На мать. На свое тело. На санитаров. На дядю. На врачей. На других заключенных, которые часто орали ночи напролет или кидались бесцветной липкой пищей с подносов, воняли хуже бездомных и пренебрегали минимальной гигиеной. Но новый укол влек за собой космическое спокойствие и апатию. И снова злость таяла в мутном омуте.
