Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Глава вторая,
в которой интендант [45]45
Интендант – здесь: торговый агент, представитель фирмы.
[Закрыть]Скарпант и капитан Ярхуд разговаривают о планах, которые полезно знать.
В то время, как ван Миттен и Бруно шли по набережной Топ-Хане, некий турок появился со стороны моста Валиде-Султане, соединяющего Галату через Золотой Рог со Старым Стамбулом, быстро обогнул угол мечети Махмуда и остановился на площади.
Было шесть часов. В четвертый раз за день муэдзины [46]46
Муэдзин – глашатай, призывающий с вершины минарета верующих к молитве. (Примеч. перев.)
[Закрыть]поднялись на балконы минаретов. Их голоса медленно плыли над городом, призывая правоверных к молитве и посылая в пространство священную формулу: «Ля иляха илля-ллах ва Мухаммадум расулю-ллах!» («Нет никакого божества, кроме Аллаха, и Мухаммад – посланник Аллаха!»)
Турок оглядел редких прохожих, а затем стал нетерпеливо всматриваться в улицы, выходящие на площадь, стараясь увидеть, не идет ли тот, кого он ожидал.
– Этот Ярхуд не придет-таки, – бормотал турок. – Хотя и знает, что обязан быть здесь в условленный час.
Он прошелся еще несколько раз по площади, приблизился к северному углу казармы Топ-Хане, посмотрел в сторону мастерской по литью пушек, топнул ногой как человек, который не любит ждать, и вернулся к кофейне, в которой напрасно надеялись отдохнуть ван Миттен и его слуга. Затем незнакомец присел к одному из свободных столиков, ничего не прося у хозяина, так как хорошо знал, что еще не наступило время для подачи разнообразных напитков оттоманских винокурен.
Этот турок был не кем иным, как Скарпантом, интендантом господина Саффара – богатого оттомана, жившего в Трапезунде [47]47
Трапезунд – турецкий вилайет (область) и город на северо-востоке Малой Азии. Ныне называется Трабзон.
[Закрыть], той части азиатской Турции, которая образует южное побережье Черного моря. Господин Саффар путешествовал по южным районам России. Побывав затем и на Кавказе, он собирался вернуться в Трапезунд, в полной уверенности, что Скарпант, которому он не так давно кое-что поручил, добился полного успеха. Саффар никогда и мысли не допускал, что кто-либо из служащих может потерпеть неудачу при выполнении важного задания. Его задания! Он любил показывать могущество, которое всюду и везде давали ему деньги, что называется, распускал павлиний хвост, с той характерной хвастливостью, что присуща малоазиатским набобам. Интендант его, о котором уже упоминалось, был, в свою очередь, человеком дерзким, не отступающим ни перед какими препятствиями, готовым правдами и неправдами удовлетворять любые прихоти своего хозяина. Именно для этого Скарпант прибыл в этот день в Константинополь и ждал теперь в условленном месте некоего мальтийского [48]48
Мальтийский – относящийся к острову Мальта, в центральной части Средиземного моря, принадлежавшего с 1800 года Великобритании. С 1964 года – независимое государство.
[Закрыть]капитана – субъекта такого же сорта, что и он сам.
Этот капитан, по имени Ярхуд, командовал тартаной «Гидара» и регулярно плавал по Черному морю. Кроме обычной коммерции, он занимался и гораздо менее благовидной торговлей – черными рабами из Судана, Эфиопии или Египта, а также черкесскими и грузинскими невольниками. Рынок для такого рода сделок находился как раз в квартале Топ-Хане, а правительство очень мило закрывало на это глаза.
Итак, Скарпант ждал, а Ярхуд все не появлялся. И хотя внешне интендант продолжал оставаться невозмутимым, в нем уже начинало закипать раздражение.
– Где эта собака? – бормотал он. – Не наткнулся ли капитан на какую-нибудь неожиданность? Он должен был покинуть Одессу позавчера! Ему полагалось бы уже быть здесь, на этой площади, в этой кофейне, в этот назначенный мною час!
Пока он все больше выходил из себя, на углу набережной появился некий мальтийский моряк. Это и был Ярхуд. Посмотрев направо и налево, он заметил Скарпанта. Тот сразу же поднялся, вышел из кофейни и направился к капитану «Гидары».
– Я не привык ждать, Ярхуд! – сказал Скарпант тоном, в значении которого невозможно было ошибиться.
– Пусть Скарпант простит меня, – ответил Ярхуд, – но я прилагал все старания, чтобы не опоздать.
– Ты только что прибыл?
Только что, по железной дороге Янболи – Адрианополь [49]49
Адрианополь – старинный греческий город в низовьях р. Марицы; современный Эдирне.
[Закрыть], и если бы поезд не задержался…
– Когда ты покинул Одессу?
– Позавчера.
– А твое судно?
– Оно ожидает меня в порту Одессы.
– Ты уверен в экипаже?
– Абсолютно уверен! Это – мальтийцы, как и я, преданные тем, кто им хорошо платит.
– Они будут тебе повиноваться?
– В этом, как и во всем.
– Хорошо! Какие у тебя новости, Ярхуд?
– Одновременно хорошие и плохие, – ответил капитан, немного понизив голос.
– Выкладывай сначала плохие, – потребовал интендант.
– Молодая Амазия, дочь банкира Селима из Одессы, должна скоро выйти замуж. Теперь из-за этого будет гораздо больше трудностей с похищением. И нужно поторопиться!
– Этого замужества не будет, Ярхуд! – воскликнул Скарпант немного громче, чем следовало. – Нет, клянусь Мухаммадом [50]50
Мухаммад (около 570–632) – родился в Мекке (ныне город в Саудовской Аравии); основатель религии ислама (мусульманской, магометанской), которая наряду с христианской и иудейской считается одной из трех мировых религий. Почитается как Пророк. В 630–631 годах – глава первого мусульманского теократического (возглавляемого религиозным правителем) государства.
[Закрыть], оно не состоится!
– Я не говорил, что оно состоится, Скарпант, – ответил Ярхуд, – а лишь сказал, что замужество должно состояться.
– Пусть так, – ответил интендант, – но не пройдет и трех дней, как господин Саффар узнает, что эта девушка отплыла в Трапезунд. Если это кажется тебе невозможным…
– Я не утверждаю, что это невозможно, Скарпант. Деньги и дерзость чего не смогут? Просто теперь обделать дельце будет труднее, вот и все.
– Труднее! – ухмыльнулся Скарпант. – Разве это – первый случай, когда турецкая или русская девица исчезает из отчего дома в Одессе?
– И не последний, – заметил Ярхуд. – Или капитан «Гидары» ничего не смыслит в своем деле.
– А кто собирается жениться на молодой Амазии? – спросил Скарпант.
– Один молодой турок из ее же рода.
– Одесский турок?
– Нет, константинопольский.
– Его имя?..
– Ахмет.
– И что он представляет собой?
– Племянник и единственный наследник богатого негоцианта из Галаты, господина Керабана.
– А чем занимается этот Керабан?
– Торговлей табаком. На этом он сколотил неплохие денежки. В Одессе у него есть корреспондент [51]51
В коммерческом смысле. (Примеч. перев.)
[Закрыть]– банкир Селим. Они ведут вместе большие дела, частенько посещают друг друга. Благодаря этому Ахмет и познакомился с Амазией. Ну а дальше отец девушки и дядя молодого человека решили их поженить.
– Где должна состояться свадьба? – спросил Скарпант. – Здесь, в Константинополе?
– Нет, в Одессе.
– И когда?
– Не знаю, но молодой Ахмет нетерпелив – боюсь, это произойдет со дня на день.
– Значит, нам нельзя терять ни минуты?
– Ни единой!
– Где сейчас Ахмет?
– В Одессе.
– А Керабан?
– В Константинополе.
– Ты видел этого молодого человека в Одессе?
– Конечно, я не упустил случая с ним познакомиться.
– Ну и каков он?
– Это юноша, как будто созданный, чтобы нравиться. И он действительно нравится дочери банкира Селима.
– Как считаешь, стоит нам его опасаться?
– Говорят, он очень смел и решителен. Так что, сами понимаете, невесту увести из-под носа у него будет трудновато…
– Что же, он богат, независим? – продолжал допытываться Скарпант, которого молодой Ахмет определенно беспокоил.
– Нет, Скарпант, – ответил Ярхуд. – Жених зависит от своего дяди и опекуна, господина Керабана, который любит его как сына и вскоре сам отправится в Одессу для заключения этого брака.
– Нельзя ли задержать отъезд Керабана?
– Чего бы лучше! Это развязало бы нам руки… Только вот как задержишь?
– Это ты обязан придумать, Ярхуд, – заключил Скарпант. – В любом случае, по желанию господина Саффара, молодая Амазия должна быть перевезена в Трапезунд. Не впервые тартане «Гидара» посещать побережье Черного моря по его делам. И ты знаешь, как он оплачивает услуги…
– Знаю, Скарпант.
– В Одессе господин Саффар всего на миг увидел эту девушку, но ее красота поразила его. Ей не придется жаловаться, когда она сменит дом банкира Селима на дворец в Трапезунде! Амазия будет похищена если не тобой, Ярхуд, то кем-либо другим.
– Мной! Можете быть уверены! – горячо воскликнул мальтийский капитан. – Я сообщил вам плохие новости, но есть и хорошие.
– Говори, – приказал Скарпант, в раздумье пройдясь туда-сюда и снова вернувшись к Ярхуду.
– Если замышляемая свадьба затрудняет похищение девицы, поскольку Ахмет все время при ней, то она же предоставляет удобный случай проникнуть в дом банкира Селима. Я ведь не только капитан, но и торговец. На «Гидаре» богатый груз: шелковые ткани, венгерки [52]52
Венгерка – здесь: верхняя одежда в виде курточки или жилета.
[Закрыть]из куницы и соболя, парча [53]53
Парча – шелковая ткань, на которой вытканы и вышиты узоры золотой, серебряной нитью, блестками, канителью (тонкой проволокой).
[Закрыть], украшенная алмазами, позументы [54]54
Позументы – ткани в виде ленты или тесьмы, на шерстяной или шелковой основе, с поперечными металлическими нитями.
[Закрыть], сработанные лучшими золотых дел мастерами Малой Азии; сотни вещиц, могущих заинтересовать молодую девушку. Невесты легко поддаются таким соблазнам накануне свадьбы, и я, без сомнения, смогу завлечь ее на борт. А дальше мы воспользуемся благоприятным ветром и выйдем в море, прежде чем узнают о похищении.
– Хорошо придумано, Ярхуд, – похвалил Скарпант, и я не сомневаюсь в твоем успехе. Но все это должно быть проделано в строжайшей тайне.
– Не беспокойтесь, Скарпант, – ответил Ярхуд.
– У тебя достаточно денег?
– Да. И всегда будет хватать при таком великодушном господине, как ваш.
– Не теряй времени. Ведь если состоится свадьба, Амазия станет женой Ахмета. А это совсем не то, на что рассчитывает господин Саффар.
– Понятное дело.
– Итак, как только дочь банкира Селима окажется на борту «Гидары», ты отплывешь?
– Да, я постараюсь дождаться устойчивого западного бриза.
– И сколько тебе, Ярхуд, понадобится времени, чтобы доплыть из Одессы в Трапезунд?
– Если считать возможные задержки, летние штили и частые на Черном море перемены направления ветров, то, думаю, недели три.
– Хорошо! – похвалил Скарпант. – К этому времени я вернусь в Трапезунд и мой хозяин тоже не замедлит прибыть.
– Я надеюсь оказаться там раньше вас.
– Приказы господина Саффара недвусмысленны и предписывают тебе оказывать этой девушке должное уважение. Никаких грубостей и насилия, когда она будет на борту.
– Уважение будет оказано подобающее – как если бы это был сам господин Саффар.
– Рассчитываю на твое рвение, Ярхуд.
– Оно полностью в вашем распоряжении, Скарпант.
– И на твою ловкость.
– Я был бы более уверен в успехе, – заметил Ярхуд, – если бы свадьба была отсрочена. А это стало бы возможным, если бы что-то помешало немедленному отъезду господина Керабана.
– Ты его знаешь, этого торговца?
– Всегда нужно знать своих врагов или тех, кто должен ими стать, – ответил мальтиец. – Поэтому, когда я прибыл сюда, моей первой заботой было заглянуть в его галатскую контору под предлогом делового визита.
– Ты его видел?
– Какое-то мгновение, но этого хватило и…
В этот момент Ярхуд неожиданно придвинулся к Скарпанту и тихо сказал ему:
– Скарпант, вот странный случай. А может быть, и счастливая встреча.
– В чем дело?
– Этот толстый человек, что спускается по улице Пера в сопровождении слуги…
– Уж не он ли это?
– Он самый, Скарпант, – ответил капитан. – Давайте будем держаться в стороне и не упускать их из виду. Знаю, что каждый вечер он возвращается в свой дом в Скутари. Чтобы выяснить, как скоро он собирается уехать, я, если потребуется, отправлюсь за ним на другую сторону Босфора.
Смешавшись с прохожими, число которых на площади Топ-Хане непрерывно возрастало, Скарпант и Ярхуд последовали за Керабаном на таком расстоянии, чтобы можно было слышать, о чем он говорит. Это было достаточно легко, так как «господин Керабан», как его обычно называли в Галате, разговаривал громким голосом, отнюдь не стараясь скрыть, что он – значительная персона.
Глава третья,
в которой господин Керабан очень удивлен встречей со своим другом ван Миттеном.
Господин Керабан не зря считался, что называется, «человеком видным». Взглянувший на его лицо дал бы ему сорок лет, оценив его дородность – добавил бы еще десяток годков, а на самом деле тому было сорок пять. Взгляд – умный, осанка – величественная. Уже седеющая небольшая раздвоенная борода и черные острые глаза, столь же чуткие к различным движениям души, как чаша ювелирных весов к минимальной разнице в весе. Добавим к этому волевой квадратный подбородок, нос, подобный клюву попугая, который отлично гармонировал с остротой взгляда. Сжатые губы открывались лишь для того, чтобы явить ослепительную белизну зубов. Хорошо очерченный высокий лоб пересекала вертикальная складка – истинная морщина упрямства между черными бровями. Все это вместе создавало облик человека оригинального, независимого, и выдающегося, которого нельзя уже было забыть, даже если вы увидели его только один раз.
Что же до костюма господина Керабана, то он был в стиле старых турок, оставшихся верными одежде времен янычар [55]55
Янычары – привилегированная пехота в султанской Турции, набранная из детей, отобранных у родителей-христиан; играли большую роль в качестве орудия для укрепления абсолютной власти. Упразднены в 1826 году.
[Закрыть]: широкий тюрбан, обширные развевающиеся штаны, ниспадающие на сафьяновые пабуджи [56]56
Сафьяновые пабуджи – сапожки из сафьяна – тонкой, мягкой, ярко окрашенной кожи из козлиных или бараньих шкур.
[Закрыть]; жилет, украшенный шелковым галуном и большими, в форме фасеток [57]57
Фасетка – грань драгоценного камня.
[Закрыть], пуговицами; пояс из шали, гармонично охватывающий живот, и, наконец, светло-желтый кафтан с роскошными складками. В общем, в этой старинной манере одеваться не было ничего европейского, и она сильно контрастировала с тем, как выглядит одежда жителей Востока в наше время.
Это было своеобразным протестом против вторжения индустриализации, в пользу местных обычаев; вызовом, брошенным постановлениям султана Махмуда [58]58
Имеется в виду султан Махмуд II (1808–1839).
[Закрыть], властно предписывавшим носить современный османский костюм.
Излишне добавлять, что слуга господина Керабана, юноша двадцати пяти лет по имени Низиб, также носил старинную турецкую одежду. Ни в чем не противореча своему хозяину – самому упрямому из людей, – он следовал его примеру и в этом. Преданный слуга вообще был полностью лишен какой-либо самостоятельности. Он всегда говорил «да» заранее и, как эхо, бессознательно повторял концовки фраз грозного негоцианта – самый надежный способ быть того же мнения, что и хозяин, и не слышать его резких окриков, на которые господин Керабан был очень щедр.
Хозяин и слуга вышли на площадь Топ-Хане по одной из узких, покрытых рытвинами улиц, которые спускались из предместья Пера. По своему обыкновению господин Керабан говорил громким голосом, нимало не заботясь, что его могут слышать посторонние.
– Ну нет! – сказал он. – Да сохранит нас Аллах [59]59
Аллах – единый, единственный и всемогущий бог мусульман.
[Закрыть], но со времен янычар каждый имеет право действовать, как ему нравится, когда наступает вечер. Нет! Я не подчинюсь их новым полицейским правилам и буду ходить по улицам без фонаря в руках, если мне это нравится, даже рискуя свалиться в какую-нибудь яму или быть укушенным за икры бродячей собакой.
– Бродячей собакой!.. – повторил, как эхо, Низиб.
– Тебе незачем утомлять мой слух своими глупыми замечаниями, или, клянусь Мухаммадом, я так вытяну твои уши, что тебе позавидует любой осел со своим хозяином.
– Со своим хозяином… – привычно повторил слуга без тени обиды или укора.
– И если начальник полиции оштрафует меня, – продолжал наш упрямый герой, – то я заплачу. Если он отправит меня в тюрьму, я пойду туда. Но не уступлю ни в этом, ни в чем-либо другом!
Низиб кивнул в знак согласия. Он был готов последовать за хозяином и в тюрьму, если бы дошло до ареста.
– А! Господа новые турки, – воскликнул господин Керабан, увидев проходящих мимо константинопольцев, одетых в прямые рединготы [60]60
Редингот – длинный сюртук своеобразного покроя (верхняя мужская одежда, заменяющая пиджак в особых случаях). Часто используется для верховой езды.
[Закрыть]и красные фески. – А! Вы хотите устанавливать законы и нарушать древние обычаи? Отлично! Пусть бы я даже был последним протестующим… Низиб, ты сказал моему каиджи, чтобы он находился со своим каиком у лестницы Топ-Хане с семи часов?
– С семи часов!
– Почему его там нет?
– Почему его там нет? – повторил Низиб.
– Правда, еще нет семи часов.
– Нет семи часов.
– А ты откуда это знаешь?
– Потому что вы говорите, хозяин.
– А если бы я сказал, что сейчас пять часов?
– То было бы пять часов, – ответил Низиб.
– Глупее не бывает.
– Нет, глупее не бывает.
– Этот парень, – пробормотал Керабан, – стараясь быть ангелом, кончит тем, что мне осточертеет!
В этот момент ван Миттен и слуга снова появились на площади, и Бруно повторил несколько раз разочарованным тоном:
– Уйдем отсюда, хозяин, уйдем отсюда и уедем с первым же поездом. Ох уж этот Константинополь! Это столица Повелителя верующих? Никогда не поверю.
– Спокойно, Бруно, спокойно! – одернул слугу ван Миттен.
Наступал вечер. Солнце, прячась за холмами древнего Стамбула, начало погружать площадь Топ-Хане в сумерки. Так что ван Миттен не узнал господина Керабана, который шел навстречу по направлению к набережной Галаты. Случилось даже так, что, следуя в противоположных направлениях, оба столкнулись, стараясь обойти друг друга то слева, то справа. Получилось забавное полуминутное колебание.
– Эй, сударь! Я пройду, – сказал Керабан, который был не из тех, что уступают хотя бы пядь занятого пространства.
– Но…. – сказал ван Миттен, безуспешно стараясь вежливо посторониться.
– Я все же пройду!
– Но… – повторил ван Миттен.
Внезапно узнав того, с кем имел дело, он воскликнул:
– О, мой друг Керабан!
– Вы?.. Вы!.. Ван Миттен! – вскричал Керабан в крайнем удивлении. – Вы! Здесь? В Константинополе?
– Я самый!
– С какого времени?
– С сегодняшнего утра.
– И ваш первый визит не ко мне?
– Напротив, как раз к вам, – заулыбался голландец. – Я уже заходил в контору, но вас там не было, и мне сказали, что в семь часов я найду господина Керабана на этой площади…
– Вам верно сказали, ван Миттен! – воскликнул торговец, пожимая руку своего роттердамского корреспондента с радостью, похожей на буйство. – А! Мой дорогой, никогда, нет, никогда я не ожидал увидеть вас в Константинополе! Почему было не написать мне?
– Я покинул Голландию так внезапно.
– Деловая поездка?
– Нет… развлекательная. Я не был знаком ни с Константинополем, ни с Турцией, и захотелось вернуть здесь ваш роттердамский визит ко мне.
– Это хорошо! Но, по-моему, я не вижу с вами мадам ван Миттен?
– Действительно… она осталась дома, – проговорил голландец не без некоторого колебания. – Мадам ван Миттен не любит переездов. Поэтому пришлось приехать только с моим лакеем Бруно.
– А! Этот малый? – Господин Керабан слегка кивнул в сторону Бруно, который как раз собрался поклониться ему на турецкий манер и поднес обе руки к шляпе, наподобие двух ручек амфоры [61]61
Амфора – сосуд (для вина, масла и т. д.) яйцеобразной формы с двумя вертикальными ручками.
[Закрыть].
– Да, – продолжил ван Миттен, – этот добрый малый уже хотел покинуть меня и уехать в…
– Уехать! – воскликнул Керабан. – Уехать без моего разрешения?
– Да, друг. Он ожидал увидеть веселой и радостной эту столицу Османской империи…
– Гробница! – заметил Бруно. – В магазинах – никого. На площади ни одной коляски. Лишь тени, которые ходят по улицам и воруют вашу трубку…
– Но сейчас – рамадан, ван Миттен! – сказал Керабан. – Самый разгар рамадана!
– А! Вот оно что! – оживился Бруно. – Тогда все ясно. Впрочем, не совсем… Что это такое, рамадан?
– Время поста и воздержания, – ответил Керабан. – На всем его протяжении запрещается пить, курить и есть между восходом и заходом солнца. Но через полчаса, с пушечным выстрелом, который возвестит о конце дня…
– А! Вот что они хотели сказать своим «пушечным выстрелом»! – воскликнул Бруно.
– В течение всей ночи люди вознаградят себя за дневное воздержание.
– Итак, – повернулся Бруно к Низибу, – вы с утра еще ничего не ели, потому что сейчас рамадан?
– Потому что сейчас рамадан, – машинально ответил слуга Керабана.
– Э, вот что заставило бы меня похудеть! – воскликнул Бруно. – Вот что стоило бы мне фунта в день, как минимум!
– Как минимум, – повторил Низиб.
– Ну, вы увидите все, ван Миттен, с заходом солнца, – продолжил Керабан, – и придете в восхищение! Это будет магическое перевоплощение мертвого города в живой! А, господа новые турки, вы еще не сумели заменить эти старинные обычаи своими абсурдными нововведениями! Коран стойко держится против ваших глупостей. Пусть покарает вас Мухаммад!
– Прекрасно, друг Керабан, – одобрил ван Миттен, – я вижу, что вы по-прежнему верны древним обычаям.
– Это больше чем верность, ван Миттен, это упорство! Но скажите, мой достойный друг, вы ведь останетесь на несколько дней в Константинополе?
– Да… и даже…
– Отлично, вы – мой! Я завладею вами! Вы меня больше не покинете.
– Пусть так! Я буду ваш!
– А ты, Низиб, займешься этим парнем, – прибавил Керабан, указывая на Бруно. – Я поручаю тебе, в частности, изменить его представление о нашей чудесной столице.
Низиб согласно кивнул и увлек Бруно в центр толпы, которая становилась все более густой.
– А знаете! – воскликнул неожиданно господин Керабан. – Вы вовремя прибыли, ван Миттен! Через шесть недель вы не нашли бы меня в Константинополе.
– Вас, Керабан?
– Меня. Я уехал бы в Одессу.
– Вот как?
– Отлично! Если вы все еще будете здесь, то мы поедем вместе! В самом деле, почему бы вам не сопровождать меня?
– Но… – замялся ван Миттен.
– Вы будете меня сопровождать, говорю вам!
– Я рассчитывал отдохнуть здесь от поездки, которая была чересчур стремительной…
– Пусть так! Отдохнете здесь, а затем в течение целых трех недель – в Одессе!
– Друг Керабан, вы считаете…
– Я так считаю, ван Миттен! Вы не собираетесь, полагаю, противоречить мне сразу же, с самого приезда? Ведь когда я прав, то легко не уступаю.
– Да… Я знаю, – засмеялся ван Миттен.
– Впрочем, – сказал Керабан, – вы не видели моего племянника Ахмета. Нужно вас познакомить с ним.
– Вы как-то упоминали о вашем племяннике…
– Можно сказать, моем сыне, ван Миттен, поскольку у меня нет детей. Дела, знаете, дела! Я никогда не мог найти и пяти минут, чтобы жениться.
– Минуты достаточно, – с видом знатока заключил ван Миттен. – Часто даже и минуты излишне много.
– Таким образом, вы встретитесь с Ахметом в Одессе, – сказал Керабан. – Это очаровательный юноша! Он ненавидит дела, немного художник, немного поэт, но очарователен… очарователен! Совсем непохож на своего дядю, однако беспрекословно повинуется ему.
– Друг Керабан…
– Да, да. Я знаю ему цену. Из-за его свадьбы мы и поедем в Одессу.
– Его свадьбы?
– Именно так. Ахмет женится на милой девушке, молодой Амазии, дочери моего банкира Селима, истинного турка. У нас состоятся празднества. Получится великолепно! Вы там будете.
– Но я предпочел бы… – задумчиво начал ван Миттен. Он хотел привести еще одно, последнее возражение.
– Договорились! – хлопнул в ладоши Керабан. – Вы ведь не намерены оказывать мне сопротивление, верно?
– Я хотел бы… – опять тянул с ответом ван Миттен.
– Вам не удастся!
Скарпант и мальтийский капитан, которые прогуливались в глубине площади, приблизились как раз в тот момент, когда господин Керабан говорил своему спутнику:
– Решено! Через шесть недель – самое позднее – мы оба отправимся в Одессу!
– И свадьба состоится? – спросил ван Миттен.
– Сразу же по нашему прибытию, – ответил Керабан.
Ярхуд наклонился к уху Скарпанта.
– Шесть недель. У нас есть еще время для действий.
– Да, но чем раньше, тем лучше, – напомнил Скарпант. – Не забывай, Ярхуд, что до исхода шести недель господин Саффар вернется в Трапезунд.
И оба продолжили прогулку, приглядываясь и прислушиваясь.
А в это время господин Керабан разговаривал с ван Миттеном:
– Мой друг Селим, всегда спешащий, и племянник Ахмет, еще более нетерпеливый, готовы были сыграть свадьбу немедленно. И я должен сказать, что у них есть для этого весомое основание. Нужно, чтобы дочь Селима вышла замуж до достижения семнадцати лет, или она потеряет около ста тысяч турецких лир [62]62
Турецкая лира – золотая монета стоимостью в 23,55 франка, или около 100 пиастров, каждый по 22 сантима. (Примеч. авт.)
[Закрыть], которые старая сумасшедшая тетка завещала ей при этом условии. Но такой пожар ни к чему, семнадцать лет ей исполнится только через шесть недель. Поэтому я их урезонил, говоря: «Нравится вам это или нет, но свадьба не состоится до конца будущего месяца».
– И ваш друг Селим сдался? – спросил ван Миттен.
– Естественно.
– А молодой Ахмет?
– Не так легко, – улыбнулся Керабан. – Он обожает милую Амазию, день и ночь мечтает о ней. К тому же парень не занят делами… Да вам нетрудно это понять, друг ван Миттен. Вы ведь женились на прекрасной мадам ван…
– Мой друг Керабан, – сказал голландец. – Это было уже так давно, что я почти и не помню.
– Но в самом деле, друг ван Миттен, если в Турции непристойно спрашивать у турка, как поживают женщины его гарема, то это не запрещено по отношению к иностранцу… Как мадам ван Миттен чувствует себя?
– О, очень хорошо, очень хорошо! – ответил ван Миттен, которого вежливость его друга несколько смущала. – Да… очень хорошо! Постоянно хворает… Вы знаете… женщина.
– Ну нет, я не знаю! – воскликнул господин Керабан, громко смеясь. – Женщина? Никогда! Вот дела – сколько угодно! Табак из Македонии для тех, кто курит сигареты, табак из Персии – для наших курильщиков наргиле. И корреспондентов из Салоник, Эрзерума, Латакии, Бафры, Трапезунда, не считая моего друга ван Миттена из Роттердама. За тридцать лет я отправил столько тюков табака в четыре конца Европы!
– И столько курили, – подсказал ван Миттен.
– Да, курил… как заводская труба. И я вас спрашиваю: есть ли что-нибудь лучшее в мире?
– Конечно нет, друг Керабан.
– Вот уж сорок лет, как я курю, друг ван Миттен, и верен своему чубуку и наргиле! Вот и весь мой «гарем». Нет женщины, которая стоила бы трубки табака!
– Вполне согласен с вашим мнением, – заметил голландец.
– Кстати, – снова заговорил Керабан, – коль скоро вы мне попались, я вас больше не покину. Сейчас подойдет каик, чтобы перевезти нас через Босфор. Будем обедать на моей вилле в Скутари…
– Но…
– Да, я вас увожу, повторяю. Вы что же, собираетесь теперь церемониться со мной?
– Нет, я согласен, друг Керабан! – поспешил согласиться ван Миттен. – Принадлежу вам душой и телом.
– Вы увидите, – продолжал негоциант, – какое очаровательное жилище я себе создал под черными кипарисами, посреди склона холма Скутари, с видом на Босфор и всю панораму Константинополя. А! Настоящая Турция находится все же на азиатском берегу! Здесь – Европа, а там Азия. И наши прогрессисты в рединготе еще далеки от того, чтобы насадить и на том берегу свои идеи. Они утонули бы, пересекая Босфор. Итак, мы обедаем вместе!
– Вы делаете со мной все что хотите.
– И не надо этому мешать! – притворно нахмурился Керабан.
Затем, повернувшись, он спросил:
– А где же мой слуга? Низиб! Низиб!
Лакей, который прогуливался вместе с Бруно, услышал голос хозяина, и тут же оба прибежали.
– Ну, – спросил Керабан, – этот каиджи так и не появится со своим каиком?
– Со своим каиком… – повторил Низиб.
Я непременно прикажу бить его палками! – воскликнул Керабан. – Да, сто ударов палками.
– О! – воскликнул ван Миттен. Пятьсот!
– О! – покачал головой Бруно.
– Тысяча! Если мне противоречат!
– Господин Керабан, – заговорил Низиб, – я вижу вашего каиджи. Он только что отплыл от Серая и через десять минут причалит к лестнице Топ-Хане.
Негоциант выходил из себя, сжимал от нетерпения руку ван Миттена. А тем временем Ярхуд и Скарпант непрерывно наблюдали за ним.
