Текст книги "От перемены мест слагаемых (СИ)"

Автор книги: Чук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Даину тоже явно нравилось, как это звучит. У него теперь постоянно было исключительно довольное выражение лица, ровно с того самого момента, как Мириам приняла его предложение руки и сердца, подтвердив серьезность своих намерений плетением ухаживательной косички. И Торин вполне понимал своего кузена. Так что короли просто обменялись понимающими улыбками и пожали друг другу руки.

Когда обозы тронулись в путь, Бильбо, стоя на дозорной площадке над главными воротами, махала платочком своей новой гномьей родне, тетушке, всем кузенам и Гэндальфу. Впервые с начала ее шпионской карьеры, у Бильбо был самый настоящий официальный отпуск – она осталась здесь в Эреборе вместе со своим супругом, а, значит, все опасные задания и захватывающие приключения теперь будут проходить без ее участия. Бильбо улыбнулась: она ничуть об этом не жалела, потому что ее самое большое Приключение стояло рядом с ней и обнимало за талию. Бильбо счастливо вздохнула и положила голову Торину на плечо.

– А соленые огурцы еще остались? – послышался сбоку голос Тауриэль.

– Остались, – радостно отозвался Кили. – Я сейчас принесу.

– И захвати еще, пожалуйста, клубничное варенье и пару луковиц, – с явным предвкушением промурлыкала Тауриэль.

========== Глава сорок седьмая, или Эпилог ==========

Эребор отстраивался, продолжая поражать скрытым величием, которое постепенно становилось все более явным, чему Леголас не уставал удивляться. Покидать гору, где обосновалась Тауриэль, где занятно курлыкал и жег все, что попало в поле зрения, Рубин, где в библиотеке был порядок и мягкие подушки на скамьях, где Королева-под-Горой смеялась, что это самый большой Холм в ее жизни, где гномы каждым днем доказывали свое право на подземные чертоги мастерством, трудолюбием, напором и сноровкой – покидать эту гору не хотелось. Леголас объяснился с отцом, что хочет подождать Митрандира, уверил уезжающего на вторую гномью королевскую свадьбу мага, что Трандуил разрешил ему остаться, и чувствовал себя очень самостоятельным эльфом.

Ему интересно было посмотреть на другие королевства, не только эльфийские, оценить в деле так бурно нахваливаемые Кили гномьи луки, понаблюдать за горящим великолепием работающих на полную мощность плавилен, заглянуть в кузни, посетить разрушенные Смаугом и восстановленные переходы на склонах горы – те, путь по которым занимал целые дни! Леголас внезапно ощутил себя настоящим юношей, еще младше человеческих детей, интересно ему было решительно все.

За страстью к исследованию потихоньку забывалась страсть к Тауриэль, ну или Леголас убеждал себя, что забывалась. Рыжие локоны рисовались перед внутренним взором при каждом удобном случае: во время наблюдения за огненным закатом, кровавой луной (взошедшей и над Эребором, как по заказу), пламенными плавильнями, раскаленным докрасна металлом, переливающимися рубинами и сияющим Рубином… Леголасу даже показалось как-то, что он видел рыжие прядки, когда заглянул в одну из кладовок за лекарственными травами, за которыми его отправил Оин. Хотя откуда уж здесь-то взяться рыжим волосам было совершенно непонятно. Одним словом, удобных случаев его воображение находило массу.

Сын Трандуила, однако, был не менее упертым, чем любимый отцовский олень, а потому работал над подавлением чувств и всячески отвлекался, закалял волю и испытывал себя на прочность. Размеренный порядок этих испытаний прервало прибытие обоза жителей Синих гор, перебирающихся обратно, в Одинокую гору, откуда они когда-то уходили в страшной спешке, оставляя позади Пустошь и пепелище.

Леголас уже давно понял, что чем больше вокруг гномов, тем интереснее. В отличие от его собственных соплеменников, гномы были шумными, говорливыми, пошло шутили, громко смеялись, много ели и пили, не считали неподобающим сплясать на столе или кинуть в приятеля едой. По меркам эльфов все это, конечно, было дико… но зато так весело! Ни одному эльфу за всю его тысячелетнюю жизнь не пришло бы в голову горланить похабные частушки во время работы. Гномы же не просто горланили, но тут же придумывали новые и устраивали настоящие состязания, соревнуясь в том, кто придумает больше и похабнее. У гномов были свои, совершенно не похожие на эльфийские и по-своему завораживающие легенды, странные обычаи и непонятные традиции. Гномы вели себя совершенно отлично от эльфов, и Леголасу это нравилось.

Когда с первым обозом в гору вошла принцесса Дис – младшая сестра Торина, мать Фили и Кили, Леголас, увидев ее, по-настоящему удивился: он никогда прежде не встречал гномьих женщин. Гномки были приземистые и коренастые, с большими носами и густыми красивыми волосами, которые заплетали в сложные прически. А еще у гномок, так же, как и у гномов, росла борода. Правда, гномки ее сбривали, но к вечеру у некоторых уже снова проглядывала на подбородке щетина. Гномки были хорошо образованы, умны, вежливы и в целом воспитаны гораздо лучше своих мужчин. Например, никогда не горланили похабных частушек, но при случае могли пошутить так, что Леголас краснел до кончиков ушей и мечтал провалиться под землю. Хотя и так уже находился под землей.

Женщин среди подгорного народа было гораздо меньше, чем мужчин. Наверное, поэтому гномки пользовались большим почетом и уважением. Гномы искренне восхищались своими женщинами. А те, кому повезло стать родителями маленькой гномочки, признавались едва ли не национальными героями. Удивительный народ эти гномы. И гномки. И чрезвычайно удивленные тоже – уж Дис-то точно огорошило новостью о том, что ее брат связал свою судьбу с хоббитянкой, а младший сын – ни много ни мало женился на эльфийке. Вот уж сюрприз, так сюрприз.

Однако, спустя несколько минут, Леголас с искренним интересом и легкой завистью наблюдал уже за тем, как Дис, поборов свое удивление, с неподдельной радостью обнимала зардевшуюся от волнения невестку и с удовольствием болтала с Бильбо. Это чистосердечное радушие Дис заставило Леголаса невольно задумался о том, как бы отреагировал его собственный отец, если бы, вернувшись после длительного отсутствия, вдруг обнаружил, что сын не только успел женился без его ведома, но, мало того, взял в жены не эльфийку, а, скажем… гномку. Леголас с грустью вынужден был признать, что Трандуил бы в этом случае точно не обрадовался. Хорошо – такой сюрприз владыке Лихолесья не грозит.

От грустных мыслей Леголаса отвлек Балин, точнее, возникшее вокруг него столпотворение, которое устроила целая ватага гномок. Единственное, что смог вычленить Леголас из дружного гомона девичьих голосов, так это многократно повторяющееся радостное: “Дедушка!”.

– Это супруга Балина. Ее зовут Эдиль, – пояснил оказавшийся рядом Ори, указав на голубоглазую улыбчивую гномку, в золотистых волосах которой, словно иней, блестели первые седые пряди. – У них три дочери: Виана, Киана и Тиана. – Две старшие замужем, и у каждой из них уже по трое детей.

– У Балина шесть внучек? – удивился Леголас, пересчитав скачущих вокруг седовласого гнома маленьких гномочек.

– Махал невероятно щедро одарил старшего из сыновей Фундина, – степенно кивнул Ори.

– Дедушка Двалин!.. – дружно зазвенели тем временем шесть детских голосов, а потом ураган из черных кудрей, ярких бантиков и пестрых платьиц едва не сбил с ног могучего Двалина.

Однако не прошло и минуты, как Двалина оставили в покое, и внимание шести маленьких озорниц переключилось на Рубина, которого Фили как раз представлял новоприбывшим соплеменникам, как грозного стража Эребора. Не успел Двалин прийти в себя после нашествия шести внучек, как бросился этих самых внучек спасать, потому что девчушкам пришло в голову полетать верхом на дракончике. Рубину эта идея тоже пришлась по вкусу, и он с довольным курлыканьем подставлял спину, на которую маленькие гномочки могли усесться втроем за один раз. Правда, они успешно с этой спины попадали, стоило только Рубину набрать скорость и высоту, и Двалин едва успел их подхватить.

Пока он журил спасенных озорниц, верхом на Рубине стартовали оставшиеся три проказницы, две из которых тоже не удержались и были подхвачены Двалином в самый последний момент. А потом Двалину пришлось бежать следом за улетающим по коридору Рубином в надежде подхватить и спасти от падения единственную удержавшуюся на спине дракончика внучку, которая заливисто смеялась и падать пока явно не собиралась. Следом за Двалином с радостными визгами бежали все пять внучек, спасенные им, а также их мамы и папы в тщетной надежде урезонить своих чад. Такого Леголас бы совершенно точно никогда не увидел ни в своем родном Лихолесье, ни в Ривенделле, ни в Лориэне.

Когда вся процессия скрылась из вида, Леголас обернулся в поисках Ори, намереваясь продолжить начатый разговор, но летописец уже куда-то ушел. Зато рядом обнаружился Фили, который явно был чем-то взволнован, нервно приглаживал заплетенные в косички усы и как будто старался спрятаться за Леголасом. Такое странное поведение всегда спокойного и рассудительного гномьего принца порядком озадачило эльфа.

– Она все еще на меня смотрит? – тихонько спросил Фили Леголаса.

– Кто? – удивился Леголас.

– Тиана, конечно, – смущенно пояснил Фили.

– Смотрит, – подтвердил Леголас обернувшись и поглядев на младшую дочку Балина, которая, действительно, с интересом рассматривала Фили.

– Она очень красивая, – поделился Фили, покраснев, как вареный рак.

– И она идет сюда, – предупредил Леголас.

– Я нормально выгляжу? – взволнованно уточнил Фили, опять пригладив усы.

– Как настоящий принц и герой битвы, – подбодрил его Леголас. – Я, пожалуй, пойду. Хочу узнать, удалось ли Двалину догнать Рубина.

– Ага, – кивнул Фили и снова пригладил усы. – Удачи.

– И тебе тоже, – улыбнулся Леголас.

Судя по задорным девчачьим визгам, радостному драконьему курлыканью и громкому топоту, Двалин спасал неугомонных внучек где-то в северной галерее. Леголас не спеша направился в ту сторону, с удовольствием размышляя о том, что в Эреборе, похоже, скоро будет еще одна свадьба.

– … и тогда можно прямо под потолком вниз головой, – донесся до Леголаса вкрадчивый голос Балина.

Поддавшись любопытству, эльфийский принц осторожно выглянул из-за угла, и обнаружил Балина, степенно идущего по коридору под руку со своей женой.

– Вниз головой? – удивилась та. – Непременно надо будет попробовать!

– Вот и я так подумал, – улыбнулся в ответ Балин. – Но это завтра. А сегодня мы попробуем в кладовке.

– С удовольствием! – поддержала энтузиазм Балина его супруга. – И я бы еще хотела в оружейной.

– Интересная идея, – многозначительно подвигал бровями Балин. – А как насчет того, чтобы в движущейся вагонетке?

– Непременно! – воодушевленно прозвучало в ответ, и парочка, к вящему удивлению Леголаса, зачем-то заперлась в кладовке под лестницей.

Леголас не на шутку озадачился таким странным поведением гномов и непонятным разговором, свидетелем которого он только что стал. Чего они там пробовать собираются – в кладовке-то?

Но тут внимание эльфа привлек радостный девчачий смех и хлопанье драконьих крыльев. Леголас заспешил на шум, решив, что потом расспросит насчет Балина у Ори.

Быть эльфом среди такого количества гномов, однако, иногда давалось принцу эльфов тяжело. Не то чтобы с детства Леголасу упорно внушали враждебные мысли по отношению к гномам, но среди эльфов почему-то упорно бытовало мнение, что все гномы – крайне несимпатичные и ужасно вредные создания, которые не любят ничего, кроме золота, и не видят дальше собственного носа. Леголас тогда с гномами лично знаком не был, а потому относился к ним довольно пренебрежительно. Но его отношение к подгорному народу изменилось довольно быстро, стоило только узнать этих забавных бородатых коротышек поближе. Нет, молва не врала: гномы, действительно, в большинстве своем, были несимпатичными – по крайней мере с точки зрения эльфов, и вредность явно была одной из основополагающих черт их характера. И да, гномы безмерно любили золото, а еще не видели дальше собственного носа.

Вот только носы у них были достаточно большими, чтобы гномы имели вполне себе широкий кругозор. А при всей своей сумасшедшей любви к золоту, гномы все же находили в себе силы отдать часть так обожаемых ими сокровищ нуждающимся в помощи соседям, вооружив и полностью экипировав армию Барда-Лучника, чтобы его воины не только могли хорошо сражаться новыми мечами, но и имели больше шансов выжить и не быть ранеными, благодаря качественным крепким доспехам. Что же до вредности, то у гномов она слишком часто граничила с упорством. Упорством, из-за которого гномы неустанно трудились, работали с полной самоотдачей, выдалбливая в недрах горы новые коридоры и галереи, восстанавливая заброшенные шахты, возвращая к жизни плавильни и потонувшие в тишине и темноте кузни. Вредность и упертость гномов не позволяла им отступать как перед тяжелой и трудной работой, так и перед опасными, жестокими врагами, каждый из которых был вдвое больше любого гнома. Разве все эти качества не вызывают восхищения и уважения? Что же до не слишком привлекательной внешности… ну, так не всем же быть красавцами, правда? По крайней мере, именно так рассуждал Леголас, наблюдая за своими новыми друзьями. Эльф искренне считал, что несимпатичная внешность гномов – это то, с чем ему придется смириться, пока однажды в коридоре его не окликнул звонкий девичий голос:

– Эй, слышь ты, длинный, а ну подь сюды!

Леголас удивленно обернулся, да так и замер на месте, пораженный до глубины души представшим перед ним зрелищем. Напротив стояла невысокая, даже по гномьим меркам, коренастая огненно-рыжая гномка. У нее был большой, мясистый, но ужасно очаровательный нос, густые рыжие брови и такая же рыжая бородка. Леголас удивленно моргнул: по канонам гномьей моды все гномки брились, тогда как мужчины, наоборот, старались отрастить бороду погуще и покрасивее. А эта странная незнакомка не только не сбривала бородку, но даже украсила ее серебряными бусинами. Леголас невольно залюбовался этой искусно украшенной аккуратной бородкой и отчего-то вдруг смутился.

– Добрый день, – учтиво поздоровался он.

– Кому как, – пожала плечами рыжая и дерзко сплюнула через передние зубы.

– Мое имя Леголас Трандулион, – поспешно представился Леголас, стараясь отвлечься и не пялиться на чудесные рыжие кудри незнакомки.

– Гимли дочь Глоина, – гномка, в отличие от самого Леголаса, рассматривала его, совершенно не стесняясь.

– Очень рад познакомиться, – продолжил беседу Леголас.

– Угу, – небрежно кивнула в ответ Гимли. – А что, все эльфы такие страшные? – вдруг спросила она.

– …страшные? – несколько опешил Леголас.

– Ну да, – вновь беспечно пожала плечами Гимли и сунула руки в карманы бархатного сюртука. – Длинные, как жердь, такие тощие, что без слез не взглянешь, да и патлы эти ваши белобрысые, – не моргнув глазом пояснила Гимли.

Леголас удивленно оглядел кончики своих светлых волос и впервые задумался, что свободно летящие пряди могли тоже вызывать в гномах неприятие: каждый гном щеголял какой-нибудь изысканной прической или хоть парой-тройкой косичек! Не говоря уж о том, что существовала традиция богатого украшения и причесок, и бороды-усов!

Странная гномка воспользовалась паузой по-своему – тряханула гривой огненных волос, тоже, кстати, непереплетенных, только накрытых сеткой, зыркнула строго, отчего сердце принца сделало кульбит, глаза у нее оказались дивно красивы. Гимли решительно выговорила “до скорого, жердь!” – и сделала ручкой. Ручка у гномки тоже была ого-го какая, но удивительно очаровательная: с короткими крепкими пальцами, ухоженными длинными ногтями и при звенящих браслетах.

Куда именно скрылась изумительная гномка, Леголас заметить не успел, слишком уж билось сердце, да и перевести дыхание было сложно. Надежду внушало только то, что Гимли назвалась дочерью Глоина, а это обещало ещё немало новых встреч. При желании, конечно. Леголас вернулся взглядом к тому месту, где только что стояла девушка, и поправился: при обоюдном желании, конечно.

Через неделю, во время которой Леголас обдумывал вопрос, отчего перед его внутренним взором рисуется огненно-рыжая грива волос, принадлежащая вовсе не Тауриэль, ему посчастливилось наткнуться на свою новую знакомую опять. Ну, как наткнуться. Эльфийский слух уловил мощное эхо, разошедшееся от одной из южных галерей, и любопытный обладатель этого слуха отправился выяснять, что случилось.

Череда коридоров привела его к пересечению жилых галерей и широких “улиц”, там, на оживленном пятачке, выясняли отношения отец и дочь:

– Да сколько можно, Гимли! Уйми свою гордость и хотя бы ногти на руках подстриги! – Глоин тряс бородой и хмурил такие же рыжие, как у дочери, брови. – Позволяешь себе невесть что! Скоро скрести ими по вышивке будешь! Вся позолота облетит!

– Но батя! – прекрасная рыжая дева трясла бородой не хуже родителя, пусть борода была и не такой впечатляющей. – Мне так удобнее! И не смей говорить мне о бороде, женщинам пора избавляться от ежедневного ига!

– Гимли, ты подрываешь все традиции и устои! – эхо опять пошло гулять по коридорам.

– Батя, это ты загнул! – звук дробился, наверное, до самого широкого перекрестка.

– Гимли! – Глоин оскорбленно вскинул голову, раздувая ноздри и мечтая воспитать, наконец, свою дочь.

– Батя! – вторая рыжая борода вскинулась к потолку, гномка не желала отступать.

– Гимли-и-и!..

– Батя-а!..

– Леголас! – окликнул кто-то из толпы выделяющегося эльфа, и все взоры оборотились на него.

Леголас улыбнулся и помахал рукой.

Яростные глаза гномки смотрели, кажется, в саму душу, она его узнала, прищурилась, бросила “наше вам с кисточкой!”, развернулась и ушла. Что именно с кисточкой, от кого и кому, Леголас не понял, но понял очень отчетливо другое – любовь зла.

Не зря, ой не зря ему виделась совершенно другая огненная грива.

Принц Лихолесья успел за всего-то один день передумать многие думы, воспарить, отчаяться, решить, что все кончено, задолго до какого бы то ни было начала, твердо запланировать на грядущее утро отъезд из Эребора в направлении “куда глаза глядят” и уснуть только перед восходом. А проснуться оттого, что кто-то немилосердно колотил кулаком (а может, и сапогом) в дверь. Помятый и сонный Леголас, задремавший накануне прямо за столом, поковылял открывать утреннему визитеру и узрел на пороге яростную, как рассвет, и энергичную, как Тауриэль в патруле, Гимли.

– Вот это другое дело, Жердь, вот это хоть куда-то годится, – взгляд гномки прошелся по вставшим дыбом волосам, видимо, похожим на прическу. На ее вкус, похожим. – Шевели копытами! Нам надо успеть!

– К-куда? – вчерашние думы были напрочь забыты, Гимли умела озадачивать.

– Туда! – короткий палец с длинным ногтем (“так и не обрезала!” – мельком восхитился Леголас) указал вниз. – В кузни! А то ты тут без дела шатаешься! Надо хоть кольчужку справить! Заодно мне поможешь, а то батя прав, с когтями не все удобно!

Вот так и вышло, что все свободное время Леголаса отныне обещало проходить в кузнях – бок о бок с прекрасной и яростной гномкой. Отвязаться от Гимли было невозможно, а главное – не хотелось, тем более что она после рабочей смены отвела и показала, где находятся купальни и горячие источники, куда ходили все, работавшие в кузне. Поначалу Леголас не желал приобщаться к этому в культуре гномов, и дело было не в культуре, а в гномах, которые тоже эти купальни посещали, однако стоило Гимли пригрозить запихнуть его в женские купальни, аргументы против мужских очень быстро испарились. Гномка напутствовала его бодрящим: “Я-то уж испугаться успела, что ты девка”.

И против всех разумных доводов, вопреки манере общения и изложения мыслей, Леголас испытал ощущение полета: она успела испугаться! Испугаться! Значит, он нравится ей!

В купальнях оказалось вовсе не так страшно, как успел напридумывать принц, а когда ему становилось особенно неловко – можно было нырнуть надолго, благо, дыхание он задерживать умел очень хорошо! Вдобавок, как и всякая постройка гномов, купальня предусматривала и посещение народами более высокими, так что особенных неудобств Леголас не испытывал. Зато промыл волосы во всю длину, согрелся от макушки до пяток, а на выходе, наткнувшись на задремавшую в ожидании его Гимли, отчетливо осознал, что уже эту гномку любит. Яростная и искренняя девушка, не желавшая считаться с какими-либо условностями и ограничениями, ковала себе топор (с которым явно уже умела обращаться), кольчугу и шлем. Но чтобы сделать это в тайне от сурового и крутого нравом родителя, ей нужен был надежный напарник, которым рад был оказаться Леголас.

Эльфийский принц тихо-тихо приблизился к девушке своей мечты, переставил корзинку, стоящую возле, и сел туда сам, боясь побеспокоить, аккуратно поправил распушившиеся и выбившиеся из-под сетки локоны, ненароком погладив по щеке. Бородка у Гимли оказалась мягкой и приятной на ощупь, правда, сама Гимли от этого проснулась, зевнула широко, покосилась недовольно и подняла корзинку на колени. А потом из корзинки показались ароматные пирожки, хотя и оказавшиеся с мясом, а не щавелем, как Леголас больше всего любил, но тоже очень вкусные. После первого пирожка вежливости и приятного удивления, написанного у него на лице огромными буквами, Гимли впервые улыбнулась и подвинула корзинку ближе:

– Да не стесняйся, налетай, дурила, а то худющий, тяжелее киянки тебе молот и не выдашь! – вопреки сердитым словам, смотрела гномка на него очень по-доброму. – И лохмы твои как-то заплести надо, а то ходишь, как неродной! – глаза девушки блеснули озарением. – Лохмы! Хотя это не к спеху, успеем еще разобраться, пока – кольчуга!

Так и повелось, что Леголас теперь сопровождал Гимли с самого утра: сначала в кузни, потом на обед, потом опять в кузни, потом на ужин, потом снова в кузни, а дальше они медленно гуляли до купален и регулярно получавший нагоняй за то, что заставляет себя ждать “будто все же девка!”, Леголас, провожал Гимли домой. Они очень живо обсуждали технику ковки, Гимли делилась планами: боевая гномка собиралась выковать себе доспех и подписаться на какую-нибудь авантюру, а может, пойти в стражники, ей претило заниматься только домоводством и вышиванием. Особенно вышиванием.

– И даже на свадьбу я хочу без портретов! – выкрикивала в запале пока еще даже не невеста. – А чтобы совсем быстро! И никаких балроговых иголок! И булавок под платьем, колющих прям в!..

Где именно её тревожили возможные булавки, Леголас не разобрал, а когда переспросил, Гимли впервые зарумянилась и заявила, очевидно, привирая, что это совершенно непереводимая игра слов.

Так и шло время, дни складывались в недели, Рубин подрастал, теперь он мог унести на своей спине не трех балиновых внучек, а четырех, к вящему ужасу Двалина. Фили щеголял ухаживательной косичкой и по вечерам прогуливался по коридорам под ручку с Тианой. Бильбо и Торин правили, периодически, однако, запираясь во всяких недоступных местах, вроде королевского кабинета, а иногда исчезая прямо на глазах. К Оину выстраивалась очередь на проверку зрения после каждого такого исчезновения. Кили и Тауриэль уже очевидно ждали ребенка, посему младший принц ласково называл округлившуюся фигурку жены кровавой луной, на что сама Тауриэль смеялась всякий раз до упаду и манила мужа аппетитным боком обследовать очередную кладовку, заявляя, что она опять хочет его запереть и обыскать. Леголас, к большому собственному удивлению, смеялся и умилялся наравне со всеми, кто был в курсе начала их отношений, абсолютно не ревнуя эти рыжие локоны и с упоением представляя, как будет выглядеть замужняя и счастливая Гимли.

Недели через три, когда готовы были только две половины кольчуги – его и её, Гимли изъявила желание позаботиться, наконец, о прическе Леголаса. Плетение чистых после купален волос руками Гимли проходило быстро, Леголас наслаждался ощущением нужности и сопричастности, а сама Гимли взволнованно сопела и периодически ругалась на него то жердью, то дурилой, что было истинной музыкой для чуткого эльфийского слуха – когда Гимли сердилась, она называла его как-то более вежливо. Правда, после плетения косы ему, Гимли потребовала заплести косичку себе, и тут уже ласково журил её Леголас: неукротимая и безголовая, шебутная и непочтительная, возмутительница и бунтарка – все эпитеты, которые изобретало его сознание, шли в дело. Гимли сопела все равно взволнованно, огрызаясь довольно вяло и больше для проформы. Стоило, однако, Леголасу доплести косичку, смутно о чем-то напомнившую, к Гимли опять вернулась привычная бодрость духа. А принц вздохнул с облегчением.

Странности начались, когда он препоручал Гимли заботам отца на пороге их дома, Глоин уважительно крякнул, хлопнул Леголаса куда-то в район поясницы со всей силы, назвал “сынок” и посетовал, что принц худоват. Гимли зарделась и пообещала его, Леголаса, кормить лучше. Как и почему его питание зависело от Гимли, уставший эльф понимать отказывался, но очень обрадовался самому факту. На ночь он расплетать ничего не стал, и потому, наверное, утром ловил на себе восхищенные, недоуменные и любопытные взгляды, особенно после того, как встретился с Гимли. Его косичка ужасно напоминала её косичку… Но мысль успешно ускользала второй день подряд, и Леголас решил, что раз так, значит, мысль неважная. Гораздо важнее было то, что Гимли теперь улыбалась ему гораздо чаще: раз в день-то точно!

Еще через пару дней их стал приветствовать с многозначительной ухмылкой каждый встречный, друзья Глоина поздравляли счастливого отца, Торин залихватски подмигивал, а Кили отводил Гимли на разговоры, однажды прислушавшись к которым, Леголас уловил “ну до чего же эти эльфы, а?”

Что именно “до чего же” сам эльф не уловил, спрашивать у Тауриэль было как-то неловко, но бывший капитан стражи Лихолесья и будущая мама, подошла к нему сама, тоже с разговором, сводившимся, как ни странно, к восхищению гномами. И Кили с Гимли в частности. Тауриэль рассказывала про мужа, расспрашивала про Гимли, отчего-то радовалась за Леголаса бурно и даже хлопала в ладоши.

Леголаса преследовало чувство, что он не понимает какой-то основополагающей вещи.

В Эреборе опять царило радостное оживление, в обеденный зал вернулось торжественное убранство, Гимли уговорила Леголаса под это дело – в рамках подготовки к празднику – пошить новый костюм, выполненный на гномский манер, пока сам Леголас не знал, как намекнуть, что он тоже хочет свадьбу и невесту, более того, чтобы этой невестой была сама Гимли! Но эльф молчал: раз Глоина поздравляли в качестве отца будущей невесты, значит, все было уже решено. История повторялась, теперь ему оставалось, как и чуть раньше, с Тауриэль, наблюдать за полным счастьем любимой без него… Леголас даже думал сочинить письмо папе, пожаловаться, что быть влюбчивым эльфом – ужасная судьба, а возможно, сочинить на эту тему балладу, он даже имена героям придумывать начал, однако, дни в кузне пролетали незаметно, он не только спаивал кольца, но и сам как будто спаивался с Гимли и впаивался в раскаленную атмосферу кузни. Баллада все откладывалась, день торжества все приближался…

Грустный с утра Леголас, запиханный в купальни своей трудолюбивой и активной подругой, радеющей за праздник, как за свой собственный (впрочем, он таким и являлся), вздыхал, умывался, уныло слушал причитания Гимли, что если бы она не затолкала его купаться на рассвете, ко времени церемонии он, копуша, так бы и не управился, хотя что там намывать – решительно непонятно! Гимли зарделась на этой фразе, отвернулась и плечи её дрогнули. Эльфу показалось, что любимая плачет, однако стоило положить ладонь ей на плечо, казаться перестало: Гимли смущенно хмыкнула и перестала хихикать. В новый костюм, пошитый специально для этого случая, Гимли, правда, кроме самого Леголаса, упаковала ещё плотную подушку так, чтобы создать видимость у эльфа объемного брюшка. На все недоуменные вопросы, вроде “зачем это?”, “кому это надо?” и “что ты делаешь, женщина?” – Гимли ответила в присущем себе стиле, что надо и все, а кто задает лишние вопросы невесте, тот дурак.

Вдобавок дураком Леголасу быть не хотелось, поэтому он стерпел и этот выверт женской логики, а потом отправился за сегодняшней невестой в пиршественно убранную обеденную залу. Однако их путь, похоже, обязательно должен был проходить и через тронный зал – Гимли упорно тащила Леголаса именно туда. Встретившийся у ворот запыхавшийся и запыленный Митрандир окинул их орлиным взором, проворчал “фух, успел!” и припустил почти сразу за ними, на ближайшем повороте лихо их обогнав.

По пути Леголас имел возможность разглядеть платье самой гномки, очень подчеркивающее все прелести фигурки, и хотя пошитое из тяжелых тканей, из бархата и атласа, но явно удобное: ни на какие булавки она не жаловалась, иголки тоже недобрым словом не поминала. И вообще была как-то молчалива. Глаза прятала. Уголки губ опустила. Перед створчатыми дверями в тронную залу остановилась, вгляделась в его глаза с каким-то вопросом, посветлела лицом и упорхнула под руку с Глоином на церемонию. Леголас уже подумывал покинуть праздник и уйти романтично грустить на дозорную площадку, когда его перехватил за руку Фили – и тоже повел в залу!

Эльф вышагивал, стараясь сохранить лицо, не показать, насколько ему мучительно быть на свадьбе Гимли… Кстати, а с кем? Впервые озадачившийся этим вопросом Леголас задумался глубоко и очнулся только тогда, когда его спросили, когда его спросили… Что?!

Вся картина внезапно нарисовалась перед глазами в полноте и целостности: тронная зала, множество лиц, улыбающиеся Торин и Бильбо, держащие венчальные амулеты, Митрандир, улыбающийся из-за трона, подмигивающий Фили, радостная Тауриэль с мужем; стоящая чуть выше по лестнице, явно волнующаяся Гимли в платье невесты и он сам! В костюме жениха!

Посему на повторный вопрос, желает ли он взять Гимли, дочь Глоина в законные жены и произнести по этому поводу речь, Леголас ответил бурным и неистовым согласием, презрев, как и его невеста, всяческие уклады и традиции, и попросту расцеловав любимую девушку на глазах у всего королевства!

Королевство шумело почти на грани слуха, гудели праздничные трубы, улыбались и кричали от радости окружающие, а Леголас все целовал свою законную жену – и не мог остановиться. Гимли отвечала ему жарко и бурно, успевала набирать воздуха и обзываться, что звучало совершенной музыкой для тонкого эльфийского слуха.

С новой ясностью Леголас осознал, что Трандуила поджидает-таки сюрприз.

Гэндальф радостно наблюдал очередную свадьбу в Эреборе, которая очень здорово соблюдала уже сложившуюся традицию и вполне заслуживала звания странной, по крайней мере, ничуть не меньше, чем две предыдущих. Как только мудрый маг прослышал о грядущем событии от мимопролетающего мотыля, он поспешил сюда со всей прытью, на которую был способен! И предчувствие не подвело великого мага! Опоздай он хоть на час – и рисковал бы пропустить восхитительно озадаченное лицо эльфийского принца, его подправленную явно подушкой в нужном месте фигуру, поцелуи, нарушающие всякие традиции и законы природы: дыхалка у эльфа была все же потрясающе отменная!