Текст книги "Год дракона (СИ)"

Автор книги: Civettina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

– Смерти, конечно, – просто ответил командир.

– Вальки… – начал, было, Дима, но наставник шикнул, заставив замолчать.

В эту же секунду воздух начал густеть, словно невидимые потоки эфира сливались вместе, набирали плотность. Этот сгусток постепенно вытягивался, пока не принял форму человеческой фигуры, а потом из тьмы проявился Цезарь. Эта его способность перемещаться в пространстве не мгновенно, как делали все лиги, а вот так поэтапно, мягко, многими воспринималась как недостаток. Но были и те, кто восхищался плавностью перехода Цезаря и называл это великим даром.

Цезарь был моложе всех в команде, но внешность имел неподобающую возрасту. По людским представлениям таким и должен был быть воевода: высокий рост, крепкие мускулы, широкий торс, мощные ноги. Образ видавшего виды воина дополняло и широкое лицо с тяжелыми надбровными дугами и такой же тяжелой челюстью. Про таких как он говорили: косая сажень в плечах. Настоящий богатырь, которому впору командовать дружиной. Однако дружиной командовал Рональд – хоть и высокий, но сухонький, узкоплечий. Иззила шутил, что Рональду для того такой большой нос, чтобы его хоть как-то было заметно в профиль. Рональд смеялся вместе со всеми, но в бою шутки заканчивались: этот хилый сухостой являл свою истинную мощь, которая превосходила силы и Цезаря, и Иззилы вместе взятых. Поэтому-то Дима всегда воздерживался обсуждать внешность командира. В конце концов, у лиг внешность обманчива, потому что силу дают не мышцы и кости, а внутренний огонь, который с каждым годом горит все жарче.

– Что видел, Цезарь? – все так же не размыкая губ, спросил командир, даже не взглянув на появившегося.

– Ничего, Рональд. Кругом одно ничего, – пробасил Цезарь.

– Так не говорят, – улыбнулся Дима.

– Я – говорю, – заупрямился Цезарь и снова обратился к командиру: – Гнездо пусто. Они сменили место висянки давно. Больше недели назад.

– Висянки? – наконец-то лицо Рональда ожило, одна бровь изогнулась, поползла вверх.

– Да, где они висят.

– Мы говорим: лежанки, – терпеливо поправил Рональд.

– Но они висят, а не лежат!

– Будет лучше, Цезарь, если мы все станем придерживаться одних и тех же обозначений, – мягко заметил Дима.

Богатырь недобро зыркнул на него, и со стороны могло бы показаться, что он одним ударом может выбить дух из тонкого, почти по-женски изящного паренька, коим был Дима. Но Цезарь никогда бы не поднял руку на своих соратников. Он мог ругаться или обижаться, но драться было не в его характере.

– Плохие вести ты принес, Цезарь, – задумчиво протянул командир, не отрывая взгляд от ночной панорамы, лежащей у его ног.

Великан пожал плечами, мол, какие есть, такие и принес, и тоже уставился на черную, с ртутным блеском гладь озера, раскинувшегося у подножия горы.

– Что будем делать, Рональд? – Дима осмелился нарушить тишину лишь через несколько минут.

Командир ответил не сразу. Его неподвижный профиль в слабом лунном свете казался высеченным на монете.

– Будем атаковать, – прозвучало решительно и сухо.

– Кого? – удивился Цезарь. – Они улетели. Их нет!

– Они здесь. Если враг невидим, это не значит, что он не опасен.

Цезарь шумно вздохнул, показывая, что выполнит любой приказ, даже если считает его нелепым.

– Мы выманим их? – догадался о намерениях Рональда Дима. – И тогда нападем.

– Да, но они должны быть уверены в легкости добычи, иначе не клюнут.

– Я могу прикинуться раненым, – тут же предложил Цезарь.

– Твари не так глупы. Они знают, что физическое ранение не наносит нам урон.

Цезарь с Димой озадаченно молчали. Рональд думал в тишине, нарушаемой лишь шорохом листвы. Его воины терпеливо ждали решения.

Наконец, командир несколько раз быстро моргнул, словно очнулся от дремоты и медленно повернул голову вправо. Там, метрах в двадцати от лиг под невысокой и кривоватой сосной, укрывшись плотным плащом, спала женщина.

– Ты хочешь пожертвовать своим соколом? – испугался Дима.

– Лучше пожертвовать одним человеком, чем потерять сотню, – в голове Рональда слышалась неизбежность. – Полагаю, эти твари сотней не ограничатся. Ты же видел, что они сделали с поселением у озера?

Дима опустил глаза. То, что говорил командир, было разумно и правильно, но что-то внутри сопротивлялось этому, отказывалось принимать. Да, он видел эти окровавленные трупы людей, разорванных в клочья детей и обезглавленных женщин. Залитые кровью дома с красными одновременно уродливыми и живописными брызгами на стенах. Внутренности, разбросанные на улице на несколько метров, словно тело с распоротым животом подняли в воздух и трясли там со всей силы. И это сделали не разбойники. Те, кто напал на поселение, пришел не грабить, не захватывать земли и не уводить в плен рабов. Они пришли, вернее, прилетели с одной целью – убивать. После такого налета в живых не оставалось никого, потому что мало кто мог укрыться от этих кровожадных монстров или дать им отпор.

Почти два года Рональд со своей командой рыскал по округе, пытаясь по кровавым следам вычислить гнездовье стаи и убить чудовищ, но все было напрасно. Валькирии словно бы нигде не жили. Конечно, и Дима, и Цезарь, и Иззила натыкались на места ночевок тварей, но то были времянки – места, где можно отдохнуть, набраться сил и двинуться дальше. Но должно, должно было быть место – нора, пещера, непреступная скала, где валькирии могли жить, выводить потомство, залечивать раны. Ни одно существо на этой планете не может без дома, без места, куда нужно возвращаться после охоты. У валькирий, кажется, такого места не было, поэтому очень трудно было вычислить, куда уйдут монстры и откуда появятся. Какую деревню изберут следующей мишенью. Нападут всей стаей или отправятся охотиться разрозненно.

Цезарь предложил выступить открыто: ходить, не таясь, не прячась. Пусть валькирии видят, что охотники тут, они не дремлют и никого не боятся. Рональд эту идею поначалу отбросил, но Дима предложил ее усовершенствовать. Играть открыто, но не где попало. Расставлять метки и ловушки, постепенно сужая круг территории. Загнать валькирий в угол, зажать в центре круга. Тогда у них будет два выхода: прорываться с боем или затаиться. Без еды валькирии могли прожить несколько месяцев, но у охотников в запасе была вечность. И пусть уснул Иззила, без него, втроем, команде вполне по плечу продолжать сужать круг, заставляя врага проявить себя. И вот, похоже, момент настал. Затишье перед бурей. Валькирии, наконец, осознали, что их зажимают в кольцо, и стали готовиться атаковать. Они напали на рыбацкий поселок у озера и затаились, группируя силы. Мастер разведки Цезарь (да, несмотря на свои внушительные габариты, он был превосходным разведчиком. Возможно, как раз из-за умения медленно переходить с места на место) так и не смог найти место этого сборища. Если валькирии готовились нанести удар, они должны были собраться вместе, разработать план, но Цезарь находил только остывшие и запустелые места ночевок. Однако каждый день затишья придавал монстрам решимости и агрессии, и поэтому надо было действовать, пока еще ярость не выплеснулась наружу.

– Она справится? – вопрос Цезаря прозвучал двусмысленно: он то ли сомневался в способностях женщины, то ли, наоборот, в них верил и ожидал подтверждения своей правоты.

– Здесь только она и справится, – спокойно ответил командир и одними губами произнес: – Настасья!

Женщина под плащом заворочалась, открыла глаза. Увидев, что охотники смотрят на нее, она торопливо вскочила, схватив с земли короткий меч в ножнах.

– Подойди! – так же беззвучно скомандовал Рональд.

Женщина приблизилась, и сразу стало видно, что она вовсе не зрелая женщина, как могло показаться издалека, а довольно молодая девушка. Тяжелый физический труд, к которому она привыкла с детства, развил ее плечи, сделал широкой спину и крепкими ноги. Хотя от рождения она унаследовала нескладную фигуру – некий переход от женского строения к мужскому. Плечистый торс дополняли мускулистые и длинные руки и крепкие, ровные, как столбы, ноги с массивными ступнями. Казалось, что все силы роста организм Настасьи бросил в конечности, забыв про грудь и голову. Ее голова, хоть и незначительно, но все же уступала в пропорциях телу, а наличие груди угадывалось, лишь когда одежда намокала от дождя или после купания. Простоватое, округлое лицо девушки с чуть вздернутым носом и полными губами было всегда напряжено, как будто Настасья постоянно ждала подвоха, а когда говорил Рональд, она смотрела на него так, словно каждое его слово даровало ей день жизни.

Сейчас она, тоже не мигая, уставилась на командира, боясь пропустить мимо ушей хоть мало-мальский звук.

– Настасья, пришло время битвы, – бесцветно произнес Рональд, и Дима подумал, что командиру бы не мешало расширить свой интонационный диапазон для общения с людьми.

Девушка с готовностью кивнула.

– Цезарь, раздобудь, коня!

В знак того, что понял приказ, Цезарь шмыгнул носом.

– С восходом солнца мы приступим к нашему плану, а пока обговорим позиции.

***

Солнце золотило озеро, слабо прогревая начинавшую уже по-осеннему остывать воду. Легкий ветерок пускал рябь по ее глади, словно хотел, чтобы слепящие блики озарили все вокруг. К воде вышла высокая, нескладно сложенная девушка с конем, навьюченным поклажей. Конт лениво перебирал ногами, но, почуяв воду, оживился, вошел в озеро, потревожив копытами прибрежную гальку. Девушка скинула дорожный плащ на травяной островок подальше от воды, с наслаждением умылась, плеснула водой в коня. Ничто не нарушало идиллии странницы и ее четвероного друга.

Дима наблюдал за Настасьей из укрытия, стараясь уловить, откуда появится стая, но гам леса скрывал едва уловимые перемещения врага. Нет, твари не думали нападать на человека при свете дня. Возможно, заметили замаскированный под седельной сумкой меч. Хотя оружие, коим владели люди, в большинстве случаев оказывалось бесполезно против атаки чудовищ. Отбиться от их стаи был шанс у хорошо вооруженного отряда опытных воинов, – и то мизерный шанс. Поэтому одна девчонка с мечом была для монстров безобиднее ребенка. Однако нападать на нее валькирии не решались. Дима чувствовал их присутствие, хотя и не мог локализовать. Возможно, летающие твари тоже чувствовали его, ждали, что он предпримет.

Однако командир велел не отклоняться от плана при любом раскладе, и Дима, как верный воин, исполнял приказ. Его задачей было наблюдение за наживкой для валькирий, то есть за Настасьей.

Цезарь считал, что этот плане нежизнеспособен, поскольку стае нужна добыча посерьезнее девушки с конем, но Рональд делал ставку на суть девушки. Она была не какой-то простой селянкой или нищенкой. У нее на шее имелся ошейник – знак того, что она принадлежит существу более могущественному, чем самый богатый царь. Такие ошейники носили чаще всего соколы – люди, коих лиги обучали охоте на тварей. Валькирии, несомненно, должны были почувствовать, кому принадлежит ошейник, и напасть на человека, чтобы досадить своему заклятому врагу. Однако нападут твари только при одном условии: если будут уверены, что поблизости нет хозяев этой девушки. Поэтому Рональд и Цезарь ждали в укрытие за много десятков верст от этого озера, а Дима, завернувшись в магическую накидку, скрывавшую его истинную сущность, караулил чудовищ в засаде. Это было довольно опасное предприятие, поскольку накидка лишала его силы и магии, а значит в момент нападения он будет подобен человеку.

К слову, на это Рональд тоже делал ставку: обрадовавшись обессиленному противнику, валькирии потеряют осторожность, и в этот момент из укрытия появятся они с Цезарем. Такой маневр лиги предпринимали не в первый раз, но до сих пор все проходило гладко, потому что противник не был столь многочисленен и силен.

Настасья вела себя естественно, как будто на самом деле была простой путницей и вышла к озеру, чтобы отдохнуть с дороги и напоить коня. Дима с любопытством наблюдал за ней, так как давненько уже не видел людского быта, и потому был рад остаться наедине с человеком, пусть и отделенным от своего племени, но все же сохранившим очарование простоты.

Настасья сооружала навес от солнца, чтобы отдохнуть в тени. Оно светило со стороны озера, поэтому деревья отбрасывали тени в лес, а низкий прибрежный кустарник служил плохим укрытием. Конь лениво бродил между деревьев, не углубляясь в лес и пощипывая темную траву. Картина была более чем умиротворенная. Настолько, что вернула Диме воспоминания о том времени, когда он сам был человеком.

***

Его звали Яска. Его отец надорвал спину, возводя стену вокруг княжеского терема, слег на несколько лет, постепенно захирел и в конце концов помер. Яска, его брат Бажай и две сестры Цветана и Малуша остались в покосившейся лачуге с матерью, которая днем работала в поле, а по вечерам, пока хватало света, вышивала рушники и сарафаны замысловатыми узорами. Яска с Бажаем ходили в княжий град продавать убранство. Работу матери ценили, и она, чтобы выручить за вышивку больше, стала вышивать при лучине. И очень скоро ослепла. К счастью, к тому моменту, когда она уже перестала различать лица в двух шагах от себя, обе ее дочери – погодки девяти и восьми лет – уже научились основам вышивки и складывания узоров. Правда, девчонки, хоть и были глазастые, с тонкими ловкими пальчиками, пока не умели создавать такие витиеватые рисунки, как мать, а потому дорого продавать рушники уже не получалось. Дела у семьи пошли неладно.

Тогда Бажай, который уже отметил шестнадцатую весну, нанялся в княжескую дружину. Платили там исправно, но Бажай не мог часто наведываться домой, чтобы передать заработок. Весь дом лег на плечи тринадцатилетнего Яски. Он практически в одиночку вспахивал их десятину, нанялся батраком к боярину собирать яблоки. Боярин платил только харчами, но Яска был рад сытному обеду, потому что он давал силы работать. Дома хозяйничали слепая мать и две девчушки.

Однако это хоть и тяжелой, но все же спокойной жизни пришел конец. Как-то осенью горизонт затянуло дымом костров: на город надвигалось войско дикарей. Их кони были приземисты и выносливы, да и сами дикари были невелики ростом, но ловки и юрки. Они носили одежды из шкур, от них пахло зверьем и дымом. Они нападали на города и деревни, сжигая их дотла, убивая всех мужчин и уводя в полон женщин и детей.

Зря Яска надеялся, что Бажай придет защитить семью: дружина осталась оборонять город. Многие мужчины в деревне пытались спасти свои семьи, пытались биться с захватчиками, но безуспешно. Дикари были опытными воинами, которые с легкостью одолевали земледельцев и ремесленников. Яска тоже, спрятав в доме мать и сестре, вооружился топором и приготовился биться с врагом.

Первая же его стычка с налетчиками закончилась удачно и неудачно одновременно. Дикарь, немолодой уже мужчина с кривым шрамом вместо левого глаза, замахнулся на паренька кривой саблей. То ли отсутствие глаза помешало всаднику хорошо примериться, то ли Яска оказался ловчее, чем враг рассчитывал, только успел парнишка поднырнуть под саблю и, тут же выпрямившись, всадить топор врагу в спину. Лезвие застряло в правой лопатке воина, а лошадь понесла его дальше, вырвав топорище из рук Яски. Враг ускакал, умирая и унося с собой единственное оружие. Оставался еще нож с коротким лезвием, но для войны он не годился.

Яска бросился в дом, припер дверь столом и скамьей, но дикари не врывались в низенькие лачуги – они поджигали их. Соломенные крыши занимались яростно, а ветер перебрасывал пламя с дома на дом. Гонимые страхом, люди выбегали на улицу, где их поджидали вооруженные дикари.

Яска понял, что их лачуга горит, когда крыша подозрительно затрещала и в горницу повалил едкий белый дым. Парень разобрал завал у дверей и вместе с семьей устремился прочь из горящего жилища. Слепая мать не удержала руку обезумевшей от страха Малуши, и та побежала с визгом по улице и тут же угодила под ноги выскочившему на перекресток коню. Все это произошло так быстро, в одно мгновение: вот Малуша еще бежит, визжа, а вот она уже лежит на земле с проломленной головой, и алая кровь смешивается с подсохшей грязью.

Мать не видела этого. Потому что была слепой, а еще потому, что ее почти сразу же убил другой всадник – одним взмахом отсек ей голову, словно она была не человек, а тыква.

Яска пытался увести с этой бойни Цветану. Кругом слышался треск огня, чадили догорающие дома, хрипели кони, дикари перекрикивались на своем лающем языке. Дым застилал деревню серой завесой, ел глаза, жег горло. Уворачиваясь от коней, бегущих и падающих людей, Яска тянул сестренку к лесу, где можно было укрыться от набега.

Однако дикари разорили уже не одну деревню и прекрасно знали, куда побегут спасаться жители этой. Едва брат с сестрой выскочили за пределы деревни, наперерез им ринулся всадник, карауливший таких беглецов за околицей. Он нагнал их почти у самого леса, схватил Цветану за косу и рванул на себя. Сестренка закричала – то ли от страха, то ли от боли, упала на спину, а Яска, вдруг озверев от ненависти, вцепился дикарю в сапог и в кожаные штаны и выдернул из седла.

Упав, всадник тут же вскочил на ноги и обнажил кривую саблю, готовый зарубить наглеца. Яска видел его молодое, еще не знающее растительности лицо: дикарь был чуть старше него самого. Глаза у него горели яростно, как у дикого зверя. Издав нечеловеческий вой, дикарь замахнулся оружием, но Яска успел перехватить его руку. Парни начали бороться. Видимо, дикарю было несподручно биться пешему, а Яске сил придавала ненависть и образ убитой Малуши. Парни пыхтели, награждая друг друга ругательствами – каждый на своем языке, но смысл высказываний оба понимали хорошо. В какой-то момент Яска начал одолевать противника и почти уже завладел его кривой саблей, как вдруг ощутил резкую боль в животе. Руки стали очень быстро слабеть, ноги подкосились. Яска из последних сил старался удержать саблю дикаря, но тот толкнул его в грудь. Яска упал и только теперь ощутил, что вся рубаха его и штаны мокрые насквозь и прилипли к телу. Он перевернулся на бок, чтобы позвать сестренку, но той и след простыл. Яска прижал руку к животу, ощутив, как пальцы склеивает теплая вязкая жижа, и закрыл глаза.

Больше Дима ничего не помнил из той жизни. Он даже не мог сказать, что она была самой его удачной или любимой. Просто возвращаясь в памяти к той осени, он страстно желал знать, что случилось с Цветаной. Удалось ли ей добежать до леса, а если да, то смогла ли она там укрыться от дикарей? Осталась она жива или погибла в тот день, а если выжила, то как сложилась ее судьба? Увезли ее в плен или она нашла укрытие в городе? Разыскала ли Бажая?

Почему-то эта недосказанность и неизвестность до сих пор мучили Диму, как будто он все еще был ответственным за жизнь сестры.

***

На озеро опускались сумерки, облепляя лес синеватой мглой. Твари, видимо, решили дождаться наступления темноты, когда у них будет преимущество, потому что во мраке они видели так же хорошо, как и днем, чего нельзя было сказать о Настасье. Правда, она была не простым человеком. Рональд учил ее не только драться на мечах, но и сражаться в темноте. Конечно, девушка не обладала таким зрением, чтобы видеть врага, но она могла его чувствовать: слышать его дыхание, звук шагов, ощущать движение воздуха, улавливать запах. Застать ее врасплох твари или хищному зверю было сложно, и Рональд надеялся, что это умение даст его соколу шанс не пасть в первые секунды нападения.

Дима напрягал все органы чувств, чтобы успеть заметить приближение врага раньше Настасьи и подать ей сигнал. Но лес медленно и неотвратимо погружался в ночь. Просыпались ночные птицы, перекрикивались совы, где-то далеко выводил рулады волк. Настасья улеглась в зарослях, укрывшись плащом от прохлады, поднимавшейся с озера. Дима знал, что она не уснет: служение лигам давало много преимуществ и умений, и одним из них была депривация сна. Ошейник помогал Настасье управлять собственными физиологическими процессами, поэтому она могла не просто притупить сонливость или чувство голода, но и вовсе избавиться от них на какое-то время. Тем не менее Дима считал своей обязанностью охранять ее покой.

Рональд ворчал, что он неравнодушно относится к людям:

– Им нельзя сочувствоваить или помогать. Они должны развиваться самостоятельно. Сами должны преодолевать трудности, принимать решения, мучиться. Облегчать их участь – значит играть против их души.

Дима соглашался. Слова командира были истинны, но иногда что-то внутри Димы – не душа, нет – откликалось на того или иного человека. Одним хотелось помогать, других – убить. Он старался сдерживать и тот, и другой порыв, понимая, что они свидетельствуют о его несовершенстве. Несовершенным лигам положено вернуться в людской мир и продолжить свое совершенствование в человеческом образе, а этого Дима боялся. Боялся, потому что жизни, что он прожил человеком, принесли ему много боли, страданий, лишений, страха и ненависти. Очень редко в них были моменты истинного счастья. И потому Диму удивляло: как его допустили в стан лиг? Почему посчитали годным, ведь одним из главных критериев достижения людского совершенства было как раз умение быть счастливым.

Командир говорил, что у каждой души свой путь на вершину. Они, души, все разные, ни одна не похожа на другую, как не похожи снежинки, падающие в один сугроб. И для развития каждой души планировщики подбирают свои, оптимальные условия.

В сложную систему взращивания людских личностей Дима не вникал. Он, как и Рональд, как Цезарь и Иззила, был охотником, и на этом поприще он, как и его друзья, должен был достичь высшей точки – и после этого слиться с другими такими же совершенными лигами в единый Абсолют. А потому вмешательство в чужие сферы, например, в деятельность планировщиков, было чревато откатом назад. Кроме того, такие посягательства мешали работе планировщиков, которые, между прочим, тоже стремились к Абсолюту.

Но тем не менее чувство, что он каким-то образом имеет право влиять на поступки и жизни вверенных ему людей, не покидало Диму. Правда, ему самому в этой заботе виделась собственная ущербность, которую он пытался скрыть от командира. Но сейчас, когда Рональд был далеко и не мог видеть происходящее, Дима не таился. Не скрывая любопытства, он наблюдал за Настасьей днем и сейчас, обратившись в слух, старался первым обнаружить врага, чтобы успеть спасти девушку.

Однако враг все равно появился неожиданно, словно вырвался из других сфер. Дима еще не видел их, лишь смутно ощущал какое-то движение в ночной атмосфере, а его перстень с топазом уже туго сжал палец левой руки, хотя обычно на появление монстров камень реагировал едва заметной вибрацией, которую Дима лишь недавно научился распознавать. Но сейчас вибрация напоминала судороги, как будто топаз стремился вырваться из оправы навстречу чудовищам. Эта непривычная реакция камня смутила Диму, не позволив вовремя подать сигнал опасности.

Через несколько мгновений две крупные особи совершенно бесшумно материализовались в сотне метров над зарослями и спикировали на девушку. Конь беспокойно заржал и рванулся прочь. Его страх был так силен, что в порыве жеребец отломил ветку, в которой были привязаны удила. Настасья в этот момент откинула плащ и выхватила меч, но не успела выпрямиться в полный рост: тварь сбила ее ударом в грудь.

Дима понял, что план Рональда с этого момента придется пересматривать, потому что Настасья не продержится и минуты. Может, третий или четвертый удар валькирии станет для нее смертельным. И Дима вылетел из засады. Его меч бесшумно рассек воздух и плавно отделил крыло одной твари от ее тела. Она закрутилась вокруг своей оси, хлопнулась на землю, запрыгала, завертелась, неумело передвигаясь по горизонтальной плоскости. Настасья тут же отсекла зверюге голову. Вторую Дима ранил на подлете. Как-то получилось, что валькирия заложила вираж у него за спиной, и охотник мгновенно переложив рукоять в ладони так, чтобы клинок смотрел не вверх, а вниз, выбросил руку с мечом за спину. Маневр был рисковый, потому что Дима не видел противника, а противник его – очень хорошо, и потому мог уклониться от удара. Но не уклонился. Ночное небо затихло.

– Это всё? – Настасья настороженно оглядывалась и прислушивалась. Она немного запыхалась, но скорее не от самого сражения, а от страха быть убитой.

Дима не знал, что ответить. Обе валькирии были хоть и крупные, но все-таки малоопытные, иначе человеку и ослабленному охотнику не удалось бы так быстро с ними разделаться. Возможно, таких нападающих послали намеренно, на разведку боем. Она удалась, и теперь стая знает, что человек не один, а с лигой, и отступит. В таком случае план Рональда провалился.

Но что если вылазка этих тварей была самоволкой? Что если они просто решили поужинать втайне от остальных? Такое типичное поведение для молодых, самоуверенных особей, которым кажется, что природная ловкость и наглость дает им безграничную гарантию безнаказанности и удачи. Вполне можно было допустить, что Настасью приметила одна из тварей и подбила другую на тайную вылазку. Первая добыча, которой не придется делиться. Первая добыча, выслеженная и убитая без команды ферзи. Соблазнительный вариант.

Такая расстановка Диме нравилась больше. Она означала, что основная стая не знает о существовании у берега озера девушки с конем. И уж тем более не знает о том, что рядом с девушкой есть охотник. Это давало надежду на исполнение задуманного плана. Но как проверить, какой из вариантов истинный?

Настасья ждала ответа и команд от старшего товарища. Она чувствовала свою уязвимость в ночной тиши леса и хотела быстрее от нее избавиться. Поэтому, не дождавшись ответа, несмело предложила:

– Надо спрятаться…

– Да, укройся, – коротко согласился Дима и, схватив одну тварь за ногу, размахнулся и швырнул ее в воду.

Вода возмущенно плеснула, потревоженная броском, проглотила тело с глухим бульком. Следом за ним последовала тушка второй валькирии и ее крыло. Если допустить, что вылазка тварей была самостоятельным решением, то не нужно, чтобы сородичи случайно наткнулись на трупы. А если все же вылазка – часть разведплана, то отсутствие тел может сбить с толку ферзь. Настасья в это время затушила костер, вооружилась, завернулась в плащ и ждала указаний.

Дима никогда не руководил соколом – так лиги называли своих людей-помощников. Дважды ему выпадал жребий командовать такими же охотниками, как и он, но то было иное. Дима знал, на что способны его собратья, знал силу и умение каждого, а еще то, что каждый из них был в ответе за себя и свою оболочку. Людское же тело казалось Диме чрезвычайно хрупким: один сильный удар, одно неудачное падение – и сломаны кости. Человек, конечно, не умирал от таких трав, но лишался подвижности, что в итоге все равно приводило к смерти. А еще боль – ощущения, которые не каждый человек способен вынести и уж тем более контролировать. И возможности. У каждого человека они были разные: сила, выносливость, хитрость, воля. Даже два воина, прошедшие одинаковую подготовку, в бою показывали себя по-разному.

И взять еще эту способность людей мобилизовать все резервы в момент опасности. Не каждому это было дано, и потому узнать, кто сможет мобилизоваться, а кто нет, не представлялось возможным. Иногда слабые и уязвимые являли образец мужества и бесстрашия, а сильные и подготовленные сдавались и бежали. Дима помнил себя, помнил ту силу, подаренную Яске яростью и отчаянием. Эта сила пришла внезапно, помогла выбить из седла дикаря и даже почти побороть его.

Но Настасья… К этой девушке Дима был привязан, и эта привязанность, симпатия мешала видеть в ней ее силу. Эта же привязанность внушала охотнику и ответственность, которая в разы возрастала в отсутствии хозяина – Рональда. Если командир не убережет своего сокола – в этом будет его вина. Если сокол погибнет по вине подчиненного, то виноваты в смерти будут сразу двое – и Рональд, и починенный. Огорчать командира Дима не хотел, поэтому излишне опекал Настасью. И потому сейчас не знал, что предпринять, чтобы не подвергать девушку опасности.

Она все так же ждала ответа, но когда поняла, что его не будет, с рассудительностью, не свойственной женщинам ее возраста, обратилась к охотнику:

– Похожу, будто эти двое пытались выведать, нет ли засады. Иначе они бы напали на меня и на лошадь сразу. Так сделали бы хищники. Но эти напали только на меня и не стали догонять лошадь, потому что знали, что лошадь не ценна для кого-то так, как ценна я. Они знали, что этот кто-то не допустит моей смерти. Так и случилось.

Дима кивнул, в очередной раз удивляясь умению Рональда выбирать себе соколов. Настасья была уже третьим, и хоть первого Дима не застал, от ума, сообразительности, интуиции и обучаемости второго он был просто в восторге. Когда Рональд подобрал Настасью – нескладную и грязную девочку-подростка, которая даже говорить толком не умела, и Цезарь, и Иззила, и он, Дима, – никто не поверил, что из нее выйдет толк. Но Настасья умела наблюдать, умела учиться, в том числе и на ошибках других. Она очень быстро превратилась из малограмотной девчонки в сообразительную охотницу, умеющую читать тактику врага, предвидеть его следующий шаг и наносить удары в незащищенные места.

– Надо уйти с открытого места. В чаще валькириям будет сложнее напасть.

Дима снова кивнул и прищурился, как будто проверял, насколько эта девушка способна оценить обстановку и принять правильное решение.

– Я видела неподалеку пещеру. Можем укрыться там, дождаться рассвета и сменить место.

– Сменить место? Но Рональд задал эти координаты, – возразил лига.

– Если за нами наблюдают, а это, скорее всего, так, то лучше показать врагу, что мы не догадываемся о его планах. Любой зверь, на которого напали, поспешит убраться подальше. Разве мы не можем сообщить Рональду новые координаты?

– Мы? – Дима поднял одну бровь, и Настасья покраснела. Дима не видел этого, но почувствовал. И еще почувствовал, что девушка испытала облегчение от того, что в темноте не разглядеть ее румянца.

– Пещера там, – сменив тему, Настасья указала мечом на северо-запад.

– Вперед! Коня найдем утром, – Дима зашагал впереди, поскольку в темноте люди видят очень плохо.

***

То, что было громко названо пещерой, оказалось ямой под огромным валуном, скатившимся с горы в те времена, когда лес еще только робко подбирался к озеру. За эти столетия камень служил укрытием тысячам тел: мелкое зверье укрывалось тут от хищников, хищники прятали добычу, кочующие падальщики пережидали здесь непогоду, змеи впадали тут в спячку, грызуны выискивали насекомых, насекомые плодились и размножались. Валун мог бы поведать тысячи историй, рассказать о смертях и появлениях на свет, о пережитом страхе и о пьянящем чувстве защищенности. Валун познавал жизнь таким способом, впитывал ее в себя, чтобы однажды она проснулась в нем настоящей, подвижной душой, характером и опытом.