Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Глава одиннадцатая,
в которой господин Керабан присоединяется к мнению проводника при некотором несогласии своего племянника Ахмета.
Вполне уместное и заслуживающее внимания предложение проводника состояло в следующем.
Какое расстояние отделяло путешественников от холмов Скутари? Приблизительно шестьдесят лье. Сколько времени оставалось для его преодоления? Сорок восемь часов. Этого мало, если упряжки откажутся передвигаться ночью. Но маршрут можно сократить на добрую дюжину лье, если свернуть с извилистой прибрежной дороги и двигаться напрямик через ту часть Анатолии, что заключена между берегами Черного и Мраморного морей.
– Таков план, господин Керабан, который я вам предлагаю, – сказал проводник своим характерным холодным тоном, – и советую принять его побыстрее.
– Но разве прибрежные дороги не надежнее внутренних? – спросил дядя Ахмета.
– На внутренних дорогах не больше опасностей, чем на прибрежных, – ответил проводник.
– А вы хорошо знаете те, которые предлагаете нам? – продолжал спрашивать Керабан.
– Я двадцать раз проходил по ним, когда рубил деревья в анатолийских лесах, – сообщил проводник.
– По-моему, колебаться не стоит, – решил Керабан, – и, чтобы сэкономить дюжину лье, вполне можно изменить маршрут.
Ахмет молчал, и господин Керабан обратился к нему:
– А ты что об этом думаешь, племянник?
Но Ахмет продолжал безмолвствовать. У него были свои предубеждения против проводника, тем более усиливавшиеся, чем ближе путешественники приближались к цели. Лукавые манеры этого человека, его необъяснимые отлучки, при которых он опережал караван, старания постоянно держаться в стороне во время стоянок, якобы с целью подготовки лагеря, странные и даже подозрительные взгляды, бросаемые им на Амазию, повышенный присмотр за девушкой – все это отнюдь не успокаивало Ахмета. Поэтому он старался не терять из виду этого проводника, нанятого в Трапезунде без того, чтобы хорошенько выяснить, кто он и откуда взялся. Однако Керабан едва ли разделил бы эти опасения. Его трудно было убедить в реальности того, что не выходило за пределы простых предчувствий.
– Ну так как же, Ахмет? – повторил свой вопрос господин Керабан. – Прежде чем принять решение по поводу нового предложения нашего проводника, я жду твоего ответа. Что ты думаешь об этом маршруте?
– Думаю, дядюшка, что до сих пор нам было очень удобно следовать по берегу Черного моря и отклониться от него было бы неосторожно.
– А почему? Ведь наш проводник прекрасно знает внутренние дороги, по которым он предлагает следовать. К тому же экономия времени что-нибудь да значит!
– Но, дядя, если мы не слишком будем жалеть упряжку, то легко сможем выиграть…
– Ладно, Ахмет, ты говоришь так, потому что Амазия нас сопровождает, – воскликнул Керабан. – Но если бы она сейчас была в Скутари, то ты первым торопил бы караван.
– Возможно, дядюшка.
– Ну вот, а я, защищая твои интересы, Ахмет, думаю, что чем раньше мы прибудем, тем лучше. Мы постоянно зависим от задержки, и коль скоро можно выиграть двенадцать лье, изменив маршрут, то колебаться нечего.
– Хорошо, дядя, – уступил Ахмет. – Раз вы этого хотите, я не буду спорить.
– Не потому, что я этого хочу, а из-за отсутствия у тебя доводов, племянник. И я легко возьму верх над тобой!
Ахмет промолчал. Но проводник легко мог заметить, что молодой человек относится к его предложению не без некоторого подозрения. Их взгляды встретились лишь на миг, но этого хватило, чтобы «прощупать друг друга», как говорят на жаргоне фехтовальщиков. Поэтому Ахмет решил не просто остерегаться, но быть «в полной готовности». Для него проводник был врагом, только и ждущим случая для предательского нападения.
Впрочем, решение сократить поездку могло лишь понравиться нашим путешественникам. Baн Миттен и Бруно торопились прибыть в Скутари, чтобы выйти из своего затруднительного положения; господин Янар и благородная Сарабул стремились оттуда вернуться в Курдистан со своим зятем и женихом на прибрежном пакетботе; Амазия – мечтала наконец соединиться с Ахметом; а Неджеб не терпелось присутствовать на свадебном торжестве.
Так что предложение было благосклонно принято. Решили также как следует отдохнуть ночью и набраться сил, чтобы на следующий день проделать как можно большее расстояние. Кроме того, осуществили некоторые меры предосторожности, подсказанные проводником. В частности, пришлось позаботиться о провизии на двадцать четыре часа, поскольку по пути невозможно было встретить ни поселков, ни селений, а следовательно, и ханов, духанов, гостиниц. По счастью, все необходимое удалось достать на мысе Керпе. За хорошую цену, разумеется. Кроме того, был приобретен осел для перевозки этого дополнительного груза. Нужно заметить, что господин Керабан вообще питал к ослам слабость – безусловная симпатия одного упрямца к другому, – а тот, которого он купил на мысе Керпе, понравился ему особенно.
Это было животное небольшого роста, но сильное и способное нести груз лошади – около девяноста «оков», или более ста килограммов. Такие ослы встречаются тысячами в Анатолии, они перевозят зерно в различные порты побережья. У этого верткого и веселого ослика были преднамеренно разрезаны ноздри, что легко позволяло ему избавляться от мух. Это обстоятельство придавало ему веселое и жизнерадостное выражение; он вполне мог именоваться «осел, который смеется»! Сильно отличаясь от бедных жалких животных с дряблыми ушами, худыми, окровавленными хребтами, о которых рассказывает Т. Готье, купленный осел был, вероятно, столь же упрям, как и господин Керабан, и, как сказал про себя Бруно, нашел вполне соответствующего хозяина.
Что касается провизии, то зажаренная на месте четверть туши барана, а также «бургуль» – разновидность пшеничного хлеба, предварительно высушенного в печи с добавлением масла, – это было все, что требовалось для не слишком продолжительной поездки. Двухколесная тележка с запряженным в нее ослом вполне могла все это перевезти.
На следующее утро, 28 сентября, незадолго до восхода все уже были на ногах. Тотчас запрягли лошадей в талики, в которых каждый занял свое привычное место. Ахмет и проводник сели верхом и расположились во главе каравана. Впереди всех шествовал осел. И путешествие началось. Через час обширный простор Черного моря скрылся за высокими скалами и перед путниками открылась довольно-таки изрезанная равнина.
День прошел без особых тягот, хотя состояние дорог и оставляло Желать лучшего. Это снова вызвало у господина Керабана поток жалоб на нерадивость оттоманских властей.
– Очень даже заметно, – повторял он, – что мы приближаемся к их современному Константинополю!
– Дороги Курдистана неизмеримо лучше, – заметил господин Янар.
– Охотно верю, – отозвался Керабан, – и в этом смысле моему другу ван Миттену не придется жалеть о Голландии!
– Во всех смыслах! – резко ответил благородный курд, чей властный характер во всем блеске проявлялся при любом обстоятельстве.
Ван Миттен с радостью послал бы к черту своего друга Керабана, который, вероятно, получал удовольствие, дразня его. Но через сорок восемь часов ему предстояло вновь обрести полную свободу, и он простил другу эти шуточки.
Вечером караван остановился перед полуразрушенной деревушкой – скоплением хижин, пригодных скорее для вьючных животных, а не для людей. Там прозябали несколько сотен бедняков, питавшихся небольшим количеством молока, плохого мяса и хлеба, в котором отрубей было больше, чем муки. Воздух был пронизан тошнотворным запахом от tezek'a – искусственного торфа из смеси навоза и грязи, – единственного топлива в таких деревушках. Из него иногда строят даже стены лачуг.
То, что по совету проводника провиантом запаслись заранее, оказалось весьма кстати: действительно, в этом месте жители были ближе к тому, чтобы просить благодеяния, а не предоставлять его.
Ночь прошла без приключений. Ахмет бодрствовал с еще большей, «чем раньше, настороженностью. И не зря: посреди ночи проводник покинул деревню и удалился на несколько сот шагов вперед.
Ахмет незримо следовал за ним и вернулся в лагерь только вслед за проводником.
Что нужно было этому человеку? Ахмет терялся в догадках. Никто к проводнику не подходил. Криков слышно не было. Ни единого сигнала…
«Ни единого сигнала? – снова подумал Ахмет, вернувшись в сарай. – А не был ли условленным сигналом тот огонек, который на миг промелькнул на горизонте с западной стороны?»
Мысль Ахмета настойчиво возвращалась к одному обстоятельству, которому он первоначально не придал значения. Он очень четко вспомнил, что в момент, когда проводник стоял на небольшом возвышении, вдали заблестел огонь и, прежде чем погаснуть, три раза мигнул с небольшими интервалами. Первоначально Ахмет решил, что это огонь пастуха.
Теперь же, сидя в одиноком, ничем не нарушаемом раздумье, племянник Керабана все больше и больше стал проникаться даже не подозрением, но настойчивой уверенностью, что этот огонь был сигналом.
– Да, – сказал он себе, – проводник предает нас, это ясно. И действует в интересах какой-то могущественной личности…
Какой? Этого Ахмет, разумеется, не знал. Но он чувствовал, что измена проводника должна быть связана с похищением Амазии. Вырванная из рук похитителей, она подвергалась теперь новым опасностям, и чем ближе подходило к концу путешествие, тем больше за нее следовало опасаться.
Остаток ночи Ахмет провел в крайнем беспокойстве, не зная, какое принять решение. Раскрыть немедля предательство проводника, в измене которого Ахмет не сомневался, или подождать, пока тот начнет действовать?
Наступивший день принес Ахмету некоторое успокоение. Он решил потерпеть еще сутки, чтобы лучше проникнуть в замыслы проводника, и не терять его ни на миг из виду ни в пути, ни во время стоянок. Впрочем, Ахмет и его спутники были хорошо вооружены, и если бы речь не шла об Амазии, то можно было бы не обращать внимания на опасность нападения.
В конце концов Ахмет полностью овладел собой. По его лицу ни о чем не могли догадаться ни его спутники, ни нежно-проницательные глаза Амазии, ни даже проводник, который довольно настойчиво наблюдал за ним. Единственное, что Ахмет решил пока сделать – посвятить дядю Керабана в свои новые подозрения, даже если из-за этого придется вступить с ним в жестокий спор.
Ранним утром путники покинули жалкую деревушку. Если не учитывать возможного предательства или еще чего-либо неожиданного, то этот день должен был стать последним в путешествии, предпринятом для удовлетворения самолюбия самого упрямого из османов. Трудности, конечно, предстояли в любом случае. Упряжкам требовались большие усилия для преодоления гористой местности, относившейся к массиву Элкен. Несколько раз приходилось высаживаться и идти пешком, чтобы облегчить повозки. Амазия и Неджеб во время этих трудных переходов проявляли большую энергию. Благородная курдчанка не уступала им. Что же до притихшего ван Миттена – милого жениха, – то со времени отъезда из Трапезунда он был под ее неослабным контролем.
Было ясно, что проводник безусловно хорошо знал каждый уголок в данной местности. Досконально знал – по мнению Керала, слишком знал – по определению Ахмета. Отсюда следовали комплименты проводнику со стороны дяди, к которым никак не мог присоединиться племянник. Впрочем, нужно заметить, что в этот день проводник не отлучался ни на мгновение и постоянно находился во главе маленького каравана.
В общем, все шло должным образом, если не считать неприятностей, неизбежных при плохом состоянии дорог, размытых дождями, и возникавших при прохождении рядом с какой-либо горой, когда передвигаться приходилось в слишком тесном пространстве. Однако лошади со всем этим справлялись, а кроме того, их можно было подбадривать больше, чем обычно, учитывая, что это – последний перегон и впереди достаточно времени для отдыха.
Все безропотно несли свой груз, включая и маленького ослика. Поэтому господин Керабан проникся к нему особой симпатией.
– Ей-богу! Он мне нравится, – повторял Керабан, – и, чтобы лучше досадить оттоманским властям, хотелось бы появиться на берегах Босфора верхом на этом животном.
Нужно признать, что это была идея, вполне в духе Керабана! Никто не стал с ним спорить, дабы не вводить его во искушение осуществить ее на самом деле.
К девяти часам вечера после действительно трудного дня небольшой отряд остановился и, по совету проводника, занялся организацией лагеря.
– На каком мы сейчас расстоянии от холмов Скутари? – спросил Ахмет.
– В пяти или шести лье, – ответил проводник.
– Тогда почему бы не двигаться дальше? – продолжал Ахмет. – Через несколько часов мы смогли бы добраться…
– Господин Ахмет, – ответил проводник, – я не стал бы рисковать ночью в этой области, где легко можно заблудиться. Напротив, завтра с наступлением дня нечего будет опасаться, и еще до полудня мы достигнем цели.
– Этот человек прав, – сказал господин Керабан. – Не стоит все портить поспешностью. Давайте расположимся здесь лагере последний раз поужинаем, а завтра еще до шести часов мы уже сможем приветствовать воды Босфора.
Все, кроме Ахмета, согласились с этим и постарались расположиться на отдых как можно удобнее.
Впрочем, место стоянки было выбрано проводником очень удачно. Оно представляло собой узкое ущелье между горами или, вернее, холмами, и называлось «Теснины Нерисы». В глубине его высокие скалы соединялись первыми пластами массива, полукруглые уступы которого громоздились с левой стороны. Справа открывалась глубокая пещера. В ней целиком мог уместиться весь маленький отряд.
Не менее удобным, чем для путников, было это место и для упряжки, столь же голодной, сколь и уставшей. Неподалеку от ущелья находился луг, богатый водой и травами. Туда-то и отвел лошадей Низиб, назначенный, как обычно, для их охраны ночью.
Итак, Низиб направился к лугу, а вместе с ним и Ахмет – с целью лучше узнать место и убедиться, безопасно ли оно.
И действительно, Ахмет не обнаружил ничего подозрительного. Лужайка, закрывавшаяся с востока несколькими неровными холмами, оказалась совершенно пустынной. Ночь была спокойной, и луна, которая к одиннадцати часам должна была появиться, достаточно осветит все пространство. Среди облаков сверкало несколько неподвижных, как бы заснувших звезд. Ни одно дуновение не колебало воздух, вокруг не было слышно ни малейшего шума.
Ахмет с предельным вниманием осмотрел горизонт. Не появится ли и этим вечером какой-либо огонь на гребне окрестных холмов? Не будет ли какого-нибудь сигнала для проводника?
Но ни одного огонька не появилось на краю луга и никакой сигнал не был подан из глубины долины.
Ахмет велел Низибу бдительно стеречь лошадей и сразу же вернуться, если что-либо произойдет. После этого со всей поспешностью он направился к месту ночевки.
Глава двенадцатая,
в которой приводятся некоторые подробности разговора между благородной Сарабул и ее новым женихом.
Когда Ахмет присоединился к своим спутникам, последние приготовления к ужину и сну были уже сделаны. Спальней служила пещера, высокая, просторная, с углами и закоулками, в которых каждый мог прикорнуть с максимальным для себя удобством. В качестве же столовой использовали ровную площадку, на которой некогда обвалившиеся камни могли послужить стульями и столами.
Провизию достали из тележки маленького ослика. Он, кстати, был также приглашен к трапезе лично своим другом господином Керабаном. Небольшое количество собранного фуража составило его долю в пиршестве, и он громким ревом выражал свой восторг.
– Давайте ужинать, друзья, – воскликнул господин Керабан веселым голосом, – давайте ужинать! Будем есть и пить в свое удовольствие! Тем меньший груз придется тащить до Скутари этому милому ослику.
Само собой разумеется, что для этой трапезы на открытом воздухе, при свете смолистых факелов, каждый расположился по собственному усмотрению. Господин Керабан в глубине возвышался на обломке скалы, как на троне. Амазия и Неджеб сидели на более скромных камнях рядом друг с другом – не как хозяйка и служанка, а как две подруги. Рядом с ними устроился Ахмет.
Что до ван Миттена, то справа от него часовым застыл неизбежный Янар, а слева неотступно находилась неразлучная Сарабул. Все трое располагались перед большим обломком утеса, и вздохи новоявленного жениха, казалось, вполне могли бы этот утес размягчить.
Бруно, более худой, чем когда-либо, занимался обслуживанием, при этом жевал и морщился. Господин Керабан не только находился в хорошем настроении сам, но еще и изливал свою радость в шутках, относившихся, как обычно, к его другу ван Миттену. Брачное приключение, случившееся с этим беднягой из-за его преданности друзьям, продолжало подстрекать язвительное остроумие негоцианта. Правда, через двенадцать часов эта история закончится, и голландец навсегда забудет о сестре и брате, а также обо всем Курдистане. А пока – почему бы не отпустить шуточку-другую по адресу своего союзника по путешествию?
– Ну как, ван Миттен, дела? В порядке? – спросил Керабан, потирая руки. – Вот вы и на вершине своих желаний в сопровождении добрых друзей. С вами милая женщина, счастливо повстречавшаяся в пути. Аллах не сделал бы большего, даже если бы вы были одним из самых ревностных верующих в него.
Голландец посмотрел на своего друга, слегка оттопырив губы, но ничего не ответил.
– Что же вы молчите? – спросил Янар.
– Нет… Я говорю… говорю внутренне.
– С кем же? – повелительно спросила благородная курдчанка, живо взяв его за руку.
– С вами, милая Сарабул… с вами, – неуверенно ответил смущенный ван Миттен.
Затем он поднялся, произнеся: «Уф!» – и вознамерился удалиться.
Господин Янар и его сестра встали в тот же момент и последовали за ним.
– Если вам угодно, – сказала Сарабул слащавым тоном, не допускающим, однако, ни малейшего противоречия, – если вам угодно, то мы проведем в Скутари лишь несколько часов.
– Если мне угодно?
– Разве вы не мой хозяин, господин ван Миттен? – продолжала вкрадчивая особа.
– Да, – пробормотал Бруно, – он ее хозяин… в такой же мере, как бывают хозяином бульдога, который может в любой момент вцепиться вам в горло!
«По счастью, – сказал про себя ван Миттен, – завтра… в Скутари… разрыв и расставание. Но какая сцена из-за этого будет!»
Амазия смотрела на него с чувством истинного сострадания и, не осмеливаясь пожалеть его вслух, несколько раз откровенно говорила об этом с его верным слугой:
– Бедный господин ван Миттен! Вот куда его завела преданность нам.
– И его пресмыкательство перед господином Керабаном, – добавлял Бруно, который не мог простить хозяину его снисходительности, доведенной до слабости.
– Ну, – говорила Неджеб, – это, по крайней мере, доказывает, что у господина ван Миттена доброе и великодушное сердце.
– Слишком великодушное! Впрочем, после того, как хозяин согласился разделить с господином Керабаном подобное путешествие, я не переставал повторять, что с ним рано или поздно случится несчастье. Но такое несчастье! Стать, пусть даже на несколько дней, женихом этой дьявольской курдчанки! Я никогда не вообразил бы себе этого. Нет! Никогда! Первая госпожа ван Миттен была голубкой в сравнении со второй!
Тем временем голландец сел в другом месте, но все так же – с обоими телохранителями по бокам, когда Бруно подошел предложить ему что-нибудь из еды. Однако ван Миттен не испытывал аппетита.
– Вы не будете есть, господин? – спросила Сарабул, пристально смотря на него.
– Я не голоден.
– Да? Вы не голодны? – вмешался господин Янар. – В Курдистане люди всегда голодны… даже после еды.
– А! В Курдистане? – уточнил ван Миттен, проглатывая двойной кусок в знак повиновения.
– И пейте! – добавила благородная Сарабул.
– Но я пью… пью нектар ваших слов.
При этом он не осмелился договорить: «Не знаю только, полезно ли это для желудка!»
– Пейте, раз вам говорят! – сказал господин Янар.
– Я не испытываю жажды.
– В Курдистане всегда испытывают жажду… даже после еды!
Все это время Ахмет настороженно наблюдал за проводником.
Сидя в отдалении, тот принимал участие в трапезе, но с трудом скрывал свое нетерпение. По крайней мере, так показалось Ахмету. Да и как могло быть иначе? Ведь в его глазах этот человек был предателем. Он наверняка должен с нетерпением ожидать, когда путешественники укроются в пещере, где сон сделает их беззащитными перед заранее намеченным нападением. А может, проводник торопился удалиться для каких-нибудь тайных козней, но не осмеливался сделать это при Ахмете, о недоверии которого к себе знал.
– Вот хороший ужин на свежем воздухе, друзья, – воскликнул Керабан. – Мы хорошо восстановили силы перед последним переходом. Не так ли, моя маленькая Амазия?
– Да, господин Керабан, – ответила девушка. – Впрочем, у меня достаточно сил и, если бы путешествие нужно было начать снова…
– Ты снова начала бы?
– Чтобы следовать за вами.
– И особенно после некоей остановки в Скутари, – произнес Керабан с громким добрым смехом, – такой же остановки, какую наш друг ван Миттен сделал в Трапезунде!
– Он ко всему еще и подшучивает надо мной, – пробормотал голландец.
В глубине сердца он был сильно разгневан, но не решился ответить в присутствии нервозной Сарабул.
– Да! – продолжал Керабан. – Возможно, свадьба Ахмета и Амазии не будет такой прекрасной, как обручение нашего друга ван Миттена с благородной Сарабул! Я, конечно, не смогу предложить празднество, как в раю Магомета, но мы все сделаем как следует. Рассчитывайте на меня. Я хочу, чтобы все в Скутари были приглашены на торжество, и наши константинопольские друзья заполнили бы сады виллы.
– О, нам не нужно столько! – ответила девушка.
– Нужно, нужно… милая хозяйка! – закричала Неджеб.
– И если я так хочу, да… я так хочу… – прибавил господин Керабан. – Разве моя маленькая Амазия решится мне противоречить?
– О, господин Керабан!
– Ну, – сказал дядюшка, поднимая свой стакан, – за счастье этих молодых людей, вполне заслуживающих быть счастливыми!
– За господина Ахмета!.. За молодую Амазию! – с радостью повторили в один голос все присутствующие.
– И за союз, – добавил Керабан, – да… за союз Курдистана и Голландии!
После этого тоста, произнесенного веселым голосом, перед всеми руками, тянувшимися к нему, господин ван Миттен вынужден был волей-неволей благодарно поклониться и выпить за собственное счастье.
Наконец примитивная, но веселая трапеза закончилась. Еще несколько часов отдыха – и можно будет закончить путешествие, не особенно устав при этом.
– Идемте спать до завтра, – распорядился Керабан. – Я поручаю проводнику разбудить нас всех, когда наступит время.
– Хорошо, господин Керабан, – отозвался проводник, – а сейчас, может быть, мне стоит пойти и подменить вашего слугу Низиба по охране упряжки?
– Нет, останьтесь, – живо сказал Ахмет. – Низиб вполне на своем месте, и я предпочитаю, чтобы вы остались здесь. Мы будем сторожить вместе.
– Сторожить? – переспросил проводник, плохо скрывая недовольство. – Нет ни малейшей опасности в этом отдаленном уголке Анатолии.
– Возможно, – сказал Ахмет, – но лишняя предосторожность не повредит… Я сам заменю Низиба у лошадей. Так что оставайтесь.
– Как вам угодно, господин Ахмет, – ответил проводник. – Давайте тогда подготовим пещеру, чтобы было удобнее ночевать в ней.
– Давайте, – согласился Ахмет. – И если не возражает господин ван Миттен, Бруно вам поможет.
– Иди, Бруно, иди, – приказал голландец.
Проводник и Бруно вошли в пещеру, неся с собой разные постельные принадлежности, плащи и кафтаны.
Пока заканчивались последние приготовления, Амазия подошла к Ахмету, взяла его за руку и сказала:
– Итак, милый Ахмет, вы опять собираетесь провести всю ночь без отдыха?
– Да, – ответил молодой человек, не желая обнаруживать свое беспокойство. – Разве я не обязан оберегать всех, кто мне дорог?
– Но это в последний раз?
– В последний! Завтра все тяготы путешествия закончатся.
– Завтра, – повторила Амазия, поднимая на молодого человека свои прекрасные глаза, – это «завтра», которое, казалось, никогда не наступит.
– И которое теперь будет длиться вечно! – сказал Ахмет.
– Вечно, – прошептала девушка.
Благородная Сарабул тоже взяла своего жениха за руку и, вздохнув, сказала, указывая на Амазию и Ахмета:
– Посмотрите на них, посмотрите на них обоих.
– На кого? – спросил голландец, чьи мысли были далеки от каких-либо сентиментальностей.
– На кого? – едко ухмыльнулась Сарабул. – Да на этих молодых помолвленных. Я нахожу вас чересчур сдержанным.
– Вы знаете голландцев? – ответил ван Миттен. – Голландия – страна плотин [342]342
Обыгрываются смыслы: плотина – преграда. (Примеч. перев.)
[Закрыть]! Они там повсюду [343]343
2/5 территории Голландии расположены ниже уровня моря и ограждены плотинами.
[Закрыть].
– А в Курдистане нет плотин! – вскричала благородная Сарабул, задетая такой холодностью.
– Да, нет! – подтвердил господин Янар, сжав руку бедного зятя так, что раздавил ее в своих живых тисках.
– К счастью, – не удержался Керабан, – завтра наш друг ван Миттен будет свободен.
Затем, повернувшись к своим спутникам, он сказал:
– Ну, комната, наверное, уже готова. Комната друзей, в которой хватит места для всех. Вот уже одиннадцать часов. Луна взошла. Пошли спать.
– Пошли, Неджеб, – позвала Амазия молодую цыганку.
– Следую за вами, дорогая хозяйка!
– Спокойной ночи, Ахмет!
– До завтра, милая Амазия, до завтра, – поклонился Ахмет, провожая девушку до входа в пещеру.
– Вы идете за мной, господин ван Миттен? – спросила Сарабул голосом, в котором не было ничего приветливого.
– Конечно, – отозвался голландец. – Однако, если нужно, я мог бы составить компанию моему юному другу Ахмету.
– Что? – сурово воскликнула курдчанка.
– Что? – повторил господин Янар.
– Я говорю, – ответил ван Миттен, – я говорю, милая Сарабул, что долг обязывает меня сторожить вас… и что…
– Хорошо! Вы будете сторожить… но там!
И она указала рукой на пещеру, в то время как Янар толкал зятя в плечо, говоря:
– Есть одна вещь, о которой вы, господин ван Миттен, несомненно не догадываетесь.
– Вещь, о которой я не догадываюсь, господин Янар?.. И что же это?
– То, что, женясь на моей сестре, вы оказались на вулкане!
Под воздействием мощной руки, толкнувшей его, ван Миттен влетел в пещеру, в которую уже вошла невеста. Гуда за ним тотчас же последовал господин Янар.
Когда, в свою очередь, в пещеру вздумал проникнуть и Керабан, Ахмет удержал его, говоря:
– Одно слово, дядя.
– Только одно, Ахмет! – ответил Керабан. – Я устал и хочу спать.
– Хорошо, но я прошу вас выслушать меня.
– Что ты хочешь сказать?
– Вы знаете, в каком месте мы находимся?
– Да… в ущелье «Теснины Нерисы».
– На каком расстоянии от Скутари?
– Едва в пяти или шести лье.
– Кто вам это сказал?
– Ну… наш проводник.
– А вы доверяете этому человеку?
– А почему бы и нет?
– Потому что его повадки, за которыми я наблюдаю уже несколько дней, становятся все более и более подозрительными. Разве вы его знаете, дядя? Нет! В Трапезунде он просто пришел и предложил провести нас до Босфора. Вы приняли его услуги, даже не зная, кто он такой! Мы отправились под его руководством…
– Ну, Ахмет, мне кажется, что он достаточно доказал, что знает дороги Анатолии.
– Несомненно, дядюшка.
– Тебе хочется спорить, племянник? – спросил господин Керабан, чей лоб уже начал морщиться.
– Нет, дядюшка, нет. И прошу не усматривать никакого намерения причинить вам неприятность… Но что вы хотите! Я неспокоен и боюсь за тех, кого люблю.
Волнение Ахмета было столь заметно, что дядя не мог остаться равнодушным.
– Ахмет, дитя мое, что с тобой? – продолжал он. – Откуда эти опасения в момент, когда все наши испытания вот-вот кончатся? Могу признаться тебе… но только тебе одному, что, предпринимая эту безумную поездку, я совершил необдуманный поступок. Соглашусь также, что, если бы не мое упрямство, заставившее тебя покинуть Одессу, то, вероятно, похищение Амазии не состоялось бы… Да! Во всем этом моя вина! Но вот мы почти уже закончили путешествие. Твоя свадьба не будет отложена ни на один день. Завтра мы будем в Скутари…
– А если завтра мы не будем в Скутари, дядюшка? Если мы гораздо дальше от цели, чем утверждает проводник? Если он преднамеренно сбил нас с пути, посоветовав оставить прибрежные дороги? Наконец, если этот человек – предатель?
– Предатель? – вскричал Керабан.
– Да! И если этот предатель служит интересам тех, кто похитил Амазию?
– Во имя Аллаха, племянник! Откуда могла прийти тебе эта идея и на чем она основана? На простых предчувствиях?
– Нет! На фактах, дядя. Послушайте меня. Вот уже несколько дней этот человек часто покидал нас во время стоянок под предлогом разведывания пути. При этом он несколько раз вел себя как человек, не желающий быть замеченным. Прошлой ночью, например, на целый час покинул лагерь. Я украдкой последовал за ним и утверждаю, что на горизонте ему подавали сигнал при помощи огня. Сигнал, которого он ждал!
– В самом деле, это серьезно, Ахмет, – заговорил Керабан. – Но почему ты связываешь его козни с обстоятельствами, приведшими к похищению Амазии на «Гидаре»?
– Но, дядя, куда шла эта тартана? Не в маленький же атинский порт, в котором она погибла? Нет, очевидно! Разве «Гидара» не была отброшена штормом со своего пути? По моему мнению, ее целью был Трапезунд, в котором часто пополняются гаремы анатолийских богачей… Там могли узнать, что похищенная девушка спаслась от крушения, без особого труда напасть на ее след и подослать этого проводника, чтобы завести наш маленький караван в какую-нибудь ловушку.
– Да, Ахмет, – согласился Керабан. – Действительно! Возможно, ты и прав. Может быть, нам и угрожает опасность. Этой ночью я буду бодрствовать с тобой.
– Нет, дядя, нет. Отдыхайте… Я хорошо вооружен и при первой тревоге…
– Говорю тебе, что буду стеречь тоже. Пусть не будет сказано, что безумие такого упрямца, как я, могло привести к какой-либо новой катастрофе.
– Нет, не утомляйте себя напрасно. По моему приказу проводник проведет ночь в пещере. Возвращайтесь, дядя!
– Я не вернусь!
– Но, дядя…
– Ты спорить хочешь со мной? Берегись, Ахмет! Уже давно мне никто не противился.
– Хорошо, дядя, хорошо! Мы будем стеречь вместе.
– Да! И с оружием! И горе тому, кто приблизится к нашему лагерю.
После этого господин Керабан и Ахмет, прохаживаясь, непрерывно поглядывали вокруг. Прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы раздаться посреди такой спокойной ночи, они стали неусыпно сторожить вход в пещеру. Так прошли два часа. Затем еще час. Не происходило ничего, что могло бы оправдать подозрения господина Керабана и его племянника. Они уже начинали надеяться, что ночь пройдет без происшествий, когда около трех часов утра возле выхода из ущелья раздались испуганные крики.
Керабан и Ахмет тотчас же бросились к оружию, положенному у подножия скалы. На этот раз, не слишком доверяя своим пистолетам, дядя взял ружье. В тот же миг в ущелье появился запыхавшийся Низиб.
