Текст книги "От перемены мест слагаемых (СИ)"

Автор книги: Чук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

В другое же время и эльфийка, и хоббитянка находились здесь неотлучно. Бильбо несколько раз тут даже находила тётушка, в такое время Торин малодушно притворялся спящим, вот выздоровеет, тогда и пообщается от души. Потому что общаться иначе тётушка Мириам, похоже, не умела.

Выздоравливать что у Торина, что у Кили получалось гораздо медленнее, чем хотелось, хотя и быстрее, чем ожидали лекари. Раненого моргульской, как он теперь знал, стрелой Торина несколько раз навещал Элронд, вытягивавший остатки темного колдовства из раны, но даже при этом не обещающий, что беспокоить она не будет. Пока что нога свирепо болела, несмотря на все припарки и мази, но со временем боль утихала, обещая, впрочем, иногда возвращаться. Из-за все того же темного колдовства медленнее подживали и другие раны, вывихнутая рука шевелилась с трудом, подвижность возвращалась таким маленькими шажками, будто рука была сломана. Ободранные бока продолжали беспокоить, битая (да сколько можно уже?!) голова иногда тревожила, зато спал отёк с левой половины лица. Багрово-красные разводы ссадин выглядели, конечно, немного жутко, как он углядел в зеркале, но Торин был рад избавиться от бинтов и смотреть на мир – на Бильбо! – обоими глазами.

Кили тоже едва шевелил руками – трудно было напрягать разодранные бока, потеря крови и тяжкие раны делали свое дело, младший принц сейчас был слабее котенка. И примерно так же ловок. То есть носом в Тауриэль, конечно, не тыкался, но был к этому близок. В первые дни даже гордо пытался есть бульон самостоятельно, сверкая глазами и угрожая кое-как удерживаемой ложкой, но после того как эльфийка едва поймала тарелку, не давая Кили опрокинуть её на себя, присмирел. Новые попытки, гораздо более осторожные, ни к чему не приводили – лучник, который здоровым легко бил белке в глаз, сейчас не мог попасть ложкой в собственный рот.

Тауриэль, как выяснил Торин, наблюдая за этой парочкой, обладала довольно крутым нравом, не зря, очевидно, являлась и капитаном стражи: отобрала у Кили и ложку, и тарелку, крепко обернула одеялом руки, чтобы не сопротивлялся, а потом, не слушая бурных возмущений поднесла ко рту первую ложку. Поначалу Кили фыркал, отворачивался и всячески демонстрировал невытравливаемое ничем гномье упрямство. Тогда Тауриэль решительно нахмурилась, закусила губу, а потом, просиявшая какой-то идеей, быстро склонилась над Кили, безо всякого стеснения целуя прямо в губы. Торин поперхнулся своим бульоном, Бильбо не донесла ложку до рта.

Против поцелуев Кили в любом состоянии ничего не имел, особенно против таких долгожданных поцелуев с Тауриэль, но стоило ей оторваться от него, а ему – вздохнуть свободно, как у него во рту оказалась ложка с бульоном. От неожиданности Кили сопротивляться не стал. Второй ложке опять был объявлен бойкот – и вновь преодолен коварной эльфийкой с помощью того же метода. Торин обалдело переглянулся с Бильбо. Тауриэль, тем временем, продолжала перемежать поцелуи с бульоном, так что Кили отпустил упрямство и теперь одинаково ждал что одного, что другого.

Торин доел свою порцию, задумчиво облизал ложку, поглядел на неё, мимолетно пожалев, что одинаково ловко управляется со столовыми приборами и правой, и левой рукой (королевское, будь оно неладно, воспитание!), когда обнаружил заметно приблизившуюся Бильбо. Хоббитянка самым деловым образом отобрала у него тарелку и ложку, составила со своими, чтобы позже отнести на помывку, склонилась над Торином, поправляя подушки и помогла улечься пониже. Торин вздохнул, ожидая, что нависшая над ним Бильбо сейчас гибко разогнется обратно и уйдет уносить тарелки, но разведчица подозрительно хмыкнула вблизи, а стоило ему в неверии распахнуть глаза, наклонилась ещё ниже и поцеловала. Одна подушка, поставленная на бок, удачно скрывала их от Кили и Тауриэль, делая поцелуй незаметным, азартным и очень личным. Торину вспомнилось, как они с Бильбо целовались под её волшебной шалью на Пустоши, по телу разлилось мягкое тепло, в груди, отвлекая от боли, снова разгорелась нежность. От этого поцелуя не перехватывало дыхание – Бильбо берегла его – но вернулось ощущение нужности, необходимости, жизненной важности. Бильбо попросту напомнила Торину, что он любим.

И даже когда подушка вернулась на место, открывая вид на все ещё милующихся и обедающих Кили с Тауриэль, и даже когда Бильбо, заговорщицки улыбнувшись, ушла с грязной посудой, и даже когда Глоин пришел отчитываться о сокровищнице – Торин ни капельки не жалел о том, что его любовь идёт долгими и странными путями. Потому что это его любовь.

Леголас с трудом ориентировался в госпитале, когда его перенесли внутрь горы, поэтому быстро найти полуживых после лечения Элронда (а не полумертвых, как до лечения) гномов не смог. Если бы не Рубин, отчаянно верещащий, вытянувшийся в струну, как стрелка компаса, и удерживаемый приговаривающим “Да дай ты Торину хоть отлежаться!” Двалином за хвост, принц Лихолесья имел все шансы так и не заглянуть в очередной непримечательный тупичок. По счастью, направление Рубин задал, так что можно было спокойно проведать ставших так по-разному симпатичными Торина и Кили.

Заглянувший за ширму Леголас обнаружил, что цели свой достиг – король и его племянник были тут оба, тут же обретались Тауриэль, прикорнувшая возле спящего по режиму Кили, и Бильбо, которая возле отдыхающего Торина вовсе не спала, а, кажется, то ли дергала, то ли разбирала волосы, приговаривая какие-то загадочные слова. Врываться в какой-нибудь неподходящий момент принцу не хотелось, поэтому Леголас прислушался:

– Похоже это на серьезные ухаживания? Да нет, вряд ли, Кили другому плетению учил… Но ведь первый раз там совсем без изысков было! – хоббитянка тяжко вздохнула и немного подвинулась, так что Леголасу стала видна вычурная косичка, заплетенная на темечке отвернувшегося во сне Торина. Бильбо повела плечом в сомнениях. – Так, ладно, допустим, заплету. А что я ему скажу? “Я тут кое-что заплела с самыми серьезными намерениями”? “Я хочу, чтобы именно ты был моим заплетенным”? “Бежать поздно, все уже заплетено”? “Теперь мы официально друг за другом ухаживаем”?

Леголас покачал головой – проблему разведчицы он принял очень близко к сердцу. Его, правда, поразило, что именно девушка пытается начать ухаживания, но с гномами ни в чем нельзя быть уверенным. Может, Торин её уже звал, а она отказалась, а может, Торин еще хуже Тауриэль – готов отшивать влюбленных в него по три раза в день? Вот только на жертву неразделенной любви гномий король больше похож не был.

Бильбо чуть впереди опять вздохнула, пробурчала что-то вроде “Да теперь-то я, наверное, Королю-под-Горой вовсе и не нужна” и потянулась расплести косичку, которую удерживала одной рукой все это время. Бильбо слегка, а Леголас очень заметно вздрогнул, когда Торин перевернулся на спину, а левая, почти здоровая его ладонь накрыла руку Бильбо и сжала вокруг уцелевшей косы.

– Только, пожалуйста, не опять, – тон короля был спокойным, но синие глаза блестели весельем. – Мне хватит слов “Я люблю тебя, Торин”, а можно и без слов вовсе.

Судя по заалевшим кончикам ушей, Бильбо залилась краской, поэтому для привыкшего к другому проявлению у девушек смущения Леголаса стало сюрпризом, что хоббитянка наклонилась к королю и крепко его поцеловала. Не отпуская косы. Выпрямилась и добавила:

– Я тебя очень люблю, Торин! – огляделась в поисках чего-то, чем можно удержать косичку, не нашла, но Торин свободной правой рукой с трудом расцепил одну из традиционных королевских кос, добывая зажим.

Бильбо застыла от удивления и Леголас тоже: так легко распрощаться с частью традиционной прически для гнома являлось подвигом на грани отказа от своей сути или роли в обществе, если прическа несла какое-то значение. У Торина несла, но обесчещенным или недостойным своего титула гномий король не выглядел. Наоборот – смотрелся очень счастливым.

Зажим тем временем нашел свое новое законное место, Торин с большим облегчением улыбнулся и распустил вторую свою официальную королевскую косу. Бильбо завороженно поглядела на это, а потом подставила голову – ухаживательное плетение, видимо, было обоюдным.

Торин с трудом мог совладать с пальцами, но его никто не торопил, Бильбо краснела и счастливо вздыхала, приткнувшись рядом, и косичка выходила ровной. Кудрявые волосы Бильбо даже завивались будто под форму косы. Торин доплел, защелкнул, но подняться и посмотреть хоббитянку не пустил, приобняв за плечи здоровой рукой и счастливо вздыхая. Что изумило Леголаса больше всего – норовистая разведчица это стерпела, завозилась, уткнулась в Торина поудобнее и приготовилась спать.

Явно ощущая себя тут лишним, Леголас наказал себе вернуться позже, благо, теперь знал куда, но не в такой знаковый момент.

Судьба, однако, любит играть со своими любимцами достаточно злые шутки – второй раз дорога привела Леголаса в королевскую палату тогда, когда косичку решили заплести друг другу Кили и Тауриэль. Эльфийский принц не сразу это понял, поздоровался с Бильбо и Торином, улыбнулся выздоравливающему королю, передал прошение о встрече от Трандуила, что, на удивление, ни капли не омрачило настроения присутствующих монарших персон. Решивший подойти к изголовью ближе, чтобы пожать Торину руку в знак их личной, почти невозможной, дружбы, Леголас едва не налетел на высунувшегося из-под кровати Рубинчика, похоже, нашедшего сюда дорогу и, возможно, скрывающегося от строгого Двалина.

Рубин зашипел, выплюнул маленький язычок огня в сторону Леголаса и гордо спрятался обратно под кровать, считая это место, видимо, самым безопасным.

– А я-то думаю, кажется мне, что ли! – Торин явственно обрадовался дракончику. – Вылазь, Рубин! Давай наверх!

Любопытно высунувшаяся опять голова на длинной гибкой шее неверяще повернулась в сторону Торина, задумчиво пыхнула пламенем опять (чуть не подпалив Леголасу сапог), а в следующий момент весь Рубинчик выкатился из-под кровати с радостным курлыканьем. Забавно переваливаясь отошел, неуклюже помахал крыльями, тяжело вспорхнул на кровать, важно прошествовал к Торину, переваливаясь больше обычного, ткнулся в медленно восстанавливающуюся правую руку мордой.

Бильбо счастливо улыбалась, удерживая здоровую ладонь Торина в своей и глядя на то, как он возится с дракончиком. Выглядел Торин при этом, вопреки всем обстоятельствам, очень, просто очень бодрым. Рукой разворачивал то одно крыло Рубина, то другое, ласково увещевая дракона, что так тяжело ходить и неуклюже махать крыльями не в его, драконьей, природе. Рубин позволял, хотя смотрел с удивлением. На предложение поесть Рубинчик так тяжко вздохнул и так неуверенно переступил с лапки на лапку, что сразу стала ясна причина более неуклюжей, чем обычно, походки – маленький дракон очень здорово наелся. Похоже, кормили Рубина все без разбору, а так как суп подавали вкусный, по хоббичьему рецепту, то отказаться от еды Рубинчик был не в силах.

Наблюдающий маленького дракончика настолько близко Леголас потянулся и впервые погладил это невероятное создание. Рубин строго зыркнул, скосив правый глаз вбок, но не отстранился, позволяя эльфу осторожно коснуться гребня и шеи. Подвижные коготки в это время нервно цеплялись за пальцы Торина – похоже, дракончик призвал всю выдержку Стража Эребора, чтобы не сорваться на эльфа. Потом рукопожатие Торина и Леголаса все-таки состоялось, Рубинчик успокоился, Бильбо просияла…

А когда они все повернулись к Кили и Туариэль, то обнаружили, что прическа эльфийки сильно переменилась – широкая и длинная ухаживательная косичка как раз доплеталась самым хвостиком, в то время как Тауриэль уже удовлетворенно приглаживала на чуть менее лохматой голове Кили результат своих трудов. Леголас решил, что это судьба – застать плетение всех косичек в этой палате, но искренне поздравил лучника и капитана стражи. Теперь, наконец, стало понятно и то, почему Тауриэль настаивала, что изгоняет Трандуил её навсегда.

========== Глава тридцать седьмая, или Хороший, плохой, злой ==========

Рубинчик успел очень полюбить госпиталь, который обосновался на долгое время после Битвы прямо в горе: тут его кормили, гладили, тискали и чесали гордо подставленное округлившееся пузико все, кто мог дотянуться. А к тем, кто не мог дотянуться, Рубин подходил сам, важно шествуя вперевалочку за законной долей нежностей или не менее важно планируя счастливцу на кровать. Через неделю такого привольного существования дракончик решил, что быть Стражем Эребора ему нравится больше, когда тут много народа – сразу становится в разы оживленнее и если Торин занят, то все равно есть, к кому приткнуться. А кожаных наручей, свободных для пожевывания, просто завались!

К Торину Рубина пока не пускали, особенно ретиво за этим следил Двалин, не поленившийся предупредить всех, кого видел, а видел он многих. По крайней мере ближайших к палате Торина точно всех настроил против Рубина! Дракончик старательно пытался обмануть добровольную стражу, но никакие маневры не помогали. Маневр с падением на Торина прицельно из-под потолка не срабатывал, ибо в том тупичке как раз начинался скос стены, а биться головой о камень Рубинчик пока полагал преждевременным. Его могли даже неуважительно схватить за хвост, чтобы только остановить! А ведь когда они все только появились в госпитале, они благоговели перед Стражем Эребора!..

Рубин часто вспоминал, как неуверенно мялась перед входом в Эребор первая партия прибывших орлами лекарей и раненых, как они с опаской поглядывали на мрачный, особенно в сумерках, силуэт горы, как робко топтались перед разрушенными и восстановленными воротами, не решаясь войти, благоговея и тушуясь от одного его присутствия! Все же рык у него был потрясающим, следовало это признать! Рубин гордился, наблюдая за толпой со своего боевого поста – дозорной площадки над воротами.

Целеустремленное движение к воротам в этой нерешительной толпе сразу же привлекло внимание Стража Эребора, он пригляделся и различил сияющую в тенях золотистую голову старшего племянника Торина – Фили, который тискал Рубина поменьше, чем Кили, но Рубин все равно его любил, потому что Фили был очень спокойный: никогда не кричал, за хвост не хватал, позволял даже оборачиваться вокруг шеи и спать на плечах, пока сам сидел у камина или ходил по делам. Кажется, Фили вовсе не заботило, что Рубин отдавливает ему плечи или может испортить прическу, он только ухмылялся, изредка щелкая дракончика по носу, призывая не зарываться, но Рубин видел, что это совсем не со зла и продолжал любить Фили наравне со всеми.

Теперь старший племянник Торина смотрелся иначе, хотя Рубин и видел его перед выходом, уже облаченным в боевые доспехи. На голове не хватало шлема, но непохоже было, что шлем сбили, на латах тут и там чернела орочья кровь, но раненым Фили тоже не выглядел. Гадая, что привело знакомого гнома сюда, в лагерь для лечения, Рубин прислушался.

– …и не бойтесь! Наш Страж Эребора не кровожаден! Он скорее супожаден!

Рубин немножко оскорбился. Ну да, суп он любил! Но делился же? Хотя когда он последний раз с кем-то делился, Рубинчик припомнить не мог. Чтобы не запутаться, дракончик решил, что съедал только одну-разъединственную тарелку, а значит – делился со всеми сразу целым оставшимся котлом!

Пока Рубин размышлял о превратности чужого мнения касательно своей щедрой в любом отношении персоны, Фили продолжал говорить и теперь почти успокоил взбодрившихся от его речи людей, эльфов и гномов:

– Страж Эребора не опасен! Вас никто не съест!

Лекари и раненые, однако, продолжали с опаской коситься на гору, таившую в себе настолько впечатляюще рычащего дракона! Рубин выкатил грудь колесом, от переполнявшей его гордости и решил явить себя настолько сознательному народу: в отблесках дальних факелов спланировал, отбрасывая на ворота огромную крылатую тень.

Люди, эльфы и гномы попятились, кто-то взмолился своим богам буквально в отчаянии, самые слабонервные упали в обморок, а самые стойкие – сели на траву там, где стояли. Рубин решил, что одного круга почета с них будет достаточно, а потому слетел вниз и уселся уже на плечо озирающегося Фили. Коготки звонко цокнули о латный наплечник, Фили повернул голову к Рубину, а тот не нашел ничего лучше, чем лизнуть Фили в нос – все же дракон был Фили очень рад! Даже несмотря на “супожадину”!

Фили улыбнулся, качнув косичками на усах, поднял руку и погладил Рубина по гребню. Тут дракончик разомлел и заурчал, а видя его благостный настрой, расслабились и люди перед ними. Определенно, здесь собрались очень понятливые лекари и раненые – так сразу, по одному виду Рубина определили, что есть он их не будет и никто не пострадает! Они медленно потянулись в Эребор, уже без опаски, но каждый замедлял шаг, когда проходил мимо Фили и Рубина, разглядывал их и только потом шел дальше. Страж Эребора чувствовал себя важной птицей, сидел, приосанившись, и только Фили почему-то время от времени фыркал, подпорчивая от них вдвоем общее впечатление.

С тех пор прошло уже несколько недель, но Рубин до сих пор любил это воспоминание: тогда, с приходом раненых и лекарей, гора стала по-настоящему оживленной, все его гномы вернулись обратно под крыло, а суп, который готовили хоббиты, был вкусным и почти не переводился.

Из-за того, что попасть к Торину возможности поначалу не было, Рубинчик искал Двалина или Фили, но большой гном обычно старался как-нибудь Рубина воспитать, поэтому дракончик проводил время со старшим племянником Торина: на отдавленные плечи Фили по-прежнему не жаловался, а с этаким драконьим воротником выглядел истинно по-царски и вызывал такой трепет, что все от страха перед ним улыбались!

Рубинчик скромно записывал это себе в заслуги и с чувством хорошо исполненного долга урчал у Фили на плечах. Сообразительный торинов племянник гладил дракона по голове и крыльям, за хвост по-прежнему не дергал, отчего Рубин любил Фили ещё больше, правда, и от манеры щелкать по носу не отказался. Страж Эребора стоически терпел такое на свой нос посягательство, великодушно Фили прощая – дел у наследника сейчас было по горло. Но это самое горло охранял Страж Эребора, отпугивая всяких просителей, когда Фили случалось задремать, а потому выше уровень дел не поднимался.

Фили, однако, при всех своих положительных сторонах, все равно не пускал Рубина к Торину, всякий раз высаживая недовольно верещащего дракончика на подступах, передавая его кому-нибудь из гномов строго из рук в руки, что изрядно Рубина первое время раздражало. Пока он не понял, что и в этих руках можно урвать себе законную долю нежностей. Гномам маленький дракон доверял сразу почти всем, а вот эльфам в руки первую неделю вовсе не давался, позволяя восхищаться собой на расстоянии, кормить супом и рассматривать вблизи. Из эльфов он пока давался только Тауриэль, а когда она, вышедшая за трапезой для себя и Кили, брала Рубина на руки, эльфы окружали их, чтобы посмотреть, а если повезет – и пощупать довольно разлегшегося дракона.

Однако раз Рубин поставил перед собой цель добраться к Торину, значит, обязан был добраться! Поэтому дракончик исхитрился и предпринял совершенно неожиданный для того же Двалина маневр: издалека пошел по направлению к Торину, заглядывая к каждому встречному раненому и отхлебывая из каждой протянутой ложки. Рубин стоически подставлял пузико, жмурил глаза и топорщил гребень, продвигаясь к ториновой палате. План удался, хотя последние метры дались дракончику с трудом: так сильно он давно не наедался!

Торин выздоравливал долго. Не так-то легко было победить черную магию даже крепкому и выносливому гному, даже с помощью лучшего целителя всея Средиземья. Кили давно уже был на ногах и теперь, как и Фили, по два-три раза на дню забегал попроведать Торина, которому Элронд, перед своим возвращением в Ривенделл, строго-настрого запретил вставать с постели. Разумеется, если бы Торин был в состоянии встать, он не стал бы слушать какого-то там эльфа, даже если этот эльф сам Элронд.

Хотя, если совсем уж честно, то против общества Элронда Торин ничего не имел, тогда как второй эльфийский союзник – Трандуил – вызывал гораздо меньше положительных эмоций. Конечно, Торин был приятно удивлен тем фактом, что лихолесский правитель все же принял верное решение и вступил в бой с врагом. Торин даже собирался вернуть вредному эльфу его самоцветы, потому что, во-первых, пообещал, а Торин Дубощит свое слово всегда держит, а во-вторых, камни действительно раздражали. Да и не на поругание Рубину же их оставлять – маленький дракон, согласно докладам Балина, и по сей день упорно пытался приспособить трандуиловы самоцветы под отхожее место.

Торин лениво размышлял о том, что в последнее время его отношение к эльфам на удивление быстро переменилось в лучшую сторону. Честно говоря, пока не случился этот поход, Торин был абсолютно уверен, что до конца своих дней будет ненавидеть остроухих. А теперь он испытывает искренние дружеские чувства к принцу Леголасу, вполне ладит с Элрондом, да еще и собирается принять эльфийку в семью. Торин невольно улыбнулся, вспоминая счастливые лица Кили и Тауриэль – молодежь ударными темпами готовилась к свадьбе и ждала только, пока Торин поправится.

Торину и самому не терпелось поскорее покинуть госпиталь – не хотелось бросать едва отвоеванный Эребор без присмотра. Хотя здесь Торину как раз беспокоиться было не о чем: на Фили вполне можно положиться. Его старший племянник прекрасно справлялся, разумеется, при непосредственной помощи и содействии Даина Железностопа и Балина с Двалином. И все же Торину оставалось только гордиться Фили, который, став героем битвы, завоевал авторитет и уважение не только гномов, но и других участников сражения. А теперь прикладывал все силы, чтобы организовать и упорядочить быт в Эреборе, который сейчас превратился в большой полевой лагерь: вся армия Даина с комфортом разместилась в горе, люди и эльфы также не спешили возвращаться в свои владения – дожидались, пока оклемаются их раненные.

На самом деле, торопились уехать только Беорн, переживающий за свое подсобное хозяйство, да Элронд, которого ждала Галадриэль, для того чтобы отправиться в Дол Гулдур и уничтожить все следы царившего там зла. Орлы милостиво согласились доставить и Беорна, и Элронда по местам назначения. Гэндальф долго говорил с владыкой Ривенделла перед его отъездом, но сам все же остался в Эреборе, как и подвластный ему небольшой отряд, сплошь состоящий из полуросликов.

Торину, конечно, было интересно познакомиться с родней Бильбо, и он с удовольствием использовал для этого свое вынужденное безделие. Родня, в свою очередь, тоже активно интересовалась легендарным Торином Дубощитом и нет-нет, да заваливала в госпиталь всем скопом, вынуждая Элронда зорко следить за тем, чтобы Торин не переутомился. Прежде чем уступить место у лежанки раненного Торина Бильбо и уехать, Элронд убедился, что жизни его пациента не только ничто не угрожает, но и уверился, что гномий король хоть и не быстро, но уверенно идет на поправку. Сам Торин, конечно, был безмерно благодарен Элронду Полуэльфу за его помощь, но, понятное дело, оказался совсем не против смены лечащего врача. Бильбо и до этого нечасто оставляла его одного, теперь же они проводили вместе все дни напролет: Бильбо делала Торину перевязки, приносила похлебку и последние новости, развлекала его разговорами и тихонько мурлыкала колыбельные, когда Торин не мог заснуть.

Перед отъездом Элронд предупредил, что ранения моргульским оружием не проходят бесследно: из года в год эта рана будет напоминать о себе – в годовщину того дня, когда черная стрела назгула воткнулась в ногу Торина, короля будут мучить сильные боли. Еще Элронд говорил, что до полного выздоровления пройдет не менее двух месяцев. Однако уже спустя месяц Торин покинул госпиталь и в окружении своих подданных и друзей сел на трон Эребора, как законный правитель, надев корону своего деда. Аркенстон сиял над его головой.

И вот теперь встретились два короля: Торин Дубощит, сын Траина, внук Трора, правитель самого могущественного из семи гномьих королевств, и бессмертный эльф, владыка Лихолесья, Трандуил. Пожалуй, эту встречу можно было записать в анналы истории как первый официальный прием нового короля Эребора, потому что встреча с Бардом накануне больше напоминала дружеские посиделки, чем серьезный деловой ужин. Торин горячо поддержал желание Барда отстроить заново Дейл и занять принадлежащее потомку Гириона по праву рождения место правителя города. Торин заверил своего нового соседа в том, что окажет любую требуемую помощь в этом благом деле – и материальную в том числе. Расстались они с Бардом далеко за полночь, слегка навеселе и чрезвычайно довольные друг другом.

А вот с Трандуилом все было не так просто и радужно. Надменный вид эльфийского владыки не мог скрыть того факта, что Трандуил был очень напряжен и явно переживал, что Торин откажется от своего слова и за столь вожделенные самоцветы все же придется воевать. Торин лишь усмехнулся про себя и, к бескрайнему удивлению Трандуила, просто отдал ему ларец с камнями. А когда обалдевший от такой удачи эльф полез в ларец проверять, действительно ли самоцветы белее света звезд ему вот так легко отдал упрямый Дубощит, сам Торин вдруг заволновался, что лично не проверил самоцветы перед тем, как спихнуть их эльфу – а ну как Рубин все же добрался до ларца и сделал туда свои дела?

Однако, как оказалось, переживал Торин зря: до камней дракончик не добрался, зато добрался до самого Трандуила. Выскользнув из-за широкой колонны, где прятался до этого момента, он принялся осторожно нюхать край мантии Лихолесского владыки. Потом скорчил брезгливую физиономию, поднял лапку, и Торину пришлось нацепить на лицо совершенно непрошибаемое каменное вражение, чтобы эльф, тщательно перебирающий камни в ларце, ни в коем случае не заметил, как по подолу его ушитой золотом мантии справа расползается большое мокрое пятно.

Закончив, Рубин с чувством выполненного долга, что явно читалось на его довольной мордочке, потрусил к выходу из тронного зала, весело помахивая шипастым хвостом. Трандуил как раз тоже закончил перебирать самоцветы, нацепил на лицо еще более высокомерное выражение, чем обычно, чинно распрощался с Торином и рванул к выходу, намереваясь поскорее доставить свои драгоценные камешки в Лихолесье, пока Торин не передумал и не решил отнять их обратно – гномам Трандуил никогда не доверял. Эльфийский владыка так спешил, что совсем не смотрел под ноги и в дверях совершенно неожиданно споткнулся о внезапно выскочившего из-за косяка дракончика.

От неграциозного падения носом в пол – поскольку руки были заняты ларцом с самоцветами, который Трандуил не бросил бы ни при каких обстоятельствах – эльфийского владыку спасли его же собственные стражники, дожидавшиеся у выхода. Торин был готов услышать возмущенный вопль Трандуила, но эльфа опередил Рубин: отчаянно и сердито заверещав, он дыхнул на Трандуила огнем и прожег в подоле его вышитой золотом мантии слева большую дырку. После чего Торин все же услышал возмущенный вопль эльфийского короля.

Рубин негодовал! Да что этот длинный себе позволяет! Ишь ты! Решил, что раз у него такие ходули вместо ног, то можно тут наступать на всех подряд? Нет, на всех подряд, может, и можно, но уж точно не на Стража Эребора! Нет-нет, Рубин, конечно понимал, что длинный – гость в Горе. Торин сам его позвал и попросил, чтобы Рубин длинного не обижал и отнесся к нему с уважением. Рубин и отнесся – он даже написал на него из уважения – уж больно странно этот длинный пах – неправильно как-то. Какие-то мягкие сладкие ароматы. Рубину они были незнакомы и не нравились, в отличие от запаха гномов, золота и раскаленного добела металла. Рыжая, правда, также пахла незнакомыми сладкими ароматами, но еще вкусным супом, поэтому Рубину она нравилась. Как и те высокие, улыбчивые, что звали себя людьми, и еще низкие кудрявые, с большущими ногами. Все они тоже пахли не как гномы, но зато Рубина подкармливали и пузико ему чесали, что несколько примиряло стража Эребора с ситуацией.

Хотя главная причина симпатии дракончика к людям и этим низким, которые с большими ногами, заключалась в том, что все они нравились Торину. Особенно низкие. А вот длинный Торину совсем не нравился. И Рубину он не нравился тоже. Ишь, идет весь важный из себя и даже под ноги не смотрит! Ну, конечно, нацепил эту длинную и блестящую накидку в самый пол – где же тут увидишь, что рядом с тобой сам Страж Эребора идет! Вот Рубин и прожег в накидке длинного большую дыру – а чтобы тот видел впредь, куда идет. И не наступал на кого ни попадя!

Нет, надо же, он еще и обижается! Рубин громко и с негодованием фыркнул, выразив этим всю свою неприязнь к возмущенно вопящему длинному, и решил, что из-за криков здесь вдруг стало слишком шумно и потому неуютно. Длинного это, правда, ничуть не смущало, и он продолжал вопить и возмущаться.

Дракончик тем временем взлетел и метнулся в сторону самого Торина, намереваясь спрятаться у гнома под полами накидки. В качестве извинения эльфийскому владыке, Торин изобразил сожаление и легкое смущение, после чего развел руками: мол, ну, что поделаешь – ребенок ведь. Трандуил, похоже, в сожаление Торина не особо поверил, но идти на конфликт не стал, по-прежнему желая как можно скорее убраться из Эребора со своими самоцветами. Когда эльфы ушли, Торин строго посмотрел на выглянувшего из-под накидки дракончика. Рубин всем видом своей упитанной тушки выражал крайнее возмущение. Торин погрозил ему пальцем и серьезно объяснил, что вот так делать нельзя. А потом в противовес собственным же словам погладил малыша по голове. Рубин тут же довольно заурчал и посмотрел на Торина хитрыми желтыми глазами – маленький проказник все понял правильно.

***

Даин был очень упрям даже для гнома. Поэтому он не поленился и отправился в библиотеку, надеясь хоть там найти ответ на жизненно важный вопрос: что такое розы? Нет, разумеется, прежде чем отправиться перекапывать пыльные фолианты, Даин попробовал выяснить правду своими силами: он поспрашивал и у гномов, и у людей, и у хоббитов, и даже у эльфов.

Гномы, в большинстве своем не выбирающиеся из подземных чертогов в Железных холмах, как и сам Даин, понятия не имели, что это. Но зато Балин и Фили все же подсказали, что роза – это цветок. Чем именно примечателен этот цветок они, правда, не знали, и для чего нужен, тоже представления не имели. Люди сказали, что роза – очень красивый цветок, но его сложно вырастить правильно. А Бард добавил, что у людей принято дарить розы красивым женщинам, чтобы выказать им свое восхищение. Даин, конечно, мало что понял – цветок ведь не изумруд и не бриллиант – как им можно выказать восхищение? Но информацию все же намотал на ус. Ответ хоббитов был еще более мудреный: они в один голос заявили – розы хороши тем, что кусты, на которых эти загадочные цветы произрастают, имеют острые шипы, и хотя в качестве оружия их применить не получится, но деморализовать противника, используя эффект неожиданности, вполне сгодятся.