Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава одиннадцатая,
в которой в эту фантастическую историю о путешествии начинает примешиваться драматический момент.
Все уехали, покинув виллу. Господин Керабан – чтобы совершить путешествие, ван Миттен – сопровождать своего друга, Ахмет – следовать за дядей, Низиб и Бруно – потому, что они не могли поступить иначе. Дом опустел, если не считать пяти или шести слуг, занимавшихся своими обязанностями. Сам банкир Селим уехал в Одессу, чтобы вручить путешественникам рубли в обмен на их турецкие пиастры.
Две молодые девушки, Амазия и Неджеб, остались на вилле почти одни.
Мальтийский капитан хорошо знал это. Все перипетии [152]152
Перипетии – здесь: осложнения, обстоятельства.
[Закрыть]предшествовавшей сцены прощания наблюдались им с интересом, который легко понять. Отложит ли господин Керабан свадьбу Амазии и Ахмета до своего возвращения? Он отложил ее – вот первая счастливая карта в игре капитана. Согласится ли Ахмет сопровождать своего дядю? Согласился – вторая счастливая карта!
Наконец, и третья – самая главная: Амазия и Неджеб остались теперь в одиночестве на вилле или, по крайней мере, в галерее, выходившей прямо на море. Тартана находилась в полукабельтове. Шлюпка ждала у подножия лестницы. Матросы повиновались по первому знаку. Теперь все зависело от его желания.
Было очень соблазнительно применить силу, чтобы завладеть Амазией. Но, – осторожность прежде всего! Не полагаясь на волю случая и решив к тому же не оставлять никаких следов похищения, Ярхуд принялся размышлять.
Был самый разгар дня. Если он попытается действовать силой, то Амазия позовет на помощь. К этому присоединит свои крики Неджеб. Они могут быть услышаны слугами. А те увидят, как «Гидара» торопится покинуть Одесский залив. И это наведет на след… Нет! Лучше, пожалуй, дождаться ночи. Важно, чтобы отсутствовал Ахмет. А его не будет!
Поэтому мальтиец остался сидеть в отдалении, на корме своей шлюпки, которую частично скрывала балюстрада [153]153
Балюстрада – ограждение балконов, лестницы и т. п., состоящее из ряда столбиков (балясин); перила.
[Закрыть], и продолжал следить за обеими девушками, не подозревавшими о присутствии этой опасной личности.
А вообще-то, если бы, как условились, Амазия и Неджеб прибыли на борт тартаны закупить ткани, там было бы видно – уместно ли действовать сразу или все-таки дожидаться ночи. К такому выводу пришел наконец Ярхуд.
После отъезда Ахмета Амазия, сраженная этим неожиданным событием, молчаливо и задумчиво смотрела на далекий горизонт, уходивший в сторону севера. Там вырисовывалось побережье. По нему должны были упорно следовать путешественники; там была дорога, на которой задержки и, возможно, опасности подвергали испытанию господина Керабана и всех, кого он увлек за собой, вопреки их воле. Если бы свадьба уже состоялась, то она не поколебалась бы сопровождать Ахмета! Дядя не захотел бы противодействовать. Нет! Ей казалось, что, став племянницей Керабана, она обрела бы влияние на него. Уж тогда-то ей удалось бы остановить дядю на том опасном пути, по которому его увлекало упрямство. А теперь, оставшись в одиночестве, невеста должна ждать много недель… Только после этого они встретятся с Ахметом на вилле в Скутари, где совершится их бракосочетание.
Но если Амазия грустила, то Неджеб была в ярости от этого упрямца – причины всех разочарований. О, если бы речь шла о ее собственном браке, молодая цыганка не позволила бы вот так похитить своего жениха! Она смогла бы противостоять самодуру! Нет! Все было бы по-другому.
Неджеб подошла к Амазии. Взяла ее за руку, подвела к дивану, заставила сесть и, подхватив подушку, устроилась у ног госпожи.
– Милая хозяйка, – начала она, – на вашем месте вместо того, чтобы сокрушаться о господине Ахмете, я обрушила бы проклятья на голову господина Керабана.
– Какой смысл? – спросила Амазия.
– По-моему, это было бы не так грустно, – сказала Неджеб. – Если хотите, мы обрушим на него целую гору проклятий! Он их заслуживает, и уверяю вас, что я примерно его накажу!
– Нет, Неджеб, – остановила служанку Амазия. – Поговорим лучше об Ахмете. Я должна думать только о женихе. Лишь о нем!
– Ну что ж, поговорим, дорогая хозяйка, – согласилась Неджеб. – Это действительно самый очаровательный жених, о каком может мечтать девушка. Но дядя его! Этот деспот [154]154
Деспот – здесь: самовластный человек, принуждающий других подчиняться его воле.
[Закрыть], эгоист мог сказать только одно слово, но не сказал! Ему надо было уделить нам только несколько дней, а он отказался! Поистине такой господин заслуживает…
– Давай говорить об Ахмете.
– Да, милая хозяйка! Как он вас любит! Какой счастливой вы с ним будете! О, Ахмет был бы совершенством, если бы не подобный дядя! Из чего он только сделан? Знаете, Керабан хорошо поступил, что не взял себе жену. Одну или нескольких. Своим упрямством он взбунтовал бы всех, вплоть до рабов своего гарема!
– Опять ты о нем говоришь, Неджеб? – упрекнула Амазия, мысли которой шли совсем по другому пути.
– Нет, нет!.. Я буду говорить о господине Ахмете! Как и вы, думаю только о вашем женихе. Но знаете, я на его месте не сдалась бы, настаивала… Раньше мне казалось, что он более энергичен.
– Кто сказал тебе, Неджеб, что Ахмету было легче уступить настояниям дяди, чем воспротивиться им? Если выбирать из двух зол, то все же лучше ему участвовать в поездке. По крайней мере, он сможет ускорить ее и предупредить возможные опасности, с которыми господин Керабан рискует столкнуться из-за своего обычного упрямства. Уехав, Ахмет подтвердил свою смелость и дал мне новое доказательство своей любви!
– Вы, наверное, правы, дорогая хозяйка! – ответила Неджеб, с трудом усмиряя свою бунтующую цыганскую кровь. – Да, господин Ахмет, уезжая, показал себя энергичным человеком… Но было бы еще более достойным – помешать своему дяде уехать!
– А это разве возможно, Неджеб? – спросила Амазия. – Я тебя спрашиваю, было ли это возможно?
– Да! Нет! Может быть! – ответила Неджеб. – Нет такого железного стержня, который нельзя было бы согнуть… или сломать, если нужно. Ох уж этот дядя Керабан! Именно за него надо браться. И если произойдет какое-нибудь несчастье, то он один будет виноват во всем. Чтобы не платить десять пара, этот господин причиняет несчастье господину Ахмету, вам и, следовательно, мне. Я хотела бы… Да, хотела, чтобы Черное море вышло из берегов и разлилось до края мира… А мы посмотрели бы, будет ли он и тогда упрямиться, желая совершить свою поездку.
– Он совершил бы ее, – ответила Амазия тоном глубокой убежденности. – Но давай говорить об Ахмете, Неджеб, и только о нем!
В этот момент Ярхуд, покинув свою шлюпку, незаметно подходил к обеим девушкам. При шуме его шагов они обернулись. Появление капитана вызвало у них удивление, смешанное с легким испугом.
Неджеб первой пришла в себя.
– Вы, капитан? – спросила она. – Что вы здесь делаете? Что вы хотите?
– Я ничего не хочу, – ответил Ярхуд, делая вид, что удивлен таким приемом. – Разве что предоставить себя в ваше распоряжение, чтобы…
– Чтобы? – повторила Неджеб.
– Чтобы отвезти вас на борт тартаны, – ответил капитан. – Разве вы не решили осмотреть ее груз и выбрать то, что вам подошло бы?
– Верно, дорогая хозяйка, – воскликнула Неджеб. – Мы обещали капитану…
– Мы обещали, когда Ахмет был еще здесь, – заметила Амазия. – Теперь он уехал, и нам не подобает посещать судно без него.
Капитан нахмурился, но через минуту сказал самым спокойным голосом:
– «Гидара» не может долго задерживаться в Одесском заливе, и, возможно, я приду завтра или, самое позднее, послезавтра. Если невеста господина Ахмета все же хочет приобрести некоторые ткани, образцы которых ей, кажется, понравились, то нужно будет воспользоваться этой возможностью. Моя шлюпка вон там, и в считанные минуты мы сможем оказаться на борту.
– Мы благодарим вас, капитан, – холодно ответила Амазия, – у меня мало желания заниматься подобными прихотями в отсутствие Ахмета. Он должен был сопровождать нас на «Гидару», помочь своими советами… Но его нет, а без него я не могу и не хочу ничего делать.
– Сожалею, – ответил Ярхуд, – тем более что не сомневаюсь: вернувшись, господин Ахмет был бы приятно удивлен, если бы вы сделали эти покупки.
– Возможно, капитан, – ответила Неджеб, – но сейчас, я думаю, вам лучше не настаивать на этом.
– Хорошо, – откланялся Ярхуд, – Однако хочу надеяться, что, если через несколько недель случай приведет «Гидару» в Одессу, вы не забудете, что обещали посетить ее.
– Мы не забудем, капитан, – ответила Амазия, давая понять мальтийцу, что ему пора удалиться.
Ярхуд попрощался с обеими девушками и сделал несколько шагов к террасе. Затем, остановившись, как если бы ему неожиданно пришла некая идея, вернулся к Амазии как раз в тот момент, когда она собиралась покинуть галерею.
– Еще одно слово, – сказал он, – или, вернее, предложение, которое не может не понравиться невесте господина Ахмета.
– О чем идет речь? – спросила Амазия, уже испытывавшая некоторое раздражение от того упрямства, с каким мальтийский капитан навязывал ей на вилле свое общество.
– Случайно я стал свидетелем той сцены, которая предшествовала отъезду господина Ахмета.
– Случайно? – переспросила Амазия, становясь подозрительной в силу некоего предчувствия.
– Только случайно! – приложил руку к груди Ярхуд. – Я был там, в моей шлюпке, продолжавшей ожидать вас…
– Какое предложение вы хотите нам сделать, капитан? – резко прервала его объяснения девушка.
– Очень естественное предложение, – ответил Ярхуд. – Я видел, насколько дочь банкира Селима была огорчена этим неожиданным отъездом, и думаю, что ей было бы приятно еще раз увидеть господина Ахмета?
– Увидеть еще раз! Что вы хотите сказать? – заволновалась Амазия.
– Я хочу сказать, – продолжал Ярхуд, – что через час экипаж господина Керабана неизбежно проедет рядом с оконечностью небольшого мыса, который вы там видите.
Амазия подошла и посмотрела на легкий изгиб берега в месте, на которое указывал капитан.
– Там? Там? – спрашивала она.
– Да.
– Дорогая хозяйка, – воскликнула Неджеб, – вот если бы мы могли добраться до этой оконечности!
– Нет ничего легче, – заметил Ярхуд. – Благодаря попутному ветру «Гидара» за полчаса может достичь этого мыса. Если хотите взойти на борт, то мы сразу же снимемся с якоря.
– Да! Да! – воскликнула Неджеб, которая видела в этой прогулке но морю лишь возможность для Амазии увидеть еще раз своего жениха.
Но Амазия стала размышлять. Видя это колебание, капитан не смог удержаться от движения, которое не укрылось от Амазии. Ей пришла в голову мысль, что выражение физиономии Ярхуда не говорит в его пользу, и она снова стала недоверчивой.
Покинув балюстраду, на которой она стояла, облокотившись на локоть, чтобы лучше видеть линию берега, Амазия вернулась на галерею вместе с Неджеб, руку которой держала в своей.
– Жду ваших приказаний, – сказал капитан.
– Приказаний не будет, – ответила Амазия. – Думаю, я доставлю своему жениху больше огорчения, чем радости, если увижу его в столь печальных обстоятельствах.
Ярхуд, понимая, что ничто не заставит девушку переменить решение, молча удалился.
Через миг лодка с мальтийским капитаном и его людьми уже отчаливала. Затем она пристала к тартане, пришвартовавшись к ее левому борту, развернутому в сторону открытого моря.
Обе девушки оставались на галерее в одиночестве еще в течение часа. Амазия снова вернулась к балюстраде, упрямо продолжая смотреть на ту точку побережья, которую показывал Ярхуд и где должна была проехать карета господина Керабана.
Неджеб тоже всматривалась в этот изгиб берега, протянувшийся примерно на лье к северу. Через час молодая цыганка воскликнула:
– О, дорогая хозяйка, посмотрите, посмотрите! Видите карету, которая следует по дороге там, на вершине скалы?
– Да, да! – оживилась Амазия. – Это они! Это он, он!
– Господин Ахмет не может вас видеть…
– Не важно! Я чувствую, что его взгляд устремлен сюда.
– Не сомневайтесь, дорогая хозяйка! – защебетала Неджеб. – Господин Ахмет зорок, как орел, и сможет разглядеть среди деревьев виллу в глубине бухты и, возможно, нас…
– До свидания, мой Ахмет! До свидания! – сказала в последний раз девушка, как будто ее голос мог достичь жениха.
После того, как почтовая карета исчезла за поворотом дороги на дальнем склоне скалы, Амазия и Неджеб покинули галерею.
На палубе тартаны Ярхуд видел, как они удалились в глубину дома, и приказал вахтенному следить, когда они снова появятся, возможно, ближе к ночи. Вот тогда-то и придется применить силу, коль скоро не удалась хитрость!
Разумеется, после отъезда Ахмета и при том удачном обстоятельстве, что свадьба состоится не раньше, чем через шесть недель, с похищением молодой девушки можно было особенно не спешить. Но как не считаться с нетерпением господина Саффара, который вот-вот вернется в Трапезунд?! Кроме того, из-за трудностей плавания в Черном море их парусное судно рискует и опоздать дней на пятнадцать – двадцать. Следовательно, требовалось отплыть как можно раньше, если Ярхуд хотел прибыть ко времени, назначенному интендантом Скарпантом. Ярхуд, безусловно, был мерзавцем, но при этом пунктуальным. Отсюда и его планы действовать, не теряя ни мгновения.
Сложившиеся обстоятельства чрезвычайно ему благоприятствовали. К вечеру, еще до возвращения ее отца из банка, Амазия снова вошла в галерею. На этот раз она была одна. Не дожидаясь наступления ночи, девушка пожелала еще раз посмотреть на далекую панораму скал, закрывавших горизонт с севера. Именно туда стремилось ее сердце. Девушка снова подошла к балюстраде и облокотилась на нее. Некоторое время она оставалась задумчивой и взгляд ее блуждал где-то очень далеко. Поэтому, погруженная в свои мысли, Амазия не заметила лодки, которая отделилась от «Гидары», уже едва видимой в сгущающихся сумерках. Не видела, как эта лодка бесшумно приблизилась, проплыла, огибая лестницу террасы, и остановилась у первых ступенек, омываемых водами бухты.
Ярхуд в сопровождении трех матросов проскользнул ползком по ступеням.
Молодая девушка, погруженная в свои мысли, по-прежнему ничего не замечала.
Внезапно Ярхуд прыгнул на нее и схватил с такой силой и так ловко, что сопротивляться не было никакой возможности.
– Ко мне! Ко мне! – смогла все же крикнуть бедная девушка.
Ее крики были сразу же заглушены, но их успела услышать Неджеб, искавшая хозяйку. Едва молодая цыганка появилась в галерее, как двое из матросов бросились на нее. Она не смогла ни шевельнуться, ни даже вскрикнуть.
– На борт! – скомандовал Ярхуд.
Обе девушки оказались в лодке, немедленно отчалившей по направлению к тартане.
«Гидара», якорь и парус которой были подняты, в мгновение ока приготовилась к отплытию со своими пленницами. Амазию и Неджеб поместили в кормовой каюте так, что они не могли ни видеть что-либо, ни кричать.
Вскоре тартана уже шла при попутном ветре, накренившись под большим парусом…
Но сколь ни быстро было совершено насилие, оно все же привлекло внимание нескольких слуг, работавших в садах. Один из них услышал крик Амазии и тотчас же поднял тревогу.
В это время банкир Селим возвращался домой. Ему сообщили о происшедшем. Крайне взволнованный, он бросился искать дочь. Но та исчезла. Видя, как тартана продвигается, чтобы обогнуть южную оконечность маленькой бухточки, Селим понял все и побежал сквозь сады по побережью – он знал, где, совсем близко, должна была пройти «Гидара», чтобы избежать скал.
– Негодяи! – кричал он. – Похищают мою дочь! Моя дочь! Амазия! Остановите их! Остановите!
Выстрел с палубы «Гидары» был единственным ответом на его призыв.
Раненный пулей в плечо, Селим упал. Через несколько мгновений тартана, уносимая свежим вечерним бризом, исчезла в открытом море.
Глава двенадцатая,
в которой ван Миттен рассказывает историю о тюльпанах, которая, возможно, заинтересует читателя.
Запряженная свежими лошадьми почтовая карета покинула Одессу около часа после полудня. Господин Керабан занимал левый угол кабины, ван Миттен – правый, Ахмет поместился посередине. Бруно и Низиб устроились в кабриолете, где большую часть времени они посвящали сну.
Веселое солнце оживляло сельский пейзаж, а вода моря темной голубизной контрастировала с сероватой поверхностью скал побережья.
В кабине царила такая же тишина, как и в кабриолете, но если наверху дремали, то внизу размышляли.
Господин Керабан с наслаждением погружался в свои мечтания и думал только о той шутке, которую он собирался сыграть с оттоманскими властями.
Ван Миттен раздумывал о непредвиденном путешествии и все время спрашивал себя, почему он, гражданин батавских провинций, оказался заброшенным на прибрежные черноморские дороги, когда мог спокойно остаться в предместье Пера в Константинополе.
Ахмет, как известно, добровольно принял участие в этой поездке. Он твердо решил не жалеть кошелька своего дяди во всех случаях, когда при помощи денег можно будет избежать задержки или препятствия. При этом ехать возможно более коротким путем и – быстрее, быстрее!
Молодой человек перебирал в уме все эти возможности. И тут, огибая маленький мыс, он заметил в глубине бухты виллу банкира Селима. Его взгляд задержался на ней, вероятно, в тот момент, когда глаза Амазии были устремлены на него и, возможно, их взгляды пересеклись.
Затем, решив затронуть одну из деликатнейших проблем, Ахмет обратился к своему дяде с вопросом, достаточно ли тщательно тот наметил все детали маршрута.
– Да, племянник, – ответил Керабан. – Мы все время будем следовать по дороге, огибающей побережье.
– И сейчас мы направляемся…
– В Коблево, в дюжине лье от Одессы. Я рассчитываю прибыть туда сегодня вечером.
– А побывав в Коблево? – продолжал спрашивать Ахмет.
– Мы будем ехать всю ночь, племянник, чтобы прибыть в Николаев [155]155
Николаев – город, морской порт на Днепро-Бугском лимане (заливе, образованном при затоплении морем долин равнинных рек) Черного моря.
[Закрыть]завтра к полудню.
– Отлично, дядя Керабан! Ехать нужно быстро. Но после Николаева не хотите ли вы всего за несколько дней добраться до кавказских уездов?
– Но как?
– Воспользовавшись железными дорогами юга России, которые через Александровск [156]156
Александровск (ныне – Запорожье) – город тогдашней Екатеринославской губернии, на Днепре.
[Закрыть]и Ростов позволят нам пройти добрую треть нашего пути.
– Железные дороги? – воскликнул Керабан.
В этот момент ван Миттен слегка толкнул локтем своего молодого спутника.
– Бесполезно, – сказал он ему вполголоса. – Бессмысленное обсуждение. Отвращение к железным дорогам…
Ахмет знал, разумеется, каковы были мысли его дяди об этих средствах передвижения, слишком современных для верного сторонника старотурецкой партии. Но ему казалось, что в этих обстоятельствах господин Керабан мог бы, в конце концов, хотя бы раз пожертвовать своими драгоценными предубеждениями.
Уступить, хоть на миг, в одном каком-либо вопросе? Но тогда Керабан не был бы больше самим собой.
– Ты говоришь о железной дороге, я полагаю? – спросил он.
– Конечно, дядя.
– И хочешь, чтобы я, Керабан, согласился сделать то, что никогда еще не позволял себе?
– Мне кажется, что…
– Тебе хочется, чтобы я, Керабан, глупейшим образом разрешил тащить себя паровой машине?
– Когда вы попытаетесь…
– Ахмет, ты не подумал о том, что имеешь дерзость предлагать мне!
– Но, дядя…
– Я говорю, что ты не подумал, коль скоро позволяешь себе подобное предложение!
– Уверяю вас, дядя, что в этих вагонах…
– Вагонах? – ухмыльнулся Керабан, повторяя это иностранное слово с интонацией, которую невозможно передать.
– Да… эти вагоны, которые скользят по рельсам…
– Рельсам? – поспешно спросил Керабан. – Что это за ужасные слова? И на каком языке мы разговариваем, сударь?
– На языке современных путешественников.
– Скажи-ка, племянник, – ответил упрямый герой, начиная уже раздражаться, – разве у меня вид современного путешественника, который согласился бы подняться в вагон и дать тянуть себя машине? И что за необходимость скользить по рельсам, если я могу катиться по дороге?
– Но когда торопятся, дядя…
– Ахмет, посмотри мне в лицо и запомни: если не будет больше карет, я поеду на телеге; не отыщется телеги – сяду на лошадь; не достану лошади – поеду на осле, исчезнут все ослы – пойду пешком; не смогу идти – поползу на коленях; лишусь колен…
– Друг Керабан, остановитесь Бога ради! – воскликнул ван Миттен.
– …поползу на животе! – выкрикнул возбужденный господин Керабан. – Да! На животе!
И, схватив Ахмета за руку, он продолжил:
– Слышал ли ты когда-нибудь, что Мухаммад ехал в Мекку [157]157
Мекка – в Саудовской Аравии, родина основателя ислама Мухаммада. С VII века – священный город мусульман и место их паломничества. Впервые упоминается во II веке, в современном виде относится к XVI–XVII векам.
[Закрыть]по железной дороге?
Ясно, что на последний аргумент возражать было нечего. Ахмет мог сказать, что если бы во времена Мухаммада были железные дороги, то он ими пользовался бы. Но промолчал, в то время как господин Керабан продолжал брюзжать в своем углу, с удовольствием искажая все известные ему слова из железнодорожного жаргона [158]158
Жаргон – речь какой-либо социальной группы, ответвление от общенародного языка с наличием специфических слов и выражений, в основном профессиональных.
[Закрыть].
Хотя карета и не могла соревноваться в скорости с экспрессом, но шла она легко. Упряжка несла ее галопом по довольно хорошей дороге, и жаловаться было не на что. Лошадей на подстанциях было достаточно. Ахмет, с согласия дяди занимавшийся всеми расходами, платил чаевые ямщикам с царской щедростью. Кредитные билеты буквально вылетали из его кармана.
Таким вот образом двигаясь вдоль побережья, карета в тот же день проехала через местечки Шумирка и Александровка [159]159
Современные Новая Дофиновка и Южное.
[Закрыть]. Вечером прибыли в Коблево. Оттуда – всю ночь продвигались в глубь провинции, с целью пересечь Буг у Николаева. Путешественники легко добрались до этого города к полудню 28 августа.
Около трех часов карета простояла перед довольно сносной гостиницей. Путешественники подкрепились неплохим обедом, большая часть которого досталась Бруно. Ахмет воспользовался задержкой и написал банкиру Селиму, что поездка проходит в приемлемых условиях. Не забыл он конечно же при этом и добавить нежные слова для Амазии. Что же до господина Керабана, то все время стоянки было им употреблено для поглощения душистого мока и вдыхания ароматов наргиле. Наконец, ван Миттен и Бруно, считавшие, что это странное путешествие должно хотя бы пополнить копилку их дорожных впечатлений, хотели было немного осмотреться в Николаеве. Замечу, кстати, что процветание этого города возрастает за счет его соперника Херсона до такой степени, что его претензия – в будущем дать свое имя в качестве названия всей губернии [160]160
Херсонская губерния – одна из южных новороссийских губерний на Черном море, простиралась от Кременчуга до Одессы и от Тирасполя до Кривого Рога.
[Закрыть]– не кажется пустой похвальбой. Но для знакомства с Николаевом лишнего времени у голландцев так и не оказалось.
Ахмет первым дал сигнал к отъезду. Ван Миттен был далек от того, чтобы его удерживать. Господин Керабан выдохнул последние клубы табачного дыма, ямщик сел в седло, и карета покатила по дороге, спускающейся к Херсону.
Путешественникам предстояло проделать семнадцать лье по малоплодородной территории. Кругом виднелись тутовые деревья, тополя, ивы. Ближе к Днепру, текущему на протяжении около четырехсот лье [161]161
Автор уменьшил протяженность реки; фактическая длина Днепра составляет 2280 км.
[Закрыть]и оканчивающемуся у Херсона, раскинулись обширные равнины, покрытые камышом и васильками. Но «васильки» улетали, взмахнув крыльями, едва грохочущая карета подъезжала к ним поближе. Это были голубые сойки. Их весьма неприятный писк не компенсировался даже чудесным переливом оперения.
Двадцать девятого августа на рассвете господин Керабан и его спутники после ночи, прошедшей без происшествий, прибыли в Херсон, столицу губернии, основанную Потемкиным. Путешественники могли только порадоваться существованию этого детища фаворита Екатерины II. Они нашли там хорошую гостиницу, в которой задержались на несколько часов, и магазины, достаточно обеспеченные провизией, чтобы пополнить запас в карете. Этим занялся Бруно, значительно более расторопный, чем Низиб, и прекрасно справился со своей задачей.
Через несколько часов путешественники сменили лошадей в довольно большом селе Алешки и направились к Перекопскому перешейку, соединяющему Крым с южным побережьем России.
Надо ли говорить, что, находясь в Алешках [162]162
Алешки – в советское время переименованы в Цюрупинск.
[Закрыть], Ахмет не позабыл послать оттуда очередное письмо в Одессу. Когда спутники уже заняли место в карете и упряжка мчалась во весь опор по дороге на Перекоп, господин Керабан спросил племянника, не забыл ли он послать его и свои наилучшие пожелания банкиру Селиму.
– Безусловно, не забыл, дядя, – ответил Ахмет. – И даже прибавил, что мы делаем все возможное, чтобы добраться до Скутари как можно раньше.
– Ты хорошо сделал, племянник. Нужно давать знать о себе с каждого почтового отделения, где бы оно нам ни встретилось.
– К несчастью, мы никогда не знаем заранее места очередной стоянки, – заметил Ахмет, – поэтому все наши письма останутся без ответа.
– Действительно, – подтвердил ван Миттен.
– Да, кстати, – обратился Керабан к своему роттердамскому другу, – мне кажется, вы не слишком спешите послать весточку госпоже ван Миттен. Что подумает эта превосходная жена о вашей небрежности?
– Госпожа ван Миттен? – переспросил голландец в некотором замешательстве.
– Да!
– Госпожа ван Миттен, безусловно, порядочная женщина. В этом смысле мне не в чем упрекнуть свою жену. Но как подруга жизни… Да, но, друг Керабан, почему мы говорим о госпоже ван Миттен?
– Э… Да потому, что, насколько я помню, это очень милый человек.
– Да? – произнес ван Миттен, как если бы ему сообщили нечто совершенно новое для него.
– Помнишь, Ахмет, как я отзывался о ней в самых лучших выражениях, когда вернулся из Роттердама?
– Помню, дядя.
– И во время моей поездки я был очарован ее приемом.
– Да? – повторил ван Миттен.
– Но, – продолжил Керабан, – должен признать, что иногда у нее бывают странные идеи, капризы, причуды. Но это вообще свойственно слабому полу. Даже если нельзя уступать женщинам, то не стоит и упрекать их. Именно так я всегда и поступал.
– И вы действовали вполне разумно, – поддержал друга ван Миттен.
– Она все так же страстно любит тюльпаны, как, впрочем, и полагается истинной голландке? [163]163
Разведение и выращивание тюльпанов составляет в Голландии и национальное увлечение, и предмет гордости, и основательную статью доходов государства и населения.
[Закрыть]– спросил Керабан.
– Страстно.
– Ну, ван Миттен, давайте говорить откровенно. Я чувствую в вас какой-то холодок по отношению к жене.
– «Холодок» – было бы еще слишком теплым выражением того, что я к ней испытываю.
– Что вы говорите? – воскликнул Керабан.
– Я никогда не разговаривал с вами серьезно о госпоже ван Миттен. Но коль скоро речь зашла на эту тему и представляется удобный случай, то сделаю одно признание.
– Признание?
– Да, друг Керабан! Мы с госпожой ван Миттен разошлись.
– Разошлись! – воскликнул Керабан. – С обоюдного согласия?
– С обоюдного согласия.
– И навсегда?
– Навсегда.
– Расскажите-ка мне об этом, если, конечно, волнение…
– Волнение? – удивился голландец. – С чего бы мне волноваться?
– Тогда говорите, говорите, ван Миттен! – попросил Керабан. – Как турок я очень люблю всякие истории, а как холостяк особенно обожаю семейные.
– Хорошо, друг Керабан, – продолжал голландец тоном, каким он стал бы рассказывать о приключениях кого-то другого. – Вот уже несколько лет, как отношения между мной и госпожой ван Миттен стали непереносимыми. Бесконечные споры по любому поводу: когда встать, когда ложиться, что есть, что не есть, что пить, что не пить, о том, какой погода будет, и о том, какой была, о мебели, которую лучше поставить не здесь, а там, об огне, который надлежит зажечь в этой, а не в той комнате, об окне, которое нужно открыть, и о двери, которую нужно закрыть, о растениях, которые следует посадить в саду или, наоборот, выдернуть с корнем…
– Все шло чудесно! – вставил Керабан.
– Да, но положение становилось все хуже и хуже, потому что, по сути, у меня очень чувствительный и покорный нрав, и я во всем уступал, стараясь избегать ссор.
– Возможно, это было самым разумным, – вмешался Ахмет.
– Напротив, это было самым неразумным, – возразил Керабан, уже готовый спорить.
– Ничего не могу сказать по этому поводу, – сказал ван Миттен, – но как бы то ни было, а при нашем последнем споре я решил возражать… Да, я возражал как настоящий Керабан!
– Во имя Аллаха! Это невозможно! – воскликнул знавший себя дядя Ахмета.
– Даже больше, чем Керабан, – прибавил ван Миттен.
– Да сохранит меня Мухаммад! – возвысил голос Керабан. – Но претендовать на то, что вы более упрямы, чем я…
– Это совершенно невероятно! – подхватил Ахмет таким убежденным тоном, что он проник в самую глубь сердца его дяди.
– Сейчас сами увидите, – спокойно продолжал ван Миттен, – и…
– Мы ничего не увидим! – закричал Керабан.
– Дослушайте меня, пожалуйста, до конца. Этот спор возник между мной и госпожой ван Миттен по поводу цветов, тех самых прекрасных любительских тюльпанов «Genners», которые держатся так прямо на своих стеблях. Их насчитывается более ста разновидностей. Все тюльпаны этого сорта, которые имелись у меня, стоили не менее чем по тысяче флоринов [164]164
Флорин – так называют в ряде случаев голландские денежные знаки – гульдены.
[Закрыть]за луковицу.
– Восемь тысяч пиастров, – вздохнул Керабан, привыкший все пересчитывать на турецкие деньги.
– Да, приблизительно восемь тысяч пиастров, – подтвердил голландец. – И вот однажды госпоже ван Миттен приходит вдруг в голову вырвать «Валенсию», чтобы заменить ее на «Солнечный глаз»! Это переходило всякие пределы! Я воспротивился… Она упорствовала. Не успел я задержать жену, как она бросилась к «Валенсии»… Вырвала ее…
– Восемь тысяч пиастров! – воскликнул Керабан.
– Тогда, – продолжал ван Миттен, – я подбежал в свою очередь к ее «Солнечному глазу» и растоптал его.
– Уже шестнадцать тысяч пиастров! – расстроился Керабан.
– Затем она набросилась на вторую «Валенсию», – сказал ван Миттен.
– Двадцать четыре тысячи пиастров! – произнес Керабан таким тоном, как будто он читал в своей кассовой книге.
– Я ответил ей вторым «Солнечным глазом»…
– Тридцать две тысячи!
– Тут баталия разгорелась вовсю, – продолжал ван Миттен. – Госпожа ван Миттен уже не владела собой. Я получил по голове двумя великолепными и чрезвычайно дорогими луковицами…
– Сорок восемь тысяч пиастров!
– Она получила от меня тремя другими луковицами прямо в грудь.
– Семьдесят две тысячи!
– Это был настоящий дождь из тюльпановых луковиц, какого, наверное, никто еще никогда не видел! Схватка продолжалась полчаса! На это пошел весь сад, а затем и оранжерея! От моей коллекции не осталось ничего!
– И, наконец, сколько же это вам стоило? – спросил Керабан.
– Дороже, чем если бы мы обменивались только оскорблениями, как экономные герои Гомера [165]165
Гомер (время жизни неизвестно; по одной из правдоподобных версий – IX в. до н. э.) – древнегреческий легендарный поэт, автор поэм «Илиада» и «Одиссея», широко известных и ныне.
[Закрыть]. Что-то около двадцати пяти тысяч флоринов.
– Двести тысяч пиастров! [166]166
Около 50 000 франков. (Примеч. перев.)
[Закрыть]– выкрикнул подавленный Керабан.
– Да, но я показал себя.
– И не продешевили!
– После этого, – продолжал ван Миттен, – я уехал, отдав указания обратить в деньги мою часть имущества и поместить их в Константинопольский банк. Затем я сбежал из Роттердама с моим верным Бруно, решив не возвращаться домой до тех пор, пока госпожа ван Миттен не переселится в лучший мир…
– Или не перестанет нападать на тюльпаны, – поддержал голландца Ахмет.
– Ну, друг Керабан, – снова заговорил ван Миттен, – часто ли вы были столь упрямы, чтобы это стоило вам двести тысяч пиастров?
– Я? – вскинулся Керабан, слегка задетый этим замечанием своего друга.
– Ну, конечно же, – вставил Ахмет, – у моего дяди были подобные случаи, я знаю доподлинно, по крайней мере, об одном.
