Текст книги "Любовь на проводе (ЛП)"

Автор книги: Борисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

«Струны сердца»

Комментарий от пользователя @Балти-морскийПридурок96: «Мне не до фортепианных концертов – хочу слушать, как Эйден флиртует с Люси».

Глава 26

Люси

Мы подъезжаем к крошечному рядному домику с кобальтово-синей входной дверью. Над дверью – витраж с кораблём под полными парусами, а чуть ниже на стекле золотой краской выведены три цифры: 612.

– Разве здесь раньше не было итальянской пекарни? – спрашиваю я.

– Была, – кивает Эйден. – Прямо по соседству.

Я улыбаюсь:

– Помню. Я была одержима их канноли.

– Они переехали на пару кварталов дальше. Думаю, это было лучшее решение для моего кошелька, – он бросает на меня быстрый взгляд, задерживает его на лице. – Интересно, мы…

– …когда-нибудь пересекались?

– Да, – он ищет мой взгляд, но тут же отводит глаза в сторону.

Романтично думать, что двое проходят мимо друг друга, даже не подозревая, что однажды окажутся рядом. Но я всё отчётливее понимаю разницу между выдуманным романом и настоящей жизнью. И, пожалуй, мне нравится реальность больше: Эйден, втиснутый на пассажирское сиденье моей «Субару», колени почти упираются в грудь, а сверху у него на коленях – коробка с пиццей.

– Мне нужно пару минут, прежде чем ты зайдёшь, – говорит он.

– Пару минут?

– Скорее семь, – отвечает он, выбираясь из машины.

– Подозрительно конкретно. Прячешь коллекцию кукол?

Он упирается рукой в дверцу. Тёмная прядь падает на глаз, на загорелой шее мелькает отблеск золотой цепочки.

С лёгкой, почти виноватой усмешкой:

– Попробую запихнуть всё грязное бельё под диван и надеяться, что ты не заметишь. – Он стучит по крыше машины. – Семь минут.

Эйден быстро поднимается по ступенькам и скрывается за дверью, на которой покачивается венок из засушенных листьев магнолии. Не похоже, что он сам выбрал такой декор – скорее подарок от отца. Он любит растения, это я знаю. Но остальное… пока в тени. И я хочу это узнать. Хочу понять, что за подвеска на цепочке, которую я постоянно замечаю. Почему он замирает, когда в эфире звучат определённые песни. Считает ли он меня всё такой же наивной – или, возможно, однажды сможет хотеть того же, что и я.

Через шесть минут двадцать три секунды я стою на его маленьком крыльце и поднимаю руку, чтобы постучать, но дверь распахивается сама. Эйден – выглядит потрёпано, волосы торчат в разные стороны, рукав зелёной футболки перекручен, дыхание сбито. И я, признаться, с живым интересом слежу за тем, как под тонкой тканью вздымается и опускается его грудь.

– Привет, – говорю я… скорее его груди.

И вдруг понимаю, что он чувствовал, когда смотрел на меня так же.

– О-о, – тянет он, берёт меня за локоть и втягивает внутрь, захлопывая дверь. – Это тревожный взгляд. Ты не хочешь пиццу?

– Хочу, – бормочу рассеянно, снимая шарф и вешая его рядом с его курткой. Мысли застревают на том, как наши вещи переплелись на крючке. – Просто задумалась.

– Опять про ту рекламу с собакой? Я же сказал, что свяжусь с ними и попрошу записать что-нибудь другое.

Недавно, в «Струнах сердца», я расплакалась из-за ролика Общества защиты животных – десять минут тихо всхлипывала в кружку кофе. Эйден не выдержал.

– Не надо, – качаю головой. – Реклама была очень действенной. И нет, думала я не об этом.

Он помогает снять пальто и аккуратно складывает его на перила лестницы. В доме всё, как в большинстве балтиморских рядных домов: крошечная прихожая со ступенями влево, узкий коридор в гостиную, а дальше, вероятно, кухня. Эйден мягко поддевает мой подбородок, заставляя встретиться глазами. Его взгляд – тёплый, терпеливый.

– Ты не обязана оставаться. Я могу отдать тебе пиццу с собой.

Я качаю головой и крепче сжимаю его запястье:

– Хочу остаться. Просто… – прикусываю губу, колеблясь. Я раскрыла Эйдену столько своих тайн, а он – почти ничего. Мой взгляд скользит к его груди. – Твоя цепочка. Ты ведь всегда её носишь.

Он опускает глаза. Я едва касаюсь пальцем золотой цепочки.

– Да. Не люблю снимать.

– Что там?

– Это… – на его скулах проступает румянец. – Талисман на удачу.

– Сентиментально для человека, который в удачу не верит.

– Я не говорил, что не верю.

– Намекал, – парирую я. – Каждый раз, когда мы говорили об этом. – Опускаю голос, имитируя его хрипловатую манеру: – «Судьба и магия – выдумки, чтобы нам было легче жить. Есть только то, что можно увидеть…»

Он скрещивает руки на груди, опираясь о стену. Футболка натянулась на плечах, и я думаю, что он слишком часто прячет руки в толстовках. А зря.

На губах у него появляется сдержанная, почти упрямая улыбка:

– Это я так говорю?

– Да, – киваю и слегка толкаю его в грудь.

Он перехватывает мою руку, не давая отдёрнуть, и я скольжу пальцами под цепочку, цепляя то, что спрятано. Металл тёплый от его кожи. Мы почти так же близко, как в тот раз в кладовке, только его руки бездействуют. Я хмурюсь, вытаскивая наружу пустое колечко для ключей.

– Это кольцо?

– Ага.

Я ждала подвеску, медальон… что-то вроде тех, что мама Грейсона вешала куда угодно – на рамки, на вентилятор, даже на кран в гостевом санузле. Но у Эйдена – лишь тонкое кольцо, местами стёртое до серебристого.

– Не то, что ты ожидала? – спрашивает он.

Я качаю головой, продолжая рассматривать его.

– Мама купила в больничном киоске, – говорит он тихо, чуть запинаясь. – Кажется, там был компас или корабль… Не помню. Дешевая безделушка, и она быстро отвалилась – через день или два.

– Но ты сохранил кольцо?

– Да. Это… к удаче. Когда подвеска оторвалась, я бросил кольцо в карман джинсов и носил… долго.

– Сколько?

– Недели три, наверное.

– Забыл? – он кивает. – И, похоже, не стирал джинсы?

– Я был подростком. Конечно, нет.

Я представляю высокого худого мальчишку с лохматыми волосами, теребящего в пальцах дешёвое колечко, пока мама лежит в больнице с раком – и, вероятно, не в первый раз.

Я переплетаю пальцы с его, и в его улыбке появляется что-то неуверенное.

– Когда кольцо было при мне, новости всегда были хорошие. А если забывал – плохие. Один раз оставил дома… и мама… – он замолкает, опускает глаза, дважды сглатывает. Не замечает, как сильно сжимает мою ладонь. – Потом я стал носить его на шее. И больше никогда не снимал.

Я изучаю его, чувствуя ровный ритм дыхания под ладонью.

– Это очень трогательно, – тихо говорю я.

Улыбка Эйдена чуть перекашивается – один уголок рта поднимается выше другого.

– Звучит так, будто ты удивлена.

– Совсем нет. Ты просто хороший парень.

Он тут же хмурится:

– Неправда.

Я щипаю его за бок, и он перехватывает моё запястье, притягивая к себе ближе. Не знаю, хочет ли он помешать мне ущипнуть его снова или просто желает, чтобы я не отстранялась. Но мне это нравится, и я расслабляюсь в его хватке.

В его глазах на миг вспыхивает тёмный, жадный огонь, прежде чем он прячет его глубоко – в тот невидимый картотечный шкаф, где хранятся все его тайны и подавленные реакции.

Я, возможно, и не знаю многих подробностей из жизни Эйдена Валентайна, но вижу главное – то, что пробивается сквозь броню, которой он себя окружает. Несмотря на все его отрицания, он добр. Заботлив. И умеет шутить – сухо, сдержанно, но метко. Он бы никогда не открыл «Струны сердца», если бы не хотел делиться с людьми теплом и надеждой. Да, он порой резковат, но ему небезразлично. Очень небезразлично. Просто он не привык это показывать.

– Я тебя раскусила, – говорю я. – От меня не спрячешься.

Его губы чуть поднимаются:

– Похоже, и правда не смогу, да?

– Именно, – киваю я, обвиваю его руками и крепко прижимаюсь. Устраиваю подбородок у него на груди, глядя снизу вверх. – И что ты делал в свои семь минут?

Взгляд Эйдена цепляется за мои губы.

– Что?

У меня внутри всё переворачивается. Мне всегда нравилось, как он на меня смотрит, но после того, что случилось в кладовке, в нём словно что-то изменилось. Будто он получил разрешение на большее. В его взгляде теперь всё чаще проскальзывает край сдержанного, но почти рвущегося наружу желания – как будто он готов прижать меня к ближайшей стене.

Секс в моей жизни всегда был… ну, обычным. Пара неловких, сумбурных эпизодов за все годы убедили меня, что, возможно, это просто не моё. И это нормально: я знаю, что мне нравится, а что нет, и всегда умела справляться сама.

Но потом мы провели в кладовке пятнадцать безумных минут, и оказалось, что это совсем не «обычно». Потому что он заставил меня почувствовать то, о чём я раньше слышала лишь из рассказов Пэтти за вином и печеньем. Я никогда не испытывала такого быстрого оргазма – да ещё в одежде.

С тех пор я постоянно об этом думаю. Хочу узнать, на что ещё способен Эйден. Хочу продолжения.

Тёплая дрожь пробегает по спине. Я пытаюсь вернуться к разговору:

– Твои семь минут, – напоминаю я, наблюдая, как он облизывает нижнюю губу. – Что ты делал?

– А… ну… – его щёки наливаются тёплым румянцем. Он чешет подбородок. – Теперь это кажется немного глупым.

Любопытство заставляет меня привстать на носки и заглянуть через его плечо. Из коридора виден только угол серого дивана да его толстовка, брошенная на подлокотник.

– Что именно?

Он запрокидывает голову, бормочет что-то в потолок. Я снова концентрирую взгляд на Эйдене и внимательно всматриваюсь в его лицо – то же выражение было в эвакуаторе, когда он признался, что заказал пиццу с ананасом. Лёгкое недоумение по поводу собственных поступков.

– Теперь я просто обязана знать.

Он тяжело выдыхает:

– Покажу.

– Если это в подвале, я пас.

Эйден не шевелится.

– Я пошутила, – уточняю я. Он стоит так неподвижно, что я бросаю взгляд на его грудь, чтобы убедиться – дышит ли. – Эйден?

– Покажу, – повторяет он медленнее, растягивая слова, и в голосе звучит обречённость.

Он берёт меня за руку и делает два широких шага назад. Я иду следом, перебирая пальцами его костяшки, так увлекаюсь этим, что не замечаю, как мы останавливаемся у входа в гостиную, и буквально натыкаюсь на него.

Он удерживает меня, крепко сжимая ладонь, и мы вместе смотрим на его «проект».

– Я подумал, можем поесть пиццу здесь, – говорит он осторожно, бросив на меня быстрый взгляд и тут же отведя глаза.

Вид у него такой, словно он показал мне не импровизированный шалаш из подушек и одеял, а бомбу замедленного действия.

Теперь я понимаю, чем он занимался все эти семь минут: тащил в центр комнаты всё, что можно – запасные одеяла, пару подушек и даже пляжное полотенце с синими черепахами, – чтобы соорудить шаткий тент.

– Как пикник, – выдыхаю я и поднимаю на него взгляд с улыбкой. – Ты запомнил, что я говорила.

В памяти всплывает картинка: тёмная комната, наушники на ушах, кружка кофе в руках. Эйден рядом, его колено касается моего. И мысль, что я могла бы быть для него тем, ради кого стоит так заморачиваться.

– Я помню всё, что ты говорила, – бурчит он тихо.

Не уверена, должна ли была я это услышать, потому что он тут же прячет рот за ладонью и продолжает смотреть на шалаш. А я едва не лопаюсь от радости – в груди пузырьки, как в шампанском. Чувствую себя Чарли из шоколадной фабрики, который только что напился газировки и вот-вот взлетит к потолку.

– Хороший шалаш, – говорю я, едва сдерживая улыбку.

Хотя это худший шалаш в моей жизни: одна из «стен» уже оседает, а белая простыня, натянутая сверху, сползает на пол.

– Не ври, – вздыхает он.

– Нет, правда, он… очень милый, – отвечаю я, рассматривая его с видом знатока в Лувре. Вот эта подушка вылитая Мона Лиза. – Это что, натяжная простыня?

– У меня было всего семь минут. Не надо меня судить.

– Никакого осуждения. – Ещё одна подушка падает. – Но раз ты сам назначил семь минут, мог бы попросить хотя бы пятнадцать.

– Не думаю, что и пятнадцать бы спасли ситуацию.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Смеюсь до слёз. С кем-то другим я бы, наверное, стеснялась, но не с Эйденом. Когда, наконец, унимаюсь, вытираю глаза, а он, облокотившись на дверной косяк, скрестив руки на груди, смотрит на меня с тёплой улыбкой. Теперь он – куратор, а я – бесценный экспонат.

– Хочешь пиццу? – спрашивает он.

– Очень, – улыбаюсь я.

***

Эйден срывает остатки простыней, и мы усаживаемся прямо на подушки, поставив между собой остывшую коробку пиццы. Он утверждает, что она отвратительная, но, судя по тому, что берёт вторую, а потом и третью порцию, явно врёт. Отрывает кусочек ананаса от края и закидывает в рот. Я наблюдаю за движениями его пальцев и за длинной линией шеи, пока он пьёт из стакана, и горжусь собой, что дожидаюсь конца ужина, прежде чем сказать то, что вертится на языке с того самого момента, как я выпрыгнула из эвакуатора и увидела его на улице.

– Думаю, тебе стоит меня поцеловать, – произношу я, сидя, подогнув ноги.

Он замирает, переключая каналы, вытянувшись на подушках. Поворачивает голову, упираясь виском в кулак, и внимательно на меня смотрит.

– Да?

Я киваю.

Он чуть прищуривается, выключает телевизор, швыряет пульт в угол, где теперь лежит смятая простыня, и, опираясь на левую руку, подаётся ко мне. У меня пересыхает во рту.

– Мы ведь говорили «позже», – напоминает он.

– Говорили, – соглашаюсь я, пытаясь уменьшить улыбку до приемлемого размера, но с ним это всё труднее.

Я перебираю мысль, как камушек в ладони. Слишком привыкла ограничивать себя, чувствовать наполовину, что это стало привычкой. Но с Эйденом мне этого не нужно.

С ним я в безопасности. Он сказал это в нашу первую ночь.

Улыбка сама расползается по лицу.

Эйден моргает:

– Прям так радуешься, да?

Я тянусь, чтобы ущипнуть его, но он перехватывает мою руку и подносит к губам, целуя в ладонь. Моё дыхание сбивается, его тёмные брови приподнимаются.

– О, так она очень рада, – усмехается он.

– Замолчи, – шепчу я.

Его губы тёплые, а рядом с ним я острее ощущаю, насколько он большой и крепкий. В его доме, среди его подушек, запах его кожи – смесь кофе и зимней свежести – кружит мне голову. Я словно растекаюсь тёплым воском в центре свечи по имени Эйден.

Он медленно целует меня у основания большого пальца, и по плечам пробегает дрожь. Он улыбается в мою ладонь, а я представляю, как сжимаю пальцы вокруг этого мгновения – редкого, осязаемого доказательства его счастья.

– Нравится, когда я прикасаюсь к тебе губами, Люси?

Он не ждёт ответа – его рот уже скользит к внутренней стороне моего запястья. Он касается пульса влажным поцелуем, от которого у меня подгибаются колени.

– Наверное, это… – я сдерживаю стон, когда он проводит зубами по сгибу локтя, – …наверное, неплохо.

Эйден довольно гудит, сжимает мою ладонь и слегка тянет, подсказывая, что я должна обвить его шею рукой. Но мне и не нужно подсказывать – пальцы сами запутываются в его волосах, пока он осыпает поцелуями мою шею.

– Мы можем лучше, чем «неплохо», – он прижимает лоб к моему плечу, чуть покачивает его.

Ладонь скользит к пояснице, пальцы прячутся под ткань футболки. Большой палец находит мягкий изгиб бёдра, и я вздрагиваю, тянусь к нему сама.

– Тебе нужно сказать, чего ты хочешь. Я не хочу давить.

– Ты не давишь, – бормочу я, откидывая голову, открывая ему больше места.

Щетина на его челюсти нежно, но хищно царапает впадинку у основания шеи. Я мечтаю, чтобы остался след. Чтобы завтра в зеркале я увидела тень его желания.

Но он всё ещё держится на грани – лёгкие касания вместо той безумной страсти, что была в кладовке. Я тяну его за волосы, заставляя посмотреть мне в глаза. Они тёмные, жадные, но в них всё ещё есть сдержанность. А я хочу, чтобы от неё не осталось и следа.

– Эйден. Нужно кое-что прояснить.

Он моргает, словно выходит из сладкого тумана. Я перебираю его волосы, он сильнее сжимает пальцы на моей спине.

– Хорошо, – голос у него низкий, хриплый.

– Насчёт того, чего я хочу.

У него перехватывает дыхание, кадык дёргается вверх.

– Слушаю.

Я облизываю губы.

– Хочу, чтобы ты целовал меня, пока я не смогу дышать. – Пауза. – А потом, чтобы ты прижал меня к этому чудесному диванному фронту и довёл до оргазма. Желательно не один раз. Со мной так ещё не бывало, и я хочу попробовать.

Его глаза темнеют до невозможности.

– Попробовать?

Я киваю.

– Если ты не против.

«Струны сердца»

Люси Стоун: «Передашь мне это?»

Эйден Валентайн: «Что?»

Люси Стоун: «Печенье. Вот, то. Да, именно».

Эйден Валентайн: «Конечно».

Люси Стоун: «И ещё кофе, пожалуйста».

[Смех].

Эйден Валентайн: «Без проблем».

Эйден Валентайн: «Ты сегодня какая-то требовательная, не находишь?»

Люси Стоун: «Я всегда умела просить о том, чего хочу».

[Кашель].

Эйден Валентайн: «Это… важно».

Люси Стоун: «Ну… иногда. Не всегда».

Эйден Валентайн: «Понимаю».

Люси Стоун: «Думаю, пора перейти к чему-то другому».

Эйден Валентайн: «Согласен».

Глава 27

Эйден

Люси смотрит на меня пристально, её пальцы чертят лёгкие узоры на коже у основания шеи. Это отвлекает, но не так сильно, как её только что произнесённые слова.

– «Если ты не против», – повторяю я.

– Да, – её вторая ладонь ложится мне на щёку, пальцы обхватывают челюсть. – Именно этого я хочу.

– Не против, – хриплю я, прочищаю горло. – Хорошо.

Она чуть приподнимает бровь:

– Хорошо?

– Да. Хорошо. Отлично, – связные фразы даются мне с трудом. – Да, мне кажется… я могу.

– Правда?

Я киваю, скользя ладонью по её спине до центра, прижимая её ближе.

– Иди ко мне.

Она смеётся, перебирается на мои колени, обвивая бёдрами. Почти как в кладовке, только теперь нас никто не прервёт, и я вижу, как её губы приоткрываются, когда она ощущает, что мой член уже наполовину твёрд.

Я резко прикусываю её нижнюю губу, и она издаёт низкий стон, отзывающийся внизу живота. Я наклоняю голову, целую её по-настоящему.

Она тает в моих руках, расслабленная, но жадная, колени расходятся шире, и мы сливаемся от бёдер до груди. Не верится, что я могу прикасаться к ней так. Что она этого хочет. Одну руку я запускаю в задний карман её джинсов, сжимаю упругую округлость, второй ладонью обхватываю её лицо, подталкиваю подбородок, заставляя губы приоткрыться.

Я тону в её поцелуях, в горячем, влажном ритме, в мягком трении её бёдер о мои. Пальцы сильнее сжимают её, направляют, пока губы находят шею, оставляя метки. Я хочу, чтобы в следующий раз, когда она наденет комбинезон в мастерской, над воротом темнел мой след. Чтобы она видела его в зеркале. Чтобы видели другие. Я жаден до этой женщины, которую невозможно удержать.

Её пальцы крепко впиваются в мои волосы.

– Эйден… чего ты хочешь?

Я усмехаюсь.

– Когда речь о тебе, Люси, – я втягиваю губами ложбинку между ключицами, – мало чего я не хочу.

Она снова дёргает меня за волосы, и я сдаюсь, откидывая голову на диван, чтобы видеть её лицо. Её большие пальцы скользят по моим скулам, по челюсти, по шее. Лёгкие прикосновения, за которыми её взгляд следует, будто заклинание.

Впервые я позволяю себе подумать, что Люси, возможно, хочет меня так же сильно. Глупая мысль – но она пускает корни.

– Я не хочу, чтобы всё было только для меня, – она плавно двигает бёдрами, ресницы дрожат. Я тянусь, освобождаю её волосы из резинки, тёмные волны падают на плечи. Она улыбается и снова движется. – Я хочу, чтобы ты тоже получил удовольствие.

«Получил. Удовольствие».

Её слова натягивают нервы, как струны.

Я хочу Люси. Я хочу получить удовольствие. Но заставляю руки мягко сжать её волосы, переношу ладони на рёбра. Пытаюсь дышать ровно, но тело гудит, как мотор эвакуатора.

«Удовольствие. Люси».

– Поцелуй меня ещё, – вырывается у меня грубее, чем я хотел.

Может, если инициатива перейдёт в её руки, мне будет проще обуздать свою страсть.

Она склоняется, волосы создают тёмную завесу вокруг нас, губы прижимаются к моим. Я пытаюсь разбить жгучую жажду на осколки, но стоит нашим языкам встретиться, как ещё одна нить самообладания рвётся.

– Пожалуйста… – шепчет она где-то у моего горла, и я втягиваю воздух сквозь зубы.

– Я хочу…

– Я тоже, – отвечаю, наконец сдаваясь этому безжалостному притяжению в груди.

Сжимаю в кулаке прядь её волос, запрокидываю голову Люси назад, провожу языком горячую дорожку вдоль её шеи и втягиваю в рот мочку уха. Она извивается у меня на коленях, и я подаюсь бёдрами вверх.

– В ту ночь… когда мы были в кладовке… ты… – она снова шевелится, и из моей груди вырывается глухой стон, настолько неуместный, что будь у меня хоть капля способности стыдиться – я бы стыдился. – Со мной такого никогда не было.

– Какого? – хватаю её за бёдра и осторожно опрокидываю на спину, прямо на подушки дивана.

Её руки вытянуты над головой, тело выгибается, словно у кошки, и у меня пересыхает во рту.

– Отчаянного, – выдыхает она, всхлипывая. – Жадного. Ты трогал меня так, будто тебе было всё равно, что я подумаю. И мне… понравилось.

Я стону. В той кладовке я едва держался. Был с ней жёстче, чем следовало.

– Не говори мне этого.

– Почему?

– Не говори, что тебе понравилось, когда я командовал тобой.

– Ты ведь сам сказал, что любишь командовать, – прерывисто смеётся она.

Мои пальцы находят край её джинсов, большой палец скользит к пуговице. Лёгкое движение – и застёжка поддаётся. Серый хлопок. Если она хочет, чтобы я был властным – я могу. Могу быть для неё кем угодно.

– Снимай штаны, – приказываю, просовывая руку под пояс и нащупывая крошечный треугольник ткани.

От тонкой преграды веет жаром, и я чувствую, насколько она влажная. Второй рукой хватаю джинсы за пояс и рывком стаскиваю.

– Подними бёдра, Люси.

Она молча подчиняется, помогает стянуть ткань с длинных ног. Белая кожа, синяк на колене – целую его мимолётно, прежде чем устроиться между её бёдер.

– Шире, – сиплю, постукивая по её бедру. Не могу отвести взгляд от того, как бельё обрамляет её кожу, от крошечного тёмного пятнышка спереди. – Дай мне место.

Она разводит колени, и я награждаю её поцелуем в пупок. Она втягивает воздух, когда мои пальцы поддевают тонкие бретельки на её бёдрах.

– Хочу, чтобы ты смотрела на меня. Ладно? – стягиваю бельё, оставляя его болтаться на одном колене, лишь бы ничто не мешало мне добраться до цели. – Смотри, как я довожу тебя до оргазма.

Её зубы врезаются в нижнюю губу, пальцы зарываются в волосы. Я бы предпочёл держать эти руки в своих, позволив ей направлять меня так, как ей нравится, но это мы ещё успеем. Здесь я могу быть терпеливым. И мне это даже больше нравится.

Она тихо стонет, когда я целую внутреннюю сторону её бедра. Ещё один стон – когда мои губы касаются её киски, и я мимолётно провожу языком по клитору. Пальцы задевают край белья, я шире развожу её ноги и глухо рычу, когда на языке расплывается её вкус. Чёрт, я мог бы остаться здесь на всю ночь. Проверить, сколько раз смогу довести её до конца, лишь бы узнать каждую её слабость. Оставить часть себя внутри Люси, как она уже успела оставить часть себя во мне.

Я целую её снова, как целовал бы в губы, – долгими, медленными движениями языка. Её ноги дрожат у моих ушей. Она издаёт сдержанный стон, и, подняв взгляд, я вижу, что её рубашка уже валяется рядом с джинсами. На ней только простой функциональный лифчик, но сквозь ткань отчётливо проступают затвердевшие соски.

– Чёрт… – бормочу, поправляя себя в джинсах и представляя, как мы выглядим со стороны: Люси, раскинувшаяся на подушках в одном белье, и я, полностью одетый, с головой между её ног. – Трогай себя. Хочу смотреть, пока я ласкаю твою киску.

Её стон становится громче, руки мгновенно подчиняются. Я жду, что она коснётся себя поверх ткани, но она прячет ладони под резинку и щиплет соски прямо через хлопок. Её дыхание сбивается.

– Эйден… – тянет она.

– Вот так, – снова опускаюсь к ней, теперь жёстче, грубее.

Её бёдра двигаются мне навстречу, и я позволяю ей задавать темп, работая языком, пока мы двигаемся в унисон. Мечтаю о том, как в следующий раз она будет сверху, коленями по обе стороны моей головы, вдавливая меня в подушки, или согнутая через спинку дивана, а я держу её, разводя шире и лаская сзади.

Она кончает с протяжным стоном, а я не позволяю ей закрыть ноги – наоборот, прижимаю их к подушкам, выжимая каждую искру. Её стон ломается на всхлип, тело дрожит, ладонь прижимается к глазам, на лице смешаны боль и упоение.

Когда дрожь стихает, я целую её мягко и поднимаюсь, глядя на неё сверху. Лифчик задрался выше груди, волосы растрепаны, глаза блестят, лицо и грудь пылают.

Я не помню, чтобы когда-то хотел кого-то так. Расстёгиваю ремень, вытягиваю кожу из петель.

– После той кладовки… я мастурбировал. Знаешь об этом?

Она качает головой, глядя на меня затуманенными глазами:

– Нет… не знала. Ты…

– Я дрочил, думая о том, что делаю сейчас, – прижимаю ладонь к её животу, большой палец скользит к ложбинке между бёдер.

Она такая мокрая, что я сжимаю зубы.

– Стоял в той кладовке с рукой на члене и думал, что будет, если суну руку тебе в штаны. Сколько ты позволишь. Я угробил футболку с благотворительного марафона, утопил её в мусорке под горой бумажных полотенец. И всё равно это не помогло.

Она шевелит бёдрами, пытаясь направить меня туда, куда хочет. Я двигаюсь медленно, расстёгивая молнию на джинсах.

– Что не помогло?

– Я всё равно вернулся в студию, желая тебя. Не могу остановиться, – вырывается у меня, как признание, как извинение. – И даже если бы мог – не стал бы. Слишком нравится это чувство. Как будто греюсь в твоём свете.

– Я тоже не могу, – стонет она, пальцы обхватывают моё запястье. – Эйден… пожалуйста… мне нужно больше.

– Ты ведь сама сказала, что хочешь больше одного оргазма, да? – я ускоряю движения, позволяя себе быть небрежным и резким. Поворачиваю кисть, ввожу один палец… потом второй. По её коже пробегает дрожь. – Попроси красиво.

Она улыбается, раскидывает руки над головой, подчиняясь медленному, методичному ритму, который я вновь задаю ей. Скосив взгляд, она наблюдает за мной.

– Пожалуйста, Эйден… заставь меня кончить.

– Чёрт… – переношу вес тела на локоть, чтобы впиться в её губы.

Я ждал, что она попросит, но не думал, что эти слова так сильно подействуют на меня. Ввожу ещё один палец и сгибаю их, чувствуя, как её тело вздрагивает, а потом плавится.

– Хорошая девочка… смотри, как ты можешь… – шепчу, поглаживая её бок.

Люси обвивает руками мои плечи и кивает. Я целую её, пока дрожь снова не охватывает всё тело, пока она не запрокидывает голову на подушки, сжимая бёдрами мою руку. В этот раз она кончает с улыбкой, спина выгнута, тихий стон застрял в горле.

– Ты невероятная, – бормочу в румянец на её шее и груди, целую лямку лифчика. – Хочешь ещё?

Она кивает, засовывает руки мне под рубашку, тянет за неё, пока я не хватаюсь сзади и не стягиваю через голову. Мы путаемся в ткани, смеёмся, и она отбрасывает вещь туда же, где её рубашка. Облизывает губы, проводя ладонями по моей груди, пальцы скользят по цепочке, с которой я не расстаюсь.

Я сказал ей, что она на удачу, и именно сейчас мне кажется, что удачливее я не был никогда.

– У тебя есть презервативы? – тихо спрашивает она.

– Есть, – киваю.

Закрытая коробка на полке в ванной, купленная вместе с коробкой мятно-шоколадного мороженого пару дней назад.

Я вывожу руку из-под её бёдер, рисую на животе невидимые узоры, пальцы ещё влажные. Не могу отвести взгляд. Она шевелит ногами, толкает меня коленом в бок.

– Ты… не хочешь их принести?

Вместо ответа я наклоняюсь и беру в рот её сосок. Кожа уже помечена моими поцелуями, и мне хочется запечатлеть это навсегда.

– М-м?

Люси снова вплетает пальцы в мои волосы и резко дёргает, пока мы почти не касаемся друг друга носами.

Чёрт. Похоже, не только ей нравится, когда играют жёстко.

– Принеси презервативы, – легко касается моих губ быстрым поцелуем. – Пожалуйста.

Я скатываюсь с неё и, едва не споткнувшись, поднимаюсь по ступенькам. За спиной звучит её хрипловатый смех. В ванной чуть не срываю дверцу аптечного шкафчика, а одна из полок, не выдержав моего рвения, с грохотом рушится вниз. На пол вываливаются тюбик зубной пасты, дезодорант и просроченная бутылка ибупрофена – настоящая фармацевтическая пиньята. Мне всё равно. Есть только одна цель – вернуться к Люси.

Она ждёт меня в центре диванного форта, без бюстгальтера, с растрёпанными волосами и обнажённой кожей. Я застываю на нижней ступеньке, ошеломлённый.

– Чёрт… – выдыхаю.

Люси заправляет прядь за ухо, играя с металлическим кольцом в хряще.

– Этот бюстгальтер всё равно был не особенно сексуальным, – кривится. – Я… не ожидала тебя.

Я тоже – но в другом смысле. Она вошла в мою жизнь ещё тогда, несколько недель назад, когда с гневом прорвалась в эфир, обвиняя меня бог знает в чём.

Я сглатываю, медленно стаскивая молнию с джинсов, не сводя глаз с её изгибов. Мой член готов взорваться от одного лишь движения воздуха. Я никогда так никого не хотел.

– Ты… – слова застревают в горле.

Я остаюсь в одних боксерах. Её взгляд скользит по мне, будто чертит карту, оставляя пометки.

– Бюстгальтер был чертовски сексуальный.

Сексуальный, потому что он был на Люси. Никаких кружев, никакой фальши – только она. И идеально ложился на мою фантазию о механике, которую я точно воплощу в следующий раз, когда придумаю, как осквернить футболку с благотворительного забега.

– Правда? – в её губах мелькает лукавая усмешка. – Хочешь, надену обратно?

– Нет, – опуская колено на край подушки, я двигаюсь к ней, как хищник. Презервативы бросаю в сторону, хватаю её за руку и переплетаю пальцы. – Оставь. Хочу видеть тебя.

Она прикусывает губу, позволяя мне уложить её на подушки. Расцветает подо мной, как цветок. Я провожу костяшками по её щеке, вниз по шее, к полной груди. В мягком свете её кожа светится тёплыми мазками розового и кораллового. Я представлял это в душе, в своей постели – но реальность неизмеримо лучше.

Она тихо выдыхает, когда я легко касаюсь её сосков. Хочется задержаться, но я веду ладонью ниже – по талии, по мягким изгибам, к теплу между её бёдрами. Моя рука обхватывает её колено, приподнимая, чтобы устроиться между этими чёртовыми длинными ногами, о которых я мечтал тысячи раз.

– Скажешь что-нибудь? – спрашивает она, когда я слишком долго просто смотрю.

– У меня нет слов, – признаюсь. – Пытаюсь убедиться, что не сплю.

Я никогда не видел, чтобы кто-то смотрел на меня так – с желанием, переплетённым с теплом и нежностью. Мысли о том, что она вообще-то ищет другого, растворяются. Сейчас она здесь. Со мной.

– Пытаюсь вернуть себе управление телом, – добавляю, почти улыбаясь. – Пытаюсь запомнить тебя.

Она смеётся, и я тоже. Опускаюсь к её груди, цепочка с ключом скатывается в ложбинку между её грудей. Люси ловит ключ и тянет меня ближе.

– Нужно сделать тебе искусственное дыхание? – хрипло дразнит.

– Не помешает, – усмехаюсь, и её губы накрывают мои – жадные, влажные, как будто она не хочет останавливаться.

Она раздвигает ноги, обхватывает моё бедро лодыжкой, обвивая меня, как плющ. Я чувствую её тепло через ткань белья и едва сдерживаю стон, двигаясь в такт.