Текст книги "Последний рубеж"

Автор книги: Зиновий Фазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

5

Чрезвычайное свидание на дредноуте «Аякс». – Где еще водятся лотосы? – Небольшой экскурс в прошлое генерала Врангеля. – Поиски «железной руки». – Фонарь Диогена. – С какими мыслями явился Врангель к де Робеку.

Пора бы перейти к тому, как воцарился в Крыму барон Врангель, и, кстати, разобраться, что это за личность. А как обернется дело с дневником, еще посмотрим. Кого очень волнует его судьба, пусть наберется немножечко терпения.

В романах принято после трех точек без промедлений переноситься в любое время и в любую эпоху; поставил с красной строки эти магические три точки – и сразу развертывай сцену хоть из времен римского Цезаря, при условии, конечно, если ее необходимость обоснованна.

Как раз это мы и собираемся сделать. Ставим три чудодейственные точки.

…И вот мы уже в сказочном Константинополе, столице бывшей Османской империи, и видны нам сверкающие яркой голубизной под южным солнцем воды Босфорского пролива, ясно встают очертания просторной бухты Золотого Рога, а на рейде – глядите, сколько флагов! Кораблей множество, и больше всего – под английскими и французскими вымпелами. Это знак горемычного поражения Турции в только что минувшей мировой войне, которую историки позже назовут первой. Мощь держав-победительниц – Англии, Франции и Америки – несомненна и внушительна: смотрите, сколько у причалов и на рейде темных и грозных силуэтов многопушечных бронированных кораблей. Тут и сверхдредноуты, и крейсера, и миноносцы. Кажется, все здесь под их прицелом.

Внимание! Сейчас на ваших глазах произойдет событие, которое обойдется России в десятки тысяч жизней, в сотню тысяч беженцев, нищенствующих бродяг, озлобленных подонков, людей без крова и отечества. Произойдет злосчастное событие, о котором мы говорим, на одном из кораблей этой армады – английском дредноуте «Аякс». Не странно ли – при чем тут английский военный корабль? Бывает, бывает… В наши времена судьба многих людей подчас решается в самых неожиданных местах.

В таких случаях полагается быть предельно точным. Место действия уже указано: дредноут «Аякс». Укажем и время: по новому стилю было 2 апреля 1920 года. Следовательно, это произошло примерно за месяц с небольшим до того, как Орлик и Катя пустились в свой дальний путь и начались события нашей повести. Не лишне было бы здесь же отметить, что в мемуарах самого барона Врангеля, – а нам их не миновать – дата злосчастного происшествия, которое он, однако, посчитал тогда для себя счастливейшим днем своей жизни, указана по старому стилю – 20 марта. Ярый противник революции, он, естественно, предпочитал все старое, прежнее, минувшее, все то, чему служил.

А день тот был жаркий, знойный. Азия ведь, и время-то все-таки шло по-новому, и был апрель, а не март, как там ни считай.

Важнее другое. Не прозевать бы… Вот, всмотритесь внимательно: по трапу на борт «Аякса» поднимается высокий, даже слишком высокий и совсем еще моложавый с виду русский генерал в светлой кавказской черкеске и серой барашковой папахе. Рост у этого бравого мужчины прямо-таки гвардейский, – а он и есть в прошлом конногвардеец, – и особенно длинна у него шея, голова сидит на ней, будто на каланче. Но стоит голове повернуться к вам, и сразу словно обожжет вас таящимся в темных глазах огнем. Впечатление по первому взгляду: напорист, энергичен, решителен, знает, чего хочет. Подтянутость во всем почти щегольская и, если угодно, горделивая похвальба напоказ: вот я какой суровый – не потерплю разболтанности, не дам спуску ни себе, ни подчиненным.

Генерал Врангель – вот он кто. У людей двадцатых годов это имя должно крепко сидеть в памяти. Услышав его, они нахмурят брови и еще кулаки сожмут.

Что поделаешь, – вот он вошел в наш рассказ, злодей, и надо о нем писать, показывать, как он выглядел, как себя вел, что делал, о чем думал, не обойтись без этого, черт возьми, ведь это история, где все смешано – великое и подлое, светлое и темное, кровь и грязь.

На палубе у трапа Врангеля встретил верховный комиссар Англии в Константинополе сэр де Робек, тоже генерал, но ростом пониже и годами постарше, с уже седеющей бородкой. Француз он в прошлом, что ли, этот де Робек, бог знает. Но и его гость не чисто русский – род Врангелей начинался где-то в Швеции, потом какие-то отпрыски этого рода превратились в остзейских баронов, осели в России на государевой службе и обрусели, богато одаренные поместьями и высокими чинами. На государевой службе вышел в генералы, окончив Академию Генерального штаба, и Петр Николаевич Врангель, тот, который сейчас дружески пожимал руку де Робека, полуфранцуза на английской службе. Манеры, спору нет, у верховного комиссара были хорошие, а взгляд проницательный и хитрющий. Он сразу уловил эту особую склонность гостя хорохориться своей подтянутостью и по достоинству оценил ее.

– Да, друг мой, я знаю, что творится в вашей России, – говорил комиссар Врангелю, спускаясь с ним в командирский салон. – И тем более радует даже один ваш бравый вид. Значит, не все потеряно, если в русском генералитете еще есть такие!

«Кажется, я пересолил», – подумал Врангель с досадой.

Солдатская прямолинейность, – он знал за собою такую слабость.

Де Робек тем временем продолжал:

– Анархия, полный развал, разброд – вот что такое сегодня великая еще вчера Россия. И виноваты в этом – простите за откровенность – ваши генералы. То есть не ваши, конечно, а те, которыми окружил себя господин Деникин. Пьяный разгул, дикие зверства, недопустимая разболтанность. Мне докладывали почти анекдоты. Но час пробил. Ваш милый Деникин уходит в небытие!

– Ясно, – произнес Врангель, и сердце у него бешено забилось.

Впрочем, может, и не бешено, кто его знает. Нелегко писать о генералах. Тем более о тех, которых ты и в глаза не видел. Но есть факты, и по ним судишь.

– Сейчас мы с вами побеседуем по важному делу, – сказал де Робек. – Я рад буду сообщить вашему превосходительству приятную новость. Но сначала попрошу вас позавтракать со мной, сэр.

– Ясно, – повторил Врангель, стараясь унять охватившую его дрожь.

Опять мы бы тут не брались ручаться за абсолютную точность в передаче чувств генерала. Врангель слыл боевым генералом, закаленным и опытным, а такие умеют держать себя в руках. Но никто не станет отрицать, что и генералы, подобные ему, тоже кое-что чувствуют.

– Ну, если вам заранее все ясно, – с милой улыбкой сказал де Робек, – то это значительно облегчает мою задачу. Мы сговоримся, я уверен.

Любое слово, сказанное верховным комиссаром, имело значение, такие люди ничего не говорят зря. И вот, спрашивается, зачем он, больше дипломат, чем генерал, напрямую рубанул «мы сговоримся»? Бестактно. Врангелю не понравилось. Похоже, де Робек подлаживался под характер своего русского гостя, играл в прямоту, даже в прямолинейность, полагая, очевидно, что так и надо себя вести, когда имеешь дело с русскими. «Ну, да бог с ним», – подумал Врангель. И к моменту, когда де Робек ввел его в свой салон, успел уже подавить в себе и обиду, и дрожь, и сердцебиение. Волевой человек все-таки.

Мы не хотели бы впадать в предвзятость, описывая эту встречу. История есть история, и люди есть люди. Ничего лишнего никому не надо приписывать, о ком бы ни шла речь. И, желая оставаться объективным, скажем: оба друг друга стоили – и Врангель и де Робек.

Обоих судьба приговорила сыграть определенную роль в истории, и они играли каждый по-своему, творя зло, но думая, что делают что-то хорошее. И, делая это, хитрили, волновались и любыми средствами стремились к цели. Со всем этим неизбежно встречаешься, когда вызываешь из прошлого духи людей, которых принято считать историческими личностями.

Вот они сидят, завтракают и толкуют знаете о чем? О лотосах, о том, что, к сожалению, мало уже на земле мест, где растет лотос.

– Удивительный цветок, не правда ли? – говорил де Робек. – В Древнем Египте из лотоса добывали самые чудодейственные лекарства. И знаете, я где-то, помню, читал, что у вас в Сибири сохранились озера, где еще водится лотос.

– Сибирь – богатый край, – кивал Врангель.

– О, удивительный край! – подхватывал де Робек. – А знаете, что хотел бы я сделать, когда у вас все благополучно закончится? Походить с рюкзаком за спиной по предгорьям Сихотэ-Алиня. Влечет меня к себе, представьте, ваш Дальний Восток.

Через открытые иллюминаторы, чуть колыша шелковые занавески, льет снаружи мягкий оранжевый свет солнца. Тихо в салоне, уютно, культурно, пахнет духами, как в женском будуаре. Врангель предпочел бы видеть иное на военном корабле, но в чужой монастырь, известно, со своим уставом не ходи. Запад! Эта изнеженность когда-нибудь погубит его. Не без злорадного чувства Врангель подумал, что и Запад постигнет когда-нибудь такая же участь, какая постигла Россию, то есть и там в роковой час все зашатается, затрещит и рухнет.

И пусть никого не удивит, что эта мысль принесла Врангелю в то утро какое-то сладостное патриотическое удовлетворение. Ко всему, что было связано с патриотизмом, барон проявлял прямо-таки болезненную чувствительность. Он старался показывать себя во всем не просто истинно русским, а таким, который еще больше патриот, чем те, в ком нет ни капли чужой крови.

А де Робек все говорил о Сибири и Дальнем Востоке и не скрывал, что восхищен не только красотами, но и богатствами недр России.

– Знаете что? – говорил де Робек. – После вашей победы я хотел бы в какой-нибудь ближайший год вместе с вами побродить по тем краям. Договорились? Вдвоем!

«И чего тебе, дьяволу, там надо?» – с затаенной неприязнью думал Врангель и не удержался, сказал:

– Я полагал, что вас, англичан, больше интересует Кавказ. – Он чуть не выпалил: «Баку, нефть», но это было бы слишком.

В общем, за малым исключением, барон вел себя за столом достаточно выдержанно и прилично. Все оказанные ему знаки внимания он принимал со сдержанной признательностью, в которой давало себя чувствовать хорошее воспитание, но и самоуверенность человека, сознающего, что в нем нуждаются, и знающего цену себе и… своей России. И надо правду сказать, ведя беседу с де Робеком, барон не таил от себя, что, конечно, особую силу и значимость придает ему в глазах де Робека именно последнее, то есть цена России, где водятся и лотосы, и нефть, и уголь, и золото, и многое другое.

«Но я не барышник, я солдат», – говорил себе Врангель, и все же ему в эти минуты казалось выгодным для него обстоятельством, что для де Робека цена России много значит. Не имело смысла упускать момент, к которому он, Врангель, казалось, шел всю жизнь.

В самом деле, что привело русского генерала на борт «Аякса» и как вообще очутился он в Константинополе?

…Когда имеешь дело с историческим фактом, хочется знать, как же было на самом деле. Обратимся поэтому к свидетельствам лиц, непосредственно причастных к тому, о чем мы тут рассказываем. Как бы они по-своему ни освещали события, правда пробьется наружу.

И тут нам должны помочь собственные мемуары Врангеля. Он писал их уже после гражданской войны и многое утаил. Все же стоит и к ним обратиться и кое-что привести.

Мемуары барона обширны, и в них описан весь его жизненный путь. Парады, смотры, война, война, война. Сражения – сначала на фронтах первой мировой войны против австро-германских войск, награды и повышения по службе, хотя приходилось больше отступать, чем наступать. Потом, после грандиозного переворота всей жизни в России и превращения ее в красную Советскую Республику, опять сражения, но уже не с немцами или австрийцами, а со своими же, с русскими солдатами, носящими красноармейские звезды на шапках.

В армии Деникина он командовал конной дивизией, конным корпусом, дошел до поста командующего кавказской и затем – «добровольческой» армией и в период наибольших успехов белой армии, когда она рвалась к Москве, прославился умелыми маневрами при взятии Царицына. Прославился еще Врангель своей непокорностью и строптивостью, за что в конце концов впал в немилость у Деникина, был отстранен от службы и особым предписанием выдворен в Константинополь из пределов Крыма, где власть Деникина, «правителя и главнокомандующего вооруженными силами России», в эти апрельские дни еще сохранялась. Да, к весне 1920 года у Деникина оставалось мало территории, один Крым, зато генералов и других офицерских чинов всякого рода хватало – остатки битых белых армий сгрудились здесь, и что будет с ними дальше, не знал никто. Одно было ясно: на место Деникина, проигравшего всю кампанию борьбы с красными, должен прийти кто-то другой.

Кто же? Колчак, Юденич, Корнилов – все успели уже уйти в небытие. Кто же, чья железная рука сейчас подхватит белое знамя и понесет вперед?

Железная рука…

Растерянные политики, поддерживавшие до сих пор Деникина, по словам одного из них, наиболее ярых и матерых, зажгли «Диогенов фонарь» и стали «искать человека». Выражение это принадлежит Шульгину, которому меньше всего подобала роль Диогена. Но пока люди имеют власть и силу – а Шульгин до революции и при Деникине был столпом старой власти, – они сами о себе бог весть что думают и пишут.

Справедливую оценку таким людям дает время… Но в ту пору они еще сохраняли какую-то видимость силы, и, бросившись искать спасителя, который «встряхнет белые полки железной рукой» – слова того же Шульгина, – господа белые политики остановили свой выбор на опальном бароне Врангеле, проводившем пока время в ресторанах Константинополя.

Было так. В тот самый день, 2 апреля, Врангель зашел в русское посольство в Константинополе, чтобы похлопотать о визе и валюте для выезда в Сербию. Там он предполагал поселиться. До всего того, что творится в России, ему уже дела нет. Обида грызла душу. Что произошло дальше, об этом давайте прочтем у самого Врангеля в его мемуарах:

«Я выходил из посольства, когда мне вручили принятую английской радиостанцией телеграмму из Феодосии от генерала Хольмана, представителя Англии при генерале Деникине. Хольман сообщал, что генерал Деникин решил сложить с себя звание главнокомандующего и назначил военный совет для выбора себе преемника. На этот совет генерал Деникин просил прибыть меня. Телеграмма показалась мне весьма странной. На службе я уже более не состоял, и приглашение Деникиным меня, только что оставившего пределы армии по его требованию, трудно было объяснить».

Полно, не знал будто, зачем зовут обратно в Крым, не догадывался! Знал! Догадывался! Пришло его время, пробил его час.

Проигрался в пух, так отойди, – таков закон. Разбит в бою – уступи место тому, кому, быть может, больше повезет. В игре как в игре, и на войне как на войне. Для Врангеля, как конногвардейца и военачальника, все это было непреложно. Так же как и то, что кто смелее и откровеннее всех критиковал Деникина за неумелое командование и провал похода белой армии на Москву, тот и должен по праву занять высокий пост главнокомандующего и спасти Россию. Единую, неделимую, ту Россию, какой она была до свержения монархии. Иной России Врангель себе не представлял и, правду сказать, не желал.

С такими мыслями явился барон на «Аякс».

А явился он сюда потому, что одновременно с телеграммой из Феодосии ему было передано приглашение верховного комиссара генерала де Робека «незамедлительно прибыть на «Аякс».

6

Опальный барон на «Аяксе». – Длинноствольные орудия вдохновляют генерала. – Каверзные вопросы и советы господина де Робека. – Про оружие и пшеницу. – Сговорились! – Еще кое-что о текущем моменте. – Назревает большая беда.

Теперь вы можете понять, почему у генерала пошла кругом голова, когда он ступил на чисто надраенную палубу огромного дредноута. Нахлынуло неизъяснимое чувство: тут было и тщеславие, на которое, казалось, он, Врангель, имеет право благодаря своим боевым заслугам, тут была и азартная вера игрока в свою фортуну, было и волнующее кровь ощущение мощи у себя под ногами. Ощущение, много значащее для военного человека, делающего его способным на все, на самые решительные действия. Мощь дредноута, эти длинноствольные орудия, торчащие отовсюду из стальных башен, как бы воплощали в себе и будущую мощь белой армии, которую он, Врангель, богом и судьбой призван возродить.

Разговор за столом, думаете, длился долго? Нет, и завтрак и последовавшая затем деловая беседа отняли немного времени.

«Я завтракал на «Аяксе», – рассказывал сам Врангель. – Мысли мои все время вертелись вокруг полученной (из Крыма) телеграммы. Я не сомневался, что борьба проиграна и гибель остатков армии (в Крыму) неизбежна. Отправляясь в Крым, я оттуда, вероятно, уже не вернусь. В то же время долг подсказывал, что, идя с армией столько времени ее крестным путем, деля с ней светлые дни побед, я должен испить с ней и чашу унижения и разделить с ней участь ее до конца. В душе моей проходила тяжелая борьба».

Тут, надо признать, возможно, все правда. Возможно, в баронской душе и происходила борьба, нельзя отрицать.

Положение остатков деникинских войск, разбитых и деморализованных после провала похода на Москву и едва унесших ноги из последнего опорного пункта белых – Новороссийска, было действительно трудным. Врангель знал – в Крым удалось перебросить едва сорок тысяч офицеров и солдат, да и то без орудий и лошадей, без обозов и военного имущества. Только чудом можно возродить былую силу этих войск.

Чудо… Чудо… А почему оно невозможно, если…

Разгром белых армий Деникина описан во многих книгах, и тот, кто дал бы себе труд изучить наиболее правдивые из них, был бы поражен: как бесцветно и бездарно все в действиях и самого Деникина, и его генералов; будто эти люди, весьма, кстати, образованные в военном отношении и опытные, ничего не понимали в происходящем.

Когда Врангель писал свои мемуары, немало таких книг уже вышло в свет в Советской России, и надо по справедливости отметить, со многим в них барон был согласен. К самой резкой критике действий Деникина и его ближайшего окружения Врангель был склонен и в тот апрельский день, когда завтракал и беседовал с де Робеком на «Аяксе». И хотите верьте, хотите нет, но ему, Врангелю, показалось, что чудо возможно, оно должно и наверняка совершится, если не повторить ошибок Деникина. А он, Врангель, их не повторит. Нет, он все учтет!

Скажите, – спрашивал де Робек, – чем объяснить, что почти три четверти офицеров русского Генерального штаба состоит на службе у большевиков?

– Это не так, – возразил Врангель, все думая о своем.

– Ну, две трети. Я читал в нашей прессе. Так или иначе, а много. И знаете, почему? Далеко не все хотят возврата к старой вашей империи, а Деникин к этому вел. Военная диктатура, восстановление самодержавия – нет, это уже не годится. Вам, генерал, предстоит показать себя перед всей Европой сторонником демократических начал государственного устройства в России. Весь вопрос в программе – с чем вы пойдете?

К чести де Робека надо заметить, что немало полезных советов надавал он гостю за время встречи. Советы были дельными и показывали, что де Робек кое-что смыслит в политике, хорошо знаком с положением в России и, что было уж вовсе вне сомнений, он отлично разбирался в умонастроении и психологии своего русского собеседника.

Он говорил Врангелю не открыто, конечно, но по смыслу намеки были более чем понятны: хоть обмани, но дай людям верить в то, что ты возврата к старому не хочешь и программа твоя – самая лучшая.

– Вот, кстати, в России, насколько мне известно, вопрос о земле издавна самый больной. Пообещайте крестьянам не отбирать у них землю, не восстанавливать старые помещичьи порядки, как это делал господин Деникин. И вообще, даже не заикайтесь о монархии. Не дразни гусей, говорят.

– С этим я согласен, – с готовностью кивал Врангель. – В отличие от моего предшественника… – Он запнулся, поняв, что проговорился, что нескромно уже считать себя главнокомандующим, а Деникина, еще продолжающего занимать свой пост, называть предшественником. Но де Робек сделал вид, будто не заметил этой оговорки.

– Я вас слушаю, барон.

Видимо, барон был немного суеверен и не захотел выкладывать прежде времени свою программу; вот когда он станет законным преемником Деникина и получит всю верховную военную и гражданскую власть в свои руки, тогда он и раскроет свои карты. Тактичный де Робек не стал настаивать и только сказал:

– Рад, что мы с вами сошлись во взглядах. Мне остается лишь от души пожелать вам успеха.

По словам Врангеля, де Робек сказал ему напоследок:

– Если вам угодно будет отправиться в Крым, я готов предоставить в ваше распоряжение судно. Я знаю положение в Крыму и не сомневаюсь, что тот совет, который решил собрать генерал Деникин для указаний ему преемника, остановит свой выбор на вас…

Вот так и было сказано: «Не сомневаюсь». И совершенно ясен был смысл: «Возглавить всю борьбу против революционной России придется вам».

Де Робек еще добавил:

– Оружие вы получите от нас и от Франции, да и от Америки тоже. Вот хлеб вы добудете сами. Он зреет на плодородных землях Северной Таврии, и до него стоит только протянуть руку из Крыма. Торопитесь! Пшеницы там, по моим сведениям, будет много.

Пшеница, пшеница. Всем она нужна, всем она по вкусу, богатейшая таврическая пшеница.

– Надеюсь побывать и в вашей Таврии, – сказал де Робек.

Неугомонный! Везде ему хочется побывать. Влюблен человек в Россию! Влюблен и хочет ей всячески помочь. Ну что ж. Пришлось Врангелю дать кое-какие обещания. Де Робека они вполне удовлетворили, и он потер руки, как бы заранее предвкушая удовольствие.

Все. Дело сделано. Сговорились. Оба встали.

Итак, им предстоит искать лотосы в малодоступных озерах Сибири. Бродить с рюкзаками за спиной по предгорьям Сихотэ-Алиня. Ну, и, разумеется, быть де Робеку гостем барона в Крыму, где уж непременно отведает каравай из таврической пшеницы.

Вот об этом, выходит, и договорились.

Уже провожая гостя и стоя с ним на палубе, де Робек вдруг ехидно спросил:

– Вы истории не боитесь, генерал?

Врангель озадаченно приподнял плечи.

– Я вас не понял.

– Я спросил, боитесь ли вы истории?

– Я? Почему мне ее бояться?

– Очень хорошо, – сказал весело де Робек. – Не следует ее бояться. Пусть она убоится вас! Человек сильной воли, диктатор, властитель, кто бы ни был, должен подчинять себе и внушать к себе уважение не только в массах, но и сделать так, чтоб сама история его боялась и перед ним трепетала. Это вернее всего обеспечивает успех, что бы там ни говорили в наших демократических странах.

Из всех советов де Робека (а он тут только выполнял волю своих хозяев – главарей мощной Антанты) последний совет верховного комиссара больше всего пришелся по душе барону.

«Насчет монархии и земли еще посмотрим, – думал он, спускаясь на берег с «Аякса». – В одном, конечно, этот хитрый де Робек прав: чудо может совершить только твердая рука. И я буду тверд. О, я буду железно тверд!»

Дальше увидим, каким показал себя барон на деле, а пока скажем лишь, что на другой день он уже отбывал на английском броненосце «Император Индии» в Крым.

«Мощно рассекая волны, уносил меня корабль к родным берегам, – вспоминал Врангель. – Там готовился эпилог русской трагедии».

Таковы подробности воцарения Врангеля в Крыму. Может, мы и увлеклись ими, но зато яснее будет все дальнейшее.

Кстати, история поездки наших героев в Питер тоже окажется как-то связанной со всем этим. Но дело не только в их поездке и приключениях, какие были у них в пути. В мире нашем все очень тесно переплелось – и судьбы стран, и судьбы отдельных людей, даже самых, казалось бы, незаметных. Где-то кто-то вызвал Врангеля на «Аякс» и дал ему крейсер для поездки в Крым, где он и стал главнокомандующим вооруженных сил и верховным правителем юга России, а в жизни многих людей и даже всей России скоро все пошло не так, как до сих пор.

Отозвалось и в Москве, где на прибытие Врангеля в Крым и его вступление в роль новоявленного спасителя России сразу обратили внимание. В «Правде» и «Известиях», главных больших газетах Москвы, появились броские заголовки: «Неугомонный не дремлет враг! Революционный держите шаг!» Но все силы пока отдавались отпору нашествия со стороны милитаристской Польши.

На полях Украины и Белоруссии кипели весь май жаркие бои. Польская армия Пилсудского уже выдыхалась и пятилась назад.

То, что Орлик и Катя видели в пути и о чем успели сделать запись в дневнике, действительно было: с Южного фронта сняли немало частей и перебросили туда, где шли бои с польскими войсками. Ушла туда и одна из лучших конных дивизий – Червонная дивизия Примакова, и ничего другого не оставалось делать.

В газетных сводках о положении на фронтах Крымский фронт шел последним. «Поиски разведчиков…», «Перестрелка в районе Сиваша» – об этом, если помните, тоже была запись в дневнике Кати и Орлика. Такого рода сообщения означают затишье. Но было известно: Врангель, устроивший свою резиденцию в Севастополе, не дремлет. Идет переформирование белых полков, создаются и хорошо вооружаются новые кавалерийские и пехотные части. Все на самом деле соответствовало заголовкам московских газет: «Неугомонный не дремлет враг».

Сказать по совести, Орлик и Катя газет в ту пору не читали. Но тем не менее знали все. Мы беремся утверждать, что они и без газет выдержали бы любой экзамен по текущему моменту и международному положению. Они отлично знали, что такое «Антанта», кто есть Ллойд-Джордж и кто есть Клемансо; знали, отчего и почему эти правители самых мощных западноевропейских держав поддерживают российскую контрреволюцию в ее отчаянной борьбе с Советской Республикой; знали, к чему стремится новая власть в Кремле, и были готовы ради светлых дней грядущего смело идти в бой за это, как поется в песне.

В ту пору, о которой мы рассказываем, – впрочем, возьмем несколько более раннюю пору, первые весенние месяцы 1920 года, – Москва и вся республика, несмотря ни на что, жили надеждами на мирное строительство, и, собственно, уже принимались меры к тому, чтобы и в городе и в деревне начался переход к хозяйственному возрождению страны. И боже мой, как радовались уже люди, истосковавшиеся по мирной жизни! Хватит воевать, кровь проливать, хватит! К труду! К станку! К сохе и плугу! Оживить заводы, шахты, домны, ткацкие фабрики.

Знаете, сколько было в России паровозов до начала гражданской войны? Тридцать шесть тысяч. А сейчас их едва оставалось две-три тысячи. Да и те были заняты главным образом на фронте и перевозками для фронта.

Итак, надеялись на мирный труд, и, хотя в конце апреля на Советскую Республику ринулись польские легионы Пилсудского, за надежду еще держались, и, видите, даже затевали устроить для голодных детишек Питера детские колонии в бывших помещичьих имениях юга Украины. Как мы знаем, ради этого Катя вместе с Орликом и пустились в дальний путь.

Но Республику Советов ждал новый удар. И именно оттуда – с юга. Однако не будем забегать вперед. Скажем только, произойдет то, чего как раз опасались, но никто не думал, что все может разразиться так быстро и катастрофично.