Текст книги "Mise en Place (СИ)"
Автор книги: azriona
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Пролог ==========
Mise-en-place – кулинарный термин, обозначающий момент, когда все ингредиенты для конкретного рецепта уже готовы к использованию, прежде чем начинается готовка.
“Любовь и кулинария требуют безрассудного, страстного подхода” – Далай-лама.
Джон Уотсон любил руки своего дедушки. Они были большими, надежными и сильными, и Джону нравилось завороженно наблюдать за ними во время работы: как они измельчали лук и картофель, крошили свежую петрушку, орошая зелеными стружками уже готовое блюдо. Он часто смотрел, как его дед мощными круговыми движениями месил тесто, чтобы чуть позже вытащить раскаленный поднос со свежеиспеченными бисквитами. Джеймс Уотсон мог достать горячую посудину с только что приготовленным печеньем при помощи простого фартука, не больше, при этом ни разу в жизни не уронив ни один из подносов. Безупречно.
Когда Джон был маленьким, он хотел себе такие же мозоли, как и у Джеймса Уотсона. Когда ему было три, и четыре, и пять, он играл со своей игрушечной кухней, вертя в ручках подносы и моя посуду, не уставая измельчать овощи. Как только он заканчивал, то сразу же спешил показать готовый результат бабуле, чтобы та проверила получившееся блюдо. Тогда бабуля с лукавой улыбкой притворялась, будто бы ест невидимую пищу из пластиковой посуды, всем видом показывая, как же это вкусно, и спешила задушить любимого внука поцелуями.
Ночами, что Джон с Гарри отправлялись в ресторан, Джон оставался на кухне как можно дольше, расположившись у крохотного столика, где была их с Гарри территория. Он зачарованно смотрел, как повара и официанты сновали вокруг, смеялись и кричали, ныряя между собой сквозь пар, потные и все в масле. Гарри, с румянцем на щеках, тихонько сидела и читала, делала уроки, успевая за это время опустошить не одну пачку чипсов, бабушкиного печенья или той вкуснятины, которой иногда кормил их шеф-повар – одно из преимуществ постоянного времяпровождения в ресторане.
Но Джон не мог оторвать взгляд от кухни так долго, что напрочь забывал об уроках. Иногда он наблюдал за входящими на кухню официантками, глядя, как те забирают с собой блюда, приготовление которых он видел от начала и до конца.
И когда клиент внезапно посылал блюдо назад, Джон был возмущен точно так же, как и шеф-повар, который готовил его, так как он-то знал, скольких сил на него потребовалось. В такие моменты Джон сидел, нахмурившись и скрестив руки на груди, и если шеф начинал разъяренно кричать и бросать вещи, Джон как бы случайно ронял карандаш на пол – в знак солидарности.
Однажды шеф-повар заметил Джона посреди своего приступа гнева и разразился таким смехом, что проигнорировал заказ, вместо этого преподнеся Джону возвращенное обратно на кухню блюдо.
– Попробуй, – попросил он и протянул мальчику небольшую дегустационную ложку. Она была маленькой, но вписывалась в детскую ладошку Джона просто отлично.
Джон послушно открыл рот (вы не ставите еду под сомнение – просто открываете рот и жуете) и попробовал.
– Ну как? – спросил шеф.
Джон сглотнул и посмотрел с решительностью во взгляде, изо всех сил стараясь быть храбрым.
– Слишком соленый, – сообщил он, и глаза повара сузились. – Прости, дедушка.
Джеймс Уотсон в упор взглянул на своего внука, а затем сам попробовал блюдо.
– Мы сделаем из тебя шеф-повара, – сказал Джеймс, выбросив оставшуюся часть пересоленной еды в мусорное ведро.
– Что ж, ты сделал это, – произнесла Гарри, не отрываясь от рисунка, и Джон откинулся на спинку сиденья, чувствуя себя немного несчастным.
– Это все-таки произошло, – выдохнул Джон. – И он спросил меня.
– Просто то, что он спросил, еще не означает, что он хотел услышать ответ, – властно заявила Гарри тоном, которым разговаривали все семилетние.
Но через полчаса, когда второе блюдо было уже отправлено в зал вместо пересоленного Танджина, а на их маленьком столике появился поднос с печеньем со взбитыми сливками, которое Джон с Гарри с удовольствием уплели, мальчик поймал взгляд улыбающегося Джеймса.
И Джон прекрасно знал, что Джеймс Уотсон ничего не имел против правды.
Джон наслаждался печеньем, искусно приготовленным его дедом, и думал, что не существует в этом мире места, в котором он хотел бы оказаться вместо этой самой кухни.
========== Глава 1 ==========
Нравится ли вам пышущий жар профессиональной кухни, бешеная скорость, нескончаемое напряжение, чрезмерность эмоций, низкая зарплата, вероятность отсутствия прибыли, тщетность и несправедливость, порезы, ожоги, повреждение плоти и разума, отсутствие хоть чего-то, напоминающего обычный день или обычную человеческую жизнь?
Или вы такой же, как все? Среднестатистический человек?
Энтони Бурдэн
Гул далеких взрывов, от которого содрогалась земля. Эти раскаты эхом отдавались в костях Джона, будто взмываешь вверх на американских горках, кинетическая энергия предвкушения неизбежного падения. Ррра-та-та – треск артиллерийского огня совсем рядом, отчетливый и стремительный, Джон пригнулся, решив продолжать наступление любой ценой.
Еще три метра. Еще два. Один.
Ложись! Ложись! Ложись!
Джон упал на живот, пережидая, пока стихнет надрывный свист снарядов над головой. Остаток пути он прополз на локтях, ища точку опоры, зарываясь в землю носками ботинок, и добрался до человека, лежавшего в пропитанной красным грязи.
Слишком много красного. И все равно он надавил пальцами на шею мужчины.
Ничего.
Блядь.
Свист.
Ложись! Ложись! Ложись!
Ррра-та-та!
Он начал продвигаться назад, таща за собой тело, увязая в грязи. Где-то рядом слышалось ржание лошадей.
Лошадей?
– Упрись коленями! – услышав крик, Джон поднял глаза и сквозь заросли камыша увидел приближающихся всадников и латунные пуговицы офицеров, поблескивавшие на солнце. Одна из лошадей подошла к нему, чья-то рука схватила Джона и рывком подтянула его, все еще державшего мертвеца, на седло, позади показавшегося странно знакомым всадника.
– Что?… – спросил Джон, и за их спинами пророкотал взрыв.
– Своих не бросают, сынок, – сказал офицер. Напуганная взрывом лошадь встала на дыбы, Джон ощутил пламя, растекающееся по плечу, и соскользнул на землю.
Ррра-та-та! Ррра-та-та!
***
Шел дождь.
Джон скучал по дождю в Афганистане.
Теоретически, бесконечные солнечные дни, конечно, прекрасны, но в итоге однообразие наскучило Джону. Поначалу он наслаждался жарой, слепящим глаза солнцем, четкостью грани между тенью и светом. Под палящим солнцем краски выцветали и одновременно сияли ярче и пульсировали. Парадоксально, как сам Афганистан. Но после ста дней такого однообразия Джон мечтал о ливне.
Ну конечно шел дождь; лило всю неделю с момента его возвращения в Брикли. Но это был не ливень, очищающий все и сверкающий, и не тот, что скорее похож на едва уловимый туман, придающий улицам и машинам легчайший глянец. Этот дождь был пустячным, не решившим, каким ему быть. Никаким. Джон проснулся в темном доме ранним утром, и ему потребовалось немало времени, чтобы сообразить, что он слышит звук дождя, барабанящего по стеклам, а не отдаленные пулеметные очереди, что сумрак вокруг него – не тьма ночи в пустыне, а всего лишь хмурые сумерки раннего дождливого английского утра в его комнате под крышей. Он закрыл глаза, а потом заставил себя снова открыть их, поскольку, опуская веки, он снова возвращался в кошмар, и сердце его тяжело и глухо билось в груди, пока он не выровнял дыхание.
В доме было тихо. Гарри либо еще спала, либо уже ушла. Оба варианта Джона устраивали, поскольку после вчерашней ссоры он не хотел с ней встречаться. По крайней мере, не сейчас. Он свесил ноги с кровати, вздохнул и поднял с пола трость.
Джон принял душ, оделся и вышел из дома, не заходя на кухню. Было около половины одиннадцатого, он представлял, где сейчас может быть его сестра, и с неохотой поплелся в город.
Прошлой ночью Гарри сказала:
– Приходи завтра, как проснешься. В любое время. Тебе пойдет на пользу снова увидеть это место.
– Да, возможно, – ответил Джон, осознавая, что совершенно этого не хочет. Запирая дверь маленького дома, населенного призраками прошлого, он знал, что все равно пойдет, в том и была проблема жизни в Брикли – «Империя» притягивала как магнит.
Ресторан был средоточием жизни, так же, как когда Джону было пять лет и когда его дедушка правил кухней, твердо сжимая в руках деревянную ложку, словно скипетр.
Джеймса Ватсона не было на кухне «Империи» вот уже почти тридцать лет. Джон не заходил сюда с того самого лета перед поступлением в университет, в двадцать лет. Но когда он думал об «Империи», он не помнил самой кухни, где провел больше часов, моя посуду и нарезая овощи, чем дети тратят на видеоигры или выполнение домашних заданий. Он запомнил кухню такой, какой она была при дедушке – сияющей в дымке воспоминаний детства. Джон осознавал, насколько там все изменилось за тридцать лет: кухонная техника вышла из строя, плиты проржавели, посуда побилась. Ноги помнили путь туда, но желания входить на кухню у Джона не было.
Джон и не заметил, как оказался в центре города, прямо перед входом в «Империю». Он заворожено смотрел на ресторан, крепко сжимая трость.
Все выглядело как прежде, разве что было слегка обветшалым. Ярко-красная когда-то дверь была пыльной, а полосатый тент над ней – потертым и выцветшим. Все здание казалось будто бы уставшим, неуклюже осевшим на одну сторону, словно после тяжело проведенной ночи. Джону хотелось хорошенько встряхнуть его, как человека, которого приводишь в чувство. Но, даже несмотря на все это, ресторан казался таким родным и уютным. Джон представил, как уверенно переходит дорогу, толкает входную дверь… Там его встречает мама, усаживает за привычный столик, Кэти несет ему что-нибудь попить (шоколадное молоко для малыша Джона или газировку для Джона-подростка), а если пройти на кухню, увидишь дедушку, стоящего у плиты и раздающего своим су-поварам приказы, непостижимые для тех, кто не был хотя бы поваренком – подмастерьем, заправляющим соусом готовые блюда.
Да вот только ни дедушки, ни мамы уже не было в живых, а Кэти уволилась лет десять назад. А последний разговор в зале ресторана Джону даже вспоминать не хотелось. Те, кого он любил, не выглянут из-за двери, не предложат присесть на минутку и расслабиться.
– Джон Уотсон! – Джон услышал знакомый приятный голос и автоматически встал навытяжку, а потом раздался смех.
– Миссис Хадсон, – сказал он и с готовностью развернулся. Пожилая леди стояла возле двери своей квартиры, ее передник был в муке, на голове – традиционный начес.
– Гарри сказала, что ты вернулся, – тепло произнесла миссис Хадсон и потянулась, чтоб поцеловать Джона в щеку. – Она сказала, ты вернулся неделю назад, и с тех пор я каждый день пеку для тебя лимонное печенье.
– Простите, миссис Хадсон, – сконфузился Джон. – Я не знал…
Миссис Хадсон похлопала его по руке.
– Все в порядке. Идешь посмотреть на ресторан, так?
Джон взглянул на «Империю», и ему показалось, что занавески колыхнулись, будто Гарри наблюдала из ресторана за тем, как он сомневается, стоя на другой стороне улицы.
– Гарри ждет меня.
– Как славно, что ты вернулся домой! Целым и невредимым.
– Едва ли, – сказал Джон и слегка постучал тростью по ноге.
– Да подумаешь! У меня вот бедро…
– Миссис Хадсон, да у вас с рождения бедро.
Миссис Хадсон шутливо шлепнула Джона по руке.
– Весь город скучал по тебе, Джон. Пообещай, что хоть немного поживешь с нами перед тем, как упорхнуть куда-нибудь еще.
– Не знаю, – ответил Джон, подчеркнуто не глядя в сторону «Империи». – Я подумываю о Лондоне. Всегда хотел жить там.
– Ты? В Лондоне? – миссис Хадсон состроила гримасу. – Заманчиво, после Афганистана-то.
– Здесь скучно после Афганистана, – сказал Джон, оглядывая пустую улицу.
– Возможно, поначалу. Но ты домашний, ты и сам знаешь.
– Не такой, каким был пятнадцать лет назад, – возразил Джон.
– Нееет, – задумчиво протянула миссис Хадсон. – Уверена, ты не сильно изменился. Это пройдет. И, наверно, до сих пор что угодно сделаешь ради лимонного печенья.
– Только ради вашего. Все остальное лимонное печенье не властно надо мной.
– Очаровательно, – улыбнулась миссис Хадсон. – Будет чудесно, если ты останешься. Ты – именно то, что нужно «Империи».
Джон уловил мольбу в ее голосе и, вспомнив еще и вчерашнюю истерику Гарри, понял, что готов был сделать что угодно, лишь бы не идти в терпеливо ждавший его ресторан.
– А может, угостите меня парой лимонных печенюшек прямо сейчас? – спросил Джон. – И чашкой чая?
– Нет, лучше не заставлять Гарри ждать. Моргнуть не успеешь – начнется обеденное время, и она будет занята.
– Время есть.
Но миссис Хадсон решительно покачала головой и ткнула Джона пальцем в грудь.
– Джон Уотсон! Мне стыдно за тебя. Ты избегаешь собственной сестры.
– Избегаю.
– Чтоб я больше такого не слышала! – Миссис Хадсон взяла Джона за плечи, развернула его и подтолкнула в сторону «Империи». – Когда закончишь, тебя будет ждать чай с печеньем. Тогда и поболтаем как следует. Увидишь Молли – передавай привет.
– Как скажете, – ответил Джон. Переходя дорогу, он ощущал, как страх ворочается в животе.
Начинался дождь, и к тому моменту, когда Джон дошел до тента, его воротник был уже мокрым.
Джон взялся за ручку, сделал глубокий вдох и открыл дверь. Порыв теплого воздуха окутал его ароматами корицы и паприки, и с полминуты Джон искренне ожидал услышать знакомые голоса, приветливо окликающие его, так, как это было, когда он учился в школе: “Джонни, наконец-то ты дома…”
Но вместо этого он услышал только “тынц-тынц-тынц” – с кухни раздавалась музыка. Наверно, Гарри и Клара старались не поссориться, разбираясь с утренней доставкой овощей и пререкаясь по поводу десертов. С десертами всегда так. Джон закрыл за собой дверь, наслаждаясь минуткой в одиночестве, прежде чем Гарри снова начнет его втягивать в семейный бизнес.
Зал выглядел таким, каким он запомнил его: немного сумрачным и таинственным, как шатер предсказателя судьбы на ярмарке. Стены, оклеенные темно-коричневыми обоями, выцвели и казались странно светлыми, ближе к розовому. На стенах между бра висели фотографии далеких стран: Япония, Египет, Кения. Также пустое пространство заполняли всякие безделушки, привезенные со всего света разными родственниками, – маски, шляпы, монетки. В дальнем углу возле двери на кухню был бар, несколько стульев и окошко, через которое Гарри могла общаться с персоналом или же сотрудники кухни – подглядывать, что происходит в зале, если что-то шло не так.
В зале было двадцать столиков на двоих, на четверых и на шестерых гостей. На них уже были скатерти и свечи, поблескивало столовое серебро. Джону такая сервировка казалась слишком чопорной для ланча, но, в конце концов, здесь вот уже шесть лет всем заправляла Гарри, а не он.
Джон хмурился: что-то было не так. Вроде все как прежде… Обои на стенах, приглушенный свет, комичные букетики на столах. Он коснулся одного из них, провел рукой по скатерти. Пройдя до середины зала, он, наконец, понял, что не так.
Джон слишком привык видеть портрет дедушки на дальней стене рядом с портретами его тезок. Они втроем наблюдали за залом ресторана «Империя», как древние короли, осматривающие свое королевство, величественные отцы-прародители. Но теперь к ним присоединился четвертый: он улыбался и смотрел прямо на Джона, словно говорил: «Добро пожаловать домой. Съешь что-нибудь».
– Джон, – позвала Гарри. Она стояла в дверях и смотрела на брата во все глаза. – Я думала, ты задержишься, видела, как ты говорил с миссис Хадсон.
– Хотел поскорее со всем этим разделаться, – ответил Джон, все еще глядя на портрет. – Когда ты повесила папину фотографию?
Гарри усмехнулась:
– Шесть лет назад, когда он умер.
– Да уж, летит время, – поморщился Джон.
– И не говори, – поддакнула Гарри и прошла за барную стойку. Джон последовал за ней, примостился на одном из стульев и смотрел, как сестра достает бокал, наливает себе виски. – Признаюсь, думала, ты вообще не придешь.
– Я же сказал, что приду.
– Уже неделя прошла, как ты вернулся. Думала, ты вообще забыл дорогу в «Империю».
Гарри сделала большой глоток, и Джон нахмурился:
– Не рановато для выпивки?
– Почти полдень. Я с вечера капли в рот не брала.
– Мама бы сказала, ты пропиваешь всю прибыль, – многозначительно заметил Джон, и Гарри с вызовом посмотрела на него:
– Ага, прибыль. Быстро же ты забыл, что мы оба владеем этим рестораном, братишка. Знаешь, мама и папа нам обоим его оставили. Но ты, наверно, и не заметил, сбежав в пустыню изображать из себя героя. Ты, скорей всего, даже не представляешь, каково это – приходить сюда каждый день и из сил тут выбиваться, пальцы в кровь стирать…
– Думаю, я не слишком представляю, каково это – работать, – холодно заметил Джон. – И пытаться спасти кого-то, истекающего кровью, уж, наверно, несколько важнее, черт тебя дери, чем подносить посетителям жареных цыплят.
Гарри стукнула стаканом по стойке и сделала несколько резких вдохов прежде, чем снова заговорить.
– Мудак.
Джон встал.
– Забудь. Пойду с Кларой поздороваюсь.
– Не поздороваешься.
– Это и мой ресторан, – напомнил Джон, но Гарри избегала встречаться с братом взглядом. Он нахмурился:
– Гарри, что случилось?
Она не отвечала, просто вцепилась в край барной стойки так, что пальцы побелели.
– Гарри?
– Клары нет.
– Что значит нет?
И, прежде чем сообразить, что делает, Джон прошел на кухню. Он осознал, что сделал это, только переступив порог. Кухня была единственным местом, которое выглядело не таким, каким запомнилось с детства.
Странно, но теперь она казалась больше. Слева от двери, прямо под барным окошком, стоял маленький стол, где они с Гарри сидели, когда были детьми, и лакомились всякими вкусностями. В воспоминаниях стол был ослепительно белым, а сейчас были заметны сколы, потертости, въевшиеся пятна от еды и напитков. Прямо перед ним был стол для подогрева готовых блюд – четкая граница, отделяющая кухню от всего остального мира. Он был высоким, таким, чтобы вечно спешащим официантам было легче забирать заказы. Сейчас нагревающие лампы были выключены, но Джон помнил их оранжевое сияние.
Дальше слева были гриль, печи и плита. Над плитой – полки, место для купонов с заказами, ряды мисок и чаш для подготовленных ингредиентов. Выше – крючки для горшков, кастрюль и сковородок. Теперь крючки пустовали, а кастрюли и сковородки в беспорядке теснились на полках. Казалось, вздохни поглубже – и они все немедленно попадают.
Разделочный стол в центре кухни был завален бумагами, книгами, посудой, полотенцами, початыми бутылками с оливковым маслом и уксусом. Джон даже представить не мог, как на нем вообще можно было работать. Бардак был ужасный, и с ним надо было что-то делать. Над столом были дополнительные места для хранения – полки и ящики, но когда Джон подошел ближе, он увидел, что и там была понапихана всякая ерунда – стаканы, бутылки, коробки и коробочки, книжки, бумажки и груда желтых пыльных полотенец.
По другую сторону стола располагались холодильник, морозильная камера и еще одна плита. Но плитой совершенно точно давно не пользовались, на ней были наставлены тарелки разных размеров и еще сковородки. К двери морозильной камеры были прикреплены какие-то засаленные бумажки.
На кухне была еще одна дверь, которая вела в служебное помещение, где располагались посудомоечная машина и лестница в квартиру этажом выше – со стиральной машиной и гладильной доской. А еще там жили Гарри и Клара. А теперь, как предположил Джон, только Гарри. Там тоже громоздилась немытая со вчерашнего вечера посуда, и он даже думать не хотел о том, что может быть внутри холодильника.
И в самом эпицентре всего этого ужаса возле плиты стояла Молли Хупер. Она всегда нравилась Джону – молодая, проворная, с приветливой улыбкой. Она пришла работать официанткой незадолго до отъезда Джона, поэтому он не особенно близко знал ее. Но Мэри Морстен, другая официантка, хорошо отзывалась о Молли, а ее мнению Джон доверял. На этой кухне, в костюме шеф-повара, который был ей велик, с непрофессионально закатанными рукавами и раскрасневшимся от жара, слегка вспотевшим лицом, Молли выглядела немного растерянной и нелепой – как уплетающий печенье ребенок, которого взрослые застали врасплох.
– Молли, – позвал Джон, толком не знавший, что сказать.
– Ой, привет, Джон, – испуганно пробормотала Молли и выронила из рук деревянную ложку. – Гарри говорила, что ты, возможно, зайдешь. Слышала о твоем ранении. Очень болит?
– Бывает иногда.
– Наверно, ужасно, когда тебя ранят… Часто об этом думаешь?
– Да, приятного, конечно, мало, – неопределенно ответил Джон, и глаза Молли округлились и наполнились чем-то вроде замешательства.
В служебном помещении, где располагались раковины и посудомоечная установка, началась какая-то суматоха, и из-за двери выглянул долговязый парень в мокрой рубашке и с пятном копоти на подбородке.
– Боже, Молли! Ты просто королева неуместных замечаний.
– Простите… – От еще большего замешательства Молли спас сработавший таймер духового шкафа, и она отвернулась от Джона, чтобы достать противень с какой-то выпечкой, а Джон, нахмурившись, уставился на парня.
– Арти, что ты здесь делаешь? Твоя смена начинается только через два часа.
– Ну где-то же я должен стирать свои вещи, босс, – бодро ответил Арти Уиггинс.
Джон едва сдержал вздох крайнего раздражения: кое-что в «Империи» ни капли не изменилось. Арти…
– Ты ведь не используешь стиральную машину на втором этаже, да?
Арти посмотрел на него с видом человека, оскорбленного до глубины души:
– Разумеется, нет. Я все стираю вручную. Благодарю.
– Арти, ради Бога, только не говори, что стираешь в раковине!
– Я тогда лучше промолчу.
Джон хотел еще что-то возразить, но в этот момент ему на глаза попалась Молли, тащившая нечто отдаленно напоминавшее запеканку на разделочный стол.
– Что это?
Молли сосредоточенно посмотрела на нечто.
– Ну… я делала печеный картофель…
– Молли, что ты вообще, нахер, тут делаешь?
Молли с грохотом выронила поднос с неопознанным блюдом на плиту. Кажется, до Джона наконец-то стало доходить, и он произнес:
– Клара ушла месяц назад. Но… ты же… официантка…
– Леди и джентльмены, да здравствует новый король неуместных замечаний! – глумливо резюмировал Арти.
Молли резко втянула воздух:
– Я… в смысле… Гарри сказала…
Джону пришло в голову, насколько грозным он, должно быть, показался Молли в тот момент, и надеялся, что все-таки не до смерти ее напугал.
– Ладно. Хорошо. Две минуты.
Он вышел из кухни обратно в зал, где Гарри все еще сидела, ссутулившись, у барной стойки.
– Гарри, что здесь, нахер, творится?
– Это был единственный разумный выход.
– Разумный? Разумный?! Твой шеф-повар уволился, и вместо того, чтобы дать объявление о поиске нового, ты просто заменяешь его официанткой?
– Больше никого не было.
– А что насчет су-шефа? Как его звали – Мартин?
– Уволился год назад.
– Назначила бы того, кто его заменил.
– Его никто не заменил.
– Так Клара одна здесь работала? Боже, неудивительно, что она ушла. Она, наверно, совсем вымоталась.
– Да, но…
– Никаких «но»! Если твой шеф-повар из сил выбивается, так найми ей, блядь, помощника! Мне это и то понятно, хоть я и не в ресторанном бизнесе.
– Верно, ты совершенно не в ресторанном бизнесе, – отрезала Гарри, стукнув полупустым стаканом с виски о барную стойку. – Ты отправился защищать Афганистан, как наши предки, так ведь? Придется отстаивать честь семьи, подняться с нуля во имя Королевы и страны! Все очень хреново, приятель! Но я просто останусь здесь и буду работать до тех пор, пока не сотру пальцы до костей и перестану видеть свою жену так долго…
Руки Гарри дрожали так сильно, что она даже не могла нормально налить себе виски. Джон забрал у нее бутылку и поставил обратно на барную стойку, пока она спрятала лицо в ладонях.
– Гарри, – спросил он тихо, но твердо. – Молли сказала, что Клара ушла месяц назад.
– Она уволилась месяц назад, – сдавленно пробормотала Гарри. – Но я съехала за два месяца до этого.
Джон тяжело вздохнул и присел напротив сестры.
– Ты говорила, что составишь мне компанию дома.
– Да, хорошо, – сказала Гарри, поднимая заплаканное лицо, чтобы вытереть слезы. – Я всегда врала лучше, чем ты, даже в наихудшие времена.
Джон протянул руку и до краев наполнил стакан виски, осушив его одним глотком. Он резко поставил стакан на стойку, удовлетворенный прозвучавшим “бам”, громким и оглушающим.
– Но Молли…
Гарри застонала.
– Я знаю, знаю!
– Ты можешь готовить, – указал он. – Знаю, в основном тебя учила мама. Не думаю, что меню здесь сложнее, чем было раньше, когда мы начинали готовить еще будучи детьми.
– Джон, – слабо проговорила Гарри. – Ты не хочешь видеть меня на кухне. Никто не хочет, в общем-то.
– Это ты правильно заметила, – крикнул Арти из кухни.
– Арти, – вскочив, заорала Гарри. – Ты что, подслушивал весь разговор? Я тебе башку оторву, придурок!
– А вот и нет, – раздался голос Арти, и Гарри снова села на табуретку, издав сдавленный стон.
– Самое худшее, что он прав, – сказала она и потянулась за виски. Но Джон высоко поднял его над головой, делая вне досягаемости для и так перебравшей сестры.
– Расскажи ему, что ты сделала с пастой!
– Закрой пасть, Арти, – прокричала Гарри через плечо.
– А что с пастой? – заинтересованно спросил Джон.
– Ничего, – проворчала Гарри. – Никто абсолютно ничего не говорил про пасту. Тебе послышалось.
Джон обреченно вздохнул.
– Ладно. Ты не шеф. Почему ты не раскрутила ресторан?
– Я пыталась, Джон. И не смотри на меня так, я действительно пыталась.
– Так и есть, – подтвердил Арти, смотря на них через кухонное окно. – Объявления по-прежнему в профессиональных журналах и газетах, и она даже присобачила их на стены кулинарных колледжей. Там было несколько детей, которые показывали…
Джон вскинул брови.
– Дети, Арти?
– Они хуже меня, – буркнула Гарри.
– А это довольно непросто, – добавил Арти. – Не обижайся, Гарри.
Та отмахнулась.
– Но это «Империя», – сказал Джон, оглядывая комнату. – У нас есть история, репутация, мы, черт возьми, веха в истории кулинарии! Когда отец умер, к нам спешили повара со всех уголков страны, чтобы принести свои соболезнования. И половина из них была готова сойти с ума от мысли, что они уже никогда не поработают с ним в команде.
– Иисусе, Джон, только не говори, что поверил им, – воскликнула Гарри, и Джон оттолкнулся от барной стойки и пошел смотреть на портреты, висящие на стене. – Это был знак учтивости и соболезнования, не больше.
– Звучало правдоподобно, – возразил Джон.
– Они говорили лишь то, что мы сами хотели услышать. Безусловно, они не собирались говорить нам правду в такой тяжелый момент.
– Да? – Джон с вызовом повернулся к Гарри. – Что же тогда правда?
– Что рассвет «Империи» уже в прошлом. В ней для нас больше нет места, Джон. Мы демонстрируем наши блюда по всему миру начиная с Британии и заканчивая странами, в которых Империя имеет контроль, но вся штука в том, что Британской Империи больше нет. Уже два года, если быть точной. И все уже поняли это, кроме нас, Джонни. Мы даже потеряли свою уникальность! Если вы хотите тайскую кухню – есть Папайя Гарден на Кенсворском переулке; если хотите индийскую – отправляетесь в Бомбейские Башни, четвертая дверь снизу. На соседнем перекрестке откроют даже суши-ресторан.
– Это не точка, – сказал Джон.
– Она и есть, – возразила Гарри, поднимаясь и подходя к брату. – Мне очень жаль, Джон. Но все кончено.
– Нет, – с твердостью процедил Джон и крепче стиснул трость. – Есть свет в конце тоннеля: ты все еще получаешь продовольствие, а гости все еще приходят на обеды и ужины, и…
– Джон…
– Ты ведь не собираешься сообщить, что угробила ресторан, просуществовавший почти шестьдесят лет, Гарриет? – требовательно спросил Джон.
– А что я должна была делать, Джон? Изменить меню? Сделать ремонт? Ввести шведский стол? Да дедушка перевернулся бы в гробу, и ты это знаешь.
– Но это же было дедушкино наследство!
– И я прекрасно об этом знаю! И до сих пор пытаюсь быть верной ему.
– Мы здесь выросли – ты и я. Даже не смей говорить мне, что напилась под этим столом.
– Не одна я виновата! – отчаянно крикнула Гарри.
– А кто, блядь, тогда? Уж точно не я – меня, вообще-то, здесь не было!
– Ты прав, – прокричала Гарри, обнимая себя руками, – тебя здесь не было! Так что не смей читать мне нотации о том, что именно я должна была сделать для сохранения ресторана. Я так много сделала для того, чтобы удержать его на плаву, но… если бы я сделала еще больше, то разрушила бы все, что так долго выстраивал дедушка! Я взяла кредит, а Клара даже разработала кучу программ в целях устранения финансовых проблем. Но ни одна из них, черт возьми, не сработала. У «Империи» нет истории – она сама ею является. Это последний пережиток эпохи, во время которой люди наряжались и отправлялись вкусно поужинать, оставляя детей дома. И для них подобные вылазки были чем-то особенным, потому что происходили редко, как праздники. Но сейчас все изменилось, Джон. Люди едят, потому что проголодались, а не в погоне за необычными ощущениями. А дети приходят, так как ни за одним из них не приглядывает нянька. И самое ужасное – всем насрать на то, что там пытался сделать дедушка. “Британская Империя” – пережиток прошлой эпохи, которой теперь уже не существует. В течение последних двух лет мне все труднее объяснить посетителям, что представляет собой сама идея, стоящая за нашим меню. Особенно кому-то из Гонконга, Индии или Пакистана. Мне очень жаль, Джон. Я знаю, что ты искренне любил Империю. Но той Империи, которую ты так боготворил, больше нет. И если чуда не произойдет – а его не произойдет, – то все закончится тем, что мы его потеряем.
Джон вздохнул.
– Что ты имеешь в виду под “мы его потеряем”?
– Я не могу оплатить все кредиты, Джон, – тихо ответила Гарри. – Я едва ли могу выплатить зарплату Арти, Молли и Мэри. Я посоветовала Кларе уехать, потому что была не в состоянии платить и ей, а она заслуживает шанс найти более достойное место. Если ничего не изменится, мы не заплатим налог и за следующие два месяца.
Джон закрыл глаза, продолжая тяжело дышать.
– Мне очень жаль, – прошептала Гарри.
– Да, – еле слышно согласился Джон, открывая глаза и вновь посмотрев на портреты отца и деда. – Мне тоже жаль.
Он с непроницаемым выражением лица развернулся и пошел к двери.
– Джон…
– Нет, Гарри, – прервал ее Джон и толкнул дверь. Дождь хлесткими струями ударил в лицо, но он упорно шел вперед, часто моргая, чтобы видеть, куда именно идет.
