Текст книги "Любовь на проводе (ЛП)"

Автор книги: Борисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Это когда я швырнул кружку? Я не ругался, между прочим. Или кто-то снова сделал ремикс под Селин Дион¹⁴?

Тишина.

– Ну пожалуйста, кто-нибудь мне объяснит?

– Не про кружку, хотя это было эффектно, – Мэгги протягивает мне телефон. – Это твой разговор с той девочкой. С её мамой.

Люси. Имя всплывает само. Люси и её голос с оттенком мёда.

Я до сих пор слышу отголоски её смеха – спустя семь дней. Пожалуй, дело в недосыпе… и в том, что с тех пор не было ни одного звонка, хотя бы отдалённо похожего. Ни одного – такого настоящего.

Мне хватает двух свайпов, чтобы понять – вирусный тут мягко сказано.

Ссылки идут одна за другой, логотип «Струн сердца» мерцает красным на каждой.

Я жму на одну аудиозапись и внутренне сжимаюсь от собственного голоса:

«Это нормально. Ты не обязана делать то, чего не хочешь».

«Нет, ты не понял. Я не хочу пробовать. Я всё время что-то пробую. Каждый день. И устаю от этого. Почему хотя бы здесь всё не может просто… случиться? Без усилий? Почему я должна думать, что сказать, как себя вести… держать заготовки для разговора в заметках на телефоне на случай ужина в ресторане, который мне даже не нравится? Я хочу почувствовать. Если встречаю кого-то – я хочу искру. Ту самую. Хочу смеяться по-настоящему. Хочу мурашек. Хочу гадать, о чём он думает, и надеяться, что, может быть… обо мне. Я хочу… хочу магии».

Под роликом – подпись:

«Самая честная вещь, что я когда-либо слышал».

Количество прослушиваний – 6,3 миллиона.

– Ни хрена себе, – шепчу.

– Ни хрена себе! – вторит Хьюи с восторгом и устраивает ещё один салют из конфетти.

Я листаю комментарии. Блёстки скользят за воротник худи.

«ВЕРНИТЕ МАГИЮ. Эта женщина знает, о чём говорит».

«Она обязана найти СВОЕГО. Ну правда же? Я умираю. Она заслуживает всего на свете».

«Люси звучит горячо. А она горячая?»

«Это чертовски романтично».

«Где оставить заявку? Они вообще принимают заявки?»

«Боже, кажется, я снова поверил в любовь».

Их тысячи. И это не только Балтимор. Люди со всего мира пишут о нашем разговоре.

Комментарии о любви, о том, какой она должна быть. Споры о суровой правде свиданий. Пожелания счастья Люси и её дочке. Вопросы – найдёт ли она свою пару? А ещё больше людей уверены: это они – её идеальный выбор.

Я сглатываю ком в горле и протягиваю Мэгги её телефон. Ладони мокрые, между лопатками зудит. Мысли сбиваются в клубок, и ни за одну не удаётся зацепиться.

– Это же хорошо, да? – тру ладони о джинсы. – То, чего мы хотели?

Мэгги кивает, но смотрит с лёгким упрёком.

– Это отлично. Именно ради этого я и наняла тебя шесть лет назад. Нам нужно больше таких моментов.

– Ладно, – киваю. Сердце бьётся где-то в горле. – Я справлюсь.

Наверное. Возможно. Хотя в звонке Люси не было ничего, что можно назвать программной стратегией. Но вдруг у меня получится повторить это? Может, стоит тщательнее отбирать звонки. Или придумать новые вопросы для эфира. Если появится поток новых слушателей, мы сможем сделать шоу более интерактивным.

– Ты справишься, – говорит Мэгги. – Даже не сомневаюсь.

– Угу.

– Думаю, тебе будет проще, когда Люси сядет с тобой в студии.

Я замираю.

– Что?

Вижу, как взгляды всех в комнате мечутся от Мэгги ко мне и обратно – как напряжённый матч в теннис. Самая стрессовая партия, какую только видел офис «101.6 ЛАЙТ FM».

Мэгги откидывается на спинку стула, ухмыляется:

– Думаю, тебе будет проще, – повторяет она, тщательно выговаривая каждое слово. – Когда Люси присоединится к тебе… в студии.

– Я слышал, что ты сказала, просто…

– Что именно вызывает у тебя проблему?

Чешу бровь. Всё? Всё вызывает у меня проблему, и я сам не понимаю, почему.

– Я просто… – начинаю, потом замолкаю. Проглатываю слюну. Дважды. – А как…

– Я позвонила ей вчера. Спросила, не хочет ли она присоединиться к шоу. После того эфира наши прослушивания взлетели в космос, – она показывает экран телефона. – Почти все комментарии о том, чтобы она нашла своё счастье. И я намерена, чтобы «Струны сердца» помогли ей в этом.

– И как, прости, «Струны сердца» могут ей помочь?

Мэгги смотрит на меня так, будто я стукнулся головой. Джексон кашляет в кулак. Эйлин уткнулась в телефон, будто нас и не существует. Понятия не имею, чем занят Хьюи за моей спиной.

– Напомни, ты не ведущий романтического радиошоу? Ты не считаешь, что способен помочь одной женщине найти любовь?

– Типа… – ладони снова вспотели. – Типа… «Холостячки», только в радио-формате?

– Абсолютно точно.

Ответ «нет» уже вертится на языке. Не потому, что я против Люси в студии. А потому что это всё кажется… неправильным. Не тем, чего она на самом деле хочет. Она ведь сказала – ждёт магии. Хочет, чтобы любовь сама её нашла. А где ты найдёшь волшебство в шоу, где свидания подаются, как закуски в счастливый час в «Эпплбиз»¹⁵?

Я прочищаю горло, сдвигаюсь в кресле. Лёд под ногами предательски тонок. Малейшее несогласие – и Мэгги без колебаний вонзит каблук мне в зад.

– А она согласилась?

– Кто?

– Люси, – уточняю терпеливо, собирая остатки самообладания в кулак. – Женщина, которую ты собираешься использовать для повышения вовлечённости аудитории.

Хьюи тихо свистит сквозь зубы. Эйлин съёживается. Джексон выглядит так, будто сейчас выпрыгнет в окно.

Но Мэгги не бросается с кулаками. Она просто смотрит на меня, прищурившись… а потом улыбается.

Та самая женщина, которая однажды швырнула в меня апельсин за то, что я назвал её ручку «убийцей вдохновения», сейчас улыбается во весь рот – с изрядной долей злорадства.

– Чёрт, – шепчу. – Ты меня пугаешь.

Она смеётся:

– Я знаю.

Я незаметно отодвигаюсь от её стола:

– И зачем ты так на меня смотришь?

– Потому что у тебя внутри мягкое, трепетное сердечко, ты мрачный осёл.

– Ни черта у меня нет.

– Есть, – кивает она.

– Нет, – фыркаю. – Я просто не хочу втягивать в сомнительное шоу женщину против её воли. Это, чёрт побери, базовый уровень порядочности.

Мэгги закатывает глаза:

– Записала. Насильно никого не тащим.

Она наблюдает, как я ёрзаю в кресле, будто под микроскопом.

– Вообще-то мило, что ты так беспокоишься о Люси.

– Я не…

– Ты заботишься.

– Я не…

– Ты не хочешь, чтобы я её использовала.

– Конечно, не хочу! – восклицаю. – Я, между прочим, и не хочу, чтобы ты переехала выводок щенков. Это же не значит, что я немедленно побегу и заведу собаку.

Джексон выпрямляется:

– Слушай, а собака тебе реально не помешала бы, чувак.

Я его игнорирую.

– Какая у тебя вообще цель, Мэгги?

– Ты говоришь, будто я злодей из Бондианы¹⁶, – фыркает она.

Я смотрю на неё в упор.

Она театрально вскидывает руки:

– Я просто пытаюсь использовать момент, дурак ты несчастный. Перевести весь этот ажиотаж в программный успех. Ты, может, не заметил, но наши цифры давно идут вниз. «Орион» снова дышит мне в спину с предложением продать станцию, и я не уверена, сколько ещё смогу тянуть.

Речь о медиа-гиганте, который вот уже полгода пытается нас проглотить. Все мы хотим остаться локальными. Но почва под ногами стремительно тает.

– Это шанс спасти и шоу, и станцию. А заодно – сохранить работу всем в этой комнате, – она обводит нас пальцем.

Вот зачем нас собрали. Классика от Мэгги – шантаж с душой и кукловодство в одном флаконе.

– Я никого не принуждаю. Просто спросила Люси, не хочет ли она выйти в эфир и обсудить всё, что поднялось после звонка. Надеюсь, это вовлечёт людей – и они останутся с нами.

То есть, вежливо обёрнутое: «Мы делаем радио-версию „Холостячки“». Ладно.

– И что она сказала?

– Что подумает.

Я выдыхаю.

Прекрасно. Подумать – значит, она сомневается. А если шоу действительно выйдет, я хочу быть уверен, что она согласилась по своей воле. Не как в первый раз, когда её затащила Майя, даже с лучшими намерениями. Второго такого не будет.

– Но я уверена, что она согласится, – добавляет Мэгги.

– С чего вдруг?

Я мечтаю о съеденном печенье. О сухой футболке. О волосах без конфетти. О тишине своей звуконепроницаемой кабинки. А до полудня ещё час.

– Ты должен был уже выучить это, Эйден, – ухмыляется Мэгги. – Я всегда получаю, чего хочу.

«Струны сердца»

Звонящий: «Я просто говорю, что подхожу идеально – вот и всё».

Эйден Валентайн: «Для чего, прости?»

Звонящий: «Ну… чтобы встречаться с Люси».

Эйден Валентайн: «Ты и весь остальной Балтимор».

[Глубокий вздох].

Звонящий: «Да она же по телефону звучала так горячо, ты понимаешь?»

Эйден Валентайн: «Это не объясняет, почему ты решил, что подходишь».

Звонящий: «Некоторые женщины говорят, что у меня магический чле…»

[Гудки].

Глава 6

Люси

– Я не знаю, что мне делать, – стону я, сидя в пустом кафе, уткнувшись подбородком в скрещённые на столе руки.

Пэтти, поджав под себя ноги, уютно устроилась в кресле напротив. Во рту у неё – пробка от бутылки вина, а перед ней – две кофейные кружки. Она написала мне около полудня одно-единственное слово: «Спасти?» Я чуть не расплакалась от облегчения.

Мне срочно были нужны вино, печенье и моя лучшая подруга. В таком порядке.

– Что именно ты не знаешь? – спрашивает Пэтти, разглядывая этикетку.

В кафе горят только мягкие лампы, встроенные в книжные полки на верхнем уровне. Свет убаюкивающий, почти сказочный – если не считать этих чёртовых купидонов, которых она до сих пор не сняла после своего Анти-Дня святого Валентина. Висят, как крошечные блестящие демоны.

Майя сегодня у отца, а я сижу в своей любимой закусочной напротив дома, жалуюсь на жизнь и запиваю это вином с нижней полки.

Я протягиваю пустую кружку:

– Всё из-за радиошоу. Я не понимаю, что мне с этим делать.

Пэтти даже не смотрит на кружку – вместо этого запрокидывает голову и начинает хохотать. Мёд её волос сыплется вниз по спине. Она смеётся и смеётся, не может остановиться.

В старшей школе она дружила со всеми подряд, блистала на сцене весеннего мюзикла и разносила всех на футбольном поле. Была королевой бала, но отказалась от короны – дескать, ушки болят. Её всегда было слишком много – фейерверк обаяния и хаоса.

И по какой-то причине в одиннадцатом классе выбрала меня. С тех пор не отпускает.

– Боже мой, – выдыхает она, вытирая слёзы из уголков глаз. Стрелки у неё, конечно, даже после смеха идеальные. – Я совсем забыла, зачем мы вообще встретились.

Она на мгновение берёт себя в руки… и тут же снова разражается смехом, стоит ей только взглянуть на меня.

Я выхватываю у неё бутылку:

– Рада, что тебе весело.

– Ещё бы, – выдавливает она сквозь смех, прижимая ладони к щекам.

Пальцы веером расходятся под глазами, пока она наблюдает, как я наливаю себе почти полную кружку вина.

– Ну только ты, Люси. Только ты.

– Это что ещё значит?

– А то, – она тянется за бутылкой и плескает себе чуть-чуть, – что только с тобой могло произойти нечто подобное. Ты – наша госпожа Сглаз.

Мы чокаемся – я нехотя, с мрачной миной.

– «Сглаз» – это уже преувеличение.

Пэтти делает глоток, поднимает палец:

– Первое: ты забеременела с первого раза. Второе: ты почти ни с кем не встречаешься, а если встречаешься – то с худшим из возможных мужчин. Третье… – она добавляет ещё один палец, – …как только твоя дочь решает помочь тебе наладить личную жизнь, твоё интервью разлетается по интернету, и весь мир начинает обсуждать твою судьбу. Что-то упустила?

– Разве что тот момент, когда радиостанция предлагает мне дальше приходить в эфир и говорить о катастрофе под названием «моя личная жизнь». – Я залпом допиваю кружку. – Мэгги, та самая ведущая, говорит, что хочет помочь мне найти моё «и жили они долго и счастливо».

Пэтти закатывает глаза:

– Она хочет рейтингов, вот что она хочет. И рекламных денег. О, прикинь, если тебя будет спонсировать производитель лубрикантов!

– Пэтти.

– А что? Это логично. – Она сползает в кресле пониже и пинает меня носком ботинка под столом. – Вот оно, твоё «долго и счастливо». Лубрикант.

– Не думаю.

– Есть лубрикант с подогревом. И даже со вкусом пина-колады.

– Перестань говорить «лубрикант».

– Ладно, ладно.

Она вытягивается, достаёт с задней полки поднос с печеньем, которое сегодня не продалось, и шлёпает его между нами. Её мама – специалист по редким книгам в библиотеке Пибоди, а папа держит киоск с едой на Кросс-стрит. Пэтти всегда говорила, что открыть книжную кондитерскую – идеальный способ почтить обоих.

Я копаюсь в печеньях и вытаскиваю то, где сверху толстый слой шоколадной помадки – фирменный семейный рецепт. Сладкое решает почти любую проблему.

– Давай разберёмся, – Пэтти берёт печенье с белой глазурью. – Почему тебе хочется сказать «нет»?

– Кроме того, что мне придётся рассказывать на весь мир о самом уязвимом в себе?

Она кивает и макает печенье в вино. Откусывает крохотный кусочек – и у меня по спине пробегает дрожь. Она может быть настолько отвратительно изящной, когда захочет.

– Это, конечно, аргумент. Но, солнце, большинство людей чувствуют себя неуверенно в вопросах любви. Именно поэтому твоё интервью и стало вирусным. Ты не одна такая.

– Благодарю за поддержку.

Она пожимает плечами:

– Понимаешь, о чём я? Это, по идее, должно как-то утешать – ты не одна в этом.

Я вздыхаю, заваливаюсь на локоть:

– Да, в этом что-то есть.

– Что ещё? – спрашивает Пэтти.

– Что – ещё?

– Давай продолжим марафон позитива. Что ещё в этом всём хорошего?

– Майя в полном восторге.

Она прыгала от радости, хлопала в ладоши, когда я ей рассказала. Обняла так крепко, что чуть рёбра не переломала. Она так хочет, чтобы я была счастлива. А я так хочу быть для неё той мамой, которой можно гордиться. Которую не надо жалеть или о ней беспокоиться.

– Она уверена, что если я соглашусь, то стану счастливее.

– А ты несчастна?

– Не думаю? – Я пожимаю плечами. – Никогда раньше не задумывалась. Но ведь Майя не с потолка взяла эту идею, верно? Значит, она что-то увидела. Что-то во мне.

Пэтти мурлычет себе под нос:

– А Грейсон что говорит?

– Грейсон всегда что-нибудь да говорит. – Я улыбаюсь. – Я стараюсь держаться от него подальше, пока не определюсь. Ну, насколько это возможно, учитывая, что мы вместе растим дочь и он живёт по соседству. Он умеет влиять на моё мнение. А я не хочу, чтобы он на меня влиял.

Пэтти смотрит на меня серьёзно:

– И? Ты определилась?

Я допиваю вино и протягиваю кружку за добавкой. Жидкая смелость. Или бегство от реальности. Пока не знаю.

– Вот в том-то и дело – нет.

***

Три печенья и остатки бутылки спустя я машу Пэтти на прощание, выходя из кафе. Она салютует мне пробкой и закрывает замок на дверь.

Я выхожу на вымощенную булыжником улицу. Хорошо, что до дома всего несколько шагов. Ночь в этом районе всегда напоминает нечто среднее между сном и старой сказкой: деревянные вывески, как будто им по четыреста лет, кривые камни под ногами, старые фонари с дрожащим светом, дома, тесно прижавшиеся друг к другу – их крыши наклонены и будто целуются.

Я замираю – всё вокруг будто застывает, и я вместе с ним, стараясь не спугнуть момент. Щёки и нос щиплет от холода, в голове туман от вина и сахара. Из окна моего дома напротив струится тёплый свет. Там меня ждут одеяло, купленное в порыве на «Домашнем шопинге», тёплые носки и старый обогреватель, что хрипит и пыхтит, как старик.

Стою с одной ногой на булыжнике, другой на тротуаре, в этой точке между «до» и «после». Мысли расплываются. Я говорила Эйдену, что устала тратить время на то, что не приносит радости. Но… правда ли это? Я ведь даже не знаю, чего хочу. Всё путается – между тем, что, как мне кажется, я заслуживаю, и тем, на что мне хватает смелости.

Может, я и не задумывалась всерьёз.

Я вздыхаю и поднимаюсь по ступеням к дому. Говорить о чувствах в прямом эфире – возможно, не то, чего я хочу… но, может, именно то, что мне нужно. Пора выйти из кокона. Пора что-то поменять.

Я достаю телефон, пока не передумала. Пальцы чуть путаются, но я нахожу письмо от Мэгги и набираю два слова:

«Я согласна».

«Струны сердца»

Звонящая: «Раньше я никогда не слушала вашу программу, но как-то услышала разговор с той молодой женщиной… Люси. Один из моих внуков включил радио».

Эйден Валентайн: «Многие именно так и находят нас. Спасибо, что позвонили».

Звонящая: «Знаете… я подумала: если вдруг она слушает сейчас, можно я скажу ей пару слов?»

Эйден Валентайн: «Конечно».

Звонящая: «Мы с мужем вместе уже шестьдесят пять лет. Каждый день – это, конечно, не сказка. Мы много трудились – над собой, над отношениями – чтобы сохранить то, что у нас есть. Мы менялись. И я, и он. Но каждый раз мы находили способ влюбляться друг в друга заново. Снова и снова».

[Пауза].

Звонящая: «Но магия – тоже есть. Сквозь всю эту работу иногда случаются моменты… крошечные вспышки, когда всё вдруг становится на свои места. И тогда словно сама Вселенная говорит: “Ты на своём месте”. Ты рядом с ним. Держишь его за руку».

[Смех].

Звонящая: «Я просто хотела сказать Люси: ты права, что веришь в свою магию. И, надеюсь, ты найдёшь, что ищешь».

Глава 7

Эйден

– Бостон нравится? Тебе там хорошо?

– О, милый, тут прекрасно, – в голосе мамы словно улыбается солнце.

На фоне слышен негромкий голос отца – он что-то говорит, и она смеётся. Звучит лёгкий шлепок – наверняка хлопнула его по груди. Стоит только закрыть глаза – и я уже вижу их: сидят рядом на диване у камина, папа обнимает её за плечи, притягивает ближе, чтобы поцеловать.

– Я провожу здесь лучшее время в жизни, Эйден.

Улыбаюсь в никуда и пинаю носком ботинка камешек через парковку.

– Ты заслуживаешь лучшего, мам.

Она заслуживает куда больше, чем просто «лучшее». После всего, что выпало на её долю, – только светлое. Только хорошее. Всегда.

– А ты? – спрашивает она. – Ты в порядке?

– Конечно, мам. Со мной всё нормально, – отвечаю сразу, выдыхаю, наблюдая, как облачко пара тает в воздухе.

Это уже рефлекс – выработанный за двадцать лет и три диагноза. Я не позволял себе быть ничем, кроме как «в порядке», пока мама переживала всё, что только можно пережить. Прятать свои чувства от неё стало таким же привычным, как дышать. Стертое, выношенное до мягкости поведение – как старый свитер. Развожу плечи, не давая ей ни единого повода для беспокойства.

– Готовлюсь к эфиру. Вышел подышать, пока есть время.

Брожу по парковке, игнорируя Джексона, Эйлин, Мэгги и – чёрт бы его побрал – Хьюи, который при каждом столкновении бодро показывает мне «палец вверх».

Вся радиостанция ведёт себя так, будто от каждого выпуска зависит наше будущее – и, может быть, так оно и есть, – но, чёрт, как же хочется хотя бы притвориться, что давление не душит. А сделать это невозможно, когда Мэгги каждые пятнадцать секунд орёт в коридоре про судьбоносные встречи и любовь всей жизни. Она даже начала слать мне на почту цитаты из «Гордости и предубеждения»¹⁷. Я поставил фильтр на спам.

– Мы слушаем, – говорит мама, и внутри дёргается тонкая струна тревоги.

Я прижимаю кулак к груди, вдавливая костяшки в пуховик. Цепочка на шее впивается в кожу.

– Ты такой молодец. Папа говорит, ты стал вирильным.

Я захлёбываюсь воздухом.

– Кем я стал?

– Вирильным. Ну, когда весь интернет в тебя влюбляется.

Запрокидываю голову и смотрю в безоблачное синее небо.

– Мам, это называется «вирусным». Не «вирильным».

– Как бы там ни было, мы тобой гордимся.

Она замолкает. Я заранее знаю, что она скажет дальше.

– Акадия – на следующей неделе. Как думаешь... может, приедешь?

Делаю паузу в три секунды, чтобы не выдать, насколько заранее подготовил отказ. С семьёй мне проще – порциями. Иначе только и делаю, что волнуюсь. Да и тащу всех вниз.

– Не получится. Завал с шоу, а в прошлый раз, когда я взял выходной, кто-то гонял рекламу хот-догов двадцать семь минут подряд.

– Понятно, – говорит она, стараясь не показать, что расстроена. А я – стараюсь не замечать.

– Я просто решила спросить.

– В следующий раз, – предлагаю.

– Конечно, милый. Я буду рада тебя видеть, когда сможешь.

Это самое близкое к тому, чтобы сказать, что я нечасто бываю у них. И уже этого достаточно, чтобы вина придавила плечи.

– Когда вы вернётесь, я заеду, – обещаю, лихорадочно пытаясь залатать её разочарование. – Включим проектор, посмотрим все фотки. Я захвачу попкорн.

Мама смеётся. Точно так же, как когда я в детстве обнимал её за шею и утыкался подбородком в плечо. Она тогда пахла мылом и книжными страницами. Бумагой и тёплой кожей. Сказками среди ночи.

– К семнадцатому листу ты об этом пожалеешь. Папа в ботаническом раю.

– Когда вернётесь, – повторяю.

По стеклу студии кто-то стучит. Оборачиваюсь и жмурюсь – Мэгги тычет пальцем в часы, потом в дверь. Немой, но весьма выразительный приказ: марш в студию. Хмурюсь.

– Мне пора, мам. Если что-то нужно – звони, ладно?

– Конечно, милый. Хорошего эфира.

Я бы хотел, чтобы он был хорошим. Хоть бы сносным. Но Мэгги требует фейерверков. И, надо сказать, не зря: после интервью с Люси, которое разлетелось по Сети, количество звонков выросло втрое. И ни одного дальнобойщика, признающегося в любви к снекам с заправки и классифицирующего их по степени прилипания к пальцам. Вести эфир стало легче. Веселее. Впервые за долгое время – даже в кайф.

Открываю входную дверь, расстёгиваю куртку и отбиваю подошвами соль о выцветший коврик. У лифта стоит женщина, вчитывается в старый указатель – тот самый, где до сих пор значится стоматология, съехавшая отсюда год назад.

Она хмурится, наклоняется ближе к стеклу, что-то бормочет себе под нос.

– Зубки подлечить собралась?

Она вздрагивает и оборачивается. Каштановые волосы взлетают, пряди падают на плечи. Длинные, почти до поясницы, с чёлкой, спадающей на глаза. Иногда сюда забредают в поисках новостной студии – обманчивый общий паркинг. Но она не выглядит, как журналистка. Потёртые джинсы, поношенные чёрные ботинки, куртка автомеханика на молнии, застёгнутая до подбородка.

– Не совсем, – морщится она, снова косится на табличку. – Похоже, я не туда попала.

– Что ищешь?

– Не корневой канал, – бурчит она, тяжело выдыхает и чуть съёживается. – Хотя, возможно, он был бы не самым ужасным вариантом.

Сую руки в карманы и подхожу ближе. Она высокая, всего на пару сантиметров ниже меня. Ключи в её руках – брелок в виде краба – перекатываются между пальцами. Нервничает.

Мэгги меня убьёт за то, что я болтаюсь в холле, пока она изо всех сил колотит по стеклу, требуя явиться на эфир. Но у этой женщины такое выражение лица, будто она выбирает между жизнью и смертью, изучая давно неактуальный указатель к стоматологу.

– Может… – откашливаюсь. – Помочь чем-нибудь?

Фраза звучит коряво, будто споткнулась на выходе. Но она, похоже, не замечает – всё ещё смотрит в стекло.

– С корневым каналом? – рассеянно уточняет она.

Я смеюсь:

– Поверь, ты не хочешь, чтобы я оказался у тебя во рту.

Именно в этот момент она поворачивается ко мне полностью. Поднимает тёмную бровь. Глаза под чёлкой – светло-зелёные.

– Я хотел сказать... У меня нет медицинской квалификации. Чтобы быть у тебя… во рту…

Господи. Я только что сделал ещё хуже. Как? Как вообще возможно усугубить ещё сильнее?

Отшатываюсь назад. Она смотрит на меня. Я смотрю на неё. И на её губах появляется усмешка. Уголки чуть подрагивают – она сдерживает смех.

Мысленно умоляю о спасении. Пусть хотя бы потолочная плита обрушится и похоронит меня под ковром со старыми пятнами от газировки, которую Эйлин пролила полгода назад.

– Помоги мне, – прошу.

– Я думала, это ты собирался помочь мне.

Чешу затылок:

– А если... начнём сначала?

Она делает неопределённый жест рукой – вверх-вниз, словно вычёркивает неловкий эпизод:

– И пропустим весь этот цирк? Не-а. Уже поздно.

Улыбается. Настоящая, открытая, полная улыбка. И она улыбается мне. А я думаю, какая же она красивая. Голова пустеет. Где-то там, внизу, валяется мой мозг – рядом с пылевыми комками и апельсиновой кожурой.

Мэгги меня убьёт. Странно, что она ещё не выскочила с ведром мандаринов и не начала метать их в меня, требуя вернуться к работе. Обычно я не рискую так близко к эфиру. Но сейчас… не могу сдвинуться с места. Ни шагу. Ни слова толком связать не получается.

– Ну что ж, – прочищаю горло, бросаю взгляд на коридор – там, за поворотом, моя будка. Спасение. Звуконепроницаемое стекло. – Удачи тебе… с зубами.

Морщусь. Боже, я ведь этим зарабатываю на жизнь.

Она смеётся – и я замираю. Этот смех… в нём что-то до боли знакомое. Как запах дыма – неуловимый, но родной. В другой жизни, может, я бы знал, как вести себя нормально. Или хотя бы не нести чушь.

– Спасибо, – говорит она, морща лоб с лёгким, сбитым с толку удивлением. – Наверное.

Я киваю и смотрю на неё ещё секунду, прежде чем развернуться и направиться в сторону коридора. Начинаю менять тему эфира.

«Как завести разговор с незнакомцем – и почему не стоит упоминать оральный секс».

«Худшие фразы для начала знакомства».

«И как жестами объяснить, что обычно ты гораздо собраннее, просто жизнь подставила тебе пару подножек, и теперь ты не совсем уверен, на месте ли твоя голова».

Мэгги выскакивает из-за двери, как радиогремлин, помешанный на рейтингах. Смотрит на меня с таким видом, будто готова испепелить взглядом – и, в общем, логично. Но потом её взгляд соскальзывает за моё плечо, и выражение лица меняется.

Появляется улыбка – точно такая же, как в её кабинете, когда она только вынашивала свой план «Спасения струн сердца».

А эта улыбка никогда не сулит мне ничего хорошего.

– Ты пришла, – звонко говорит она, вежливая до неправдоподобия.

Кажется, пытается копировать Мэри Поппинс¹⁸. Получается пугающе неестественно. Я так заворожён этой странной, вымученной улыбкой, что не сразу понимаю, к кому она обращается.

К той самой женщине из вестибюля.

Мой мозг реагирует с двухсекундной задержкой. Всё разворачивается, как в замедленном кадре.

– Спасибо, что откликнулась так быстро, – добавляет Мэгги.

Женщина улыбается, но это не та улыбка, которую я, возможно, заслужил, неся чушь про зубы и оральный секс. Эта улыбка – натянутая, настороженная. Она проводит ладонями по куртке, суёт руки в карманы, тут же вынимает и протягивает одну для рукопожатия.

– Спасибо, что пригласили.

Мэгги бросается к ней, игнорируя протянутую руку, и заключает женщину в объятия. Я хмурюсь. Никогда прежде не видел, чтобы Мэгги обнимала кого-то добровольно.

Приглядываюсь к женщине – на всякий случай. Вдруг ей нехорошо? Или Мэгги воткнула ей в бок сломанную шариковую ручку?

Мэгги отстраняется:

– Никакого давления. Помнишь, что я говорила по телефону? Просто познакомишься с командой, посмотришь, как всё устроено, а дальше сама решишь, хочешь ли участвовать.

Я всё ещё не успеваю за происходящим. Пока Мэгги тащит её через вестибюль с почти истеричной улыбкой, я успеваю осознать три вещи – одну за другой, с ударом сердца под каждую:

Её глаза – точно такого же зелёного цвета, как канарский плющ «Глюар де Маренго»¹⁹, который отец посадил у нас во дворе. Каждый раз, когда я приезжаю, он тащит меня к кустам и декламирует ботанические факты, будто живая энциклопедия.

На её куртке вышито имя – «Лю». Аккуратными, чёткими буквами.

Я знаю, где слышал этот смех.