Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава третья,
в которой Бруно разыгрывает со своим товарищем Низибом шутку, которую читатель, разумеется, простит ему.
Простой деревянный дом, разделенный на два помещения с окнами на море; пилон [269]269
Пилон – здесь: башнеобразное сооружение в виде усеченной пирамиды, служащее опорой чему-либо.
[Закрыть]из балок, поддерживающий фонарь с отражателем и возвышающийся на шестьдесят футов над крышей, – таков был маяк в Атине. Проще не придумаешь.
Но каким бы он ни был, его огонь оказывал большие услуги судоходству в этом прибрежном районе. Построен маяк был совсем недавно. Прежде чем осветились трудные подступы к маленькому атинскому порту, открытому на запад, не один корабль был выброшен на берег в этом тупике на окраине Азиатского континента. Под напором северных и западных ветров даже пароходу, несмотря на все усилия машины, приходится нелегко, не говоря уж о парусном судне, которое может бороться с бурей, лишь идя галсами против ветра.
Два смотрителя находились на своем посту в маленьком деревянном домике, расположенном у подножия маяка. Первая из двух комнат служила им общим помещением, во второй стояли две койки, которые никогда не бывали заняты одновременно: один из смотрителей каждую ночь дежурил как для поддержания огня, так и для подачи сигналов, если какое-либо судно решалось проникнуть без лоцмана в акваторию атинского порта.
На стук снаружи дверь домика отворилась. В нее под напором ураганного ветра стремительно вошел господин Керабан, за которым следовали Ахмет, ван Миттен, Бруно и Низиб.
– Что вы хотите? – спросил один из смотрителей, к которому почти тотчас присоединился его разбуженный шумом товарищ.
– Приюта на ночь, – ответил Ахмет.
– Приюта? Если вам нужно только укрытие, то дом в вашем распоряжении.
– Укрытие, чтобы дождаться дня, – заметил Керабан, – и что-либо для утоления голода.
– Хорошо, – сказал смотритель, – но вам лучше было бы остановиться в какой-нибудь гостинице поселка Атина.
– А на каком расстоянии поселок? – спросил ван Миттен.
– Приблизительно в полулье от маяка, позади береговых скал.
– Пройти пол-лье в такую ужасную погоду! – вскричал Керабан. – Нет, друзья, нет! Вот скамьи, на которых мы, с вашего разрешения, проведем ночь. Если наша арба и лошади могут укрыться позади вашего домика, то это все, что нам нужно! Завтра, с наступлением дня, мы попадем в поселок, и да поможет нам Аллах найти какое-либо более подходящее средство передвижения!
– Особенно более быстрое, – прибавил Ахмет.
– И менее примитивное! – пробормотал сквозь зубы Бруно.
– …чем эта арба, о которой, впрочем, не стоит дурно отзываться, – продолжал господин Керабан, бросив суровый взгляд на ворчливого слугу ван Миттена.
– Сударь, – сказал смотритель, – повторяю вам, что наше жилище в вашем распоряжении. Уже многие путешественники находили здесь убежище от ненастья и удовольствовались…
– …тем, чем мы тоже сумеем удовольствоваться! – подхватил Керабан.
После этого путешественники стали готовиться провести ночь в этом домике. Во всяком случае, слыша бушующие снаружи ветер и дождь, они могли только поздравить себя с тем, что нашли такое укрытие, каким бы малокомфортабельным оно ни было.
Но ложиться спать хорошо при условии, что сну предшествует хоть какой-нибудь ужин. Естественно, это замечание сделал Бруно, напомнив также, что запасы продовольствия на арбе полностью исчерпаны.
– В самом деле, – заговорил Керабан, – что вы можете предложить нам, друзья? За деньги, разумеется.
– То, что есть, – ответил один из смотрителей маяка, – и все пиастры казны не помогут вам найти здесь что-либо другое, кроме той скудной провизии, которая у нас остается.
– Этого хватит! – ответил Ахмет.
– Да… если имеется достаточно, – пробормотал Бруно, чьи зубы как бы удлинились от возбуждения, вызванного сильным голодом.
– Пройдите в другую комнату, – пригласил смотритель. – Все, что на столе, – в вашем распоряжении.
– Бруно будет обслуживать нас, – распорядился Керабан, – а Низиб пойдет помочь ямщику поставить в укрытие от ветра наш экипаж.
По знаку хозяина Низиб тотчас вышел, чтобы выполнить поручение.
А господин Керабан, ван Миттен и Ахмет в сопровождении Бруно вошли во вторую комнату и заняли место за маленьким столиком перед горящим очагом. На тарелках лежали остатки холодного мяса, которому изголодавшиеся путники оказали честь. И даже слишком много чести, по мнению Бруно, наблюдавшего, как жадно они едят.
– Давайте не забывать о Бруно и Низибе, – заметил ван Миттен через четверть часа жевания, которое слуга достойного голландца находил нескончаемым.
– Да, конечно, – согласился господин Керабан, – нет причин, чтобы они умирали от голода раньше, чем их хозяева.
– Он, поистине, очень добр, – пробормотал Бруно.
– И не нужно обращаться с ними, как с казаками, – прибавил Керабан. – Ах, эти казаки! Нужно бы повесить сотню их…
– О! – протянул ван Миттен.
– Тысячу… десять тысяч… сто тысяч… – прибавил Керабан, тряся друга своей мощной рукой. – И то их останется слишком много!.. Кстати, время уже позднее. Пошли спать!
– Да, это лучше! – ответил ван Миттен, который своим несвоевременным «о!» чуть было не спровоцировал избиение большой части кочевых племен Российской империи.
Низиб присоединился к Бруно, чтобы поужинать вместе с ним, а господин Керабан, ван Миттен и Ахмет вернулись в первую комнату. Там, завернувшись в плащи и вытянувшись на скамейках, они постарались забыть во сне долгие часы ночного урагана. Но, разумеется, спать в таких условиях было непросто.
Тем временем Бруно и Низиб сели за стол друг против друга и приготовились добросовестно покончить с тем, что оставалось на блюдах и в кувшинах. Бруно продолжал главенствовать над Низибом, а тот ни на секунду не терял почтительности к приятелю из Голландии.
– Низиб, – сказал Бруно, – по-моему, когда хозяева поужинали у слуг есть право съесть остатки, коль скоро хозяева их им оставили.
– Вы всегда голодны, господин Бруно? – спросил Низиб с одобрительным видом.
– Всегда голоден, Низиб. Особенно после того, как двенадцать часов ничего не ел.
– Непохоже.
– Непохоже? Но разве вы не видите, Низиб, что я похудел еще на десять фунтов за последние восемь дней? Теперь в мою одежду, ставшую слишком широкой, можно нарядить человека в два раза толще меня.
– Действительно странно то, что с вами происходит, господин Бруно. Вот я при таком режиме скорее толстею.
– А! Ты толстеешь, – пробормотал Бруно, косо поглядывая на товарища.
– Посмотрим-ка, что осталось на этом блюде, – сказал Низиб.
– Гм! – сказал Бруно. – Осталось немного… И если даже одному и хватит, то двум наверняка нет.
– В путешествии нужно уметь довольствоваться тем, что можно найти, господин Бруно.
«А! Ты философствуешь, – сказал про себя Бруно. – А! Ты позволяешь себе толстеть».
И, придвинув к себе тарелку Низиба, спросил:
– Что вы тут едите?
– Не знаю, но это очень похоже на баранину, – ответил Низиб, вернув тарелку на прежнее место.
– Баранину? – вскричал Бруно. – Э, Низиб, берегитесь! Мне кажется, что вы ошибаетесь.
– Посмотрим, – сказал Низиб, подцепив вилкой кусок и кладя его в рот.
– Нет! Нет! – воскликнул Бруно, останавливая его рукой. – Не торопитесь. Во имя Пророка, как вы говорите, я очень боюсь, что это мясо некоего нечистого животного. Разумеется, нечистого для турка, а не для христианина.
– Вы думаете, господин Бруно?
– Дайте мне удостовериться, Низиб.
И Бруно положил на свою тарелку кусок мяса, выбранного Низибом. Затем под предлогом изучения он за несколько мгновений проглотил его.
– Ну? – спросил Низиб, не без некоторого беспокойства.
– Конечно, – ответил Бруно, – я не ошибся. Это свинина. Ужасно! Вы собирались есть свинину?
– Свинину? – воскликнул Низиб. – Это запрещено…
– Абсолютно.
– Но мне показалось…
– Какого черта, Низиб! Вы можете положиться на человека, который разбирается в этом лучше вас.
– Тогда, господин Бруно…
– Тогда на вашем месте я довольствовался бы этим куском козьего сыра.
– Этого мало, – ответил Низиб.
– Да… но у него прекрасный вид.
И Бруно положил сыр перед своим товарищем. Низиб не без гримас стал есть, в то время как Бруно быстро расправлялся с кушаньем более питательным, хотя и не имеющим ничего общего со свининой.
– За ваше здоровье, Низиб, – сказал он, наливая себе полный стакан содержимого кувшина, стоявшего на столе.
– Что это за питье? – спросил Низиб.
– Гм… – замялся голландец, – мне кажется…
– Что? – спросил турок, протягивая свой стакан.
– Что в нем есть немного спирта, – ответил Бруно, – и хороший мусульманин не может позволить себе…
– Но я не могу есть, не запивая.
– Не запивая? Нет! Вот в этом кувшине свежая вода, которой вам придется удовлетвориться, Низиб! Счастливые вы люди, турки, привыкшие к этому целительному напитку.
И пока Низиб пил, Бруно бормотал:
– Толстей, толстей, мой мальчик… толстей…
В этот момент Низиб повернул голову и увидел на камине еще одно блюдо, в котором оставался кусок мяса аппетитного вида.
– А! – воскликнул Низиб. – Сейчас я смогу поесть более основательно!
– На этот раз, – решил Бруно, – мы разделим его как добрые приятели. Мне действительно было бы жаль, если бы вы не поели ничего, кроме козьего сыра.
– Это, наверное, баранина, господин Бруно?
– Надеюсь, Низиб.
И голландец, придвинув к себе блюдо, стал резать кусок, который его приятель пожирал глазами.
– Ну? – спросил он.
– Да… баранина, – ответил Бруно, – это должна быть баранина. Впрочем, мы встречали на дороге столько стад этих любопытных четвероногих. Можно подумать, что в этой местности существуют только бараны.
– Итак… – начал Низиб, протягивая тарелку.
– Подождите, дружище, подождите! В ваших интересах, чтобы я убедился… Вы понимаете, здесь… только в нескольких лье от границы… Здесь еще почти русская кухня. А русские… Им нельзя доверять.
– Повторяю вам, господин Бруно, что на этот раз ошибка невозможна.
– Нет… – возразил сотрапезник, который только что попробовал новое кушанье, – это действительно баранина, но…
– Что же? – встревожился Низиб.
– Можно подумать… – размышлял голландец, проглатывая кусок за куском мясо со своей тарелки.
– Не так быстро, господин Бруно!
– Гм! Если это и баранина, то у нее странный вкус.
– Ничего. Я разберусь! – воскликнул Низиб, который при всем своем спокойствии уже начинал горячиться.
– Остерегитесь, Низиб, остерегитесь!
И, говоря это, хитрый европеец стремительно приканчивал последние куски мяса.
– Наконец, господин Бруно!
– Да, Низиб, наконец я подкрепился. Вы были совершенно правы на этот раз.
– Это была баранина?
– Настоящая баранина!
– Которую вы сожрали?
– Сожрал, Низиб? А! Вот слово, которого я не могу допустить! «Сожрал». Нет! Только попробовал.
– Хорошо же я поужинал! – воскликнул Низиб жалостным голосом. – Мне кажется, господин Бруно, вы могли бы оставить мою долю, а не съедать все, чтобы удостовериться, что это была…
– …баранина. Действительно, Низиб! Моя совесть обязывает меня…
– Скажите лучше, ваш желудок.
– …признать это! В конце концов, вам нечего жалеть о произошедшем, мой друг.
– Нет есть чего, господин Бруно.
– Нет! Вы не могли бы ее есть.
– Почему?
– Потому что эта баранина была нашпигована свиным салом, Низиб. Вы понимаете… нашпигована свиным салом…
После этого Бруно встал из-за стола, потирая живот, как человек, который хорошо поужинал. Затем он вернулся в общую комнату, сопровождаемый расстроенным Низибом.
Господин Керабан, Ахмет и ван Миттен, растянувшиеся на деревянных скамьях, так до сих пор и не заснули. Шторм в округе бушевал с удвоенной силой. Доски деревянного строения стонали под порывами ветра. Казалось, что маяк вот-вот сдвинется со своего места. Ураган расшатывал дверь и ставни окон с такой силой, как будто по ним бил какой-то гигантский таран. Их нужно прочно подпирать. По сотрясениям пилона, втиснутого в стену, можно было представить себе, какова сила шквала в пятидесяти футах над крышей. Сопротивлялся ли маяк этому приступу, продолжал ли он освещать подходы к порту в бушующем море? Это казалось весьма сомнительным. А между тем наступила половина двенадцатого ночи.
– Здесь невозможно спать! – сказал Керабан. Он поднялся и небольшими шагами прошелся по помещению.
– Нет, – согласился Ахмет. – И если ярость урагана еще усилится, то, боюсь, этот домик не уцелеет. Думаю, что нам надо бьггь готовыми к любому происшествию.
– Вы спите, ван Миттен, вы можете спать? – спросил Керабан.
И он подошел, чтобы встряхнуть своего друга.
– Я дремал, – ответил ван Миттен.
– Вот на что способны невозмутимые натуры! Там, где никто не смог бы отдохнуть и мгновения, голландец находит время для дремоты!
– Я просто не помню подобной ночи! – сказал один из смотрителей маяка. – Ветер бьет по берегу, и, кто знает, не будут ли прибрежные скалы усеяны обломками кораблей!
– Не было ли в пределах видимости какого-нибудь судна? – спросил Ахмет.
– Нет, – ответил смотритель, – по крайней мере, до захода солнца. Когда я поднимался на верхушку маяка, чтобы зажечь фонарь, то ничего не заметил на море. И это счастье, потому что прибрежный район в бурю – просто погибель для судов. Даже с нашим огнем, светящим на пять миль от порта, причалить все равно трудно.
В этот миг порыв урагана отшвырнул дверь внутрь помещения, и казалось, что она разлетелась вдребезги.
Но господин Керабан бросился к ней и, борясь с ветром, сумел с помощью смотрителя снова ее закрыть.
– Какая упрямица! – воскликнул он. – Но я был еще упрямее!
– Ужасный шторм! – отметил Ахмет.
– Действительно ужасный, – поддержал его ван Миттен. – Шторм, почти сравнимый с теми, которые налетают на наше голландское побережье после того, как пересекают Атлантику.
– О, – сказал Керабан, – почти сравнимые!
– Подумайте только, мой друг! Это штормы, приходящие к нам из Америки через весь океан!
– Разве ярость океана может сравниться с яростью Черного моря, ван Миттен?
– Друг Керабан, я не хотел бы вам противоречить, но…
– Но вы стараетесь это делать! – объявил торговец, у которого не было оснований пребывать в хорошем настроении.
– Нет! Я говорю только…
– …вы говорите?
– Я говорю, что в сравнении с океаном, с Атлантикой, Черное море, собственно говоря, не более чем озеро.
– Озеро! – воскликнул Керабан, качая головой. – Во имя Аллаха! Мне кажется, вы сказали «озеро»?
– Обширное озеро, если хотите… – ответил ван Миттен, стараясь смягчить выражения, – огромное озеро… но озеро!
– Почему не пруд?
– Я не сказал «пруд»!
– Почему не лужа?
– Я не сказал «лужа»!
– Почему не лоханка?
– Я не сказал «лоханка»!
– Нет, ван Миттен, но вы так думали.
– Уверяю вас…
– Хорошо! Пусть «лоханка»! Но если бы какой-нибудь катаклизм [270]270
Катаклизм – крутой разрушительный переворот, катастрофа.
[Закрыть]бросил вашу Голландию в эту лоханку, то она целиком утонула бы в ней! Лоханка!
И, процедив все это сквозь зубы, господин Керабан начал шагать по комнате из угла в угол.
– Я все же уверен, что вовсе не говорил «лоханка», – бормотал абсолютно растерянный ван Миттен. – Поверьте, мой юный друг, – прибавил он, обращаясь к Ахмету, – что это выражение даже не приходило мне в голову! Атлантика.
– Конечно, господин ван Миттен, – ответил Ахмет, – но сейчас не место и не время спорить.
– Лоханка! – повторял сквозь зубы упрямый герой.
При этом он останавливался, чтобы посмотреть в лицо своему другу, который не осмеливался больше защищать Голландию, территорию которой господин Керабан угрожал утопить в волнах Понта Эвксинского.
В течение последующего часа сила урагана продолжала возрастать. Очень обеспокоенные смотрители маяка время от времени выходили из домика через заднюю дверь, чтобы понаблюдать за деревянным пилоном, на конце которого раскачивался фонарь. Их гости, разбитые усталостью, снова легли на скамейки и пытались заснуть хоть ненадолго, но усилия их были тщетны.
Внезапно к двум часам утра хозяева и слуги были сброшены со своих мест. Окна, навесы которых оказались вырваны, разлетелись вдребезги. Затем наступило короткое затишье, после которого вдали прозвучал пушечный выстрел.
Глава четвертая,
в которой все происходит посреди ударов грома и вспышек молнии.
Все подскочили, устремились к зияющим окнам и стали смотреть на море, волны которого обрушивали на дом тучи брызг. Была глубокая темнота, и ничего нельзя было бы увидеть даже в нескольких шагах, если бы время от времени яркие разряды молнии не освещали горизонт. В один из таких моментов Ахмет указал на движущуюся точку, которая то появлялась, то исчезала на морском просторе.
– Неужели это корабль? – воскликнул он.
– И если это корабль, то не с него ли выстрелили из пушки? – прибавил Керабан.
– Я поднимусь на галерею маяка, – сказал один из смотрителей, направляясь к внутренней лестнице в углу помещения.
– Я пойду с вами, – сказал Ахмет.
Тем временем господин Керабан, ван Миттен, Бруно, Низиб и второй смотритель, несмотря на порывы ветра и водяные брызги, не отходили от разбитых окон.
Ахмет и его спутник быстро добрались до платформы. Находясь на уровне крыши, она служила основанием для пилона. Оттуда, в промежутке между балками, начиналась сквозная лестница, шестидесятая ступень которой соединялась с верхней частью маяка. Той самой, где был установлен осветительный аппарат – фонарь, заключенный в рефлектор.
Буря бушевала вовсю, и восхождение по лестнице было крайне затруднено. Прочные подпорки пилона раскачивались на своем основании. Временами Ахмет чувствовал себя так сильно прижатым к перилам лестницы, что начинал опасаться: сможет ли от них оторваться. Но, пользуясь моментами короткого затишья, он все же преодолевал еще две-три ступени. Наконец, следуя за испытывавшим такие же трудности смотрителем, молодой турок смог добраться до верхней галереи.
Оттуда открывался волнующий вид. Чудовищные волны, разбивающиеся о скалы; ливень брызг, разлетающихся в свете фонаря маяка; горы воды, сталкивающиеся в открытом море; их верхушки находили еще достаточно рассеянного в атмосфере света, чтобы явить свои белесые гребни; черное небо, обремененное низкими облаками, несущимися с огромной скоростью; в интервалах иногда можно было увидеть еще более высокие и густые скопления паров, из которых вылетали длинные синеватые молнии – безмолвная и бледная иллюминация, отражение какой-то более далекой грозы.
Ахмет и служитель уцепились за опору верхней галереи. Они смотрели вправо и влево от платформы, ища уже виденную мельком движущуюся точку или вспышку пушечного выстрела, которая обозначила бы его нахождение. Они не разговаривали, так как все равно не смогли бы услышать друг друга. Перед их глазами разворачивался достаточно широкий сектор обзора. Свет фонаря бросал на много миль перед ними светящийся пучок.
Но что, если фонарь неожиданно погаснет? Моментами порыв ветра добирался до огня, который сникал и терял почти всю яркость. А тут еще морские птицы, обезумевшие от шторма, устремлялись на аппарат подобно огромным насекомым, привлеченным лампой, и разбивали себе головы о защищавшую его железную решетку. Множество оглушительных криков добавлялось к грохоту бури. Неистовство ветра было столь сильно, что верхняя часть пилона колебалась со страшной амплитудой [271]271
Амплитуда – размах колебаний, наибольшее отклонение колеблющегося (например, маятника) от положения равновесия.
[Закрыть]. В этом, впрочем, нет ничего удивительного: иногда башни европейских маяков испытывают такие колебания, что гири их часов перепутываются и перестают действовать. К тому же здешний большой деревянный каркас не обладает прочностью каменного. Будь сейчас здесь господин Керабан, которого даже волны Босфора могли сделать больным, наверняка он почувствовал бы все симптомы настоящей морской болезни.
Ахмет и смотритель старались во время вспышек молнии отыскать мелькнувшую было движущуюся точку. Тщетно! Неужели, если это впрямь судно, оно уже утонуло?
Внезапно Ахмет указал на горизонт. Зрение не подвело его: он первым заметил чудовищные световые столбы, которые только что появились на поверхности моря и протянулись до самых облаков.
Две колонны везикулярной формы [272]272
Везикулярная форма – полушаровидная.
[Закрыть], газообразные наверху и жидкие внизу, соединились друг с другом коническим мостом. Вращаясь с непостижимой быстротой, они открыли обширную выемку, в которую ворвался ветер. Перемещаясь, колонны взвихривали воду на своем пути. Во время затиший слышался резкий свист такой силы, что он должен был распространяться на огромное расстояние. Стремительные зигзагообразные взблески высвечивали огромные верхушки этих двух колонн, терявшиеся в тучах.
Два морских смерча! Всегда есть основания бояться этих феноменов. Причина возникновения их до сих пор хорошенько не выяснена.
Вдруг на небольшом расстоянии от одного из смерчей раздался глухой взрыв, которому предшествовала световая вспышка.
– На этот раз – пушечный выстрел! – закричал Ахмет.
Смотритель тут же сосредоточил на этой точке все внимание.
– Да! Там… там… – сказал он.
При свете молнии Ахмет заметил судно среднего тоннажа, боровшееся со штормом. Это была сильно поврежденная тартана, парус которой разорвало в клочья. Она неотвратимо неслась к берегу. Гибель была неизбежна: прямо перед ней по ветру высились скалы, а с другой стороны к тартане приближались два смерча. Будет ли она разбита на куски или утонет – вопрос мгновений!
Тем не менее корабль боролся со стихией. Если бы ему удалось избежать притяжения смерчей, то, возможно, какое-нибудь течение донесло бы его до порта. При ветре, дующем к берегу, даже без паруса тартана имела шанс войти в порт – ведь огонь на маяке не гас. Это была последняя надежда.
Поэтому на тартане решили оборониться от ближайшего из смерчей, угрожавшего увлечь судно в свою воронку. Отсюда и эти пушечные выстрелы: нужно было разорвать крутящуюся колонну, пробив ее снарядами. Это удалось, но не полностью. Ядро пронзило смерч на треть высоты, его части разделились и продолжали нестись в пространстве, как два обрубка какого-то фантастического животного. Затем они снова соединились и возобновили вращательное движение, втягивая по пути воздух и воду.
Было три часа ночи. Тартана по-прежнему дрейфовала к порту. В этот момент порыв урагана сотряс пилон до самого основания. Ахмет и смотритель стали опасаться, что его вырвет из земли. Балки трещали и угрожали оторваться от распорок, соединявших их с каркасом. Нужно было спуститься как можно быстрее и искать убежища в доме.
Ахмет и его сотоварищ так и поступили. Но удалось это не без труда, так как лестница сильно прогибалась под их ногами. Наконец спуск закончился, и они оказались на первых ступенях, от которых шел вход внутрь зала.
– Ну? – спросил Керабан.
– Это судно, – ответил Ахмет.
– Оно погибает?..
– Да, – ответил смотритель. – Разве что ему удастся войти прямо в акваторию порта.
– А это возможно?..
– Да, если капитан знает этот фарватер и огонь укажет ему направление.
– Можно чем-нибудь помочь?
– Нет!
Внезапно огромная молния вспыхнула над самым домиком. Тут же раздался удар грома. Керабан и его спутники были как бы парализованы электрическим шоком. Просто чудом они не были поражены на месте. Раздался страшный грохот. Какая-то тяжелая масса упала на крышу, сразу же обрушившуюся. Через образовавшееся широкое отверстие ворвался вихрь и разворотил все внутри помещения, деревянные стены которого повалились с такой легкостью, словно это был карточный домик. По невероятному счастью, никто из находившихся внутри не был ранен. Сорванная крыша соскользнула вправо, в то время как люди находились в левом углу возле двери.
– Наружу! Наружу! – закричал один из смотрителей, устремляясь к береговым скалам.
Все последовали за ним, и лишь внизу они поняли причину катастрофы. Маяк, пораженный электрическим разрядом, сломался у основания. Это вызвало обвал верхней части пилона, которая при своем падении пробила крышу. Затем ураган моментально закончил разрушение домика.
Теперь уже огонь не освещал подходы к маленькому порту. Если до сих пор тартана и не затонула, то что теперь помешало бы ей, в кромешном мраке, налететь прямо на скалы? Как раз сейчас ее неодолимо взметнуло вверх, а вокруг нее крутились столбы из воздуха и воды. Меньше полукабельтова отделяло тартану от огромной скалы, которая всего в пятидесяти футах к северо-западу выступала из воды. Было очевидно, что именно на нее налетит суденышко, разобьется и погибнет.
Керабан и его спутники бегали туда-сюда по берегу, с ужасом взирая на это душераздирающее зрелище, неспособные помочь попавшему в беду кораблю. Они и сами с трудом сопротивлялись Разбушевавшемуся ветру. Колючие брызги, в которых смешивались песок и морская вода, окатывали их с головой.
Прибежали несколько местных рыбаков, возможно, надеясь подивиться обломками тартаны, которые прибой вскоре должен был выбросить на скалы. Но господин Керабан, Ахмет и их спутники все еще надеялись на чудо. Путешественники стремились сделать все, чтобы помочь терпящим бедствие. Они хотели – и это было возможно – чтобы экипажу тартаны указали направление фарватера. Разве какое-либо течение не могло донести ее сюда, избегая рифов справа и слева?
– Факелы! Факелы! – закричал Керабан.
Тотчас же были зажжены смолистые ветки, обломанные с приморских сосен, которые росли по бокам разрушенного дома. Их коптящее пламя кое-как заменило погасший огонь маяка.
Тем временем тартану продолжало сносить. При вспышках молний было видно, как ее экипаж старается маневрировать. Капитан попытался поднять запасной парус, чтобы направиться к огням на берегу. Но под порывом урагана куски разорванного полотна, как стая буревестников, понеслись к береговым скалам. Временами суденышко поднималось на огромную высоту и низвергалось в пропасть, где оно погибло бы, окажись там подводные скалы.
– Несчастные! – вскричал Керабан. – Друзья, неужели им ничем нельзя помочь?
– Ничем! – отвечали рыбаки.
– Ничем… Ничем… Тысяча пиастров! Десять тысяч! Сто тысяч… тому, кто поможет!
Но эти великодушные предложения ничего не могли изменить. Невозможно было броситься в бушующее море, чтобы доставить на тартану канат с берега. Вероятно, с помощью современных пушек, стреляющих спасательными ракетами [273]273
Спасательные ракеты – Выстрелом из специальной пушки с борта спасательного корабля перебрасывают канат на судно, терпящее бедствие. С помощью этого каната осуществляется либо буксировка тонущего корабля, либо переправа людей, перебирающихся по канату на руках или поодиночке вытягиваемых к спасателям.
[Закрыть], и можно было установить связь с судном, но в маленьком атинском порту не было даже спасательных шлюпок.
– Но мы не можем дать им погибнуть! – повторял Керабан, не владея собой при виде подобного зрелища.
Ахмет и остальные присутствующие были испуганы не меньше его и тоже не знали, что делать.
Внезапно с палубы тартаны раздался крик, заставивший Ахмета подпрыгнуть. Ему почудилось, что сквозь грохот волн и ветра до него донеслось его имя, да, его имя! И действительно, в момент короткого затишья крик повторился еще раз:
– Ахмет, ко мне! Ахмет!
Кто же мог звать его? Сердце Ахмета бешено забилось от внезапно возникшего и явственного предчувствия… Ему показалось, что он узнает, что он уже видел эту тартану. Но где? Не в Одессе ли перед виллой банкира Селима в день отъезда?
– Ахмет! Ахмет! – раздалось снова.
Керабан, ван Миттен, Бруно, Низиб приблизились к молодому человеку, неподвижно застывшему, с протянутыми к морю руками.
– Твое имя! Кажется, твое имя? – волновался Керабан.
– Да! Да, мое! – ответил Ахмет.
Внезапно длительная вспышка молнии от горизонта до горизонта озарила все пространство. Тартана высветилась с невероятной отчетливостью. Ее мачта была разбита молнией и полыхала, как факел, раздуваемый порывами шквала.
На корме тартаны две девушки плотно прижимались друг к другу и отчаянно звали:
– Ахмет! Ахмет!
– Она! Это она! Амазия! – кричал молодой человек, прыгая по скалам.
– Ахмет! Ахмет! – прогремел Керабан в свою очередь и побежал к племяннику, чтобы в случае необходимости прийти ему на помощь.
– Ахмет! Ахмет! – прозвучало еще раз над водным простором, и теперь уже не оставалось никаких сомнений.
– Амазия! Амазия! – закричал Ахмет и исчез, бросившись в пену прибоя.
В этот момент один из смерчей настиг тартану спереди, увлек ее в своем вращении и бросил прямо на скалу слева. Здесь маленькое суденышко разлетелось вдребезги с грохотом, заглушившим шум урагана. Обломки его затонули в одно мгновение. От удара смерчевой столб также распался, взорвавшись, как гигантская бомба. Его жидкое основание ушло в море, а пар, составлявший крутящуюся верхушку, улетел в облака.
Можно было думать, что погибли как те, кто был на тартане, так и храбрый молодой человек, устремившийся спасать девушек. Керабан попытался броситься ему на помощь, и его спутники вынуждены были бороться с ним, чтобы помешать его неизбежной гибели. В этот момент в свете непрерывно освещавших пространство молний снова стал виден Ахмет. С нечеловеческим усилием он взбирался на скалу. Но что это? На руках его – одна из потерпевших кораблекрушение! Вторая девушка, вцепившись в его одежду, поднялась вместе с ним. И, кроме них, – на скале никого! Без сомнения, весь экипаж тартаны погиб. Только девушки спаслись от катастрофы.
Оказавшись вне досягаемости волн, Ахмет на секунду остановился и посмотрел на расстояние, отделявшее его от берега. Оно не превышало пятнадцати футов. Затем, воспользовавшись откатом большой волны, после которой воды осталось не более чем на несколько дюймов [274]274
Дюйм – мера длины, равная 2,54 см.
[Закрыть], наш герой устремился со своей ношей к береговым скалам и благополучно добрался до них. Вторая девушка не отставала ни на шаг.
Через минуту Ахмет оказался в окружении своих спутников. Здесь, разбитый волнением и усталостью, он упал, успев перед этим передать им спасенную девушку Керабану.
– Амазия! Амазия! – воскликнул Керабан.
Да! Это в самом деле была Амазия. Та самая Амазия, которую он оставил в Одессе, дочь его друга Селима! Но как она оказалась на этой, только что погибшей, тартане, в трех сотнях лье от Одессы, на другом краю Черного моря? А вместе с ней и ее горничная Неджеб? Что же случилось? Но ни Амазия, ни молодая цыганка не могли ответить хоть что-то на все эти вопросы: обе были без сознания.
Ахмет тем временем кое-как пришел в себя. Господин Керабан и смотритель маяка взяли девушек на руки. Затем они все вместе направились в поселок Атина, где один из рыбаков приютил их в своей хижине.
Амазию и Неджеб поместили перед очагом, в котором полыхали сухие виноградные лозы. Ахмет наклонился над девушкой, поддержал ей голову, позвал ее по имени и попытался заговорить с ней.
– Амазия! Милая Амазия! Она не слышит меня больше… не отвечает мне. Если она умерла, то я тоже умру!
– Нет, не умерла, – воскликнул Керабан. – Амазия дышит, Ахмет! Она жива!
В этот момент приподнялась Неджеб. Она бросилась к Амазии, крича:
– Хозяйка… моя любимая хозяйка! Да! Она жива!
И действительно, веки девушки дрогнули.
– Амазия! Амазия! – кричал Ахмет.
– Ахмет! Мой дорогой Ахмет! – прошептала девушка.
Керабан прижал их обоих к своей груди.
– Но что это была за тартана? – спросил Ахмет.
– Это та, которую мы должны были посетить перед вашим отъездом из Одессы, господин Ахмет, – ответила Неджеб.
