Текст книги "Семнадцать мгновений Вейдера"
Автор книги: Alma
Соавторы: Дио Вильварин,Лисса
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)
Итак, Мон. В конце концов, сенатор от Чандрилы без ума от всякого рода тайн и заговоров. Любопытна, но, что немаловажно, не болтлива.
Или нет…
Падме нерешительно повертела в руках датапад. Засопела, переворачиваясь, в кроватке Лея. «Прости, меня, дочка. Я знаю, что нужна тебе, но… я должна быть с твоим отцом – во что бы то ни стало…».
И опять голос разума.
«Да, я знаю. Знаю. Тот, кто сможет просто пройти мимо, так же просто сможет отдать приказ – всего несколько кратких слов – и никто никогда не узнает о том, что я жила в этом мире».
Дочь… Лея должна знать. Несмотря ни на что. Рано или поздно принцесса Лея Органа должна узнать, чья она дочь.
«Не подведи меня, подруга, не подведи».
Быстро пробежаться по клавишам терминала и надеяться, что короткая записка найдёт адресата.
«А не подведу ли я тебя?»
Значит? Значит, нет…
Я сама. Сама…
Или?..
Светало. Она в последний раз проверила свой скудный багаж. С упрямой решительностью затянула потуже узел заплечного мешка, а после долго стояла над детской колыбелью.
«Вот и всё».
Самое сложное – не оглянуться. Если оглянёшься – никогда не уйдёшь.
«Не знаешь, что делать? Делай шаг вперёд».
На мгновение задержать дыхание.
«Энекин?»
Тишина. Привычная до звона в ушах тишина в ответ.
Она покинула замок теми же запылёнными ходами, служившими надёжным убежищем ей и дочери. Мимо всевидящих камер, мимо вездесущей королевской службы охраны…
В древних подвальных залах вентиляционные шахты плавно переходят в катакомбы, вырубленные прямо в породе – неприступная крепость под картинно-гостеприимным дворцом правителей Самой-мирной-планеты Галактики. Тусклого мерцания от редких светильников едва хватает на то, чтобы не заблудиться, кое-как разглядеть штрихи указателей на грубоотесанных гранитных стенах. Сухой жаркий воздух, серая броня наглухо запертых дверей, а где-то за толщей камня мерно гудит близкий теперь локальный реактор дворца.
В какой-то момент она поняла, что бежит.
«А ведь я действительно бегу… Бегу от дочери, от Бэйла».
Остановиться. Остановиться, чтобы отдышаться и тут же почувствовать лёгкое движение воздуха.
«Иди вперёд. Не останавливайся…»
Поднять почти невесомый свой багаж и идти.
Идти и зажмуриться, ослепнув от нестерпимо яркого – после серого подземного – утреннего света.
Идти и задохнуться, захлебнувшись вдруг свежим морским ветром.
Идти и оглохнуть на мгновение, освободиться от нестерпимой этой тишины, окунувшись в шум волн, шелест трав и пронзительный птичий гомон.
Здесь не было буйства красок Набу. Эта планета была красива своей особой невозмутимо-гордой красотой.
Серебро на зёлёном, белое на голубом…
Мир-утопия. Мир-фантазия. Альдераан…
Бросив под ноги мешок, стянуть капюшон дорожного плаща, привычно ощутить под рукой узорчатый брелок.
Как всё просто.
Зачем искать встречи с Тёмным Лордом, если однажды среди его почты может оказаться ничем не примечательный стандартный контейнер для инфочипов?
Оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на широкой, затянутой в чёрную кожу ладони рыцаря.
Мост через пропасть.
Ей останется только ждать его и – верить…
Давным-давно заросшая прибрежными травами тропа над обрывом.
Обернувшееся вязкой патокой время.
Шорох каменной осыпи за спиной.
Бэйл?
Падме, то, что ты делаешь – в высшей степени неразумно.
Я всю жизнь поступала разумно. Как мне казалось. И всё, что я делала, рано или поздно оборачивалось злом.
О, нет. Самую большую глупость вы совершили, вовсе не следуя голосу разума, мой дорогой сенатор. И посмотри, Падме, что с тобой стало…
Органа пожал плечами, словно недоумевая, как могла она докатиться до жизни такой.
Да, кстати, тебе наверняка будет интересно. Твоё письмо… – Падме заметно вздрогнула. – Не надо так нервничать… Оно вернулось. Видишь ли – несуществующий адрес. Досадно, не правда ли? Я его удалил. Какой красивый рассвет…
* * * * *
«Боишься?»
И вновь согласиться: «Боюсь…».
«Не бойся…»
Она вздрогнула. Бэйл что-то говорил о Мон.
«Письмо… Какое письмо?»
Тишина. Причудливо искажённая реальность.
Тишина. Ни шороха трав, ни птичьего вскрика.
Тишина. Туннель был темным и мрачным.
Тишина. Двое прикованы спина к спине.
Тишина. Память. Джеонозис.
«Не бойся…»
«Энекин?»
Падме…
Нездешний взгляд устремлён сквозь него.
Падме?
Я не боюсь…
Что?
Я не боюсь…
Падме, очнись!
Он встряхнул её, тут же отпустив. Показалось или нет… Холод. Что-то сломалось в ней сию минуту. Что-то случилось.
Падме, вернись, прошу тебя…
Кто-то звал её…
«Бэйл. Это Бэйл. Откуда он здесь?»
Она отмахнулась от него. У неё нет времени. Нет времени… Ей надо понять.
* * * * *
Органа был близок к панике. Он любил её, берёг её. Берёг от самой себя, а она… осмеливалась на что-то надеяться, ждать, искать… Но – что если она добьётся своего? Долетит, доберётся, объявит о своём пока ещё здесь – в этом мире – существовании? Бэйл непроизвольно потянулся к внезапно ставшему тесным вороту мундира. Реакция Вейдера по отношению к Его Высочеству вице-королю Альдераана была предсказуема до мелочей. На то, что ситх сдержит когда-то данное слово, Органа даже не надеялся… Платить по счетам уязвлённому самолюбию Тёмного Лорда? Увольте…
«Ну что ж, моя королева, у тебя ещё есть время одуматься, у тебя ещё есть шанс…»
Мы все были слепы. Понимаешь, все! И ты привела его на этот трон! Ты тоже!
«Я? Да. И я тоже…»
Думаешь, твой сопливый щенок ждёт тебя с распростёртыми объятиями? Как бы не так! Он ненавидит тебя со всей силой, с какой только может ненавидеть ситх. Ты предала его! Именно ты и никто другой!
«Да. И я – тоже…»
Значит, я услышу это от него самого…
Падме, опомнись! Ещё раньше до тебя доберётся Император! Нет… ты ему не нужна. Но ты прекрасно знаешь, кто ему действительно нужен.
Страх в огромных глазах.
«Кажется, проняло…»
А мне действительно нужна ты…
Не брезгуешь?
Он дёрнулся, как от пощёчины.
– А вы – весьма благодарная особа, сенатор. Я вот только одного никак не могу понять – зачем тебе этот… – Органа задумался, подыскивая достойный слуха леди эпитет, – полутруп? Не спорю, мальчик на побегушках у императора – достойная карьера для рабского выродка…
Тебе бы хотелось оказаться на его месте, не так ли, Бэйл?
Ты… – едва сдерживаемое бешенство перекосило правильные черты породистого его лица…
Отвратительно липкое чувство неизбежности во всём.
В золотом шаре Альдераанской звезды, огромным костром поднимающемся из-за горизонта – неизбежность...
В безмолвном волнении серебряных трав – неизбежность…
«Я знаю…
Ты пройдёшь мимо, едва скользнув невидимым за линзами маски взглядом по моему лицу.
Я знаю…
Ты не принадлежишь ни мне, ни себе. Принадлежишь ли ты тому, кто подарил тебе подобие жизни?
Я знаю… И в этом тоже – неизбежность. Ты принадлежишь своей Судьбе, а я…».
Падме… – он не был бы дипломатом… – Я умоляю тебя – вернись. И ты будешь королевой. Моей королевой. Неужели ты ещё не поняла, Падме? Единственный твой шанс – забыть всё или…
«Хочешь, я подарю тебе этот мир?..»
«Энекин?»
* * * * *
Огромная пустая зала.
Тишина…
Белая антигравитационная платформа.
Холодная тишина…
Белое платье. Белое лицо. Белые руки сложены на груди.
Холодная великолепная тишина…
Тёмные волосы – короной вокруг головы. Кажется, она вот-вот проснётся. Дрогнут ресницы. Приоткроются в сонном вздохе губы. И вся эта тишина, холодная великолепная траурная тишина взорвется, рассыплется осколками льда под водопадом ожившего, проснувшегося вместе с ней пространства.
Он ненавидел его. И любил её.
Теперь он мог себе в этом признаться.
Наверное, всё же любил. И потому ненавидел его…
Тупая давящая боль где-то за рёбрами. Впервые в жизни. Он привык ко всему. Научился всему. С воодушевлением играл в эту сложную и опасную Игру под названием Большая Политика. Он оставался чистым во всём этом тысячелетнем дерьме, ловко перекладывая ответственность на чужие плечи. Он приветливо улыбался на официальных приёмах и неофициальных банкетах, жал руки, лапы, щупальца, пил на брудершафт с их владельцами. А после – после громко обличал вчерашних союзников. Его оружием был его ум, его талант прирождённого оратора, его древняя кровь. Он лгал, изворачивался, плёл интриги, вёл переговоры. Сенат стал его вторым домом. Впрочем, он уже и не знал, вторым ли? Это была его стихия, его жизнь. Мир, в котором он родился, жил и в котором он умрёт.
И всё же он любил её. Восторженную смелую девочку в больших розовых очках.
Почему?
Кто знает…
Красива?
Да. Можно сказать – почти совершенна.
Умна?
Да. Только ум её идеально правильной направленности – порой заставлял не восхищаться, а раздражаться. Впрочем, красивой женщине иногда позволительно говорить милые безвредные глупости.
Нет… не то… Он просто любил её. Безо всяких «за что?» и «почему?». Как и тот… другой…
Он любил её. Он дал своё имя её дочери. И не только. Дочери того, кого он ненавидел.
Он любил её, а она держала идеально правильную дистанцию между ними.
Эта её проклятая идеальность! Идеальная жизнь, идеальная любовь, идеальная смерть, идеально разрушенная судьба!
Она была безмерно благодарна за помощь, но сердце её было на равном бесконечности расстоянии.
Ради неё он рисковал своей репутацией, положением в обществе, высокомерным снисхождением семьи его жены, жизнью, ситх возьми!
Он ЛЮБИЛ её.
А она… она предпочла уйти.
Он был спокоен. Спокоен исходя из многолетней привычки. И всё же…
Узорный брелок на тонком кожаном шнурке. Что он значил для неё? А для меня? Вечный источник её любви и моей ненависти.
Какая нелепость…
Он растерянно покрутил его в тонких сильных пальцах. Сжал кулак. Резко дёрнул.
Тишина взорвалась миллионом звуков. Со звоном покатился по зеркальному мрамору пола огрызок дерева.
Что?..
Не проси меня петь о любви
В эту ночь у костра,
Не проси называть имена –
Ты же понял все сам.
Не сули за балладу неспетую
Горсть серебра –
Все равно эту тайну я,
Странник, тебе не отдам.
Она умерла быстро.
Наверное…
По крайней мере, так говорят, когда хотят успокоить безутешно рыдающих у гроба родственников. Лицемерят, конечно… Врут зачастую…
Во благо.
Он не верил.
Нет… Никто и не знал почти, что она умерла. И никто не рыдал.
Слышишь – сказка лучом
По скалистым скользит берегам,
И Судьба затаилась,
Растерянно нить теребя.
Лишь холодные волны
Все так же бросались к ногам,
Только белые чайки
Носились, о чем-то скорбя.
Она уже была мертва.
Давно…
Ходила, дышала и вроде бы даже жила.
Вроде бы…
Так бывает…
Он так и не узнал – сама ли она сделала тот последний шаг в свою собственную неизбежность или всё же дрогнула на спусковом крючке его рука.
Он не хотел.
Он так и не смог бы выстрелить.
Он знал это.
Парализатор – вещь почти безвредная. Но…
Она уже была мертва, когда он, скатившись с прибрежных скал, на ходу сорвав с себя серый китель, долго нырял, шаря по дну в кровь разодранными о колючий прибрежный кустарник руками.
Менестреля крылатое сердце
Легко поразить...
И метался в лучистых глазах
Сумасшедший огонь.
Он стоял,
Без надежды ее полюбить,
Бесполезный клинок
По привычке сжимала ладонь.
Так бывает…
Случайность.
Та самая, которой – не бывает.
Оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на широкой, затянутой в чёрную кожу ладони рыцаря.
Никогда не будет…
И была их любовь
Словно пламя костра на ветру,
Что погаснет под утро
Под мелким осенним дождем...
Пусть когда-нибудь в песне счастливой
Поэты соврут,
Hо я знаю – лишь день, только день
Они были вдвоем.
Тонкий кожаный шнурок, намертво запутавшийся в цепких лапах морских трав.
Пропасть. Сожженный чёрный остов её последнего моста.
Может быть, она даже пыталась бороться за жизнь…
Или нет?..
А с рассветом их вновь развело
Перекрестье путей.
Он ушел, а ее через год
Забрала к себе смерть.
Как сказать – может, он даже
Помнил о ней,
Но о смерти ее даже я
Не смогу ему спеть.
– Бэйл, расскажи мне… – она улыбнулась вдруг, и неуместная улыбка эта заставила его крепче сжать под полой мундира чуть шершавый ствол старого кореллианского бластера. – Расскажи мне… как всё было на САМОМ деле.
Он смотрел на неё, а она видела – в его глазах – сомнение и досаду, зависть и ненависть, сожаление и любовь. И в этих обострившихся внезапно чувствах её всё то же – неизбежность. Может быть, это и есть – предвидение? Знать, что будет и не иметь возможности ничего изменить? Может ли человек жить с этим знанием и не сойти с ума? Или это уже – не-человек?
Твоя просьба равносильна смерти, Падме.
Я знаю…
А на сердце осталась туманом
Глухая тоска,
Только время поможет
Потерю и боль пережить.
Не узнать никому,
Как я мертвую нес на руках,
Потому, что об этом я песню
Не смею сложить.
Тишина взорвалась миллионом звуков. Со звоном покатился по зеркальному мрамору пола огрызок дерева.
Что?..
Менестрель… Живая легенда прошлого на альдераанских дорогах.
Менестрель пел в королевском парке. Пел для собравшихся вокруг людей. Пел за еду. Пел за монету. Пел за кредит.
Так думали люди.
А он пел просто так.
Потому что не мог не петь.
Бэйл Органа, не обратив внимания на тут же попытавшуюся оттеснить его от бродяги королевскую охрану, сбежал по широким ступеням дома своих многоликих предков.
Случайностей не бывает…
Разжать кулак.
Пропылённый плащ, стоптанные сапоги, раскрытый футляр от старинной лютни небрежно брошен на землю – оберег, вырезанный мальчишкой из обломка драгоценного, как вода на Татуине, дерева – на истёртой в долгих странствиях коже…
Не проси меня петь о любви
В эту ночь у костра,
Не проси называть имена –
Ты же понял все сам.
Не сули за балладу неспетую
Горсть серебра –
Все равно эту тайну я,
Странник, тебе не отдам.
… Она медленно отступала. Шаг за шагом. В какой-то момент, ступив в пустоту, в испуге отдёрнула ногу. Из-под каблука с шуршанием покатились мелкие камни. Обрыв…
Размеренный шум прибоя – откуда-то издалека.
«Я знаю…
Ты должен быть сильным, а я не имею права стать твоей слабостью…
Ты должен быть мудрым, а я не имею права стать твоим безумием…».
… На проигрыш свой поставил я. Не на Силу – на Человека. Поймёшь – простишь…
Они появились не к месту и не ко времени.
Естественно, они стали героями.
Эпиграф к русской новеллизации «Новой Надежды».
Наш вариант:
Андреа: Несчастна та страна, в которой нет героев.
Галилей: Нет! Несчастна та страна, которая нуждается в героях.
Б. Брехт. Жизнь Галилея.
Часть 3. Проба сил
Глава I. Слуга Империи
Я тот, чей взгляд надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы…
М.Ю. Лермонтов. Демон.
Центр Империи.
Высокие шпили небоскребов и темные пропасти, ведущие на нижние уровни.
Этот город пережил Республику, и, кажется, переживет Империю, так и не изменившись. Имя важно, но из всякого правила есть исключение. Корускант по-прежнему блистал – может, именно поэтому новое название прижилось лишь в официальных документах? – но это не было добрым сиянием. Город-планета слишком велик для милосердия, а человек – лишь малая соринка на его индустриальном лике. Двое стоящих у окна людей это понимали. Они пришли сюда не любоваться красотами, но легкий аромат опасности, источаемый столицей, очень соответствовал теме их разговора. Он словно говорил: «Оглядывайся. Опасайся. Не доверяй». Именно такой была их жизнь, и оба давно с этим смирились. Ведь признание правды – первый шаг к тому, чтобы выжить. Однако пара у окна не считала выживание самоцелью – оно было просто необходимо.
-У нас проблемы.
-А когда их не было?
-Все остришь… интересно, будешь ли ты смеяться, если план будет раскрыт? Или просто нацепишь обычную маску?
Ты стала циничной, Мон. Иногда мне кажется, что в нас обоих слишком много от Палпатина. Тебе такого не говорили?
Нет.
А мне – слишком часто.
-Что поделаешь… такова жизнь. Неужели ты сожалеешь об утраченной наивности?
-Розовые очки приятны, но вредны для здоровья. Этот урок я выучил давно и, пожалуй, излишне прочно. Временами я думаю, не слишком ли далеко мы заходим в своем притворстве? Защищать свои идеалы под соусом служения Императору – хороший способ незаметно их утратить. Сомневаюсь, что сейчас я смогу однозначно провести черту, на которой готов остановиться.
-Все решено очень давно. Помнишь? Ты же сам говорил, что стратегия Палпатина себя исчерпала.
-Ситуация изменилась. Эта станция… у меня плохое предчувствие.
-Что не ново и не оригинально.
-Нет ничего лучше старой и проверенной классики.
-К Республике это тоже относится? Или – к Империи?
-Время покажет... так что за проблемы?
-Предатель.
-Вот как… древнейший способ загубить любое дело. Кто?
-Не знаю.
-А планы…
-На «Тантиве».
-Ситх!
Вот именно. Похоже, Органа начинает представлять проблему.
Он всегда был бельмом на глазу Альянса. Неужели приближается время, когда мы перестанем это терпеть?
Ты пристрастен, но я понимаю твои чувства. Я слежу за «Тантивом» и мои ботанцы в один голос утверждают, что источник утечки на корабле. Их сеть давно доказала свою надежность, и, если они говорят, что альдераанец не чист на руку, я просто верю. Бэйл Органа весьма полезен для нас, но… не настолько. Ты полетишь?
-Все слишком серьезно, чтобы оставаться в стороне. Куда я денусь?
-Это может быть опасно.
-Знаешь, жизнь опасна в принципе… особенно на Корусканте. Уезжай, Мон…
-Нет! Я должна оставаться в Сенате до последнего!
-Его последний день не за горами. Твоя задача – возглавить Восстание.
-И мы будем по разные стороны баррикад…
-Ненадолго. Ты же прекрасно знаешь, на какой я стороне. А другие… всегда приходится чем-то жертвовать.
-Сейчас ты говоришь, как настоящий ситх. И, что самое страшное, я с тобой соглашаюсь. Ну почему наша жизнь так жестока?
-Потому что ее делают такой люди.
* * * * *
Рост два метра. Двуногий. Черная мантия за спиной и маска из черного металла, причудливая и в то же время функциональная.
Ореол ужаса, окружающий Дарта Вейдера был почти осязаем, и закаленные имперские солдаты поспешно отступали с дороги, испуганно перешептываясь. Многие из них бледнели от страха лишь при одной мысли о том, что их коснется край его черного плаща. Поведение штурмовиков в очередной раз заставило поразиться всесокрушающей силе дурной репутации. Идешь себе по коридору, никого не трогаешь, а собственный эскорт шарахается от тебя, как от опасно больного. Он криво улыбнулся под непроницаемой маской. Забавная аналогия. Помнится, СМИ уже называли Лорда Вейдера «вирусом, смертельным для Альянса». Очередной бульварный штамп, не способный дать и грамма истинного веселья. Предсказуемо и скучно. Впрочем, как и многое другое. Он завернул за угол, успев заметить, как испуганно притихли два офицера-повстанца только что открыто выражавшие высокомерное презрение штурмовикам.
«В их реакции на меня не больше разнообразия, чем у дрессированного зверька, выучившего одну команду. Хотя … похоже, Сила решила опровергнуть мои мрачные заключения».
Если один из пленников действительно испугался, то второй так и лучился скрытым довольством. «Предатель! Что ж, это многое объясняет».
Равнодушие привычной рутины мгновенно сменилось холодной яростью, а черная перчатка сомкнулась на горле капитана. Движение вышло подозрительно быстрым. Однозначно, что высшие отделы нервной системы не имели к нему отношения.
«Это что – рефлекс? У меня? Да… похоже, в этом помещении на одно животное больше, чем казалось».
–Где перехваченные вами данные? Что вы сделали с планами?
Ничего подобного Лорд не планировал, но сама мысль о том, что вот этот мерзавец помогает строить Звезду Смерти ради минутной выгоды, оказалась невыносимой. Хотя, даже просчитывая все заранее, он не смог бы выдумать лучшего хода для поддержания имиджа. Какая-то, трезво размышляющая часть его разума это отметила... а другая блаженно предавалась праведному негодованию.
«Сколько еще мы будем поощрять подлость?»
За свою долгую имперскую карьеру и еще более долгую жизнь Лорд достаточно насмотрелся на таких вот вонскров с масляными глазками. Он с лёгкостью мог отследить ход их мыслей, но подобные ухватки не вызывали в душе ничего, кроме омерзения.
«У этих ничтожеств только одно на уме: урвать кусок посочней… и успеть утащить его в логово до начала Апокалипсиса. Как можно так жить? Да они просто… паразиты».
–Это консульский корабль... – прохрипел Антиллес. – И мы на дипломатической миссии...
«Похоже, он до конца решил придерживаться легенды о герое-ребеле. Интересно, на что рассчитывает этот изменник? На то, что я труслив, как беспозвоночное… или просто глуп, как пробка? Да, имперская пропаганда временами приносит интересные плоды… но почему он молчит? Думает, что Темный Лорд не поверит в его работу на контрразведку? Не хочет делиться информацией? Сколько же надо заплатить за подобный риск? Или он так уверен в собственной безопасности, потому что… на корабле находится заказчик?»
–Если это консульский корабль, тогда где посол?
Вопрос немного запоздал: занятый своими мыслями, Вейдер невольно сжал пальцы, и тело капитана обмякло. Еще немного – и человек умрет. Дарт поймал себя на мысли, что эта идея доставила ему какое-то странное удовлетворение. Он хотел увидеть этого человека мертвым. Альдераанец предал тех, кто доверил ему свои жизни… и жизни миллионов людей на планетах-целях гигантского суперлазера. Он заслужил смерть… заслужил… а, ситх! Безвольное тело Антиллеса ударилось о переборку… впрочем, даже подобная встряска не привела изменника в сознание. Похоже, он слишком долго размышлял. Вейдер поискал в своей душе следы раскаяния, – и не нашел. Ничего, в лазарете очухается. Если бы он следовал собственным инстинктам, – спасать вообще было бы не кого. Но, к сожалению – или к счастью? – спокойное отношение к преднамеренному убийству в список его пороков пока не входило. Пока?!
–Командир, переверните этот корабль вверх дном и найдите планы! И приведите ко мне посла! Она нужна мне живой!
Имперцы пулей вылетели из помещения, ведомые желанием как можно скорей убраться с глаз Темного Лорда.
* * * * *
Лея боялась. Раньше она пыталась отрицать этот страх, бороться с ним, с головой погрузившись в бумажную работу, а затем, – пытаясь поддержать дух экипажа перед схваткой. Люди понимали, что предстоит сражение с регулярными войсками Империи. Любители против профессионалов. Они могли лишь геройски погибнуть… и все – из-за ее приказа принять сообщение. Большинство повстанцев даже не знало, за что именно им придется умереть – на инструктаже Антиллес произнес лишь одно: «Это важно для Альянса». Воспоминание заставило принцессу гордо выпрямиться: они – истинные республиканцы, и каждый на «Тантиве» исполнит свой долг до конца. Что, впрочем, не уменьшало безвыходности ее положения.
«Солдатам повезло, – они умерли быстро и легко. В то время как я…» – сейчас она горько сожалела, что не додумалась просто застрелиться из бластера. Устройство, сковывавшее руки девушки за спиной, было простым и надежным. А неослабевающее внимание, оказываемое ей отрядом тяжело вооруженных солдат казалось бы неуместным… если бы их жизнь не зависела от того, доставят ли они пленницу до места назначения. Это приводило в ужас куда эффективнее хамства и издевок. Лея Органа не хотела умирать, но знала, что иногда жизнь бывает страшнее смерти. Неожиданно свет заслонила густая тень:
–Дарт Вейдер… мне следовало бы догадаться раньше! Только вы могли быть настолько глупы… Сенат этого так не оставит!
Раздражение, так и не нашедшее выхода, вспыхнуло в нем ярким пламенем: «Сенат?! Скажи лучше: «Мой отец, работающий на Императора!» Впрочем, и это неверно: Бэйл работает на обе стороны. И, разумеется, для «блага народа»…»
–Когда они узнают, что вы напали на дипломатическую миссию…
–Не играйте со мной, Ваше Высочество – на этот раз вы не выполняли никакой миссии. Я знаю, что шпионы повстанцев послали на ваш корабль несколько сообщений. Что случилось с полученной информацией?
–Я не понимаю, о чем вы тут говорите. Я член Сената и выполняю дипломатическую миссию.
–Я знаю о вашем участии в Альянсе. Вы, к тому же, еще и предательница. Уведите ее!
Один из офицеров привлек внимание Вейдера:
–Задерживать ее опасно. Если об этом узнают – это вызовет сочувствие к повстанцам.
Лорд повернул голову и, ради интереса, коснулся офицера на уровне Силы. Так он хочет намекнуть, что принцессу необходимо уничтожить? Что ж, известие о подобной потере с одной стороны, ослабит Органу, с другой стороны, преумножит ненависть к «доктрине устрашения». «И к тебе тоже», – добавил злорадный внутренний голос. Вейдер с досадой прогнал непрошеную мысль: момент, когда Галактика вот-вот скатится в тартарары, конечно, идеален для саможаления! Хватит уж. Для многих он и так – самый ненавидимый человек в Галактике. Давно уже…
Логика говорила, что Лея – предательница, но многолетний инстинкт притворщика, помноженный на Силу, с ней не соглашался. А он привык доверять интуиции. Если есть хоть мизерная вероятность ошибки…
–Нет. Я знаю, что она связана с повстанцами. Принцесса – единственный ключ к местоположению базы противника!
–Она умрет, но не даст вам никакой информации.
–Предоставьте это мне, – многозначительно прошипел Вейдер. Его вокодер был почти идеален для таких интонаций. Как и планировалось.
«Хорошо получилось. Убедительно». Любитель убийств красивых дамочек поморщился, глянув на Лорда как на гибрид ранкора с сарлаком. Чрезмерная жестокость больше всего шокирует любителей жестокости в меру – уж кто-кто, а Темный Лорд Ситхов хорошо знал этот закон.
–Пошлите сигнал бедствия, а ее отцу и Сенату сообщите, что все находящиеся на борту погибли.
«Лучше перестраховаться».
Призрак холодной жестокости, таившийся в этой фразе, породил целый ворох противоречивых чувств. «До чего ты дошел! Рушишь чужие жизни просто «на всякий случай»? Ты что, людям не веришь в принципе? И тут же ответ – жизнь научила. Невеселая это наука, если вдуматься. Может, в мире еще и осталась искренность – может, в Неизведанных регионах? – но в столице и, тем более, в Сенате не встретишь даже её тени…»
«Готовясь к плохому, худшее накликать можешь ты», – говорил Йода много лет назад. Свято верящий в перевоспитание людей, подобных Антиллесу, маленький Магистр заявил, что «исключения правила подтверждают». «Но иногда они же являются основой для новых правил», – возразил тогда Энекин. Впрочем, Магистр нечасто ошибался. Разве что с Палпатином… но тут все зависит от точки зрения. «Ситх побери, вот еще одно джедайское выражение. Стареешь, Эни, стареешь... Дарт Вейдер не может позволить себе быть слабым, а Энекин Скайуокер – тем более».
Темный Лорд сомневался насчет Леи, но слишком хорошо знал ее отца – Бэйла Органу. Их с Палпатином всегда объединял общий подход к достижению целей – принципиальность в беспринципности. Впрочем, если интригами повелителя он всё еще мог восхищаться, то двойной предатель Бэйл вызывал мало эмоций, отличных от отвращения. И все же, по некоторым причинам альдераанец до сих пор был жив... Вейдер не мог позволить себе банально расквитаться «за все хорошее» – это означало автоматически опуститься до уровня соперника. Теперь Органа получит по заслугам – и в данный момент Лорд вовсе не собирался щадить его чувства. Отдает Темной стороной? На взгляд ортодоксов Ордена – да! Ну и пусть... Наблюдая Тьму так близко и так долго, Энекин Скайуокер давно уверился в отсутствии четких границ между сторонами Силы. Он, практик, оставлял философствования о морали далеким от политики, войны и крови теоретикам, а сам знал лишь одно – принадлежит ли он Свету или Тьме, вторым Палпатином он быть не собирается. Уж слишком яркий пример победы амбиций над разумом являл собою Император теперь, после двадцати лет их тесного «сотрудничества».
Группа уставших солдат подошла к офицеру и Темному Лорду:
–Записей с искомой информацией на борту не обнаружено, – ровным голосом доложил командир отряда. – С момента начала нашей атаки никаких лазерограмм в эфир не поступало. От корабля отделился неисправный бот без признаков присутствия на нём каких-либо форм жизни.
«Зато там вполне могли быть диски».
Перед Вейдером встала сложная дилемма: искать ли записи? Абориген, нашедший диски, их, вероятно, сотрет. Ему ли не знать, как на Татуине используют все, что плохо лежит! Но его людям нужны эти данные! И если есть хоть полпроцента вероятности, что они уцелели…
Значит, она спрятала планы в боте. Пошлите отряд вниз и верните записи. На этот раз нас никто не остановит!
Несмотря на всю логичность, приказ оставил в душе ощущение неудовлетворенности.
«Вейдер, что с тобой? С каких это пор Темный Лорд стал сторонником полумер? – поинтересовался ехидно-знакомый голос. – Надо оправдывать людские ожидания».
Уничтожьте корабль и бот. И позаботьтесь об этом лично, коммандер!
«Поздравляю! Впрочем, даже без этого эффектного жеста разрушения альдераанского имущества, имперцы долго тебя не забудут. Интересно, что сказали бы офицеры, осознай они, что всё это – в значительной мере работа на публику?»
Скорее всего, покрутили бы пальцем у виска. Только псих способен намеренно ТАК усложнять свою жизнь. Эта трагикомическая ситуация вообще являлась отличной темой для фельетона: Темный Лорд, правая рука Императора Палпатина, ситх из ситхов и вдруг – покровительствует Альянсу.
А что, у него был другой выход?
Если и был, то не в этой Галактике.
И все же Вейдера грызла мучительная мысль, что он что-то упустил. Некоторые поступки – как лавина. Пара незначительных слов – и последствия, способные перевернуть мир. Да… история порой вершится странными способами.
Глава II. Время возвращаться
Всему свое время, и время всякой вещи под небом.
Время рождаться, и время умирать;
время насаждать и время вырывать посаженное;
время убивать и время врачевать;
время разрушать и время строить;
время плакать и время смеяться;
время сетовать и время плясать;
время разбрасывать камни, и время собирать камни;
время обнимать, и время уклоняться от объятий;
время искать, и время терять, время сберегать и время бросать;
время раздирать и время сшивать;
время молчать и время говорить;
время любить и время ненавидеть;
время войне и время миру».
Ветхий Завет, Книга Екклисиата или Проповедника,
написанная, по преданию, царем Соломоном.
Полдень. Два солнца-близнеца высоко в небе, и от нагретого их лучами песка волнами исходит жар. Температура на поверхности Татуина сейчас такова, что ни одно здравомыслящее существо не решится покинуть свое убежище – будь то нора или ферма – до вечерней прохлады. Покой того, что некогда было человеческим жилищем, не нарушают даже падальщики – впрочем, они давно уже отыскали все, что хотели. Ферма разрушена, ее хозяева обрели покой под куском желтоватого известняка – так же, как их родители и родители их родителей. Это – жестокая планета. Время осенних бурь еще не наступило, но жадный песок уже начал стирать с ее лица все следы людского пребывания. Песок здесь везде – он набивается в сапоги, оседает на одежде, скрипит на зубах. На Татуине нет деревьев и цветов, и никакой другой аромат не забивает плывущий в раскаленном воздухе запах, которым, кажется, пропиталась котловина – запах гари. Человека, стоящего на небольшом пятачке песка рядом с обугленными останками строений, кажется, не волнуют ни жара, ни запах. Климат планеты не способен растопить тяжелый комок льда, смерзшийся внутри, пальцы, плотней запахивающие полы черного плаща, дрожат от озноба. Боль и вина… два шакала, жестоко терзающие его душу. Вина и боль. Кажется, им суждено остаться единственными чувствами, связанными для него с этой планетой – пыльным шариком, подарившим ему жизнь и, словно по злой насмешке, отнимающий ее у всех, кого он любит.
